Притча + Сказка

Слон в панике размахивал хоботом, пытаясь сбросить её с себя, но тут почувствовал, как она схватила его хобот и резко дёрнула.

Острая боль пронзила слона. Обернувшись, он увидел, как обезьяна корчится от смеха, размахивая в воздухе… его хоботом.

Ужас обрушился на него волной.

Обезьяны хохотали, подпрыгивали вокруг, передавали друг другу его драгоценный хобот, как игрушку. Боль была оглушающей, но страх оказался сильнее. Слон взвыл и, больше не думая, бросился прочь, слепо несясь через заросли, прочь от леса, от боли, от хохочущих обезьян. В голове гремела только одна мысль: "Мой хобот!.. Мой хобот!"

Он мчался, спотыкаясь, цепляясь за кусты, едва не натыкаясь на деревья. Кровь стекала по его лицу, капала на землю.

Наконец, когда силы были на исходе, слон выбежал на знакомую равнину. Там паслось стадо. Его стадо.

Соплеменники увидели его и пришли в ужас. Матери прикрывали своих детёнышей, старшие слоны тревожно трубили. Один из них, старый вожак, шагнул ближе и заглянул ему в глаза:

— Что случилось с тобой, сынок?

Слон тяжело дышал, дрожал, не мог говорить. Ему не нужно было объяснять — все видели, что с ним случилось.

— Ты ходил в лес, да? — продолжил вожак.

Слон медленно кивнул.

В каменной тишине старый слон закрыл глаза и тяжело вздохнул. Потом сказал:

— Ты больше не тот, кем был.

Все видели, что слон не такой, как прежде. Но никто не знал, что делать. Он сам этого не знал. Он пытался жить, как раньше, но без хобота это оказалось невозможно.

Он не мог нормально добывать пищу. Не мог пить — приходилось становиться на колени и пытаться всасывать воду ртом. Это выглядело жалко.

Однажды он попробовал напасть на леопарда, который подкрался к детёнышу. По привычке он выставил вперёд обломки, но бивней больше не было. Раньше слон мог бы схватить его хоботом и отбросить, но теперь… Теперь ему просто вонзили зубы в шею.

Слон взревел, с трудом стряхнул хищника, но леопард уже понял, что перед ним слабак. Он оскалился, готовый к новой атаке…

Но вдруг на него набросились другие слоны и прогнали.

В стаде начали перешёптываться: "Этот слон теперь никчёмный. Если он не может защитить даже себя, зачем он нам?"

Слон услышал их. Но сделать ничего не мог.

Стадо оставило его.

Медленно, но верно он ослабевал. Он ещё пытался что-то придумать, но ума не хватало. Голова гудела от боли и голода.

Однажды он упал и понял, что уже не встанет.

И в этот момент он вспомнил, с чего всё началось.

Как он гордился своими бивнями.

Как он любил свой хобот.

Как считал, что он неуязвим.

И как он сам погубил себя своим упрямством.

Он закрыл глаза.

И уже не открыл.

Да, слон умер. Но история о нём осталась жить.

Каждый слон в стаде знал рассказ о глупом слоне, который думал, что силён, но лишился всего, отправившись в лес.

Эта история передавалась из поколения в поколение. Она звучала как предостережение: "Если пойдёшь в лес – потеряешь всё".

Но странная вещь случалась снова и снова: среди слонов всегда находился один, который не верил в предание.

Он говорил:

— Этот слон был слаб. Этот слон был глуп. Но я – другой. У меня самые крепкие бивни. У меня самый сильный хобот. Обезьяны мне не страшны!

И он уходил в лес.

И всегда происходило одно и то же.

Через какое-то время стадо замечало, что этот слон не вернулся.

Иногда слышались отдалённые крики.

Иногда вообще не было звуков.

Но никогда, ни разу ушедший не возвращался обратно.

И каждый раз стадо собиралось, вспоминало древнюю историю, вздыхало и качало головами.

— Очередной глупец, — говорили старые слоны.

— Почему они такие? — спрашивали слонята.

Старый вожак отвечал:

— Потому что всегда найдётся тот, кто думает, что он особенный.

Так проходили годы, десятилетия, столетия.

А обезьяны в лесу всё смеялись.

- Так и знал, что тебя тут найду. – в дальнем конце склада, возле подъемных ворот, предназначавшихся для погрузочно-разгрузочных работ, сидел Сел и лениво почесывал за ухом. – Забыл сказать совсем, потому вернулся -  за стариками приходят раз в неделю, по четвергам обычно. Так что ты это учти, если что. И, кстати, ты с местными консервами поаккуратнее будь, я как-то разгрыз парочку, так потом три дня животом мучился…

- Магазин, я так понял, не функционирует? А эти как же – старики? Где еду берут? – решил восполнить пробелы в знаниях Димка.

- А им так же раз в неделю привозят. Продукты привозят, а людей увозят. В каждом доме есть старшие, вот они и распределяют, ну и мы помогаем, конечно. А вообще они из домов и не выходят никогда, почти. Так, редко, кто-нибудь выбредет по старой памяти, так их обычно тут же и загоняют… - Сел как-то грустно встряхнул лохматой головой – Ну я иногда даю подольше погулять… Жалко их. Ладно, пора мне – еще дел полно. В общем, ты все понял?

Пес еще раз почесал за ухом, сладко зевнул, и исчез в узкой щели под воротами.

- Все, блин, понял… Ага. Как тут не понять! – Димка недовольно шлепнул себя руками по бедрам, и принялся искать приемлемый выход из своего временного пыльного прибежища.

Обойдя весь магазин и ничего не подходящего найдя, кроме той щели через которую чудом проник огромный Сел, и окна, через которое он сам вчера влез, Димка принялся стаскивать к окну различный хлам, чтобы можно было свободно вылезти. Вскоре внушительных размеров возвышенность была организована и полумрак складского помещения остался позади. О нем напоминала только предусмотрительно прихваченная банка консервов – на черный день.

