Инна в нерешительности замерла перед входом, сокрытым за пеленой дождя. Дрожь пробежала по телу, возвращая забытые чувства: не сосчитать, сколько раз она проходила в эти двери. Вспомнив обезумевший от страха голос Пичугиной, Инна поборола сомнения — промедление могло стоить жизни детям. Она поднялась на крыльцо и зашла внутрь.
Мрак обглодал широкий коридор и лестницу, сырость пропитала воздух. Инна включила фонарик на телефоне и, обойдя мусор на полу, направилась на третий этаж — Пичугина сказала, что будет ждать ее там. Зазвенел телефон, и Инна чуть не выронила его от испуга.
— Это Егор. У меня скверные новости, — прохрипел из динамика взволнованный голос Свирина: его было плохо слышно, связь прерывалась. — Я решил еще разок заглянуть в барак к Пичигуной — проверить, как она коротает вечера с детьми. И обнаружил в комнате труп Антона, ее сына.
— Что с ним случилось? — Инна замерла на лестнице, чувствуя, как колотится сердце.
— Судя по его виду, я бы сказал, что он задохнулся от страха, — ответил Свирин. — Пичугиной и близнецов здесь нет.
— Мне позвонила Лариса и назначила встречу в старом детдоме, — призналась Инна. — Я собираюсь с ней поговорить.
— Вы с ума сошли?! — Свирин, казалось, чуть не поперхнулся от возмущения. — Сейчас же уходите оттуда! Пичугина может быть опасна. Алло! Инна, вы слышите?!
Звонок прервался. Инна посмотрела на экран: сигнал отсутствовал. Она вспомнила, что на окраине города связь была никудышной, и в старых домах с толстыми стенами мобильники становились бесполезными.
Включив фонарик на телефоне, Инна поднялась на третий этаж. В коридоре в нескольких метрах от нее стояла Пичугина — почерневшая, осунувшаяся, в мешковатом плаще с тонким шарфом, обмотанным вокруг шеи. Лариса, завидев инспектора, скрылась в одной из комнат. Инна последовала за ней в просторное помещение. Оно было знакомым: когда-то здесь рядами тянулись железные койки, но их давно растащили на металлолом. Голые стены, грязный пол, разбитые окна — вот и все, что осталось от общей спальни, где раньше жили никому не нужные дети.
Ветер забрасывал в комнату дождь, трепал волосы Пичугиной. Она застыла у окна спиной к Инне, и свет уличного фонаря очерчивал ее силуэт.
— Я больше не могу бежать. — Голос женщины надломился. — Я думала, что справлюсь после смерть мужа. Думала, что переживу похороны отца. Но гибель сына не вынесет ни одна мать.
Плечи женщины задрожали от беззвучного плача.
— Лариса, расскажите все с самого начала, — мягко попросила Инна.
Пичугина глубоко вздохнула, словно собираясь с духом, и начала:
— Антон был моим единственным сыном. Я всегда хотела еще детей, но забеременеть не получалось. Когда Антон повзрослел и уехал на Север, меня одолела тоска. Я предложила мужу усыновить ребенка. Мы пришли в детдом, и здесь, в этой комнате, я впервые увидела Мишу и Таню. Они были как ангелы — светлые и невинные.
Пичугина повернулась к Инне: в глазах блестели слезы, тонкие губы дрожали.
— Мы решили усыновить обоих близнецов. Муж неплохо зарабатывал на заводе, я же сидела дома и занималась детьми. Поначалу все было хорошо: ребята привыкали к нам, а мы к ним. Правда, муж бывал с ними строг. Миша и Таня малютками попали в детдом и не знали, что такое нормальная семья. Иногда они замыкались в себе, не слушали нас. Постепенно я заметила: стоило мужу отругать близнецов, как он тут же начинал кашлять и задыхаться. Это было странно, потому что на легкие он никогда не жаловался.
Пичугина закрыла глаза, подбородок ее затрясся, но она сдержала рыдание.
— Один раз, — выдавила она. — Однажды ребята разрисовали обои. Муж вспылил и отстегал их ремнем. В ту же ночь он разбудил меня. Никогда не забуду его лицо: выпученные глаза, раскрытый в ужасе рот. Он задохнулся у меня на руках.
Пичугина всхлипнула и разрыдалась. Инна терпеливо ждала, пока женщина справится с нахлынувшими эмоциями. Успокоившись, она продолжила:
— После смерти мужа мы переехали. Я не могла содержать квартиру в центре и сняла конуру подешевле. Я нашла работу, крутилась, как могла. И стала замечать, что вокруг нас постоянно кто-то умирал. Я вспомнила, как на старой квартире задохнулись от газа соседи-алкаши, которые до смерти напугали детей пьяными угрозами. После переезда в новый дом померла соседка снизу, сумасшедшая бабка: она сорвалась с криками на детей, когда они случайно затопили ее квартиру. Однажды Миша поцарапал велосипедом иномарку во дворе. Хозяин машины разорался, отвесил ему подзатыльник. Я наблюдала за этим в окно. Когда Миша в слезах убежал, мужчина повалился на землю, схватился руками за горло — и задохнулся в собственной рвоте.
