Космос + Страшные истории

– Вас же вроде интересует, как распространяется зараза? Чтобы понять, как её остановить. Всё правильно понимаю?

– Да, верно, – доктор сложил перед собой руки и глубоко вздохнул, – итак… Значит, первые признаки были у всех. Причём, вспышка проходила довольно быстро. Но не у вас. Так?

– Нет. Вы меня не слушаете! – Семьдесят Первый ударил кулаком по столу. – Говорю же, у меня тремор был. И чем это вам не признак? – клон кивнул на свою руку.

– Действительно… – доктор внимательно посмотрел на круглые пятна на руках клона и непроизвольно отодвинулся подальше, будто зараза могла передаться просто по воздуху. – Но почему же вещество из амулета пощадило именно вас?

– Киселёвская по тремору поняла, что со мной что-то не так. И она сказала, что мой организм не даёт заразе охватить тело. Я чувствовал, как нечто ползает под кожей. Пытается пробраться наружу. По станции активно распространялся вирус. Но я, похоже, прочнее всех. Голова оставалась целёхонькой, а тварь оказалась заложником моего тела.

Пункт 3. Распространение

Они бежали по мигающему красными огнями коридору. Киселёвская вытирала платком кровь с глаз и то и дело покашливала, отхаркивая ещё больше крови. Семьдесят Первый обеспокоенно поглядывал на неё, но – не в силах исправить ситуацию – продолжал бежать. Пробегали мимо капсул, из которых исходили громыхания и крики. Но даже самые жалостливые стоны их не останавливали.

Затормозили Семьдесят Первый и Киселёвская у двери в главный кабинет доктора Седовского. Каждый свой короткий визит он располагался именно здесь, поскольку в этом помещении самые прочные стены, шумоизоляция и сильная защита. И в главном кабинете доктора покоился его основной клон. Киселёвская достала электронный ключ, который Седовский доверял только ей. Она взглянула через плечо вглубь коридора – пока ещё пустого – и посмотрела своими кровавыми глазами на клона.

– Послушай, – она была всё ещё пугающе спокойной, как если бы ждала этого часа всю свою жизнь, – ты давай иди. Закройся. Я постараюсь увести их. Дверь прочная, но кто знает, насколько сильны эти твари.

– Нет! Нужно держаться вместе.

– Посмотри на мои глаза.

– Но я же всё равно тоже что-то подцепил.

– Ты отличаешься. Возможно, спустя семьдесят регенераций твой организм стал более устойчивым. Ты прости, но мы же использовали тебя для самых опасных заданий… Быть может, эта дрянь хочет захватить наши тела и использовать их как сосуды, чтобы спокойно перемещаться по Земле. Ты же стал для неё тюрьмой.

В коридоре послышался странный звук. Будто шелест сотни тысяч сухих листьев на осенних деревьях. Киселёвская разблокировала дверь и отдала Семьдесят Первому ключ. Клон попытался схватить её за руку, но она отпрыгнула от него, как от прокажённого.

– Лучше не трогай меня. Не рискуй, – нахмурилась она. – Запоминай всё, что я тебе скажу. Это твоя инструкция, которой ты должен придерживаться при любом раскладе. Из-за тревоги в какой-то момент прилетит подмога. Ты должен предупредить их, что входить на станцию без защитных костюмов опасно. Заражённые могут захватить корабль и улететь на Землю. Твоя вторая задача: выжить. Ты можешь… понадобиться для исследований. Поможешь нашим справиться с потенциальной угрозой. А твоя защитная реакция на вещество откроет новые способы лечения болезней. Надеюсь на это. Надеюсь, всё это не зря.

Из глаз Киселёвской всё ещё текли красные реки. Семьдесят Первый подорвался было подойти, но она жестом его остановила.

– Я как главная исследовательница центра приказываю тебе. Так что не вздумай ослушаться и помогать мне и кому-либо ещё на этой станции. Слишком поздно.

Из ноздрей Киселёвской полезли маленькие белые прутики. Она это почувствовала, поэтому тут же прикрыла нос. Киселёвская коротко посмотрела Семьдесят Первому в глаза и, больше и словом с ним не обмолвившись, ушла прочь дальше по коридору. Оставила за собой только кровавый след и холод в сердце клона от своего печального прощального взгляда.

*

Доктор Второй взглянул на входную дверь. Никто в неё не ломился, шума не было слышно. В кабинете достаточно спокойно и тихо, даже слишком спокойно для погибающей в хаосе безумия станции. Доктор нервно постучал пальцами по столу и холодно посмотрел на Семьдесят Первого.

– Значит, из живых мы теперь одни? А у вас в теле опасное инопланетное существо, с любовью переданное дочерью отцу?

– Всё так.

– А вы не думали, что организм из амулета Бурьянова просто использует вас? Вы живы только потому, что стали главным хозяином. А все остальные – лишь личинки этой, скажем, пчелиной матки. Как считаете? Подумайте, Семьдесят Первый, откройте наконец-то глаза.

Семьдесят Первый ощупал своё лицо. Оно было пусть и холодным, но сухим – ни слезинки. Клон огляделся, надеясь найти в кабинете хоть что-то, что могло объяснить обеспокоенность доктора.

– Не понимаю, к чему это всё? Так вы мне поможете, док? Поможете?

Доктор неожиданно улыбнулся, а его кожа посерела. Некогда пухлые и розовые щёки провалились, отчего скулы стали острее ножа. Волосы посыпались на стол, нос отвалился и упал на колени. Зрачки доктора побелели, а из ушей потекла гниль. И он всё продолжал улыбаться – своими тонюсенькими, иссохшими губами.

В груди Семьдесят Первого вспыхнула тревога, охватившая сердце ледяным пламенем. Руки вновь затряслись, а горло наполнилось жгучей горечью.

– Крепкий сосуд, – доктор заговорил металлическим голосом. Язык был не знаком Семьдесят Первому, но почему-то он понимал его, – какой крепкий сосуд. Замечательно.

От страха Семьдесят Первый зажмурился. В темноте вспыхнули картинки с незнакомыми воспоминаниями. Клон пережил этот момент не единожды, но раньше всё было по-другому. Никакого амулета Маруси. Киселёвская и Бурьянов втайне от начальства уговорили группу других исследователей не проходить очистку и пронести лунный липкий организм на станцию – тогда и началось заражение. Снова вспышка. Перед глазами клона пронеслись альтернативные события. И в карусели сюжетов повреждённого мозга он пытался выхватить правду, как всё было на самом деле.

Клон открыл глаза и захотел закричать. Но не смог – во рту торчала толстая белая трубка с пульсирующими красными венами. Клон осмотрелся и обнаружил, что он висит высоко над столом в кабинете доктора. Его ноги и руки стягивали трубки поменьше, которые росли из него самого. Концы трубок присосались к стенам, и клон – подобно Витрувианскому человеку – висел над полом с раскинутыми руками и ногами. Как муха, попавшая в паутину.

– Повторяю ещё раз, – в приёмнике на столе прозвучал шипящий голос. Клон посмотрел на прибор и увидел у стола на полу иссохший труп доктора, – производим стыковку. Будьте внимательны.

Семьдесят Первый попытался вырваться из крепких узлов, но всё безуспешно. Он кричал, но крик заглатывалаобразовалась кучка из человеческих прогнивших останков и обглоданных костей. А у стола неподвижно стояли мёртвые тела, вместо голов которых извивались белые трубки. В этой толпе Семьдесят Первый узнал белую форму с бейджиком «Доктор Киселёвская».

Клон визжал, дёргался и беспомощно слушал, как спасительный корабль стыкуется со станцией. Его глаза чуть не повылезали из орбит, когда в коридоре послышались топот тяжелых сапог, автоматные очереди и истошные вопли. С каждым движением клона трубки на руках и ногах стягивались всё крепче, оставляя мухе всё меньше шансов на побег. А когда трубка во рту вдруг начала извиваться, по телу разлилось упоительное тепло. Глаза Семьдесят Первого в один миг закрылись, и приглушённые крики обратились страшным, но смутным кошмаром.

*

В ушах зазвенело. Семьдесят Первый поморщился от ослепляющего света кабинета. Он ощутил неприятный зуд на руках. Точнее, на единственной руке, которая у него осталась после бесчеловечных экспериментов доктора Киселёвской. Клон терпел, не хотел раньше времени обращать внимание дока на красные круглые пятна.

– Что ж, присаживайтесь, – голос доктора казался мягким, успокаивающим. – Много проблем от вас, Семьдесят Первый. Не так ли?

– Есть такое.

Канал в Дзене: https://dzen.ru/id/626d53a96876aa21dee7e7be?share_to=link

Истории в Telegram: https://t.me/Eugene_Orange

– И что же было потом? Расскажите.

– Ну, конечно, – Семьдесят Первый хитро улыбнулся. В этот момент ему показалось, что он испытывает те же, вполне человеческие чувства, которые испытывал к нему Бурьянов. Когда Бурьянов ещё был собой и мог хоть что-то испытывать, – вы и не представляете, что было. Как и прочие вспомогательные клоны, дрыхли в капсуле сна.

– Не будем об этом.

– Как же не будем? И совсем не пугает тот факт, что Седовский охотнее потратит годы на создание своего совершенного клона – а не таких дешёвок, как я, – чем разок сам хотя бы на недельку здесь застрянет?

– Итак, – доктор Второй робко взглянул на Семьдесят Первого, вновь окунулся в журнал и глубоко вздохнул, – всё-таки вернёмся. Контакт был установлен. Бурьянов, как указали в отчёте очевидцы, вышел из-под контроля. Написали, что его не сдерживали и ремни.

– Да, сначала облевал их остатками еды и кровью, а затем раздулся так, что те сами и треснули. А что потом, вы знаете из отчёта.

– Ещё подберёмся к этому. Давайте поговорим лучше о первых признаках.

– Как скажете, док.

Семьдесят Первый закинул руки на стол. Кожа была покрыта красными кругами – большими и маленькими. На некоторых кружках повыскакивали телесного цвета волоски. Они извивались и одним своим видом гипнотизировали доктора.

Пункт 2. Первые признаки

– Мне нужно его увидеть!

– Семьдесят Первый! – Киселёвская держала клона за плечи и не давала пройти в отсек исследований. – К нему сейчас нельзя!

– Пропусти! ПРОПУСТИ, СУКА! – Семьдесят Первого передёрнуло, как если бы током шибануло. У Киселёвской от удивления округлились глаза. – Простите…

– Объясни, чего тебя к нему так тянет?

– Я не знаю, – клон почёсывал руки, – но мне нужно. Можете просто показать. Через окошко. Я хочу убедиться, что с ним всё хорошо.

– Боюсь, – Киселёвская недовольно нахмурилась и двумя пальцами помассировала висок, – не всё с ним хорошо.

– А с вами?

– Нормально, – она зажмурилась, – мигрень от этих ваших разборок. Так, слушай. В окошко посмотреть можешь, раз так хочешь. Но уясни вот что: одно неверное движение, просто потянешься открывать дверь, и я не побрезгую воспользоваться шокером.

– Вас понял. Согласен.

Они с трудом миновали коридор. Киселёвская то и дело останавливалась, чтобы отдышаться. И всякий раз, как Семьдесят Первый интересовался её самочувствием, она лишь рявкала на него, ссылалась на головокружение и приказывала идти дальше.

Добравшись до исследовательского отсека, Семьдесят Первый нетерпеливо подпрыгнул и одним рывком приклеился к большому круглому окну в двери. Киселёвская и не подумала пригрозить шокером – так устала добираться до отсека, что сил оставалось только лениво плестись следом.

Семьдесят Первый не мог оторвать глаз от окна. Внутри творилось нечто невообразимое. Бурьянов был привязан к кушетке ремнями. Из его глаз лились бесконечные потоки крови. Он змеёй крутился на кушетке, силясь вырваться на свободу. Из глотки вырывались странные слова на неизвестном языке. Вокруг столпились белые халаты с изумлёнными потными лицами. В руках они крутили колбочки с жидкостями, вертели шприцы – а один даже вытащил из ящика с хирургическими инструментами скальпель.

Тело Бурьянова раздулось – как рыба фугу, инженер своими габаритами порвал ремни и вскочил с кушетки. К нему подбежал крепко сложенный санитар, но Бурьянов отбросил его к стене. Метнул дикий взгляд на дверцу с окном и кинулся к ней. Прислонился к двери – кровавые слёзы продолжали литься, один глаз потёк – и заорал. Невыносимо громко – вот-вот, и окошко разлетелось бы на мелкие осколки.

– Это всё он! – лицо Бурьянова утопало в крови, а один глаз уже почти полностью вытек, но Семьдесят Первый всё равно ощущал на себе жжение от его взгляда. – Он принёс эту дрянь! Клон ненавидит нас, хочет истребить! Убейте его!

У Семьдесят Первого затряслись руки и застучали зубы. Киселёвская сразу это заметила, но поворачиваться к клону не стала. Она неотрывно следила за тем, как по щеке Бурьянова, пока тот что-то яростно объясняет уже вновь на непонятном языке.

– У тебя тремор, – она была пугающе холодна и спокойна, – как я и думала. Передаётся при близком контакте.

– Неужели это всё я? – Семьдесят Первый злился, то ли на себя, то ли на всю вселенную. – Я же прошёл очистку. Нет, не верю, это всё он. Подцепил гадость какую на Луне-17.

