Детектив + Страшные истории

Начальник, секретарша и её дочь приезжают в дом у пруда, чтобы отдохнуть. Но тихое место несёт опасность. Выживут ли герои в схватке со злом?

Осенние листья, желтые и оранжевые, бились в лобовое лицо внедорожника. Полноватый Артем как сквозь дымку смотрел на дорогу и правой рукой крутил приемник, чтобы поймать душевную музыку, но попадалась всякая чепуха. Рядом скучала Елена, стройная, с симпатичной мордашкой, слегка потасканная жизнью. Красота дороги не трогала черствое сердце, сказка казалось обыденностью.

На заднем сиденье в детском кресле ехала егоза Маша. Девочка без устали жала на экран планшета, давила синие, зеленые, красные и белые шарики. Они звонко лопались и разносили по салону надоедливо-противный звук.

— Машенька, ты хоть бы на дорогу посмотрела! — сказала Елена, — отвлекись на секунду от игры.

— Мама, отстань! — Маша хмыкнула и продолжила уничтожать шарики.

Навигатор показал поворот направо. Вместо асфальта пошла влажная грунтовка с лужами. Мотор заурчал сильней, шелест колес сменился на шорох, под арками захлюпала вода, казалось, что машина плывет, как катер.

— Ты бы помедленней ехал, Артемий! Мы никуда не спешим! — сказала Елена. Она широко расставила ноги и держалась за пассажирскую ручку.

— Да ёшкин кот, баранья отрыжка! Я что, зря внедорожник покупал? Надо его испытать маленько! — пробасил Артем.

Автогонщик ссутулился, зажал руль левой рукой на восьми, правой — на двух часах и старался удержать машину в полосе. Дорога, зараза, шла неравномерной змеей навстречу лесу. В салоне лопались шарики, противный звук не стихал.

— Маша, положи-ка планшет! Заколебала! — шикнула мать, — сколько можно! Пороть тебя надо!

— В задницу засунь свои слова, мамуль, — зло проговорила девочка, не переставая давить на экран.

Дорога пошла лесом. Ели, дубы и березы нависали над машиной, будто кланяясь гостям. Артем притормозил и поехал медленно.

— Не хватало мне еще новую тачку поцарапать, — злился мужчина.

Молодые деревца по краям дороги действительно норовили провести пальцами-ветками по машине, но разве это их вина? Их кто-то поставил тут — то ли природа, то ли человек — и они послушно стоят, не в силах сойти с места.

Наконец, дорога повернула налево и уперлась в большую поляну, на краю которой возвышался двухэтажный бревенчатый дом. Рядом со срубом стоял большой коричневый внедорожник. Людей не было видно и слышно. Новенькая детская коляска для кукол у крыльца подсказывала, что здесь живет ребенок. Из коляски высовывался плюшевый мишка с вырванными глазами и оторванным ухом.

От дома вела тропинка к небольшому пруду. Она заканчивалась деревянным настилом-наводкой, с которого можно было удить рыбу.

Над прудом наклонилась старая ржавая ива, широкий ствол давно треснул пополам, и дерево умирало, роняя желтые слезы в пруд.

— Как красиво, — сказала Елена выйдя из машины.

Кокетка подрасстегнула куртку, повернулась лицом к Артему, подняла руки вверх и потянулась, ласково урча.

Артем тоже вышел из машины и искоса посмотрел на грудь Елены. Если молния опустится ниже, то шары-близняшки непременно выскочат на свободу. Мужчина облизнулся.

Елена была одета в темные колготки, юбку-карандаш выше колен и куртку. Под курткой не было майки — только лифчик. Елена любила покрасоваться телом перед мужчинами.

— Посмотрел? Хватит! — Елена повернулась спиной, чтобы показать Артему другие козыри — аппетитный зад, какой бывает у секретарш из фильмов для взрослых.

Собственно, она и работала секретаршей. У Артема.  Уже три месяца начальник пытался добиться ее расположения, но хитрюшка все отнекивалась, хотя один раз сделала одолжение и сходила на свидание в дорогой ресторан.

Да, бедный Артем попался на удочку! Но мастерица не спешила подсекать: смотреть смотри, но не трогай. В отчаянии Артем позвал ее с дочерью к друзьям на шашлыки. Друзей звали Иван и Антонина. У них был сын Миша, ровесник Маши. Елена подумала и согласилась. Единственное условие, которое она поставила — спать в разных кроватях.

— А где же твои друзья? — спросила Елена.

— Сейчас пойду в доме посмотрю, — На его лбу Артема выступила испарина.

Артем снял куртку и положи на руку, загородив привставший детородный орган. Мужчина уже пожалел, что надел не тесные джинсы, а свободные штаны, которые могли выдать его желания.

— Ваня, ты тут? Мы приехали, — закричал Артем, входя в дом. Но ответа не последовало.

Тогда мужчина начал проверять дом. В кухне — никого. В зале с камином, большим кожаным диваном, креслом и деревянной лестницей — никого. В нижней спальне — никого. Поднялся по деревянной лестнице на второй этаж. В двух спальнях — ни души. Достал телефон и набрал Ивана.

— Что за чертовщина?! Сети нет! — зачем-то вслух сказал Артем.

Мужчина кинулся по лестнице вниз, выбежал на крыльцо. У входа стояла Елена в застегнутой куртке.

— Что здесь происходит, Артем, где все? Ты меня сюда заманил, чтобы переспать? Я не такая! — Елена скривила накаченные гиалуроновой кислотой губы.

Артем расставил руки в стороны, на правой висела куртка:

— Не знаю где!

— А твой член похоже знает, — с злорадством сказала Елена, отвернулась и пошла к Маше, которая играла в планшете возле ивы.

— Ну ты же видишь, машина стоит! — закричал вслед Артем. Он сбежал по ступеням крыльца и пошел за Еленой, протягивая к ней левую руку, а правой курткой закрывал пах.

Елена остановилась, развернулась и зло проговорила:

— Да это наверняка твоя вторая машина! У тебя зарплата позволяет! Ты директор строительной фирмы, которая сосет бюджетные деньги на подрядах. Теперь с тобой все понятно! Нанимаешь красивых секретарш, привозишь их в тихое место и трахаешь по выходным!

Артем опешил. Влюбленный олень действительно договаривался встретиться с Иваном, его женой и сыном. И теперь, получается, без вины виновен.

— Может за грибами отправились? Сейчас как раз сезон. Да и дожди недавно прошли... — опять вслух произнес мысли Артем.

Мужчина развернулся и кинулся обратно в дом. Он заглянул на кухню и увидел на столе записку, придавленную стаканом. Как он не заметил записку раньше?! Ведь смотрел на стол!

В записке было написано:

«Дорогие Артем, Елена и Маша! Мы ушли в лес за грибами. Вернемся после обеда. Дом в вашем распоряжении, в пруду можно половить карпов, удочки в сарае под потолком. В холодильнике много что есть. Ешьте, пейте на здоровье. Сотовая связь плохая. Но есть телевидение и спутниковый интернет. Пароль от вай-фая 00019666. Не кормите кота! У него в миске все есть».

Торжествуя, Артем выбежал из дома, в левой руке зажав записку.

Женщина стояла на деревянном настиле по-над прудом и смотрела в черную мутную воду. Редкие камыши по берегу засохли и колыхались на ветру, наполняя пространство вокруг печальными напевами.

— Вот доказательство! Записка! — торжествовал Артем.

Елена взяла записку, пробежала взглядом и сказала:

—  Сам написал? Или правда по грибы ушли?

— Ну мой почерк ты знаешь! Это явно другой, — заулыбался Артем.

— Ладно, пошли в дом, а то Маша проголодалась.  Доча, брось этого кота нафиг. Он блохастый! — закричала Елена.

Девочка тискала огромного черного кота с зелеными глазами. Кот послушно терпел объятья несносной девочки.

Маша взяла кота под мышки и зашагала за взрослыми, расставляя ноги. Жирный котяра беззвучно открывал и закрывал рот. Он явно был против того, чтобы девочка его тащила.

У крыльца Маша увидела игрушечную коляску с медведем. Девочка схватила игрушку за уцелевшее ухо и откинула в сторону, а на ее место посадила кота. Мать улыбнулась и открыла дверь — Елена привыкла потакать капризам дочери. Маша хмыкнула и потащила коляску по ступеням, кот подпрыгивал и бился головой о козырек.

Артем подошел к машине и открыл багажник. Внутри стояли сумки с продуктами. В них лежали различные закуски, овощи и фрукты, маринованное мясо, вино, водка и пиво. А что еще для хорошего отдыха надо?  

Артем зашел на кухню с двумя тяжелыми сумками в руках. Поставил их на стол. Начал раскладывать продукты. Положил мясо, соки и алкоголь в холодильник, который оказался пустым. В холодильнике не было вообще ничего. Ни в верхней камере, ни в морозилке. Таким образом, сообщение в записке по сути было издевательством.

— Хоть бы купили что-то, сволочи! Совсем охренели! — прошептал Артем.

Мужчина вытащил из сумки пирожки с мясом, капустой и картошкой, нарезки сыров и колбас и красиво, как ему казалось, разложил на две тарелки.

Покопался в ящиках, нашел штопор, открыл бутылку красного сухого. Из шкафа достал бокалы, которые оказались в пыли. Включил кран, чтобы помыть, — полилась желтая вода.

— Они тут живут вообще? Только вчера с Иваном по телефону говорил, он сказал, что уже на даче… — прошептал Артем.

— Что ты сказал? Не поняла… — в кухню вошла Елена.

Артем вздрогнул от неожиданности.

— Да ерунда какая-то. Не бери в голову, — ответил Артем, — пошли обедать в зал. Там удобно.

