– На тварюгу опять пойдешь? Смотри – довыкобениваешься. Все равно ее не достать. А вот тебя кто-нибудь достанет в городе, если будешь бродить почем зря.
Игорь промолчал. Демьяныч махнул на него рукой, проворчал беззлобно:
– Тварюга нас не трогает, так чего за ней гоняться? Мне-то што… Мне-то все равно, я старый. А на прислоне Марья с ребятишками живет. У реки артель – восемь мужиков. Да за урочищем семья, да в старом парке две землянки, все никак огороды между собой не поделят… Людишек в нашей местности, если поискать под каждой корягой, на добрую сотню наберется. Представь, что из-за тебя, дурного, тварюга на них внимание обратит?
– У меня задание, – процедил Игорь сквозь зубы и отложил недоеденную голубятину.
Голуби – это как раз Демьяныча промысел, его угощение. Но после таких разговоров кусок в горло не лез. Мужчина встал, глянул мельком на небо – звезд еще не видать, но вечер уже опускался на землю, скрывал в сумраке заросли и овраги, приближая время ночных хищников.
Игорь бросил в рюкзак покусанную тушку, это для себя. А это… Он снял с ветки целую связку пойманных птиц, вопросительно посмотрел на Демьяныча, дождавшись его одобрительного кивка. Это гостинец.
– Да сиди, чего ты? Обиделся, штоль? Не твой еще час, ночь не настала.
– Все нормально. Как раз к утру на прислон выйду, будет возможность там передохнуть.
Затянув покрепче веревку, которой был перевязан хвост черных, как смоль, волос, Игорь на прощание показал деду кулак, улыбнулся. Тот щербато оскалился в ответ.
– Как знаешь. Не вернешься – схрон твой себе заберу.
“Забирай”, – подумал черноволосый. – “Все равно за последние годы я столько твоего промысла съел, что никакой проволокой и пружинками, которые для хитрых силков из города приношу, не расплатиться”.
Идти по Обиталищу легко даже во тьме. И не потому, что здесь какие-то дорожки проложены, тропинки, а потому, что все известно, много раз пройдено. Самое главное – безопасно. Земля и вода чистые, подозрительных диковинок от того, ушедшего в небытие мира, не осталось. И хищник ходит только один. Его это ареал обитания, игорев.
Поправил на плече автомат, стал спускаться с угора. Как раз в этот момент облако, пытавшееся своими жалкими, рваными кусками скрыть Луну, проиграло борьбу со светом. Круглая свидетельница всего, что происходит на Земле уже миллионы и миллиарды лет, озарила лес бледным сиянием. “Интересно, как с Луны выглядел наш мир в день самоуничтожения? Красиво, наверное. Столько ярких огней…”
Еще пару раз успел Игорь взглянуть на Луну, прежде чем ее заслонили ветвями деревья. Тогда только остановился. Передумав, вернулся на угор. Сбросил оружие и рюкзак.
Это местные считали его кем-то вроде… шерифа, что ли… Стреляет лучше остальных, территорию знает как свои пять пальцев. Да и голыми руками, если один на один, любого мужика заломает. Словом, пока ходил по Обиталищу, порядок здесь сохранял. А ведь он, Игорь-то, на самом деле художник.
Достал блокнот, огрызок карандаша. Набросал на желтом листе бумаги круг с пятнышками, потом несколько деревьев добавил, тени от них.
Что-то щелкнуло в стороне, заставив его отвлечься от рисования. Автомат поднимать не стал, но погладил рукоять ножа. Череда щелчков раздалась снова, уже подальше, а потом вдруг все стихло, будто ничего и не было. Медленно поворачивая голову, мужчина ощупывал темный лес не столько глазами, сколько шестым чувством, инстинктом бывалого охотника.
Убедившись, что угрозы рядом нет, он решил продолжить путь. Нечего отвлекаться на рисование. Не сейчас. Будет время потом.
Прислон – крайняя точка территории, которую беженцы освоили лет двадцать назад, сразу после дня самоуничтожения. Ну а там, где дед Демьяныч костер жег, там, стало быть, центр Обиталища. Словом, день или ночь пути в любую сторону от того костра – вот тебе и граница. Пойдешь дальше, так там мало того, что бестии разные встречаются, но еще и пятнами пролегли следы заражения. Одно с другим связано, ясное дело. И без крайней надобности лучше туда не соваться. Надобности ни у кого и не было. Кроме Игоря.
