Корпоратив был в самом разгаре. Поехали на турбазу, без семей, только сотрудники компании. Теперь это почему-то называется “тимбилдинг”. Место давно облюбовали, возле искусственного пруда. Дальше хвойный лес, а главное - тишина, вдали от трассы.
- А что он же будет делать, Дмитрий Иванович? Сейчас какая-то молодежь странная пошла. Ни учиться не хотят, ни работать. Ни цели никаких нет, вот только им тусоваться и бездельничать! Вот думаю, пусть хоть какая-то корочка у него будет. Сейчас же без высшего образования ни в какую контору не попасть.
- Что верно, то верно. Без образования сейчас даже на кассу Пятерочки не сядешь.
За столом послышался громкий смех. Наш прораб рассказывал анекдоты про строителей.
- Ты знаешь, Игорь, я ведь тоже через это прошёл, - неожиданно произнёс Дмитрий Иванович. - Думал, сын по моим стопам пойдёт. Строительный закончит, и я его научу всему, что сам знаю. После школы я пристроил его в наш местный институт. Там у меня проректором друг был, однокурсник. Помог на бюджет устроить даже. А вот сынок мой учиться не хотел, - я отпил глоток вина, слушал его в пол-уха. Голова была совсем не здесь.
- Прогуливал лекции, Бог знает, где его шатало. А друг мне звонит после первой сессии и говорит, что он в списках на отчисление, - за столом опять громко засмеялись. Мы машинально повернулись.
Я спросил, чтобы поддержать разговор:
- Да лучше бы отчислили! В общем, мы договорились с другом. Сняли его с бюджета и перевели на коммерческое отделение. Там и требования полегче, да и глаза могут закрыть на прогулы и неуспеваемость. Ну, я как-то с сыном решил поговорить. Спрашиваю его: «Чем ты занимаешься? Почему на учёбу не ходишь? Я же не могу постоянно договариваться, да и мне неудобно всё время просить за тебя. Ты же подставляешь меня, и тут мне сыночек отвечает: «А я и не просил меня никуда устраивать! Учиться я не буду. Не хочу. Мне это не нравится», - представляешь, Игорь, так и говорит.
А ведь и мой учится не хочет, просто не говорит об этом прямо, подумал я.
- «Ну, хорошо, а что тебе нравится?» – спрашиваю.
Я заметил, как у Дмитрия Ивановича дернулись скулы. Как будто он с сыном прямо сейчас разговаривал.
- Он прямо с гонором так отвечает: «Не нравится мне учиться и всё! Работать буду!»
- О, как! – усмехнулся я. – Ещё те работнички!
- Ну вот, и я поинтересовался: «И кем ты будешь работать?», - а сам уже злой такой, раздраженный стою, а он кидает в ответ: «Не знаю! Найду кем!»
- А ведь мой «работяга» также со мной разговаривает. Ещё ни копейки не заработал, а гонору не то что вагон, а целый состав железнодорожный.
- Вот-вот, Игорь! Ты знаешь, смотрю я на него, вроде есть поддержка и помощь с моей стороны, а он не ценит. Как будто так и должно быть. Потом он ещё говорил, якобы я жить ему не даю. Он сам знает, как надо. Что я ничего в жизни не понимаю. Обидно мне стало, но тогда я промолчал, - и Дмитрий Иванович глотнул из бокала.
Я в чем-то понимал его. Я ведь до сих пор не знаю, как с сыном общаться, особенно когда он начинает наглеть.
- Ну, в итоге он и коммерческое отделение не потянул. Всё равно не учился. Одну сессию вроде закрыл с горем пополам, а на вторую его уже не хватило. Разговаривал с ним несколько раз, хотел по-хорошему, а потом терпение лопнуло. Говорю: “Машину больше не получишь! Давай сюда ключи! Либо учишься, либо ищи работу!” Я до сих пор помню его взгляд, такой ненавидящий. И представляешь, отвечает мне: “Да, засунь эти ключи к себе в задницу!”
Я резко обернулся на Дмитрия Ивановича:
- Да, так и сказал, веришь, нет. Помню, еле сдержался, чтоб не ударить его. Он хлопнул дверью и ушёл. Жена всю ночь в слезах. Я тоже не спал, ходил туда-сюда. Всё думал, кого мы вырастили? Во что вкладывались столько лет? И что получилось? – и было непонятно, кому он это сказал, мне или себе.
- Вернулся он под утро. Пьяный. Жена говорит: «Оставь его, не трогай. Он одумается», - Дмитрий Иванович тяжело выдохнул и махнул рукой.
В этот момент начал чуть-чуть накрапывать грибной дождь. Удивительно было, на небе ни одного облачка, яркое солнце и капли дождя.
- Ну и как, одумался? – спросил я.
- Через неделю ключи украл от машины, - его голос вдруг охрип. – Выпили с дружками и въехали в столб. Никто не пострадал особо, но машина в хлам. Что-то во мне оборвалось после этой истории с машиной, - он как будто сам с собой уже разговаривал. - Да, даже хрен с этой машиной! А вот слова его врезались в меня. Я ведь ожидал хоть какого-то чувства вины, а получилось всё наоборот. Спрашиваю его: «Что теперь будешь делать? - а он в ответ: - Еще одну купишь, у тебя же есть деньги», - причем с такой наглой, надменной мордой мне это бросает.