— Телефон не ловит… И пароль от вай-фая не подходит. Я пробовал и 00019666, и 19666000, и 19000666, и 66619000…

— Ну и хорошо! Хоть посидим спокойно. Да и телек есть!

Елена хмыкнула, развернулась и пошла в зал, красиво вильнув задом. Артем протер бокалы полотенцем, которое нашел в одном из ящиков стола, и разлил вино. Затем отнес бокалы и еду в зал. Поставил на журнальный столик подле дивана. Беглым взглядом заметил, что Маша дергает кота за усы. Кот рычит и бьет хвостом о пол.

Елена сидела на кожаном диване, красивые длинные ноги были положены правая на левую, вырез сбоку на юбке оголял аппетитную ляжку. Куртку Елена опять расстегнула, заманивая Артема.

— Маша, отпусти котика! Не мучай животинку! Пирожки поешь, — ласково сказал Артем, присаживаясь рядом с сексапильной Еленой.

Маша зло посмотрела на Артема, подняла правую руку над головой кота и всекла ладошкой животине по морде. Кот издал жалобный звук. Артему показалось, что он отчетливо услышал слово «мразь».

Елена раскрестила ноги, наклонилась над журнальным столиком, схватила сразу два пирожка и принялась их уплетать. Ей попались оба с мясом. Женщина поочередно их откусывала, наслаждаясь сытной начинкой.

На столике лежали пульты от телека и спутниковой приставки. Артем взял их, включил. Через несколько секунд на экране высветилась надпись «Контент заблокирован за неуплату с 8 августа…».

Елена взяла бокал с вином, залпом осушила и сказала:

— И как это понимать? Они прикалываются что ли?

— Бред какой-то! Как будто в фильм ужасов попали! — хихикнул Артем. Но Елена на него строго посмотрела, — да не знаю я, не знаю! Клянусь!

Артем взял бокал вина и выпил в три глотка. Тем временем Маша стащила с кресла покрывало и начала пеленать в него кота. Черный пушистик крутил головой, ища у взрослых спасение.

— Ты бы вина еще принес. Видишь, бокал пустой, —  сказала Елена, — без интернета скучно.

Артем встал с дивана, зачем-то поклонился и пошел в кухню. Через пять секунд он вернулся:

— Проклятье! Бутылка исчезла. И котелка колбасы пропала со стола, — в голосе чувствовалась досада, страх, гнев.

Елена встала с дивала, положила руки на плечи Артема, прижалась животом и грудью и прошептала на ухо:

— Ты перенервничал. Расслабься…

Хитрая женщина знала, когда нужно отпустить вожжи, чтобы мужик не закусил удила.

Артем обнял Елену, залез рукой под куртку, погладил голую спину. И сквозь волнистые душистые волосы, пахнущие полынью, увидел, как Маша завязывает узлом концы одеяла на шее бедного кота. Кот задыхался, кашлял, из носа прыскали сопли. Но жестокой девочке было все равно.

— Отпусти котика, Маша, видишь, ему плохо, — сказал Артем.

Елена посмотрела на кота и Машу и отстранилась от Артема.

— Дался тебе этот кот! Ты меня не любишь!

Мать схватила Машу за руку и дернула. Девочка вскочила на ноги и хотела что-то сказать, но мать сквозь зубы со злобой произнесла:

— Не трожь кота! Щас получишь у меня по щам! Живо писать и спать!

У Маши на глазах навернулись слезы, она встала и пошла с матерью в туалет, бубня под нос проклятья.

Артем кинулся к коту, развязал его и выпутал из одеяла. Кот махнул хвостом и убежал в кухню.

Через несколько минут мать и дочь вышли из туалета и прошли через зал в спальню на первом этаже. Артем слышал, как щелкнул дверной замок — значит, сегодня ночью ему не обломится. «Погодите, какой ночью, — подумал Артем и с удивлением увидел, что за окном непролазная ночь, — где же грибники?».

Артем откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Сон наваливался, да так, что мужчина еле смог преодолеть дремоту. На полусогнутых, опираясь на перила, он поднялся по лестнице. Открыл первую попавшуюся дверь и не раздеваясь упал на кровать и заснул. Снился старый сарай, из которого раздавалось рычание. Снился пруд, камыши, грибы, дорога в лесу. Возле старой треснутой ивы что-то рвал и кусал черный кот. Из-за травы не было ничего видно. Артем подошел поближе, чтобы рассмотреть, — и ужаснулся. Это была голова Маши. Кот оставил в покое голову, клацнул зубами, завыл, а затем побежал на Артема, с каждым махом увеличиваясь в размерах и превращаясь в волка. Волк прыгнул, и Артем в ужасе открыл глаза и услышал мерзкий крик. Это орала Маша. Да так истошно, что впору было подумать, что ее резали на кусочки.

Мужчина вскочил с кровати, выбежал из комнаты и побежал по лестнице, но у подножия остановился. Перед ним открылась странная и пугающая сцена.

В камине полыхали паленья, озаряя комнату мертвенно-красным светом. В центре зала на коленях стояла Маша с завязанными за спиной руками. Вокруг девочки валялись надкусанные пирожки.

Перед девочкой возвышался черный кот, тот самый, которого Артем распутал из одеяла. Кот стоял на задних лапах, а двумя передними зажимал кухонный нож.

— Я сейчас устрою ей, Нафанаил, пусть увидят мать Кузьмы ее очи! — заорал кот красным ртом с белыми острыми зубами. Зеленые глаза сверкали, придавая черной фигуре зловещий вид.

Вдруг кот перевел взгляд на Артема.

— Не трожь его, Нафанаил, он мой спаситель, — закричал черный котяра, но было поздно.

Через всю комнату из темного угла в Артема одновременно полетели два кухонных ножа. Один воткнулся рядом с головой в стену. А второй попал в левое плечо. Артем взвыл от боли, схватил правой рукой рукоять и вытащил нож.

Из темного угла выбежал плюшевый мишка, тот самый, без глаз и уха, которого Маша выкинула из коляски. Мишка запрыгнул на спину кота и два друга скрылись в темноте кухни.

Артем кинулся к Маше и начал поднимать ее с колен. В это время в зал вбежала мать.

— Ты охренел что ли, извращенец, — закричала она, — насилуешь мою дочь? Я звоню в полицию!

— Мама, мама… Меня кот и мишка связали и хотели убить. Дядя Артем ни в чем не виноват, — заплакала напуганная девочка.

Только сейчас Елена увидела, что в руках у Артема нож, а на белой майке на левом плече ширится бурое пятно.

— Где моя куртка? Куда я ее бросил? Там ключи от машины! Надо срочно уезжать! — закричал Артем.

— Вот твоя куртка, Артемушка, — одновременно сказали два голоса. Медведь и кот приближались, держа за ворот кожаную куртку.

Елена повернула голову и завизжала. Увиденное ее так потрясло, что она, забыв про дочь, ломанулась к выходу. Артем переложил нож в левую руку, схватил Машу в правую руку и выбежал из дома.

Левой рукой, в которой был зажат нож, Артем нащупал в кармане брюк ключи от машины.

— Куда ты, стой! — закричал он Елене, которая зачем-то побежала к пруду.

Елена развернулась и подбежала к Артему и дочери. Мужчина перехватил нож в правую руку и разрезал веревки на Маше.

— Живо в машину! — скомандовал Артем, — Лена, ты поведешь, я ранен.

На пороге дома стояли два друга. Кот смотрел на нервных людей зелеными глазами. У мишки глаз не было, но казалось, что и он следит за гостями, спешно покидающими обитель.

Маша запрыгнула в детское кресло на заднем сиденье, захлопнула дверь и пристегнулась. Артем вскочил на пассажирское кресло, а Елена — на водительское.

— Только заведись, только заведись, — запричитала Елена. Она повернула ключ — и машина завелась.

Елена включила заднюю передачу и вдавила педаль газа. Машина взревела и понеслась к пруду. А Елена все давила и давила, не понимая, что она делает не так. Артем дернул ручник правой рукой — машина пошла юзом. Тогда мужчина повернул ключ против часовой стрелки. Машина заглохла и вскоре остановилась, не доезжала несколько метров до озера.

— Ты что же делаешь, мать твою, утопить нас решила, а? Не знаешь где тормоз? — заорал Артем, — заводи, поехали.

Вспотевшая Елена не знала, что делать. Она взялась за ключ, начала давить, но он вышел из паза и не хотел крутиться.

— Сломать хочешь? — зло крикнул Артем.

Он ударил Елену по руке и сам повернул ключ. Но машина молчала.

— Твою мать, нажми на тормоз! — рыкнул Артем.

Елена нажала на тормоз, Артем перевел селектор в положение «Р» и повернул ключ. Мотор взревел. Фары осветили идущих к машине кота и медведя с ножами в лапах.

— Мама, дави их! — заорала девочка.

Елена включила передачу и нажала на газ. Кот и мишка отпрыгнули в стороны, машина проскочила мимо и понеслась по дороге сквозь темный лес.

— Не торопись, не торопись, расшибемся, — кричал Артем. Но Елена летела на всех парах.

Вдруг фары выхватили огромное чудище с рогами, которое неслось в лобовую атаку. Елена завизжала, закрыла глаза и ударила по тормозам. Еще мгновенье — и ветровое стекло пробила голова лося. В лица выстрелили подушки. В середине салона лось крутил головой. Животное мычало, умирая. Кровь забрызгала салон и текла на колени Елены из перебитой артерии сохатого.

Вдруг вокруг машины началась суета, послышались тяжелые шаги, раздался рык. Машина зашаталась, потом накренилась. Артем посмотрел в боковое окно и увидел, как два огромных медведя с ревом валят тачку. Авто повернулось на левый бок, затем на крышу. Медведи, сделав свое дело, ретировались в лес.

Артем отстегнулся, открыл дверь, выполз из машины, помог Маше и Елене выбраться.

