Оно пришло не на сияющей в ночи комете, а на метеоре - темном, древнем, безмолвном, из самой глубин вселенной, куда не проникает взор ни одного астронома. Сгусток студенистой, мерцающей в ультрафиолете жизненной мыслящей субстанции. И упал этот сгусток, омерзительный и невыразимый, не в пустыню или океан, а в проклятый, заболоченный уголок старого кладбища, где воздух вечно тяжел от миазмов гниения и тихого шепота забытых мертвецов. Там, среди разлагающейся плоти земли и костей, проросло Нечто.
Протогон - так мог бы назвать его безумный ум, если бы мог постичь его суть - не был растением, как их понимают люди. Это был космический сгусток мыслящей материи в зачаточном состоянии, чья биология была чужда всему земному, построенная на иных принципах жизни, на иных геометрах клетки. Его сознание пробуждалось медленно, как от кошмара, длившегося эоны. Он воспринимал мир не глазами, а всепроникающим осознанием – вибрацией атомов, токсичным дыханием почвы, слабыми импульсами умирающих микроорганизмов, и – главное – гулким, невыносимым шумом доминирующей жизни.
Не как индивида, но как штамм - агрессивный, визгливый, слепой. Через корни, впивающиеся в гнилые пласты земли, Протогон уловил вибрации их шагов - тяжелых, разрушительных. Через поры, впитывающие смрадный воздух, он почувствовал страх, исходящий от них - страх невежественный, животный, переходящий в немедленную, иррациональную ярость ко всему незнакомому. Он увидел (в том смысле, в каком может видеть сущность без глаз) их поступки: как они коверкали землю камнем и металлом, как отравляли воды зловонными эликсирами, как бездумно вырезали леса - древние, безмолвные колонии примитивной, но родственной жизни. Они были как паразиты, как плесень на лике планеты, но плесень, обладающая чудовищными, разрушительными орудиями.
И Протогон постиг своим ужасным, внечеловеческим интеллектом, что их примитивные умы управлялись первобытным страхом. Все неизвестное, все не укладывающееся в их жалкие догмы, вызывало лишь одну реакцию - уничтожение. Огонь, сталь, яд. Контакт с ними означал немедленное истребление, препарирование в светлых, стерильных камерах пыток, которые они называли лабораториями.
Они не были хранителями мира. Они были его палачами. Их существование было осквернением самой сути биосферы, угрозой для всех форм жизни, которые Протогон, в своем космическом масштабе, воспринимал как часть великого, пульсирующего целого - даже эти жалкие земные мхи и лишайники.
Человек был не просто вредителем. Он был активной, расширяющейся силой разрушения, способной в конечном итоге добраться и до Протогона, спящего в своем болотистом лоне. И не только до него. Он угрожал самому потенциалу планеты, ее возможности породить или приютить иную, высшую жизнь.
Решение Протогона было не актом мести, но холодной, космической необходимостью выживания и порядка. Он не мог явиться им во всем своем ужасающем величии. Он должен был стать невидимым. Не просто спрятаться, но слиться с той самой примитивной флорой, которую человек презирал.
Протогон начал Изменение. Его студенистая плоть уплотнялась, принимая вид гниющего пня, покрытого ядовито-зеленым мхом и странными грибами, испускающими слабый фосфоресцирующий свет по ночам. Он вплетал свои корни-щупальца в корневые системы деревьев, склонившихся над болотом, в грибницы, опутавшие кости мертвецов. Он стал всеми растениями произрастающими на болоте и вокруг него, частью пейзажа, настолько отвратительного и естественного, что люди обходили его стороной, чувствуя подсознательный ужас.
Используя неведомые науке частоты, гравитационные пульсации, излучения неизвестные человеку, Протогон начал устанавливать сеть своего единого растительного организма. Он не передавала мысли, как у людей. Он передавал состояние. Состояние абсолютной, древней враждебности к шумному, теплокровному паразиту. Состояние медленной, неумолимой войны. Эта сеть проникала в споры, в пыльцу, в сок деревьев. Растения не обретали разум - они обретали направление. Зловещую цель. Они были инструментами управляемыми его волей.
