Мозг человека состоит в среднем из 86 миллиардов нейронов, у каждого из которых имеется около 10 тысяч связей. Все нейроны соединены между собой особым образом, уникальным для каждого человека. Опыт, память – все, что определяет вашу личность, – представлено неповторимой структурой квадриллиона связей между клетками мозга.
Ваша память о том, каким вы были в пятнадцать лет, отличается от того, каким вы действительно были в этом возрасте; более того, у вас могут быть разные воспоминания об одних и тех же событиях. Почему? Все дело в свойствах памяти.
Память – это не точная видеозапись события в вашей жизни, а скорее хрупкое состояние мозга, оставшееся с минувших времен, которое должно воскреснуть, чтобы вы вспомнили это событие.
Традиционный взгляд на воспитание такой: с нами что-то происходит, мы это переживаем и запоминаем. Это кажется логичным. Но факт в том, что нельзя вырезать кусочек из вашего мозга, чтобы вы забыли, например, как провели лето у бабушки, Этот факт был продемонстрировано еще К. Лешли, который пытался с помощью хирургического вмешательства в мозг дать ответ о пространственном расположении памяти. Найти то специфическое место, где хранятся следы памяти (энграммы) Лешли не удалось. Свою классическую статью он закончил выводом о том, что память одновременно находится в мозгу везде и нигде.
Но суждение о том, что воспоминания человека сосредоточены в некоем хранилище памяти, стало обычным, и люди, удовлетворившись этим суждением, не понимают того, что вопрос довольно проблематичен. Сложность проблемы подчеркивает так называемая «повседневная» память, различная у разных людей. Так, свидетели происшествия описывают одни и те же события неодинаково. Иногда их показания различаются лишь в деталях. Но случается, очевидцы происшедшего едва ли не полностью противоречат друг другу. В зависимости от индивидуальных особенностей и эмоционального состояния каждый обращает внимание на разные аспекты случившегося.
Фредерик Бартлетт, проведя в двадцатые-тридцатые годы ряд экспериментов с использованием тестов на запоминание, высказал мысль, что памяти как некоего единства вовсе не существует, а наличествует, постоянно проявляя себя, динамический процесс «воспоминаний». Оп пишет:
«Воспоминания не являются возбуждением ранее полученных и успевших атрофироваться многочисленных восприятий. Воспоминания – это образная конструкция, созданная на базе отношения человека к активной массе его реакций и опыта прошлого и, в частности, к некоторым наиболее примечательным подробностям этого опыта, воссозданным в образной или речевой форме. Однако воспоминания не обладают исключительной точностью даже при воспроизведении того, что заучено наизусть, и потому не могут считаться полностью достоверными».
Суждение Бартлетта в настоящее время подтверждается работами Джеральда Эдельмана, который считает, что мозг является целиком активной системой, в которой происходят постоянные изменения, и все ее элементы непрерывно модернизируются, устанавливая новые связи. По мнению Эдельмана, каждое восприятие является созиданием, а воспоминание – воссозданием, но все воспоминания относительны, не существует воспоминаний, в которых прошлое не окрашено настоящим. И Эдельман, и Бартлетт считают, что воспоминание – это реконструкция, а не репродукция прошлого.
Исследования памяти, проведенные Элизабет Лофтус, Биллом Патнемом и другими учёными убедительно показали, что наш мозг не помнит, а воссоздаёт воспоминания. Лофтус доказала, что наш мозг является удивительным хранилищем ложных воспоминаний. Потом она проанализировала все способы, которыми мы создаём свои ложные воспоминания. Наконец, она научилась формировать у своих испытуемых ложные воспоминания, которые существенным образом меняли их поведение. Анализ данных восьми исследований «имплантации памяти» показывает, что в целом 22% испытуемых сообщали о «полных» или «существенных» ложных воспоминаниях, а еще 9% сообщили о «частичных» ложных воспоминаниях. Иными словами, около трети людей вспомнили о событии, которое никогда не происходило.
