Я согласился, потому что мне нужна была тишина.
Я только что вернулся в город после очень плохого года — расставание, потеря работы, пожар, который уничтожил половину моего имущества. Мне пришлось скитаться по диванам знакомых, когда я увидел вакансию. Ночная смена. Частное исследование сна. Опыт не требовался, только базовые навыки ввода данных и умение не спать по ночам. Я подумал, что так смогу отдохнуть от всего, а заодно подкопить денег на жильё, которое не пахнет сыростью и залежалой травкой.
Компания называлась SomnoTech. Я погуглил — информации почти не было. Лишь одна старая статья в университетском медицинском журнале про «экспериментальные методы восстановления при хронических нарушениях сна» и примитивный сайт с формой обратной связи. Здание, куда меня направили, больше походило на офис обанкротившейся страховой конторы, чем на лабораторию. Бежевая коробка без окон, чтобы войти внутрь, нужно было пройти через две запертые двери, которые открывали дистанционно. Внутри всё было тихо и чисто. Без логотипов. Коридоры без эха.
Мне выдали ламинированный пропуск и провели в Наблюдательную №6. Там было узкое окно, стул, три монитора и планшет для заметок. И всё. За стеклом — белые стены с мягкими углами, больничная койка с неподвижной женщиной. Провода по её голове, пульсоксиметр, тонометр, дыхательные трубки. Всё как в каком-нибудь медицинском сериале.
Её звали Марла. Больше мне ничего о ней не сказали.
«Она не в коме, — пояснил ведущий техник, доктор Эллис. — Она спит».
Он ответил: «Сорок два дня».
Тогда я чуть не ушёл сразу. Но платили слишком хорошо, а работа казалась безобидной: вести журнал, отмечать фазы быстрого сна, не заходить в палату.
Они повторяли это вновь и вновь.
Никогда не заходить в палату.
Я спросил, что будет, если она проснётся.
Доктор Эллис слишком долго тянул, прежде чем ответить:
В первую ночь не произошло ничего.
Она лежала неподвижно, показатели были в норме. Раз в пару часов её глаза под веками едва заметно дёргались — обычная фаза быстрого сна. Как-то в полтретьего ночи у неё дёрнулась рука. Я всё записал. Не спал, почти не отрывался от неё взглядом. Сидел, пил отвратительный кофе из автомата и слушал ровное пищание аппаратов, которое не менялось.
На третью смену она пошевелилась.
Совсем чуть-чуть: повернулась на бок, дыхание стало глубже. И тут я заметил странность — аудиопоток, который шёл из её палаты, был… слишком чистым. Вообще без фона. Ни шороха простыней, ничего. Только её дыхание.
Потом она заговорила. Шёпотом.
Никто в SomnoTech о нём не знал. В анкете я указал псевдоним — я так делал регулярно, после нескольких лет подработок, когда не хотел светить настоящее имя. Но то, что сказала Марла, то, что прошептала одними губами, — было моим настоящим именем.
Тем, которым я не пользовался с тех пор, как уехал из родного города.
Я показал запись доктору Эллису.
Он посмотрел дважды, безо всяких эмоций.
«Скорее всего, совпадение, — сказал он. — Мозг во сне проигрывает обрывки воспоминаний. Возможно, она видела вас, когда вы входили».
«Но она спит уже шесть недель».
«Она отзывается. Это хорошо. Продолжайте наблюдать».
Он ушёл, не дав задать другие вопросы.
Следующие пару ночей я пытался убедить себя, что это ничего не значит, простое совпадение. Но она продолжала повторять моё имя. Ночью за ночью. Иногда быстро, иногда медленно. Звука почти не было — только движение губ, снова и снова в одном и том же ритме. Я перестал пить кофе, начал стараться быть максимально собранным на смене.
На 23-й день всё изменилось.
В три часа семь минут ночи Марла села на кровати. Глаза её оставались закрытыми. Она медленно повернула голову к камере в верхнем углу потолка. И, не колеблясь, указала на неё пальцем. На меня.
Я застыл. Перестал дышать. Смотрел, как она держит палец в моей стороне пять долгих секунд, а потом снова ложится.
Я связался с кем-то по рации.
«Она видит вас во сне, — ответил дежурный техник. — Значит, всё идёт по плану».
На следующую ночь меня попросили подписать новые бумаги. Их назвали «Протокол наблюдения. Этап второй».
Большая часть была обычным NDA, но два пункта выделялись:
Наблюдатель не покидает здание до завершения Этапа второго.
Наблюдатель обязан сообщать о любых субъективных переживаниях, включая сны, во время смены или между сменами.
Они хотели, чтобы я вел учёт собственных снов. Я заметил, что по инструкции я не должен вообще спать на смене, но ночной техник только сказал:
На 31-й день Марла начала плакать. Сначала тихо, потом — всё громче, надрывно, горько. При этом показатели не зашкаливали, мозговая активность оставалась в норме. Но звук её рыданий шёл в динамики так, будто она рядом, без всякой электронной обработки. Как будто нас не разделяло стекло и техника.
Я стал спать урывками по два часа. Тело перестало держаться. Я просто не мог больше бодрствовать круглые сутки.
В первую ночь мне снилось, что я стою в коридоре этой лаборатории. Только он казался длиннее, стены — уже, потолок — ниже. В конце коридора — дверь, а за ней шёпот.
Во вторую ночь мне снилось, что Марла сидит на моём месте, там, где обычно сижу я. Пишет что-то. Я пытаюсь заговорить, но она лишь поднимает голову и улыбается. Глаза у неё по-прежнему закрыты.
На третью ночь я видел себя в Наблюдательной, но на мониторах вместо Марлы был я, спящий. А её кровать пустовала.