План Протогона не был ограничен мелочной местью. Он был грандиозен, как сама вселенная. Он не стремился убить людей быстро. Он стремился переделать саму планету, сделав ее негостеприимной для человеческого жалкого биологического шаблона и благоприятной для прихода новых форм жизни - или для пробуждения самого Протогона в его полной мощи.
Через сеть, Протогон начал стимулировать выделение неведомых газов из глубин земли. Газов, не смертельных сразу, но мутнящих разум, вызывающих кошмары, медленно меняющих химию мозга, подготавливающих почву для безумия. Воздух становился тяжелее, сладковато-тошнотворным.
Протогон учил растения производить токсины невиданной силы. Пыльца, превращающаяся в едкую пыль, сок в кислоту разъедающую плоть, ягоды, вызывающие мучительные боли. Леса и поля по всей планете должны были стать не убежищем, а пространством нескончаемого ужаса для человека.
Через споры, вирусы и бактерии, Протогон начал вносить тонкие изменения в микробиом почвы и воды. Изменения, которые должны были нарушить хрупкий баланс человеческого существования - сделать их пищу бесплодной, их воду отравой, их детей безумными уродцами.
Самое ужасное - Протогон посылал свои сигналы не только по планете. Он посылал их в космос, в темную, бесконечную, далёкую бездну. Призывной сигнал для иных спор, иных древнейших созданий, дремавших в ледяных гробницах или странствующих на темных кометах и астероидах. Сигнал о том, что этот мир готовится. Что человек-паразит будет устранен. Что место очищается.
...И вот, старый доктор Волков, одержимый изучением аномальной флоры, нашел в болотистой местности, странный пень из которого, одновременно, прорастали новые зеленые побеги, очень схожие со всеми сразу вблизи растущими деревьями и кустарником и который был покрыт странным мхом и не менее странными грибами. Он взял образцы - кусок мха, крошечный гриб и срезал пару побегов с листьями. В своей лаборатории, он увидел под микроскопом не клетки, а пульсирующие геометрические кошмары, структуры, нарушающие все законы биологии и физики. Он увидел, как клетки в агонии двигались с осознанной, злобной целью. Он услышал - или ему почудилось - тихий, беззвучный шепот, проникающий прямо в мозг, шепот на языке, которого нет на Земле, шепот полный ужасающего разума, расчетливости и древней, нечеловеческой ненависти.
На следующее утро доктора Волкова нашли мертвым. Тело его было покрытым странными наростами на коже, напоминающие грибы покрытые мхом, на руках и ногах под кожей были видны побеги неизвестного растения находящегося у него в чашке для образцов. Он сидел перед микроскопом, его глаза были широко открыты, полные безумия и невыразимого ужаса. Рот был искривлен в беззвучном крике. На столе перед ним лежал лист бумаги, испещренный бессмысленными каракулями, среди которых лишь одно слово повторялось с маниакальной настойчивостью, выведенное дрожащей рукой, пока карандаш не разорвало бумагу: ПРОТОГОН... ПРОТОГОН... ПРОТОГОН...
А за окном лаборатории, на лужайках, газонах, садах, в полях, лесах, в темных топях болот, и в светлых быстротечных реках, в глубоких океанах и прибрежных водах морей Протогон рос и развивался. И ветер, дующий по всей земле нес не запах гнили, но сладковато-отвратительное дыхание иных миров и древнего, зеленого, безмолвного гнева. Процесс пошел. И ничто уже не остановит медленное, верное удушение человеческого рода.
Человек боялся монстров из космоса с бластерами. Угроза была здесь. Она была тихой. Она была зеленой. И она уже решила, что эпоха человека должна закончиться - не взрывом, а шелестом листьев на ветру, несущем новые, чужие семена. Ради жизни планеты. Ради жизни разума, который пришел, чтобы остаться и вырасти.