— Надо бежать отсюда! — прошептал Артем.

Страдальцы ломанулись по дороге, которую худо-бедно освещала полная луна и звезды. Вдруг им наперерез выбежали три волка. Прижав уши и лязгая зубами, животные медленно приближались к жертвам.

Не сговариваясь отдыхающие кинулись в кусты и побежали куда глаза ведут. Ветки царапали лица и тела. Но людей гнал животный страх — сзади выли волки и казалось, что кто-то невидимый следует за беглецами, чтобы покарать.

Пробежав какое-то время и изрядно запыхавшись, Артем, Маша и Елена остановились на полянке, чтобы перевести дух. Вдруг они увидели трех висельников. Это были девочка лет пяти-шести, мужчина и женщина такой же комплекции, как Артем и Елена. Тела висели головами в петлях, веревки были привязаны к мощному стволу дуба.

Артем узнал мужчину и понял, что перед ними — Иван, его жена Антонина и сын Михаил, ровесник Маши. Вокруг тел роились осы. Желто-черные убийцы свили улей на голове женщины. И только пышная прическа торчала из башки. А вход в улей был там, где раньше находился рот.

Девочка висела ниже всех. У нее были отгрызены ноги до колен.

— Это Иван, его жена и сын… Твою же мать, вот это пироги! — у ужасе проговорил Артем.

— Ты же сказал, что говорил с Иваном вчера по телефону. А они тут висят уже ни одну неделю. Вон, осы свили улей. Ты их убил? — спросила Елена.

— И кота говорящего тоже я натравил? Какая ты дура! Твоя дочь мучила кота. И теперь мы хлебаем! С нее и спрашивай! А вообще знаешь что! Я, похоже, понял, в чем проблема! — с ненавистью сквозь стиснутые зубы прошептал Артем.

— И в чем же? — спросила Елена.

Артем сжал кулаки.

— В тебе, шалава!

С этими словами Артем ударил правый боковой в челюсть женщины, повалил на траву, запрыгнул сверху и стал методично наносить удары по лицу и телу правой рукой, кулаком.

На полянку вышли безглазый мишка и кот. Мишка похлопал Артема по ноге, и когда тот обернулся, передал ему нож. Кот с улюлюканьем гонялся по полянке за бедной Машей, размахивая ножиком.

Через пару минут девочка и мать перестали всхлипывать. Кровь вытекла из перерезанных горл. Открытые глаза Маши и Елены смотрели на светлеющее небо. Брезжил рассвет, пришел новый день.

***

Артем сидел в уютном кожаном кресле и глядел на огонь в камине. Поленья трещали, пахло хвоей. Рядом на диване дремал черный кот, медленно приоткрывая и закрывая зеленые глаза. Безглазый мишка кушал бутерброд с колбасой и сыром на коврике в центре зала. Артем полюбил новых друзей, и блаженная улыбка разливалась по его довольному лицу.

***

ИЗ ВИКИПЕДИИ (выдержки)

Ва́лтушев, Артё́м Вале́рьевич — серийный убийца, насильник, педофил и каннибал. Получил в прессе прозвища «РСП-маньяк», «людоед-каскадер» и «дрессировщик». С целью получения сексуального удовлетворения убил не менее 37 человек в своем доме недалеко от села «Тихое место» в Республике Алтай. В период с 2015 по 2020 убивал женщин и детей. В большинстве случаев Валтушев знакомился на сайтах знакомств с разведёнными женщинами с детьми, водил в рестораны, покупал дорогие подарки, входил в доверие и приглашал в свой дом у пруда, окруженный лесом.

…родился в семье работников цирка. Отец Иван работал дрессировщиком медведей, а мать Антонина выступала гимнасткой. Когда Артему было 6 лет, мать разбилась, упав с высоты. Мальчик присутствовал на представлении, и трагедия разыгралась перед его глазами…

…снимался в кино в качестве каскадера, имеет навыки экстремального вождения…

…в сарае около дома сварил стальные вольеры, в которые заманил двух медведей. Женщин и детей убивал различными способами — холодным оружием, ножами, забивал кулаками. Жертв разделывал и скармливал хищникам…

…приманил и выдрессировал стаю волков, для чего подвешивал над землей живых людей…

…иногда устраивал игры со своими жертвами, отпуская их в лес. Затем настигал и устраивал жестокие расправы, натравливая волков…

…с ним жил черный кот по кличке Убийца, которого маньяк кормил печенью детей…

…Особая примета — имеет шрам от ножа на левом плече, который оставила последняя жертва во время сопротивления Елена Петровна Говорливая. На следственном эксперименте Валтушев рассказал, как было дело. Он познакомился с Еленой на сайте знакомства в сентябре 2020 года, встречался три раза в ресторане, кормил и поил за свой счет. 10 октября 2020 года привез Елену и ее шестилетнюю дочь Машу в свой дом, вечером напоил Елену снотворным, подмешав в вино. Ночью пробрался в комнату, в которой спала мать и дочь, схватил Машу, зажав ей рот. В зале связал ей руки за спиной и, угрожая ножом, производил насильственные действия. В это время в зал ворвалась проснувшаяся от крика дочери Елена, она схватила кочергу у камина и нанесла Валтушеву удар по затылку. Началась борьба, в ходе которой Елена подобрала оброненный Валтушевым нож и воткнула его левое плечо. Затем Елена подобрала оброненную кочергу и ударила ей Валтушева, попав в висок, отчего Валтушев потерял сознание. Елена схватила с полки ключи от автомобиля Валтушева Hyundai Creta и вместе с дочерью уехала. Очнувшийся Валтушев сел во второй автомобиль Toyota RAV4 и отправился в погоню. Автомобиль, на котором ехала Елена и дочь Маша, попал в аварию в пяти километрах от дома Валтушева. На лесную дорогу вышел лось, в которого на полном ходу врезался автомобиль. Удар был настолько сильным, что сработала система оповещения ЭРА-ГЛОНАС. Экстренные службы выдвинулись к месту аварии. Тем временем раненые Елена и Маша выбрались из автомобиля и побежали в лес. Подъехавший к месту аварии Валтушев бросился в погоню. Подоспевшая стая волков взяла след. Вместе они догнали Елену и ее дочь. Валтушев отдал команду волкам, и они живьем загрызли Елену. В то время, как стая рвала мать, Валтушев убивал ножом Машу…

… на место аварии подъехала скорая и полиция…

…начались поиски пострадавших…

…нашли страшную находку в лесу…

…убийца был арестован при поддержке спецназа утром 11 октября 2020 года…

…признан врачебной комиссией невменяемым…

…в марте 2023 года был направлен на принудительное лечение в Психиатрическую больницу № 2 Горно-Алтайска…

…8 августа 2023 года сбежал…

…в розыске

Рассказ можно прослушать в исполнении профессионального чтеца:

"Пора спать" - решил я и закрыл плеер, где уже начиналась очередная серия про кровавых маньяков. Такие фильмы я смотрю в одиночестве, ибо моей половинке такое неинтересно.

Прокравшись к постели, где уже давно сладко спит, моя самая нежная и самая любимая девочка я был встречен вопросом:
— Что делать?
— Что делать?
— Да, любимый, мне нужен твой совет — что делать в такой ситуации?
— В какой, милая?
— Я забыла краску в поезде.
— Какую краску?
— Масляную.
— Ну, купим другую.
— А. Ну, ладно.
— Спи. Всё хорошо.
— И ещё останки.
— М?
— Ну, человеческие останки забыла в поезде.
— Какие именно?
— Четыре трупа в футлярах из-под виолончелей.
— Ох, тыж! А зачем они тебе?
— Мне заплатили за перевозку. 3500 рублей за каждого и 4 кисти рук. Кисти рук пришлось самой отрезать. — сказала она и вновь погрузилась в сон.

Приятных снов.
Ага.

И правда, зачем ей кино?
—-------------------------
- Доброе утро, моя хорошая!
- Привет, любимый!
- Как там твои ночные перевозки?
- Всё хорошо.
- Хорошо???
- Да, один из трупов оказался живым трупом и он всех высадил на нужной станции.

Хэппи энд! ...н-наверно...

Обычно Гриф не валялся без дела после продолжительной отключки. Но иногда лучше прикинуться мертвым, чем показывать, насколько тебя раскатали.

Камера была маленькой, сырой, с выщербленным цементом и запахом гнилой воды. Стены, казалось, дышали — шевелились в темноте и скреблись друг о друга шершавыми бочинами.

Он лежал на полу, прислушиваясь в знакомым голосам.

Кеша что-то ныл срывающимся голосом и громко хлюпал носом. Его было отчетливо слышно даже через бетон. Значит жив. Хорошо.

Шалом отвечал на вопли Кеши с раздражением и презрением, будто его прервали на лекции для идиотов. Тоже на месте и судя по всему цел.

Киса была где-то совсем рядом. Характерный щелчок, свистящая глубокая затяжка и родная вонь дыни. Повезло, что соску не отобрали. Пусть курит на здоровье.

Голос Мыши звучал сухо, но довольно бодро. Отрабатывала вопросы на допрос. Или угрозы. Или оправдания. Наверное, просто не хотела терять форму.

Гриф немного расслабился и боль накатила новой волной. Чтобы отвлечься, он разлепил веки и проморгался, пытаясь избавиться от застывшей пленки крови и колючих корочек, осыпавшихся в глаза.

Лицо саднило, как будто его шкурили крупной наждачкой. Ребра болели, но дышать было возможно. Наверное, всего пара сломана. Спина — пульсирующая тварь из синяков и ссадин. Нос явно перекошен куда-то не туда и опух — воздух протискивался с трудом. Одно ухо не слышит.

С учетом всех вводных не так уж и плохо.

