Османская империя + Российская империя

Недавно показывал фотоэкскурсию по миноносцу Болгарского флота "Дръзки" (французской постройки 1904-07 гг., «Schneider & Co», годы службы: с 1908 по начало 1950-х), представленному в Военно-морском музее в Варне.
Дополняю ее некоторыми историческими фотоматериалами и новыми фотографиями корабля-музея (источник: https://dzen.ru/a/XYY_LJyURlr0upA2, фотограф: Федор Бельский).

История этого ветерана военно-морской службы, активного участника Балканской и Первой мировой войн, заставшего Вторую мировую и некоторое время проходившего тогда под флагом советского ВМФ, а также пяти его братьев-близнецов (вернее, систершипов) - "Строги", "Храбри", "Смели", "Шумни", "Летящи" - достаточно подробно изложена в целом ряде публикаций. Любителям корабельной тематики она неплохо известна, для заинтересовавшихся - легко гуглится, как и ТТХ.

Поэтому остановлюсь на исторической хронологии лишь иллюстративно, а подробнее - на некоторых занятных подробностях, а также обитаемости миноносцев типа "Дръзки", т.е. бытовых и технических условиях, в которых несли службу моряки из их экипажей.

К фото - Матросы на болгарских миноносцах, подобно их коллегам из Российского имп. флота, Royal Navy и многих других флотов того времени, спали в подвесных брезентовых койках. Но чаще - в казармах не берегу: военный флот Царства Болгария имел ярко выраженный характер береговой обороны, т.е. выходы в море нечасто продолжались дольше нескольких часов или нескольких суток.

Исторически сложилось, что Болгария не принадлежит к числу известных морских держав. В то же время болгары - хорошие моряки, ходившие в разные времена по разным морям под собственным и под иностранными флагами. Повоевать Болгарскому флоту также довелось, разумеется, в меру его скромных сил и возможностей.

Самое известное сражение военных моряков Болгарии произошло в ходе первой Балканской войны. В ночь на 8 ноября 1912 г. миноносцы "Летящи" (командирский), "Смели", "Строги" и наш герой "Дръзки" вышли из Варны и атаковали у мыса Калиакра следовавший в Кюстендже турецкий конвой: 2 турецко-египетских судна с припасами под очень сильной охраной - бронепалубный крейсер "Хамидие" британской постройки и эскадренные миноносцы "Ядигар-и-Миллет" и "Нюмунэ-и-Хамийет" (по другим данным, эсминцев у турок было аж четыре, по этому поводу ясности нет не только у болгарских, но и у турецких историков). Болгарским дивизионом миноносцев (Минната дивизия - болг.) командовал капитан II ранга Димитр Добрев, в прошлом - участник Цусимского сражения на русском крейсере "Владимир Мономах", известный честолюбец и эпатажник, но знающий морской офицер. Турецким конвоем - Хюсеин Рауф-бей, считавшийся в Османском флоте одним из лучших (впоследствии соратник Мустафы Кемаля Ататюрка и премьер Турции в 1922-23 гг.).

"Отчетливый офицер" Рауф-бей сначала переиграл своего болгарского "визави", очень хотевшего прославиться. Турки заметили атаку, накрыли болгарских миноносников огнем, не пропустили их к транспортам, "Хамидие" удачно уклонился от торпедного залпа трех миноносцев... Но тут в чисто славянском стиле на сцену на всех парах героически выскочил отставший "Дръзки" под командой мичмана I-го ранга Георгия Купова и с пистолетной дистанции влепил турецкому крейсеру торпеду в носовую часть с правого борта на 2 метра под ватерлинией.

К фото - Отсек носового торпедного аппарата на миноносце "Дръзки" - запасная торпеда хранилась в подвесах. Здесь же, на рундуках для личных вещей команды, спали унтер-офицеры (подофицеры в болгарской терминологии): жестко, но хотя бы на ровной спине. Обратите внимание на батарею парового отопления отсека.

"Хамидие" получил большую пробоину (при ремонте маcтера проходили в нее, не нагибаясь), стремительно "нахлебался" забортной воды и начал "садиться носом". Погибли 8 моряков, раненых было от 24 до 32 чел. - османские офицеры всегда путались в подсчете нижних чинов, "хайвана", дословно - "скотины". Недостаточно обученный экипаж (общая беда вооруженных сил Оттоманской Порты) запаниковал, но хладнокровный Рауф-бей спас крейсер, приказав контрзатопить отсеки по левому борту.

Обычно забывается, что в сражении 8.11.1912 болгарские миноносцы выдержали артиллерийский бой с турецкими кораблями, интенсивно лупившими по ним из калибров от 150-мм (выпустили более полутора сотен снарядов), отстреливаясь из своих 47-мм пушечек "Шнайдер-Кане", по две на каждого.

Итог артиллерийской дуэли: "Дръзки" получил попадание 47-мм снарядом в дымовую трубу, ранен матрос-сигнальщик; "Смели" получил повреждения рулевого управления и сигнальных фонарей от близкого разрыва 150-мм снаряда, ранен подофицер-артиллерист. Помимо "боевых ран", "Дръзкий" и "Строги" на радостях от поражения противника "поцеловались" бортами и помяли друг другу обшивку. На турецком "Хамидие" с его 102-мм бронированием скосов и 37-мм броневой палубой зафиксировали только "удары по корпусу" от стрельбы легких болгарских орудий.

Участники атаки на "Хамидие" стали национальными героями сражающейся Болгарии. Их осыпал дождь наград и увенчали лавры всенародного восхищения, в героев-моряков влюблялись черноокие красавицы, а мальчишки с крестьянских дворов и из гимназических классов грезили попасть служить на флот (что в преимущественно сухопутных вооруженных силах было проблематично).

На волне громкой популярности командир Минного дивизиона Димитр Добрев превратился, согласно едкой характеристике своих подчиненных, в "постоянного триумфатора". Большинство из тех, кто дрался у мыса Калиакра в ночь на 8 ноября 1912 г., оценивали результаты атаки миноносцев совсем по другому. "Неудача с удачей" ("Спуканата работа със късмет" - болг.), - коротко охарактеризовал ее командир "Дръзкого" Георги Купов. Он был честным и ответственным офицером. С равной готовностью водил миноносец в патрулирование и роту морской пехоты на позиции, без ропота брался за неблагодарное руководство тыловой инфраструктурой и за хлопотную военно-преподавательскую работу, как неуемный "правдоруб" был арестован и при право-монархической реакции, и при коммунистах, а в конце жизни успел стать почетным шефом сторожевого корабля проекта 50 ВМФ Народной Республики Болгария, унаследовавшего имя миноносца его командирской молодости - "Дръзки". Такие моряки составляют цвет любого флота.

К фото - Крошечная кают-компания. Не привинченный к палубе стол - явно "наносной", сухопутный предмет мебели; представляю, как при качке он ездил от борта к борту. Диван - еще одно офицерское спальное место, если что. Офицеров в Болгарском флоте хватало, не хватало скорее вакансий. На миноносцах типа "Дръзкий" при "верхней планке" численности экипажа около 30 чел., служили не менее трех офицеров, так что на каждого по койке, сверхштатные - в очередь. Мест для отдыха нижних чинов в гамаках и на рундуках было достаточно при условии, что часть из них стояли на вахте. Впрочем, это обычное дело для миноносцев всех флотов в начале ХХ в.

В Первой мировой войне, в которую Болгария ввязалась в 1915 г. на стороне Центрального блока, ее противником на Черном море был мощный Черноморский флот Российской империи. В сравнении с ним небольшие болгарские морские силы просто не котировались. Как бы активно болгары не вели береговую оборону и операции вдоль побережья, и несмотря на то, что изредка удавалось даже чувствительно "покусать", например, потопив русский миноносец "Лейтенант Пущин" с большей частью экипажа (мины) или потрепав союзных Антанте румын, они оставались для российского флота мелким региональным фактором беспокойства.
Тем не менее, миноносец "Дръзки" в 1915-18 гг. отнюдь не застаивался на базе. Он устанавливал минные заграждения береговой обороны (в 1916 г. на болгарских миноносцах были смонтированы рельсы для постановки мин, зараз брали на борт по 6 шт.), ходил в патрули и в разведку вдоль болгарского и румынского побережья, выполнял задачи по поддержке и снабжению сухопутных войск на приморском фланге Румынского фронта. 11 сентября 1916 г. участвовал в спасении экипажа и оборудования со своего побратима/систершипа "Шумни", смертельно налетевшего на мину - самая крупная потеря Болгарского флота в войне. Еще один из семейства "Дръзкого", "Летящи", нелепо погиб уже после окончания боевых действий - 28 ноября 1918 г. "сел" на камни. Людей и вооружение также успели снять.

К фото - Моряки из экипажа "Дръзкого" в рабочем обмундировании (некоторые носят с ним общевойсковые фуражки с козырьками и солдатские сапоги), период Первой мировой. На фото хорошо видны две опознавательные полосы на трубе - отличие миноносца от его систершипов, и памятная дырка от турецкого снаряда с 1912 г. на ней же.

К фото - Камбуз миноносца, вынесенный на палубу и защищенный кожухом. Топился углем. Вероятно, чисто болгарская идея. На миноносцах начала ХХ в. подобные полукустарные доделки не были редкостью: стоит вспомнить хотя бы гальюны для нижних чинов в стиле "деревенский сортир" на русских миноносцах типа "Буйный" 2-й Тихоокеанской эскадры перед их походом к Цусиме...

После того, как потуги Царства Болгария вклиниться в большую политику в Первой мировой войне (без России и против России) обернулись в 1918 г. закономерной катастрофой и Нейиским мирным договором (по факту - капитуляцией), стране было запрещено иметь военный флот. "Дръзки" и его уцелевшие братья-миноносцы сначала занимались тралением мин в болгарских водах ("сами ставили - сами вытаскивайте!"), а в 1925 г. были переквалифицированы в патрульные корабли и со снятым торпедным вооружением поступили в ведение болгарской Морской полиции (Морската полицейска служба - болг.), с успехом подменявшей функции ВМС.

В те "странные годы" Болгарского флота на бывших миноносцах проходили практику курсанты Морского Машинного училища в Варне, под гражданским (поначалу) прикрытием готовившего морских офицеров технических специальностей. Среди развеселой курсантской братии 1930-31 гг. на "Дръзком" ходил известный болгарский поэт-модернист и пламенный коммунист Никола Вапцаров. Своему юношескому морскому опыту и незабываемому чувству товарищества в тесных отсеках "Дръзкого" он посвятил эти строки:
Помнишь ли - среди нагретой стали,
И машин с мазутным запахом густым
Мы о девах с Филиппин мечтали
И о ярких звездах Фамагусты?
(Пер. М.Кожемякин)

______________________________________________________________М.Кожемякин, использованы стихи Николы Вапцарова и фотографии Федора Бельского.

ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЮЩИМ ПОСТОМ. Извинения ув. читателям Лиги за два поста подряд.

Начало: часть 1.

Алтай Атлы. Турция в первой мировой войне. Кавказ - продолжение, перевод с англ.

Энвер-паша в это время находился в IX корпусе, где вызвал разочарование командующего Ихсан-паши своими частыми вмешательствами в командование. Наблюдая за необоснованным оптимизмом Энвера, Ихсан-паша, ограниченный в своих возможностях субординацией, мог лишь представить ему суровые факты. 28 декабря он предоставил Энверу-паше подробный доклад о текущем положении корпуса, но командующий в ответ заявил: «Сегодня я видел командиров корпусов и дивизий в тылу. Все должны быть на фронте. В ваших рапортах постоянно говорится о низкой численности личного состава. Лично я вижу, что в российских ротах также не хватает по более чем 20 человек».

Энвер-паша полагал, что русские отступают к Карсу. На самом деле, то, что Энвер считал отступлением, на самом деле было циркуляцией. Он пребывал в эйфории, но вскоре это чувство сменилось растерянностью, когда к нему привели русского пленного тюркского происхождения. Пленный рассказал: «Русские готовятся окружить ваши войска в Сарыкамыше силами пяти полков». Это шокирующее известие позволило Энверу-паше узреть правду. IX корпус, дошедший до Сарыкамыша, фактически истаял. X корпус, который должен был прийти ему на помощь, потерял 90 процентов своего личного состава на склонах гор Аллахуекбер. XI корпус забуксовал в районе Арака, сражаясь там с сильными русскими заслонами. Полк, вошедший в Черкезкей, попал в плен, в результате чего русским представлялась возможность окружить оставшиеся турецкие силы.
29 декабря Хафиз Хакки попытался переломить ход сражения у Сарыкамыш силами остатков X корпуса. Первая попытка 88-го полка атаковать была отбита, но за ней последовало организованное наступление 31-й дивизии. Полковник Ланге, немецкий офицер, атаковал с юга, в то время как полковник Хасан Васфи начал продвижение с севера, достигнув русского оборонительного рубежа, оборудованного всего в 250 метрах от города. Несмотря на упорное сопротивление русских частей, возобновление атаки около 4 часов дня продемонстрировало высокий моральный дух турок, которые осознавали, что это их последний шанс. Дезорганизованные внезапным нападением, русские части оставили свои позиции и отступили к городу, что привело к уличным боям в Сарыкамыше. При этом голодные и обносившиеся турецкие солдаты одновременно как сражались с русскими, так и вынужденно мародерствовали в поисках пропитания и одежды.

