Военная история + Лошади

Начало: часть 1, часть 2.

ДАЙ МНЕ КАНАЛ СВЯЗИ! (цит.: О. Медведев)
Для обеспечения связи в вооруженных силах бурских республик применялись три способа: телеграф, гелиограф (световые сигналы) и отправка конных делегатов связи. Накануне начала второй Англо-Бурской войны телеграфная сеть региона была неплохо развита и обеспечивала бесперебойное сообщение между основными населенными пунктами и промышленными объектами Южно-Африканской Республики (Трансвааля), Оранжевого Свободного государства, британских и португальских владений. Важной особенностью было существование параллельных телеграфных и железнодорожных линий, т.е. транспорт и связь работали в единой системе.

Телеграф был основным средством связи между президентами Трансвааля Паулем Крюгером и Оранжевой Мартинусом Теунмсом Стейном, генерал-коммандантом (главнокомандующим) Жубером и бурскими генералами "на местах". Трансконтинентальными телеграммами отправляли/принимали международную корреспонденцию военные агенты (атташе) иностранных государств и военные корреспонденты при бурских силах. Связь на позициях осуществлялась телеграфом лишь при наличии оного "на обоих концах", например, когда штаб соединения буров находился на узловой железнодорожной станции, а его передовое коммандо (подразделение) - на дальнем полустанке. В остальных случаях применялся гелиограф или отправлялись посыльные с письменными, а часто и с устными сообщениями.

К фото - Старший военный телеграфист Трансвааля лейтенант Пауль Констант Пафф "по гражданке"; он же со своими подчиненными на телеграфной/гелиографической станции в ставке генерал-комманданта Жубера (лейтенант в служебном мундире, остальные - в полевой форме с кепи), 1899.

В бурских республиках поняли необходимость отдельной службы военной связи примерно в то же время, что и в "старых" военных державах всего мира - в конце XIX в. Поэтому в их небольших регулярных силах, создававшихся по принципу группировки военных специальностей, которые нельзя было поручить ополченцам, были заложены кадры для развертывания системы связи при общей мобилизации. В составе Государственной Артиллерии Трансвааля имелась рота телеграфистов, включавшая также гелиографистов, и именовавшаяся пафосно: Корпус Сигналов и Телеграфа, явно с "заделом" на развертывание в военное время. В ее мирновременном составе числились лейтенант Пауль Констант Пафф (командир, признанный энтузиаст своего дела), 6 вахмистров (унтер-офицеров) и 56 капралов и рядовых. В 1899 г. стараниями лейтенанта Паффа для его роты у компаний Siemens и Halske в Берлине были заказаны шесть новых комплектов "приборов искровой беспроводной телеграфии", однако есть сведения, что к началу войны успели прибыть только три. Трансваальские военные связисты при общеартиллерийской форме одежды носили на рукаве служебный шеврон в виде перекрещенных молний.

