Собраться мужикам не проблема, даже если жен рядом нет (а их и не было - вывезли тогда всех на время из-за ситуации). До места слияния ехать не много - километров 60, если память не изменяет. В общем приехали, смотрим - кругом красота.
Нет ничего и никого, кроме пары верблюдов в сторонке и двух собственно рек.
Инд, только сойдя с гор, еще чист и свеж, прет всей массой по руслу, гремит и клокочет. Не так конечно как километрах двухстах выше по течению, но еще видна сила реки. А главное, воды его чисты аки слеза и холодны как взгляд орла. И берега у него выложены отточенной, словно морской галькой, принесенной с предгорья Гиндукуша, вот только размер ее поболе чем даже на Черноморском побережье - меньше десяти сантиметров в поперечнике и не видно. А потому и чисто, относительно конечно, но все же есть с чем сравнить, то.
А Кабул... Деревенский тяжеловоз после рабочего дня - медлительный и грязный. И берега глиняные, захламленные донельзя.
И вот эти два потока сходятся и на протяжении первых метров пятисот идут параллельно, не смешиваясь. И видны остаточные завихрения чистой, прозрачной воды Инда, которые в безуспешном, затухающем порыве пытаются оттолкнуть от себя грязь Кабула.
Стояли и любовались минут пятнадцать, двадцать, - это я по сигаретам выкуренным мною отметил.
И тут слышим как сквозь шум кричит нам кто-то что-то.
Оборачиваемся, стоит пакистанец, колоритный такой дед, седой как лунь, с длинной седой бородой, в чистом шальвар-камизе - местной одежде, состоящей из безразмерных шароваров и длиннополой рубашки, и белой-же чалме. Что-то лопочет там, и рукой показывает на стоящего за ним верблюда. Верблюд как верблюд, метра два с половиной высотой, сверху типа люльки на трех человек, весь увешен побрякушками, колокольчиками, обшитыми зеркальцами и кантиками. И вонюч, аки сто тысяч клопов, раздавленных катком в безветренную ночь. Но свежий ветер, постоянно дующий со стороны Инда, сдувает от нас большую часть вони.
Я то сразу был против. Дело в том, что я вешу много за сто килограмм и рост у меня недалеко от ста девяносто сантиметров. И падение даже с высоту собственного роста - это всегда не просто "встал, отряхнулся и пошел дальше", а сопряженное с травмами и диким смехом окружающих, действо.
Но сотоварищи мои решили покататься и начали торговаться по цене так сказать услуги. Сошлись на 100 рупиях, на тот момент чуть больше доллара.
Я говорю, что дескать вот и катайтесь, там как раз три места. Они принялись меня убеждать, что все будет хорошо, что это прикольно, когда еще удастся, и дядька, гад такой им вторит на своем урду, показывает на второго верблюда и говорит, типа 100 рупий и катайся. А второй верблюд не первый, здоровее и грязнее и люлька у него на двоих только.
Ну вроде как неудобно стало мне - не правильно это когда три здоровых мужика уговаривают четвертого, а тот как девица красная упирается.
В общем уломали гады речистые. И тут то мне бы сообразить, что некошерно это, если я один поеду, а они втроем.
Дело в том, что как я уже говорил, на их верблюде трехместная люлька - один в центре, аки король, а по бокам его два типа подавана. А на моем двухместная - просто по бокам верблюда по одному сиденью. Надо сказать, что шеф и я почти одной комплекции, а двое наших коллег совсем даже другой - легковесной и невысокой. И мне бы надо было предложить с шефом поехать на одном верблюде, а им на втором. Но видимо расстроен был, что не удалось "откосить", да и вообще как-то все в спешке дальше получилось, типа, загружаемся и едем.
У них погонщик-отец, степенный, опытный, другие то здесь не доживают до таких лет, если где накосячил, могут не только побить. А у меня его, видимо, внук, - пацан, лет тринадцати, суетливый и еще пока бестолковый.