В тот день в Стамбул пришла первая радостная весть с Кавказа. Ардахан был взят. Высадившись с военного корабля «Явуз» (германский линейный крейсер "Гебен"), совершившего переход из Стамбула, специальный отряд Штанге-бея десантировался в Ризе и впоследствии усилился почти двумя тысячами добровольцев. Их наступление на юг завершилось 27 декабря занятием Ардахана. Но и этот отряд, доблестный, однако уступавший неприятелю по численности, через несколько дней проиграл бой трем русским пехотным и одному кавалерийскому полкам. Несмотря на поражение, стойкий отряд Штанге-бея продолжал удерживать оборону более двух месяцев, и в конечном итоге отступил на исходные позиции только 1 марта 1915 года.
К вечеру 29 декабря турецкие войска захватили западные окраины города Сарыкамыш, включая железнодорожный вокзал и казармы русского Елизаветпольского полка. Генерал Пржевальский, командующий русскими войсками в Сарыкамыше, оказался в угрожаемом положении и решился развернуть свои последние резервы, чтобы выбить турок из города. Начальник его штаба полковник Термен проявил недюжинную храбрость, отбив обратно железнодорожную станцию в штыковой атаке. Когда ситуация изменилась в пользу русских, они вынудили турецкие войска покинуть город, что стало важной вехой в этом историческом столкновении двух империй.
30 декабря громовое эхо российской артиллерии разнеслось в окрестных горах. Турецкие войска несли тяжелые потери, мрачная тень поражения легла на поле боя. Энвер-паша, столкнувшийся с обескураживающей реальностью, получил два одновременных рапорта. Одно из них исходил от начальника штаба IX корпуса подполковника Шериф-бея, а другой – от полковника Хафиз Хакки-бея. Оба рассказа повторяли один и тот же рефрен: корпус был лишен сил, необходимых для нового наступательного удара. Тем не менее, даже перед лицом этих фактов непоколебимый ответ Энвера звучал следующим образом: «Наступление должно продолжаться во что бы то ни стало».

Когда 1914 год подходил к концу, из Бардыза поступила тревожная весть, еще одна пронзительная история этих трагических дней. 32-я дивизия не выдержала сильного натиска неприятеля и уступила свои позиции русским частям. В то время как дороги на Бардыз и Кызылкилизе перешли под контроль противника, турецкие войска оказались под угрозой опасного полуокружения. Вариант стратегически обоснованного отступления через открытое "окно" полуокружения взывал к разуму, однако Энвер-паша, испугавшись осторожности, выбрал смелость и приказал противостоять затягивающейся петле новой атакой.
Одновременно, примерно в 40 километрах к югу от Сарыкамыша, XI корпус под руководством Галип-паши возобновил натиск на русские позиции. Этот маневр был направлен на ослабление растущего давления на осажденные IX и X корпуса, дислоцированные перед Сарыкамышем. Медленно сдаваясь осознанию страшной реальности, Энвер-паша наконец переориентировал свое внимание. Вместо того, чтобы упорствовать в бесполезном наступлении на Сарыкамыш, теперь он стремился обезопасить пути отступления. Объединив два корпуса, он назвал это соединение "Армией левого крыла" и поручил командование недавно получившему повышение до бригадного генерала Хафизу Хакки, которому теперь было присвоено почетное титулование "паша".

Хафиз Хаккы-паша с тревогой ждал подкрепления, все еще надеясь захватить Сарыкамыш. Несмотря на явный успех контрнаступления русских, он воздерживался от приказа об отступлении. У войск, с неимоверным трудом продвигавшихся ему на помощь в горах Аллахюекбер, еще теплилась надежда, но, увы, к Сарыкамышу никто не дошел. Ситуация ухудшалась по мере того, как кольцо окружения сжималось. Днем 4 января, объехав линию фронта верхом, Хафиз Хаккы-паша вернулся в штаб и торжественно заявил по-французски: «Tout est perdu, sauf l’honneur» («Все потеряно, кроме чести»). Горькая улыбка сопровождала его признание Ихсану-паше по-турецки: «Все кончено».
Внезапно штаб попал под огонь прорвавшихся русских передовых частей, а вся 28-я дивизия была взята в плен. Хафиз Хакки-паша чудом спасся, но восемь высокопоставленных офицеров, в том числе Ихсан-паша, сдались. 17-ю и 29-ю дивизии постигла та же участь. Выжившие в числе 108 офицеров и всего 80 солдат были отправлены русским командованием в Сарыкамыш. Тем временем Хафиз Хакки-паша, надежно укрывшийся в штабе X корпуса, узнал о том, что русские войска разгромили и IX корпус, что побудило его отдать решительный приказ о полном отступлении. На рассвете следующего дня остатки турецких войск начали общий отход на Эрзерум.
Энвер-паше и сопровождавшим его немецким офицерам потребовалось четыре дня, чтобы добраться до Эрзерума. В телеграмме в Стамбул он сообщал: "Хотя наступление против русских не нанесло врагу окончательного поражения, оно отбросило их за пределы наших границ, обезопасило часть наших территорий и нанесло урон их армии. Наше непосредственное внимание сосредоточено на предоставлении нашей армии отсрочки после пятнадцати дней беспощадных боев, за которыми последует возобновление наступления. Отбывая в Стамбул, я поручаю командование армией Хафизу Хакки-паше, требуя максимальной конфиденциальности в отношении этих событий и моего отъезда ".
"Друзья, я был с вами почти месяц и видел, как вы атаковали врага в боях, которые продолжались несколько дней. Несмотря на суровую погоду, вы проигнорировали все виды трудностей и сломили сопротивление врага. Вы изгнали врага с родной земли и захватили вражескую территорию. Эти ваши усилия никогда не будут забыты. Весь народ, включая самого султана, поздравляет вас. Сейчас я возвращаюсь в Стамбул. С Божьей помощью вы добьетесь гораздо большего, вы уничтожите врага и благословите души наших мучеников. Я оставляю вас под защитой Бога. Не забывайте, что Бог всегда на нашей стороне ". (Прощальное послание Энвера солдатам в Сарыкамыше).
Энвер вместе со своим штабом отбыл из Эрзурума в Стамбул через Сивас. На железнодорожной станции Улукишлы он встретил своего дядю Халил-пашу, который сообщил мрачную новость: "Все наши войска потеряны". По прибытии в Стамбул Энвер-паша ввел запрет на все публикации, связанные с Сарыкамышским сражением, ссылаясь на патриотические мотивы, чтобы "помешать шпионам и предателям деморализовать общественность с помощью пропаганды и лжи".
Конкретные цифры, детализирующие турецкие потери в Сарыкамыше, до сих пор остаются неясными. Официальная история турецкой армии утверждает о потерях в 60 тысячах человек, опираясь на российские данные, свидетельствующие о 7 000 пленных и 23 тысячах погибших турок. Эти данные включают 10 тысяч погибших в районе действий XI корпуса и еще 20 тысяч за линией фронта, умерших от тяжких лишений, холода и болезней.

Трагедия Сарыкамыша, которую сегодня часто связывают с личностью Энвера-паши, требует более пристального изучения факторов, приведших к одной из величайших военных катастроф Первой мировой войны. Ошибки командования сыграли ключевую роль, однако такие факторы, как суровые погодные условия, морозы, эпидемии и недостатки в материально-техническом обеспечении, также оказались существенными. Это сочетание привело к гибели тысяч турецких солдат в горной местности, их горькая судьба оказалась решена без единого выстрела.
Ошибки Энвера-паши действительно внесли значительный вклад в печальный исход. Однако важно не винить исключительно его в развернувшихся событиях. Слишком быстрое продвижение по служебной лестнице лишило его полевого опыта, необходимого для эффективного руководства войсками. Недостаток практических знаний у командующих армией и корпусами также является очевидным, что привело к непониманию проблем, с которыми сталкивались солдаты, и к пренебрежению оперативными потребностями. В период, когда Третья армия собиралась вокруг Эрзерума, и в ходе последующих операций солдатам ставилась задача преодолевать пешим порядком исключительно большие расстояния. В суровых зимних условиях следовало лучше учитывать физические возможности человеческого тела. Как и следовало ожидать, подразделения с трудом исполняли поставленные перед ними задачи, что приводило к их "таянию". Выполнение боевой задачи в таких экстремальных условиях требует абсолютного взаимопонимания между командирами и солдатами, но даже высокопоставленным офицерам не хватало единого уровня решимости.
Энвер-паша и Хафиз-паша, несмотря на свою энергию и деятельность, не могли предвидеть трудности, с которыми неизбежно столкнется армия. Сбалансировать стратегические аспекты военных операций с практическими задачами, с которыми пришлось иметь дело на местах, оказалось непросто. Как следствие, разногласия между командирами и солдатами, усугубленные суровыми зимними условиями, негативно сказались на общем успехе кампании. По сути, более детальное понимание роли Энвера-паши раскрывает сложную сеть проблем и ошибок, которые повлекли историческое бедствие при Сарыкамыше.
Официальный исторический отчет турецкой армии выносит четкий вердикт: основная ошибка заключалась не в решении начать кампанию зимой, а скорее в некорректном исполнении этой цели. Более тщательно спланированное наступление, соответствующее стратегическим и тактическим принципам для облегчения скоординированных действий, обладало потенциалом для победы над русскими войсками даже зимой. Основой этого успеха были боевые качества турецкого солдата. Если бы выбор времени был более разумным, даже планы Энвера-паши могли бы оказаться удачными. К сожалению, ужасающие природные катаклизмы развернулась в неподходящий момент, вызвав цепочку последующих бедствий и ошибок. Дисфункциональность системы командования стала важным фактором, способствовавшим окончательному поражению в битве при Сарыкамыше.

Действия против русских войск в Восточной Анатолии.

Хафиз Хакки-паша, командующий Третьей армией, умер от тифа 12 февраля 1915 года, и его место занял бригадный генерал Махмут Камиль-паша, который унаследовал армию, ослабленную суровой зимней кампанией и свирепствовавшими эпидемиями. Махмуту Камилю было поручено восстановить боеспособность. Среди засилия бед забрезжила надежда, когда из Первой и Второй армий начали прибывать подкрепления. К марту 1915 года X и XI корпуса снова можно было задействовать в боях, хотя они и не были сильнее одной дивизии. Формирующийся IX корпус, созданный из остатков артиллерии и вспомогательных подразделений, также занял оборонительные позиции.

На фронте временно установилась стабильность. Русские войска, достигнув своей довоенной границы на севере, на юге сохраняли устойчивое присутствие в турецких городах — Элязыге, Ардебиле и Догубеязыте. Эта передышка подарила Третьей турецкой армии драгоценное время для восстановления, реорганизации и укрепления новых оборонительных рубежей. К сожалению, имеющихся сил оказалось недостаточно для защиты всей Восточной Анатолии.
С улучшением погоды, как и ожидалось, началось наступление Российской императорской армии. 6 мая 1915 года ее кавказские силы начали продвигаться через долину Тортум в направлении Эрзерума. Доблестные 29-я и 30-я турецкие дивизии остановили это продвижение, что дало Х корпусу шанс на ответную контратаку в попытке вернуть утраченные позиции. К 13 июня русские войска вернулись на исходные позиции, на этот раз не добившись успеха, что еще раз свидетельствует о взлетах и падениях военной фортуны.
На южном участке Кавказского театра военных действий турецкие войска столкнулись с проблемами, отличными от тех, что были на севере. 17 мая российские войска громко заявили о своем присутствии, войдя в город Ван и постепенно оттесняя турецкие подразделения. 11 мая пал Малазгирт (Манцикерт в российских документах), что усугубило ситуацию. Пути снабжения были перерезаны, а восстания армянского населения усложняли положение. Область к югу от озера Ван оказалась слабо защищенной, для обороны 600-километрового участка в наличии было всего 50 000 человек и 130 артиллерийских орудий. Турки значительно уступали русским в численности на этой гористой местности, которую было трудно защищать.