Он перешел через ручей, здесь еще чистый, а уж дальше, за Обиталищем, кто знает… Доел на ходу голубятину, разбрасывая по сторонам мелкие косточки. Тихая ночь ничем не тревожила. До самого рассвета отмерял он шаги аккуратно штопанными ботинками, пока не вышел на прислон. Пару раз, правда, показалось ему, что снова слышит в глубине чащи щелчки. Но Игорь лишь шмыгнул носом, то ли принюхиваясь, то ли демонстрируя пренебрежение.
Подошел к женщине, которая с первыми лучами солнца уже развешивала белье у неказистого домика.
Закончила с бельем и тут же, не оглядываясь, нырнула в избушку. Игорь вздохнул, пошел следом.
– Вроде как не в настроении…
Маша присела, запихивая в буржуйку щепки, подсовывая к ним обрывки березовой коры.
– По-твоему я в ладоши должна хлопать?
Кора затрещала от первой же искры, задымила черным. Марья прикрыла дверцу, встала, разворачиваясь к парню.
– Сделаешь сейчас свои мужицкие дела и – фьють! Умотаешь опять неизвестно куда.
Он открыл было рот, но женщина не дала ему сказать:
– Так ладно бы на промысел какой ходил. Вот хоть бы с Демьянычем! – она сняла с его плеча связку голубиных тушек. – Но нет! У него, блять, задание! Неизвестно чье, неизвестно какое, но задание.
Села на деревянную скамью.
– Ты пойми, Игорь… Мне обидно не то, что ты всей правды не говоришь, а то, что… – у Маши перехватило дыхание и она на мгновение отвернулась. – Обидно, что каждый раз, как последний. Что можешь не вернуться.
– Ладно, ладно. Успокойся, – присел, обнял ее за плечи.
– “Успокойся”, ага… Думаешь, легко мне было, когда Вадим не вернулся? Я чуть с ума не сошла! Как их… – посмотрела на занавеску, за которой спали два малолетних сына, – одной-то растить? И вот появляешься ты. Смекалистый мужик, понимающий, что к чему в этом мире. Надежный, одним словом. Но для чего? Для чего появился в моей жизни? Чтобы уходить снова и снова? Неужели не хочется к дому-то прибиться?
– Я прибьюсь, Машенька. Честно! Вот доделаю и…
Оттолкнула его, принялась готовить еду.
Почти весь день они не разговаривали. И пока дрова колол, и пока крышу поправлял, протирая солнечные батареи, и даже когда с пацанятами в доме возился, развлекал их историями о жизни за пределами обиталища.
– Дядь Игорь, а покажи картинки!
Мальчишки листали его блокнот, рассматривая рисунки – лес, брошенный город, смешная будка на колесах, которую Игорь называл “автомобилем”...
Одного взгляда матери на раскрытый лист и рисунок оказалось достаточно, чтобы она тут же выхватила у детей книжицу с картинками. Одарив Игоря злым взглядом, Марья сунула блокнот ему в руки.
– Просила же, – процедила сквозь зубы, – такое не показывать.
На желтой странице было нарисовано нечто, лишь отдаленно похожее на человека. Существо, упиравшееся в землю всеми четырьмя длинными конечностями, на черепе которого из-за темных, глубоких глазниц не было видно и самих глаз.
Игорь покачал головой, проклиная свою забывчивость. Выдернул листок и, скомкав, сунул в карман.
– Извини. Я просто забыл, что… что он там. Честно – забыл. Я не хотел им ничего такого показывать.
Маша не отвечала. Тогда Игорь сухо сплюнул и вышел из дома на воздух.”Вообще-то”, – думалось ему, – “парни должны познавать мир. Пусть даже такой уродливый. Это же не выдумки, это все настоящее. То, что я видел собственными глазами”.
Выдернул топор из пня: не следовало нужную в хозяйстве вещь оставлять на ночь под открытым небом.
“С другой стороны”, – продолжал размышлять он, – “Марью тоже можно понять. Натерпелась за свою жизнь. Хочет детишек от такого оградить. Надеется, видимо, что Обиталище долго будет оставаться безопасным. Не появятся здесь такие…” Он нащупал в кармане мятую бумажку.
