Еще пишется + Роман

Всё. Решил. Пытаемся затрёхсотить побольше этих и вывести у них из строя рацию. Как? Огневой налёт с трёх точек, вернее с двух, Василя я работать соло не отпущу. И броском к озеру, где первый базовый лагерь был. Там будем часа через три-четыре. Идём аккуратно. Ищем место для засады. Там пару оврагов удобных. С утра, и до обеда ждём хвост, и «засаживаем» по самые не балуйся. Меня уже потряхивать начало. Психую. Чуйка прям орёт – «Мы в анусе!!!». Так, хватит. Успокоились. А то Смол на меня уже косится. Видать, что-то с таблом у меня не то. Я скомандовал:

- Аккуратно отходим.

Как углубились в лес, я нарисовал на земле кинжалом план деревни, и начал ставить задачу:

- Смотрим сюда. Думаем быстро. Возможно, на хвосте немцы. Времени нет совсем. Смол, ты видел. Дирлевангер. Живут в двух избах. Судя по всему, здесь и сейчас, их около двух десятков. Обстреливаем с двух точек. Тебе с фронта. Дистанция у тебя будет около двухсот пятидесяти. Мы с Василём почти с фланга. У нас двести. Задача – затрёхсотить как можно больше. Тебе ещё – сбить антенну. Не забудь в каждое окно по короткой. Там, где-то рация стоит. Может и зацепим, шанс есть. Я начинаю первый. Отстреливаем по три магазина. Как залягут, и начнут огрызаться в нашу сторону, а не наобум, отходим и встречаемся на опушке. Потом броском к распадку у озера, где наш первый базовый лагерь был. Понял?

- Так точно.

- Василь, ты со мной. Делаешь всё, как я, один - в один. Понял?

- Да.

- Ещё раз!

- Так точно.

- Совсем другое дело. На позиции марш.

Позиция у нас с Василём так себе. Но, бывало и похуже. С Валом он, вроде, уже освоился. По силуэту грудной мишени, через раз, попадает на такой дистанции. Вот с Витязем он здесь не вытянет. Баллистика здесь более сложная. Тут упреждение брать другие надо. Всё-таки парабелумовский патрон девять на девятнадцать и девять на тридцать девять для Вала это совсем разные вещи. Ну-с… Начали…

Первые три немца, что курили у избы на лавочке, упали сразу. Один заголосил дурниной. Началась беготня и вопли «Аларм!!!» Но, сразу видно, народ тут тёртый. Выбрали позиции, начали огрызаться. А вот тут нюанс. У них «Шмайсеры» (Прости. Господи, за такое пояснение). А тут дистанции для них – «в белый свет». Только бы из избы с оптикой никто работать не начал. Скорее всего, уже выцеливает. Но - на нас со Смолом «Гилли», а Василя я хорошо устроил, не увидят. Да и головами они вертят в разные стороны. Ещё не поняли, из каких точек по ним работают. Целей, по моим прикидкам, мы поразили с десяток, это тех, кого я явно видел. Отстрелялись, напоследок, по дверям и окнам (про грузовик тоже не забыли), и аккуратно отползли в лес. Потом броском в точку сбора, и уже втроём аккуратно пошли по намеченному маршруту. Где-то через пару километров притормозили.

- Смол, доложись.

- Наблюдал больше пятнадцати целей. Гарантированно успел поразить шесть. Волчары. Среагировали быстро. Уходили из сектора и грамотно укрывались. Но, здесь ты с фланга выручал. По рации… Не знаю. Антенну сбил. Только её восстановить десять минут. Нормально. Затрёхсотили мы их от души. ИПП на всех не хватит. Уверен. Я видел, там у них выходили «множественные пулевые». В общем, весело у них сейчас. Уцелевшие полевой госпиталь разворачивают. Наверное.

- Понял. Но - про госпиталь - не факт. Командир рогом упрётся, и похерить всё может. Это уже личное. Короче. К распадку. Марш.

Нам опять подфартило. Мало того, что фактически темно уже, как у негра в анусе, так ещё и дождь начался. Спасибо. Нам всё в жилу.