19 июня 1915 года русские войска начали еще одно наступление, на этот раз на северо-запад, нацелившись на озеро Ван. Российские части двинулись маршем из Малазгирта в сторону Муша, не подозревая о передвижении IX турецкого корпуса, усиленного 17-й и 28-й дивизиями. Несмотря на сложные условия, турки эффективно провели перегруппировку, разместив 1-й и 5-й экспедиционные отряды к югу от линии наступления русских. "Группа правого крыла" под командованием бригадного генерала Абдулкерима-паши, подчинявшаяся непосредственно Энверу-паше, укрепляла оборону. Была подготовлена почва для турецкого ответа на предстоящий ход России.
К 16 июля русское наступление было остановлено, а IX корпус подошел к району боевых действий с северо-запада, объединившись со свежими силами 5-го экспедиционного отряда. Вместе они начали преследование отступающих русских частей, кульминацией которого стал возврат Малазгирта 26 июля. Хотя эта победа была достигнута значительной ценой, и продолжалась тенденция к расту потерь, она оказалась ключевой для турок, подняв моральный дух перед лицом невзгод.

После заметного успеха Абдулкерим-паша немедленно телеграфировал в Стамбул, добиваясь разрешения продолжать наступление. Энвер-паша, исполненный радости, призвал Абдулкерима направить продвижение войск в направлении на Элешкирт и Каракеше, стремясь изгнать все российские отряды из приграничного региона.
К 5 августа османская правофланговая группировка проникла на 20 километров на территорию России. Тем не менее, левое крыло IX корпуса оставалось незащищенным из—за того, что Абдулкерим-паша повторил ошибки Сарыкамыша - бросил все силы в наступление, не оставив никаких резервных частей. Русское командование интуитивно определило это уязвимое место и начало контратаку. Хотя для парирования этого удара спешно выдвинулась 29-я дивизия, наступающие турецкие соединения оказались в окружении. Абдулкерим-паша, не имея в сложившейся ситуации другого выбора, приказал отступать, в результате чего русские снова захватили Малазгирт. Интенсивные боевые действия прекратились к 15 августа, и их результатом стала гибель 10 000 турецких солдат, еще 6 000 попали в российский плен.
Хотя перегруппировка турецких войск в Восточной Анатолии весной 1915 года стала значительным достижением, восстановленный боевой дух оказался бесполезным. Потери были настолько велики, что IX корпус не мог пополнить свои силы за счет маршевых подкреплений. Х и XI корпуса испытывали нехватку сил. Однако русские войска тоже понесли потери. Кавказский фронт снова застыл до конца года, грохот орудий на время смолк.

Османское верховное командование имело крайне ограниченные возможности, чтобы восполнить потери, понесенные злополучной Третьей армией. Необходимость "питать ресурсами" Галлиполийское сражение истощила драгоценные материальные возможности и людские силы, оставив IX, X и XI корпуса без подкрепления. Вдобавок к этому переброска 1-го и 5-го экспедиционных отрядов в Месопотамию еще больше ослабила османский военный потенциал на Кавказе. Кавказский фронт отошел на второй план, и некогда могущественная Третья армия ослабла.
К январю 1916 года общая численность Третьей армии составляла 126 000 человек, всего 50 539 из которых насчитывали пехотные части. Вооружение включало 74 057 винтовок, 77 пулеметов и 180 артиллерийских орудий. Им противостояли грозные русские силы численностью 200 000 человек и 380 артиллерийских орудий. IX, X и XI корпуса заняли оборонительные позиции вдоль Эрзерумской дороги, группируясь вокруг Кеприкея. Стратегическое планирование, каким бы ошибочным оно не оказалось, основывалось на вере в то, что русские воздержатся от дальнейших активных действий.
10 января 1916 года русский генерал Юденич начал масштабное зимнее наступление, застав турецкую Третью армию врасплох. В этот критический момент командующий Третьей армией Махмут Камиль-паша отсутствовал в войсках - он проводил время в отпуске в Стамбуле, в то время как начальник штаба полковник Феликс Гузе оправлялся от тифа в Германии. Первоначально главный удар российских войск был направлен против XI корпуса, и на его участке натиск русских опрокинул турецкую оборону всего за четыре дня. Впоследствии турецкие войска отступили с рубежей возле Кеприкея, и к 18 января российские войска вступили в Хасанкале, ключевой город на пути к Эрзеруму, создав новые оперативные трудности для штаба атакуемой Третьей армии.

Всего за одну неделю турецкие оборонительные позиции рухнули, что привело к потере 10 000 человек убитыми и 5 000 взятыми в плен. Потеряны были также 16 артиллерийских орудий. Около 40 000 человек искали убежища в стенах крепости Эрзерум. В этих отчаянных боях XI корпус понес особенно тяжелые потери. Тем временем русское командование разработало планы по взятию Эрзурума, мощной турецкой крепости, которая считалась вторым по силе укреплений городом Османской империи после Эдирне (от переводчика: Адрианополя, Одрина; болгары его, кстати, в 1912-13 гг. тоже успешно штурмовали и взяли).
Вернувшись из Стамбула 29 января, командующий Третьей армией Махмут Камиль-паша понимал неизбежность наступления русских не только на Эрзерум, но и в районе озера Ван. Крепость была наиболее уязвима для неприятеля с севера и востока, что побудило Махмута Камиля укрепить оборонительные рубежи.
К 11 февраля российская артиллерия начала бомбардировку фортификационных сооружений, окружающих Эрзерум, нанося им тяжелые повреждения. Турецкие батальоны, состоящие из 350 человек, доблестно оборонялись от российских численностью до 1 000 человек. Несмотря на задействованные наступающими ограниченные силы, русские войска за три дня установили контроль над высотами, господствующими над Эрзерумской равниной. Командованию османской Третьей армии стало очевидно, что город больше невозможно удерживать. Турецкие части начали отступление со своих укрепленных позиций, одновременно происходила эвакуация города Эрзерум.

Холодным утром 16 февраля 1916 года русские войска вошли в Эрзурум. Несмотря на то, что турецкие главные силы успешно отступили, умело избегая окружения, потери все равно оказались ошеломляющими. В руки русских попало 327 артиллерийских орудий, также были пленены некоторые вспомогательные подразделения Третьей армии и около 250 раненых, находившихся в Эрзерумском госпитале. Тем временем остатки доблестных X и XI корпусов развернулись, чтобы создать новую линию обороны в восьми километрах к востоку от Эрзерума.
После ликования, вызванного недавним турецким триумфом при Галлиполи, веселье в Стамбуле резко пошло на убыль от мрачных новостей о поражениях на Кавказском фронте и сдаче Эрзурума. Энвер-паша быстро отреагировал развертыванием V корпуса, состоящего из 10-й и 13-й дивизий, для усиления потрепанного Кавказского фронта. 27 февраля он заменил Махмута Камиля-пашу на должности командующего фронтом опытным Вехибом-пашой, который к тому времени командовал Второй армией и был известным героем Галлиполи. Вехиб-паша, вставший у кормила, 16 марта прибыл в Эрзинджана, новый нервный центр Третьей армии. Его первоначальной задачей было восстановление порядка в разбитой Третьей армии, численность которой сократилась всего до 25 500 человек, вооруженных 76 пулеметами и 86 исправными артиллерийскими орудиями. Падение Эрзерума повлекло за собой не только потерю стратегических позиций, но и утрату важнейших госпиталей и материально-технической поддержки.

Энвер-паша, осознавая ограниченность возможностей Третьей армии к самостоятельному удержанию линии фронта, принял решение усилить ее за счет Второй армии, которая дислоцировалась во Фракии под командованием Ахмета Иззет-паши. Ему был отдан приказ выдвинуться к Диярбакыру на юго-востоке Анатолии и укрепить восточный фланг, удерживаемый Третьей армией. К августу Вторая армия намеревалась усилить угрожаемое направление четырьмя корпусами в составе десяти дивизий.
Тем временем русские войска продвигались вперед с поразительной быстротой. В марте 1916 года они высадились в Ризе, ключевом порту в восточном Причерноморье, развили наступление на запад и захватили Трабзон (Трапезунд в российских документах) к 16 апреля. Такой поворот событий создал серьезную угрозу для Третьей армии, которая теперь была изолирована от черноморских путей снабжения и доставки подкреплений. Эти проблемы усугубило откладывавшееся прибытие Второй армии, которая столкнулось с задержками из-за ограниченной пропускной способности железных дорог, при том что подразделения, направлявшиеся в Месопотамию, получали приоритет в транспортировке.

Оценивая обстановку как крайне тяжелую, Вехиб-паша решил разделить фронт на три оперативные зоны: Юго-восточная зона, простиравшаяся к северу от Диярбакыра, перешла под командование XVI корпуса Мустафы Кемаля. Центральная зона, которую контролировал Юсуф Зия-паша с X корпусом, получила подкрепление в виде IX и XI корпусов, а также 2-й кавалерийской дивизии. Северная зона, расположенная вдоль побережья Черного моря, была передана V корпусу Февзи-паши.
На исходе июня V корпус Февзи-паши начал наступление в Восточное Причерноморье, стремясь вернуть порт Трабзон, который активно использовался русскими для переброски подкреплений по морю. Несмотря на достижение некоторых успехов, основная задача наступления не была достигнута из-за отсутствия достаточных сил. К 28 июня турки продвинулись к морю на десять километров, но были вынуждены остановить атаки перед лицом решительной обороны России.
В то же время русское командование организовало контрнаступление, чтобы ослабить давление на Трабзон/Трапезунд и создать угрозу для турецкого города Сивас. 2 июля началось наступление, получившее название «Чорохская кампания». Когда русские войска вышли к окраинам Байбурта, они столкнулись с доблестной обороной турецким X корпусом. Однако, несмотря на все усилия, турки не смогли удержать позиции, и 17 июля 1916 года Байбурт пал.
Оперативно пользуясь успехом, русские использовали Байбурт в качестве плацдарма и начали новое наступление, форсировав реку Карасу (Зап. Евфрат) и вынудив IX и Х турецкие корпуса отступить. 25 июля передовые отряды русских войск вступили в город Эрзинджан. Не видя другого выхода, Вехиб-паша сдал город русским и решил отступить на запад, чтобы помешать дальнейшему продвижению неприятеля в Анатолию. Чорохская кампания продолжалась 12 дней и привела не только к потере важнейших городов, но и к гибели 17 000 турецких солдат и примерно такому же количеству пленных.

Через неделю после завершения российского наступления и понеся существенное поражение, Ахмет Иззет-паша, ничуть не смутившись, сам перешел в наступление. Боевая задача османской Второй армии состояла в том, чтобы спасти подвергшуюся опасности Третью армию и вернуть город Эрзинджан. Начавшееся 2 августа 1916 года турецкое наступление развернулось силами трех корпусных оперативных групп: III, IV и XVI корпусов. В начале операции XVI корпус Мустафы Кемаля успешно захватил Битлис и Муш. Однако этот частный триумф не обеспечил окончательной победы, поскольку российские войска усилили свою оборону. Через две недели после турецкого наступления русские ответили контрнаступлением. Одновременно турки испытывали серьезные перебои в снабжении и логистике. К концу сентября турецкое наступление застопорилось, оно привело к некоторым территориальным завоеваниям, но ценой больших потерь - около 30 000 человек.

Остаток 1916 года турецкое командование занималось организационными и оперативными перестановками на Кавказском фронте. К счастью, русские войска в этот период демонстрировали статичность. Суровая зима 1916-17 годов сделала боевые действия практически невозможными, и холода продолжались всю весну. Россию, пережившую тяжелые политические и социальные потрясения, охватил хаос Октябрьской революции, остановившей все военные операции и вынудившей российские войска отступить. Ни российские солдаты, ни население не испытывали желания затягивать войну. Турки, сами переживавшие глубокий кризис, не смогли воспользоваться этой возможностью из-за нехватки боеспособных подразделений. В Палестине и Месопотамии под натиском британцев турки отвели большую часть своих сил (пять дивизий) на юг. Следовательно, 1917 год на Кавказском фронте прошел без существенных перемен положения. Под влиянием революционных настроений Российская армия постепенно распадалась, пока не перестала быть эффективной военной силой. Эрзинджанское перемирие, подписанное 16 декабря 1917 года, официально ознаменовало прекращение военных действий.

После заключения перемирия между русскими и турками Российская армия начала вывод войск с территории Анатолии. Однако отголоски конфликта все еще звучали. 4 февраля 1918 года Вехиб-паша, командующий Третьей армией Османской империи, отправил предупреждение своему российскому коллеге (генералу от инфантерии Пржевальскому), выразив намерение начать наступление. Целью было пресечь агрессивные действия воинских формирований Армении против турецкого населения на территориях, освобожденных Российской армией (от переводчика: о массовых депортациях и резне армян в Османской империи в годы войны д-р Алтай Атлы в духе официальной историографии Турции не упоминает).