Еще раз окинул взглядом вечереющий прислон. Вдалеке, если быть внимательнее, можно рассмотреть кривую полосу, разрезающую луг пополам. Колючка. Местами, где лет десять назад еще нападения случались, проволока была даже под напряжением. Единственное препятствие, окружающее безопасную территорию. Оно не столько препятствовало тем, кто снаружи, сколько пугало их. Стало символом неминуемой гибели, потому как люди, выбравшие это место для жизни, отбивались слишком уж отчаянно.
Игорь еще с минуту слушал прислон, втягивал в легкие свежий воздух. Потом вернулся в теплое нутро избушки.
За ужином Маша первой нарушила молчание:
Игорь размышлял, не торопясь с ответом.
– Или, – продолжала она настаивать, – до утра?
Он проглотил еду, запил грибным чаем.
Раз спросила, значит сама предлагает. А от этого разве откажешься? Хоть и привычнее ему в ночь уходить… Ну да ладно, с утра, так с утра.
– А потом? Когда вернешься? Не пойдешь больше?
Игорь улыбнулся едва заметно – “вот ведь упертая!”
– Не переживай ты так, Маш. Сделаю дело и тогда все.
Посмотрел ей в глаза, решил добавить для убедительности:
– В этот раз не один пойду.
– С напарником. Ты его не знаешь.
– Это вряд ли. Здесь, видишь ли, немного людей живет. Пришлый он, что ли? Ладно, пытать не стану, захочешь – сам расскажешь.
Детишек уложила спать в закутке, за занавеской. Расправила не слишком широкую, но готовую принять двоих лежанку. Подкинула дровишек в печь – если не топить, будет холодно.
Вот и ночь пришла, угомонив даже птиц в лесу, прикрыв тьмой и тишиной все вокруг. Только в избушке, вместе с детским посапыванием и треском догорающих дров можно было расслышать тихие стоны. Двоим в тесной постели холодно не было. Им было жарко.
Часто дыша, Марья спихнула с себя тяжелое мужское тело, отвернулась. На бедре ее, между двумя глубокими шрамами, сверкали бисеринки пота. Игорь провел по бедру рукой, откинул спутывающее ноги покрывало. Прижался к обнаженному телу сзади и все началось сначала – тихие стоны, духота, бисеринки пота…
После того, как насытились друг другом, она заснула первой. Он еще долго смотрел в бревенчатый потолок: ночь – его время. Но тишина, покой и усталость сморили. Игорь задремал.
Щелчок. Еще щелчок. Мужчина открыл глаза. Из освещения в комнате лишь слабый язычок пламени, проглядывающий сквозь оконце в дверце буржуйки, но в полной темноте и его достаточно, чтобы разглядеть спящую рядом Машу, два табурета, стол и неказистый, знавший лучшие дни кухонный шкафик.
Этому дому далеко было до настоящей деревенской избы, какие строили когда-то более мудрые и умелые люди. И все же марьин домишко собирали не на четыре стены, а как положено, с сенями, чтобы в лютые холода отделить улицу от жилья дополнительным пространством. Сейчас, ранней осенью, толстое одеяло еще не было повешено между комнатой и прихожей.
Игорь понял, что не закрыл входную дверь на засов. У него-то, живущего в одной из землянок в самом центре Обиталища, не было такой привычки. Потянулся рукой за топором, спрятанным в щели под лежанкой.
Тихо щелкнуло уже совсем рядом, в сенях. Сначала в сумраке сенного проема появилась худая, длинная рука, обтянутая почти белой кожей, упирающаяся в пол. Потом, под самым потолком, голова. Глубокие, темные глазницы, сверкающие в них пуговки глаз… Вторая рука проникла в комнату, ощупывая дверной косяк.
Топор для Игоря был таким же привычным инструментом, как нож или автомат, управлялся он с ним не хуже мясника. И то, что сейчас смотрело на парня из прихожей, почувствовало это. В уверенной хватке почувствовало, в готовности ударить в любую секунду.
Существо отпрянуло, попятилось назад. Еще мгновение, и… нет его. Сени пусты. Все в безмолвной тишине, будто ничего и не было. Игорь поднялся с лежанки, выскочил на улицу как есть – нагой, с топором в правой руке. Но и на улице уже никого. Лишь два щелчка – один в ближней рощице, а другой, через несколько секунд, подальше, в лесу.