Во дворе все было по-прежнему. Только вместо Села в середине возлежал другой пес – поменьше и потемнее, вернее это была еще куча шерсти, так как никаких признаков жизни подано пока не было. Только блеснул коротко один глаз и сразу исчез. А может Димке это просто показалось.

Не спуская глаз с пса, он осторожно прошел мимо и вышел на улицу. Тут тоже ничего не изменилось – все те же серые стены, то же серое небо, те же лица стариков в окнах и тот же ветер. Разве что расположение шерстяных куч было иным. Димка попытался припомнить так ли вчера лежали псы-стражники, но тут же прогнал от себя эти мысли как вредные и несвоевременные – нужно было искать выход.

Ему всегда лучше думалось на ходу, и он не спеша побрел вдоль улицы, разгоняя в голове мыслительный процесс. Нужно было все вспомнить еще раз, причем в мельчайших подробностях – любая из них могла быть ключом к разгадке, а значит и к его пути назад, в его такую нормальную жизнь. Не зря говорят – все познается в сравнении. Плохо только то, что никто не верит на слово, и осознают это все обычно уже изрядно сравнив всякое. Причем обычно сравнения эти, как правило, оказываются не со знаком плюс.

Нужны были детали. Димка вспоминал… Ему помнилось, как, волнуясь и потея, шел к Дому культуры, причем старался выбирать дорогу с меньшим количеством фонарей – он почему-то очень стыдился своей радости, и боялся, что при свете она куда-нибудь испариться. Нина пришла одна - издалека заметив его и помахав ему рукой. Она не почти не улыбалась и выглядела немного озабоченной. Обменявшись парой дежурных, ничего не значащих фраз, которые выпадали из Димки как металлический лом, он прошли к крыльцу, на котором уже в полном составе развлекалась вся компания Нины. Она его со всеми познакомила, он крепко пожал руку парням и нежно – девушкам, от чего они захихикали. Нина при этом как-то слегка нахмурилась, но Димка не придал этому никакого значения. Потом они танцевали, а он привычно стоял у стены, и так же привычно наблюдал за ней. Он смеялась, о чем-то общалась с друзьями и подругами, пытаясь перекричать грохочущую из колонок музыку. Слова слабо долетали до него, но иногда он мог понять о чем они говорят, сопоставив обрывки звуков, выражение лиц, движение губ и еще какие-то подсознательные факторы. Вот парни договорились выйти покурить, вот девушки собрались в дамскую комнату, а вот они смеются над анекдотом, а вот… Это же Женя - Нинин сосед. Он предлагает ей потанцевать…с ним…с Димкой. Да, это совершенно точно, они даже дружно посмотрели на него – Женя озорно и весело, а Нина как-то растерянно и холодно. Но вот она кивнула, нервно улыбнулась Жене, а потом и Димке, и побежала танцевать. Димка помнил эту улыбку… Тогда он ничего такого не заметил, но теперь точно понимал, что в улыбке этой не было ни дружбы, ни любви, ни радости, в ней была только злость. Даже, наверное, ненависть. Это было больно. Боль и стыд просто выжигали его изнутри, но зато многое становилось на свои места – некоторая зажатость и скованность Нины во время танца была не волнением, а напряженным раздражением, ее нежелание смотреть ему в лицо было не стеснительностью, а брезгливостью, ее взгляд в конце танца был наполнен не чувственной тревогой, а ненавистью… Она. Его. Ненавидела. Ей пришлось все это сделать. Она не хотела, но ей пришлось, ее заставили. Она же сказала, что проспорила… Ей было противно и неприятно, и этот танец, и тот поцелуй стали последней каплей, последним шагом к ненависти. И когда он подошел, чтобы ее еще раз пригласить, то вся эта ненависть огромным цунами накрыла его. Нина его прокляла. Он понял это сейчас со всей ясностью. Понял, как и то, что, вот…вот она - точка отсчета!

Димка встал как вкопанный. От осознания того, что он смог докопаться до причин, а и еще больше от всей ужасной простоты и некоторой пошлости произошедшего, его всего обдало холодным потом.

- Блин… Из-за такой фигни… Как-же это все тупо… Из-за нелепых детских поступков мир катится в тартарары! И я тоже хорош! Как ослеп, честное слово! Можно подумать свет на ней клином сошелся. - Димке снова начало казаться, что он сейчас упадет в обморок, и ему немалых усилий стоило взять себя в руки без гипноза Села. В этом ему очень помогло то, что он вспомнил какой был день недели.

- Блин, четверг же сегодня! – он подскочил и заметался по улице. – А если они ее увезут сейчас?! Мне же, получается, найти ее теперь надо. Надо чтоб она проклятье сняла. Кто вообще их забирает-то?! Нет же никого… - Димка даже возмущенно всплеснул руками, выражая свое недовольство, и как раз в этот момент из-за угла вырулил большой автобус, в каких обычно возили иностранных туристов.

Автобус был белоснежный и резко контрастировал с окружающей серостью и запущенностью. Еще большего контраста добавляла музыка, доносящаяся из больших динамиков под крышей – это были старинные песни сороковых-пятидесятых годов двадцатого века, видимо призванных как-то положительно воздействовать на стариков. Автобус проехал мимо, и Димка заметил, что в салоне уже сидят несколько старичков, которые дружно подпевали ретро композициям - им явно нравилось.

- Это ж моя улица… Нина же тоже тут живет! – почти крикнул Димка и бегом бросился за удаляющимся автобусом.

Догнал он его рядом со своим домом, когда он остановился, а из ближайших подъездов начали выходить, под контролем лохматых собак, очередные старики. Димка стал искать среди собак Села, в надежде на его помощь. Но вокруг были только незнакомые псы, непонимающе не него косившиеся. Старики, между тем, выходили и, поддавшись музыкальной магии, тут же начинали пританцовывать по дороге в автобус.

