Твист

Таймыр и полярным днём — испытание даже для самых неприхотливых. Ветер продувной, как шалманная бестия. Солнце блестит первым оладухом, выкупанным в разбавленной сгущёнке. В ночлежке "Гостинец" из всех гостинцев лишь закалённые тараканы и сквозняк помелом в этой солдатской казарме с полой тумбочкой (когда стена комнаты в роли задней стенки) и до пола продавленной койкой...
А я вообще очень капризный в быту, но не когда работаю. Тут же я вроде под прикрытием, негласно, поэтому перекусываю котелкой "Чесночной" или пельмешами в каком-то "Русском подворье" с липкими столами. Отдельно здесь дают стаканы с водой под кипятильник, колотый бурый сахар и чай с сенником в заварных мешочках. Можно взять и привозной грибной, из таёжной чаги, либо ещё местный "кочевой": на травах, с маслом, но дюже жирно выходит, заезжие желудки не выдерживают.

На постое, в общем, в тараканьем "Гостинце", одет как все работяги, в кооперации ничего дороже портвишка... (И спиртяги из морга ближайшего, это уже из-под полы.) Безлошадный, машину приметят. Если, короче, в итоге бьют, то ксивой не посветишь. Оберут, дёрнут оборудование или документы — аналогично, твои проблемы. Стрингером я здесь, фоторепортёром без регистрации, снимаю "неизвестный Таймыр" изнутри. Заказ дан на разные живые снимки, но охотнее всего, знаю из опыта, пробивная "прэсса" берёт социалочку: алкашиков с бормотухой под детской горкой, дуралеев-пацанят, косящих под буйных наркош, тронутых пацифистов или сразу под шизиков, ломающихся перед военкомом.. А ещё женщин с огромными буро-синими от холода руками, стоящих на конвейере на рыбе. Такое время — нулевое.

Пасхальными днями (Пасха была самая поздняя), непогожим рассветом, в штормовке типа "парашют не раскрылся" и под дождём, злым, как невыспавшаяся буфетчица, бросившая в меня кипятильник, я шатался по округе. Фотоохота вышла удачной. В зарослях каких-то шипастых кустов, за пустой остановкой, трое крепких мужчин (низких, но с развитыми торсами) били четвёртого. Я нащёлкал сколько смог, издали, под каплями, боясь перекрыть своим же капюшоном объектив. Потом вставил в глаз самую мелкую линзу из своей оптики, вроде моноклем, и стал наблюдать из своего укрытия из ивняка. Плечистая троица удалилась внезапно, все бывалые "морские волки": ходят враскорячку, жаргон корабельный, якоря на непромокаемых куртках. Снял их спины и побежал из своей засады к избитому. Мужик в такой же куртке и с якорем чернее вен на взбухшей кисти не шевелился и выглядел совсем плохим, его я поснимал вплотную и много...

Влипать мне ни во что нельзя, поэтому я просто тряхнул его малость. Он же вдруг застонал, раскашлялся и резко сел в грязи — как камера резиновая жахнула, которую перекачали. Сразу поплыл запах сивухи, чешуи с потрохами и соляры... Избитый выругался, часто сплёвывая, и только потом открыл жёстко заплывшие глаза. Нестарый, испитой просто, и с лицом, как подошва, от солёных бурь и ледяных ветров.
— Ты хто, куманёк?
— Да никто. — Говорю, а сам нырком в капюшон поглубже. — Мимо шёл. Вы как, оклемаетесь?
— Да я уже.. В преферанс им продул, вишь как. Ставить нечего было, а я не сдержался. Азарт, ети его в жилу. Страсть у меня, болезнь к картам... А как продул, думаю, вот бы с корешком моим одним оказаться, он завсегда меня, непутя, выручал. И оказался вот.
— Где надо оказались?
— Где не надо! Потому что не желай быть там, где тебя нет. Или рядом с тем, кого давно не видел! Мало ли где он сейчас есть.. Мошт, на дне, в иле весь лежит, как я в грязи. Вот ты бы где сейчас хотел оказаться?
— В Ялте, если честно. Или в любой тёплой и сухой комнате.

Я удалялся уже на своём ответе, не слушая его больше. Какой смысл? Статей мне не писать, а мужик живой — и ладно. Очевидно же, что сам тоже хорош и вломили ему не зря. Но тут мне и самому отлично вломили сзади. По хребтине очень чувствительно.. По голове послабше, слава те господи.