Опираясь на подробный рапорт лейтенанта Хусаметтина, который бежал из русского плена и добрался до Трабзона, Вехиб-паша собрал важные разведданные. Остатки Российской армии казались неспособными удерживать линию границы, и британские и французские военные миссии оказывали помощь в формировании армянских и грузинских частей. Тем временем армянские политические деятели, поддерживаемые российскими большевиками, вынашивали планы изгнания азербайджанцев-мусульман со всего южного Кавказа.
В то же время в Стамбуле Энвер-паша оформил свое стратегическое видение военно-политической ситуации. Воспользовавшись благоприятным моментом русской революции, он стремился не только вернуть довоенные границы, но и возвратить территории, приобретенные русскими в войне 1877-1878 годов. Это расширение послужило бы стартовой площадкой для турецкого господства в Центральной Азии. Был отдан приказ о переброске в распоряжение Третьей армии подкреплений, и операции начались по мере готовности.
5 февраля 1918 года турецкие войска перешли наступление, которое успешно продвигалось на восток от линии между Тиреболу и Битлисом. В результате блицкрига, осуществленного Третьей армией, армяне были быстро вытеснены и утраченные ранее Османской империей территории возвращены под контроль. 7 февраля пал Келькит, 13 февраля — Эрзинджан, 19 февраля — Байбурт, 22 февраля — Теркан. После возвращения 25 февраля стратегического черноморского порта Трабзон турецкая армия пополнилась подкреплениями, прибывшими по морю.

Армянские отряды упорно сражались, чтобы удержать город Эрзерум, но 12 марта 1918 года он был захвачен турецким I Кавказским корпусом. За этим последовали новые победы: в течение следующих двух недель пали Малазгерт, Хинис, Олту, Кеприкей и Тортум. Ход истории снова переменил направление, ознаменовав важные этапы в этой запутанной военной кампании.

Перевод статьи турецкого военного историка д-ра Алтая Атлы о боевых действиях на Кавказском фронте Первой мировой войны в 1914-18 гг. События на этом самом успешном для Российской императорской армии театре военных действий хорошо известны любителям истории Отечества, но в данном случае интересна точка зрения "противоположной стороны". К тому же у Алтай-бея такой цветистый и яркий слог, которому позавидовали бы османские историографы!

Д-р Алтай Атлы.
Турция в Первой мировой войне. Кавказ.
Источник: https://turkeyswar.com/campaigns/caucasus/

Кавказская кампания разворачивалась на суровых просторах Северо-Восточной Анатолии, на местности, изобилующей высокими горами и обширными равнинами. Это регион, где берут свое начало могучие реки: Евфрат, который направляет свое извилистое течение в сторону Персидского залива; Аракс, прокладывающий путь к Каспийскому морю; и Чорух, живописно впадающий в Черное море. Эта дикая земля отличается суровым климатом, большинство вершин здешних гор превышают отметку в 3 000 метров. Установление снежных покровов, достигающих 1,5 метров, происходит в начале сентября. А в разгар зимней метели дневной свет сменяется чернильной тьмой, ограничивая видимость всего пятью метрами. Ртутный столбик термометра может опускаться до температуры ниже -30 градусов по Цельсию.
В начале 20-го века этот регион был заселен анатолийскими турками и значительным контингентом армян. Несмотря на обширные территории, плотность населения здесь оставалась сравнительно низкой, в чем состояло отличие от других частей Османской империи. Театр военных действий Кавказского фронта развернулся в своей протяженности между озером Ван и Черным морем. Сложный рельеф местности делал ее неблагоприятной для наступательных маневров, но она давала стратегические преимущества оборонительной стратегии. Западная часть ТВД находились под контролем турецкой 3-й армии, в то время как восточные пространства контролировались 2-й армией. Эти земли с их сложными географическими и общественными характеристиками, стали театром военных действий огромного значения во время этой кампании, которую смело можно поворотным моментом в турецкой истории.

30 октября 1914 года был первый день исламского религиозного праздника, и в Эрзеруме, где располагался штаб 3-й армии, этот праздник вызвал воодушевление среди турецких войск. Однако празднества внезапно прекратились, когда из Стамбула была получена телеграмма от верховного командования. Сообщалось, что на Черном море произошли боестолкновения между русскими и турецкими кораблями, а Российская императорская армия нависла над османской границей.

3-я армия, находившаяся под командованием генерала Гасана Иззет-паши, состояла из IX, X и XI корпусов. В Эрзуруме, в непосредственной близости штаба, располагался IX корпус, в то время как X корпус дислоцировался в Сивасе, а XI корпус - в Мамуретюлазизе. Территория ответственности 3-й армии, простиравшаяся на 1 250 - 1 500 километров, характеризовалась недостаточно развитой транспортной инфраструктуры. Живая сила армии, исчислявшаяся внушительной цифрой в 190 000 человек, включала регулярные войска (низам, 83 000 человек), местных резервистов (редиф), гарнизон крепости Эрзерум, транспортные части, логистические и обозные подразделения, жандармерию, а также 60 000 верховых, тягловых и вьючных животных.
Русское наступление началось 1 ноября 1914 года, за день до официального объявления войны. 1-й корпус Российской императорской армии двинулся от Сарыкамыша к Кеприкею, в то время как русский 4-й корпус продвигался от Еревана по равнине на Пасинлер. К 4 ноября русские войска достигли Кеприкея и одновременно продвинулись вдоль линии Каракесе — Мурацуйу. Русский авангард насчитывал 25 батальонов пехоты, 37 кавалерийских сотен и эскадронов, а также 120 артиллерийских орудий. Это была солидная группировка для достижения перелома в ходе кампании.
В первый день наступления русских войск в штаб 3-й армии пришел приказ Энвера-паши (военного министра, фактического главнокомандующего): «Силы неприятеля не кажутся превосходящими. X корпусу требуется дополнительно 2-3 недели, чтобы достичь линии фронта. Чтобы выиграть время и поднять боевой дух армии, я подумываю о проведении атак местного значения. Вы нанесете удар в тыл русским, курдские племенные ополчения проникнут за линию фронта, а войска, дислоцированные в Ване, вторгнутся в Персидский Азербайджан». Хасан Иззет-паша выступал против наступления в суровых климатических условиях, намереваясь остаться в обороне, заманить русских к Эрзерумской крепости и контратаковать в подходящий момент. Однако немедленный приказ о наступлении не оставил ему выбора.
Основное наступление русских войск происходило вдоль дороги Эрзурум-Сарыкамыш при поддержке мощного вспомогательного маневра со стороны Олту. 7 ноября турецкая 3-я армия перешла в наступление силами XI корпуса и всех кавалерийских частей. К сожалению, эта атака оказалась плохо организована; кавалерия не смогла выполнить маневр окружения, а боеспособность курдского племенного ополчения оказалась разочаровывающей. После отхода 18-й и 30-й дивизий русские укрепили свои позиции. Посоветовавшись со своим начальником штаба немецким полковником Феликсом Гузе, Хасан Иззет-паша рассматривал возможность отступления в Эрзерум, чтобы избежать дальнейших потерь. Однако командир XI корпуса генерал Галип-паша возразил и убедил Гасана Иззет-пашу не отступать. Турецкие войска удерживали свои позиции при Кеприкее, и Первое Кеприкейское сражение завершилось без определившегося победителя.
12 ноября IX корпус под командованием генерала Ахмета Февзи-паши усилил позиции XI корпуса на левом фланге, положив начало перелому в ходе боев. При поддержке кавалерии турецкие войска, борясь с суровой стихией снежной бури, начали яростное наступление против отходящих русских частей, открыв таким образом Второе Кеприкейское сражение.
Преодолевая коварные скалистые хребты и переправляясь через замерзшие реки, турецкие войска, игнорируя суровые погодные условия, победоносно заняли Кеприкей. Русские войска в результате упорных атак грозного 3-го пехотного полка Османской армии были вынуждены отступить. Однако этот тактический успех дал минимальные преимущества в более широком контексте кампании.
Разворачивающиеся события привели к последующему турецкому наступлению на Азап с 17 по 20 ноября. Чувство тревоги среди российского командования нарастало, и командиры полевых частей и соединений в общении с верховным командованием Кавказской армии в Тбилиси высказывали мрачные предчувствия надвигающегося поражения. В то же время турецкая 3-я армия столкнулась с ухудшением погодных условий в сочетании со значительными потерями, понесенными в прошедших боях — 9 000 убитых и раненых, 3 000 попавших в плен и, что показательно, 2 800 дезертировавших.
Очевидцы сообщают, что командующий армией Хасан Иззет-паша находился на грани нервного срыва. Несмотря на определенное продвижение вперед, турецкие войска оказались практически беззащитны против безжалостной реальности сурового и холодного климата. Получив приказ от верховного командования в Стамбуле продолжать наступление, Хасан Иззет-паша не справился с организацией эффективного маневра силами в таких неблагоприятных условиях.
К концу ноября на фронте установилась хрупкая стабильность, и русские войска закрепились на выступе глубиной 25 километров вглубь турецкой территории вдоль оперативной оси Эрзурум-Сарыкамыш. Театр военных действий, сформировавшийся в ходе этих упорных сражениями, пока застыл в шатком равновесии, но оно не могло быть долговечным в силу стечения обстоятельств и стратегического планирования сторон.
8 декабря полковник Хафиз Хакки-бей, помощник начальника штаба Османской армии, прибыл в Трабзон на борту крейсера «Меджидие». Энвером-пашой на на него была возложена миссия "оживить Третью армию". Вопреки оборонительной стратегии, задуманной командующим армией Хасаном Иззетом-пашой, чтобы пережить зиму и начать новое наступление весной, Хафиз Хакки быстро распорядился о подготовке нового наступления.
Сомнения Хасана Иззета-паши и командиров корпусов относительно практичности этого плана нашли отражение в телеграмме от 18 декабря 1914 года, в которой они сообщали Энверу о своих опасениях: «Мы должны выделить восемь или девять дней для выполнения широкомасштабного маневра окружения. Однако в это время XI корпус, удерживающий фронт, может оказаться в сложном положении. Даже в случае удержания фронта силами двух корпусов, они, вероятно, столкнутся с трудностями в борьбе с противником».

Но Энвер-паша стремился к полному разгрому русских войск в ходе зимнего наступления, основанного на маневре окружения. Приняв командование, он выехал из Стамбула на Кавказский фронт и прибыл в Эрзурум 21 декабря. Его сопровождали начальник штаба Османской армии генерал Бронзарт фон Шеллендорф, его помощник Казым-бей и начальник оперативного управления подполковник Фельдман.
Энвер, будучи убежденный в том, что русские могут быть окружены и уничтожены в Сарыкамыше, был встревожен предостерегающей телеграммой Хасана Иззета. Когда эти два генерала, каждый из которых придерживался разных взглядов на кампанию, встретились в Кеприкее, Энвер не мог скрыть своего раздражения. Эта встреча, ярко описанная Казым-беем, не только помощником начальника штаба но и шурином Энвера, началась с острых слов Энвера-паши, обращенных к Хасану Иззету: «Были допущены ошибки, и ты дрогнул. Русская армия должна была быть разгромлена здесь. Теперь вам надлежит принять немедленные меры, чтобы уничтожить русских в Сарыкамыше».
Хасан Иззет-паша, исчерпав свое терпение, возразил: “Это невозможно! Осмотрите окрестности самостоятельно. Зима, снежные бури. В таких условиях в это время года военная операция обречена на провал. Я атакую врага, как только установится зима и дороги станут проходимыми”. Разгневанный этими словами, Энвер закричал: “Я бы казнил тебя, если бы ты не был моим учителем” – примечательно, что Хасан Иззет-паша был преподавателем Энвера в высшем командном училище. Из-за своего нежелания начинать наступление Хасан Иззет-паша был вынужден уйти в отставку, а Энвер-паша назначил себя командующим Третьей армией.

Энвер стремился повторить триумф Германии при Танненберге, используя аналогичную стратегию маневрирования. Тем не менее, он допустил элементарная оплошность — Сарыкамыш заметно отличался по географическим и природным условия от Танненберга. Трудно проходимая местность, зловещие горы, окутанные холодом кавказской зимы, резко контрастировали с европейскими равнинами и теплыми летними днями, ставшими свидетелями германского успеха при Танненберге. Кроме того, турецкая армия, не имевшая надежной техники своих немецких союзников, столкнулась с явным недостатком вооружения и обеспечения. Тем не менее, немецкое верховное командование одобрило стратегию Энвера, отдав приоритет предполагаемому отводу российских войск из Польши для усиления их позиций на Кавказе против турецкого наступления.
Мемуары генерала Лимана фон Сандерса (главного военного советника в Османской империи) содержат интригующее описание принятия рокового решения: "Перед началом Кавказской кампании Энвер подробно разъяснил мне свои планы. Завершая нашу встречу, он раскрыл свои амбициозные, хотя и несколько самоуверенные намерения — выступить в направлении Индии и Афганистана после завершения операций на Кавказе".
Одновременно из состава частей 3-й дивизии Османской армии, дислоцированной во Фракии, был сформирован отряд специального назначения. Его задача заключалась в выдвижении в окрестности Чоруха и воспрепятствовании движению российских войск вдоль побережья Батуми. Этот дерзкий маневр позволил бы турецкому X корпусу перейти от оборонительных действий на побережье к наступательной операции. Специальным подразделением командовал немецкий майор Штанге, и оно получило название: "Отряд Станге-бея".
Недовольный руководством Третьей армии Энвер-паша спровоцировал дальнейшие изменения в ее командном составе. Полковник Ихсан-бей сменил генерала Ахмета Февзи-пашу на посту командира IX корпуса, в то время как полковник Хафиз Хакки-бей сменил генерала Зию-пашу на посту командира X корпуса. Обоим новым командирам не хватало оперативного опыта. Однако в очередной раз верные были предпочтены разумным.