– Не думаю, – Киселёвская посмотрела себе под ноги, – на самом деле он не выходил сегодня наружу. А медальон на его шее… Пару часов назад мне показалось, что медальон уменьшился. А теперь его вовсе нет. На нём просто… верёвочка. Медальон ему подарила дочь – совсем недавно, из камня, который она нашла во дворе дома после метеоритного дождя. Полагаю, в атмосфере Земли вещество затвердело. А здесь оно размякло, развилось и проникло в его организм.

Бурьянова пытались оторвать от двери санитары. Но он как намертво приклеился. Свирепо смотрел на Семьдесят Первого единственным глазом, который под давлением невиданной силы постепенно выталкивался из черепа. А клон глядел на него и вспоминал, как буквально вчера инженер хвастался своей доброй и внимательной дочерью. Он не знал, кусок метеорита это был, ещё какое вещество или просто камень, но понимал – дочери амулет казался особенным. Клон же считал, что камнем Маруся хотела привлечь внимание отца – чтобы он остался дома и помог ей разобраться в вещице. Но Бурьянов просто просверлил дырку в камне, проделал в неё верёвку и улетел.

– Значит, – Семьдесят Первый тщетно пытался унять тремор, – это вещество отсюда, с Луны-17?

– Необязательно. Просто нами ещё не исследованный живой металл, который без должной защиты твердеет на нашей планете. На планете, где можно попить чай… Буду скучать по ней. По чаю. Собакам. Книгам.

– Вы о чём?

– Должна тебе признаться. Инженер Бурьянов был со мной, поэтому я точно знаю, что подцепить заразу на Луне-17 он не мог. Мы… несколько больше, чем просто коллеги.

Киселёвская, наконец, повернулась к клону. В её покрасневших глазах полопались сосуды, а по щекам текли кровавые слёзы. У клона от ужаса отвисла челюсть.

Тут Бурьянова за окошком затрясло. По щеке сполз второй глаз, а из багровых глазниц выскочили маленькие белые трубки, испещрённые красными пульсирующими венками. Такие же трубки, но поменьше вылезли из глотки инженера, а затем пучки этих тварей взрывом возникли из ушей и ноздрей. Они извивались, как щупальцы маленьких осьминогов. Дрянь внутри стремительно росла, расширялась, а голова под давлением раздувалась. Не прошло и минуты, как башка лопнула, а вместо неё возник рой из белых трубок с красными венками. Тело инженера обмякло, его руки болтались мёртвым грузом, однако ноги послушно держали разрастающееся инопланетными соцветиями тело.

Санитары и доктора, испугавшись, попытались спрятаться по углам, но трубки – как живые и разумные существа – выследили и настигли каждого. Они присасывались к лицам и выкачивали жизненную энергию. Отклеившись, трубки оставляли на лицах кусты своих маленьких копий. Некоторые твари яростно отрывали лица жертв, и в кровавом месиве кусты росли только быстрее. Во все стороны разлетались кровавые ошмётки, а белые прутики уже тянулись к двери. По стенам скользнула рябь, а дверь затрясло. По коридорам космической станции волнами полились кричащие звуки сигнала тревоги.

Продолжение: Белая паутина. Часть 3. Финал

Канал в Дзене: https://bit.ly/44yEvhAhttps://dzen.ru/id/626d53a96876aa21dee7e7be?share_to=link

Истории в Telegram: https://t.me/Eugene_Orange

— Что за таблетки-то хоть? — Антон недоверчиво посмотрел на щедрую горсть разно размерных цветных капсул в стаканчике, протянутую манипулятором. Хомуты уже не удерживали его, и он смог сесть на медицинском кресле.

— Антигистаминные, успокаивающие и комплекс витаминов.

— Ясно, от прыщей, от психа и чтоб быть здоровой рабочей кобылкой. — Майор забрал стакан, закинул всю горсть в рот и запил водой из бутылки, заранее поставленной на небольшом столике у правого подлокотника. — Соскребли с меня чего интересного?

— Анализы в обработке, вам также необходимо будет поместить в лабораторный анализатор образец со скафандра и комбинезона.

— Так всё ж залили стерилизатором, будто там осталось чего. Ну ладно, надо так надо.

Антон взял с медицинского ящика ножницы для одежды, вырезал повреждённый кусок с комбинезона и закинул в анализатор. Зайдя по пути за новой одеждой, он дошёл до скафандра, аккуратно снял с него поврежденную грудную секцию и отправил на анализ и её. До обеда оставалась пара часов, которые он посвятил составлению рапорта о происшествии. Его любимое бесполезное занятие на станции. Он пишет, что случилось, Касучка сообщает ему, что в тексте отчёта не так, он это исправляет, и она тут же находит новые придирки. Обычно они часами могли так развлекаться, но сегодня ему повезло, и к обеду система уже приняла его рапорт.

От волнения разыгрался аппетит, и Антон съел свой обеденный паёк чуть не втрое быстрее, чем обычно. Что удивительно, Кася впервые на его памяти, сама предложила ему увеличенный рацион, объяснив это компенсацией в связи с полученными на производстве травмами. Майор с радостью согласился, и умял и вторую порцию питательной пасты. "Видимо такой аппетит это побочный эффект от принятых препаратов, а система просто знает об этой побочке" — подумал он. Остаток дня майор навёрстывал, заполняя незавершенные еще с утра отчёты. Когда до конца смены оставалось около часа, у него снова начался зуд в груди, но оттянув комбинезон, майор увидел лишь остатки заживляющей пасты. Майор никак не мог сосредоточиться на работе, постоянно сбивался и путался в показателях, а километры цифр лишь издевались над ним и никак не хотели сходиться между собой. Еле досидев оставшееся до приёма время, Прохоров устремился на повторную перевязку.

Сняв комбинезон, Антон увидел, что россыпь мелких прыщиков вышла за границы, обработанные до обеда. Теперь они были и на животе и на плечах. Прикосновения к ним вызывали лёгкое покалывание и зуд. Быстро заняв медицинское кресло, Антон обратился к системе:

— Кася, что там с анализами? Почему всё так чешется? Что происходит? — Обычно не отличавшийся склонностью к панике майор, уже всерьёз начал беспокоится. Он не понимал, что происходит, и чего ждать в дальнейшем. А неизвестность страшила его больше всего.

— Анализы обработаны и переданы в управление корпорации. Дальнейшее лечение будет проводиться по рекомендациям из центра.

— Лечение от чего? — Касучка проигнорировала вопрос заключённого. Хомуты уже зафиксировали его, сверху опять спустился пучок разнообразных манипуляторов. После того как сняли остатки нанесённой утром пены, раздался резкий сладкий запах, слегка похожий на забродившие фрукты. Антон попытался посмотреть, что происходит на его груди, но головной хомут не дал ему возможности сделать этого. Это не был запах гниющей плоти, майор хорошо знал, как пахнут гноящиеся раны. Но ничего хорошего с таким острым сладко спиртовым запахом он представить себе не смог.

— Кася, что у меня там? Не молчи, пожалуйста! — Лишь механические звуки сервоприводов, издаваемые манипуляторами на его груди, были ему ответом. Майор попытался успокоиться. Дёргаться под хомутами точно не имело смысла. Конструкция петель лишь сильнее затягивалась от резких движений. Всё равно он не врач, и ни капли не разбирается, как лечить людей после контакта с неизвестными космическими гадостями. Система точно не настроена его как-то мучительно убить, и заинтересована в том, чтобы ему помочь. Надо просто делать то, что от него требуется. Слегка успокоившись, майор дождался окончания перевязки, отметил, что уже застывающая исцеляющая пенка теперь покрывает и живот, и верхнюю часть груди до ключиц и закинул в себя новый стакан с таблетками.

На кухне Кася оповестила его, что в соответствии с инструкциями из головного офиса майор может до выздоровления потреблять неограниченное количество пищевой пасты.

— Это вам пасты не жалко, потому что я завтра сдохну? Или на убой меня готовите? — Пробубнил себе под нос Прохоров, но от второй порции за ужином отказываться всё же не стал. Сам концентрат казалось не имел больше того мерзкого вкуса переваренной каши, да и вообще как будто перестал иметь вкус, но при этом хотелось его съесть еще и еще. Майор принципиально не стал просить третью порцию, хоть ему очень того и хотелось. Остаток дня до отбоя, он провёл за чтением классической русской литературы двадцать второго века.

"Доброе утро! Доброе утро сотрудникам станции Тантал-6!". Майор закопался глубже под толстое одеяло. Всю ночь ему снились кошмары. Сначала, что он каким-то образом упал и никак не может выбраться из огромного чана с забродившими фруктами. Затем привиделось, что он весь покрылся болезненными мелкими прыщиками, из которых при каждом движении начинал густо сочиться тёмно-бурый гной. Под самый конец бессонной ночи, он несколько раз просыпался от голода и пил холодную воду из-под крана, чтобы заполнить желудок хоть чем-то и провалиться в беспокойный сон о том, что Касучка не только отменила ему увеличенное довольствие, но и в принципе запретила приёмы пищи.

Корпоративный менеджер продолжал нахваливать его каторгу, до включения общего света и завтрака оставались считанные секунды. Сразу после переключения освещения, майор беспокойно осмотрел зудящие руки и плечи, но ничего особо страшного за ночь с ними не случилось, то же лёгкое покраснение и крапивница. С невероятным облегчением Антон от всей души почесал и конечности, и даже закрытую белой плёнкой грудь.

— Эх, работают витаминки, ну и славненько.

Мужчина, наплевав на суточную щетину, быстро натянул комбинезон и устремился в общий зал. От голода сводило живот. Прохорову казалось, что он готов был съесть не только три, но даже пять порций мерзкой питательной пасты. Заняв своё место, он сразу достал свою ложку и стал ждать начала завтрака.

— Заключенный 22-14 к общему сбору прибыл. Опоздавших нет. Оглашается приговор заключенного 22-14, — начала объявление приговора КАСУКД.

— О господи, вот же сука! — Застонал майор. Теперь еще ждать, пока эта тварь проговорится. Еще пять минут голода. Антон встал со стула, подошёл к кулеру и начал пить воду прямо из-под крана. Система продолжала зачитывать приговор:

— В ходе несения службы между обвиняемым и потерпевшим неоднократно возникали конфликты...

Прохоров занял своё место. Живот хоть и наполненный выпитой водой, продолжало сводить от голода. Крепко сжатые зубы скрипели эмалью. Просто дождаться. Еще буквально пару минут.

— Действительно имело место несоблюдение....

— Да чтоб тебя! Дай мне пожрать! — Майор схватил стоящий рядом стул и швырнул его в монитор. Из стены позади выстрелил тазер, и Антона сбило на пол мощным ударом тока. Пока мужчина приходил в себя после разряда, Касучка всё-таки завершила оглашение приговора. Лёжа на полу, убежденный атеист в нескольких поколениях, молился всем богам, чтобы его не лишили пайка. Лёгкое шуршание сервопривода, огласило начало завтрака. Антон бросился руками жадно поедать питательную пасту. Забытая ложка лежала где-то под столом. Майор не чувствовал ни вкуса, ни запаха, только сводящий с ума голод. Спустя какое-то время, мужчина даже не смог бы сказать, сколько порций он уже успел съесть, система не выдала ему очередную тарелку.

— Антон, вы слышите меня? — Кажется, она обращалась к нему уже не первый раз. Касучка вообще ни разу не обращалась к нему по имени до этого. "Мда, кажется, мои дела совсем уж дерьмовы", — подумал майор.

— Да, Кася, я слышу. Слегка увлёкся завтраком. — Живот Антона раздуло от количества съеденного. Комбинезон натянулся, грудь снизу сдавливало, мешая сделать глубокий вдох. Казалось бы, он должен ощущать резь от переедания, или хотя бы какой-то дискомфорт, но ниже груди вообще будто бы ничего не было. Аккуратно потрогав живот, Антон даже не почувствовал собственных прикосновений. — Мрак... Кась, с центра не приходило вестей, что со мной?

— Заключённый, пройдите в медицинский корпус.

Всё, снова не Антон, видимо, проще ему у стены узнать свой диагноз. С трудом встав и придерживая руками снизу живот, Прохоров тяжело прошёл в сторону медицинского корпуса. Он не смог снять верх комбинезона, и лишь обессилено лёг в медицинское кресло. Как и обычно манипуляторы взяли у него пробу крови, и, разрезав комбинезон на груди, забрали несколько соскобов с тела, в том числе и с шеи. Потом прямо под разрезанную одежду ему нанесли пену, а половинки ткани просто налепили сверху. Услужливый медицинский бот протянул ему очередной стаканчик с лекарствами. Антон, резким ударом выбил таблетки и крикнул:

— Хрен я что приму, пока мне не скажут что со мной! Вы вообще тут знаете, что со мной происходит?

Из стены демонстративно медленно выдвинулся ствол тазера. Вслед за этим манипулятор достал из недр системы еще одну порцию таблеток.

— Заключённый, примите лекарство.

— Как же вы мне осточертели... — Вспышка гнева прошла так же внезапно, как и случилась, Антон выхватил стакан, высыпал себе в рот таблетки и съел их, громко чавкая прямо в камеру медблока. — Довольны? Выпил я таблеточки!