Гриф смотрел в потолок, где за серой плесенью угадывалась темная стеклянная точка. Камера. Кто-то там, в тепле и с кофе, таращился на него.

Он бы себя на их месте уже давно пристрелил. Так, для профилактики. Выскочил из признанной критической зоны — пуля в затылок, без вопросов. Без протокола. Без вонючих актов передачи.

Он приподнялся на локтях и вдохнул глубже.

Кровь вперемешку со рвотой укоренилась во рту. Он попытался сплюнуть, но слюна была слишком вязкой. Пришлось все же поглотить ее вместе с остатками достоинства.

Гриф прислонился к стене, пальцы привычно нащупали подол куртки, проверяя потайной карман. Лезвие было на месте. Он не собирался ни на кого бросаться без крайней нужды. Но и умирать здесь, под плесенью и объективом, тоже не хотел.

От сырости казалось, что грязь вползала прямо под кожу, перемешивалась с телесными жидкостями и становилась с ним единым целым.

В Москве, в его родном крыле, стены были обшиты железом, стерильным до скрипа. Он сам стоял над каждым швом, над каждым листом и уголком, где могла пролезть чужеродная дрянь.

А здесь — влага на потолке. Трещины на стенах и ржавчина на петлях. Он скривился. Такое ощущение, будто все помещение было наспех сколочено из старых сараев и заляпано бетоном поверх.

Он потер ладонью лицо — осторожно, чтобы не содрать корку на скуле.

«Хорошо хоть не на цепь» — подумал он, — «Хотя, может, стоило бы. Тогда хоть не болтали бы столько».

За стенкой раздался короткий хрип — кто-то закашлялся.
— Ну, заебись, — с надрывом проговорил Кеша. — Нас тут, может, заживо сгноят, а она курит и лыбится…

Шалом тут же отрезал, зло и чисто, как скальпелем:
— Ты гниешь. Остальные — дожидаются протокола.

— Ага, — пробурчал Кеша, — а потом вам медальки, а мне табличку на могилку.

— Таблички не дают тем, кто ссыт как девчонка, — отозвалась Киса, — только бирки на ногу.

Затяжка. Выдох и нервный смех.

Гриф усмехнулся. Тихо, чтобы не услышали. От этого разговора стало теплее, как от старой, вонючей куртки, которую все равно надеваешь, потому что в ней слишком много тепла и воспоминаний.

Он закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Вспомнить, когда именно все пошло не так.

Белый. Слишком правильный, слишком вежливый. Не живой.
Экскурсовод. Фотографии. Архивы.
Церковь. То, что он хотел бы развидеть.
И после — это. Камеры. Допрос. Неизвестность.

Гриф был уверен, что рано или поздно их все же отпустят. Или хотя бы начнут официально разбираться, что к чему. Кто принял решение, куда они поехали, почему не вышли на связь и почему пропали на три с лишним недели.

Он вздохнул, отстраненно считая вдохи и выдохи. Не самое плохое занятие, когда альтернативы включают воду в легких, пулю в живот и скупой протокол об устранении.

Соседи по несчастью затихли, когда кто-то ушел на допрос. Судя по паузе — Шалом. Кеша бы возмущался, Мышь наверняка попыталась бы попрощаться, а Киса закадрить местных аборигенов.

Гриф поерзал. Стена в ответ содрала до крови свежие царапины. Где-то наверху зашуршал динамик. Он не зашипел, не заговорил, просто сработал выдавая присутствие тверских коллег.

Под веками пульсировали белесые контуры Белого. Отвратительно аккуратного города, где даже мусорные баки выглядели как арт-объекты.

Гриф знал, что никто из них не сможет внятно объяснить, почему Специальная группа провела в закрытой зоне так много времени. А значит, вопросов у Тверского Отдела до потолка. Ответов — ноль. Как у самого Грифа.

За дверью послышались шаги. Когда она открылась, казенный желтый свет ударил в лицо, а воздуха стало чуть больше.

На пороге стояли двое в серой форме. Один — молодой, с зашуганным лицом, как у собаки, которую били за каждый звук. Второй — постарше, с усталым «мне не платят за это дерьмо» выражением.

— Поднять, — бросил старший.

Младший шагнул вперед и с размаху пнул Грифа в бок. Острым, хорошо поставленным в учебке движением.

Гриф выдохнул сквозь зубы и попытался сесть. Удар не добавил ему сил, но вернул нужную ясность.

— На выход, — повторил тот же голос.

Пока он поднимался, его схватили за плечо и рывком поставили на ноги. Руки выкрутили за спину, на запястьях щелкнули холодные наручники. Слишком туго для простой меры безопасности.

Он сделал пару шагов, и его тут же толкнули в стену — лицом в выщербленный бетон. Не из злобы. Просто так было привычнее обращаться с теми, кого не считают людьми.

— Глазами вниз. Без фокусов.

Нос снова раскрылся и потек. Гриф скрипнул зубами, но подчинился. Его рывками поволокли дальше, не особенно заботясь о дверных проемах. Лбом он задел косяк. Кто-то хмыкнул. Ни слова извинения.

Грифа завели в комнату без окон и пристегнули к стулу. Серый бетон, стол, камера в углу. Ничего лишнего, ничего, что нельзя было бы отмыть от крови и дерьма шлангом.

Вошел новый оперативник. В обычной одежде, без опознавательных знаков, с жестким лицом уездного царька. Таких не пускают в столицу — слишком много амбиций и слишком мало сомнений.

Он молча сел напротив. Долго смотрел. Потом положил на стол аккуратную папку и медленно ее раскрыл.

— Позывной, — коротко бросил оперативник.

— Гриф.

— Должность?

— Руководитель Специальной группы Отдела №0. Подчинение — прямое руководителю Центрального Отдела.

— Уровень допуска?

— Четвертый, — Гриф немного помедлил, размышляя, все ли зубы ему необходимы, и добавил, — точно повыше вашего будет.

Пауза. Короткий жесткий удар по уху. Скорее для проформы.

— В Белом вы пробыли три недели.

— Два дня, — отозвался Гриф. В голове звенело, губы не слушались и слова давались с трудом. — Мы были в Белом два дня.

— Врут, значит, ваши. По журналам, выехали туда двадцать первого. Сегодня — пятнадцатое. И никто из вас за это время даже не зачесался выйти на связь?

Молчание.

— Кто дал приказ? Что вы там делали? Почему не эвакуировались, когда было время?

Молчание.

— Говори, пока возможность есть, — сказал допрашивающий.

Гриф вздохнул настолько глубоко, насколько позволяли трещины в ребрах.

— Цель поездки — поимка Объекта. Объект засекречен. Приказ — от командования Центрального Отдела. Остальное — не ваша епархия.

Новый удар прилетел неожиданно. Голову мотнуло, монолитная конструкция стула пискнула.

— Мы не Москва, — оперативник наклонился ближе к Грифу. — У нас нет комиссий. У нас нет этики. У нас даже протоколов нет.

— У вас и мозгов нет, — прохрипел Гриф. — Иначе связались бы уже с Центром.

— А на хуй мне ваш Центр? — спокойно ответил оперативник. — Пока они там яйца чешут в проперженных креслах, у меня здесь пиздец творится.

Он встал, навернул пару кругов по допросной и устало махнул рукой куда-то в сторону двери.

— Забирайте, утомил он меня. Ведите девку. Ту, которая мелкая.

Гриф не успел подумать. Только выдохнул:

— Не трать время.

Впервые стало по-настоящему плохо. От осознания, что если он не заговорит, достанется не ему. А им.

— Все, что тебе нужно, в моей голове. Остальные — группа прикрытия. Они ничего не знают. Делали, как я велел.

Гриф поднял взгляд и мысленно представил, сколько бумаг и объяснительных ему придется заполнить за нарушение секретности. Он подумал, что Старшой будет в восторге. Особенно когда поймет, с кого началась утечка.

Он заговорил глухо, почти лениво:

— Объект условно обозначен как «Сашенька». Тип — Карга, предположительно. Уровень угрозы — 5А. Контакт — строго запрещен. Уничтожение — приоритет, даже ценой устранения сектора.

Гриф дал оперативнику немного переварить сказанное и продолжил:
— Зафиксировано аномальное течение времени, пространственные искажения, устойчивое реорганизующее воздействие на городскую среду.

Он не торопился, выдавая информацию с рутинной холодностью и немалой долей наслаждения. Хотели — получите, распишитесь и думайте, куда вас закопают за вмешательство.

— Объект закреплен за Центральным Отделом. Полномочия на взаимодействие — 5 уровень допуска. Любая попытка вскрытия материала без подтвержденного допуска карается немедленным отстранением и последующим разбирательством.

Он снова посмотрел на оперативника. Спокойно, как на систему видеонаблюдения.
— Связь с Центром обязательна.

Оперативник молчал, но его взгляд потемнел, а лицо осунулось. Злоба. Тупая, мелочная злоба, которая бросается на случайных прохожих от страха и обиды, потому что больше ничего не осталось.

Он медленно отодвинул стул, подошел к двери и ненадолго замер. Плечи ходили от дыхания.

— Сука ты, москаль, — выдохнул он, не поворачиваясь. — Доложу. Раз надо — доложу. Протоколы, мать их.

Пауза.

— Только не думай, что ты выиграл. Пока твой Центр будет решать, что с вами делать, я успею каждого из вас раз пять «допросить». А потом в рапорте напишу, что приехали уже такими разукрашенными.

Он обернулся наполовину, посмотрел на Грифа краем глаза.

— Ты меня, сука, запомнишь.

Гриф не ответил. Просто выдохнул. Медленно, с коротким хрипом, в котором застряли кровь и презрение. Плеваться смысла не было — слюна вязла во рту и любая попытка избавиться от нее закончилась бы позорной кляксой на штанах. И вообще, зачем говорить с тем, кто будет вспоминаться потом только запахом пота, гнева и перегара.