А вот к озеру идти я передумал. Дождь хорошо маскирует следы. Он их «затирает» как бы. И примятая трава быстро поднимается. Да и дурная это мысль была, если честно. В нашем случае «прижиматься» к водной преграде глупо. Нас уже не ищут. Нас уже гоняют.  Решил вернуться в район патрулирования. Чисто на посмотреть. Ну и за «засадить напоследок». Вон то место – проход меж двух озёр. Понравилось оно мне.

На привале решил проконсультироваться у Василя, за «что мы ещё в округе не знаем».

- Василь, шо ви имеете мине сказать за ваши нычки. Вот прям шоб рядом. Их есть у вас?

Василь на минуту задумался.

- Тут недалеко есть. У дороги. Вот только не знаю. Может и нету уже.

- Зер гут, герр мелкий юден. Колись давай. Чо – почём там у тебя?

- Да наши, когда отступали, на дороге три полуторки бросили. Бензин кончился. В кузовах всякое разное было. И тушёнка, и шинели, и патроны всякие. Ну мы там всё и растащили очень быстро. А вот три ящика с минами от миномёта остались. Куда их нам? Ну и мы, с пацанами, их из кузова вытащили и от дороги в лес оттащили. Не знаю, целые они сейчас, или нет. А машины потом полицаи забрали.

- Калибр какой?

- Да вроде 82.

- Понял…

А вот это уже интересно. Миномётная мина вещь мерзкая и страшная. Кстати, потерь в Отечественную у нас больше всего от немецких миномётов было. Электродетонаторы ещё есть. Сапёрные провода тоже. Ага. А это интересно. Надо посмотреть.

- Так. Ночуем здесь. Василь, возьмёшь мой «гилли». Фишка по-очереди по часу. Перед рассветом идём на мины смотреть.

Ночью фактически не спали. Промозгло и сыро. А у меня Нервы. Прекрасно понимаю, что егерям не до нас сейчас, да и попробуй найди кого в ночном лесу, да ещё и в дождь. Но вот то, что они за ум взялись, наконец-таки… Как-то настораживает. Да и уверен я, это личная инициатива командира егерей. Не делали так немцы. Не найдёте про это ни в одном учебнике. Тут уже тактика строго против нас троих заточена. Партизан они в расчёт не берут. Один взвод немцев в глуши… Да это просто праздник какой-то. Ковпак бы плакал от умиления. Хорошо всё-таки сначала лекции послушать по этой теме, от толковых полканов (ключевое слово – «толковых»).

Перед рассветом дождь даже усилился. Конец сентября. Самое время для начала распутицы. Мины лежали в трёх ящиках в лесу, в полусотне метров от дороги. Хоть и влажные ящики насквозь, но мины ещё даже рыжеть не начали. В смазке и гнёзда под взрыватели с заглушками. Взрывателей к ним нет. Упакованы по десятку в ящике. Так. Они по три триста весом. Возьмём со Смолом по три штуки, как раз почти десять килограмм в плюс. Не критично. Да и мы уже, считай, почти налегке бегаем. Боеприпасов по четыре магазина к Валам и по шесть к Витязям. Ну и по две гранаты. А это - один бой, или две засады. Решил свою задумку до бойцов довести.

-Так. Становись – равняйсь – смирно – слушаем сюда. Смол, помнишь тот проход между двух озёр, где ещё берега топкие?

- Ээээ…

- Ну, где мы с егерями, у которых два проводника из местных было, чуть не стуканулись?

- Аааа… Помню канешна… Кто ж такое забудет? Суворов ёпта…

- Отставить дискредитацию. Так вот. Сейчас берём с тобой по три мины. И кабанчиком туда. Там их крепим к деревьям в метре над землёй. Электродетонаторы и сапёрные провода есть. Делаем управляемое минное поле. Как джокер у нас в рукаве будет. Дотуда за день дойдём. Потом опять в район. Глянем, что там. Ну, и потом в точку эвакуации. Время подходит. Пока туда – сюда… Как раз…

- А может сразу в точку, и там подождём?

- Не выйдет. Сам видишь - егеря окрысились. Мы у них - это уже личное. Сядем на месте – вычислят. Ты вспомни, как наши бандеровцев гоняли. Тот же принцип. Контроль районов и обмен информацией. А если мы в движении, и выполняем задачу… Считай ситуация в динамике. Не просчитаешь. Ну, или очень сложно.