Хомуты освободили ноги и живот Антона, после чего майор выдвинулся в сторону пункта управления. Пора собирать отчёты о работе шахты. От регламентной работы его никто не освобождал. Заняв место за компьютером, Антон обратил внимание на кисти рук. Еще полчаса назад за завтраком, это были здоровые кисти нормального человеческого цвета, разве что с крапивницей. Сейчас же его правая рука была ярко-фиолетовой ближе к синему, как будто он перенёс серьёзное обморожение. Закатав рукава, майор убедился, что это теперь в принципе новый цвет его кожи.

Но куда больше внимания занял след от взятия крови из вены. Пульсирующее маленькое отверстие на вене, было будто заткнуто изнутри коричневой пробкой. Аккуратно прикоснувшись к странному гнойнику, Антон ожидал вспышку боли или сильный зуд, но не ощутил абсолютно ничего. Сжав след от укола между большим и указательным пальцем, Антон собрался выдавить странное образование из вены. Пробка с лёгкостью вышла из вены, а вслед за ней медленно потянулась ярко-оранжевая масса, похожая на густую кашицу. Не в силах отвести взгляд от субстанции, выходящей из его вен, Антон продолжал пытаться выдавить содержимое гнойника, которому, казалось, не было конца. И лишь после того, как из него вышло порядка пары сантиметров гноя, и наконец-то тоненькой струйкой показалась кровь, майор успокоился.

Осмотрев руки, он убедился, что больше крупных гнойников нет. Лишь россыпь белых мелких прыщиков крапивницы, ярко выделяющихся на фиолетовой коже, но они после только что пережитого уже казались почти родными. Слава богу, что после приёма таблеток хотя бы зуд прошёл. Антон попытался сосредоточиться на сборе отчётов и сведении итоговых таблиц. До обеда оставалось еще восемь часов. Живот всё также тяжело лежал на коленях и пугал своим объёмом, но Антон уже начал чувствовать первые голодные позывы.

Высидев только два часа, Антон сдался и выдвинулся в общий зал. Сами как-нибудь соберут свои отчёты, голова совсем не варит. Тем более майор уже не особо-то и верил в своё исцеление и не собирался остаток жизни тратить на осточертевшие циферки. Касучка вообще никак не отреагировала на то, что он покинул свой пост, и последние два дня весьма вяло реагировала на несоблюдение режима. Всего-то и надо было подхватить мерзкую болячку, чтоб ему перестали тыкать тазером на каждый шаг в сторону. Безумно хотелось пить. Дойдя до кулера, он сел прямо на пол напротив крана с одноразовым стаканчиком в руках. Первый стакан в два глотка упал в него, как в пустой колодец. Надо слегка отдышаться, перед тем, как продолжать пить. Когда-то давно, казалось уже, что в какой-то другой, прошлой жизни, он слышал о том, что даже у воды есть смертельная доза, что-то около семи литров. Надо просто пить медленнее.

Умирать Антону жуть как не хотелось. Сначала его жизнь и надежды на будущее прожевала и выплюнула бездушная военная система. Поступая на службу в ВКС, он хотел быть пилотом истребителя, но после шестилетнего обучения, уже при распределении на место дальнейшей службы, штабные черви нашли какую-то ошибку в протоколе приёмной комиссии, а его назначили в тыловики до окончания разбирательства. Промурыжив его отписками почти четыре года, протокол всё-таки признали действительным, но к боевым вылетам в итоге так и не допустили из-за набравшегося отставания в навыках пилотирования. Но всё равно, он не сдался и умудрился дослужиться до заместителя штаба по тыловому снабжению, когда к нему прислали в "помощники" этого кретина. Прохоров почему-то никак не мог вспомнить фамилию молодого снабженца.

Затем, за уничтожение его жизни взялась судебная система военной полиции. Все понимали, что всё это дело и яйца выеденного не стоит, оно заведено на ровном месте, ведь тысячи таких же происшествий ежедневно случаются во всех углах необъятной Федерации. Но вот папаша прокурор почему-то пошёл на принцип, и решил, что эта ситуация оскорбляет лично его. Майор же, мол, знал, чей сын попал к нему в подчинённые, и не проникся важностью оказанной ему чести. Два года судебных заседаний, переносы, допросы, самоотводы адвокатов, переговоры, наконец-то приговор и последовавший за этим развод. Жену Антон совсем не винил, любая бы поступила также на её месте. Казалось бы, хуже уже быть не может, его отправили на каторгу, но Антон разобрался в работе шахт, погрузился в схемы сложного бурового оборудования, и ему даже предложили особые условия на перспективной шахте и последующий рабочий контракт после окончания заключения.

И вот он сидит у кулера. Жалкий, вспотевший от перемещения на пару десятков метров, вымотанный и снова голодный. Сейчас за его жизнь взялась бездушная корпоративная машина горной промышленности в лице Касучки. Когда он погибнет, вся его жизнь отразится одной строчкой в отчётах комплекса, о необходимости прислать нового инженера. Да отпиской для бывшей жены. Майор такой-то доблестно погиб, на благо Федерации, вследствие несчастного случая, приносим соболезнования, и всё такое в том же канцелярском стиле. Но всё это уже казалось Антону не важным. Голод, разраставшийся в его сознании, постепенно отодвигал в сторону всё остальное. С каждой минутой в его душе оставалось всё меньше майора, бывшего мужа и Антона, а на их место вставала жадная тяга к столь желанной питательной пасте.

— Кася, мы можем связаться с центром? Они могут прислать мне помощь?

Система не отвечала, Касучка бросила его. Служебный КПК Антона не имел выхода в сеть за пределами комплекса. Даже если он сможет запросить помощь, следующий шаттл прибудет только через пару недель. Он не верил, что сможет столько протянуть. Договорившись сам с собой, что следующий стакан он выпьет еще через минуту, Антон с вялым интересом разглядывал свою кисть. Его ногти почернели, и, кажется, слегка отставали от опухших пальцев. Он надавил на один из них, но не ощутил ничего. Вообще всё происходящее воспринималось Прохоровым, как старый, еще двухмерный фильм. Он чувствовал себя сторонним наблюдателем в собственном теле. Никаких тактильных ощущений, никакого дискомфорта от раздувшегося живота, ни запахов, ни вкусов. Только изображение и звук. И голод. Надо еще попить. Он надавил на рычаг с холодной водой. Мягкая фиолетовая плоть пальца промялась внутрь, ноготь от давления на подушечку всё-таки окончательно отслоился от пальца.

С абсолютным безразличием Антон сперва допил налитую воду, и лишь затем аккуратно потянул ноготь указательного пальца. С тихим хлюпающим звуком кутикула освободила почерневшую пластину, обнажив ярко оранжевый гной у основания ногтя. Глупо хихикнув, Антон большим пальцем надавил на соседний ноготь. Тот с готовностью сдвинулся набок. За следующие пару минут майор снял с пальцев все почерневшие ногти и с какой-то неуместной радостью разглядывал оранжевые сочащиеся каёмки кутикул. Теперь можно и еще стаканчик выпить.

Выпив еще воды, майор закашлялся. Что-то попало ему в горло. Упав на бок, он пытался кашлем вытолкнуть из себя плотный комок, застрявший в горле. Наконец-то ему это удалось. На ладони лежал зуб с длинным потемневшим корнем. Распухший язык быстро нащупал дырку на месте выпавшего зуба. Соседние зубы тоже уже качались. Антон аккуратно потянул за задний зуб. На миг в глазах потемнело, а в опухших пальцах остался зажатый моляр. Еще один стаканчик и майор потянулся за следующим зубом. Для питательной пасты зубы ему всё равно не нужны, а подавиться еще раз не хочется. Три стакана воды спустя, перед лежащим на полу Антоном полукругом были разложены все его зубы.

Воздуха не хватало. Тесный комбинезон сдавливал грудь, мешая сделать глубокий вдох. Не вставая с пола, нелепо бултыхая огромным животом, Антон стянул с себя разрезанный на груди верх рабочего комбинезона. Неожиданно к нему подъехал бот-уборщик и манипуляторами помог снять штаны. Тело Антона превратилось в растянутый, плотный, фиолетовый мешок, похожий на тугой, липкий на ощупь, воздушный шарик. Голодный разум майора быстро нашёл в его теле сходство со спелым баклажаном. С почерневших сосков сочилась уже хорошо знакомая оранжевая субстанция, низ тела не был виден за нелепо гигантским животом. Приехавший автопогрузчик поместил его ноги на платформу и, приподняв над полом, начал медленно отъезжать. Без особого интереса, глядя как его раздутое фиолетовое тело постепенно растягивается, Антон пытался понять, куда это погрузчик мог направиться с его задницей. Его тело удивительно хорошо гнулось и увеличивалось в длину, как будто у майора совсем не было позвоночника.

Решив проверить, насколько хорошо тянется его кожа, Антон взял себя за складку на груди толстыми пальцами без ногтей и попытался оттянуть так сильно, как только сможет. Как сырое, влажное тесто его плоть потянулась вслед за рукой. Но насколько она была эластичной, настолько же оказалась и липкой. В итоге мужчина не смог оторвать правую руку от собственного тела, а левая уже давно была погребена под ним же. Майор не смог бы повернуться на другой бок даже при всём желании.

В это время бот-уборщик достал манипуляторами из недр обеденного стола широкую гофрированную трубку и подтащил её ко рту Антона. Ну, наконец-то дадут пожрать! Широкий раструб удобно разместился в беззубой жадной пасти майора. Губы плотно обхватили трубку и сильно сжались, казалось, теперь ничего на свете не сможет теперь отобрать у него доступ к пище. Прямо в воспалённую глотку начала подаваться питательная смесь с водой. Сперва, Антон испугался, что задохнётся, так как поток смеси не прекращал поступать ни на секунду, но быстро заметил, что дышать ему больше, как будто бы, и не требуется. Счастливо зажмурив глаза, майор литрами поглощал питательную смесь. Из-за угла, за которым уже успел скрыться погрузчик с другим концом растянутого тела Прохорова, раздался звук открывающегося шлюза.

Доклад КАСУКД о завершении производственного цикла на станции Тантал-6.

"17ого мартомая 96ого планетарного цикла на станции Тантал-6 произошёл спрогнозированный выброс ядром спутника вещества Т6-1. Сразу после этого системой был запланирован контакт субстанции с заключённым Прохоровым А.В. После попадания Т6-1 на тело подопытного, системой были оперативно введены седативные препараты, стимуляторы мутаций и нанесена катализирующая мазь. Первым изменением было зафиксировано полное отключение экскреторной системы уже через двадцать минут после инцидента. Первые серьёзные изменения в структуре пищеварительного тракта были отмечены через три часа. Это показывает, что текущий набор стимуляторов производительнее на 72%, чем применяемые на предыдущем цикле. Полный протокол замеченных монитором жизнедеятельности изменений организма с расшифровкой до секунды предоставлен во вложении №1. Результаты анализов крови и соскобов мутировавших тканей предоставлены во вложении №2. Системой отмечена необходимость увеличения дозы седативных препаратов, во избежание порчи имущества комплекса, так как, несмотря на ускорение мутаций с помощью катализирующей мази, у подопытных всё еще наблюдаются скачки настроения и вспышки гнева. Также отмечено, что с текущим комплексом антидепрессантов за последние пять производственных циклов не было зафиксировано ни одной попытки суицида. 44ого мартомая, как момент завершения цикла была зафиксирована биологическая смерть объекта Т6-3-27. За время его жизнедеятельности было переработано сто тридцать две тысячи тонн пищевого концентрата и двести тысяч тонн синтезированный воды. Полученным веществом Т6-2 заполнено сорок три отработанных ствола шахты комплекса. Завершение преобразования вещества Т6-2 в полезную руду ожидается через два полных планетарных цикла. К этому сроку комплексу требуется полное восполнение запасов для синтеза воды и пищевого концентрата, с учетом ожидаемого роста выработки в 20%, а также новый носитель".

Внутренняя переписка Cosmic Metal & Mining

Отправитель академик Румянцев, получатель академик Скрябин.

"Денис, добрый день, нам неделю назад пришли показатели последнего цикла со станции Тантал-6. Эти сволочи за последние двадцать лет уже дошли до двадцати грамм чистого металла из килограмма углеродной смеси! КПД выше нашего в тысячи раз! Сегодня мне позвонили и сказали, что наш проект по искусственному синтезу тантала закрывается окончательно, а всё наше финансирование уходит к биоинженерам. Говорят, что еще чуть-чуть, и они дойдут до синтеза Т6-1 в лабораторных условиях. А как только это случится, шахты по типу Т6 можно будет открывать, где угодно, а не только на пульсарных спутниках. Как говорится, Денис, мы в дерьме. Искренне надеюсь, что у тебя были и другие проекты. А мне же теперь только и остаётся, что ядерную физику школьникам преподавать. Удачи, дорогой коллега!"

— Да-да, весь персонал, в лице целого меня, уже спешит и падает. — Мужчина лет тридцати, ворчливо, поднялся-таки с кровати. На всей станции кроме него действительно никого не было. Но, за почти уже полтора года, стало понятно, что искусственный интеллект никогда не будет общие действия, назначенные расписанием на весь экипаж, адресовать ему лично. Срочность сбора тоже не была новостью или поводом для хоть какой-то спешки, ведь каждый утренний сбор объявлялся срочным. – Ну, ничего страшного, без меня уж не начнут.