Мужик обернулся, пошевелил входную дверь, недовольно мотнув головой.
– Петли смазывала? – спросил он утром у Маши.
– Что? А, да. Маслица кедрового подлила. Скрипели – жуть! Теперь хоть тихо.
Он почти ничего не съел за завтраком, быстро собрал вещи и, еще до того, как проснулись ребятишки, показал Марье разведенными в стороны руками, что готов. Уходит.
Она проводила его меж длинных картофельных полос, на которых вся община выращивала еду на зиму. Нигде, кроме этого прислона, картошка почему-то не росла. Несколько раз в год – на посеве, окучивании, потом на уборке – здесь бывало шумно. Но все остальное время на прислоне жила только Маша с детьми. Раньше с мужем, а после того, как Вадим сгинул на охоте, лишь с надеждой на приходящего Игоря.
– Ну все, иди домой. Скоро проснуться твои, – он отвернулся, пошел вдоль колючки. Вдруг вспомнив о чем-то, снова замер. Посмотрел на Машу. – И двери на ночь запирай. На границе живешь.
Перелезать через колючку Игорь не спешил. Неудобно здесь, да и прислон смотрит на запад, а ему севернее нужно. Лучше пройти несколько километров и уж тогда… Колючка натянута была не по всей окружности Обиталища. Случались места, где и без нее не пролезть – овраги, буреломы. Но чаще просто лес. Ближе к границе мужики его регулярно вырубали, чтобы оставалось между колючей проволокой и деревьями свободное пространство, не дающее укрыться, подобраться незаметно. Весь периметр горстка людей контролировать, конечно, не могла. Но научились быстро собираться, если вдруг где опасность появлялась. Жизнь научила.
У свежей просеки Игорь остановился. Вот здесь можно и на другую сторону! Но встал спиной к колючке, лицом к лесу. Посмотрел на те деревья, до которых еще не добрались топоры, за которыми скрывалась чаща. Хоть это уже и Обиталище, внутри периметра, но чаща есть чаща. Что там? Да что угодно.
Он щелкнул пару раз языком. Послушал тишину. Щелкнул еще три раза.
Ветви зашевелились и из-за деревьев появилось оно – с длинными руками и ногами, передвигающееся на всех четырех, разглядывающее мир глазами-пуговками из темных, глубоких глазниц.
Игорь называл его щелкунчиком Лешкой. Ну, или просто Лешкой. Сначала хотел было лешаком, но потом решил, что страшное имя ни к чему, хватит и страшной морды. Пусть будет Лешка. Да и предки игоревы вряд ли себе именно так лешего представляли. Впрочем, это все равно. Прежний мир исчез вместе со своими сказками.
“Зачем в дом заходил?” – быстрыми, привычными щелчками спросил его мужчина.
“Кушать. Долго ждал. Где ты так долго? А в доме маленькие. Можно маленьких кушать?”
Лешка пришел в эти места издалека, где когда-то со своей стаей жил. Но что-то с его семьей случилось – заболели или напал кто – в общем, один он остался. Игорь нашел его еще неокрепшим подростком, заметил среди развалин города. И сразу понял, что существо разумное, по интеллекту с человеком сравнится. Какие у него там гены? Что с чем скрестилось?
“Даже не думай о таком! К дому вообще не подходи! Понял?”
Язык человеческий Лешке не давался, зато Игорь легко понял, как тот свои мысли щелчками передает. Даже незнакомые слова ему отщелкивал по буквам, объясняя, что он имеет в виду, пополняя лешкин словарный запас.
“Тварюга – у-у-у! Не достать”.
“Ты еще меня поучи! Разберемся без сопливых”.
Игорь махнул на него рукой, перелез – аккуратно, стараясь не поцарапаться – через колючку. Лешка преодолел препятствие одним прыжком.
Идти до города день, а то и дольше. И смотря куда еще выйдешь… Если на гарнизон, то пораньше – он в пригороде, чуть ближе к Обиталищу. Но через гарнизон хоть и прямая дорога, зато опаснее там – черноходы живут. А если, скажем, к моллу, то это и дольше, и не так рискованно. Каждый сам выбирает.
“Какой каждый?” – перебил собственные размышления Игорь. – “Не ходит в город никто. Кроме меня и Лешки”.