В лесу был только шум дождя. Он ещё и звуки посторонние хорошо маскирует. К вечеру были в километре от выбранной точки. Решили стать на отдых. Что-то тяжко уже марши даются. Да и не жарко уже. Организм энергию жрёт на обогрев. В запой хочу, со Смолом вместе, уйти туда, и дверь за собой плотно прикрыть. На недельку. А то я что-то уже и спать нормально разучился. Даже и не знаю, как это состояние (типа сплю) объяснить. Вполне возможно, кстати, что я зря психую. Это уже, действительно, попахивает паранойей.

В конечной точке маршрута были на рассвете. Честно говоря, район действий у нас не маленький. С одной стороны хорошо, но вот ноги бить каждый раз утомляет. Да и не известно, как эти марши «чисто на волевых» в дальнейшем на здоровье скажутся. Проход между двух озёр представлял собой естественный подъём грунта, заросший лиственным лесом. Шириной не больше тридцати метров, и длинной с сотню. Влево – вправо уже топкие берега. У нас шесть мин калибром восемьдесят два миллиметра. Если закрепить в две линии в шахматном порядке, на дистанции между ними метров пятнадцать по фронту и десять в глубину… Шикарная ловушка получается. Осколки выкосят в ноль любую пешую колонну длиной до семидесяти метров. Тут тоже: нужно учитывать, что «радиус сплошного поражения», и «радиус разлёта осколков» — это совсем разные вещи. Плюс, есть «табличные» данные, а есть «реальные». Начали установку, под моим «чутким руководством». С минами разобрались быстро. А вот с проводом - помучались. Напрямую по верху тянуть нельзя. В природе очень мало идеально прямых линий. В глаза сразу бросается. Сапёрный провод протянули до точки инициации подрыва, метрах в пятидесяти. Нормально. Там и можно его на крону замкнуть. За час управились. По-моему, идеальный способ «сбросить хвост», при условии, что «хвост» этот – одна группа противника. Да, в принципе, даже если и несколько. Прыти у них точно поубавится. Открыли «совет в Филях».

- Даааа…, Командор. В твоей военной бурсе, по дисциплинам «подлость» и «коварство», у тебя одни пятёрки были. Уверен.

- У нас препод был по «инженерной» - полкан афганец. То ли пять ходок у него туда, то ли шесть. Не помню. Короче, весь афган от звонка до звонка. Причём сам просился. Чуть ли не единичный случай в истории. Любитель он был вот таких «схемок на коленке». Причём знания и практический опыт, и не только свои, копил и систематизировал. Такие вещи рисовал. Не поверишь, у меня эрекция была.

- Схемки? Минных полей? Эрекция? У тебя? Вот тебе красная звезда (Смол размашисто перекрестился) верю…

- В общем, так. Я решил. В район эвакуации не идём. Не надо «хату палить». Сейчас разработаем маршрут, чтобы отсюда туда, и в точку эвакуации на скорости «волчий шаг», По задаче – «на основе полученных разведданных». К аэродромам не идём. Погода не лётная. Мы свою задачу уже выполнили. Всё. Никто никуда на этой неделе уже не полетит. Погода всё. Кончилась

- Командор, а если вот это вот всё, но не в районе, а в сторонке?

-  Я же говорил уже. Мы не знаем, что немцы со своими коллегами из другого мира отчебучить могут. Они на истерике уже. Да и егеря нас пасли в деревне Василя. Это к гадалке не ходи. Кстати. Василь, а ну-ка глянь в карту. Ты же наверняка с партизанами из других районов пересекался.

- Нет. Сейчас точно никого в округе не будет. Даже близко. Я такого в этих лесах и не помню.

- В смысле - «такого»?

- Ну чтобы пусто было, и только немец по ним бегает.

- Аааа… Согласен. Набарагозили мы тут. Ладно. Пошли. Внаглую лезть не будем. Пройдём с краюшку. Меня вот это деревенька на отшибе интересует. Я тут прикидываю все точки, где мы с немцем пересекались. Так вот, во всех случаях в десяти – двадцати километрах – пару деревень точно было. А в нашей истории они из неё только в тех случаях и могли выйти.