Из подъезда Нины так же вышли 3 старичка и 5 старушек, все они были как будто на одно лицо, словно близнецы – одинаковые сморщенные лица, одинаково сухие тела, одинаково заношенная стариковская одежда. Димка всматривался в лица старух, пытаясь уловить так хорошо ему знакомые черты, но не мог. Звучала музыка, старики танцевали и исчезали один за другим в автобусе, а Димка все не мог понять - что же ему делать. Его начинал одолевать ужас. Он боялся, что среди этих старух есть Нина, и он ее никогда не узнает. А значит ее сейчас увезут, оставив Димку навсегда в этом сошедшем с ума мире, ставшем таковым по его вине, и где он превратится в такого же старика, а потом пойдет на выжимку для лекарства, спасающего тех кому повезло больше.

- Крутая песня вообще! – донеслось, вдруг, до Димкиного слуха.

Это прошамкала одна из старух, задержавшаяся у автобусных дверей. Зазвучала новая песня, кажется она называлась «Случайный вальс», и ей захотелось еще потанцевать. Димка видел, как к старухе двинулся один из псов с твердым намерением загнать бунтарку в транспорт, и бросился ему наперерез.

- Нина! – как будто не своим голосом закричал он. – Нина, подожди! Песик, как тебя там, не загоняй ее, пожалуйста! Я Села знаю! – продолжая кричать, Димка на бегу бросил псу под ноги свою банку консервов. Пес остановился и испуганно посмотрел сначала на него, потом на банку, и, накрыв ее лапой, облизнулся. Старуха прервала свой танец и завертела головой, пытаясь понять кто и откуда ее завет.

- Нина! – старуха наконец смогла определить источник звука и повернулась к нему, как раз тогда, когда он подхватил ее и закружил в танце.

- Нина! Потанцуем? – старуха, сначала испугавшаяся, вдруг заулыбалась всем своим беззубым ртом и радостно проскрипела. – Димка! Узнала тебя. Ждала все. Прощения просить хотела. Спасибо тебе…

Из глаз старухи потекли слезы, и уже она ничего больше не могла говорить. Только мелко тряслась. В такт ей заплакал и Димка. Остановившиеся вокруг старики и собак-стражи недоуменно смотрели на развивающуюся на их глазах картину - на плачущую старуху, похожую на тысячи других, на обнимавшего ее и тоже плачущего молодого парня, каковых тут не видели уже много лет, на то как этот парень исчез, а все вокруг начало стремительно меняться, превращая их город и их самих в тех, кем они когда-то были, но совсем позабыли об этом.

- А он молодец, все хорошо сделал. – сказал немолодой уже на вид, но очень крепкий мужчина, стоящий на крыше того самого магазина где устраивался на ночлег Димка, и обращаясь к огромному лохматому псу, сидящему у его ног – Прямо как ты и говорил, Сел.

- Конечно, разве я тебя хоть раз обманывал? – человек поморщился, но это нисколько не портило его суровое, но в то же время доброе лицо, обрамленное красивой седоватой бородой.

- Перестань, какой обман? Просто ты же тоже можешь ошибаться.

- Могу. Но пока еще не ошибался.

- Балуешь ты их, Селафиил. Иногда мне кажется - совсем зря.

- Ты просто слишком строг к ним. Как настоящий любящий Отец. И в этом твоя правда. Но ведь ты же сам хочешь, чтобы я их баловал…

- А в этом твоя правда… Ладно, пора. Что ты там рассказывал про девочку из той семьи? Кажется, трудно ей пришлось?

- Да, нелегко. Но, я уверен, она справится.

-Ты, кстати, долго в этом обличии планируешь находиться?

-Не знаю, я привык уже. Все лучше чем в прошлый раз – до сих пор рыбой пахну.

-Не напоминай…

Димка тоже чуял. Он вообще уже ощущал себя не совсем Димкой, а кем-то иным. Просто этот иной очень хорошо знал того Димку и, почему-то обладал его мыслями и воспоминаниями.

- Фу ты, черт… - еле слышно, одними губами чертыхнулся Димка - Лезет вечно в башку всякая ерунда...

Он даже головой тряхнул. Ерунда немного отступила, но совсем, конечно же, никуда не делась. Как, впрочем, и всегда.

Димка двинулся вдоль по улице. По его родной улице Есенина, на которой он прожил все свои 20 счастливых лет. Родной она была теперь только по названию и, видимо, по географическому положению. На уровне чувств же это совершенно не ощущалось. Димка вздохнул… При мысли обо всем этом ему стало как-то совсем не весело. Нет, он не подвергся безотчетной пожирающей тоске, и даже прошедшие года его были безусловно счастливыми... Но с небольшой поправкой - ровно до вчерашнего дня, а вернее вечера. Этот вечер был последним, что он помнил.

А потом он оказался здесь – в этом знакомом чужом городе. Димка поморщился от неприятных мыслей и воспоминаний, причиняющих почти физическую боль, и от старания припомнить все подробности вчерашнего вечера. Почему-то он был почти уверен, что причина столь разительных перемен, произошедших с ним и городом, кроется именно там – в этих подробностях.