Мои коллеги забрались на опустившегося на колени верблюда, дад дал им возможность устроиться поудобнее и поднял этот корабль, блин, пустыни.
Мой тоже сделал все как положено, я устроился в левом боковом сидении и вроде все хорошо. Ну воняет зело, ну так нам не привыкать, здесь во многих местах не "Шанелью" пахнет.
Повели они верблюдов к берегу, что б значит вдоль него нас прокатить и показать все величие Инда.
Едем, все хорошо, нет, правда красота неописуёмая вокруг - река крутит и бьётся, на другой её стороне рощица и домики, а дальше, ближе к горизонту горы начинаются. К то му же, дело в декабре, не жарко и не холодно и солнышко ласково светит.
И тут я чувствую, что появляется какой-то дискомфорт, что-то меняется и при этом весьма незаметно. То есть вроде все хорошо, а через минуту как-то не очень. Еще через пару минут, что-то еще хуже. Сначала даже и не понял что. Отвлекся тогда от окружающей пасторали и стал прислушиваться к себе и приглядываться к животине подо мной.
И обнаруживаю, что идем мы вдоль берега, а он как и положено имеет некий градус в сторону воды. Что-то около пятнадцати, ну может чуть поменьше. А сижу я, напомню, слева, то есть именно со стороны воды, куда и наклон берега. И верблюд этот, скотина безмолвная, чувствует себя не очень комфортно от того, что ноги ставить ему приходится на разной высоте. Ему шоссе подавай видишь ли. И мотыляет он всем своим полутонным весом в разные стороны по всем четырем направлениям. А я мотыляюсь вместе с ним, куда уж мне от него. И диапазон колебаний как-то уж очень велик. А подпругу, то есть те ремешки, что удерживают сиденье, мой погонщик, этот сын самки, видимо не полностью затянул. И вся конструкция, а на минуточку она сделана из стального сантиметрового в диаметре прутка, начинает медленно сползать в сторону реки. И что самое обидное, вместе со мной. Если на тот момент когда я обнаружил это угол наклона моего бренного тельца по отношению к земной оси был градусов пять, то на момент моего крика, он стал уже на пару градусов хуже.
Я сперва спокойно так, - "Эй бача!". А этот мальчик, что б ему жену так выбирать, идет спокойно, под ноги смотрит, камушки переворачивает, что-то бормочет себе под нос. Ну тут река шумит, ветер в лицо, и я стал догадываться, что он меня не услышал. Я погромче, - "Бача!!", "Бачаааааа!!!!", дальше пошло в ход оружие пролетариата, которое чаще используется чем булыжник, но реже упоминается - мат.
Я орал и сползал в бездну, прокручивая в голове страшные картинки "полета" с трехметровой высоты на столь тщательно и любовно обработанную галечку размером со страусиное яйцо. А это создание внеземного безумия шло спокойно метрах в пяти, продолжало что-то бормотать и смотреть себе под ноги.
Услышал меня старый погонщик или почувствовал что не знаю, но когда он обернулся и увидел меня вцепившегося как детеныш в убегающую от ягуара маму-мартышку, по моему он поседел до состояния "абсолютная седина". Но, надо отдать ему должное, "кондратий" его не хватил. Он закричал что-то и бросив поводья своего верблюда, который шел впереди "моего", рванул к нам. Походя влепил красивую оплеуху пацану, отчего тот отлетел метров на пять, и схватив брошенную не лучшим сыном отечества веревку, довольно быстро посадил животину. К тому моменту я был уже почти параллелен земле и перпендикулярен верблюду, поэтому мой спуск скорее напоминал выпадение хорошо откормленного птенца-переростка из гнезда на краю скалы.
Шмякнувшись на четыре точки, я поднялся и перевел дух. И только тогда услышал дикий ржач доносившийся со второго верблюда, значительно превосходящий по мощи шум великой реки Инд.
Все же мы расплатились с погонщиками, простив после пары сигарет бачу.
Но с тех пор, на все предложения покататься на верблюдах, лошадях или даже слонах, я отвечаю категорическим отказом. Накатался, блин.