- А там что?

- Если честно - пленного хочу. Информированного. Так хочу, что даже кушать не могу. Надоело голову ломать. Мозги вывихнул уже. Берём там пленного, если будет из кого брать, а там будет, уверен. Беседуем. И, уже по итогам беседы, действуем.

- А он прям в курсе за всё на свете, да?

- Эх Смол, если бы ты знал, что косвенные разведпризнаки обычно в ста процентах случаев рисуют реальную картину… Ты бы так не говорил. Ладно. Долго объяснять. Пошли.

Мама стояла первой, такая милая и родная. Он помнил её лицо, даже такое же, как сейчас — бледным, выцветшим, с потемневшими глазами.
— Ты покинул нас, — сказала она. Голос был ровным. В голосе не было не обвинения, не жалости — только обжигающая правда.

Оберег запульсировал и начал жечь сильнее.

Слева от неё появился отец. Выглядел моложе, чем в последние годы. В его взгляде была строгость, но уже без того огонька в глазах с которым он его помнил.
— Ты подвёл нас и её тоже подведешь.
Он не кричал — просто говорил, как всегда говорил в детстве, когда Ратибор делал что то не так. Этого хватило, чтобы Ратибор почувствовал, как сжимается горло и слезы подступают к глазам.

Позади них начали возникать другие. Родные, знакомые. Их лица сливались друг с другом, превращаясь в странную, единую массу. Одни молчали, другие что-то шептали. Он не различал слов, но понимал их. Всё, что они говорили, он уже слышал раньше — в себе.

Фигуры сдвигались ближе. Они не тянулись руками, не угрожали — только смотрели. Это было достаточно. Он не выдержал, закрыл глаза, нащупал оберег.

Тепло в ладони стало сильнее. На миг — почти нестерпимым. Свет прорвался сквозь сомкнутые веки. Он не открывал глаз, пока всё не стихло.

Когда он посмотрел вперёд, тени исчезли. Только туман. Пустой, глухой. Но в тишине всё ещё звенели их голоса. Не чётко, не громко — просто как отзвук, не дающий забыть.

Он стоял, пытаясь отдышаться. Сердце стучало тяжело, будто отбивало последний бой. Но дыхание выровнялось. Он сделал шаг. И ещё один.

Он знал, что ничего не закончилось. Но Марену он еще не нашел а значит, он не мог остановиться.

Ратибор шёл всё быстрее. Страх догонял его, тянул за плечи, но он не останавливался. Плотный туман начал редеть, и вскоре перед ним открылась поляна — круглая, правильная, будто вырезанная из леса чьей-то силой. Вокруг неё стояли деревья: чёрные, мёртвые, с узловатыми ветвями, похожими на искривлённые пальцы. Они не шевелились, но казались живыми.

В центре поляны стояла женщина. Белое платье спадало с её плеч, почти не касаясь земли. Волосы — длинные, тёмные — двигались сами собой, как будто слушали музыку, которую он не слышал. Она не смотрела на него. Просто стояла. Ждала.

Он узнал её сразу — походка, силуэт, тонкие руки, лёгкий наклон головы. Всё в ней было знакомо до боли. Он застыл, не дыша.
Слова Ставы всплыли в памяти: «Не верь своим глазам, а верь сердцу ». Он крепче сжал оберег.

— Марена? — спросил он, тихо, с хрипом. В горле першило. Голос не слушался.

Фигура обернулась.

Лицо — её. Те же глаза, тот же взгляд. Улыбка, лёгкая, почти застенчивая. Губы, которые он когда-то целовал. Всё было правильно. Слишком правильно.

— Ратибор, — сказала она. Голос был мягким. Он знал этот голос. Но теперь в нём что-то изменилось. Он звучал чуждо — будто имитировал память, а не чувства. — Ты нашёл меня.

Он не ответил. Только смотрел, ожидая, изменений, но нет в Марене ничего не дрогнуло и не изменилось.

Ратибор ожидал, хотел увидеть хоть малейшую фальшь, но она просто стояла, улыбаясь. В в этом молчании было что-то страшное и жуткое.