Катастрофа при Сарыкамыше.

План турецкой операции предполагал одновременный охват неприятеля с задействованием трех корпусов. На правом фланге XI корпус проводил демонстративные атаки, чтобы сковать противостоящие русские части. В центре IX корпус должен был наступать к перевалу Сарыкамыш. X корпусу Хафиза Хакки на левом фланге была поставлена задача достичь Олту, пересечь горы Аллахукбер, перерезать дорогу на Карс и вынудить русские войска войти в долину Араса, где все три османских корпуса должны были скоординировать свои усилия для их уничтожения. Одновременно специальный отряд "Станге-бея" проводил десантную операцию по отвлечению и воспрепятствованию мобильности российских частей на черноморском побережье.

Исполненный предвкушения успеха, командующий Х корпуса Хафиз Хакки с нетерпением ожидал начала наступления. В письме Ихсану-паше, датированном 19 декабря 1914 года, он раскрыл чрезмерно амбициозные планы, лишенные прочной основы: “IX и X корпуса должны достичь Сарыкамыша и Карса раньше русских. Для этого необходимо выполнить два условия: внезапная начальная атака и быстрое продвижение после выполнения ее задач. Я планирую сокрушить оборону врага в течение одного-двух часов, а затем выйти к Олту.(…) Штурм Ид должен завершиться ко второй половине дня 22 декабря. Впоследствии мы будем преодолевать по 30 километров ежедневно, достигнув линии Карс-Сарыкамыш к 25 декабря”.
По мере развертывания крупномасштабного наступления силы османской Третьей армии достигли 118 660 человек, 73 пулеметов и 218 артиллерийских орудий. Турецкая разведка оценивала численность противостоящих русских войск примерно в 65 000 человек.

Интенсивные боевые действия начались 22 декабря 1914 года. Османский X корпус начал наступление в направлении на Олту и на следующий день быстро занял город. В ходе этой удачной операции были взяты в плен около тысячи российских солдат и захвачены четыре артиллерийских орудий и четыре пулемета. Одновременно с этим IX и XI корпуса также решительно продвигались вперед на своих участках фронта.
Однако на второй день кампании произошел досадный инцидент. В течение почти четырех часов у Нармана османские 31-я и 32-я дивизии вели между собой бой, принимая одна другую за неприятеля. Эта существенная ошибка объяснялась проблемами с чтением карт. К 24 декабря X корпус оставил далеко позади Олту, чуть более чем за три дня проделав изнурительный марш длиной в 75 километров. На этом этапе корпус готовился к развороту на юго-восток, планируя обойти Сарыкамыш с фланга.
25 декабря Энвер-паша издал исторический приказ, сообщив о победах и наметив будущую стратегию. Пленение тысячи солдат, офицеров и полковника Российской императорской армии, а также захват шести пушек, четырех пулеметов, винтовок и другого снаряжения ознаменовали значительный успех при Олту. Тем временем IX и X корпуса оказывали давление на неприятеля в своих секторах, отбросив часть его сил к Ардагану и оттесняя другие в горы.
Директивы Энвера-паши для армии были ясными и решительными. Дороги, соединяющие позиции противника с Карсом, должны были быть перерезаны, и 25 декабря 1914 года османские 29-я и 17-я дивизии IX корпуса должны были вступить в Сарыкамыш. Должно было произойти смещение линии фронта на юго-восток, при этом особое значение придавалось захвату горных проходов и самого города. 28-я дивизия получила приказ обезопасить Бардыз и укрепиться там на случай возможных контратак со стороны Еникея.
В то время как X корпус нацеливался на Сарыкамыш, армейское командование ожидало новостей о его передвижении и разрабатывало дальнейшие планы. Между тем, XI корпус и 2-я кавалерийская дивизия временно действовали без конкретных приказов, приспосабливая свои действия к общим целям. Общее настроение было таково: если враг отступит, его ждет гибель при Сарыкамыше; если бы русские войска остановились, IX и X корпуса были готовы начать атаку с тыла.
Штаб армии, до полудня 25 декабря дислоцированный в Бардызе, планировал передислоцироваться в Сарыкамыш, где он должен был провести следующий день, 26 декабря. Вышеуказанные меры оперативного планирования и решительные действия османских войск заслужили себе место в военной истории, определив дальнейший ход событий на этом важном театре военных действий.

В 7 часов утра 26 декабря 29-я дивизия выступила из Бардыза. Несмотря на то, что снегопад прекратился, равнина возле Бардыза уже была покрыта глубоким снежным покровом, доходившим до колен солдат, что делало продвижение чрезвычайно тяжелым. Гужевой скот, тянувший гаубицы, застрял в снегу, что еще больше усложняло путь. Несмотря на эти трудности, командир дивизии полковник Ариф-бей предложил осуществить прорыв у деревни Кызылкилисе. Тем не менее, Энвер-паша продолжал настаивать, чтобы дивизия двигалась вперед.
Войска были плохо снаряжены для суровых условий зимней войны в горах, не имели подходящей обуви, зачастую ничего, кроме сандалий. Самодельная обувь намокала и превращалась в ледяные наросты на ногах у солдат. Несмотря на невыносимые условия марша, людям было отказано в привалах, когда они могли бы согреться у костров. Обморожение схватило сначала пальцы ног, затем щиколотки. Еще несколько шагов по снегу, и их ноги были обездвижены, а обморожение распространялось на остальные части тела. Изо всех сил пытаясь бороться с обморожением, некоторые солдаты шли на отчаянные поступки типа самоампутаций. Такая мрачная судьба ожидала многих турецких юношей на равнинах Восточной Анатолии.
Во второй половине дня в поле зрения уцелевшего личного состава дивизии оказались российские позиции. Полковник Ариф-бей обратился к командиру корпуса, полковнику Ихсан-бею, предложив дать солдатам отдохнуть хотя бы ночью, чтобы восстановить силы, прежде чем начать атаку на рассвете следующего дня. Ихсан-бей согласился, но Энвер настаивал на планах ночного штурма, не обращая внимания на тот факт, что батальоны за время снежного марша сократились до менее чем 200 человек, а температура держалась на уровне 26 градусов ниже нуля. Горы Аллахуекбер в сгустившейся темноте напоминали белый ледяной ад, и тишина смерти окутала сцену.
В ту роковую ночь доблестные 86-й и 87-й полки успешно отразили контратаки русских войск и сами захватили стратегическую высоту Чамурлудаг. Первоначально турецкие офицеры полагали, что Сарыкамыш находится сразу за холмом, но быстро поняли, что до города оставалось еще 8 километров, которые предстояло пройти по равнине под неприятельским огнем; ошибочное суждение было связано с неадекватностью имевшихся в войсках карт. К счастью, подкрепление уже появилось на горизонте: после трудного 22-часового марша Чамурлудага достигла 17-я дивизия.

Одновременно, части X корпуса под командованием полковника Хафиза Хакки продвигались вперед, маршируя в течение изнурительных 14 часов. Усталость и голод сменили первоначальные страхи перед обморожением и русскими пулеметами на непреодолимое безразличие. Ранним утром 26 декабря, на восемнадцатый час своего безнадежного марша, 91-й полк X корпуса попал под огонь противника. После почти двухчасового ожесточенного боя русские отступили, и полк мог продолжить свой путь как раз в тот момент, когда снежная буря охватила окрестности. Несмотря на тяжелейшие условия, 91-й полк прибыл в Косор через 21 час после выхода из Пенека, преодолев всего 8 километров. Аналогичный "прогресс" наблюдался и у других частей и подразделений, некоторые из которых в конечном итоге расположились на отдых в деревнях Косор, Арсеник и Пацик – в 40, 35 и 30 километрах от Сарыкамыша соответственно. Впереди над ними маячили огромные горы Аллахгуекбер, и требовалось как минимум два дополнительных дня, чтобы добраться до Сарыкамыша.
Утром 26 декабря Энвер-паша, генерал Бронзарт фон Шеллендорф и другие старшие офицеры осматривали поле сражения в бинокли. Укрытая туманными лесами высота Чамурлудаг и видневшаяся неподалеку деревня Черкезкей указывали на близость к Сарыкамышу. Сам город, гордившийся функциональным железнодорожным вокзалом, русскими военными казармами и высокими церквями, ожил в тот зимний день, готовясь к упорной обороне. Стратегия Энвер-паши заключалась в том, что он намеревался захватить город силами IX корпуса и впоследствии окружить русские войска и предотвратить их отступление к Карсу, тем самым обеспечив их разгром.

Османская атака началась в 7:30 утра. Русские войска занимали стратегически выгодное положение в лесах к северу от Черкезкея, ожидая предстоящего наступления турецких войск. Воздух был насыщен беспримерным напряжением, когда турецкие солдаты продвигались вперед и были встречены непрекращающимся огнем станковых пулеметов. В то же время русская артиллерия беспощадно обстреливала турецкие гаубицы, эффективно подавляя их огонь.
В течение всего дня не затихал грохот сражений. Когда солнце опустилось за горизонт, командир IX корпуса Ихсан-паша подошел к Энвер-паше с серьезной оценкой положения: «Наши силы для штурма недостаточны, а резервы истощены. Дорога на Еникей уязвима, что может привести к захвату противником Чамурлудага и наших тыловых позиций. Без резервов передислокация подразделений невозможна. Сомневаюсь в нашей возможности перегруппироваться за ночь, восстановить порядок и начать новое наступление завтра утром.» Энвер-паша, признавая суровую реальность, согласился с этими выводами.
Солдаты X корпуса, состоящего из 30-й, 31-й и 32-й дивизий, в ночь с 25 на 26 декабря расположились лагерем в трех деревнях. В 5 часов утра корпус начал очередной тяжелый марш, взбираясь на громады гор Аллахуекбер. В тот день не шел снег и светило холодное солнце. Чем выше поднимались войска, тем сильнее становился ветер и тем ужаснее ощущался мороз. Продвижение по толстому снежному покрову было затруднено, и солдаты падали один за другим. Перед подходившими сзади подразделениями разворачивалось леденящее душу зрелище: вереница серых точек поднималась вверх, один ряд медленно продвигался, другой стоял неподвижно - то были обессилившие, умиравшие или умершие от переохлаждения. Неподвижная колонна, мрачное свидетельство того, как тяжело давалось восхождение на вершину, увеличивалась в размерах по мере подъема.
Усталость, голод и недосыпание преследовали войска, усугубляемые неадекватным зимним обмундированием. Суровые условия оставляли людям мало шансов выжить. Изможденные солдаты выпускали винтовки и падали на колени, не способные двигаться или говорить. Смертельное безразличие охватило их, возвещая о глубоком сне, от которого они никогда не пробудятся. Таким образом, труднопроходимая местность и ужасающий холод стали причиной мрачного завершения великого пути, предвещая начало конца.
В ходе изнурительной одиссеи, длившейся 14 мучительных часов, получившей впоследствии печальную известность как «марш смерти», остатки X корпуса упрямо достигли своей первоначальной цели — заветной деревни Бейкей. Последовал зловещий подсчет личного состава, показывающий ошеломляющий уровень потерь в 90 процентов. Всего 1 400 доблестных солдат из 30-й дивизии успешно достигли Бейкея, в то время как неумолимые горы унесли жизни 15 000 человек. Эти тяжелейшие потери отражали и судьбу двух других дивизий; бесчисленное количество потерянных жизней, и ни одной - от пули в бою.
«Мы выступили из деревни, когда было еще темно. Аскеры (рядовые) следовали за чаушами (мл. командирами) в полном молчании. У нас были местные проводники, и, судя по картам, которыми мы располагали, мы верили, что сможем достичь вершины за три часа. Мы шли в два раза дольше, а дорога все еще вела вверх. По мере того, как мы поднимались выше, пейзажи становились все более дикими, хотя и красивыми. Казалось, что вся эта местность состоит из бесконечного снегового пространства и замерзших рек. Мы видели под собой холмы, покрытые снегом и льдом. Я и представить себе не мог, как наши артиллеристы смогут поднять свои орудия на эту крутую снежную гору. Мы поднимались в сложных условиях, но сохраняли порядок и дисциплину. Наконец, мы добрались до самой высокой точки, которая представляла собой широкое заснеженное плато... Все были измучены. Внезапно задул резкий ветер, а затем налетела метель. Видимость была нулевой. Никто не мог ни говорить, ни отдавать приказы, не говоря уже о том, чтобы помогать друг другу. Длинная походная колонна распалась. Солдаты уходили туда, где могли разглядеть черную точку на опушке леса или берегу реки, где был виден дым от костра. Офицеры изо всех сил старались собрать свои подразделения, но их никто не слушал. Я до сих пор помню эту сцену. Рядовой стоит на коленях в снегу у дороги, кричит, крепко обхватывает руками кучу смерзшегося снега, кусает ее и царапает ногтями. Я попытался помочь ему и увидел, что под настом погребен еще один солдат, замерзший насмерть. Я хотел помочь живому встать, чтобы отвести его обратно на дорогу. Он никак не реагировал и продолжал раскапывать погибшего товарища, срывая ногти и раня руки в кровь. Бедняга сошел с ума. Мы оставили так более десяти тысяч душ за один день под снегом в этих проклятых ледниках». (Из воспоминаний лейтенанта 93-го полка 31-й дивизии)
93-й полк, первоначально насчитывавший 5 000 человек, прибыл в деревню Башкей всего с 300 солдатами. Чтобы предотвратить подобную судьбу других полков, полковник командир 31-й дивизии Хасан Васфи-бей издал важнейшую директиву. В приказе говорилось, что первоначальное приказание всем частям прибыть в Башкей этой ночью было нецелесообразным. Расстояние между Арсеником и Башкеем, в обычных условиях составлявшее более 7 часов ходьбы по извилистой равнине, оказалось коварным. Ледяные метели и снежные заносы уносили жизни как людей, так и тягловых и вьючных животных, их безжизненные тела были разбросаны по дороге. Полковник Хасан Васфи-бей, став свидетелем душераздирающей сцены, счел попытку движения войсковых колонн ночью равносильной убийству. В свете этого был разработан новый план. Частям, уже вышедшим из Арсеника, было рекомендовано ночевать в обширном сосновом лесу к западу от равнины, в направлении села Яйла. Им было велено разжигать костры, чтобы согреться, а людям воздерживаться от сна, чтобы предотвратить обморожение. На следующий день они смогли продолжить свой путь в Башкей. Кроме того, следующий день для всех подразделений был объявлен днем отдыха. Тем, кто еще не покинул Арсеник, в директиве было рекомендовано найти опытных проводников и использовать дорогу Иссыздере.
Рассвет следующего дня открыл истинные масштабы бедствия. В 30-й и 31-й дивизиях из первоначальных 32 300 солдат и офицеров в строю остались только 3 400 человек, большинство из них были больны. Продвижение 32-й дивизии в Бардызе было остановлено мощными русскими силами. Русские передовые отряды проникли в тыл корпуса и фактически разделили 30-ю и 31-ю дивизии.
Следуя приказу Энвер-паши, полковник Хафиз Хакки отменил запланированный день отдыха. Вместо этого он приказал остаткам своего корпуса отойти на линию Дивник-Чатак, стремясь нанести решающий удар русским частям у Новоселима и окружить якобы отступающего из Сарыкамыша противника. Вопреки ожиданиям, русские войска только укрепляли свою оборону в Сарыкамыше. Одновременно Энвер-паша лично отдал приказ 29-й дивизии IX корпуса начать новое наступление на русские позиции в окрестностях Сарыкамыш.
В последние дни декабря 1914 года 87-й полк под командованием подполковника Лютфулла-бея одержал быструю победу, под покровом ночи войдя в Черкезкей. К сожалению, восторг победителей был недолгим, так как вскоре они обнаружили себя в ловушке в деревне. Русские солдаты полковника Барковского не отступили из Черкезкея и решительно возвращали населенный пункт под контроль. Бои продолжились на рассвете, и на следующее утро турецкие подразделения в Черкезкее сдались, став военнопленными.