Прищурившись, посмотрел на небо. Солнце взошло и стремительно, не оставляя надежд на ленивый шаг, подбиралось к зениту.
– Через гарнизон, – решил Игорь. – А то опоздать можно. Жди ее потом несколько дней…
Чем ближе они были к городу, тем более странной казалась местность. Зелень – хоть деревья, хоть трава или кусты – видны были не везде. Частыми проплешинами зияли участки голой земли, камней. Не было на них жизни. Даже мох не вырастал.
Все-таки Обиталищу повезло. На много километров вокруг ни одного попадания. Целей для ударов здесь не нашлось. Зато облака от взрывов, произошедших где-то далеко, оставляли за собой следы на земле, когда расходились в разные стороны, в зависимости от ветра. Но и все равно – грех жаловаться: город, например, накрыло таким шлейфом, а Обиталище нет.
Скоро проплешины поменялись с зеленью местами, теперь трава и деревья встречались лишь островками, а вся остальная местность казалась мертвой.
“Я говорю – зимой здесь лучше”, – ответил Игорь на щелкунчиковом языке. – Снег скрывает, все одинаковое”.
“Смерть видно даже под снегом”, – возразил Лешка. – “Развалины. Нет городов, нет жизни”.
И мужчина кивнул, вынужденный с ним согласиться.
Когда они вышли к пригородам, солнце уже клонилось к закату. Зелени в этих районах не было совсем, одни только серые коробки домов разной степени разрушенности, поглядывающие на странную парочку пустыми “глазницами” окон.
Вот и гарнизон. Военный городок, надо признаться, был шутевый. Забор не из кирпичей или бетона, а сколоченный из деревянных реек, прибитых друг к другу по диагонали. Большая часть этих деревяшек уже сгнила. Здания за забором тоже не внушали: ни тебе узких бойниц, ни башен. Обычные бараки. Надо думать, что никакого сопротивления гарнизон не оказал, когда его пришли грабить. Выгребли, однако, не все, можно и сейчас пополнить боекомплект, найти кой-какие запасы патронов. Но это, дай бог, на обратном пути. Сейчас некогда.
Самая удобная дорога проходила как раз через южный и северный контрольно-пропускные пункты, рассекая гарнизон на две части. Игорь посмотрел на южный КПП и невольно улыбнулся – основательная бетонная будка, не пострадавшая от времени, стояла в сиротливом одиночестве. Ни шлагбаума, ни забора справа и слева от нее не осталось. Поэтому, хоть и выглядела она так, будто готова остановить армию, но армия эта обошла бы ее с любой стороны.
Как только они миновали будку, что-то шевельнулось впереди, на дороге. Игорь поднял руку, остановился. Щелкунчик сделал пару шагов ближе к нему, едва не прижавшись боком. Черт его знает, почему, но черноходов Лешка боялся. Видать, изрядно они его когда-то потрепали.
Прямо перед ними действительно был жук. Это он шевелился. Размером с большую собаку, черный, матово поблескивающий хитиновой скорлупой стражник. Если засвистит, из нор, проделанных в земле, сбегутся остальные.
Игорь медленно снял с плеча автомат, щелкнул предохранителем. Очень ему не хотелось, чтобы начался такой же замес, как в прошлый раз… Ух, тогда дело было! Валил черноходов сразу из двух стволов, не жалея ни себя, ни оружия. Сколько жуков тогда осталось валяться? Несколько десятков, пожалуй.
Он двинулся вперед, обходя стражника с правой стороны, не сводя с него взгляда и направленного дула автомата. Тот и сам попятился, словно пропуская человека и его спутника. Когда разминулись, отошли шагов на двадцать, черноход опустился на лапках, прижимаясь к земле, сливаясь с серой, неровной дорогой, словно это кочка какая. Замер.
Игорь считал, что в нынешние времена живность умнее стала. В особенности та, что появилась после дня самоуничтожения. Хорошо это или плохо? Черт его знает… Когда вот так, как сейчас, если черноходы понимают – сунься к вооруженному человеку и он опять стрелять начнет – вроде и хорошо. А когда они додумаются ему хитрую ловушку устроить, тогда, ясен пень, плохо.
– Ф-фух! – выдохнул он облегченно, когда перешли за северный КПП. – Соображают, гады.