Немногие армейские привычки остались в жизни майора Антона Прохорова, но первым делом после подъема он всегда начисто брился. После бритья он достал из синтезатора "новый" рабочий комбинезон, как всегда темно коричневого цвета. Как только он прибыл на станцию, рабочая одежда каждое утро пересобираемая заново из одних и тех же волокон ткани, кажется, была на пару тонов светлее.

Общий зал состоял из большого круглого стола, за которым и проводились собрания, и принималась пища, и нескольких стульев, на стенах было множество экранов, выводящих текущую информацию по состоянию всех узлов комплекса. Кухни, как таковой вообще, на станции не было, только кулеры с питьевой водой, потому что вся еда была синтезирована из присылаемой федерацией пищевой пасты. Менялись лишь ароматизаторы и консистенция, да и то не так часто, как того хотел бы Антон. Здесь же над столом был большой голографический проектор, который мог вывести сообщение от корпорации, объёмную схему какого-нибудь агрегата или план любого здания комплекса. Дежурно опоздав к общему сбору минут на пятнадцать, Прохоров занял своё место во главе стола, рассчитанного на семь персон:

— Ну, Кася, что у нас на завтрак?

Кластерная Автоматическая Система Управления Контроля и Добычи, в документах станции указываемая как КАСУКД, майором с первых дней работы на станции называлась не иначе, как Касей, хотя порой и Касучкой. Она дежурно проигнорировала как неформальное обращение к себе, так и заданный вопрос:

— Заключенный 22-14, вы опоздали на общий сбор.

— Не может быть! Должно быть, что-то с моими часами! — Притворно удивился Прохоров. Уже больше года каждая его рабочая смена начиналась одинаково, и он каждый раз повторял одну и ту же шутку. Конечно, он не надеялся, что искусственный интеллект станции сдастся первой и посмеётся над его остротой. Одиночество на станции изматывало мужчину, ведь за годы службы в ВКС он привык быть частью коллектива. В целом, этот нелепый формальный бунт против Касучки был лишь одним из немногих развлечений, которые оставались ему на каторге. Тем более, что никаких штрафных санкций за утреннее опоздание правилами заключения предусмотрено не было. Система, после того как отметила "опоздавших", дежурно холодным голосом, начала свой ежеутренний ритуал, предшествующий каждому завтраку.

— Оглашается приговор заключенного 22-14. Согласно протоколу военного суда, гражданин Прохоров А.В., будучи действующим майором ВКС Федерации, совершил угрозу убийством в отношении старшего лейтенанта Голубева В.Д. при исполнении ими обоими должностных обязанностей. — Сам Прохоров со скучающим видом ковырял пальцем слегка отходящую со стола облицовку, весь этот текст он уже помнил наизусть. — Следствием, проводимым полковником военной прокуратуры Голубевым Д.С., было установлено следующее: в ходе несения службы между обвиняемым и потерпевшим неоднократно возникали конфликты; во время последнего из конфликтов подсудимый схватил плазменный резак и принялся угрожать подчиненному убийством. — Кусок глянцевой облицовки оторвался, майор слегка повертел его в пальцах, а затем случайно уронил под стол. Кася, не обращая никакого внимания на поведение мужчины, продолжала:

— Потерпевшим было заявлено, что из-за неоднократного превышения майором полномочий в ходе конфликтов до этого инцидента, в момент расследуемого правонарушения он ощутил реальную угрозу своей жизни. Показания обеих сторон и свидетелей подтвердили, что в предыдущих конфликтах действительно имело место несоблюдение уставных взаимоотношений между майором и его подчинённым. — Антон проворчал, что не будь подчинённый папенькиным дебилушкой, то и не орал бы на него никто. Оглашение уже близилось к завершению. — Суд принял во внимание тот факт, что майор Прохоров А.В был неоднократно отмечен руководством и сослуживцами, как дисциплинированный и прилежный офицер. Обстоятельствами, смягчающими наказание подсудимого, суд признает способствование расследованию посредством дачи правдивых, изобличающих его показаний, признание вины, раскаяние в содеянном и принесение извинений потерпевшему. На основании вышеизложенного суд приговорил...

Прохоров запнул упавший кусок облицовки в угол зала и на слове "приговорил" встал с места по стойке смирно. То, что окончательный приговор нужно выслушивать стоя, Касучка ясно показала еще в первые дни. Вообще многие нелепые ритуалы, необходимо было совершать строго по протоколу, иначе можно было получить разряд током. Вся станция была обвешана тазерами. Очень меткими и очень болючими тазерами. Безучастный голос системы контроля наконец-то завершал оглашение приговора:

— Признать майора Прохорова А.В. виновным в совершении преступления. Уволить майора Прохорова А.В. из ВКС Федерации, лишить его звания, социальных льгот и военной пенсии. Обязать гражданина Прохорова А.В. к исправительным работам на объектах добывающей промышленности сроком на пять лет.

Гражданин Прохоров сел обратно на стул, взял в руки ложку и постучал ей по краю стола:

— Ну, всё Каська, я осознал свои грехи и, как и всегда, искренне раскаиваюсь в своём страшнейшем преступлении. — Прохоров театрально возвёл руки к потолку и громко продекламировал: — Мне так жаль, что засранец всё еще бухтит, да косячит где-то по базам моей любимой федерации! Давай жрать уже!

В столешнице открылось круглое отверстие, откуда появился утренний рацион. Питательная субстанция по вкусу напоминала военные полевые пайки-брикеты, но с той лишь разницей, что уже были размочены теплой водой. Знали бы его бывшие сослуживцы, на сколько они были правы, когда ворчали, что в полях их кормят, как преступников. На станции Тантал-6 Антон Владимирович Прохоров отбывал последние два года из пяти лет назначенных работ. Первые три года он провёл на станции Европий-12, где добывался, закономерно, стабильный изотоп Европий-153. На той станции их было шестеро заключенных, и за завтраком также приходилось выслушивать все приговоры. Но хотя бы начинался завтрак до их оглашения. Идиотская система наказаний считала, что если каждый день начинать с выслушивания обстоятельств приговора, то люди больше будут стремиться к исправлению. Но тот же Антон, например, просто всё больше и больше жалел, что не прибил крысёныша на месте.

Когда его переводили на полностью автоматизированную станцию, как-то забыли сообщить, что в протоколе КАСУКД будут те же инструкции, что и на станции общего режима, просто он еще и будет единственным человеком на множество световых лет вокруг. А ведь обещали гражданскую должность на тёплом месте. В итоге сам вызвался добровольцем в жопу космоса, а теперь кукует тут, по почти такому же распорядку дня. Из плюсов можно отметить хотя бы то, что здесь двадцать рабочих часов в смене, а не двадцать шесть как на Европии. Так, за размышлениями о своей неволе, мужчина прикончил утренний паёк и откинул одноразовую тарелку в утилизатор. Затем бережно протёр и убрал в карман свою железную ложку, один из немногих оплотов постоянства в синтетическом мире.

Из-за того, что станция была весьма удалена от транспортных узлов, единственным путём снабжения был прилетающий раз в месяц шаттл. Пополнялась лишь просроченная медицина и запас концентрата для синтеза пищи. На таких же шаттлах должны были прибывать и убывать вахтовые сотрудники станции. Но майор, как прибыл на пустую станцию, так тут всё время один и провёл. Конечно столь необходимые Федерации готовые слитки тантала сразу же челноками отправлялись через пульсарную червоточину, в паре световых лет отсюда. Но умные головы всё еще так и не научились отправлять таким образом хоть что-то кроме металлов, да и это было бы столь неоправданно дорого, что ничего бы и не поменялось. Одно дело отправить слиточек стоимостью как весь шаттл, а другое дело апельсинку для майора. Если прибавить ко всему этому еще и ужасающий уровень радиации от того самого пульсара поблизости, и становится понятно, почему поставки производились так редко, а на месте синтезируется почти всё необходимое, от воды до одежды. Если бы можно было синтезировать бывших майоров, то и его бы сюда не привезли, это уж точно.

После завтрака заключённый отправился в пункт управления комплексом, вручную снимать показатели за прошедшую ночь и пересобирать их в огромную сводную таблицу отчёта для корпоратов. Столько-то тонн извлечено из недр, столько-то тонн итогового чистого металла получено после переработки руды. Вот столько буров автоматика сняла под замену. Вот столько ушло в ремонтный цех. С коллегами по прошлой каторге они часами спорили, почему именно людей заставляют заниматься этой чушью. Семёнов говорил, что ленивые корпоративные программисты скорее сдохнут, чем автоматизируют ручную отчётность. Газизов считал, что корпоратам в принципе пофиг, чем на шахтах занимается персонал, главное, чтобы при любой нештатной ситуации поблизости был человек с чем-нибудь тяжелым в руке, на случай, когда автоматику клинанёт. Сам Прохоров считал, что прав, скорее второй, но при условии, что этот самый человек должен быть всегда чем-то занят, и в идеале предсказуемо занят, чтобы точно знать, где в какой момент он находится, а ему не оставалось времени на скуку. Как прожжённый вояка, майор втайне восхищался выстроенным распорядком дня, когда у него будто бы и нет почти ни одной свободной минуты, но в случае форс-мажора, все эти важнейшие занятия легко выполняются системой. А так, вроде всегда и при деле, и время на станции проходит намного быстрее, чем, если бы он страдал от безделья. Антон целиком разделял мнение, что, чем бы солдат ни занимался, лишь бы руки были заняты. Заметив неладное в показателях по одной из шахт, Прохоров обратился к системе:

— Кася, у нас девяносто седьмой бур, кажется, уже почти два часа не подаёт обратную связь.

— Не верно, связь с буром есть. — Ответила автоматика.

— Ну, тогда он стоит с нулевыми оборотами. Всё равно что-то не так с ним значит. — Майор надеялся на клин, ведь привычный распорядок отменится, и можно будет выйти в шахту. Искусственный интеллект не отвечал секунд десять, после чего всё-таки обрадовал Прохорова:

— Судя по показаниям, в шахте заклинил девяносто седьмой бур. На команды об изменении скорости и направления вращения он не реагирует. Заключенный 22-14, пройдите в шлюз к шахтам, затем проведите осмотр оборудования на месте.

К моменту, когда автоматика закончила оповещение, майор уже стоял у входа в шлюз. Как только открылись тяжёлые двери гермозатвора, он надел рабочий скафандр и, после открытия следующей двери, вышел в шахты. В шахтах работало только дежурное освещение, но оно и понятно, Прохоров здесь оказывался максимум пару раз в месяц, и то если повезёт. А роботизированным системам освещение для работы не требуется. До ствола с девяносто седьмым было пятнадцать минут неспешной ходьбы. Насколько майор помнил, это был чуть ли не самый глубокий ствол шахты, а сам девяносто седьмой был направлен почти идеально вниз. Скорее всего, он пробился сквозь танталовые породы до слоёв, на плотность которых не был рассчитан. Такое часто случалось в других, более коротких стволах, где концентрация ниобия в руде была выше.

В нужном ему стволе был густой полумрак, прерываемый красным свечением, сигнализирующим о сбое автоматики, налобного фонаря здесь явно не хватало. Инженер попросил систему через интерком:

— Кася, подсвети мне здесь.

Почти сразу включилось общее освещение в стволе шахты. Антон прошёл до центрального пульта и нажал на нём кнопку включения обратного хода бура. Глубокая полость, ведущая в недра спутника, отозвалась утробным рычанием, но видимый ствол бура хоть и мелко задрожал, но не провернулся ни на миллиметр.

— Ну, это было ожидаемо. Не шибко-то я и надеялся, что всё будет так легко. — Проворчал майор, еще раз ткнул пальцем кнопку обратного хода, а затем сразу включил прямой ход на повышенных оборотах. Заклинивший бур был непреклонен, как бывшая жена Прохорова. — Ну, что ж, дёргать — значит дёргать.

На каждом буре, в промежутках по полметра, были специальные отверстия для зацепа, чтобы можно было выдернуть шнековый ствол гидравликой в случае клина. Одна из немногих задач, для которой на шахтах действительно нужны люди. Одно нажатие на пульте и с потолка опустилась мощная цепь, второй конец которой был присоединён к многотонной гидравлической лебёдке. Осталось дотолкать звенья цепи до зацепа на стволе бура. С помощью багра и чёртовой матери, Прохоров за полчаса протащил несколько звеньев на десяток метров и смог-таки зацепить бур к подъёмной лебёдке. Еще одно нажатие на пульте и цепь натянулась, майор предусмотрительно слинял за угол. Как-то раз он уже видел, как лопнула цепь гидравлической лебёдки, и то, что после этого осталось от зазевавшегося инженера, еще долго соскребали со стен. Из шахты раздался оглушительный, протяжный стон бура, вырываемого из удерживающей его породы. После чего из глубин эхом донесся громкий, чавкающий звук, слегка ассоциирующийся с резко выдернутой из застывшего желе ложкой. Сразу после омерзительного чавканья бур стал медленно подниматься, а стон железа утих.