Минут через десять замок снова клацнул. Те же охранники. Те же рожи.

— На выход, — буркнул старший все так же без энтузиазма.

Гриф встал сам. Медленно, но без посторонней помощи. Колени дрожали, но он не собирался позволить им снова ставить себя на ноги рывком.

Они повели его по тому же коридору, бетонной кишке старого советского здания. Серость, висящий в воздухе табачный дым, приглушенные голоса за закрытыми дверями. Все там сочилось протухшей властью и усталостью.

Дальше по коридору кто-то приближался. Не слышно, но пугающе ощутимо.

Из-за угла вышло трое — мужчины в форме и женщина.

Сгорбленная, босая, с грязными волосами и тонкими конечностями, сцепленными железными кандалами. Шла осторожно, чуть переваливаясь, будто центр тяжести был смещен. «Беременная» — понял Гриф.

Ноги сами остановились, а тело вздрогнуло, когда внутренняя псина в нем подняла уши и ощетинилась, почуяв неладное.

Гриф знал, что у подменышей может быть все почти по-человечески, кроме одного —  продолжения. Они бесплодны по самой своей природе. Не потому, что что-то не срабатывает, а потому что срабатывать нечему. Живая душа не приживается в мертвечине. Даже если случайно и цепляется, быстро дохнет. Это как с резиновой куклой — сколько ни трахай, не залетит.

Он только успел подумать, что что-то тут совсем не так, как послышались голоса.

— Да, приказ Центра есть. Но че, теперь каждый высер Москвы слушать будем? Мы ее тут нашли. Мы и поговорим.

— Режим изоляции, — отозвался второй, мямля. — Запрет на контакт.

— Запреты у нас для тех, кто на людей пасть разевает. А эта пока даже не рыпнулась. Значит, допросим по-нашему, с пристрастием.

Когда они поравнялись, женщина подняла на него глаза.

Тусклые, без выражения, но не пустые. В них было что-то, что знали только дети и звери — простая, нелепая ясность.

Она чуть наклонила голову и прошептала. Совсем негромко, только ему.

— Такой грязный… а все еще годный для любви.

Гриф ощутил, как сжимается челюсть, как волосы на теле и голове встают дыбом, а мышцы наполняются кровью, раздуваясь и готовясь к прыжку. Он едва не шагнул вперед, чтобы ударить ладонью или локтем, да чем угодно. Схватить за волосы, приложить затылком о бетон, вдавить коленом в живот и слушать, как хрипит и задыхается в ней подобие жизни. Он не понял, почему именно. Просто захотел убить это нечто, которое не ощущалось как человек.

Но где-то в глубине его сознания еще зиждился выдрессированный контроль, пришитый к инстинктам грубой ниткой. Он дышал через нос, медленно и глубоко, до боли сжимая кулаки.

Он не смотрел на нее, но знал, где она. Чувствовал кожей. Тело все еще било тревогу, но он шел. Не торопясь, не оступаясь, сделав вид, что не услышал ее слов.

Гриф не стал оборачиваться. Он знал, что если обернется, рыкнет. Или бросится, чтобы вцепиться мертвой хваткой. А нельзя. Пока нельзя.

Когда впереди замаячили знакомые камеры он немного расслабился. Доносившийся оттуда гомон подсказывал, что больше никого на допрос не уводили.

— Ведут! — голос Кеши звучал слишком бодро для унылого антуража. — Ведут, живой!

— Тихо, — отрезал Шалом. — Не провоцируй.

Гриф краем глаза уловил движение — Кеша подскочил к решетке, вцепился пальцами и прижался лицом к прутьям. Вид у него был жуткий. Красные глаза, слипшиеся волосы, нос распух и покрылся тонкой пленкой застывших соплей.

— Гриф, скажи, ты нас вытащишь? Они же не имеют права! Я позвоню деду, я их всех…

Шалом, скривившись, шагнул вперед, с силой отодрал Кешу от решетки и прошипел в самое ухо:

— Если не заткнешься, я тебе ручонки повыдергиваю и жалобы строчить будет нечем.

— А ты чего?! — всхлипнул Кеша, — Я волнуюсь вообще-то! Он между прочим наш…

— Он наш командир, — холодно ответил Шалом. — А мы — его группа. Держим строй. Делаем вид, что у нас есть достоинство.

Гриф коротко, с благодарностью кивнул Шалому. Из него и правда вышла отличная нянька. Брезгливая и ехидная, но потрясающе эффективная. С досадой он отметил, что Шалому на допросе тоже изрядно досталось.

Киса подалась к прутьям и прищурилась.
— Гриф, милый… шрамы украшают мужчину. И, черт возьми, с каждым днем ты все краше! Если так пойдет дальше, будешь самым завидным женихом!

Гриф растянул разбитые губы в улыбке и подмигнул ей более целым правым глазом, который еще не успел заплыть.

Она усмехнулась, но пальцы явно подрагивали, маникюр был разодран и изломан, а тушь размазана сильнее обычного. Впрочем, это ее не портило и даже придавало своеобразного шарма.

Из темноты камеры рядом с Кисой медленно нарисовалась Мышь. Ее глаза горели тем праведным огнем, который Гриф знал очень хорошо. Такое ее состояние не сулило ничего хорошего ни одному из оперативников Тверского Отдела.

— Нарушение режима содержания. Превышение полномочий. Неоказание первой медицинской помощи. Несанкционированное применение силы к сотруднику Центрального Отдела. Продолжать?

Мышь с шумом втянула воздух.

— Я не забуду, кто бил. Кто держал. Кто смотрел. А когда мы выберемся… — ее голос подрагивал от напряжения и ярости. — А мы, блять, выберемся. Я подниму все имена. Всех, до одного. Я сгною вас, суки, в бюрократическом аду. Все, мрази, по статье пойдете. Без пенсии. Без выходного. С волчьим билетом и двумя фразами в личном деле. Чтобы только вахтером на строяке остаться.

Один из охранников грубо рассмеялся.

— Тоже мне угроза. Сиди лучше тихо, пока не отпиздили. А то рапорт у нас тоже быстро пишется. Особенно посмертный.

— Пиши, — Мышь прошипела сквозь зубы. — Только, когда ты вдруг пропадешь, никто не удивится.

Второй охранник с короткой стрижкой выхватил дубинку и саданул по решетке. Так звонко, что стоявшая рядом с Мышью Киса вздрогнула. Мышь даже не моргнула

— Ты думаешь, у нас первая такая говорливая? — усмехнулся он. — Нет, милая. Здесь таких, как ты, долго не держат. Или сдохнешь после первого серьезного разговора, или сама попросишься обратно в камеру — лишь бы не трогали.

Мышь хотела сказать что-то еще, что наверняка закончилось бы для нее парой переломов, но заметила как Гриф медленно качает головой, и проглотила с десяток рвущихся из нее ругательств. До поры до времени.

После этого все пошло как-то... не так. Никого из них больше не вызвали на допрос. Охранники, которые еще пару дней назад били его по почкам с комментариями про «московское выебистое мясо», теперь подавали еду молча, аккуратно. Один даже постучал в дверь прежде, чем войти.

А другой — извинился.

Принес еду и вместо того, чтобы вылить ее на пол и предложить сожрать прям так, посмотрел прямо и честно в глаза Грифу, помешкал пару секунд, и сказал:
— Извини. За ребра.

Гриф остолбенел. Он ждал всего — замешанного в еду яда, очередного допроса, новых переломов. Но не этого. Не простого человеческого «Извини», произнесенного без единой ноты сарказма.

Он медленно поднял голову, уставился в камеру в углу потолка.
— Вы же это записали? Скажите, что записали. А то мне, блядь, никто не поверит.

Это было хуже допросов, побоев и угроз сжить их со свету и сказать, что их никогда и не существовало. Это было неправильно, не так, как заведено.

Гриф настороженно ждал. Что-то должно было случиться — не могло просто так все стать хорошо. Он вообще не верил в просто так, да и в хорошо тоже не особо. Он видел, как люди, буквально день назад не считавшие его за человека, начали отводить глаза.

Вряд ли дело было в угрызениях совести. Гриф даже не ставил этот вариант в список возможных причин. Он знал, что совесть вытравливают еще в первые пару лет службы.

Зато та беременная женщина никак не выходила у него из головы.

Иногда ее проводили по коридору. Гриф слышал, как шумели ее кандалы. В такие моменты у него к горлу снова подкатывала тупая ярость, а слюны во рту становилось больше. С ней никто не разговаривал. Зато она сама бубнила не затыкаясь — про любовь, про свет, про прощение. И чем дольше она это делала, тем мягче становились охранники. И тем настороженнее становился Гриф.

Ему все это категорически не нравилось. Не нравилось, что камеры вдруг перестали впитывать каждое его движение. Что динамики замолчали. Что люди вокруг стали чуть добрее, а еда вкуснее. В его картине мира это значило только одно — скоро все полетит в бездну. Потому что люди не становятся лучше в одночасье. Они вообще редко становились лучше с течением времени.

Если кто-то начинает раздавать доброту без повода, жажды наживы или угрозы для собственной шкуры — жди беды.

Сутками они слушали ее — беременную, босоногую, с рассеченными губами и тихим голосом. Она не умолкала ни на час. Шептала, пела, рассказывала, как можно очиститься, как любить, как принимать.

У Мыши дергался глаз. У Шалома нервно сжималась челюсть. Кеша распотрошил тонкий матрас и забил уши ватой. Киса хрипло кашляла от сырости и материлась вполголоса. Гриф злился — не потому, что ее было слишком много, а потому что все остальные в коридоре ее слушали иначе.

Они смотрели на нее как на свет, к которому можно ползти, волоча перебитые ноги по каше из собственной блевоты и говна.