Лежу и морщусь: кто свет врубил в глаза?! А это солнце, весь оладух в окно влез и светит.. Так очнулся в Норильске, в больничке, в гематомах до пяток. Фотик почти пустой. Старьё в памяти осталось, а больше ничего. Номер на моё имя ждёт в отеле "Изба", талончик с бронью в кармане.. А "Гостинца" никакого городского не существует, на самом Таймыре вообще же городов нет. Нет такого заведения ни в Хатанге, ни даже в Красноярске.. А в Дудинке меня вообще связали только с аэропортом: "Все гостинцы у нас здесь!" — пропела мне диспетчер неожиданно очаровательно...

И в Норильск я прилетел на Пасху. Вчера. Где-то тут меня сразу и поколотили. Незнамо за что. Деньги все целы, вещи, ксива и оптика тоже.

Неделя на потустороннем Таймыре мне, говорят, "приснилась". Следствие травм.. Да как бы не так — начал в номере (очень приличном, как и вся "Изба") линзы протирать, технику готовить к работе. И на самой мелкой, что в глаз вставлял, когда якобы драку снимал, пятно не счищается. В глаз вставил, а прямо на линзе картинка, вроде барахольной миниатюрки в стеклянном шарике: пунктирчик гальки, прямая моря и здание с кипарисами под остро бреющим горизонтом. На здании вывеска горит — "Ялта"... А на основной линзе у меня теперь компас крутится. Пальцем тронешь — Север показывает. Причём стрелочки чувствуешь, точно руками его, как часы, подводишь.

Хотел бы я там оказаться. Спросить или дослушать.. Только не знаю, где это "там". Ясно одно, что не в Ялте.

Он поправил низко натянутую проволоку. Остался доволен — тугая и жёсткая! Отошёл так, чтобы дверь раскрылась, не задев его. Взял в руку шнурок, спущенный сверху, с пумпочкой. Собранный, волевой и немножко осторожничающий, выключил свет. С закрытыми жалюзи в кабинете наступила тёмная и вполне зловещая ночь.

Дверь распахнулась сразу широко, в неё заходило нечто крупное, ломясь большим смелым шагом. Но проволоки оно не миновало. По звуку тетивы, спустившей стрелу, спрятавшийся сориентировался безошибочно. Дёрнул за пумпочку и отскочил. Упавшее лежало на полу, всё в белой обсыпке. И дико хохотало под включившийся свет, в унисон с покинувшим укрытие.
— Придурок ты, Стас Петрович, а если б я ногу сломал!..
— На такую удачу, Дрюнь, розыгрыш не рассчитан! И так манку пришлось из столовки поднимать вместо муки. Мука у них кончилась, зато манки-просрочки завались!
Хохочущий Дрюня, теперь абсолютный блондин в рваном ботинке, встал с ламината, держась за стол. Стас Петрович закончил смеяться и прищурился, выжидая в стойке. Дрюня обтёр лицо, отряхнулся и сказал:
— Праздник-то у тебя, а разыгрываешь меня.. Ты чего кулаками машешь, ещё бой задумал? Дай хоть размяться тогда!

Но Стас Петрович ждать не собирался и всадил Дрюне в подбородок так, что у того, простёртым ангелом рухнувшим назад в крупу, череп скрипнул от натуги. Стас сел сверху на поверженного, вращая стёсанным кулаком. Плюнуть бы на него — мечта, ультиматум — но нечем, слюна присохла вместе с языком к обозлённо шипящему горлу. Пришлось смириться, взять воду со стола.

В разлепившиеся сырые Дрюнины глаза Стас Петрович, не отводя своих, впечатывал слова, тут же разминая пальцы:
— Ты уволен. Никогда больше не пиши мне и не звони. Решишь ответить, тряпка, я тебя в чёрный список сотрудников пристрою.. Если пришлёшь своих недомужиков сюда или ко мне домой, зарою без похорон.
Дрюня просипел:
— Что ты творишь, Стас? Ты пил?? Полгода же продержался!
— Вот именно, что "продержался". А больше не могу. Не я это. И хватит нудить "пил — не пил".. Задрал ты уже со своим нытьём! Достал меня, понимаешь ты, кругом правильный, как мертвяк, о чём я? Я жить хочу!!

Стас продохнул, вдавив кулак в грудину Дрюни, и продолжил:
— Да, ты помог тормознуться, когда это было необходимо. Но дальше так нельзя. Я хватку теряю, способен ты это уловить?! Я же не на отгрузке стою, кнопку "можно" нажимаю. Я продавец, торгаш, переговорщик на проценте, а не чмошник на ставке! Мне зубы нужны, мясо рвать, я дёснами траву жевать не умею!! Вали, короче, из компании, волшебного пенделя не дожидайся..