Дмитрий Иванович опять повернулся ко мне:
- Я тут уже не удержался и говорю: «Вот для этого мы тебя родили? Чтобы ты так разговаривал со мной в таком тоне? После того, что ты сделал?» - а он смотрит мне прямо в глаза, как ты сейчас, и заявляет: «А я и не просил меня рожать! – и со злобой такой говорит, прямо с ненавистью говорит. - Ты меня достал уже! Со своей учебой, со своей машиной, со своими нравоучениями! Ты какой-то тюремщик, какой-то надзиратель, а не отец! Все отцы, как отцы, а ты кто такой?! Почему я тебя вообще должен слушать?! Ты только требуешь и требуешь! Ты мою жизнь в ад превратил! Слышишь? Можешь идти нахер со своим институтом, со своей машиной и со всеми своими хотелками!»
Дмитрий Иванович произносил эти слова так отчетливо, как будто он это слышал секунду назад. Я чувствовал, что каждое слово, каждое предложение бьет по его сердцу. И непонятно, почему я сам начал ощущать эти удары и эту боль. Я смотрел на него с испугом. Он как будто старел. Да, именно так. Он старел прямо на глазах.
- Эти слова до сих пор звенят у меня в ушах, Игорь. Помню только, как тихо произнес: «Полчаса у тебя на сборы, чтоб больше твоей ноги здесь не было».
После таких слов я бы тоже выгнал, подумал я. В такой ситуации другого выхода нет. И вдруг у меня где-то защемило, и резко мысль пробежала, может, и я двигаюсь туда же? И у меня скоро выхода не будет? Надо что-то решать сейчас. Чтоб не доводить….
- Это было двадцать лет назад. С того дня я ни разу больше своего сына не видел, - оборвал мои мысли Дмитрий Иванович.
Дождь резко прекратился, и подул лёгкий ветерок. Я уже ничего не спрашивал, он продолжил сам:
- Ты знаешь, Игорь, дня не проходит, чтобы я об этом не думал. Как так всё получилось? Почему всё так развернулось? И каждый раз только к одному прихожу. Ты понимаешь, я сам вырос без отца, и мне было очень тяжело. И мне приходилось самому всего добиваться. Я просто хотел, чтобы моему сыну было полегче, чтоб он не проходил все мои испытания и тяготы по жизни. Ну, согласись, это же так правильно, по-отцовски, по-родительски? Все же хотят помочь своему ребенку, - и я тоже помогал. Затыкал все его дыры. Чуть где неудача, я прискочу и все решу. Закрою все вопросы. Ты, сыночек, только расти, все будет нормально! А на самом деле все получилось наоборот, - он перешел почти на шёпот, тяжело дышал.
- Мой сын ни в чем не виноват, Игорь, - неожиданно произнёс он. – Это я. Всё я. Я виноват. Сам. Своими руками, своими делами довел всё до этого. Сын ни в чем не виноват.
Ты представляешь, я хотел, чтобы он стал взрослым, самостоятельным, нормальным мужиком, но сам, своими руками мешал этому. Черт возьми, у меня в голове до сих пор это не помещается! Я же сам стал человеком, потому что никого рядом не было, никто мне не помогал! Самому приходилось всё решать и всего добиться своими усилиями. А сына этого лишил! Представляешь, сам же и лишил! Ну, скажи, Игорь, как такое могло произойти? – он вопросительно смотрел на меня, а на глазах были слёзы. – Это же так очевидно, прямо на поверхности. Человек становится человеком только, когда сам всего добивается, свои личные усилия прилагает. И только тогда он начинает это ценить и дорожить достигнутым. А если ему просто так все это дать, насыпать в карман, так он же тебе этим будет тыкать потом. И ненавидеть! И кто же в этом виноват, Игорь? Кто? Я сам виноват. Сам. Мой сын ни в чем не виноват. И время это доказало, понимаешь?
- А что доказало время? – тихо спросил я.
- А доказало, что он смог стать человеком. Своими силами жизнь выстроил. Не потерялся, не упал. Женился, сына родил. Внуку уже десять лет. Работает, квартиру недавно купили. Но всё это я только от жены узнаю. Сын меня ни видеть, ни знать не хочет. И внука я тоже ни разу не видел. Только на фотографиях. Вот так бывает, Игорь, - Дмитрий Иванович вытащил из кармана носовой платок, обмакнул глаза. – И ты подумай, стоит ли тебе за сыном бегать, закрывать все его вопросы. Так он никогда не повзрослеет, а только ненавидеть тебя будет. Закон, это, Игорь, понимаешь, закон жизни. Нельзя всё время давать, помогать, любить безудержно. Это порождает только ненависть, а самое худшее - он даже сам не будет знать, почему тебя ненавидит. Так что отпусти его, дай ему стать человеком.
От всего услышанного мне стало не по себе. То ли от его откровений, то ли от какой-то тревоги, а что с моим сыном будет? Я так и сидел и молчал, пока Дмитрий Иванович не встал и наигранно не улыбнулся:
- Ну ладно, хватит о грустном! Сегодня грустить запрещено, слышишь, запрещено! Всё! Пошли за стол!
Я сидел за столом, но эта история так меня и не отпускала. Я ловил взглядом Дмитрия Ивановича на другом конце стола и видел, что он был уже не здесь. Он был где-то там, - в своих переживаниях, в своих сожалениях, в своих одиноких, молчаливых разговорах с сыном.
Да и после корпоратива я вернулся домой, так и не мог уснуть. Всё думал и думал, прокручивал в голове, а мне-то что делать? Ждать, когда мой сын повзрослеет? А когда это случится, если его не отпустить сейчас ….