Ратибор шагнул, чувствуя, как оберег пульсирует в ладони. Его тепло ещё жило — слабое, будто сердце, бьющееся в предсмертной агонии. Он сделал ещё один шаг, но замер. Что-то в ней было не так. Сердце билось глухо, в нём звучала надежда, но разум смотрел трезво.

Глаза. Те же, но в них не было прежнего  живого света. Только тьма, из которой не было выхода. Свадебное платье — чистое, без единого загрязнения и пылинки, будто не тронутое этим миром. Кожа — гладкая, сияющая, освещённая изнутри. Всё это было слишком. Слишком правильно, идеально, слишком чуждо.

— Это ты? — выдохнул он, и голос его дрогнул. — Докажи, Марена.

Она не отвела взгляда. Улыбка стала шире,  натянулась на лице. В её глазах вспыхнул свет — холодный, мёртвый, как отблеск звёзд на чёрной воде. Платье тихо зашелестело.

— Ты сомневаешься? — её голос изменился. Он стал жутким, пустым.

В нём было эхо — не человеческое. — Я звала тебя, кричала, ждала. А ты шёл медленно. Ты колебался.

Слова проникали в голову , оставляя за собой след — липкий, вязкий, как яд. Он вспомнил поле, где мёртвые шептали его имя. Вспомнил холодную реку и танец, который хотел забрать его разум, вспомнил пир из человечины.

Что, если это снова обман? Но если нет? А вдруг страх ослепляет, и он отвергнет настоящую Марену?

Оберег дрожал. Его жар стал неуверенным. Он чувствовал, как он тает, как будто нечто выжимает из него последнее тепло.

Она сделала шаг — и запах. Родной, тёплый, как когда-то. Ромашки. Он закрыл глаза, почти поддался, почти поверил. Но в этом запахе было что-то неправильное. Слишком чистый, слишком точный.

Её пальцы коснулись его щеки. Они были холодными, но жгли кожу. Он не отстранился. Не мог. Всё в нём тянулось к ней — к тому, кем она была. К той, которую он любил.

— Обними меня, — шептала она. Голос стал мягче, почти искренним. — Всё закончилось. Мы будем вместе. Навсегда.

Он стоял, не шевелясь. И в этот момент понял — это не её голос. Это не её прикосновение. Это не она.

Ратибор вгляделся ей в глаза. В их мёртвой гладкости, в чужом, отрешённом голосе он почувствовал обман. Это была не Марена. Лишь оболочка, наполненная смертью. Навь.

— Ты не она, — прошептал он.

Оберег вспыхнул. Огонь пронзил грудь, словно сердце ответило на истину. Ратибор отступил. Лицо Нави побледнело до меловой белизны, глаза потемнели, рот раскрылся, обнажив острые, тесно сбитые зубы. Её смех сорвался наружу, резкий, искажённый, как треск ломаемого дерева.

— Ты отверг меня! — крикнула она.

Голос ударил в воздух, и земля задрожала. Из трещин полезли тени, искажённые облики шептали его имя. Ветви деревьев рвались в движение, шипы рассекали кожу. Навь росла, вытягивалась, пока не стала огромной. Волосы зашевелились, как живые, метаясь в сторону Ратибора.

Он упал. Тьма сомкнулась вокруг, обволакивая, тянула вниз.

И вдруг — прикосновение. Её рука коснулась его плеча. Голос снова стал тихим, почти нежным:

— Идём. Я знаю путь.

Она повела его через поляну. Впереди простирался мост — узкий, перекинутый над бездной. Внизу шевелились тени. Их взгляды горели тусклым жаром. Мост скрипел, верёвки дрожали, доски прогибались под каждым шагом.

Навь шла первой. Её платье мерцало в полутьме. Но с каждым её шагом конструкция дрожала сильнее, словно отторгала её присутствие.

Ратибор сжал оберег. Его тепло било в такт сердцу.

Он понял: это ловушка.

— Остановись! — крикнул Ратибор.

Она обернулась. Но это было уже не лицо Марены — перед ним возникла маска Нави, искажённая, с зияющим ртом, полным зубов. Мост под ними треснул и рухнул. Ратибор успел прыгнуть, вцепившись в край обрыва. Внизу выли тени, их когти скользили по воздуху, стремясь дотянуться до него.