Вчера была суббота, а значит – музыка, танцы, дискотека. Димка долго ее ждал. Не просто субботы конечно, она-то каждую неделю наступала, а именно этой субботы. СУББОТЫ - как он мысленно ее у себя в голове обозначал, отчего-то стыдясь этого. И суббота эта, в общем, была самая обычная, летняя. Вторая суббота июля - если быть точным (Димка даже сам не понимал зачем ему понадобилась эта точность). Но было в ней и еще что-то – то, что кардинальным и самым непоправимым образом отличало ее от любой другой субботы на Земле или же любой другой планете. Впрочем, имя этому чему-то (а вернее кому-то) было вполне себе известно - Нина. Если быть точным, то только для Димки она была Нина, для всех же остальных - Нинка, Нинон, Нинель, ну или просто Калачева. Была она Димкиной однокашницей, жила в соседнем с Димкой подъезде и слыла самой красивой, и поэтому самой недоступной девочкой в округе. Всегда и для всех. Ну и само собой для Димки, который никогда не отличался красотой, остроумием или мужественностью - всеми теми качествами, которые так ценила Нина. Вернее, так казалось Димке, конечно же не имевшего не малейшего понятия о том, что на самом деле ценила или любила его возлюбленная. А это была именно она. Хотя ведал об этом только сам Димка. Да и то таким странным и непостижимым образом, столь свойственным всем тайно влюбленным, что он даже самому себе боялся в этом признаться до помутнения в глазах.

А признаться очень хотелось. Да не просто абы как, а так чтоб как-то по-особенному, решительно. Но, в то же время, небрежно - как бы мимоходом, сохраняя свое мужское достоинство и тем самым отрезая у нее все возможные пути к отступлению. Ведь всем же известно еще издавна - чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей. Классика.

Тут Димка сбился с мысли и усиленно принялся вспоминать, копаясь в глубинах своей, вдруг, обмельчавшей памяти - кто же из великих, и по какому поводу, произвел на свет эту глубокомысленную и столь точную, даже сквозь века, фразу. С ним такое часто бывало - уж как привяжется что-то, то никакого покоя не даст.

Пейзаж вокруг, меж тем, неуловимо изменился. Погруженный в воспоминания, Димка сначала совсем перестал обращать внимание на происходящее вокруг. Потом, немного выбитый из стройного течения мыслей, начал смутно, боковым зрением, улавливать какое-то движение в окнах домов по обе стороны улицы. Отбросив пока изречения позабытых великих, Димка резко остановился и закрутил головой по сторонам.

-... тем больше нравимся... – остаточно пробормотал Димка озираясь. Открывшееся его взору зрелище немало удивило и еще больше напугало его. Особенно если учесть неожиданный контраст между только что совершенно, вроде бы, пустым городом с гуляющим в закоулках ветром, и тем, что он увидел. А увидел он следующее - в каждом, с небольшими исключениями, окне каждого из домов по пути его следования виднелось лицо. Это были мужские и женские лица, в головных уборах и непокрытые, лысые и с нелепыми прическами, в очках и без… Объединяло их всех только одно - все они принадлежали старикам. Сморщенные морщинистые лики, потемневшие от времени - они выглядывали через грязные стекла, через пробоины в разбитых окнах, закрываясь руками от ветра, вытягивали шеи поверх подушек и тряпья, служившего в них утепляющими пробками. Их полинялые глаза следили за одиноким путником без всякого выражения, но с упорством любопытствующего обывателя. Когда Димка отходил от дома достаточно далеко, они приникали к стеклам, выкручивая шеи, стараясь подольше продлить наблюдение, но больше никаких действий не предпринимали.

Димка нервно оглянулся, решив проверить не вздумалось ли кому-то из этих жутких стариков выйти на улицу, повинуясь каким-нибудь своим неясным мотивам. Шутка ли - целая улица одних стариков, неотступно следящих за ним, будто бы за вторгшимся на их территорию чужаком, и, казалось, обдумывавших план дальнейших, возможно агрессивных, действий.

Опасения оказались напрасными - никто не вышел, но зато Димка заметил, то тут то там лежащие вдоль улицы огромные кучи белой или черной шерсти, похожей на собачью, которые он раньше не замечал. Кто и почему свалил здесь шерсть оставалось загадкой, но она была еще одним новшеством в пейзаже, отчего тоже немного пугала.

- Что за чертовщина… Сплю я может... - Димка уже практически вслух проговаривал свои мысли. - Что-то с городом стало, старики эти, шерсть... Они массово тут носки, что ли, вяжут?.. Смотрят, жуткие... Надо куда-нибудь спрятаться, подальше от них - обмозговать эту «гоголевщину».

Димка приметил чуть в стороне небольшой закоулок - в его, в нормальном городе там был задний двор супермаркета, поэтому окон, из которых за ним можно было бы наблюдать, там не было. Зато там была здоровенная шерстяная куча, раза в полтора больше обычных, на которой он тут же решил расположиться - передохнуть и все хорошенько обдумать.

- Жуть, блин, жуткая. - ежился Димка, поудобнее устраиваясь на куче шерсти, которая неожиданно оказалась довольно жесткой, но на удивление теплой - Зато не замерзну...

Пушкин это, в общем. – с ходу продолжил свои размышления Димка. – Как сразу только не вспомнил… Позорище. Вертелся, ведь, на языке Александр Сергеевич... Эх... Ладно. О чем это я…

Так вот, СУББОТА. Именно на этот день Нина назначила Димке свидание на дискотеке. Сама. Вот просто позвонила и назначила. Нет, Димка сначала, конечно же, не поверил – решил, что кто-то шутки с ним шутит. Но голос был точно ее, четко узнаваемый даже по телефону. Могла шутку с ним сыграть и сама Нина, но Димка решительно не мог представить зачем бы ей это могло понадобиться, и чем бы он ей так насолил, что к нему бы потребовалось применять такую жестокость, которую он, не факт, что сумел бы нормально перенести. Не зверь же она дикий. Ну и телефона она его никогда не знала. Да что телефона - она его самого-то никогда не замечала. Зачем ей узнавать телефон совершенно ненужного ей человека? Ради какой-то нелепой шутки? Да ладно... В общем правда ли он так думал, или же успешно себя в этом убедил, но Димка поверил в искренность своей избранницы. Ну а потом, захлестнувшая его с ног до головы, радость от осознания этого факта напрочь лишила его способности к рациональному мышлению.

Ну конечно же в субботу он был на месте! Минута в минуту. Пришел он, вернее, за полтора часа - так как никак не мог усидеть дома в такой день, и дожидался счастливого часа за углом ДК.