Элизабет Лофтус провела как-то такой эксперимент – она показывала испытуемым красно-оранжевый круг. При этом одним она говорила, что это помидор, а другим – что апельсин. Впоследствии, когда испытуемые должны были найти этот цвет из большого числа вариантов, одни выбирали красный, а другие – оранжевый. Кому из них Лофтус говорила про апельсин, а кому – про помидор, я думаю, объяснять не надо.
Память всё искажает с учётом контекста – причём и внешнего, и внутреннего. Наша память избирательна, она истолковывает события и она интегративна. Значит это буквально следующее:
1. Вы запоминаете то, что соответствует вашим представлениям.
2. Ваши мысли влияют на то, как вы запоминаете смысл событий.
3. Ваши мысли неотделимы от ваших воспоминаний.
Парадокс в том, что, хотя наши воспоминания ложны, тенденциозны, а зачастую и вовсе противоречат фактам, мы не можем в них сомневаться, ведь каждый раз наш мозг создаёт их заново. У нас нет доступа одновременно и к «старой», и к «новой» версиям наших воспоминаний, а поэтому мы и не можем их сравнить. Если нам что-то стало удобно помнить иначе, в более выгодном свете, мы и этого подлога не заметим – просто одна версия прошлого поменяется в нашей голове на другую.
Однако не расходятся ли с этой концепцией необычные формы памяти? Не сродни ли на вид постоянная и полностью репродуцированная память, которую описал А. Р. Лурия в своей работе «Ум мнемониста», фиксированным и жестким «искусственным воспоминаниям» прошлого? А как относиться к высокой точности «архивных» воспоминаний, живущих в устном народном творчестве на веку множества поколений, таких, как племенные поверья, мифы и эпические поэмы? А какова емкость памяти, которой поражают «одаренные идиоты», способные запомнить с одного раза, к примеру, симфоническое произведение или текст целой книги и воспроизвести его с исключительной точностью даже через несколько лет? Возникают и другие вопросы. Что такое «травматические» воспоминания, которые сохраняются без малейшего изменения даже спустя десятилетие после получения травмы? Что такое невротические и истерические воспоминания, также не меняющиеся со временем? Рассмотрев эти вопросы, можно предположить, что во всех перечисленных случаях действует репродукция, намного превышающая силой возможности реконструкции, при этом репродукция эта базируется на элементах фиксации, консервации и недвижности, которые словно отрезаны от восприятия нового и потому не подвергаются изменению.
Исходя из вышеизложенного, допустимо предположить, что воспоминания могут являться реконструкцией прошлого, осуществляемой с помощью динамического процесса, изменяющего прежние восприятия, а также и репродукцией прошлого – образами, сохранившимися в памяти неизменными и не раз возвращающимися в сферу сознания. Вот что пишет по этому поводу Эрнест Шахтель:
«Память следует считать емкостью для организации и воссоздания прошлых впечатлений и прошлого опыта, находящейся на службе текущих интересов и нужд. Так как не существует понятий «обезличенное восприятие» и «обезличенный опыт», то не существует и обезличенной памяти».
Похожую мысль высказал Кьеркегор в работе «Этапы жизненного пути»:
«Память – это еще не все. С помощью памяти проявляет себя полученный опыт, пробуждающий к жизни воспоминания, влияющие на последующие поступки и действия человека. Из воспоминаний следует извлекать пользу».
Наше прошлое нельзя считать точной записью, которой мы можем доверять. Скорее это реконструкция событий, иногда граничащая с мифологией. Перебирая воспоминания о прошлом, мы должны помнить, что не все подробности точны. Некоторые взяты из историй, которые люди рассказывают о себе, другие определяются представлениями о том, что случилось. Таким образом, если ставить знак равенства между своим «я» и своими воспоминаниями, то наша личность превращается в какой-то странный, непрерывный и изменчивый рассказ.
Источник (tg): Naked Monkey