Игорь вытер рукавом испарину на лбу.
– Голуби только дураки. Как были дураками, когда пешком перед машинами дорогу переходили, так дураками и остались.
Они пошли быстрее. Осторожность осторожностью, а время поджимало. Тварюга появится, когда солнце почти скроется за горизонтом. Такой уж у нее обычай. А к этому моменту надо еще на башню забраться.
Игорь обернулся, посмотрел на Лешку.
“Следят”, – еще раз прощелкал тот. – “Из-за домов с моей стороны”.
Лешка шел справа, поэтому Игорь сфокусировал внимание на той стороне дороги. Кто мог за ними следить? Жуки от нор далеко не пойдут. Если не животное какое или мутант, тогда только человек. Но и человек человеку рознь.
“Голожопики” – так презрительно называл Демьяныч немногих, остающихся в городе, коренных его обитателей. Вконец одичавшие за пару десятков лет они сбились в стаю и нападали на любого, кто по глупости или неосторожности оказывался среди развалин. А если жрать совсем нечего, то не брезговали и друг другом, из-за чего стая день ото дня редела.
Сейчас, впрочем, они еще могли взять числом и, если не убить, то замедлить продвижение.
Раскатом грома прозвучал среди мертвых кварталов выстрел. Игорь опустил оружие.
– О, драпанули голожопики! – он разглядел несколько фигур в обрывках одежды, бросившихся врассыпную. – Но вернутся, это уж ты мне поверь.
Прибавил шагу, надеясь, что дикари не слишком быстро опомнятся. За поворотом, над верхушками полуразрушенных зданий, как раз показалась башня – конечная точка их путешествия. Офисная высотка, щеголявшая когда-то зеркальными стеклами, теперь казалась недостроенным остовом из одних только несущих конструкций и перекрытий.
Впереди на дорогу выбежали четверо, перекрывая им путь. Игорь полоснул по ним очередью, уложив троих и напугав последнего, сумевшего скрыться. Теперь приходилось отстреливаться каждые несколько секунд, потому что и там, и тут появлялись желающие отведать свежего мяса.
Стилобат высотки уже звал их приветливо распахнутыми дверьми, не закрывающимися с Того Самого дня, но в этот момент на Лешку из подворотни бросились всей сворой. Игорь не мог их отогнать – попал бы в напарника, да на него и самого наседали, так, что едва успевал нажимать на спусковой крючок.
Рожок опустел. Пришлось выдернуть его, бросить на потрескавшийся асфальт, стараясь как можно быстрее перезарядить оружие.
Автомат выбили из рук. Дернули, схватив за одежду, сначала в одну сторону, потом в другую. Повалили на землю и тут же чьи-то зубы клацнули у самого игорева горла. “Вот, кажется, и все…”
Того дикаря, что тянулся к нему гнилыми зубами, словно снесло ураганным порывом ветра. Тут же полетели в стороны и остальные, попадая под удары длинных рук. Покусанный щелкунчик помог Игорю встать, протянул ему автомат.
Щелк-щелк! Щелк! – “Сам сожру! Всех!”
Игорь одобрительно кивнул. Веревка, которой были перевязаны его волосы, потерялась, позволяя черным прядям разметаться по плечам и трепетать на ветру. В широко раскрытых глазах застыли одновременно ужас от близости смерти и ликование от того, что старуха с косой все-таки промахнулась.
“Не в этот раз! Не сегодня!”
Отступая к башне, он продолжал стрелять – местные никак не хотели отказываться от добычи. Поливал свинцом направо и налево, хотя понимал, что патроны – штука такая… Не бесконечная. Их, по идее, беречь надо. Но тут уж как сбережешь? Жить захочется – выпустишь все, до последней железки.
Кто-то еще пытается их догнать, но немногие, всего несколько человек, самых упертых. К тому времени, когда Игорь с Лешкой доберутся до крыши, у преследователей сил не останется.
Один лестничный пролет… Другой… Третий…
Легкие разрывались, в боку кололо, но останавливаться нельзя. Только наверх, быстрее! Какие-то жалкие двадцать этажей и еще один технический!
Цифра “10” на стене… “11”... “12”...
На полпути пришлось все же остановиться. Дать себе хоть немного отдохнуть. Игорь перегнулся через перила, пульнул вниз для острастки. Но те, кто тащился следом, и так отстали на несколько пролетов.