— Вы заподозрили близнецов?
— В голову полезли плохие мысли. Я пыталась разговорить детей, но они отмалчивались. Таня дружила во дворе с одной девочкой. Как-то раз они что-то не поделили и поссорились. Девочка в сердцах крикнула, что Таню надо сдать обратно в детдом. В тот же вечер она захлебнулась в ванной и умерла. Таня прибежала ко мне в слезах и сказала, что она не виновата в смерти подружки.
Пичугина замолчала, словно собираясь с духом. Она обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь.
— Убийства совершает Опекун, — выдохнула она.
— Опекун? — По спине Инны пробежал холодок.
Пичугина кивнула и шепотом продолжила:
— Я не знаю, кто он. Я никогда его не видела. Таня сказала, что Опекун появился в детдоме и с тех пор охраняет близнецов. Люди, которые обижали Мишу и Таню, начинали кашлять и задыхаться. А если опасность нарастала, то обидчиков ждала смерть от удушья. Дети не могли контролировать Опекуна и сами страдали из-за его действий. Я не поверила Тане, посчитала ее россказни выдумкой и отругала за вранье. В тот же день у меня появилась одышка. Испугавшись, я переехала на квартиру отца. Мы с ним редко общались, но другого выхода не было: я больше не могла платить за съемное жилье. Отец все время брюзжал, Миша и Таня его раздражали. Он называл их наркоманским отродьем.
— Постоянно. Отец покрикивал на детей. Взялся за воспитание, муштровал их. Я беспокоилась за его жизнь: он стал задыхаться, ему все время не хватало воздуха. Я умоляла отца быть помягче с детьми, но он не слушался. Однажды Миша заигрался в приставку и не сделал вовремя уроки. Отец отстегал его ремнем. Ночью он задохнулся.
Лариса всхлипнула и затряслась от плача.
— Люди вокруг умирали, — сквозь слезы простонала она. — Все, кто обижал Мишу и Таню. Общение с детьми несло угрозу, и моя жизнь превратилась в ад: мне приходилось все контролировать и пресекать малейший негатив в адрес ребят. Но Опекун с каждым разом становился все более агрессивным.
— Когда к вам вернулся Антон, вы испугались за жизнь сына и съехали в барак — подальше от любых контактов с людьми? — догадалась Инна.
— Антон любил выпить. — Пичугина осунулась, потемнела лицом. — Он не мог привыкнуть к близнецам и иногда на них срывался. Вскоре он начал задыхаться. Я умоляла его уйти из квартиры, но Антон наотрез отказался. Каким бы он ни был, но он — мой родной сын. И теперь, когда он мертв, я боюсь, что Опекун придет за мной, ведь я никчемная мать.
Пичугина сорвалась на плач. Инна обняла женщину — ее костлявое, изможденное тело — и тихо спросила:
Свирин выскочил из машины и понесся по лужам ко входу в детдом. Прерванный звонок Инны не на шутку его встревожил. Он набирал ее номер несколько раз, но телефон девушки находился вне зоны доступа, и Егор, дождавшись приезда опергруппы в барак, тут же направился в приют.
Поднимаясь по ступеням крыльца, Егор уловил тихие, едва заметные сквозь шум дождя всхлипывания, доносящиеся откуда-то из подвала. Участковый прислушался: так и есть, детский плач.
Свирин прошел несколько метров вдоль мокрой стены, поросшей мхом, и заметил черный провал — вход в подвал, пробитый в кирпичной кладке бомжами или шпаной.
— Тише, Миша, не плачь, — донесся из мрака тонкий голосок. — Мама скоро придет.
Свирин, нагнувшись, пролез в дыру и очутился в кромешной тьме. Под ногами перекатывались обломки кирпичей, воняло дерьмом. Егор включил фонарь на телефоне. Луч света выхватил близнецов: прижавшись друг к другу, Миша и Таня со страхом таращились на полицейского.
— Идемте, я отведу вас к машине. — Свирин протянул руку. — А то замерзнете до смерти.
— Мама сказала ждать здесь, — всхлипнул Миша, размазывая по щекам слезы.
— Ваша мать опасна, — отрезал Егор. — Поднимайтесь.
Воздух сгустился, стало труднее дышать. Рядом с близнецами выросла тень, и Свирин выхватил пистолет.
Пичугина, казалось, не услышала Инну: обхватив дрожащее тело руками, она завороженно глядела в полумрак за разбитым окном.
— Лариса, где дети? — Инна повторила вопрос.
Пичугина повернулась к ней и неожиданно ласково сказала:
— Извини, что я сорвалась на тебя в бараке. Я ведь сразу поняла, что ты одна из них. Как Миша и Таня.
Инна отпрянула от женщины, пораженная ее словами.
— У вас, детдомовских, взгляд особенный. — Пичугина грустно улыбнулась. — Вы как будто хотите любви, но боитесь ее.
Инна оторопела: каким образом Лариса узнала ее главный секрет? Она не успела спросить: снизу раздался детский визг. Пичугина оцепенела от ужаса, и Инна, оставив ее в комнате, бросилась по лестнице на первый этаж. Колотилось сердце, срывалось дыхание: Инна не могла допустить, чтобы с близнецами случилась беда.
Снова вопли — кричали из подвала! Инна спустилась в закуток под лестницей (она помнила каждый уголок в старом детдоме) и нашла дверь.
Скрипнули ржавые петли, пахнуло плесенью, ударило мраком в глаза. Фонарик на телефоне высветил близнецов, визжащих в углу. Луч опустился ниже: на полу распластался Свирин. Над ним сгорбилась темная фигура, похожая на гигантского дикообраза. Косматый монстр, придавив Егора коленом, волосатой лапищей душил его за горло, а вторую руку проталкивал в распахнутый рот полицейского, не давая ему дышать. Свирин содрогался в предсмертных спазмах, даже не пытаясь сбросить душегуба.
— Прекрати! — рявкнула Инна. — Оставь его!
Массивная голова монстра медленно повернулась на голос. Нечесаные патлы, опускавшиеся до самой шеи, скрывали глаза Опекуна, но Инна знала, что он ее видит. Прошли годы с момента их последней встречи, но чудовище помнило Инну.
Монстр послушался: ослабил хватку, вынул лапу изо рта Егора. Поднялся и бесшумно растворился во мраке, обступившем дрожащий пятачок света.
Инна подбежала к Свирину. Его налитые кровью глаза остановились на ней. Он прохрипел — и замер, так и не сделав последний вдох. Инна заплакала, сжимая обмякшую руку Егора. Слезы капали на его лицо, смешивались с розовой пеной на губах и подбородке. Близнецы, замолкнув, наблюдали за Инной из темного угла.
— Мы не хотели, чтобы он умер, — прохныкал Миша. — Он выхватил пистолет, хотел нас забрать отсюда! Мы просто испугались…
Мальчик сорвался на плач, и Таня, обняв брата, продолжила за него:
— А потом появился Опекун, — прошептала она. — И он вас послушался.
Инна вытерла слезы и поднялась.
— Откуда вы про него узнали?
Близнецы переглянулись, словно решая, можно ли доверять Инне.
— Когда мы попали в детдом, нас сильно обижали, — сдерживая слезы, проговорила Таня. — Однажды ночью мы подслушали, как старшие ребята рассказывали про девочку, которая раньше жила в приюте. Ее тоже обижали, но она придумала себе защитника и назвала его Опекуном.
— Он оберегал ее, — вмешался Миша. — Душил обидчиков.
Инна закрыла глаза, шумно выдохнула: она знала наперед все, что скажут дети.
— И вы решили, что Опекун защитит вас?
— Мы звали его, когда нас обижали, — кивнула девочка. — И однажды он явился.
— Первым задохнулся пацан, который бил Таню в детдоме, — стиснув кулаки, прошептал Миша. — А потом все остальные.
Ком застрял в горле, ноги задрожали — и хлынули воспоминания, смывая хрупкую стену из самообмана, построенную за многие годы.
Инна была ребенком-отказником, выброшенным в мусорный бак. Никому не нужное отродье: грязный пакет служил ей пеленками, а холодный дождь — грудным молоком.
Затем последовали годы, проведенные в детдоме: голод, побои и унижения. Воспитатели равнодушно смотрели на страдания подопечных, сваливая разрешение конфликтов на старших воспитанников. И те срывали злость на младших. Инна научилась драться, но и это не спасало, когда несколько раз ей устраивали «темную». Она находила убежище в книгах, фантазиях и мечтах о взрослой жизни — той, что начнется совсем скоро, стоит только потерпеть.
До выпуска из детдома оставалось три года, когда в его стенах появился новый сотрудник — психолог. Мужчина лет сорока с залысинами, жирным брюшком и подслеповатыми глазками за стеклами заляпанных очков — тогда он казался Инне совсем стариком. Говорили, что раньше он работал в реабилитационном центре для наркоманов в Москве, но вернулся оттуда в родную дыру, чтобы ухаживать за больной матерью. И устроился в детдом.
Его встречи с воспитанниками проходили в бывшей подсобке. Инна садилась на засаленный диван, психолог закрывал дверь на ключ — «чтобы нам не мешали» — и начинал сеанс. Она не помнила, на каком из приемов он коснулся ее коленки, а затем просунул руку под юбку. Но помнила слова, которые он часто повторял слюнявыми губами: «Никому ты не нужна, кроме меня. Только мне ты дорога».
Потные ладони на груди. Жирные шлепки волосатых бедер о промежность. Белесые сгустки на животе.
Так продолжалось несколько месяцев. А потом подонку захотелось экспериментов: во время одного из «сеансов» — как называл их встречи психолог — он сдавил Инну за шею, ритмично вбивая грузное тело между ее раскинутых ног. Она помнила черные круги перед глазами, тонкий свист воздуха из сжатой гортани — и зловонное дыхание насильника у лица.
В ту же ночь, вернувшись в общую спальню, Инна нарисовала карандашом в тетради огромную косматую фигуру — чудовище, рожденное из ненависти, страха и обиды.
Через три дня психолог пригласил Инну на «сеанс». Она привычно разделась и легла на диван, бесшумно глотая слезы. Если бы кто-то мог ей помочь…
Подонок стянул несвежие трусы и, забравшись на топчан, раздвинул коленки Инны. А затем вдруг закашлялся. Хватая ртом воздух, он повалился на пол. Полумрак, в который была погружена комната, сгустился и обрел очертания высокой лохматой фигуры. Одной лапой монстр схватил насильника за горло, а вторую мощным рывком протолкнул ему в рот, вгоняя глубже в глотку. Психолог, хрипя, бился на полу в судорогах, а затем затих и обмяк. Чудовище, ссутулившись над трупом, исподлобья глядело на Инну сквозь длинные патлы на морде, словно ожидая дальнейших указаний, но она не могла сказать ни слова: крик ужаса застрял в глотке.
Инна дрожащими руками натянула одежду и, выскользнув из каморки, вернулась в спальню. Вскоре из коридора донесся испуганный вопль: кто-то из воспитателей нашел тело.
К удивлению Инны, причина смерти психолога оказалась естественной: тромб в легочной артерии. Правда, никто не мог объяснить, почему мужчина умер голым, и эту историю побыстрее замяли. Несколько дней Инна тряслась от страха: ждала, когда ее секрет раскроют. Но никто не пришел с расспросами, и в какой-то момент она посчитала, что произошедшее было плодом воображения: насильник скончался своей смертью, а косматое чудовище ей просто привиделось.
Она поклялась, что больше никогда не будет жертвой. Ни обстоятельства, ни другие люди не посмеют влиять на ее жизнь. И она никому не позволит обижать таких же, как она — брошенных, затравленных, одиноких детей.
Инна знала статистику: лишь десять процентов детдомовцев благополучно устраивались во взрослой жизни, и она собиралась оказаться среди них. План был простой, но одновременно трудный: после окончания колледжа — поступление в университет на юридический факультет, а затем — работа, связанная с помощью детям. И каким бы тяжелым ни был выбранный путь, Инна справилась.
Она вспомнила, как в день выпуска из детдома отдала коробку со своими скудными пожитками — книжками, самодельными игрушками и картинками — воспитаннице из младшей группы.
— Кто это? — спросила девочка, рассматривая старый рисунок с косматым монстром.
Инна, замешкавшись, ответила:
— Это Опекун. Если тебя будет кто-то обижать, он придет на помощь.
Инна вывела близнецов на первый этаж. Миша и Таня, дрожа, жались к ее ногами. Она догадывалась, что увидит наверху, в комнате, где осталась Пичугина, а потому присела возле детей и ласково сказала:
— Побудьте здесь. Я скоро вернусь.
Оставив ребят, Инна поднялась по лестнице на третий этаж. Осторожно ступая по протертому линолеуму, прошла в бывшую спальню.
Пичугина, раскинув ноги и руки, распласталась на полу возле ржавой батареи. Шарф, закрепленный на трубе, тугой удавкой обвивал шею. Лицо женщины распухло и посинело, налитые кровью глаза уставились в бесконечность.
Инна шумно выдохнула, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Кончики пальцев покалывало, в груди нестерпимо ныло, голова разрывалась от шума. Пичугина задохнулась: покончила с собой или же ей помог Опекун — какая теперь разница?
Инна спустилась на первый этаж, где ее дожидались дети.
— Мама больше не придет? — с горькой обреченностью спросил Миша.
У Инны похолодело внутри: она не знала, что ответить мальчику. Ледяная ладошка сжала руку — Таня, широко распахнув голубые глаза, смотрела на Инну, словно доверяя ей все свои страхи, тревоги и надежды.
— Останься с нами, — прошептала девочка. — Тебя он не тронет.
Группа ВК с моими рассказами: https://vk.com/anordibooks