Антон выключил лебёдку и пошёл снимать цепь, пока она не поднялась слишком высоко, и это не стало проблемой. Несколько минут страданий и отборного солдатского мата, и бур был отцеплен. Осталось только поднять его из шахты и проверить, нет ли на нём серьёзных повреждений. В принципе, с этим справилась бы и автоматика шахты, но всё равно он уже здесь, почему бы и не провести весь процесс обслуживания. За следующие сорок минут бур полностью извлёкся из шахты, судя по показаниям панели, он ушёл на 12 262 метра в глубину перед тем, как заклинить. Если еще прикинуть, что он сам сейчас находится на глубине около восьми километров, то в сумме получалось, что бур дошёл до породы, лежащей на двадцати километрах от поверхности спутника. Верхние его слои состояли из радиоактивных, нестабильных изотопов, поэтому комплекс и находился на такой глубине. Всё это время майор Прохоров развлекался тем, что прикидывал в уме скорость подъёма бура, скорость разбора секций автоматикой и сколько времени занял бы подъем всей конструкции на поверхность. К моменту, когда бур извлёкся, Антон подсчитал, что грохочущая махина над его головой, без малейшего участия человека снимала с шахты одну пятиметровую шнековую секцию бура в секунду. Просто безумие, до чего дошла горнодобывающая техника за последние годы. Когда он прибыл на станцию Европий, там автоматика снимала лишь километр бура за час. Вот уж точно высокотехнологичный комплекс, даже гордость какая-то берёт за работу в таком месте. Пусть и каторжную.

Размышления прервал наконец-то показавшийся буровой наконечник. На твердосплавную коронку налипла субстанция темно-красного, ближе к медному, цвета. Такой бур отдавать в автоматику нельзя точно, мало того, что всё усрётся этой гадостью, так еще и ремонтный цех может заклинить. Вообще потом геморроя не оберёшься. Вниз картинно упала тугая бурая сопля.

— Кася, ты видишь эту хрень? Что это вообще такое? На этом спутнике медь есть? — Спросил Антон у системы.

— Вижу. У меня нет сведений. Вам необходимо собрать образец для лабораторного анализа. Про медь геологоразведка не сообщала.

— Конечно, нету сведений, а если б и были, так бы ты мне что-то и сказала, конечно, — майор, ворча, достал из сервисного ящика лом-монтировку и потыкал облепленную субстанцией буровую коронку. — Я ж пока очищу тут всё, сам по уши в лабораторных образцах буду.

— Заключённый, я напоминаю вам о необходимой осторожности при работе с неизвестными веществами на космической станции.

— Да-да, напоминает она, сама тогда давай ручки отращивай, да чисти.

Прохоров прошёл к пульту управления и включил минимальную скорость бура, возможно, налипшая гадость сама свалится с коронки. Этот ствол шахты всё равно теперь надо снимать с разработки. Но коронку, хотя бы частично, от налипшего почистить так и так придётся перед сдачей в цех переработки металла. В любом случае это или медь, или какая-нибудь ржавчина на вроде лимонита, напитавшаяся жидкости. Возможно, в недрах спутника есть растворители наподобие воды, а геологоразведку это не заинтересовало, потому что их программа была настроена лишь на металлы. Бур во включенном состоянии не проворачивался, лишь сердито гудел и дрожал. Майор включил прямой ход, а через пару секунд снова обратную тягу, но уже на максимум. В механизме что-то громко засвистело, потом резко щелкнуло, и бур стремительно завращался. Бурое вещество разлетелось по всему помещению, попав заодно и Антону на грудь. Если бы не стойка и свисающий перед лицом пульт, то майора забрызгало бы с ног до головы. Зато буровая коронка была практически очищена.

— Ну, вот же сука, а! — Мужчина яростно ударил в кнопку остановки бура. — Кася! Вызывай ботов-уборщиков, тут даже стены заляпало! Бур я извлёк, ну а тебе сейчас принесу образцы, как ты и хотела.

Матерясь и пытаясь обтряхнуть с себя налипшую грязь, майор выдвинулся в сторону главного помещения шахты. Через пятнадцать минут, уже подходя к шлюзу, он заметил, что от груди исходит лёгкий дымок. В этот же момент на экран его шлема вывелось сообщение о нарушении внешней оболочки скафандра.

— Да чтоб тебя. Долбанная жижа! — Майор ударил в кнопку открытия дверей и закричал. — Кася, давай пошевеливайся, вдруг у меня сейчас воздух выходить начнёт, эта хрень скафандр прожгла.

Гермозатвор медленно начал открываться. Майор уже ощутил разливающееся по груди тепло, или же ему это только казалось со страху. Проклиная тормозную шлюзовую систему, он протиснулся в открывшуюся щель.

— Давай же, Касучка, быстрее, я уже залез. Закрывай дверь резче, и врубай омывайку! Убери с меня это дерьмище.

Система, на удивление, вошла в положение и сразу после того, как Антон проник внутрь шлюза, гермозатвор начал закрываться. Сейчас его обдаст водой под давлением и смоет эту жгучую гадость. Но что-то пошло не так. Как только тяжелые двери затянулись, сработало аварийное освещение. Красно-жёлтый проблесковый маячок сопроводило звуковое оповещение мужским синтезированным голосом:

— Внимание! Обнаружено постороннее органическое вещество. Будет произведена стерилизация!

Инженер обнял себя двумя руками, встал на колени посреди помещения и прижал подбородок к груди. Он уже попадал под стерилизацию, когда кретин Газизов на Европий-12 подкинул ему сосиску в карман скафандра. Тогда он не успел среагировать, и его чуть не сбило с ног мощной струёй из раструбов. Раздалось оглушительное шипение, помещение шлюза заволокло паром. Затем он ощутил, как в тело ударили горячие струи жидкости под высоким давлением. В нос ворвался резкий спиртовой запах.

— Вот же дерьмо... — Прошептал Прохоров и задержал дыхание. Космическая гадость всё-таки проела внешнюю оболочку скафандра, раз он ощутил запах стерилизатора. Следующие пятнадцать секунд Антон провёл, не дыша и с крепко зажмуренными глазами — лишь бы не ослепнуть. Это ведь не просто омывайка включилась, это экстренная система... Органика! Тут-то точно не Кася манипуляторами подкинула ему сосиску в скафандр. Да еще и на входе на станцию, а не на выходе. Выходит, что бурая хрень имела органический состав. Ладно, не надо паниковать, тут еще смотря, как настроены фильтры на сенсоре. У них на военной базе фильтр органики срабатывал на почти все кислоты и щёлочи, просто потому, что программист был мудак, и не мог нормально настроить две разные программы. А так как концентрат для стерилизации всё равно им поставлялся общий, так в итоге всё и оставили. Может быть, на этой станции сделано было также, хотя сильно Антон на это не надеялся. Горячий спиртовой душ закончился вместе с красно-жёлтой иллюминацией, после чего система оповещения шлюза торжественно объявила:

— Стерилизация завершена!

Сразу же за этим пробился голос Касучки:

— Заключённый, немедленно проследуйте в медицинский корпус, судя по показаниям, была нарушена герметичность скафандра.

Прохоров аккуратно встал на ноги и сбил руками со скафандра остатки резко пахнущей дезинфекционной пены, которой его щедро облепило после спиртового душа:

— Да-да, сейчас пройду.

Дело принимало воистину скверный оборот, мало ему того, что неизвестное вещество смогло пробиться сквозь внешний защитный слой скафандра. Оно, кажется, еще и разъело специальные волокна внутренней защиты. А ведь его оборудование рассчитано на почти все известные кислоты, которые только могут встретиться в агрессивной среде шахт на спутниках. В груди начался сильный зуд. "Это точно на нервной почве", — успокоил себя Прохоров. Впрочем, сильно спокойнее ему не стало. Путаясь в креплениях, он стянул с себя скафандр, на груди которого красовалось внушительное, будто прожжённое отверстие.

— Зараза... — Прошептал майор, увидев и на рабочем комбинезоне тёмное пятно. — Кася, открывай внутренний шлюз уже! Я как-то резко захотел побыстрее дойти в медблок. — Антон принялся стягивать с себя верх рабочего комбинезона, пока открывались двери в помещение базы. Коричневая ткань отлетела в сторону. С ужасом ожидая встретить прожжённое отверстие в центре яростно зудящей груди, Антон увидел лишь слегка покрасневшую кожу, с россыпью мелких прыщиков, как от крапивницы. – Ну, слава богу, пока еще живём.

Тантал-6. Часть 2

– Нет. Вы меня не слушаете! – Семьдесят Первый ударил кулаком по столу. – Говорю же, у меня тремор был. И чем это вам не признак? – клон кивнул на свою руку.

– Действительно… – доктор внимательно посмотрел на круглые пятна на руках клона и непроизвольно отодвинулся подальше, будто зараза могла передаться просто по воздуху. – Но почему же вещество из амулета пощадило именно вас?

– Киселёвская по тремору поняла, что со мной что-то не так. И она сказала, что мой организм не даёт заразе охватить тело. Я чувствовал, как нечто ползает под кожей. Пытается пробраться наружу. По станции активно распространялся вирус. Но я, похоже, прочнее всех. Голова оставалась целёхонькой, а тварь оказалась заложником моего тела.

Пункт 3. Распространение

Они бежали по мигающему красными огнями коридору. Киселёвская вытирала платком кровь с глаз и то и дело покашливала, отхаркивая ещё больше крови. Семьдесят Первый обеспокоенно поглядывал на неё, но – не в силах исправить ситуацию – продолжал бежать. Пробегали мимо капсул, из которых исходили громыхания и крики. Но даже самые жалостливые стоны их не останавливали.

Затормозили Семьдесят Первый и Киселёвская у двери в главный кабинет доктора Седовского. Каждый свой короткий визит он располагался именно здесь, поскольку в этом помещении самые прочные стены, шумоизоляция и сильная защита. И в главном кабинете доктора покоился его основной клон. Киселёвская достала электронный ключ, который Седовский доверял только ей. Она взглянула через плечо вглубь коридора – пока ещё пустого – и посмотрела своими кровавыми глазами на клона.

– Послушай, – она была всё ещё пугающе спокойной, как если бы ждала этого часа всю свою жизнь, – ты давай иди. Закройся. Я постараюсь увести их. Дверь прочная, но кто знает, насколько сильны эти твари.

– Нет! Нужно держаться вместе.

– Посмотри на мои глаза.

– Но я же всё равно тоже что-то подцепил.

– Ты отличаешься. Возможно, спустя семьдесят регенераций твой организм стал более устойчивым. Ты прости, но мы же использовали тебя для самых опасных заданий… Быть может, эта дрянь хочет захватить наши тела и использовать их как сосуды, чтобы спокойно перемещаться по Земле. Ты же стал для неё тюрьмой.

В коридоре послышался странный звук. Будто шелест сотни тысяч сухих листьев на осенних деревьях. Киселёвская разблокировала дверь и отдала Семьдесят Первому ключ. Клон попытался схватить её за руку, но она отпрыгнула от него, как от прокажённого.

– Лучше не трогай меня. Не рискуй, – нахмурилась она. – Запоминай всё, что я тебе скажу. Это твоя инструкция, которой ты должен придерживаться при любом раскладе. Из-за тревоги в какой-то момент прилетит подмога. Ты должен предупредить их, что входить на станцию без защитных костюмов опасно. Заражённые могут захватить корабль и улететь на Землю. Твоя вторая задача: выжить. Ты можешь… понадобиться для исследований. Поможешь нашим справиться с потенциальной угрозой. А твоя защитная реакция на вещество откроет новые способы лечения болезней. Надеюсь на это. Надеюсь, всё это не зря.

Из глаз Киселёвской всё ещё текли красные реки. Семьдесят Первый подорвался было подойти, но она жестом его остановила.

– Я как главная исследовательница центра приказываю тебе. Так что не вздумай ослушаться и помогать мне и кому-либо ещё на этой станции. Слишком поздно.

Из ноздрей Киселёвской полезли маленькие белые прутики. Она это почувствовала, поэтому тут же прикрыла нос. Киселёвская коротко посмотрела Семьдесят Первому в глаза и, больше и словом с ним не обмолвившись, ушла прочь дальше по коридору. Оставила за собой только кровавый след и холод в сердце клона от своего печального прощального взгляда.

*

Доктор Второй взглянул на входную дверь. Никто в неё не ломился, шума не было слышно. В кабинете достаточно спокойно и тихо, даже слишком спокойно для погибающей в хаосе безумия станции. Доктор нервно постучал пальцами по столу и холодно посмотрел на Семьдесят Первого.

– Значит, из живых мы теперь одни? А у вас в теле опасное инопланетное существо, с любовью переданное дочерью отцу?

– Всё так.

– А вы не думали, что организм из амулета Бурьянова просто использует вас? Вы живы только потому, что стали главным хозяином. А все остальные – лишь личинки этой, скажем, пчелиной матки. Как считаете? Подумайте, Семьдесят Первый, откройте наконец-то глаза.

Семьдесят Первый ощупал своё лицо. Оно было пусть и холодным, но сухим – ни слезинки. Клон огляделся, надеясь найти в кабинете хоть что-то, что могло объяснить обеспокоенность доктора.

– Не понимаю, к чему это всё? Так вы мне поможете, док? Поможете?

Доктор неожиданно улыбнулся, а его кожа посерела. Некогда пухлые и розовые щёки провалились, отчего скулы стали острее ножа. Волосы посыпались на стол, нос отвалился и упал на колени. Зрачки доктора побелели, а из ушей потекла гниль. И он всё продолжал улыбаться – своими тонюсенькими, иссохшими губами.