Станислав Петрович, зафрахтовавший сегодня только на окрепшем самогоне, выданном за импортную текилу, троих поставщиков, неожиданно рыгнул самым натуральным кактусом, укушенным в бойком детстве на спор. И устало слез с помощника оператора цеха отгрузки Андрея (фамилиё, как и отчество, не прочтёшь на засаленной карточке), трезвого, но побитого, грязного и в наискось продранном ботинке. Не поворачиваясь больше к Андрею, Стас Петрович открыл ящик стола и достал набор щёток для одежды и обуви. Потянулся к кнопке вызова уборщицы, но вдруг прилёг мордой в пол в самом беззащитном положении.

— Ты ещё не знаешь, что мы делаем с отказниками. К тому же пьяными.
— Нэ-э знаму, — неразборчиво, но как-то жалобно и вопросительно сразу провыл Стас в самый ламинат.

— Мы их едим, — просто и спокойно проговорил Дрюня, прижимая Стаса коленями и снимая местную спецовку. Под ней на упругих кольцах мышц, как снаряд гимнастический распирающих уютную маечку-алкоголичку, искрил чистый бейджик.

Серебряная надпись на нём торжественно и длинно провозглашала:
Андрей Викторович Гладышев, заместитель руководителя некоммерческой организации на вольных началах "Как стёклышко".
Боремся за трезвость, навсегда избавляем от любых зависимостей, а ещё помогаем бездомным. Поддержка круглосуточно. Волшебный пендель с необратимым перевоспитанием — по острой необходимости.

Я постоянно участвую в уничтожении артефактов. Обычно задания от грандов — легкотня. Круши от души самые стрёмные изделия! Топчи скользкое недоваренное мыло, лупи молотком торты под толстой коркой, жги полусырую глину до комков глазури! Какое-нибудь лоскутное месиво рви. Тут точно найдётся артефакт — вещь, наделённая тёмной энергией.

Вот и сейчас я ликовал, прям радостно в душе стало от задания! Надо найти и разбить «заколдованную тарелочку». Но только я собрал все тарелки и любые плошки, какие можно записать в тарелки, и открыл окно, как свет заморгал красным. Комната испытаний (кухня в этот раз) потухла.

Как и моё ликование.. Я не учёл два момента. На каком уровне игры нахожусь, уже в гранды пролезая. И насколько уродлив этот огромный сервиз!! Боже, да он просто ублюдочный от слова «блюдце»! Его надо утопить в Лох-Нессе, чтобы монстр всплыл от горя. Потом спился в ближайшем пабе и в школу устроился труды вести..

С тарелками у меня была только одна попытка. Но издевательства над остальной посудой не запрещались. В качестве моральной компенсации я растёр в ступке алхимиков обратно в песок половину сервиза. Сдал на переплавку приборы, заказав себе кольчугу из мелких двузубых вилочек. Крупные блюда с наслаждением метал в стену.

А потом принялся рассматривать тарелки. Интрига росла, потому что чуть не на каждой посудине находилась своя отметина... И чем пристальнее я всматривался, тем больше особенностей замечал. Так я ничего не добьюсь, даже запросив дополнительное время (которое ещё могут и не дать). Решился! Сложил часть одинаково щербатых тарелок в чугунную раковину из непомерного казана — и кухня снова погрузилась в темноту.

Но только на мгновение. Освещение включилось, показав, что кладовка открыта. Я увидел полки со всякой всячиной до потолка и выхватил великаньи щипцы для колки голов. С упором в стену чуть подтащил махину до прикинутой точки, немного развернул и сиганул на гибкие «ложки»... Словно пришвартовался в раковине под очертеневший дрызг корабельных склянок — и мне ничего за это не было!

Вылез из осколков и осмелел. Несколько тарелок без каёмки «насадил» на гоблинские шампуры, не очень старательно отмытые от жирного соуса из пиявок. Ещё сколько-то переколотил с криком «на удачу!», что было воспринято благосклонно. Из той же кладовки выскочили ягоды щипальника кислого, которые растворили пару подброшенных мной тарелок до их полного исчезновения.