Последние метры преодолевали пешком, с трудом переставляя ноги. Как только они оказались на крыше, Игорь взглянул на небо. Солнце уже коснулось своей нижней кромкой вершин далекого леса. Оставались считанные минуты, а может даже секунды.
Мужчина подошел к чудному устройству, не имеющему ничего общего с этим картофельно-избушечным, падшим миром. То была техника прошлого, техника времен расцвета цивилизации. Он собирал устройство несколько лет и даже пробовал использовать, но каждый раз неудачно. Ничего, зато теперь получится! Игорь был в этом уверен.
Он достал из рюкзака старую книгу, раскрыл ее на том месте, где была положена закладка. Сверился со схемой. Потом сдернул толстую клеенку, укрывающую две массивные батареи, пощелкал тумблером. Есть энергия! Не разрядились!
До крыши добрались и те, кто отставал на несколько пролетов и несколько столетий в развитии. Кажется, двое. Матерно отщелкивая каждый удар, Лешка отправил дикарей вниз по лестнице.
Почти не обращая на них внимания, Игорь добавлял в хитрую конструкцию детали, принесенные с собой. Проверял и перепроверял, заглядывая в книгу, а иногда в блокнот, где кроме рисунков был и свой, аккуратно выведенный карандашом чертеж.
Он вскинул обе руки, сделал шаг назад. Неужели все? Да, все. Успел.
Лишь миг тишины, а затем… В воздухе стал разливаться едва слышимый, но с каждой секундой все более густой и громкий, пробирающий до костей, до мурашек гул. Лешка невольно припал к грязному полу, а Игорь поднял голову, стал всматривался, стараясь определить по звуку – где его источник? Вытянул из рюкзака монокуляр, похожий на половинку бинокля, приложил к правому глазу. Настроил резкость.
Развернул устройство, отдаленно напоминающее турель с пулеметом, в нужную сторону, включил питание.
Ее бы ракетой – так надежнее, но откуда же у Игоря ракета? Давно ничего подобного не осталось. Все, что могло стрелять, выстрелило, куда-то попало и взорвалось. Теперь только это – самое мощное ружье против дронов, которое он сумел собрать. И – да, никакого задания у Игоря не было. Или было, но только дал он его себе сам.
Теперь уже ясно вырисовывался в небе силуэт с широко раскинутыми крыльями и четырьмя моторами, от которых тянулись серые, дымные полосы, быстро исчезающие в воздухе. Ружье загудело, Игорь стиснул зубы, стараясь навести его поточнее.
На мгновение крылья качнулись, но тут же полет выровнялся, курс остался неизменным.
Он провожал ее грязными словами и пучком мало понятных волн, которые сумел сгенерировать, читая старую книжку, собирая детали по всей округе.
Никакого эффекта. Крылатое нечто приближалось к горизонту, уменьшаясь в размерах. Гул становился все тише.
Может надо было попасть точнее, или поливать тварюгу непонятными волнами достаточно долго – что именно из этого произошло, Игорь так и не узнал. Но в последний миг перед тем, как исчезнуть, черная точка вдруг пошла вниз – неровно, зигзагами. Пропала далеко за городом, чтобы через мгновение вздуться огромным огненным шаром.
Игорь отпустил ружье и завороженно, приоткрыв рот, смотрел на феерическое шоу, которое им с Лешкой вряд ли когда-нибудь удастся увидеть снова. Спустя полминуты до них докатилась взрывная волна, оглушив раскатами грома, толкнув в грудь порывом ветра.
Он был уверен в том, что говорит. И, хотя знал, что придет через неделю и проверит, убедится, что никто больше не летает над городом в одно и то же время, но прямо сейчас сердцем чувствовал – это последний бомбардировщик, убийца из того, исчезнувшего мира.
Что-то ведь он, тварюга, бомбил. Может и ничего, может – пустое место. А вдруг… Вдруг там были люди? Такие же, как в Обиталище? Такие, как он или Марья с детьми? Что-то ведь он утюжил. И чтобы утюжить снова и снова, автономный дрон каждую неделю где-то заправлялся, загружался, шел к цели с упорством машины, запрограммированной человеком… Что ж, больше не будет. Туда тебе и дорога, тварюга.