Осознавая бесполезность продвижения к Сарыкамышу силами одного только IX корпуса, Энвер-паша предпочел выжидательную тактику. 28 декабря было объявлено днем передышки в ожидании прибытия X корпуса полковника Хафиза Хакки. Тем временем X корпус достиг железной дороги Сарыкамыш-Карс, уничтожив рельсовые пути. Одновременно к Сарыкамышу прибыла 31-я дивизия. Тем не менее, полковник Хафиз Хакки по прибытии столкнулся с удручающим положением – от первоначального личного состава дивизии численностью в 14 000 человек осталось всего не более 1 000 усталых солдат. Чтобы перегруппироваться и сохранить силы для возобновления наступления, он отдал приказ об отходе.
Когда турецкие войска приблизились к деревне Ягбасан, их встретил шквальный огонь российских пулеметов. Последовало короткое, но ожесточенное столкновение, прежде чем русские отступили обратно к Сарыкамышу, подготовив этим маневром условия для разворачивающейся драмы этой исторической кампании.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

АЧЕХСКАЯ ВОЙНА 1873-1904 гг., или как Султанат Ачех искал спасения от голландцев у двух империй.
"В конце ноября и в декабре 1878 года клипер «Всадник», состоявший в то время под командой капитана 1-го ранга Андрея Павловича Новосильского, находился в течение около трех недель в Пенанге (порт на западном берегу Малаккского полуострова, против Суматры) для некоторых исправлений на судне.

4-го декабря на борт «Всадника» явилось несколько человек азиатов, одетых весьма богато в свои живописные парадные костюмы. Судя по виду, это все были люди очень солидные, сановитые, с умными и выразительными лицами. (...)
Будучи приняты в капитанской каюте, (...) гости объявили, что они уполномоченные посланцы султана ачинского, который поручил им некое дело государственной важности. Затем рассказали, что народ ачинский и соседние с ним племена доведены до отчаянного положения, но что, истощаясь в военной борьбе с голландцами, они ни под каким видом не хотят покориться их тяжкому и суровому владычеству. (...) А потому, пользуясь пребыванием в Пенанге русского военного судна, их султан и соседние с ним владетельные князья решились наконец привести в исполнение план, давно ими задуманный и пользующийся на всем острове, а в Ачине в особенности, большою популярностью, — именно: ходатайствовать перед престолом великого Белого царя о принятии их под непосредственное покровительство всемогущей русской державы.

При этом они заверяли, что если Белый царь отнесется к сему ходатайству благосклонно, то вслед за Ачином вся Суматра с радостью отдастся «под сень его высокой руки». Они умоляли Новосильского не отказать их просьбе принять на себя передачу ходатайства их султана и князей к подножию русского престола, так как снаряжать особое посольство в Петербург ни султан ачинский, ни другие владетели при нынешних трудных обстоятельствах не имеют возможности.
Выслушав столь неожиданное заявление, А. П. Новосильский почувствовал себя в большом затруднении. (...) Но с другой стороны, видя такую серьезность и настоятельность просьбы, а также важность возлагаемого на него поручения, сопряженного с облегчением участи трех миллионов людей и с добровольным присоединением к России одной из богатейших стран в мире, он не счел себя вправе ответить этим людям безусловным отказом.
— Мы знаем, что вы в войне с голландцами, — сказал им между прочим Новосильский, — но если вам в самом деле пришлось уже так плохо, отчего же вы не обратились за протекторатом к англичанам? (...) Они же к вам гораздо ближе и вы их хорошо знаете...
— О, да!.. Конечно, мы их знаем! Мы даже хорошо их знаем!.. Англичане, быть может, и помогли бы нам, но они будут такие же, как и голландцы, если не хуже…. Ни к кому и ни под кого, только под руку русского императора!"
(Крестовский В. В дальних водах и странах, 1882.)

СУЛТАНАТ АЧЕХ - ТВЕРДЫНЯ ПРАВОВЕРНЫХ и морских разбойников.

Вот на какую историю о несостоявшемся российском протекторате на о.Суматра (совр. Индонезия) навела упомянутая несколькими постами ранее картина молодого голландского баталиста Исаака Исраэльса "Транспортировка колониальных солдат в Ост-Индию".

Султанат Ачех (в ином прочтении: Аче, в Российской империи было принято название: Ачин)), занимавший северную оконечность острова Суматра, имел богатое и бурное прошлое.
Ачехцы исповедовали Ислам с ХIII в. и считались самыми ревностными мусульманами в регионе. Их язык содержит многочисленные заимствования из арабского. Тем не менее, сохранялись и некоторые доисламские традиции - например, активная роль женщин в общественном укладе. Так, среди монархов Ачеха было немало султанш, один раз - сразу четыре подряд.
Исторически сложилось, что жители богатых приморских городов (орангбанта, "люди города") были прекрасными моряками и пиратами, искусными мастерами и оборотистыми торговцами, в т.ч. работорговцами. Горцы-селяки (орангдусун, "люди деревни") были беднее и занимались экстенсивным земледелием, зато представляли собой отличную легкую пехоту, всегда готовую к разбойничьим подвигам.
Независимость Ачех получил в 1520 г., отделившись под собственный скипетр султана Али Мугхайат-шах от средневекового княжества Педир. Историки характеризуют устройство султаната как "военно-феодальное государство восточного приморского типа". Повелитель-султан правил из собственного "домена" (Далам) со столицей в сильной крепости Кутараджа. Ему присягали на верность владетели вассальных приморских княжеств и городов (улумбанга), вожди воинственных горных племен, главари разбойничьих кланов и мирные деревенские старосты. Когда султан поднимал знамя войны, алое с изображением кривого клинка и начертанными священными символами Ислама, его вассалы собрали ополчение: пешее, конное, но, главное - корабельное. Собирались очень быстро, в отличие от ленивых европейских графов и баронов.

Воевали султаны Ачеха часто и с переменным успехом - в основном против окопавшихся в Малакке португальцев и союзных им местных княжеств. Основу боевой мощи Ачеха составлял могучий флот, регулярно опустошавший побережья соседей. Португальские хроники XVII в. свидетельствуют, что Ачехский султан Искандар-шах, смелый завоеватель(имя обязывало!), имел на постоянной службе сотни кораблей и до 20 тыс. моряков...

Наряду с военными набегами, благосостояние Ачеха прирастало морской торговлей. Установив жесткую монополию на экспорт перца и золота, султаны снаряжали караваны груженых этими драгоценными товарами судов в Китай, в Индию, к берегам далекой Аравии. Вассальные феодалы до поры не осмеливались нарушать исключительные права султанов; они с успехом торговали захваченными в пиратских набегах рабами, превратив Ачех в региональный центр продажи "живого товара".

Широкие торговые связи Ачеха способствовали международным контактам. Ачехцам были хорошо известны Китай, Индия и Юго-Восточная Азия, а также основные морские державы Европы. Султанат поддерживал связь с Меккой, куда отправлялись вдохновенные паломники, и с Османской империей, куда направлялись полномочные дипломаты. В 1560-х гг. Ачех даже признал над собою халифат (в данном случае - духовную власть) османского султана Сулеймана Великолепного. Признал не без материальной выгоды обеих сторон: пребывающая в вечном дефиците османская казна пополнилась драгоценными камнями со сказочного острова, а в Ачех в 1566-67 гг. прибыли корабли от далеких братьев по вере из Истамбула (экспедиция Куртоглу Хызыр-Реиса), доставившие для помощи в борьбе с португальцами "военспецов" - пушечных мастеров, артиллеристов, военных инженеров.
С тех пор военная мощь султаната усилилась артиллерией собственного производства, считавшейся сильнейшей на Малайском архипелаге. Но основу вооруженных сил вплоть до второй половины XIX в., когда ачехцам пришлось столкнуться с Королевской Нидерландской Ост-Индской армией, составляло феодальное ополчение. Низшим тактическим подразделением являлся "кампонг", в переводе - "деревня", отряд, выставленный жителями одного поселения.

У султана и крупных феодалов имелись постоянные гвардии или дружины. Мусульманские вероучители, "улема", выставляли собственную милицию из "талибов" - учащихся духовных заведений. Оперативные соединения были переменного состава и создавались для решения конкретной боевой задачи.
Традиционным вооружением воинов Ачеха было клинковое холодное оружие экзотических форм и названий - ренчонг, пенанг, клеванг, крис. Пики делали просто: из прочной жерди с закалённым в огне острием. Бережно сохранялись старинные мушкетоны с устрашающими раструбами, кремневые ружья и пистолеты "османского" типа, однако ачехцы хорошо понимали преимущества современного оружия. Экспортерами такового в султанат во второй половине XIX в. выступали предприимчивые "торговцы смертью" из Североамериканских штатов, Великобритании и Франции. На вооружении островитян появились винтовки Лебеля и Спенсера (обр. 1860), карабины Шарпса (обр.1853), револьверы Лафорше и даже полевые 10- и 20-фунтовые орудия Паррота (широко известные по Американской гражданской войне и воспетые Жюлем Верном). Впрочем, все это покупалось султаном и крупными феодалами разрозненными партиями, отдельными воинами - "по случаю", и решающего веса в "залпе" ополчения не имело.