Зазноба пришла вовремя, и особой радости встрече с милым она не выказала. Но была достаточно весела и игрива, поэтому Димка с удовольствием списал эту странную холодность на волнительность момента. Они вместе вошли внутрь, подошли к компании, с которой обычно тусовалась Нина, там она мельком его всем представила, после чего все они пошли танцевать. Димка же остался у стены, сославшись на больную ногу - танцевать он стеснялся, так как думал, что не умеет. Хотя на самом деле, как обычно это бывает у людей его склада характера, просто не пробовал. Потом был белый танец. Димка напрягся до дрожи в руках, покрылся мурашками вперемешку с холодным потом, и думал, что упадет в обморок, когда Нина подошла к нему, приглашая его на «медляк» с ее обычным и любимым выражением: «Пошли? Крутая песня вообще».

Большего он и желать не смел. Поэтому ему на миг показалось, что он вовсе умер, когда во время танца Нина взяла и поцеловала его в губы. Димка не помнил, как закончился танец, не помнил, как его партнерша быстро ретировалась в уборную, не видел ее хохочущих друзей - он был счастлив.

Не зря говорят, что чем выше поднимаешься, тем больнее падать. Димка это всё ощутил на своей шкуре. А уронил его с высоты тот же самый человек, что и поднял. Произошло это в тот момент, когда Димка, очнувшись от своего счастливого забытья, подошел к снова щебечущей среди своих товарок Нине, чтобы пригласить ее на очередной «медляк». Он тихо улыбался немного в сторону по своей привычке, ожидая радостного согласия, но получил вместо него только хохот в лицо.

- Ты чего, п-придурок?! - с жутко искаженным от злобы лицом и даже немного заикаясь, закричала на него Нина - Совсем офигел?! Ты чего себе там возомнил, козел?!!

Димка и Нина как-то незаметно оказались в плотном кругу ее хохочущих друзей, которые все время отталкивали пытавшегося ретироваться и ничего не понимающего Димку. Им овладела паника. Нина же продолжала кричать, наступая на него, и в тоже время постоянно отталкивая.

- Решил, что я гулять с тобой буду что ли?! Выплясывать тут, да?! С тобой?! Ты же кретин! Я тебя проспорила просто! Вот это вот все – проспорила! Дебил!!! - Нина внезапно перестала кричать и истерически расхохоталась, показывая пальцем на Димку.

Вообще вся эта картина, происходившая на глазах у всех, и сдобренная ухающими в зале колонками, имела вид достаточно инфернальный. Для Димки же это было сродни падению неба на землю с обязательным попаданием его между ними. Он, метавшийся в кругу своих мучителей как загнанный зверь, вдруг замер озираясь, и вдруг, с неведомо откуда взявшейся силой, бросился в сторону самого слабого звена этого круга – маленькой Ленки, разорвал его и, с каким-то полурыком-полурыданием, бросился прочь.

С этого момента он не помнил практически ничего. Он не помнил, как выбежал через толпящихся в фойе дома культуры людей, как бросился в темноту парка и, распугивая малолеток, пробежал по кустам, как чуть не упал в пруд, не заметив в темноте его загаженного берега. Не помнил, как наткнулся на каких-то гопников и ему пришлось уходить еще и от них. Не помнил, как добрался до дома.

Осознавать себя он начал только в собственной комнате, где, забившись под одеяло прямо в уличной одежде, сквозь зубы повторял одно и то же: «За что? За что? За что?...» Потом он вскочил и заметался по комнате, колотя себя кулаком по голове. По лицу его текли слезы, смешиваясь с какой-то грязью, неведомо как оказавшейся на его лице.

Проведя за таким занятием около часа, Димка, вдруг, резко остановился, и совершенно спокойным голосом произнес, обращаясь то ли к самому себе, то ли к кому-то находящемуся сейчас вне зоны видимости, но обязательно его слышащему:

- За что она так? За что так со мной? А? Я же... За что?..

Снова издав свой полурык, Димка бросился лицом в подушку и зарыдал, периодически проталкивая сквозь рыдания жестокую мантру: «Лучше бы я сдох...сдох...сдох...». Забылся он только под утро.

А утром проснулся здесь - в этом до боли знакомом, и до боли чужом городе.

- Ясно... - пробормотал Димка, очнувшись от воспоминаний.

Ему, конечно, ничего не было ясно. Это было сказано просто для того, чтобы что-то сказать - обозначить себя в реальном мире, отличить его от путешествий по памяти. Хотя в реальности происходящего сейчас Димка сомневался все больше.

- Сплю я, может, все-таки... От стресса сниться всякое... - Димка усиленно затряс головой и даже ущипнул себя. Но легче не стало - он не спал, а события вчерашнего вечера продолжали оставаться фактом.

- Неужели это правда?.. Неужели она так могла со мной поступить?..

- А ты сомневался, что ли? – по началу Димка решил, что он опять впал в задумчивость и это прозвучало у него в голове, как внутренний голос.

- И ничего не внутренний. Наоборот. Это я говорю.

Осознав, что это все же не его личная беседа с самим собой, а реальный голос, источник которого не позволило определить тесное закрытое пространство заднего двора, Димка даже подпрыгнул на своей шерстяной куче. В ответ куча как-то странно завибрировала.

- Поаккуратнее, ну! – несколько возмущенно произнес в свою очередь голос – И так тяжело. Совесть имей!

Поняв, что звук идет от этой самой кучи, на которой он сидел, Димка вскрикнул и, размахивая руками, отскочил за так удачно оказавшийся рядом мусорный бак. Откуда тут же опасливо выглянул.

- Спасибо. – буркнула куча и зевнула. – Испугался?

Димка утвердительно моргнул. В куче в ответ появились два черных маслянистых глаза и тоже моргнули.