Осталось три жалких посудины. Не битых, не колотых, никакой шпатлёвки. Три овальных картинки с сердцем, шитым белыми нитками... (Ого, а вот тут нитки кажутся чёрными! Эту отложим пока.) Сердце сшивает Принцесса в траурной фате и свадебном платье. С дерева за ней смотрит Золотой жук, занявший дупло. Его драгоценная мантия обсижена птенцами и спущена чуть ли не до странной фаты.

Я сравниваю проклятые тарелки, ничего уже не понимая.. И нитки везде белые, показалось мне, что на той они темнее. Не верю ни глазам, ни себе.

Вдруг понимаю — одна тяжелее остальных. Вроде утолщённая чем-то. Изучаю её внимательней и ловлю на себе взгляд Золотого жука, этого магического складеня сокровищ разных существ. Он предупреждающе шевелит заниженными, как у сома, усами и вскидывает трость с ослепительным набалдашником. Птенцы пушистыми шариками падают с мантии, а Принцесса поворачивает голову, откинув фату...

Я роняю тарелку. Под ведьминский визг клыкастой Моры, притворявшейся Принцессой, с осколков падает пульсирующее сердце Принца, свободное от ниток. Я разбиваю об пол последние посудины, автоматом завершая чокнутое задание.

Выхожу наружу из этой психушки. Иду враскачку, но это даже хорошо! Хоть расслаблюсь, представляя себя уже в рейсе. Сколько же фарфора побил, на улице и то конца-края нет кусочкам!
— Вы взяли приз, милейший! — послышалось откуда-то рядом. И тут же в щёку мне упёрся острый холодный клык Моры под жучиными висячими усами...

— Ты убил сервиз, древнейший! — орал усатый кок Жуков, открыв золотую пасть и тыча в меня наугад здоровым кривым осколком. Он трясся, как после «белочки». — Дунда безрукая, салага, мокроштанник!! Я тебя сейчас костылём по всей хребтине перетяну, с паралитика хоть взятки гладки! Ты посуду мыл когда-нибудь, лихо косолапое?! Не бил, а мыл??
Даже вслед мне неслось:
— Не позорь тельняшку! Ссажу дома без возврата, отправлю кашу рисовую на пестике крутить! — («Встать на роллы» в сухопутной кухне в устах матёрого кока означало распоследнюю профессию. Для пропащего человека.) — Этот сервиз флибустьерский царей с адмиралами кормил, а ты весь его — весь!! — на доминошки разложил...

На палубе штормило, и я по нечаянности сунулся в трюм. Там сразу попадало всё, что недавно хватали, а после не увязали и не закрепили как надо. Растерянный и испуганный, я совсем заблудился и нескоро попал в свою каюту-двойку. Где меня уже ждала она...

Я вышел на палубу в шторм. К драгоценной мантии с голубой лентой-перевязью не хватало только треуголки. Но и без неё я, обернувшись сияющей тканью, был хорош! Вот когда воистину радостно в душе, когда всё моё на суше и на море! Алхимики, великаны, гоблины, жуки, людоеды, Мора... Я вам такие сюжетные арки устрою, что новых грандов не будет ещё долго.

— Вы мне нравитесь, юноша! А значит, понравитесь и Принцессе, мой Принц, — надо мной склонился человек в форме капитана, но в непонятном плаще и с лицом магната Сороса с почему-то знакомой обложки конца 80-х. За ним, почтенно нагнув головы, стояли ряды неизвестных. Лишь в начале были узнаваемые Золотой жук и клыкастая ведьма. И склеенный из кусочков капитан замахнулся и треснул меня в самое сердце. Не кулаком, но настоящим стальным крюком! (Эх, не успели гномы с кольчугой, сейчас бы пригодилась..) Я покатился яблочком по тарелочке, закатившись под дерево, усиженное птенцами. А моё треснувшее сердце куда-то выпрыгнуло из груди... Список артефактов в игре обновился со звуком, знакомым до боли. Мучительной боли, забравшей всю радость из мира навсегда.

Я буду скучным бессердечным взрослым. Женатым, как все, на Море, а не на Принцессе. В кольчуге, которую наращу сам.

В старенькой кают-компании, обклеенной журналами прошлого века, шептались тоже немолодые моряки, встревоженно поглядывая на диван. На юнгу без кровинки в лице.
— В первый раз вижу такой шок от шторма. Пацан чуть не отлетел, почти реанимировать пришлось.
— Да он сразу психовать начал, как свет заморгал. Сервиз весь переколошматил.. Который страшный, с идущими чёрными плащами.
— И с красным сердцем на крюке ещё? Да ублюдская посуда, чистый мрак! Столетняя просто, в этом смысле жаль.
— Посчитал он! Соточку-то к сроку набавь. Или две..
— Девчонка есть у него, не знаешь?
— Не слышал, но вряд ли. Всё в игре сидел какой-то, как помешанный. Разговаривал по ней. Вон, уровни мои в крупах прозвал, дьяволёнок, «гоблинскими шампурами»!