Оберег пылал в ладони. Его жар наполнял тело силой. Ратибор подтянулся и поднялся наверх — тьма расступилась.

В тумане он увидел её — настоящую Марену. Бледная, в рваной одежде, исцарапанная, но живая. Она молчала, но в её глазах были слёзы и надежда. Они звали его сильнее любого слова.

Ратибор рванулся вперёд, вырываясь из хватки теней.

— Марена! — крикнул он.

Визг Нави разрезал воздух. Небо содрогнулось. Поляна рушилась, деревья падали, земля трещала.

Он схватил её за руку. Холодная кожа — но живая. Они не успели сделать и шаг, как из мглы вырвались её слуги — бесформенные твари с пастями, полными шипов, и горящими глазами.

Они мчались. Когти вспарывали землю.

Ратибор и Марена бежали. Между ними пылал оберег — его свет рассекал мрак, сдерживая тьму. Твари выли, но вязли в грязи, их крики терялись в ветре.

Туман расступился. Перед ними открылся путь — к реке, к лесу, к жизни. Позади раздавался крик Нави, но он слабел, будто ураган терял силу. Они бежали, держась за руки, пока мрак не остался позади, глухим эхом во тьме.

Но твари не отступали. Их силуэты мелькали в клубах тумана. Ратибор обернулся. Оберег в его руке вспыхнул жаром — свет вырвался наружу, слепящий и чистый. Тени завыли. Их формы дрогнули, истончившись, и исчезли в густой мгле.

Они упали на землю, обессиленные. Марена тяжело дышала, но была жива. Ратибор прижал её к себе, ощущая, как тлеющий оберег пульсирует между ними, сливая их дыхание в одно.

Но в её взгляде — полном любви и усталости — он уловил неясную тень. Что-то ускользающее. Что-то, чего он не мог понять.

Мир, к которому они возвращались, уже не был прежним. И Ратибор знал: цена ещё не названа.

Туман сомкнулся за их спинами.

Из глубины донёсся смех Нави — негромкий, но обещающий возвращение.

Продолжение следует…

Впереди проступил круг — широкий, выжженный в пепельной земле, с краями, мерцавшими зеленоватым светом, подобно гниющему мху. Внутри двигались фигуры, сотни, их движения были плавными, но противоестественными, как у марионеток в руках пьяного кукловода. Они кружились бесшумно, но земля дрожала от низкого гула, словно от сердцебиения чудовища, дремлющего под царством Нави. Ратибор замер на краю, и мороз сковал его кости, как железные цепи. Он знал, что должен войти, но тело кричало бежать, раствориться в мгле.

Фигуры в хороводе были мертвы, их полупрозрачные тела, сотканные из теней, мерцали. Лица менялись, как маски в кошмаре: старческие, с провалившимися щеками, детские, с пустыми глазницами, или звериные, с клыками, блестевшими, как обсидиан. Их присутствие липло к коже, словно паутина. В центре возвышалась фигура в белом платье, струившемся, как лунный свет. Её чёрные волосы шевелились, будто живые, а лицо оставалось скрытым, но от неё исходила ядовитая сила, заставлявшая сердце Ратибора замирать. Это была Навь — он знал это в костях.

— Войди, Ратибор, — её голос, мягкий, как шёлк, резал, как клинок. — Танец ждёт. Найди невесту или стань моим.

Ратибор сжал оберег, его тепло, как память о Марене, прогоняло морок, и шагнул в круг. Мир треснул. Мгла сгустилась, земля скользила под ногами, как обледеневшая кровь, а гул стал заунывной песней на языке, древнее богов. Слова резали разум, как шипы. Фигуры повернулись, их лица обернулись кошмаром: рты с игольчатыми зубами, глаза, текущие смолой, провалы вместо носов. Их когтистые руки царапали воздух, оставляя шипящие искры.

— Танцуй, — шептали они хором, заглушая сердце, дыхание, мысли. — Танцуй, или сгинешь.