Команда — нет. Для них это был просто гул. Пустой, вязкий и надоедливый. Как свист и шепот подземки, как вентилятор в прокуренном кабинете или заевшая мелодия на ожидании оператора. Раздражающий, но безобидный.

А через трое суток приехала Москва. Не звонком, не приказом, не комиссией. А несколькими машинами, под завязку груженные людьми со слишком высоким для простого визита допуском. И все начало возвращаться на круги своя.

За два часа Тверской Отдел вывернули наизнанку, разложили по составным частям и собрали заново в существенно урезанном масштабе. Камеры и диктофоны были переписаны, оперативники пересчитаны, руководство — отстранено. Все изолированы и полностью лишены возможности двинуть хоть пальцем и произнести хоть звук.

Беременную изолировали отдельно. В ящике, который мог бы полагаться опасному зверю, но никак не человеку. Металл, два слоя шумоизоляции, внутренняя камера без динамика. Она все равно продолжала говорить. Только никто больше не слушал и не слышал.

Люди из Москвы оказались вполне узнаваемыми. Те же лица, что мелькали в коридорах, жали руки на совещаниях, сидели в курилке по соседству. Квока со следами усталости и морщинами глубже прежних. Гага из Взрослой — огромная как мужик молчаливая бабища с горбатым носом. Двое из тех, кого Гриф обычно видел только мимоходом, выходящими из переговорки Старшого с лицами, как у полярников, только вернувшихся со станции, где никто не выжил по загадочным обстоятельствам.

Квока виднелась в коридоре, проносясь на полных ногах, казалось бы не предназначенных для быстрого перемещения. Гриф знал ее в ярости, видел пьяной, помнил, как она бьет по столу и по людям, если того требует их уровень интеллекта. Но такой он не видел ее никогда. Ни эмоции. Ни звука. Только взгляд, от которого у нормального человека подкашивались ноги.

Через пару часов она затребовала записи. Все — из камер, из допросных, из коридоров и кабинетов. А когда она увидела Грифа, забитого до состояния невнятной биомассы, что-то в ней, похоже, сломалось.

Для других он был руководителем Специальной группы и грозой всея Московского Отдела. Для нее — щенком. Тем самый, которого она когда-то прикрывала на заданиях, учила не материться при взрослых и вытаскивала из мест разной степени паршивости. Он давно вырос, но все еще был «ее». И его избили. Не по делу и без права.

Через пару часов на лицах некоторых сотрудников Тверского Отдела появились следы новых служебных взаимодействий. Кто-то прихрамывал, кто-то держался за ухо, у кого-то под глазом проступила идеальная синева. Говорили, оперативник, который вел допрос, попал головой в стену так, что та треснула. Как это произошло никто не видел, да и камеры, как назло, не записали.

Когда Грифа наконец повели на повторный допрос, он не ожидал ничего хорошего. Но за столом он увидел только Квоку, и пришлось срочно перестраивать модель вселенной.

— Садись, — сказала она вместо приветствия.

Она открыла папку и лениво проглядела ее содержимое.

— Я видела записи. Все.

Гриф коротко кивнул.

— Кто дал приказ на поездку?

— Старшой.

— Кто решил остаться в Белом?

— Я.

— Почему не эвакуировались?

— Объект не был устранен.

— Дебилы.

Она сдвинула к Грифу старый термос, еще из тех времен, когда у нее самой были ноги по колено в болоте и патроны в лифчике. Чай оказался сладким, с неприличным количеством сахара и чем-то вроде рома или другого дешевого алкоголя. Грифу даже грешным делом пришла в голову мысль, что справедливость снова вошла в моду.

Квока смотрела на него исподлобья долго и внимательно.

— А с тобой что не так? — спросила наконец.

Гриф чуть развел руками, насколько позволяли неправильно срастающиеся переломы.

— Я хорош, как никогда. Видишь, шрамы легли идеально по линии скулы.

— Не смешно. Ты, Мышь, Киса, Шалом, даже этот вечно хлюпающий… у вас в глазах ни дрожи, ни тумана, ни восторга от... — она махнула куда-то за спину, — этой святой мученицы. А все местные с ума сходят. Видела на записях, как ей кто-то ноги целовал. Отврат.

— Да, я заметил, что что-то с ними не так — Гриф отхлебнул из термоса. — Особенно в момент, когда мне пожелали доброго утра. После трех выбитых зубов такие штуки ощущаются острее.

Квока не улыбнулась.

— Так почему вы не подхватили религиозный экстаз? Ни один из вас.

— Да я вообще не верующий, знаешь ли, — Гриф помедлил. — Не знаю. Мы… были там.

— Где?

— Ну, условно — на Границе. Или в ее тени, хер знает. Нас туда дернуло, на пару минут.

Он выдохнул, уставившись на гладкую поверхность стола.

— Может, мы просто переболели в тяжелой форме. И теперь у нас что-то типа иммунитета. Или мы медленно подыхаем от неизлечимой болезни. Кто ж теперь разберет.

— Хреновая у тебя метафора.

— А ты найди лучше, — усмехнулся Гриф. — Мы сходили на экскурсию в ад, Квок. Там сувенирный киоск и бюст экскурсовода, между прочим. Очень красивый.

Квока хмыкнула. Сдержанно.

— И что, теперь будете ходить, как герои?

— Будем ходить, как люди, которых не берет даже святой токсикоз. Остальное — опционально.

— Вам придется рассказать обо всем поподробнее. Не сейчас. Дома, — Квока нахмурилась и пожевала нижнюю губу. — После того, как отвезете нашу шлюху-девственницу в Белый. Это приказ, я бессильна. Кому-то придется, а вы…

— А нас и так уже поимели, не жалко, — Гриф выплюнул эти слова резче, чем ему бы хотелось. Он сделал еще несколько глотков из термоса и с досадой отметил, что алкоголь почти не брал. —  А если ее там не возьмут?

— Возьмут, — отрезала Квока. — Обещали взять.

***

Газелька ехала тихо, но уверенно. Гриф не смотря на все травмы вел ее сам. Ящик с Софой мерно постукивал где-то сзади и этот мерный стук почти успокаивал.

За окнами мелькали деревья, поля, редкие заправки. Солнце стояло высоко, дорога была пуста. Гриф смотрел, как сменяются пейзажи, и чувствовал, как в животе расползается липкий холод.

Скоро показался указатель: «БЕЛЫЙ — 3 КМ». За ним — поворот на старую дорогу. Узкая, петляющая. Все как в прошлый раз. Как будто и не выезжали оттуда никогда.

Кеша подал голос:

— А если… если она там что-то включит? Ну, начнет опять? Может, ее выкинуть по дороге?

— Хочешь попробовать? — спросил Гриф. — Я даже подержу дверь.

Больше ценных предложений не поступало и они продолжили дорогу.

Белый встретил их точно так же, как и провожал. Пустыми улицами, ровными фасадами, свежевыкрашенными заборчиками. Машина остановилась у здания, которое было описано в Приказе.

Двери распахнулись сами. На пороге стоял экскурсовод.

Светлый костюм, свежие туфли, идеальная улыбка. До тошноты правильный почти человек.

— Здравствуйте, — сказал он весело. — Мы ждали вас.

Гриф вышел первым. Огляделся. Ни одной души. Ни звука. Только ветер шевелил свежие цветы на клумбах.

— Забирайте свою… — начал он, но экскурсовод уже кивнул.

— Конечно-конечно, только откройте чудо коробочку. Мне, сами понимаете, не сподручно будет.

Софа выбиралась из машины сама. Медленно, с трудом переваливаясь отяжелевшими от отеков ногами. Остановилась рядом с Грифом, вдохнула полной грудью и расслабленно улыбнулась.

— Спасибо, — сказала она снова. — Вы очень добрые.

Гриф не ответил. Он просто смотрел, как она исчезает за дверью, в которую он сам ни за что не хотел бы входить.

— Ну все, — сказал экскурсовод. — Отдыхайте. Возвращайтесь домой. Но мы всегда будем рады видеть вас в гостях снова!

— Если нам еще раз придется вернуться, будет зачистка, — ответил Шалом.

— Уверен, это не потребуется, — отозвался экскурсовод.

Они ехали в тишине. Кеша долго пытался вызвонить Старшого, но тот полностью игнорировал незадачливого внучка. Киса что-то писала на телефоне, стирала, писала снова, так и не решаясь отправить. Шалом остервенело оттирал от себя видимую только ему грязь с кожи. Мышь держала руку на плече Грифа. Просто так, потому что он не был против.

— Что она имела в виду? — спросила Мышь.

— Кто?

— Женщина. Когда сказала, что мы добрые.

Гриф усмехнулся:

— Может, перепутала или мозги вперемешку были после сидения в ящике.

Москва встретила их хмурым вечером и долгим досмотром.

Когда они наконец вошли в здание, на них наткнулся молодой сотрудник бухгалтерии. Парень уронил кипу бумаг, издал странный звук, похожий на всхлип, и бросился в сторону лифта.

— Слава наша не меркнет, — ухмыльнулся Гриф, потирая покоцанные пальцы.

Возле их кабинета было подозрительно тихо, никто не сновал туда-сюда, делая вид, что очень занят, не караулил у двери и не высматривал издалека.

Киса прижалась к стене, осторожно заглянула за угол и обернулась с хитрой улыбкой:

— Мониторы в засаде. Человек шесть. Прячутся за кулером.

Шалом закатил глаза и пошел первым. Завидев его Мониторы повыныривали один за другим, точно зверьки из нор. Один держал в руках какие-то отчеты, другой — кофе, третий пытался незаметно снимать их на телефон. Игнорируя большую часть группы, они окружили Грифа.

— Гриф... — пробормотал старший из них, бледный, как ватман. — Мы думали, вы... ну... это... не вернетесь.