— Выдумщик, значит? Что ж, по молодости простительно, — сказал вошедший человек, со спины и без плаща сильно похожий на капитана.

Коридорчиком на улицу прошла толстая грустная пекарь. От стояния у печей лицо её тоже обожглось, затвердело "аржаным" пряником, который об мостовую не расшибёшь. Застив свет, она бросила через плечо продавщице, запахивая своё громадное пальто на подстёжке из ватина, пожелтевшего до густи топлёного масла:
— И не знаю, чем колево развести, чтоб на помадку чуток отколоть.. Прислали кубом, как лёд.

И ушла, топая вязкими, мармеладно-красными резиновыми ботами.
Продавщица посочувствовала ей одним взглядом и вернулась ко мне. Из-за приятной нежно-голубой формы с подколотой на волосах коронкой она казалась зефирнее, моложавее и гуманоиднее, чем было на деле.
— Выбрали уже представление?
— Да. Мне бисквитный торт со сливками, пожалуйста. Без помадки...

Я забрала стандартный кирпичик "основы" и несколько пакетиков с остальным. Уложила в свой рюкзачок, прикрыв небесно-сахаристым чеком "Торт бисквитный со сливками "Каприз". Представление стандарт ГОСТ 3,14". Ушла, не оглядываясь на пухло-розовую выемку кондитерской, встроенную между гранёно-белой "Молочной" и затянуто-салатовым "Овощным". Под этими вывесками лучше не задерживаться, там вечно концентрата для перегонки белка не хватает. Я лучше в первый снежок сплюну и разотру. Просто так, от дури, ну консерватор я. По собственным представлениям..

Дома на всех заготовила десерт. Распечатала кирпич с колевом: настоящим пока пшеном с уже сомнительными изюмом и цукатами. Будто ноготочками чьими-то немытыми.. Заварила, распарила или просто открыла добавки, реагирующие на воздух. Всё смешала ложкой в форме и "выпекла" торт за минуту.

Другие представления к ужину добавились с курьером в фартуке, вроде слепленным вместе с лицом из горки моркови по-корейски. Морковный разносчик донёс десяток брикетов, готовых к употреблению при снятии упаковки.. Столовое вино отщёлкивалось и вытеснялось водой. Зато чай к воде уже не относился: реакция была взрывоопасной... О чём трещали все средства радиовещания, даже короткие кодированные волны передавали "Внимание, для чаёвников действует сухой закон!", но всё равно на чае люди подрывались каждый день. И только "кофейники" в этом поединке сохраняли спокойствие: жевали свои зёрна с примесями листьев коки и счастливо чернели зубами без смертельных рисков.

Представление о еде закончилось настоящим представлением ужина. Вполне материального, но не вкусного, не пахнущего и бесцветного... Скатёрка-самобранка, буколический экземпляр с забытыми огняно-кумачовыми яблоками, собрала и утилизировала остатки. Затем развернулась обратно, сменив "фрукту", как настроение, на абстракционистские круги (колера мучного червя), которые хотелось накинуть на шею цирковому гусю в далёком прошлом... Без цели сорвать аплодисменты.
Формовочные остатки выносятся с утра для "мусорщиков" в стальных по всем параметрам оценки жилетах. Мусора не существует — это боевые отряды, отвозящие съедобные формы на переотлив...

— Вы о чём-нибудь ещё можете думать, кроме еды? Вы что, хронически недоедаете?
— Я хронически думаю. Кажется, от меня это и требуется?
— Да! Безусловно. Но почему так мрачно?! Колево какое-то вспомнили.. Это блюдо, что на похоронах раздавали?
— Верно. Вспомнилось, задачка чем-то мотивировала. "Представить будущее растущего кластера сытного питания в сегменте "эконом"...

Дамочка-эйчар долго трясла зализанной головкой индоутки, скроив губки смайликом "фи". Цвета, запаха, мнения или другого личного критерия она не имела..

На этом недоумочном собеседовании я даже расслабилась! Только мысли, развёрнутые мной от издёвки над ухищрениями таких "собесов" — вот прямо сейчас, за поздним ужином из коробок, — взяли и окрепли.