В груди Семьдесят Первого вспыхнула тревога, охватившая сердце ледяным пламенем. Руки вновь затряслись, а горло наполнилось жгучей горечью.

– Крепкий сосуд, – доктор заговорил металлическим голосом. Язык был не знаком Семьдесят Первому, но почему-то он понимал его, – какой крепкий сосуд. Замечательно.

От страха Семьдесят Первый зажмурился. В темноте вспыхнули картинки с незнакомыми воспоминаниями. Клон пережил этот момент не единожды, но раньше всё было по-другому. Никакого амулета Маруси. Киселёвская и Бурьянов втайне от начальства уговорили группу других исследователей не проходить очистку и пронести лунный липкий организм на станцию – тогда и началось заражение. Снова вспышка. Перед глазами клона пронеслись альтернативные события. И в карусели сюжетов повреждённого мозга он пытался выхватить правду, как всё было на самом деле.

Клон открыл глаза и захотел закричать. Но не смог – во рту торчала толстая белая трубка с пульсирующими красными венами. Клон осмотрелся и обнаружил, что он висит высоко над столом в кабинете доктора. Его ноги и руки стягивали трубки поменьше, которые росли из него самого. Концы трубок присосались к стенам, и клон – подобно Витрувианскому человеку – висел над полом с раскинутыми руками и ногами. Как муха, попавшая в паутину.

– Повторяю ещё раз, – в приёмнике на столе прозвучал шипящий голос. Клон посмотрел на прибор и увидел у стола на полу иссохший труп доктора, – производим стыковку. Будьте внимательны.

Семьдесят Первый попытался вырваться из крепких узлов, но всё безуспешно. Он кричал, но крик заглатывалаобразовалась кучка из человеческих прогнивших останков и обглоданных костей. А у стола неподвижно стояли мёртвые тела, вместо голов которых извивались белые трубки. В этой толпе Семьдесят Первый узнал белую форму с бейджиком «Доктор Киселёвская».

Клон визжал, дёргался и беспомощно слушал, как спасительный корабль стыкуется со станцией. Его глаза чуть не повылезали из орбит, когда в коридоре послышались топот тяжелых сапог, автоматные очереди и истошные вопли. С каждым движением клона трубки на руках и ногах стягивались всё крепче, оставляя мухе всё меньше шансов на побег. А когда трубка во рту вдруг начала извиваться, по телу разлилось упоительное тепло. Глаза Семьдесят Первого в один миг закрылись, и приглушённые крики обратились страшным, но смутным кошмаром.

*

В ушах зазвенело. Семьдесят Первый поморщился от ослепляющего света кабинета. Он ощутил неприятный зуд на руках. Точнее, на единственной руке, которая у него осталась после бесчеловечных экспериментов доктора Киселёвской. Клон терпел, не хотел раньше времени обращать внимание дока на красные круглые пятна.

– Что ж, присаживайтесь, – голос доктора казался мягким, успокаивающим. – Много проблем от вас, Семьдесят Первый. Не так ли?

– Есть такое.

Другие страницы:

https://author.today/u/eugene_kolos

https://vk.com/wdysl_night

Степь однообразна. Если закрыть глаза, покружиться на месте, а потом опять их открыть, ничего не изменится, ничто новое не предстанет взгляду. Перед тобой всё та же бескрайняя равнина, смыкающаяся с небесами в точке, которую невозможно достичь, как ни пытайся. Только потом замечаешь немного иную форму облаков и очертаний сопок в мареве горячего воздуха, поднимающегося от прогретой земли. Казахстанская степь — это мелодия всего из нескольких нот, повторяемых раз за разом, красивая, но монотонная. Ни дерева, ни человека, ни даже крохотной тени на целые дни пути в любую из сторон. Старики говорят, что в степи нет дорог, есть только направления. Да дороги и не нужны. Если знаешь, куда идти, можно просто идти по прямой.

Далеко позади залаяла собака, еле слышно застучали ложкой о кастрюлю, призывая к обеду. Разморённый, задремавший за своими мыслями, Керим медленно поднялся с примятой травы, повесил на плечо холщовую сумку и взглянул из-под ладони на солнце. Пора было вести отару назад, животные тоже нуждаются в отдыхе от зноя. Он принялся, покрикивая, сбивать в кучу разбрёдшихся кто куда овец. Те знали порядок и сами поворачивали к дому.

У Кайтазовых был настоящий дом, стоявший посреди кивающего ковыля, вдали от людского жилья. Не какой-нибудь летник или выставленные в круг вагончики на колёсах, а целое хозяйство на десять построек, считая овин. Раньше отец нанимал помощников, но в последние годы дела шли не очень хорошо, и хозяйство приходилось тянуть самим. Отара, которую Керим гнал перед собой, была совсем небольшой: меньше сотни овец, несколько баранов да десяток коз. Вся отара семьи насчитывала тысячу голов, но наёмные чабаны отца ещё весной перегнали основную её часть на север, потому что здешние места не смогли бы прокормить скот. А ведь прежде голов было тысяч пять. Давно, когда мама ещё была с ними.

Держали в семье и лошадей, но их пасти не нужно было вовсе. “Табун сам себя пасёт”, так говорил отец. Бродят где-то в степи, а на ночь возвращаются в стойла. Сейчас только отцовская безымянная кобыла серой масти щипала пыльные стебли возле сараев. Однажды Керим спросил отца, почему тот никак её не назовёт. Мужчина посмотрел на сына и сказал: “скотина есть скотина. Не давай имён тому, к чему не хочешь привязываться”.

Лошадь была осёдлана, позади седла с крупа свисали потёртые перемётные сумки.

***

Вчера зарезали барана, по дурости угодившего ногой в барсучью нору, поэтому на обед Айсель приготовила бешбармак, а остатки мяса обильно засолила и подвесила сушиться с наветренной стороны дома. Ели молча, собравшись за большим деревянным столом: сам Керим, Асан, старший из двух братьев, малютка Айсель и отец. Когда все отложили вилки, мужчина вытер сальные усы, достал из кармана мешочек с табаком и смуглыми, выдубленными работой и ветром, но всё ещё ловкими пальцами принялся сворачивать сигарету, не глядя на детей.

— Еду сейчас по делам. Буду через четыре дня, может, через пять.

— Далеко, — кивнул про себя Асан. — Не в Карасу, значит?

— Сперва в Карасу, потом в Сарыколь. Там видно будет.

— Айсель обувка нужна, а то её совсем прохудилась.

— Привезу.

Чиркнула спичка, под потолок поднялось первое облако пряного дыма. Асан ушёл в комнатушку, устроенную позади печи, и сел за учебники — он собирался поступать в университет через два года. Керим помог Айсель отнести тарелки к водяной колонке. Отец часто пропадал в разъездах, и детям было не привыкать вести хозяйство самим. Лето перевалило за середину, а значит, пришла пора договариваться о дровах для печи, о силосе и сене для скота на зиму. Всё это привозили из города на грузовиках. Обратно водители отправлялись пустыми, закинув в кузов пару стреноженных овец в качестве оплаты.

Когда посуда была вымыта, отец уже выехал за ворота по самой накатанной, прямой, как стрела, колее, уводившей в сторону Карасу — ближайшего села на три десятка домов, откуда на север шла уже настоящая асфальтовая дорога. На прощание он, не оборачиваясь, махнул детям рукой. Фигура всадника ещё долго виднелась на фоне темнеющего горизонта, постепенно уменьшаясь, пока не исчезла совсем.

2

Первый день после отъезда отца прошёл в обычных трудах, как и все прочие. Покормив на ночь кроликов и собак, Керим проверил поилки у лошадей, запер ворота амбара и поднялся на вершину небольшого холма рядом с домом, где уже сидел под навесом его брат. Ветер наверху дул сильнее, спасая от комаров. Подойдя ближе, Керим с сомнением покачал головой.

— Отец узнает — ну и влетит же тебе.

— А ты не трепи языком, вот и не узнает.

Асан заканчивал лепить сигарету из газетного листа и табака, украденного из отцовых запасов. Получалось у него совсем не так ловко, и половина содержимого кривой самокрутки сразу же просыпалась ему на колени. Парень нахмурился, став в этот момент очень похож на отца. Он вообще старался во всём походить на него, хотя едва ли признавался в этом даже себе.

Какое-то время братья сидели рядом, наблюдая, как появляются в небе проколы звёзд: сперва по одному, там и тут, но затем край солнца с последней вспышкой скрылся за горизонтом, и словно чья-то рука щедрой горстью сыпанула серебряных искр на бархат. Поистине, такого неба вы не увидите больше нигде. Бездонное, таинственное, распахнутое, оно вновь, как в первый раз, заворожило мальчишек, сидевших по-турецки на вершине сопки. Двое повисли в пустоте меж чернотой космического пространства и шёпотом сделавшихся в сумерках невидимыми трав. В центре смоляного моря ночной степи, единственным светом в которой оставалось тёплое мерцание окон их дома. Посреди ничто, как мошки в мазутной капле.

— Когда вырасту, стану космонавтом. Устроюсь на Байконур, — вдруг признался Асан.

“Бай-ко-нур”, — покатал слово на языке Керим. Оно было манящим и немного пугающим, прямо как разверзшаяся над их головами бездна. И в нём тоже явственно ощущалась степь.

— Ты поэтому хочешь в институт?

Мальчик не ответил, он не сводил глаз со звёзд.

— А ведь Байконур отсюда не очень далеко?

— Километров семьсот, если по прямой.

— Женис рассказывал, когда приезжал, что отец однажды нашёл упавшую ракету. Врал, наверное.

— Не врал, — Асан засмеялся, — только ты его про это лучше не спрашивай.

— Почему?

— Да он, как вспомнит, становится злой, словно чёрт. Не ракету он нашёл, а часть первой ступени. Ну, кусок ракеты. Они, вообще-то, часто падают, только не у нас. Там, к востоку, — махнул парень рукой. — А эта прямо возле дома грохнулась. Ты ещё малой был, вот и не помнишь. Он думал её продать русским учёным, хорошие деньги выручить.

— И чего?

— Да ничего. Приехали умники на вертолёте, посмотрели, приборами своими пощёлкали и дали ему десять тысяч. Больше, говорят, извините, никак не можем.

— Десять тысяч тенге? — лицо Керима вытянулось.

— Рублей. Всё равно мало. Батя говорил, где это видано, космическую ракету по цене овцы сторговать! Взял, конечно, но руга-ался, страсть… Я тогда много новых слов выучил.

Братья дружно расхохотались. Некоторое время сидели в тишине, и никто не хотел уходить, хотя со стороны дома уже потянуло чем-то вкусным: умница Айсель сготовила ужин.

— А здорово было бы найти ещё одну ракету, скажи? Или спутник какой. Вернётся, а мы ему — сюрприз!

— Пожалуй. Да мало шансов, траектория взлётов в стороне проходит. Ладно, — хлопнул он себя по коленям, — пойдём, горячего поедим.

По дороге с холма Керим ткнул брата локтем и показал наверх.

— Загадай желание.

— Чего? А, звезда… — Асан замер на полуслове, задрав голову. — Да нет… Нет, ну так не бывает!

Падающая звезда, родившаяся почти в зените, падала как-то странно, слишком медленно. Не погасла, чиркнув по небу, но становилась всё ярче, переливаясь жёлтым и синим. Даже полярная звезда по сравнению с ней быстро превратилась в тусклую стекляшку, смутилась и затерялась среди своих сестёр.

— Сегодня же нет запусков, я знаю, у меня в журнале календарь…

Звезда падала прямо на них. Быстро растущая огненная точка отражалась в трёх парах распахнутых детских глаз: Айсель тоже выбежала из дома, привлечённая лаем собак, ржанием обезумевших лошадей, бьющихся в стойлах, и нарастающим гулом, похожим на пение ангельского хора, от которого звенела посуда на полках, и фотографии попадали со стен.

— О-о-о… — пела звезда, — О-О-О-О!..

И когда небеса уже изменили свой цвет, когда сходивших с ума собак стало не слышно за достигшими крещендо звуками иерихонских труб, а пение почти превратилось в надсадный многоголосый крик, сияющий шар огня слегка сместился и пронёсся над головами детей, на миг из конца в конец озарив степь вспышкой синего с золотым. Сверкнуло меж сопками. Раздался далёкий рокот, и всё прекратилось.

3

— Я тоже иду! — упрямо тряхнула непослушными чёрными волосами Айсель.

— Да постой ты!..

— Пойду, и всё! А не возьмёте, так скажу папке, что вы курили!

— Что?! Да я-то не курил!

— А я всё равно скажу! Посмотрим, кому поверит.

— Вот заноза…

— Да шайтан с ней, хочет — пускай идёт. Гляди мне, не жалуйся потом, что устала!

— Не буду. Погодите немного, — по-деловому сказала девочка, — я нам в дорогу поесть соберу.

Три невысокие фигурки уходили на рассвете в степь, направляясь туда, где вчера упала ракета. Вслед им смотрел, вывалив язык и тяжело дыша, старый пёс Темир. Поскуливая, он то начинал кругами носиться по двору, то вновь подбегал к ограде и стоял там, поджав между лапами начавший седеть хвост. Наконец, решившись, он пролез под нижним брусом и помчался следом за хозяйскими детьми.