Ратибор шагнул, ловя ритм, но шаги мёртвых были хаотичны, как ветер в бурю. Круг сжимался, их касания жгли, как раскалённое железо. Он искал Марену, но лица фигур смеялись над его отчаянием. Он выкрикнул её имя, но звук утонул в песне, и лишь смех Нави, острый, как лезвие, ответил ему.

— Она здесь, — произнесла Навь, поднимая тонкую руку. — Найди её или потеряй себя.

Ратибор кружился, но танец был ловушкой. Гнилые ногти мертвецов царапали кожу, кровь с царапин лилась, впитываясь в землю, словно жертва неизвестному богу. Лица мелькали — сотни, тысячи и в каждом чудилось знакомое: глава  матери, улыбка отца, плач брата. Но Марены не было, или она была везде, в каждой тени. Разум трещал, как дерево под ураганом, и его суть растворялась в хороводе.

Вдруг одна из фигур — стройная, с развевающимися волосами — обернулась, и Ратибор увидел её лицо. Лицо Марены. Её глаза, глубокие, как речная бездна, молили. Губы шептали его имя. Он замер, забыв о танце, о страхе, обо всём. Шагнул к ней — но рядом выросла вторая, с тем же лицом. За ней — третья. И все они были Мареной. Все — с её голосом, полным боли, что разрывала его сердце на клочья.

Разум сдавался. Он больше не знал, где иллюзия, а где правда.

— Это я… — прошептала одна, нежно, как дуновение летнего ветра. — Спаси меня.

— Нет, я! — закричала другая. Её глаза были полны слёз, губы дрожали. — Она лжёт, Ратибор! Спаси меня!

Он рухнул на колени. Он не знал, как найти её — настоящую — в этом хороводе смерти. Истина ускользала, как тень в тумане. Фигуры сжимали кольцо, и смех, и слёзы терзали его душу. Вальс мёртвых гремел вокруг, слёзы Марены и смех Нави, хриплый, дикий, словно вой волчицы, лишали его рассудка. Вдруг затряслась земля — и чёрные корни с шипами оплели его ноги, тянули вниз, в бездну, в вечную тьму.

Он закрыл глаза. Кровь струилась из ран. Силы уходили. Лица Марены множились, голоса сливались в хоровое безумие, и он не мог найти среди них правду. Пальцы дрогнули, потянулись к оберегу, но не нашли силы сжать его. Тьма жадно поглощала, и Ратибор чувствовал, как становится её частью. Частью Нави.

Сладкий голос шептал, напевал, обволакивал:

— Устал... ты больше не можешь... спи... отдохни... ты голоден... поешь... останься... здесь всё будет для тебя...

И вдруг — слабый, чистый голос. Звон надежды, как свет сквозь бурю.

Это была она. Настоящая Марена.

Её слова прорвали мрак, пробились сквозь хаос, как луч сквозь завесу ночи:

— Ратибор… не верь всему. Верь сердцу…

Была ли это новая уловка Нави, игра измученного разума — он не знал. Но слова зажгли искру. Яркую, живую. Искру воли. Искру памяти. Он выхватил нож и с яростным криком разрубил чёрные корни, тянущие его в бездну. Один рывок — и он сорвался с места.

Фигуры лже-Марены взвыли, их лица исказились, тела обратились в теневые чудовища. Они бросились следом — когти рвали спину, колючие корни хлестали по ногам. Круг рушился. Земля трещала и оседала, как гниющая плоть, под его бегущими ногами. Иллюзии таяли, вопли растворялись, но в самом сердце кошмара звенел смех.

Ратибор рухнул на пепельную землю за пределами круга, едва дыша. Хоровод исчез, рассыпался, как прах, но мгла вокруг сгустилась, налившись вязкой, жуткой тишиной. И в этой тьме что-то шевельнулось. Мелькнула тень — высокая, нереальная, с глазами, горящими, как звёзды в ледяной бездне.

Навь не отпускала. Она просто меняла лицо.

Кровь медленно стекала по изрезанной спине, рубаха прилипла к телу. Руки дрожали от боли и усталости. Но он поднялся. Медленно. С усилием. Сжимая оберег — тусклый, почти остывший — он сделал шаг вперёд.

Туда, где могла быть гибель.
Или спасение.
Он не знал.

Но шагнул.

Продолжение следует…