Я стал записывать все свои сны, каждый мелкий фрагмент. Показал записи доктору Эллису. Он не моргнув сказал:
«Мосту нужен проводник», — был его ответ.
Я перестал задавать вопросы, перестал настаивать. Выбора у меня всё равно не было.
Меня поставили на двойные смены — по восемнадцать часов подряд, потом шесть часов перерыва. Я жил в здании. Меня переселили в какую-то спальню в коридоре, о существовании которого я даже не знал. Возможно, я был слишком уставшим, но когда я попробовал уйти домой после смены, мой пропуск перестал срабатывать, а входная дверь не открылась. Пришлось вернуться в Наблюдательную.
Марла сидела на кровати, закрыв лицо руками, и плакала. Она плакала уже девять дней подряд.
Я почти не ел. Не мог спать. Начал принимать таблетки, которые оставляли рядом с кофемашиной. Они не помогали. У меня расплывалось в глазах, дрожали руки. Каждый раз, когда я смотрел на своё отражение, видел там впалые щёки и тёмные круги под глазами.
Меня там уже не было. Только это кресло и стекло передо мной. Вечный круг: сидеть и смотреть.
Потом Марла открыла глаза. Лишь на мгновение, едва заметно, но они были открыты. Не закатившиеся, а обычные глаза, смотрящие прямо на меня. Она посмотрела в упор, мы встретились взглядами ровно на вдох, и она снова их закрыла.
Я пытался позвать доктора Эллиса, но рация молчала. Свет везде погас. В динамиках оставался только её тихий плач. А потом она снова назвала моё имя.
Мой планшет — пуст. Все записи, все заметки, все описанные сны — исчезли. Я полез за старыми формами в ящик под мониторами. Их не было. Даже подписанных листков. Только сотни чистых листов.
Я глянул на мониторы. Левый был тёмным. Я не замечал этого прежде, но, может, он всегда был таким? Пустой экран без видео и показателей, только одно белое слово на чёрном фоне — моё имя.
Марла указала на него пальцем. И перестала плакать.
Она встала с кровати и подошла к стеклу. Я почувствовал, как всё внутри холодеет, словно кровь стала течь медленнее. Сердце бухало в ушах. Она дотронулась до окна. И впервые динамики уловили не только её дыхание, но и моё.
Я отшатнулся, но отступать было некуда. Дверь была заперта. Марла смотрела на меня сквозь стекло, и её выражение вдруг изменилось. Она нахмурила брови, чуть приоткрыла рот. Я видел, как её губы выводят вопрос.
Вдруг я понял, что сам стою внутри её палаты. Не в Наблюдательной, а там, где лежала она.
Рука моя упиралась в матрас, простыни были холодными. В воздухе стоял запах стерильности. У стены было одно-единственное окно. Ни мониторов, ни проводов. Я оказался по другую сторону стекла, у кровати.
Я посмотрел на пол, и там увидел… себя. Сидящего в кресле наблюдателя, что-то записывающего на планшете. Мои глаза были открыты, но безжизненные. На правом мониторе показывались показатели, но они принадлежали не Марле, а мне — моё дыхание, моё сердцебиение.
А левый монитор по-прежнему был тёмным.
Марла стояла в Наблюдательной, у окна, и указывала на меня. Её губы шевелились вновь и вновь, но теперь она говорила не моё имя. Я не понимал, что это. Я хотел подняться, коснуться её. Но не мог пошевелиться.
Она сделала шаг назад и повернулась к двери. Я услышал, как та открывается. В палату вошёл кто-то ещё, но я не видел, кто именно. Марла сказала что-то и вышла. Звук шёл через динамики, и я различил новые шаги — более тяжёлые, волочащиеся. А потом раздался новый голос. Не её. Мой.
Я попытался закричать, но аудиопоток оборвался.
Когда я снова очнулся, в Наблюдательной царила темнота. Тишина была оглушающей, словно здание пустовало годами.
Я отбросил одеяло. Ноги едва держали. Во рту стоял привкус меди. Я встал, стараясь не упасть. Воздух был ледяным; моё дыхание заворачивалось облачками. Окно показалось полностью чёрным, как будто не было света ни там, ни здесь.
Но, опустив взгляд, я увидел, что стою не на полу, а на стекле.
И по другую сторону я заметил другую девушку в том же кресле.
Только она не глядела снизу вверх. Она смотрела прямо на меня, будто мы существовали в перпендикулярных пространствах. Словно для неё мы находились на одном уровне, хоть нас разделяла эта странная преграда.
Я опустился на колени, прижал ладони к стеклу.
Она смотрела на меня — бледная, дрожащая, с глазами, полными ужаса, будто не понимала, что перед ней. И в её лице я заметил себя, но знал, что это не я.
Потому что за её спиной, в дальнем углу тёмной комнаты, стояла фигура.
Это был я. Тот самый «я», что обычно сидел в кресле. Его глаза были открыты, и на лице застывала улыбка. На коленях у него лежал пустой планшет, ожидающий, когда в него что-то впишут.
Прошло четыре месяца с тех пор, как я пришёл в SomnoTech. Я не сплю уже три из них. Я записал всё это. Не знаю, в который уже раз. И не знаю, что из этого по-настоящему произошло.
Девушка в кресле больше не смотрит на меня. Она перестала плакать и шевелиться. Она превращается в нечто иное — в ту, другую, улыбающуюся в темноте, что ждёт своего часа.
Я не хочу знать, что будет дальше. Думаю, никто не хочет. Но это неважно. Важно лишь то, чего хочет оно. А оно уже совсем близко. Я слышу его в стенах, ощущаю под кожей, вижу в отражении.
И когда это произойдёт, останется последний шаг. Финальный этап.
Это не сон. Даже не кошмар.
Это то, что ждёт нас после.
Просто ещё не осознали этого.
Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit
