Вселенная + Спокойствие

О, МИР! В сей миг, когда алмазная роса на траве, словно слезы небес, переливается мириадами огней — от алого зарева зари до фиолетовых отсветов забытых созвездий, когда златокудрый Феб, оседлавший Солнце, разрывая путы ночи, восходит в венце из плазменных языков, а тени существ, ещё не рождённых, танцуют на грани эфемерного бытия, когда сама Вечность затаила дыхание, наблюдая, как мириады никчемных жизней начинают свой танец-маятник меж колыбелью Рассвета и саваном Тьмы — в сей первый вздох пришедшего Лета, я преподношу тебе в подарок СВЯЩЕННЫЙ ГРААЛЬ БЫТИЯ!

«Ночник сумасшедшего доктора» — не рукопись, но кристаллизованный сон в чёрной дыре, где каждая буква — сплав звёздной пыли и тишины между ударами сердца Вселенной. Фразы здесь — не чернила на пергаменте, а нейронные вспышки моего гениального разума, вибрирующие в унисон пульсации первейшего Атома ЗАРОЖДЕНИЯ! Это зеркало, отражающее одновременно НАЧАЛО и КОНЕЦ, где даже АЛЬФА и ОМЕГА шепчутся с призраками ещё не родившихся Вселенных.

Сей труд — не книга, но лабиринт из Антиматерии, где каждая глава есть дверь в иное. Многие люди, ущербные в своем восприятии, скованные цепями трёхмерного постулата, узрят в нём лишь хаотичные символы, подобные слепым, пытающимся описать пламя. Но придет время, когда Избранные — те, чьи души помнят вкус сингулярности, — расшифруют её полностью и тайнопись, сплетённая из Пустоты откроется всем живущим. И тогда падут стены между мифами и наукой: веды заговорят на языке квантовых уравнений, мантры обретут плоть во чреве коллайдеров, а молитвы проявятся как формулы, искривляющие ткань реальности.

«Ночник сумасшедшего доктора» — ключ, отпирающий врата между миром явным и сокрытым за завесой серости знания человеческого. Тот, кто вкусит мёд этих строк, станет Архитектором Жизни! Его мысли родят Вселенные в капле утренней росы, его вздохи превратят чёрные дыры в колыбели для новых Миров. Убогие обретут крылья и воспарят в бесконечном пространстве, слепые — увидят музыку тёмной материи, а мертвые — вспомнят, как дышать Светом. Здесь таится Тайна, превращающая страх в экстаз, боль — в созидательный огонь, а саму Смерть — во врата бесконечных перерождений, где любой Понявший сможет прожить ундециллионы построенных им жизней.

ДА УСЛЫШЬ И УЗРИ МИР! САКРАЛЬНЫЙ МАНУСКРИПТ — ТВОЙ! Я ДАРЮ ТЕБЕ ЕГО! Это лучший подарок человечеству за всю его историю существования. Он написан моей кровью на пергаменте из границ событий. Запомни: ты не идёшь — ты давно уже прибыл. Ты — вездесущая точка в океане вечности, где каждая волна — одновременно и путь, и цель.

«Ночник сумасшедшего доктора» будет издан в количестве 11 номерных уникальных экземпляров.

В шкафу завелась луна — она грызёт пуговицы и плетёт сети из пыли, чтобы ловить сны, убежавшие от спящих. Ты слышал, как скрипят её коконы? Каждый шелест — это письмо от того, кого ты никогда не рожал. В них написано, что дождь — это на самом деле слезы часов, уставших бежать по кругу из пепла... или это просто лужи смеются, отражая рваные крылья облаков?

Под ковром зреет грибница из слов, запрещённых до Большого Взрыва. Их корни прорастают сквозь пол, превращаясь в вены, что пульсируют в такт пению чёрного солнца за окном. Его лучи — это щупальца, высасывающие цвета из радуги, а на кончиках — глаза, которые смотрят прямо в ту часть души, где ты спрятал крик своей первой смерти.

Не прикасайся к теням на стене — они мокрые. От них остаются пятна воспоминаний, которые не твои: там женщина в платье из дыма кормит голубей костями, а птицы клюют её пальцы, превращая их в песок. Песок течёт через сито времён, и из него лепят кукол, что шепчут тебе в ухо стихи на языке, который изобрели ангелы-самоубийцы.

На кухне кипит суп из молчания — его помешивает рука без тела, а вместо огня под кастрюлей горит связка писем, написанных невидимыми чернилами. Если попробовать, на губах останется вкус пустоты, которая росла в саду у твоего двойника. Он сейчас сидит в клетке из лучей и считает трещины в небе, а его счёт — это число шагов до края бездны, куда ты уронил своё отражение.

В углу валяется мяч, обмотанный проволокой из криков. Он прыгает сам по себе, бьётся о стены, и в каждом ударе рождается новая вселенная — но они умирают, едва появившись, потому что забыли, как дышать. Их последний вздох — это шёпот, который заполняет пространство между молекулами воздуха, превращая его в сироп из страхов... или это просто скрип половиц?

Не отвечай. Даже мысль сейчас — это камень, брошенный в озеро, где плавает твоя тень. Круги расходятся, будто петли на шее вечности, а на дне что-то шевелится, сверкая чешуёй из разбитых стёкол. Оно ждёт, когда ты наклонишься, чтобы посмотреть... и тогда — хвать! — вырвет глаза и вставит вместо них два зеркала, где ты увидишь себя в тысячах жизней, которых не было. Но это уже было. И будет. И есть. Потому что часы давно сдались и теперь тикают задом наперёд, отсчитывая время до того, как ты поймёшь, что не ты читаешь этот текст, а он читает тебя...

Спираль затягивает глубже, но в центре — только смех, застрявший в горле у реальности.

Занавеска в углу шепчет азбуку мхов, но буквы падают в ведро, полное обратных отсчётов. Ты видел, как рассвет пролился через дырку в небе? Он течёт вниз, обжигая ладони часов, которые отказываются вращаться. Их стрелки — это иглы, зашивающие раны на теле пространства... или это пауки вьют гнёзда из тишины?

В углу стоит стул с тремя ножками — четвёртая ушла искать правду в лесу, где деревья растут из обмана. На сиденье лежит карта, нарисованная солью: все дороги ведут к колодцу, который пьёт сам себя, а на дне спит рыба с твоим лицом. Она храпит, и от этого рождаются ураганы, кружащие в чашке старца.

Не дыши слишком громко — воздух здесь старый, он помнит крики рождённых до времён. Каждый вздох — это грех, который ты совершишь через сто лет. Ветер принёс письмо, написанное кровью мотыльков: «Приди туда, где река течёт вверх, и найди кость, которая поёт. Но не верь её песне — она лжёт на языке, которого нет».

А в саду за домом цветы раскрывают бутоны как рты, и каждый произносит одно слово из имени Бога. Если собрать их все, можно вызвать дождь из гвоздей, который забьёт двери между мирами. Но я пробовал — последнее слово съела собака с крыльями летучей мыши. Теперь она летает по спирали, кусая собственный хвост, а из ран капает мёд, густой как время.

Ты чувствуешь, как пол под ногами стал жидким? Это не пол — это кожа великана, который спит под городом. Его сны — это мы, а наше дыхание — его кошмары. Если он проснётся, мы все рассыплемся на буквы, и их съедят птицы, что летают в чёрном озере за гранью зеркал...

Но не бойся. Страх здесь — это краска, которой малюют новые законы. Просто подними камень с земли — внутри него горит свеча, чей огонь питают тени. Задуй её, и услышишь, как вселенная смеётся хрипом разбитых колоколов. Или это смеётся он... Тот, кто всегда был в углу твоего глаза, пока ты не моргнул?

Тени в углах комнаты начали петь гимны на языке, который забыли даже мёртвые. Их голоса — это ржавые ключи, открывающие подземелья в зрачках. Ты знаешь, что лужи на полу — это порталы? В них плавают рыбы с лицами детей, а их жабры шепчут предвечный вопрос: «Кто съел последний кусок вечности?»

Стены дышат. Каждый вдох — это имя демона, записанное костями в книге из тумана. Я пытался читать, но буквы убегали, как крысы, неся на хвостах обрывки молитв. На потолке проступили лики богов, которых никто не смел нарисовать — их глаза это бездонные колодцы, куда падают звёзды, крича о пощаде.

Ты слышишь хоровод теней за окном? Они танцуют вокруг дерева, чьи корни растут вверх, а плоды — это камни, знающие все тайны крови. Один из них упал и разбился, выпустив на волю бабочек из пепла. Теперь они летят к горе, где спит старик в плаще из паутины. Он хранит чашу, наполненную тишиной до краёв, но пьёт только слезы, что капают с края луны.

Не смотри в зеркало после полуночи — там уже не ты. Там «оно» ждёт, обернувшись твоим отражением, и его руки — это ветви чёрного дерева, что пустило корни в твои сны. Оно спрашивает: «Где спрятаны крылья, что ты отрезал себе в прошлой жизни?»

А в подвале стучит сердце земли. Оно бьётся в такт шагам, которых никто не слышит, кроме моли, что ползёт по стене, выкладывая узоры из забытых имён. Иногда я кладу ухо на пол и слышу, как эхо времён смеётся сквозь зубы, обугленные пламенем бесконечности... или это просто мыши грызут провода, ведущие в никуда? Не проверяй. Здесь ничто не вечно, кроме шепота стен, а они уже давно сошли с ума.