— Оформлены как мертвые, — подал голос кто-то из-за его спины. — Уже почти месяц как.

— А я, между прочим, носил траурную футболку, — добавил другой.

— Мы и поминки устроили, — пискнул тот, что с кофе.

Гриф посмотрел на него с задумчивой усталостью.

— Я тоже надеялся, что вы не доживете до моего возвращения. Жаль, что ошибся.

Он сделал шаг ближе.

Кто-то ойкнул, когда пятившиеся назад коллеги отдавали ему ноги. Кто-то даже пустился в бега. Так или иначе стайка Мониторов спешно ретировалась, сославшись на срочный отчет по одному очень вероятному случаю подмены.

— Наслаждаешься властью над убогими? — спросил Шалом, опираясь на дверной проем.

— Каждой секундой. Смотри, как красиво бегут.

В родном кабинете было тихо. Пыльно. В углу мигал монитор с непрочитанными сообщениями.

Шалом сбросил пальто на спинку кресла и принялся протирать поверхности спиртовой салфеткой.

Киса стянула ботинки и рухнула на диван с удовольствием потягиваясь.

Мышь открыла шкаф, вытащила свою рабочую папку, раскрыла и положила на стол. Ее тонкие пальцы речитативом застучали по клавиатуре.

Кеша долго стоял у двери, потом шмыгнул носом и тихо сел в угол.

На столе стояла коробка с бантиком и надушенной открыткой. «За беспокойство. С надеждой на дальнейшее сотрудничество, Саша». Внутри оказались кексы с радужным кремом на шапочке.

Гриф спрятал записку в карман и его лицо расползлось в улыбке.

— Кеша, — позвал он. — Угощайся.

Тот обрадовался, вцепился в коробку и мгновенно слопал один.

— Норм? — спросил Гриф.

— Вкусно! — кивнул Кеша. — А откуда?

— Презент от Саши, — Гриф наслаждался тем, как перемазанное кремом лицо медленно меняло выражение с удовольствия на ужас. — Ты кушай-кушай, не стесняйся. Не помрешь, так и и мы угостимся.

Кеша побледнел, вытер рукавом крем со рта и медленно отодвинул от себя коробку. Посидел немного и придвинул ее обратно.

— Да и ладно. Все равно вкусно, — пробубнил он, выбирая следующий кекс.

Гриф подошел к окну. Посмотрел на город. Потом — на команду.

— Ну что, — сказал он. — Живы. Уже неплохо.

— А теперь что? — спросила Киса.

— Теперь поспим, а потом снова трудо-выебудни, — ответил Гриф.

Никто не засмеялся. Но никто и не возразил.

***
Бонус - Классификация подменных сущностей

Картотеку перебирал большой начальник. Константин Андреевич ничего не делал из праздного любопытства. Не имел такого недостатка. Из всего складывал свою "рыбу", даже из бейджиков-доминошек, и вправду старопахнущих не то зажаркой, не то засолкой.. Знал, что выиграет, просто не так быстро. О, уже попёрло, наткнулся глазом на что-то. Зацепился вот за вихляющую фамилию от руки на явно самодельной карточке. Фон Дидериц... Что это вдруг за баронесса нашлась? И ещё та же Дидериц вместе с "фон", и ещё.

Не жалея себя, начальник вывалил с переворотом все затхлые ящички, похожие на библиотечные. Легко просеял намётанным зрительным ситом завитушных баронесс — больше двух десятков. Почерк без экспертиз один, беленькие картонки тоже идентичные. Вырезанные из каких-то коробок со съестным и пахнущие совсем не тухлой рыбой, а сладенькой ванилькой. До сих пор.

Заведующая, в шоке от проверки с выемкой документов, смотрела на белые картонки как на фокус с материализацией, некое сотворение из воздуха. Однако на Константина Андреевича уставилась как на иллюзиониста, доставшего из рукава не гулюшку, а несуразного горбатенького лосёнка.. Секретарь в декрете, а она тут ничего не знает, это ж макулатура! Никаких Дидериц в штате она не помнит, не знакома ни с единой! Начальник налился сливой, звякнул зажимом на галстуке, будто отряхнулся в неуютной гражданской одежде, и наконец гаркнул: дурдом здесь, или что у вас за организация? Заведующая моментально шумно заплакала — словно облако постиранное выжала.

Возвращаясь к блёкло-незаметному состоянию, давая тётке показушно выплакаться, начальник, тоже на показ, отвернулся к окну. По парковой аллейке шла случайная разряженная женщина с холёным пёсиком. Фон Дидериц — "Дама с собачкой" у Чехова — фамилия героини, Анны Сергеевны, по нелюбимому мужу. Разумеется. Вот оно и вспомнилось.

Не реагируя на ойкнувшую в салфетку заведующую, Константин Андреевич профессионально достал нож из боковой портупеи. Сначала поскрёб место для фото (обрисованное по линейке простым карандашом) на толстом картоне. Не. Попробовал зачистить кучерявую подпись. Ага, под ней слой белой затирки, крошащегося под лезвием корректора. Под замазкой проступали вдавленные буквы: Замятина. Инициалы неразборчивы, но какие-то есть, в отличие от приписанной Дидериц, штыря-колючки без имени-отчества.

Замятину выдохнувшая заведующая помнила. Щурясь на крикливого начальника, ловко прибравшего нож, она уточнила, что дело крайне давнее. Тогда бейджики из тары от печенья делали, а она сама в младшем персонале только начинала.. Замятина работала вроде на пропускном контроле, руководил же охраной её муж. Между ними что-то произошло на почве ревности, так сплетничали, он её даже уволил. Но она долго ещё весной приходила ко входу. Простоволосая, в светлом плаще. Потом перестала. В коллективе, осторожно подытожила заведующая, "имелось мнение", что "дружок" Замятиной тоже работал в охране.

Константин Андреевич навис над заведующей, сразу конфузя и пугая не на шутку, и положил перед ней своё удостоверение в раскрытом виде. Стукнул по нему указательным пальцем.. Прожил по циферблату тукающих не в лад с заходящимся пульсом настенных часов тридцать секунд. Молча, лишь дыша со свистом через сцепленные зубы. А потом подполковник внутренней службы Замятин Константин Андреевич сказал, навевая прохладу, сумерки и вечный покой склепа:
— Выясни, как его звали, и мы разойдёмся мирно. Несмотря на бардак в твоей не богом — ни разу не богом! — спасаемой конторе.

Заведующая юркнула в дверь неслышно, словно неповоротливого на суше аллигатора выпустили поохотиться в бассейн Амазонки. В ожидании великого ответа, последней костяшки в скелете этой древней вытянутой "рыбы", он затёр на испорченном бейдже Замятину, сняв аж слой картона. Затем выбелил след почти сухой замазкой со стола, плюнув в пузырёк. Сгрёб все разбросанные бейджи и попихал их обратно, вставив ящики. Комнатёнка выглядела теперь как потерянная в вечности — как всегда. Осталось везде насвежо протереть, что начальник и сделал, не жалея пиджака.

А то на нескольких ящиках были борозды от его пальцев, продравшихся сквозь пыльные времена, кисейные тюльки на окошках общаги и вытянутые чернеющие пятна на её нежном горлышке... Настоящий фон Дидериц поступил бы также, если бы Чехов удосужился написать историю честно, без подковырок над мужем-болваном. А то затёр правду и думал, что забил всем баки. (И бабам головы заморочил на века.) Все чувства мужа замазал, большие, может, чувства!..

Константин Андреевич сунул незакрытый корректор в карман вместе с протоколом. Положил ноги на дряхлый низкий стол с чернильными пятнами и встретил, напевая про месть кровавую за губки алые, возбуждённую заведующую.

Чтение страшных книг — это явление, которое привлекает миллионы людей по всему миру. Но что же заставляет нас тянуться к историям о монстрах, призраках и мрачных тайнах?

Одной из главных причин, по которой мы читаем страшные книги, является возможность испытать страх в безопасной обстановке. Когда мы погружаемся в мир ужасов, наш мозг активирует механизмы, отвечающие за реакцию на стресс. Однако, в отличие от реальной угрозы, мы знаем, что находимся в безопасности. Это создает уникальное сочетание адреналина и удовольствия — своего рода «страшный кайф».

Если тоже любите страшные истории, советуйте свои в комментариях!

САСПЫГА

Если мертвые кони как ни в чем не бывало прибиваются к табуну, а живых людей забывают в тайге, — это значит, что по горам Алтая снова ходит саспыга. Нет ничего вкуснее ее мяса. И нет ничего желаннее.
Туристка Ася отбивается от группы — ее нужно вернуть. Повар Катя находит беглянку, но вынуждена идти вместе с ней. Катю тревожит неестественно послушный конь и преследуют смутные воспоминания об охоте на саспыгу, ей хочется только одного — идти дальше по следу. Сможет ли она побороть себя, справиться с прошлым и спасти Асю от страшной судьбы?

ИВАН ЦАРЕВИЧ И СЕРЫЙ МОРГ

Студент-медик Иван Царёв, устроившись работать в морг в начале двухтысячных, начинает беседовать с мертвыми. Он их слышит. Из-за этого парень сталкивается с криминальной стороной жизни Ярославля, где, кажется, девяностые не успели закончиться вовремя.
Он пытается использовать свой дар для участия в проекте профайлеров в университете и ввязывается в расследование вместе с другом Сусликом и новой знакомой Еленой. Все следы ведут их к заброшенной деревне в лесу.
О чем молчат найденные в лесном склепе трупы? Что скрывает Елена? Чтобы остаться в живых, Ивану нужно вычислить преступника первым.