4

— Видишь что-нибудь?

Асан подошёл к сестре, осматривавшей окрестности с лысой и каменистой вершины очередного холма, уже пятнадцатого по счёту. Дорога до сопок заняла всего часа два, теперь же палящее солнце висело у них прямо над головами, а поиски так ни к чему и не привели. Из следов человека они наткнулись лишь на брошенный летник чабанов, выкопанный в низине на манер землянки и наполовину сложенный из камней, да на три покосившихся деревянных столба, с перекладин которых мёртвыми змеями свисали обрывки проводов.

— Ничегошеньки. Я же вам говорила, мы правее взяли, а надо было по солнцу идти!

Керим остался сидеть внизу, прислонившись к стене летника и прикрыв глаза. Ветер доносил до него обрывки спора. Пока неутомимая Айсель взбиралась то на один холм, то на другой, сам Керим вымотался настолько, что готов был предложить повернуть назад. Просто не хотел быть первым, кто это скажет, и потому тянул время.

Порыв ветра, прилетевший с другой стороны, принёс новый звук: отдалённый собачий лай.

— Темир?

Мальчик поднялся, спугнув вылезшую погреться на камнях ящерицу, и обошёл ветхую постройку. Лай будто бы стал громче.

— Темир! — закричал он. — Ребята, сюда! Темир что-то нашёл!

Увязавшийся за ними пёс отыскался не сразу. Он стоял возле неглубокой расселины, хрипло гавкая и переступая лапами по краю пятна сгоревшей травы, не решаясь подойти ближе. Положив руку Темиру на холку, Асан почувствовал, что тот дрожит. Осторожно приблизившись, все трое заглянули вниз. Там, зажатое меж почерневших от жара камней, лежало оно.

— Шешен ам сыгийн… — прошептал Асан.

Айсель сморщила нос, но ничего не сказала. Большущими глазами она смотрела на измятую и обожжённую, некогда белую обшивку космического аппарата размером почти с Камаз, куски которого разметало по всей расщелине. Обломки до сих пор потрескивали, остывая, как мотор отцовской Нивы после долгой поездки, когда та ещё была на ходу.

То, что должно было быть ракетным двигателем, превратилось в месиво перекрученного чёрного металла, и сложно было представить его изначальную форму. В отдалении валялся обугленный конус теплового экрана. Лежавшую на боку конструкцию венчал огромный, метра три в поперечнике, металлический шар, поверхность которого тут и там бугрилась выступами: какими-то цилиндрами с помутневшими стеклянными окошками, посаженными на болты полусферами и перевитыми шлангами коробами, часть из которых сорвало о скалу при падении, пока перепахавший всю низину аппарат, наконец, не заклинило.

На сохранившемся выпуклом участке обшивки дети прочитали единственное слово, написанное по-русски. Крупные красные буквы, выведенные по трафарету: “С Е Р Д Ц Е”.

5

Керим начал было спускаться, но Асан схватил его за руку.

— Погоди.

— Почему?

— Вдруг там ядовитое топливо. Или… ещё что-нибудь.

Керим прекратил вырываться.

— Думаешь? А что?

— Не знаю. Гляди, собака боится. И вон, видишь, снизу люк болтается? Неизвестно, что там внутри.

— Сорвало, наверное… Слушай, а вдруг там люди?

Айсель испуганно всплеснула руками.

— Они же тогда все расшиблись, наверное!

— Вряд ли люди, — возразил Асан. — Слишком он маленький. Больше похож на Бион-М: такой аппарат, в котором живность в космос отправляют. Мышей, например.

— Мышек — в космос? — удивилась девочка. — А зачем?

— Для исследований. Мышей, семена растений ещё… Улиток всяких и мух. Я в журнале читал.

Трое переглянулись и снова посмотрели на разбитый корпус, лежавший у них под ногами. Время шло, солнце проделало короткую дугу по выцветшему небу, и тени немного сместились, но в расселине по-прежнему ничто не шевелилось. Лишь едва слышно скрипел распахнутый люк, покачиваясь на ветру.

— Ладно, пошли, — сказал, наконец, Асан. Он сел на землю, свесил ноги и ловко спрыгнул в расселину. Задрал голову и посмотрел на брата с сестрой. — Всё равно ведь не уйдём просто так.

И он поднял руки, чтобы помочь Айсель слезть.

6

Перевалило за полдень, давно пора было гнать отару пастись. Керим выпустил из рук кусок обшивки, который разглядывал, и обернулся посмотреть, где остальные. Асан сидел в отдалении на корточках и задумчиво осматривал махину искорёженного двигателя, совершенно отцовским движением потирая подбородок, не знавший бритвы. Айсель нигде не было видно. Пёс, до того с лаем носившийся вдоль обрыва, устал и теперь просто лежал на краю, свесив вниз кудлатую морду и тихо скуля. К аппарату он так и не приблизился.

— Айсель! — крикнул мальчик и, не дождавшись ответа, подошёл к старшему брату. Потрогал его за плечо.

— М? — тот словно только сейчас вышел из оцепенения.

— Где заноза? Домой бы пора.

Асан глянул на солнце, согласно кивнул и встал, отряхивая руки.

— Пошли, найдём её.

Ребята побрели вдоль расколотого корпуса к сферической носовой части. Только полностью обойдя шар, они увидели сестру. Она стояла в тени аппарата, уперевшись руками в края люка, словно прислушивалась к чему-то внутри. Радостно обернулась на звук шагов, отчего волосы хлестнули её по плечам.

— Смотрите! Смотрите, какая красивая!

По лицу Айсель скользили разноцветные солнечные зайчики. Бирюзовые, алые и фиолетовые пятна света ползали по её лбу и щекам, словно живые. Они сливались воедино, смешивались и разделялись вновь, как если бы внутри космического аппарата находился подсвеченный и подвижный витраж.

7

Солнце почти скрылось за горизонтом, когда Керим закончил таскать воду с колонки, запер хлев и поднялся на холм возле дома. Брат уже был там. Как и вчера, он держал на коленях наполовину скрученную сигарету, но, похоже, совсем про неё забыл. Взгляд мальчика скользил по дальним сопкам. Где-то там в своей открытой могиле остался лежать под звёздами упавший с неба аппарат.

Возле ног Асана посапывал старый пёс. Можно было подумать, будто он спит, но в остатках закатного света было видно, как блестят на заросшей морде два умных глаза. В их доме внизу светилось только окошко кухни.

— Айсель спать пошла, — Керим устроился рядом с братом и размял натруженные плечи. — Говорит, устала. На столе остатки мяса и лепёшки.

— Голову напекло, наверное. Сказано же ей было дома сидеть.

Лёгкий порыв ветра подхватил с газеты щепотку табака и развеял крупицы по воздуху. Одинокая овца в амбаре проблеяла раз, другой, и снова всё стихло, только последние кузнечики допевали в ковыле свою монотонную песню.

— Как думаешь, когда отец вернётся?

Асан расплёл сложенные по-турецки ноги и откинулся назад. Посмотрел, как загораются над головой всё новые серебряные точки.

— Если дела споро пойдут, то послезавтра, пожалуй.

— А вдруг на колонке бензина не окажется, как в том году?

— Тогда дольше, придётся ехать до райцентра. Сам же знаешь.

Словно что-то вдруг услышав, вскинул кудлатую голову Темир. Неуверенно задвигал ушами, стал всматриваться в темноту: туда же, куда до этого глядел старший щенок хозяина. Керим потянулся, потрепал пса по холке, успокаивая, и скоро он снова опустил морду на лапы. Бока его вздымались и опадали в такт стрекоту насекомых. Ночная степь была такой же, как всегда: и день, и тысячу лет назад. Асан сорвал травинку и сунул её меж зубов.

— Однако странно это всё.

— Что?

— Ты ведь тоже не помнишь, как мы возвращались сегодня домой, да?

8

На следующий день вернуться к аппарату не получилось: животные заболели. Айсель тоже чувствовала себя плохо, хотя и старалась не подавать виду. Но когда на четвёртый день после отъезда отца сестра упала в обморок прямо возле плиты, мальчики отнесли её на кровать и запретили выходить из комнаты одной.

Целыми днями Керим носился между домом и хлевом: отара больше не хотела пастись. Овцы выстраивались кругами, запрокидывали головы и почти перестали блеять. Покрытая колтунами шерсть слезала от любого прикосновения, обнажая розовую кожу, под которой проступали вены. Зрачки их вместо горизонтальных и плоских сделались круглыми. Керим вздрогнул, когда при входе в хлев на него впервые посмотрели сотни почти человеческих глаз.

Асан листал ветеринарные книги. Похоже было на вертячку, что бывает от паразитов, но некоторых симптомов не хватало. На всякий случай решили не есть мяса. С лошадьми, альхамдулиллах, пока всё было в порядке.

Среди дня Асан подошёл к брату и протянул жестяную кружку.

— Попробуй ты.

Керим осторожно отпил, погонял воду во рту и проглотил. Улыбнулся, хохотнул, и уже серьёзнее сказал, возвращая кружку:

— Вода как вода. Ну, может, чуть сладковатая. А что такое?

— Сам не знаю. Это из колонки. Вот, смотри.

Асан сделал большой глоток. Уголки его губ дёрнулись вверх, и он звонко и коротко расхохотался. Затем без улыбки посмотрел на Керима.

— Видишь? От неё хочется смеяться. Потом проходит. А если кипятить, такого нет.

— Какая-то ерунда… Дай-ка ещё.

Они передавали кружку друг другу, пока та не опустела. Из дома позади них вдруг тоже раздался заливистый смех, и братья переглянулись.

— Пойду поменяю Айсель воду на кипячёную, — сказал Асан. — И ты сырую больше не пей.

9

На пятый день Айсель начала заговариваться. Отец всё ещё не вернулся, и Асан стал седлать лошадь, чтобы привезти фельдшера из Карасу. Керим собрал ему еды в дорогу и долго смотрел на фигурку всадника, медленно становящуюся точкой на прямой как стрела грунтовке, уходившей на север. Темир скулил у ног мальчика, положив морду на перекладину забора. Позади дома на склоне холма больные овцы, выстроившись кругами, водили свой странный хоровод.

Поздним вечером того же дня Керим сидел возле постели сестры и держал её безвольную маленькую руку в своих грубых от работы ладонях, когда снаружи раздался приближающийся топот копыт. Асан явно без всякой жалости погонял лошадь, чего никогда прежде с ним не случалось.

Осторожно сложив руки сестры на одеяле, Керим вышел из комнаты, притворив за собой дверь. Брат, весь в дорожной пыли, уже спешился и злобно наматывал поводья на коновязь, бормоча под нос чёрные ругательства. Он был один, без врача. Заслышав шаги, мальчик оглянулся.

— Ты не поверишь, сумелек! Просто не поверишь!

— Не нашёл доктора?

— Я не нашёл Карасу!

— Как это? — мысль о том, что брат мог заблудиться, даже не приходила Кериму в голову. От их дома вела всего одна дорога, и вела она в Карасу.

— Да вот так. Я ехал по прямой не останавливаясь. Скакал вдвое дольше обычного, потом начал узнавать приметы, только в обратном порядке. Сперва глазам не поверил, а после гляжу — дом! Наш дом! Шайтан попутал, что ли, басын сыгейн! Как она?

— Пойдём. Покажу кое-что.

Ступая на цыпочках, они прошли через тёмные комнаты. Керим осторожно, чтобы не разбудить сестру, открыл дверь и пропустил Асана вперёд. Тот сделал шаг и замер на самом пороге. Глубоко вдохнул, но не сказал ничего.

Айсель лежала на кровати, укрытая стёганым одеялом, которое шила сама. Одна её рука свешивалась с края и почти касалась пальцами деревянного пола. Бледное лицо покоилось на подушке: голова запрокинута, рот приоткрыт. Изо рта девочки, скрещиваясь и разделяясь, светили разноцветные танцующие лучи. На потолке над кроватью они создавали сложные переливающиеся узоры из цветных пятен: бирюзовых, фиолетовых и алых.

Постояв какое-то время, братья закрыли дверь и молча ушли.

— По-моему, у неё что-то растёт из спины, — нарушил тишину Керим час спустя, когда они сидели на крыльце дома. — Что-то вроде крыльев, как у стрекоз.

Старший брат ничего не ответил.

***

В эту ночь одна из овец оягнилась, немного раньше положенного срока. Асан разложил клеёнку под овцой с голым отвисшим брюхом, Керим стоял рядом и светил фонарём. Сначала вышел околоплодный пузырь, потом показались маленькие копыта. Асан нахмурился, и даже младший брат понял: что-то не так. Выпав на клеёнку, ягнёнок сразу завозился и попытался встать на ноги, слепо тыкаясь в разные стороны. Потянувшись, чтобы очистить его ноздри от слизи, Асан остановился. Ягнёнок родился без головы.

***

Отложив испачканную в крови лопату, Асан ушёл в угол загона, долго стоял там, сотрясаемый спазмами рвоты. Когда ему стало лучше, мальчики вышли на двор.

— А знаешь, Айсель сегодня целый день говорила, — сказал Керим, опускаясь на старую тракторную покрышку у ворот хлева.

Асан сел рядом и свесил голову меж колен с видом очень уставшего человека.