Жители и правители Ачеха часто и много воевали, с началом упадка султаната в XVII в. - в основном друг с другом в постоянных междоусобных и династических войнах, но их боевое мастерство все равно совершенствовалось. Разбойникам-горцам было не занимать умения в партизанской войне, они дрались так поколениями. А вот воины султана и крупных прибрежных княжеств подражали регулярным войскам. Они владели тактикой и ведения огня залпами, и массовых пехотных атак рассыпным строем, и искусством фортификации, при чем форты и бастионы строили по европейскому образу и подобию. Постоянные воинские отряды правителей с ХIX в. начали носить элементы униформы, как правило - синие однобортные мундиры в сочетании с национальными шапочками-сонгкак и саронгом (повязанный на пояс красочный платок, висевший поверх штанов). При этом - босиком!

При трехмиллионном населении султаната Ачех и традиции: "каждый мужчина - воин", мобилизационные ресурсы были очень велики. При необходимости брались за оружие и женщины самого разного семейного статуса и возраста;  девочки-горянки в некоторых племенах учились владеть клинком и ружьем в обязательном порядке, многие аристократки - по настроению.

А вот военный флот султаната пришел в новое время в полный упадок и противостоять европейским боевым кораблям не мог.

ПРИШЕСТВИЕ ГОЛЛАДЦЕВ.

"В эпоху, когда буржуазные страны Европы перешли к построению колониальных империй, Ачех переживал период феодальной раздробленности", - писал советский историк В.А.Тюрин, основной историограф Ачехской войны в СССР (Тюрин, В.А. Ачехская война. Из истории национально-освободительного движения в Индонезии. М., 1970).
На самом деле, не совсем так. К 1870-м гг. Ачех стал потихоньку "выползать" из периода феодальных и династических междоусобиц. Султан Кутараджа Алауддин Махмуд Сайах, 2-й своего имени и 34-й на троне Ачеха, мастер "мягкой силы", сумел договориться с крупными феодалами, предоставив им автономии "сколько смогут переварить" в обмен на признание своего суверенитета над государством и 15% налог в казну с основных экспортных товаров - перца и кофе. До поры до времени политическая свобода Ачеха поддерживалась даже "законодательницей мод" в колониальной политике Великобританией. В британском военном ведомстве справедливо полагали, что "война с Ачехом по сложности превзойдет Индийскую (восстание сипаев 1857-59 гг.)", а, пока в Европе предпочитали перчить суп и варить кофе, доходы с масштабной внешней торговли султаната этими "вкусностями" прочно контролировали "плутократы Лондонского Сити". Дело в том, что, сохранив лидирующие объемы продаж "spices", Ачех к ХIХ в. начисто проиграл конкуренцию за их вывоз. Архаичный торговый флот султаната "не котировался" по сравнению с современными быстроходными кораблями англичан, следовательно, ачехцы были вынуждены полагаться на контракты с английскими судовладельцами, и платить, платить, платить...
Королевство Нидерланды, небольшая европейская страна, но отнюдь е самая меньшая колониальная империя, стали самостоятельным игроком на экзотическом карточном столе, получившем название Голландская Ост-Индия (часть Малайского архипелага и Новая Гвинея, ныне - Индонезия и ряд др. стран региона) в 1800 г. Тогда Нидерландская корона национализировала местную Ост-Индскую компанию и перешла от военно-торговой экспансии и небольших баз-факторий "за морями" к обыкновенной практике колониальных захватов. К 1830-м гг. голландцам удалось колонизировать Яву и некоторые другие острова, применяя банальные, но безотказно работавшие приемы: "разделяй и властвуй", "обещай и не выполняй", "кнут и пряник, но кнута больше" и т.п.

На султанат Ачех голландские колонизаторы до поры не зарились. Они также понимали потенциальную опасность конфликта с лучшими вояками в регионе, и к тому же не хотели обострять отношения с Англией. С 1824 г между Голландской Ост-Индией и султанатом действовал "договор о ненападении", а британцами голландцы расходились, "натянув вежливые улыбки". Однако, по мере укрепления своих позиций в регионе к середине века, Нидерланды начали "показывать зубы" даже британскому льву, напоминая, что у них в гербе есть свой собственный лев, а наготове - военный флот и Королевская Нидерландская Ост-Индская армия (Koninklijk Nederlands Indisch Leger; KNIL) в составе 21 пех. батальона, 9 батальонов т.н. егерей Ван Клееренса (Korps Jagers van Cleerens, названы по имени генерала-создателя в 1831 г.), плюс артиллерия, кавалерия и вспомогательные подразделения.

Одновременно Великобританию начали раздражать попытки султана Ачеха вырваться из кабалы двусторонних торговых договоров. Алауддин Махмуд Сайах, 2-й своего имени, направил эмиссаров с полными шкатулками драгоценных камней искать альтернативного договора с США, при чем на условиях предоставления султанату в аренду знаменитых американских "чайных клиперов". Лондону становилось невыгодно защищать независимость строптивого партера.
Соперничество между Нидерландами и Великобританией за контроль над Малаккским проливом (обретшим особую важность для судоходства после открытия Суэцкого канала в 1869 г) и торговлей на Суматре было разрешено подписанием 2 ноября 1871 г. Суматрского договора. По его условиям меньшой лев (голландский) признал за большим сохранение его экономического приоритета в регионе, а большой лев (британский) взамен предоставил меньшому право вдоволь поохотиться на Суматре. Т. е. Великобритания предоставила Нидерландам "свободу рук" в отношении султаната Ачех, независимость которого портила целостную картину Голландкой Ост-Индии.
В мае 1872 г. голландки дипломат Крайенхофф (Krayenhoff) прибыл в столицу султаната Ачех Кутараджу, чтобы вручить требования своего правительства, которые означали фактически признание политического протектората Нидерландов. Кроме того, султан Алауддин Махмуд Сайах должен был положить край пиратству своих подданных в Малаккском проливе (они действительно плотно "кошмарили" там торговое судоходство). Султан, которого современники описывали как очень миролюбивого, но твердого человека, что называется, "выдержал марку". Он не принял носителя ультиматума лично, предоставив ему вручить свои бумаги через султанскую канцелярию. Прибрежным правителям, тем не менее, последовало жесткое требование прекратить корсарские рейды. Успеха оно не возымело - ачехские моряки зарабатывали пиратством на протяжении многих поколений. Крупные феодалы и племенные вожди, уверенные в своих военных силах (частично вооружённых современным оружием и изредка слегка обученных европейскими или американскими авантюристами), предпочитали столкнуться с вторжением "каких-то голландцев", чем отказаться от традиционного образа жизни.
Войны хотели все, война была неизбежна.
Не хотел ее, пожалуй, только один человек - Алауддин Махмуд Сайах, 2-й своего имени, 34-й султан Ачеха. И он действовал.

СЫН ТУРЕЦКОПОДДАННОГО.
Стремление избежать военного вторжения голландцев заставило султана Ачеха предпринять не лишенный резона дипломатический ход: искать покровительства одной из "великих держав", при чем такой, которая бы не установила над султанатом классического колониального протектората. Простейшим вариантом представлялось турецкое подданство, о фиктивном существовании которого Алауддину Махмуду Сайаху II вовремя напомнил аристократ и успешный международный коммерсант Саид Хабиб Абуррахман ас-Захир, сын арабского купца, выходца из Османской империи, и ачехской княжны.
Султан судорожно ухватился за возможность избежать войны и немедленно снарядил "сына турецкоподданного" в качестве полномочного посланника к престолу Оттоманской Порты в Истамбул.
Саид Хабиб Абуррахман ас-Захир, как истинный коммерсант наделенный и талантами переговорщика, и умением рисковать, отправился в путь на американском корабле всего с несколькими сопровождающими, инкогнито, выдавая себя за агента... голландского ювелирного торгового дома. Это объясняло наличие сундучка с драгоценностями для подношений Дому Османов и "тяжелого вооружения" для его охраны.

Прибыв в Истамбул, Саид Хабиб Абуррахман ас-Захир грамотно выстроил свою дипломатическую миссию. Он апеллировал перед правительством османского султана Абдул-Хамида II к существующему фираману Сулеймана Великолепного о признании халифата над султанатом Ачех, и одновременно энергично искал общественной поддержки делу защиты суматрских братьев-мусульман от "неверных". Свободная пресса была одним из наиболее быстро модернизировавшихся институтов Османской империи, и расторопные газетчики оказали ачехскому посланнику большую (не бесплатную) поддержку, подняв волну народных симпатий к сказочному заморскому султанату. Посол Ачеха пошел даже на столь рискованный шаг, как анонсирование в газетах отправки 8 турецких боевых кораблей к побережью Суматры...
Однако Оттоманская Порта, в 1873 г. находившаяся в не самом стабильном международном положении, затягивала с ответом, а в это время активно консультировалась с европейскими державами, "чтобы не оскорбить великие силы".

За время пребывания в Истамбуле, ачехский посланник встречался и с главой дипломатического представительства Российской империи графом Николаем Павловичем Игнатьевым. Есть версия, что, сомневаясь в успехе своей миссии, он зондировал почву поддержки Ачеха Россией. Однако в 1873 г. просьба о протекторате России еще не прозвучала, по крайней мере официально.

Наконец, вдоволь потомив Саида Хабиба Абуррахмана ас-Захира ожиданием и попользовавшись его дарами, внешнеполитическое ведомство Абдул-Хамида II дало ответ в идеально обтекаемой форма: османский халифат над султанатом Ачех означает духовное, а не политическое покровительство, а от голландцев получены гарантии, что на мусульманскую веру жителей Суматры они посягать не будут. За сим наилучшие пожелания его величеству султану Алауддину Махмуду Сайаху II от его величества султана Абдул-Хамида II.
На остатки посольских средств Саид Хабиб Абуррахман ас-Захир сумел организовать отправку в Ачех группы турецких офицеров-добровольцев, однако официально ни политической, ни военной помощи он в Истамбуле не получил.
Одновременно с провальной миссией "сына турецкоподданного", султан Ачеха предпринял последнюю попытку договориться с властями Нидерландской Ост-Индии. Ачехский дипломат Панглима Табанг был отправлен к голландкой колониальной администрацией с просьбой провести двусторонние переговоры на высшем уровне в течение полугода. Голландцы прияли предложение, однако Панглима Табанг совершил ошибку, отплыв после этого на голландском военно-морском шлюпе "Marnix".

Агенты секретной службы Нидерландов "сели ему на хвост", и через два месяца "застукали" дипломата в Сингапуре, где он вел секретные переговоры с консулами США и Италии о возможности политической и военной поддержки султаната. Реакция была ожидаемой: в марте 1873 г. султану Ачеха последовало "последнее голландское предупреждение", по сути означавшее: капитуляция или война. "Тогда война", - с глубоким прискорбием ответил Алауддин Махмуд Сайах, 2-й своего имени, как известно, человек миролюбивый.

ПЕРВАЯ ГОЛЛАНДСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ.
26 марта 1873 г. война была объявлена султанату Ачех генерал-губернатором Голладской Ост-Индии Джейсмсом Лоудоном (James Loudon). В тот же день в Сингапуре была сформирована эскадра из военных шлюпов и транспортов, на борту которой завоевывать Ачех отплыло соединение Королевской Нидерландской Ост-Индской армии во главе с опытным  колониальным командиром генерал-майором Кёлером (Johan Harmen Rudolf Köhler, 1817-1873).

Лично очень храбрый человек, сын кадрового сержанта, генерал Кёлер прослужил в колониях около 35 лет, однако военно-организаторских и полководческих талантов в первой экспедиции на Ачех он не проявил. Тот факт, что традиционная система племенных и феодальных ополчений султаната позволяет в кратчайшие сроки поставить под ружье более 100 тыс. умелых воинов, голландцами не был принят во внимание вообще. Они оценивали численность воинских формирований противника как "не более 10 тыс.". Поэтому силы, выделенные генералу Кёлеру, были весьма скромными: 3 колониальных батальона и несколько отдельных рот при паре батарей горной артиллерии, всего не более 3 600 солдат и офицеров. Многие только что прибыли из метрополии и еще не прошли акклиматизацию. Вьючные животные не были обучены, и во время компании солдатам приходилось таскать орудия на руках. Войска даже не имели колониальной формы, вступая в бой в красивых, но неудобных во влажном и жарком климате суконных мундирах. В довершение ко всему, голландскую эскадру сразу стал преследовать злой рок. На двух кораблях разразилась "желудочная инфекция" (дизентерия или холера?), пришлось объявить их на карантине и отправить назад вместе с находившимися на них воинскими подразделениями и вооружением. 8 апреля, когда голландская эскадра прибыла в устье реки Ачех близ столицы султаната Кутараджи, к высадке оказались готовы менее 3 тыс. штыков. Это учитывая моряков-добровольцев, которых спешно собрали по всем кораблям, чтобы хоть как-то усилить поредевшие еще до боя батальоны...