- Будем знакомы - я Сел. – куча моргнула еще раз. – А ты Димка, знаю.

Димка скрылся за баком, и принялся усиленно тереть руками глаза и лицо, в тщетном желании выгнать из головы пугающие видения.

- Не поможет. Я реальнее тебя тут. Это мне надо лапами себя натирать, но я же держусь. Выходи. Не съем. Хотя… - послышался зевок. – От еды не отказался бы.

Затаившись на время в поисках подходящего плана действий в столь нестандартной ситуации, и не найдя его, Димка собрал всю смелость в кулак, набрал побольше воздуха в грудь, и выскочил из-за бака - будто с большой глубины. Кучи на месте уже не было. Вместо нее там стоял огромный лохматый пёс и пристально смотрел на него.

- Не признал? Все бока мне отсидел. Эх и костляв же ты, братец. Питаешься что ли плохо?

Решительное появление Димки было лишь первой фазой его плана побыстрее отсюда убраться, за которым должно было воспоследовать паническое бегство. Но на дороге стоял этот пёс, и проскочить мимо него не было никакой возможности - настолько он был огромен. Более того, этот пес раскрывал свою розовую зубастую пасть и совершенно понятно и четко произносил слова, единственно с некоторым…собачьим акцентом, в котором явно улавливался лай.

- Ну чего вылупился? Говорящих собак не видал? – Димка качнул головой в одну сторону.

- Да знаю я. Шучу. Вижу, что не понимаешь ничего. Спрашивай. Все расскажу, что смогу.

- Ты…говоришь? – только и смог выдавить из себя Димка после минутной паузы.

- Нет. – рыкнул пес.

- А как же тогда?.. - Димка от свалившихся на него потрясений позабыл все слова и попытался компенсировать их жестами.

- Да уж… - пес устало прикрыл глаза – Очнись уже, чудак! Конечно говорю – как это еще можно назвать?

Димка пожал плечами и открыл рот для нового вопроса, но сформировавшаяся, вроде, в мозгу мысль, никак не желала укладываться в речевой аппарат.

- Заклинило. – цокнул языком пес. - Хорошо, я сам. Ты хочешь узнать, как ты здесь оказался? – Димка кивнул –Хорошо. И чтобы ускорить процесс, сразу скажу – да я читаю мысли… Иногда. А оказался ты тут очень просто – как и хотел.

Димка непонимающе выпучил глаза, хотя они и так уже находились на грани выпадения.

- Ну чего ты? Хотел же сдохнуть?

Тут Димка испугался настолько, что наконец-то пришел в себя, обретая дар речи:

- Я умер что ли?!

- Ну, технически, да. Хотя это сложный вопрос. Но для простоты изъяснения примем что да - умер.

- Призрак что ли я?

- Ну, технически, нет. Хотя это слож…

- Перестань, я понял. Это, типа, рай, или ад, или что там еще? Чистилище?

- Да нет. Это все та же Земля наша грешная. Но только после того как ты умер.

- В смысле? – Димка как-то подозрительно резко начал трезво думать, что его смутно тревожило и от этого - раздражало.

- Гипноз помог, не переживай. – махнул лапой пес. - Надоело ждать пока ты очухаешься. А смысл самый прямой – ты помер много лет назад, а это тот самый город где ты и жил. Ну и где помер. Вон в той квартире, помнишь? Твоя же? И нет - это не другое измерение. То же самое, твое.

- Ладно… Оставим это пока… А почему все такое…странное? И ты тоже откуда такой?

- Я по порядку, хорошо? Примерно лет через 5 после твоей смерти произошло то, что изменило мир. В Антарктиде, в глубине льдов обнаружили неизвестную доселе бактерию. Тут же принялись ее изучать, конечно. В ходе изучений выяснилось, что она выделяет некий особый токсин, который чудеснейшим образом воздействует на мозг, полностью открывая его возможности и даже увеличивая. Ну при умелом подходе, конечно. Это было революционное открытие. Тут же были открыты лекарства от всех неизлечимых болезней, выведены уникальные сорта растений, люди научились регенерировать любые клетки, решилась проблема голода и много-много чего еще. И все бы было хорошо, если бы не одно НО. Был один побочный эффект – токсин вместе с мозгом запускал и механизм старения на ускоренной скорости.

- Насколько ускоренной? – Димка слушал все еще сомневаясь в объективности реальности и поэтому иногда себя пощипывая в кармане за ногу.

- Ну человек из молодого двадцатилетнего юноши превращается в глубокого старика примерно за 1,5-2 года. Бывает по-разному, в зависимости личных, так сказать, особенностей, но всегда где-то в этих пределах.

- Двадцатилетнего? Это ты случайный возраст сейчас назвал?

- Нет. «Побочка» реализовывалась только у людей примерно начиная с этого возраста. Плюс-минус год. Опять же в зависимости от личных особенностей.

- А те, кто младше?

- Ничего. Жили себе дальше, умнели, правда не слишком сильно. Но в двадцать… - Сел махнул лапой, иллюстрируя плачевность положения будущего зараженного двадцатилетнего.

- Ясно. Но с этим же что-то делали? Противоядие там, антидот?

- Ага. Это свойство быстро обнаружили, и сразу приступили к разработке лекарства. Дело оказалось нелегким. Тогда один из ученых, Иванов его фамилия, по примеру Пастера, заразил себя этой бактерией. Он стремительно поумнел, и смог выйти на финишную прямую, хотя к тому времени и почти совсем состарился. Антидот был практически готов. Но этот ученый трагически погиб, а с ним погибли и все результаты его исследований. Ничего подобного никто больше повторить не смог. Кто-то не успевал уложиться в короткий срок старения, кто-то не обладал должным опытом и багажом знаний, а кто-то просто не решался на такой эксперимент над собой. Поэтому лекарства не появилось. И человечество превратилось в стариков. Остались только те, кто был на тот момент молод, ну и те - у кого оказался врожденный иммунитет. Но этих совсем уж мало было – какие-то доли процента.