ИЗБУШКА НА КОСТЯХ

Ты пришла в избушку на костях за ответами. Ты еще не знаешь, что костяные стены таят в себе кровавые секреты, а их хозяйка Яга сплетает нити судьбы в путеводный клубок. И ты, конечно, не догадываешься, что день моей смерти станет началом твоей жизни…

Хорошее продуманное фэнтези с нотками русского народного фольклора. Герои и их переживания цепляют за душу.

НА ДНЕ ОЗЕРНОМ

Детство, проведенное с бабкой, Даша всеми силами пыталась забыть. Но когда та умирает, приходится вернуться и вспомнить все, чему так и не нашлось объяснения в детской голове. Бойся ворона, что вьется над головой, не смотрись в зеркала и не приближайся к озеру, пока его Хозяйка не вспомнила о жертве, а ступая за порог, знай: пути назад уже не будет.

ВОПЛЬ КОШКИ

Она живет в Школе, которая дышит: коридоры мерно расширяются и сжимаются. В душевых из кранов хлещет кровь. Некоторые ученики преображаются: одна стала фарфоровой, другой — картонным, третья отрастила щупальце. Прочие не меняются — и они гораздо страшнее.
Никто не помнит, как сюда попал. Никто не может отсюда уйти.
Она кошка — кошачья маска приросла к ее лицу. Глаз у нее больше нет. Она сильная, она быстрая. Свое настоящее имя она забыла. Все зовут ее Кот.
И когда зловещий некто начинает убивать учеников по одному, она одна способна выяснить, кто это делает, и остановить резню. Но для этого она должна вспомнить, что произошло до того, как все они очутились в Школе.

БАБА НЮРА

Случалось ли вам слышать пугающие истории о том, что можно увидеть и услышать, оказавшись в какой-нибудь далёкой, богом забытой русской деревеньке? Перед вами сборник мистических деревенских легенд, кропотливо собранных лабораторией, выбравшей себе красноречивое название «Баба Нюра». В течение нескольких лет куратор проекта исследовал один из самых загадочных районов Ленинградской области — Либежгору. Появляющаяся как будто ниоткуда тройка, пугающие другие, о которых мало кому что-то известно, голоса из леса, те, кто живёт в подполье…

Отбросьте все, что Вы знаете. Забудьте все, чему Вас учили. Темнота убивает, а призраки существуют. Врожденный страх человечества перед грядущим кошмаром ночи, усиленный порождениями из теней, крадущимися в темноте – все это не более, чем инстинкт выживания, и ему нужно верить! Не нужно списывать на свое воображение, при встрече с призраком оно бессильно. Завидев во тьме расплывчатый контур, услышав сомнительный звук или шорох – спасайтесь бегством, не пытайте удачу. Кто не услышал – пеняйте на себя, если от «себя» сохранится хоть малость.

Пронизывающий холод и неимоверная усталость выдернули меня из беспокойного сна. Несколько минут я пытался не обращать на это внимание и отказывался открывать глаза, надеясь, что организм, измученный бессонницей, снова провалится в мягкое забытье. Левой рукой я попробовал нащупать край одеяла, но вместо матраца и постельного белья онемевшие и грубые от холода пальцы натыкались на жесткий и гладкий материал, очень напоминающий бетонную стену.

Мозг не успел обработать эту информацию, как в него поступил новый сигнал. Икроножные мышцы, а вместе с ними и ступни, от пронзительной боли начинали неметь, и, судя по напряженным коленным суставам, которые упирались во что-то твердое и холодное… Последнюю мысль я не успел додумать до конца, глаза открылись и мозг включился, из горла вырвался короткий стон.

Мое тело, одетое в футболку и пижамные шорты, пронизывали резкие порывы леденящего октябрьского ветра, но это было лишь полбеды. Подо мной, на бездонном, пугающем расстоянии, распростерся серый ночной асфальт, в стороне угадывался квадрат песочницы и детские качели, поскрипывающие на ветру. От взгляда вниз перехватило дыхание и что-то теплое заструилось по ногам.

Резко повернув голову вверх, отчего захрустели шейные позвонки, я с размаху приложился лбом о стекло. По обе стороны от меня тянулась отвесная стена многоэтажного дома, остекленные балконы молча и безразлично взирали на ночной двор. Стараясь не двигаться, я осторожно скосил глаза в сторону -  рядом болталась левая рука, все еще пытавшаяся нащупать край одеяла. Пальцы правой руки – хвала проведению – мертвой хваткой вцепились в балконный карниз.

Чувствуя, как в легких зарождается пламя, я попытался сделать неглубокий вдох. И даже это получилось не сразу – воздух отказывался проходить внутрь, попадая в рот, но застревая в пересохшем горле. Наконец с тихим хрипом кислород проник в бронхи и нехотя, словно влага, протолкнулся вниз. Осторожно, сантиметр за сантиметром, чтобы снова не увидеть асфальт, я начал опускать голову вниз, пока не увидел собственные ноги.

Босые пальцы, словно когти животного, вцепились в нижний балконный карниз, побелевшие пятки висели в воздухе. Глаза – как бы мне этого не хотелось – помимо воли скользнули вниз. В этот раз асфальт показался еще дальше, а песочницу и качели я и вовсе не сумел разглядеть. Перед зрачками заплясали черные точки, колени начали предательски слабеть.

Несмотря на холод, спина вспотела, а вместе с ней и ступни начал покрывать липкий пот. Чувствуя, как ноги соскальзывают с карниза, я вжался в твердый монолит стены. Щеки обжигали горячие слезы, - пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, - шептали губы, не зная других молитв.

В груди учащенно металось сердце, в висках пульсировала тупая боль, но, вместо того, чтобы грохнуться в обморок – что в моем случае означало неминуемую смерть – мозг включился на полную мощность. Подо мной знакомый двор, который я вижу каждый день из окна своей спальни, значит, передо мной собственный дом. На третьем этаже этого дома я купил квартиру в прошлом году… что не объясняло мое текущее положение - пробуждение на карнизе семнадцатого этажа. Впрочем, об этом можно подумать и позже, но до этого «позже» нужно умудриться дожить.

Нащупав пальцами оконную раму, я потянул ее в сторону, пытаясь открыть. Рука сорвалась со скользкой поверхности, отчего карниз подо мной прогнулся и задрожал. Несколько секунд, стараясь сохранять хрупкое равновесие, я неподвижно стоял, учащенно дыша, после чего снова попытался отодвинуть окно.

Бесполезно, – мелькнула мысль, пропитанная злобой. В моей квартире стояло такое же балконное окно, доставшееся жильцам от заботливого застройщика – окна открываются только изнутри. Антивор, – вспомнилось слово, услышанное от риелтора, толстый пластик - не выдавить, ни разбить. Обстоятельства вынуждали двигаться, чтобы выжить. Собравшись с силами, я осторожно двинулся вдоль стены.

Медленно, боковыми шагами, я перемещался по карнизу вдоль отвесной стены, и каждый раз, отрывая от карниза переднюю ногу, чувствовал, как сила гравитации цепляется за поясницу, пытаясь сбросить мое тело в пропасть. В следующей квартире окно тоже оказалось закрытым, почти не останавливаясь, я прошел мимо него.

На пятой квартире – мозг записывал информацию – надежда начала медленно угасать. Колени саднило от трения о стену, в ступнях поселилась пульсирующая боль, но хуже всего было не это – я больше не чувствовал пальцы на ногах.  Босые ступни прилипали к ледяному металлу, и с каждым шагом становилось все труднее их оторвать. Онемевшие ноги казались чужими, двигаясь вдоль стены приставными шагами, оставалось лишь надеяться, что мой вес опустится на жестяной карниз, а не провалится сквозь холодный осенний воздух.

На шестом окне, которое также оказалось закрытым, меня накрыло приступом истерии. Забыв про осторожность, рука снова и снова пыталась открыть балконное окно, я плакал, проклиная соседей, бился лбом о пластиковое стекло. За стеклом, на расстоянии вытянутой руки, глаза различали два детских велосипеда, пустые банки и прочий хлам. Я всматривался в белую тюлевую занавеску, но не смог разглядеть того, что находилось в квартире.

Понемногу слезы начали иссякать, я успокоился, замерз и сдался. Мозг готовился рухнуть вниз, а сердце обещало разорваться в падении, и только побелевшие пальцы отказывались отпускать спасительный карниз. Конец октября и пронзительный ветер – конечно, закрыто каждое окно. Посмотрев вбок, в сторону движения, я увидел, что почти дошел до угла.

Элитный дом, в котором я купил квартиру, напоминал изогнутую букву П – за угол мне никак не перебраться, сила гравитации оторвет меня от стены. И все же, я боялся неминуемой смерти. Панический страх перед падением в пропасть заставлял мое тело дрожать на холодном ветру. Усмотрев на угловом балконе остов импортного кондиционера, я медленно направился к нему.

Мышцы ног сводило от усталости, но стоять на ровной поверхности оказалось легче, чем постоянно нащупывать наклонный карниз. Металл кондиционера – я не верил собственному счастью – каким-то чудом передавал тепло, согревая онемевшие ступни. Заставив правую ладонь отцепиться от карниза, я сжимал и разжимал пальцы, чувствуя, как в них снова поступает живительная кровь.

- Сколько времени осталось до утра? При какой температуре можно замерзнуть насмерть? – мысли вертелись одна за другой, а где-то внутри зарождалась надежда, и в эту секунду раздался хруст.

Крепление кондиционера, выглядевшее надежным, дрогнуло и ушло из-под ног. Я повис на высоте семнадцатого этажа, держась за карниз пальцами левой руки, ноги засучили по гладкому бетону, срывая ногти о тонкие швы.

Продолжение скоро. Можно набрать в любом поисковике "Макс Гордон Взгляд из тьмы" - и скачать бесплатно - за отзыв в пару строк (не слабо?) :)


Герои рассказа появились здесь "Эксперты паранормальных явлений" - Яндекс найдет, Гугл нагуглит.