Вход в реку защищали два земляных укрепления, возведенных ачехцами в соответствии с канонами европейской фортификации. Тем не менее, голландцы бодро начали обстрел столицы султаната с предельной дистонии и приступили к высадке шлюпочного десанта. Главные силы голландского флота составляли винтовые шлюпы типа "Watergeus" и "Marnix", на каждом по 4 - 6 нарезных 160-мм орудий голландского производства или 7-дюймовые британские "Армстронги". Военные транспорты, в качестве которых использовались и устаревшие боевые корабли, были вооружены гладкоствольной артиллерией, но числом поболее. Ачехцы могли отвечать из своих фортов только огнем архаичных бронзовых и чугунных орудий "османской модели" и ожидаемо проиграли артиллерийскую дуэль. Высадка десанта состоялась, гарнизоны фортов отступили, и укрепления были захвачены.
А дальше "что-то пошло не так". Не мудрствуя лукаво, генерал Кёллер планировал применить отработанную на Яве тактику: форсированный марш главными силами на столицу, захват султанской резиденции в укрепленной цитадели Кратон и очередное принуждение к покорности местного монарха.
Однако вместо быстрого марша получилось тяжелое продвижение с постоянными изматывающими боями, хотя идти по прямой было всего несколько километров. Местность представляла собой холмистый ландшафт, поросший труднопроходимыми джунглями. Голландские колонны оказались привязаны к дорогам, а дороги защитники Ачеха предусмотрительно перекрыли завалами. Местные ополченцы круглыми сутками обстреливали захватчиков, не давая им расслабиться ни в походе, ни на привале, а при любой удобной возможности - атаковали с холодным оружием.

Любое голландское подразделение, отделившееся от главных сил для фуражировки или, попросту, "мародерки", рисковало попасть в засаду. В результате солдаты на походе питались в основном сухарями, печально известными морскими "broodkruimels" двойной-тройной закалки, которые можно описать как "прощай, зубы".

"Мы можем считать своей только ту землю, на которой стоим", - записал в апреле 1873 г. молодой солдат Карл Янссенс (Karl Janssens), участник первой и второй экспедиций против Ачеха.
Голландские войска с трудом пробились к столичному укреплению Кратон только 14 апреля. Здесь их встретила гвардия султана Ачеха, около 2 800 обученных бойцов при нескольких полевых орудиях. С тыла и с фланга голландцев беспокоили ополченцы. Ожесточенное сражение завязалось за укрепленную мечеть Байтуррахман Рая.
Султанская гвардия со своими винтовками Лебеля и французскими инструкторами не смогла удержать первой атаки голландской колониальной пехоты, и мечеть была взята. Тогда гвардейцы вытащили свои страшные мечи-клеванги и бросились в рукопашную. На сей раз пришлось "показать тыл" уже голландцам, и над мечетью сова взвились алые флаги Ачеха. Но голландские войска перегруппировались, подтянули артиллерию и опять выбили ачехцев. В эту минут среди общей канонады раздался роковой выстрел - голландский командующий генерал Кёллер, осматривавший захваченные позиции, был смертельно ранен пулей в грудь.

Бой после этого быстро "заглох" на достигнутых результатах. Командование голландским силами перешло к полковнику Ван Даалену (Eeldert Christiaan van Daalen). Он еще некоторое время пытался продолжать борьбу за столицу Ачеха. Однако после того, как 16 апреля захлебнулся в крови штурм укреплений Кратона (за полчаса боя голландцы потеряли около 100 чел. убитыми и ранеными, вкл. командующего офицера майора Кавалье), Ван Даален понял, что ему не победить, и отдал приказ к общему отступлению.
Защитники Ачеха торжествовали победу. Однако у этих воителей в десятом поколении хватило благородства отдать должное упорству и храбрости врага. "Голландцы - мужчины", - говорили они. Султан Алауддин Махмуд Сайах распорядился предоставить незадачливым колонизаторам "золотой мост" для отступления в надежде, что они поскорее уберутся за море.

Голландские войска отступили на берег. Там Ван Даален, не скрывая раздражения, сообщил правительственному комиссару Ньювенхейзену (Nieuwenhuijzen), что экспедиционный корпус слишком слаб, чтобы успешно продолжать операцию, недостает артиллерии для огневой поддержки и понтонов для пересечения водных преград, а также многих других боевых материалов. Командующий военно-морскими силами адмирал Купман также рекомендовал свернуть боевые действия из-за приближающегося сезона дождей. Старый морской волк, знакомый со здешней погодой, предупреждал, что военные лагеря на побережье может попросту смыть, а солдаты начнут сильнее страдать от тропических болезней.
После консультации с правительством метрополии генерал-губернатор Голландской Ост-Индии Лоуден 23 апреля 1873 г. отдал приказ экспедиционному корпусу полностью покинуть Ачех и вернуться на Яву. 25 апреля последний голландский солдат сел в шлюпку и с содроганием оглянулся на прибрежные заросли. "Мы уходили, зная, что нас еще заставят вернуться и заплатить новую цену за обладание этим берегом", - записал рядовой Карл Янссенс.
Первая экспедиция стоила голландцам 4 офицеров и 52 нижних чинов убитыми, а ранеными - 27 офицеров и 411 нижних чинов. Почти половина солдат были больны все той же "желудочной инфекцией" - армия истекала не только кровью, но и поносом...
Труп генерала Кёллера был доставлен на пароходе "Koning der Nederlanden" в Сингапур и погребен с воинскими почестями на голландском военном кладбище в Батавии. Солдаты остались в неуютных могилах в глинистой и мокрой чужой земле.
Нидерландская Ост-Индия, как боксер, утерла разбитый нос и начала готовить матч-реванш.
________________________________________________Михаил Кожемякин.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Всем в школе объясняли, что история – это наука о прошлом. Однако любой момент прошлого когда-то был настоящим, а настоящее – это невероятно сложная динамическая система, в которой непрерывно соединяются, обновляются и осознаются события. Отсюда же распространённый тезис из теории хаоса о том, что «взмах крыльев бабочки на одном конце земного шара может вызвать ураган на другом». Итак, как вам такое утверждение – открытие Америки Колумбом стало одной из причин войн на Кавказе в конце XVIII – начале XIX веков. Понимаю негодование, вызванное таким упрощением, но давайте попробуем разобраться.

Открытие Америки стало во многом неожиданным и мощным катализатором перемен для Старого Света, открыв новые источники ресурсов и товаров, доселе совершенно неизвестных европейцам. Вместо ожидаемых и привычных (хоть и дефицитных) индийских специй и азиатских шелков, на европейские рынки хлынул поток совершенно неизвестных продуктов и растений, таких как табак, томаты, какао, картофель, кукуруза, ананасы, а также таких экзотичных вещей, как, например, листья коки. Наибольшим выгодополучателем этого импорта стала Османская империя, чьи торговые пути и влияние охватывали обширные территории – от Балкан до Аравийского полуострова. Благодаря сложившимся торговым связям и географическому положению, новинки из Нового Света буквально «перепрыгивали» из Испании и Португалии на рынки Турции почти сразу, как достигали Европы.

Более того, Османская империя – не только как крупный политический, но и как культурный центр региона – превратилась в важнейший перекрёсток, через который проходили нововведения, адаптировавшиеся под местные традиции. Именно здесь томаты, фасоль, баклажаны и, особенно, табак нашли широкое применение. Табак быстро стал частью восточной культуры, войдя в обиход и укоренившись в традициях курения кальяна, распространившегося по всей империи. Томаты вскоре оказались неотъемлемым ингредиентом кухни Восточного Средиземноморья, став базой для многих блюд. Так, через османское влияние американские новинки достигли даже Болгарии, Венгрии, Греции, Египта, и на многие века вошли в быт и пищевые привычки балканских, арабских и азиатских народов. Показательно, что многие продукты, такие как «болгарский перец» или даже сама «индейка» (на английском – turkey), сохранили в своих названиях след османского посредничества и влияния.

Ирония же заключалась в том, что Испании и Португалии, первоначальным владельцам этих новинок, так и не удалось надолго сохранить торговую монополию. Османская империя, обладавшая ключевыми морскими путями и густой сетью торговцев, не только активно перенимала продукты из Америки, но и быстро распространяла их на покорённых землях и влияла на их дальнейшую популяризацию.

На этом моменте многие могут задать вопрос: «Так, ну а Кавказские войны тут каким боком?». Дело в том, что к концу XVII — началу XVIII века культурное и экономическое влияние Османской империи достигло Северного Кавказа, и турецкие товары, наряду с новыми сельскохозяйственными культурами из Америки, стали активно проникать на рынок горских народов. Вместе с кукурузой, фасолью, томатами и баклажанами, эти «новинки» оказали огромное влияние на сельское хозяйство и быт региона, изменив его до неузнаваемости. По мере того, как горцы начали выращивать кукурузу, она быстро превратилась в основной продукт питания, способный обеспечивать калорийное пропитание на небольших горных участках, ранее считавшихся малопригодными для земледелия.

Примечательно, что появление кукурузы и других заморских культур отразилось даже в языках народов Кавказа. Например, на армянском языке кукуруза получила название եգիպտացորեն (yegiptats'oren), что буквально означает «египетская пшеница» (вероятно, из-за поставок из Египта, тогдашней провинции Османской империи). В чеченском языке кукуруза получила название хьаьжкIа (хажка), что образовано от слов «хаджи» и «ка» — «паломник» и «пшеница», что можно буквально понимать как «пшеница, привезённая паломниками из хаджа». Это не просто семантические особенности, а свидетельство того, как культурное и религиозное влияние Османской империи интегрировалось в повседневную жизнь Кавказа.

Массовое распространение кукурузы также привело к демографическим изменениям. Эта культура позволяла выращивать достаточный объём продовольствия для обеспечения растущего населения, что способствовало увеличению плотности населения в горных районах Кавказа, где условия для традиционных злаков были неблагоприятны. Плотность населения начала возрастать, как и конкуренция за землю, что обострило территориальные конфликты и укрепило стремление к самостоятельности среди горских народов. В условиях усиленной экспансии Российской империи на Кавказе, повышение плотности населения и зависимость от новых аграрных культур способствовали активному сопротивлению, поскольку горцы ощущали себя вынужденными защищать свои ресурсы и земли.

Причём кукуруза на Кавказе прижилась особенно хорошо, так как её изначальная селекция в Южной и Центральной Америке уже включала адаптацию к горным районам. В горных районах Кавказа она продемонстрировала отличные урожайные показатели, а по устойчивости и лёгкости в хранении превзошла традиционные культуры, такие как пшеница и рожь, которые требовали более ровного рельефа и обильных дождей. Благодаря своей высокой калорийности и неприхотливости кукуруза быстро стала основным источником продовольствия для горцев, поддерживая их автономию и способность к длительному сопротивлению. Продовольственные запасы из кукурузы позволяли вести затяжную партизанскую войну в условиях труднопроходимых гор, где российским войскам приходилось преодолевать и логистические трудности, и сопротивление местных жителей.

В результате, в каждом кавказском ауле теперь могли производить гораздо больше пищи, что способствовало естественному приросту населения, создавая основу для долгосрочной экономической и военной стабильности горских сообществ. Доступность продовольствия привела к значительному демографическому всплеску, и, к началу XVIII века, население Северного Кавказа, по некоторым данным, увеличилось почти вдвое. Это создавало дополнительные вызовы для Российской империи, которая стремилась распространить своё влияние на Кавказ и сталкивалась с растущим числом самодостаточных, организованных сообществ, имеющих достаточно ресурсов и людской силы для активного сопротивления.

Одновременно с этим, на Кавказ с Османской империей и другими торговыми партнёрами пришли высокие оружейные технологии. Кавказские оружейные мастера, славившиеся своим искусством, начали активно осваивать и улучшать производство кремневых ружей, основываясь на турецких и европейских образцах. Качество этих ружей было столь высоким, что кавказское оружие пользовалось спросом далеко за пределами региона. Наличие собственного оружейного производства давало горцам возможность эффективно вооружаться, не полагаясь на импорт, что усиливало их возможности для сопротивления. Благодаря сочетанию роста продовольственной базы и доступности современного на тот момент оружия, горские сообщества становились всё более независимыми и готовы к защите своих территорий, что превратило Кавказ в очаг постоянного противостояния и поставило перед Россией нелёгкие задачи в ходе Кавказских войн.

В итоге к концу XVIII века волна горцев Северного Кавказа, двинувшихся со склонов гор на равнину, встретилась с волной русских, прущих в предгорья с севера. И всё заверте...

Ищи меня также:

https://t.me/mars_field (анонсы, мемы, краткие посты)

https://vk.com/mars_field (лонгриды, фото и доп. материалы)

https://dzen.ru/mars_field (лонгриды, фото и доп. материалы)