- И как же дальше? Всему конец? – Димка сам удивился тому, насколько буднично он это спросил. Видимо сказывалась фантастичность происходящего.

- Ну не совсем. На остатках наработок Иванова все-таки получилось создать вакцину. Она повышает сопротивляемость иммунитета этой бактерии и ее нужно колоть раз в месяц. И человек остается таким, как и был. Конечно, сто процентной гарантии, и она не дает...

- Ну хоть что-то… Только чувствую и тут какой-то подвох…

- Правильно. Вакцину эту можно получить только с помощью тех, кто состарился. И не просто так, а только в следствие жизнедеятельности бактерии. Грубо говоря, ее получают из этих вот стариков. – пес повел мордой, показывая на окружающие дома.

- Офигеть… – Димка даже присвистнул.

- Ну это если сильно загрублять. Долго объяснять, в общем. - Сел вздохнул - Стариков этих сразу конечно изолировали от остальных, тех кто заразиться не успел - они же носители теперь. Целые районы, или даже города превратили в «стариковники». Это официальный термин, если что.

Димке стало как-то нехорошо. Казалось, что он сейчас в обморок грохнется. Он даже уже хотел этого, чтоб забыться, а когда очнется, то чтоб не было бы всех этих говорящих собак, стариков, бактерий и прочей небывальщины.

- Не упадешь. Сейчас отпустит.

- Перестань в голову ко мне лазить! - Димке действительно полегчало, но он посчитал нужным возмутиться.

- Прости. Я помогаю просто.

- Спасибо, но не надо больше. Блин... Что за бред вообще - стою с собакой разговариваю! Конечно тут нехорошо станет! Можно мне обратно как-то? Я тут с ума с тобой сойду...

- Потому и помогаю. А то сойдешь действительно. А обратно можно, да. Условие есть.

- Какое еще условие? Почему условие? Причем тут я вообще?!

- Могу до конца рассказать. Все поймешь.

- Валяй... - устало выдохнул Димка, снова принявшийся растирать ладонями лицо - Выбора у меня, я так понимаю, нет...

- Точно. Значит на чем я там?.. Ага. Стариков изолировали. Тех, кто не подвергся воздействию бактерии, или имел иммунитет стали колоть сывороткой. Первых чтоб защитить, вторых в профилактических целях. Причем те, кто с иммунитетом, они не старели, но и не умнели, так как бактерия в них вообще не могла жить, они даже носителями не были. В итоге - получили возможность неограниченной мозговой деятельности, осложненной ускоренным старением, и поэтому ограниченно применимую, менее одного процента населения планеты не подвергшегося воздействию, и легионы стариков. Естественно выбор пал на тех кто, скажем так, спасся. Ну а стариков отселили, превратив их в источник сырья для сыворотки. Нет, им, конечно, создали комфортные условия для жизни: их кормят, поят, всячески содержат, медицинское обслуживание и все такое. Ту же сыворотку, кстати, вкалывают, чтоб хоть немного старение замедлить. Но и это только для того, чтобы они прожили побольше, и их подольше можно было использовать. По сути же это некое гетто, из которого им строжайше запрещено выходить, дабы не заражать окружающих. Ну и не смущать, так сказать, чувства более удачливых – нелегко же смотреть на тех, кто нужен тебе лишь для того чтобы ты смог нормально прожить свою жизнь. Вокруг них постоянно идет много всяческих споров и дебатов. Существуют даже целые общества и партии, призывающие улучшить и как-то разнообразить жизнь стариков. Но никто их особо не слушает – всем и так хорошо. Так же замечу, что призывов совсем освободить несчастных никогда не звучало вообще никогда. Ну а мы здесь для того, чтобы за всеми ними следить.

- А вы - это кто?

- Ну как кто? Собаки, конечно. Бактерия же не только на людей действует. Животные тоже подвержены. Только по-разному. Лошади, например, просто все вымерли. Слоны еще больше выросли. Дельфины стали пытаться на сушу выйти – большой проблемой оказалось. А собаки поумнели до полной разумности. Потом путем различных экспериментов и скрещиваний вывели говорящую породу с отличными сторожевыми качествами. Вот, полюбуйся. - Сел деловито покрутился на месте. - Только коты не поменялись. Ну или, скорее всего, очень хорошо притворяются, как всегда.

- Жесть, конечно. - Димка даже вспотел. - Антиутопия какая-то.

- Если угодно. Но это вот так все сложилось. С другой стороны - они все равно все скоро умрут. А так хоть пользу принесут, да и поживут подольше. А если их отпустить, то они остальных перезаражают и сгинут вообще все. Третьего пока не дано. И чем дальше - тем больше всех все устраивает. Но зато ты получил то, что хотел.

- Так, стоп. Это ты о чем опять?

- Ну ты же получил желаемое – эммм…сдох?

- Допустим. И?..

- И вышло вот все это.

- Из-за меня? Это ты хочешь сказать?

- Технически - да.

- Что за чушь? Я обычный человек, мне 20 лет всего…было… Да я никто вообще! Да еще и сдох! Как из-за меня могло такое произойти?!

- Ты слышал что-нибудь про роль личности в истории?

- Слышал конечно. Но это же про кого-то там типа Гитлера, или Че Гевары. А я-то какая личность?

- Дело не в размахе личности, Димка. Нет незначительных или мелких личностей. Вообще в мире нет незначительного, в том смысле, что любое большое и великое состоит из множества мелочей, без каждой из которых результат может быть иным до противоположности. Вот погиб ученый, и унес с собой все данные своих исследований. Никто теперь их не увидит. А вот если бы работник отдела информационных технологий скопировал все эти данные, как ученый его просил, а не оставил бы это на потом, потому что долго и лень, то всё бы могло пойти совсем по-другому, верно?