— Бредила?

— Да, в основном. Но иногда через неё что-то пробивалось.

— Что значит пробивалось?

— Не знаю. Мне кажется, оно пытается общаться.

— Ты про… — Асан мотнул головой в сторону сопок.

— Да. Думаю, я начинаю понимать, что происходит. Завтра надо будет послушать, что говорят по радио. И что ещё скажет Айсель. Но знаешь, Асан…

— М?

— Мне кажется, отец уже не приедет.

С громким щелчком, прозвучавшим в ночной тишине как выстрел, Керим выключил электрическую лампу, которую принёс с собой из хлева. Сперва на братьев обрушилась непроницаемая темнота, но по мере того, как глаза привыкали к ней, стали проступать контуры предметов и построек, звёзды... И красивое полярное сияние, переливающееся над западными сопками. Оно дрожало в небе, окрашивая подбрюшье редких облаков в фиолетовый, бирюзовый и алый.

— Да, — спустя минуту ответил Асан. — Это я уже понял.

10

Дни становились холодными не по сезону. Этим утром трава возле дома покрылась инеем, а к обеду начался мелкий снег. Радио окончательно замолчало на прошлой неделе, теперь в эфире не осталось даже помех. Пока оно ещё работало, братья взяли за правило каждый вечер слушать, как всё более истеричные голоса дикторов рассказывают новости о происходящем в мире за пределами их кусочка степи. Было похоже, что миру осталось недолго.

Керим стоял на холме, кутаясь от ветра в осеннюю куртку, и смотрел на солнце через закопчённый осколок стекла. Вскоре Асан присоединился к нему, слегка запыхавшись при подъёме.

— Ну как там сегодня? Сильно выросло?

— Да не поймёшь, — Керим пожал плечами и передал стекло брату. — По-моему, пятую часть уже точно съели.

Асан приложил осколок к лицу и свёл пальцы домиком, чтобы лучше видеть. Чёрное пятно, расползавшееся по поверхности солнца, напоминало очень долгое затмение, если бы не его неправильная, угловатая форма.

— Считаешь, его едят?

— А что ещё.

— Да я тут подумал: может, им нужна энергия. Причём вся. Есть же такая штука, сфера Дайсона.

— Какая ещё сфера?

— Пойдём, чаю заварим и расскажу. Холод собачий.

Две тонкие фигуры пошли по ломкой траве в направлении дома. Навстречу им вереницей брели в сторону горизонта полупрозрачные создания, бывшие некогда овцами и лошадьми. Их цепочка брала начало в недрах амбара, куда братья давно уже старались не заходить, и терялась вдали, нигде не прерываясь. Сияние огромной разноцветной авроры в месте падения аппарата, видимое теперь даже днём, отбрасывало цветные блики на спины подростков.

11

— Дай-ка и мне, что ли, — Керим протянул руку за самокруткой.

— Мал ты ещё… — с сомнением сказал Асан, но всё же дал один раз затянуться и потрепал младшего по волосам.

— Да теперь-то уж какая разница.

Они сидели на кухне, закутанные во всю одежду, которую удалось собрать: единственный обогреватель не справлялся. Темир лежал под столом. Изредка было слышно, как он облизывает клыки.

Прошло двадцать дней с тех пор, как Айсель окуклилась на чердаке. Клейкий продолговатый кокон повис на стропилах в ночь, когда их сестра вдруг пришла в себя, выбралась из кровати, пропитанной сукровицей, и заползла на чердак через люк в потолке. После себя она оставила слизистый след и лёгкий цветочный аромат.

Керим какое-то время ещё поднимался на чердак, чтобы послушать сестру, приложив ухо к тёплой поверхности кокона. Потом перестал: речь Айсель, её нескончаемый бред, становилась всё менее связной. К тому же кокон был отчасти прозрачным, а ему не хотелось видеть процессы, происходившие в нём с его сестрой. Но перед этим девочка успела многое рассказать. В её горячечном шёпоте Кериму слышался голос далёких звёзд, истории других миров, населённых странными существами.

Чай у них давно закончился, как, впрочем, и дрова, и газ для плиты, поэтому теперь они пили кипяток из снега, растопленного на электрической плитке. Бензин кончился тоже, но генератор продолжал работать. Одна из стекловидных овец срослась с ним. Теперь генератор не требовал горючего, но издавал вместо привычного тарахтения жалобные звуки, похожие на органические. Всего лишь ещё одна странность в долгой их череде с тех пор, как мир вокруг необратимо изменился.

— Знаешь, я снова туда ходил, — признался Керим. — К Сердцу.

— Догадался, — буркнул брат, грея руки о бока железной кружки. — Ты уже тропинку туда протоптал, сумелек.

— Это не я, это скот.

— Скот, как же. Сам видел этот скот? Тьфу, мерзость. Они теперь делятся, как… инфузории. Что оно сотворило с отцовской отарой, скажи на милость? Ты же у нас толмач.

— Ну, оно их использует. Как строительный материал.

— Чего?

— Там, где упал аппарат…

— Да никакой это был не аппарат! Так, вражеская маскировка.

— Оно нам не враг, я ведь уже говорил.

— Это оно говорило, а ты поверил.

— Сердце правда нас защищает, и ничего плохого пока не сделало.

— Залезь на чердак и скажи это своей сестре.

Керим промолчал. Он наклонил стул и теперь балансировал на двух ножках.

— Знаешь, — сказал он, наконец, — мне кажется, Айсель сама этого захотела.

— Чего этого? Стать насекомым?

— Угу. Может, бабочкой, она же их любила… То есть любит. Слушай, я не знаю. Но там, где упал апп… где Сердце упало, оно там что-то строит.

— Из наших овец.

— Ну да, из них. Или, может, не строит, а выращивает.

— Котакты шайнама.

— Я серьёзно!

— Я тоже. Твоя ненаглядная дрянь притащила за собой какую-то заразу, которая сейчас доедает наше солнце. Может, мы с тобой вообще последние люди на планете.

Керим вскочил, едва не уронив стул, сбросил тулуп и начал ходить по комнате. Аслан попытался поймать брата за рукав, но тот увернулся.

— Оно не притаскивало, ну как ты не понимаешь, — в сердцах взмахнул мальчик руками. Этот спор был у них не первым, но Аслан всегда был упёртым, как баран, весь в отца. — Оно само убегает из мира, заражённого этой… Этими… Это как болезнь, только на космическом уровне. И ни у кого нет иммунитета. До нас бы всё равно добрались. Ты же сам мне рассказывал про парадокс этого, как его там.

— Ферми, неуч.

— Ну ты ведь так хотел стать космонавтом!

Аслан замолчал, глядя на брата. Тот, немного успокоившись, сел обратно за стол и стал сосредоточенно ковырять заусенец на большом пальце.

— Так. Допустим, хотел. А при чём тут?..

— Это корабль, — пробормотал Керим.

— Что-что?

— Сердце построило корабль! Или что-то вроде. Оно готово лететь дальше, бежать туда, куда зараза ещё не добралась, предупредить тех, кто там живёт. Мы можем тоже, с ним. Если ты согласишься.

Над столом повисла тишина. Стало слышно, как за стенами дома завывает ветер, вылизывая обледеневшие вершины холмов, наметая в низины бесконечно идущий снег. Лампочка под потолком заморгала, потом разгорелась вновь. В последние дни она мигала всё чаще.

— Тогда полетели.

Керим недоверчиво поднял глаза от струганных досок стола.

— Правда?

— Правда, — улыбнулся Аслан и снова потрепал брата по волосам. — Чего нам терять. Ведь хуже не будет, так?

12

В пурге посреди бескрайней степи мелькнул одинокий огонёк. Засыпанная снегом, непохожая на себя прежнюю, степь вся переливалась отражениями невиданного в этих краях полярного сияния, распахнувшегося на половину небосклона. Но мигнувши огонёк был другим — жёлтым проблеском электрического фонаря.

Последние люди на Земле упорно шагали в полутьме, пробиваясь через высокие сугробы, а над их головами сквозь тучи маячило бледное пятно половинчатого полуденного солнца. Перед ними, прокладывая путь, бежал, рыл мордой снег старый кудлатый пёс. За собой люди тащили волокуши, где, прикрытое овчиной, лежало что-то продолговатое, размером с ребёнка. Впереди на фоне вздымающихся в воздух и вновь опадающих красок вырастал из-за сопок прозрачный, живой на вид, похожий на луковицу и не похожий ни на что силуэт чужого космического корабля.

Подписка на «новое я»

Иногда так и хочется все бросить и стать другим человеком. Но с чего начать — непонятно. Эта подписка каждый месяц будет подкидывать мини-вызовы для внутренней трансформации. Например: «Неделя без кофе — проверьте, остались ли у вас чувства» или «Месяц без телефона после 6 — вспомните, как выглядят ваши стены». Маленькие шаги, большие перемены. Ну или хотя бы повод похвастаться в сторис (до 18:00, конечно).

Подписка на неловкие разговоры

Забыли, как звонить по телефону? Начинаете паниковать, когда кто-то пишет «давай голосом»? Подписка на неловкие разговоры — это спортзал для ваших коммуникативных мышц. Раз в неделю вам звонит специально обученный человек (или такой же подписчик), и вы несколько минут болтаете обо всем: как спит ваш кот, что вы пересматривали в 25-й раз на выходных и почему ананас на пицце — это грех. Главное — живой голос и никаких эмодзи!

А если хочется совместить полезное с полезным, подключите опцию «носитель языка» и обсуждайте погоду на английском, испанском или даже японском. И заодно перестанете бояться звонков от незнакомых номеров. Ну, почти.

Подписка на коробку неожиданной радости

Это как Новый год, но без елки и не в декабре. При регистрации рассказываете сервису о себе: чем увлекаетесь, что обожаете, а от чего готовы бежать в панике. А дальше — магия. Раз в месяц курьер приносит коробку с чем-то, что заставит вас сказать: «Ого! Откуда вы знали?!» День доставки определяется случайно — сюрпризы хороши именно своей внезапностью.

Подписка на дурацкие идеи

Самое вредное состояние для мозга — это застой. Чтобы немного разогреть и встряхнуть серое вещество, сервис будет каждое утро присылать вам одну заведомо нелепую, но потенциально гениальную идею: подкаст для буренок; ресторан, в котором не разговаривают; библиотека запахов. Как знать, вероятно, что-то из этого станет отличным стартапом.

Подписка на прошлую версию интернета

Никаких алгоритмов, трендов и бесконечных сторис, только ICQ, «Помогите Кузе» и новости про новый сезон «Остаться в живых». Эта подписка — как флешбек в старый добрый интернет: вам каждый день прилетает симуляция жизни за выбранный год. Захотели 2007-й — и вот у вас релиз новой песни Тимбалэнда и «Йа креведко!» в чате. Соскучились по студенческим временам в 2010-м? Вот вам «ВКонтакте» без сторис и опрос «Тян или няша?». Своего рода цифровая машина времени, только без риска запустить временной парадокс.

Подписка на экстренное вдохновение

Когда мозг внезапно уходит в отпуск без предупреждения, а дедлайны машут из-за угла, активируйте подписку на вдохновение! Один клик — и вы получаете посылку с креативным топливом: письмо от виртуального наставника с легкой ноткой мотивационного пинка, подборку свежих идей, нестандартные референсы, творческие упражнения или просто ободряющее «Ты не один, у всех так бывает». Работает как ментальный энергетик, но без кофеина и подергивающегося глаза.

Подписка на пятничный ужин

Вечер пятницы, конец рабочей недели. Силы остались только на то, чтобы жевать, а готовить — вот уж увольте. Для вас есть подписка мечты: каждую неделю вам домой прилетает сет готовых блюд по мотивам выбранной кухни мира. Сегодня Италия? Ловите пасту, брускетты и настроение «мамма миа!». Захотели Мексику — получите тако, гуакамоле и мини-фиесту.

Подписка на гиперлокальность

Пока все читают мировые новости, вы в курсе, что Серега из третьего подъезда опять потерял ключи, а в булочной за углом испекли хлеб в форме динозавра. Эта подписка делает из вашего района полноценную вселенную: уведомления приходят только о событиях в радиусе нескольких улиц. Благодаря ей вы узнаете, что в ларьке напротив перестали продавать ваш любимый йогурт за пять минут до того, как вы туда дойдете.

Настоящая хроника двора, в которой только новости из песочницы, мемы про местных голубей и анонсы вечеринок у соседей на балконе. Идеально, если вы хотите почувствовать себя не просто жителем района, а его полноправным участником.

Все эти подписки — только наши фантазии (пока что). Но уже сейчас вы можете оформить подписку ВТБ Плюс, чтобы сделать повседневные траты немного приятнее. С ВТБ Плюс вы получаете:

• 10 категорий кешбэка на выбор каждый месяц вместо восьми;

• дополнительный кешбэк на сервисы Яндекс Лавка, Яндекс Еда, такси в Яндекс Go и Яндекс Маркет;

• бесплатный доступ в онлайн-кинотеатр Wink;

• +2% к ставке по накопительному ВТБ-счету;

• скидку 20% на страховые продукты ВТБ и связь ВТБ Мобайл;

• бесплатные переводы за границу и уведомления об операциях.

ПОДКЛЮЧИТЬ ПОДПИСКУ ВТБ ПЛЮС