Димка ничего не отвечал, только молча слушал, пристально глядя в черные глаза пса.

- А вот если бы нормальный человек, - продолжал тот, - Который должен был там «айтишником» работать, не умер, и руководству института не пришлось бы брать другого, который потом будет несколько лет имитировать бурную деятельность, разваливая систему, то тоже все могло бы иначе быть, ведь верно?

-Ты хочешь сказать, что я где-то работать должен был, но не работал потому предпочел сдохнуть, и вместо меня работал какой-то придурок, который поленился скопировать данные по лекарству, и поэтому они оказались утрачены?

- В точку!

- Ну бред же!

- Называй как хочешь. Но все есть так, как есть. Если бы работал ты, а не он, то и данные были бы скопированы, и лекарство было бы изобретено, и вот этого всего бы не было. А ты говоришь Гитлер... Да и вообще, ты думаешь мало горя родителям твоим досталось из-за твоих глупых истерических прихотей? Или это тоже мелочь, несущественная в истории?

Родители. Димка только сейчас вспомнил о них и устыдился и самого этого факта, и своих мыслей, и своих дел. А больше всего того, что опять невольно подумал: «сдохнуть хочется...»

- Да ты уж сдох разок. Мало что ли?

- Ты опять?..- Димка возмутился очередному проникновению в его мозг, но уже как-то вяло - А где они?

- Родители-то? Прости, но нет их. Они в первые годы умерли еще. Все за тебя переживали. Ну чего ты заморгал? Опять истерику устроишь?

- Нет. Но что делать-то мне?

- Слушать. Я же говорил тебе, что ты вернуться можешь. Вот и еще раз говорю. Это значит все исправить можно. Собственно поэтому тебя сюда и направили.

- Кто?

- Ну кто? Кто-то. Кто полномочия имеет.

- Типа - Бог?

- Слушай, давай не отвлекаться. К делу это отношения не имеет.

- А что имеет?

- А то, что если ты все исправишь тут, то сможешь вернуться. И вообще все вернется на круги своя.

- Слушай, а тебе-то это все откуда известно, а?

- Ну так вышло. Разве это важно?

- Да нет. - пожал плечами Димка. - Что мне нужно делать?

- А все просто. Тебе нужно просто все вернуть к началу. К точке отсчета.

- Это как?

- А вот тут я тебе не помогу. Начало ты должен определить сам. Ведь чужая душа, чужая голова, чужое сердце - это все такие потемки, что никто не разберет. Можешь только ты. Так что желаю удачи. А мне на кормежку пора. Куриные сердечки сегодня.

- Какие сердечки!? Я ж тут сам не разберусь! Сгинут же все!

- Сам, Димка, сам. Ну и не затягивай с этим сильно. Помнишь - бактерия, токсин, 1,5-2 года?..

Пес повернулся и пошел прочь. Когда он скрылся за углом, Димка в отчаянии пнул все тот же мусорный бак, потом, будто вспомнив что-то важное, бросился за псом следом, но улица уже снова была пуста - все шерстяные кучи, совсем еще недавно во множестве лежавшие там, исчезли.

- Сердечки, блин, у них... Тут у самого сердце того и гляди остановится. Ладно делать, видать, нечего... К началу вернуться, говоришь? - Димка озадаченно поскреб подбородок - Где вот это начало? Эх... Угораздило же... А может плюнуть? Пару лет покантуюсь тут, а потом хрен с ним - на заслуженный отдых, пусть делают из меня там что хотят. Нет... Не дело так. Один раз уже плюнул вон...

Стало прохладно. Дело шло к вечеру, и ветер, и без того не теплый, начал нешуточно пробирать. Нужно было найти место на ночлег - вряд ли уж он управится с этой точкой отсчета до темноты. Да и силы как-то заканчивались - сказывался нешуточный стресс. И немудрено… Он же сначала умер, а потом ему говорящий пес поведал, что мир катиться в пропасть из-за того…что он умер. Брррр... Жуть какая...

В свою квартиру Димка решил не ходить, на всякий случай. Долго искать тоже не хотелось. Поэтому он просто влез в разбитое окно того же супермаркета, на заднем дворе которого он и провел все это время. Там он нашел кучу старого картона, зарылся в него и забылся тяжелым сном без сновидений.

Все подробностей той истории глубь веков укрывает завеса.

Когда море, что раньше покрывало земли того леса,

По которому ты так любишь гулять было пустыней. Молодой ковродел в мире где ещё нет искусства

Вязанья ковров наблюдая предутренний иней, отыскав в себе чувства

О которых доселе не думал не слышал ни знал никогда. Ведомый необъяснимой тягой творить заключает мечтатель с собою завет

На свершенье труда. Им поставлены рамы меж землею и небом. Тьма и свет

И прочее всё что чуждо столь полярным понятиям, Благодатных поломников шествие,

Ветра игры в песке, разговор по душам со старым приятелем, полёт невиданных звёздных существ

В небесах, танцы которых мог видеть швец, ещё в те стародавние времена тесьма с тех рам

И как меткий клевец намётанный глаз молодого мастера

Мог видеть прекрасное в самоем уродстве. И он вплетал это прекрасное в свой ковёр.

Не погуби БрАги за рифмоплётство. Сотворённый узор осел в сознании собственного творца и просто стёр

Его вытеснив своей более сложной и сильной идеей чем все прежние мысли и смыслы

И мотивы и поставил пред собою на колени ковродея. Безвольно руки с бородой повисли

Так над живым победу одержало неживое. Жадно съедала, бродила,

Разросталась репьём, разрушала былое новая и неведомая прежде сила

В мозге безумца плясала и пела. Никто никогда не узнает точно,

Что к дальнейшему шагу вело ковродела. Люди нашли его полуживого от холода ночи

Пустыни со вздутым нутром. Он доедал последнюю нитку

Того что некогда было сплетённым его руками ковром, а превратилось в жестокую пытку