В Оранжевой республике команда телеграфистов из 12 человек была создана в составе полиции, что показательно: президент республики Стейн считал эту структуру особенно надежной и на войне сам надевал полицейскую униформу.
С началом боевых действий военные связисты бурских республик получили распределение небольшими группами и даже поодиночке между штабами соединений и особо важными объектами транспортной и тыловой инфраструктуры. Профессиональные гелиографисты из числа ополченцев пополнили импровизированные подразделения связи на фронте. Призванные на службу гражданские телеграфисты как правило оставались на своих станциях, хотя подчинялись местным воинским начальникам буров - коммандантам и фельдкорнетам - и были вооружены для защиты от возможных рейдов английских диверсантов и их туземных "прокси".
Работа связи при бурских штабах была налажена очень просто, со сведением к минимуму бюрократии, которой этот род оружия в регулярных армиях особенно склонен обрастать. На иностранных военных, ставших свидетелями боевой работы бурских связистов, эта "сельская простота" производила шокирующее впечатление. Известный предводитель французских добровольцев полковник граф Жорж де Вильбуа-Марейль в своем письме в Париж, разошедшемся в прессе, оставил яркую характеристику: "Система сообщений здесь ниже или выше европейского понимания, однако в целом справляется со своей задачей" (Villebois de Mareuil. Dix mois de campagne chez les Boers, 1900). Свою лепту в установление понимания бравый сын Франции и его буйные компаньоны внесли еще в декабре 1899 г., зажарив и сожрав голубей с почтовой станции, созданной накануне войны личными стараниями престарелого трансваальского командующего Петруса Якобуса Жубера, закупавшего обученных птичек, кстати, опять-таки у французов... Русские военные путешественники почтовых голубей у буров не истребляли и к изучению организации связи в трансваальских штабах отнеслись более подробно. Хотя в рапорте капитана Российской императорской армии М.А. фон Зигерн-Корна из ставки главнокомандующего Трансваальских войск генерала Луиса Боты (назначен после кончины Петруса Якобуса Жубера) тоже сквозит некоторая оторопь "правильного" офицера: как же так, связь пашет, а контора не пишет?
"Штаб главнокомандующего генерала Бота состоял из его секретаря, начальника военного телеграфа и двух-трех телеграфистов. Никаких письменных сведений в этом штабе не имелось, не было и никаких карт. Не имея привычки ими пользоваться, бурские военачальники относятся к ним с большим недоверием; а зная и без того отлично местность обходятся свободно без всяких карт. Никаких списков, приказов, диспозиций, никаких вообще бумажных дел в штабе и следа не было. Вся канцелярия состояла из секретаря, его записной тетрадки и пачки телеграфных бланков! Все распоряжения и донесения передавались преимущественно словесно.
Желая быть в курсе дела или сделать какое-либо распоряжение, главнокомандующий или лично объезжал позицию, или взбирался на самую высокую гору и оттуда разговаривал по гелиографу с отдельными командами. Эти разговоры, если и записывались на бланках, то не с той целью, чтобы их сохранять как документы, а лишь для того, чтобы гелиографист не забыл, что ему надо передать или что он принял с другой станции.
Таким образом, только главнокомандующий и его секретарь знали, где кто стоит на позиции и что там происходит. Остальные, простые смертные, имели весьма смутное, приблизительное представление о позиции и знали лишь своих ближайших соседей. Сведения их о неприятеле были гораздо обстоятельнее".
Дополнительное преимущество такой организации связи - будучи захвачен британцами, не только простой бурский ополченец, но и полевой командир довольно высокого уровня мало что мог рассказать на допросе.

Тем не менее, несмотря на последовательные попытки бурских генералов обезопасить связь от проникновения неприятеля, телеграфное сообщение в Трансваале, Оранжевой и южноафриканских владениях Великобритании в начальный период войны в особых случаях продолжало работать как единая линия. Еще действовали некоторые "джентльменские" договоренности. Например, в ноябре 1899 г. министр иностранных дел Российской империи граф Михаил Николаевич Муравьев официально сообщил военному министру Куропаткину: "Милостивый Государь Алексей Николаевич, в ответ на письмо от 21 сего ноября № 140 имею честь уведомить Ваше Превосходительство, что я поручил императорскому послу в Лондоне испросить разрешение Великобританского правительства на беспрепятственное сношение по телеграфу с Преторией относительно допущения подполковника Ромейко-Гурко в армию буров для наблюдения эа ходом военных действий". Российский посол в Лондоне Е.Е. де Стааль в недельный срок получил "добро" непосредственно от премьер-министра лорда Солсбери и доносил по этому поводу: "Почтовое бюро не станет препятствовать отправке наших телеграмм, при условии, что они не будут зашифрованы". Официальные депеши из Петербурга в Преторию и обратно с тех пор исправно бежали по английским проводам вплоть до падения столицы Трансвааля перед наступающими британскими войсками. Аналогичными каналами связи пользовались и другие иностранные представительства в столицах бурских республик. Также по телеграфу противоборствовавшие стороны обменивались списками военнопленных, раненых и погибших военнослужащих неприятеля, оказавшихся в их руках.

Телеграфные станции Трансвааля и Оранжевой республики продолжали обеспечивать военную связь для своих войск практически так же, как железные дороги - их снабжение: пока в руках буров оставался хоть один аппарат, с которого можно было передать сообщение, и другой, который мог его принять. Это продолжалось до осени 1900 г. В партизанский период борьбы буров против Великобритании попытки отдельных генералов и коммандантов "отстучать" телеграмму с захваченной станции носили личный или пропагандистский характер и как обеспечение военной связи рассматриваться уже не могут.

Гелиографом, наоборот, бурские партизаны продолжали активно пользоваться до самого конца боевых действий. Его применяли для связи разведывательные разъезды, отдельные группы и даже некоторые бойцы самостоятельно. Насыщенность бурских отрядов в 1901-1902 гг. гелиографами была очень велика: в мирное время эти приборы были распространены на горно-добывающих предприятиях и на транспорте, многие умели владеть ими, и самого оборудования было очень много. Недостатком такой связи была легкость перехвата и расшифровки противником. Бурские гелиографисты отвечали все новыми методами кодировки сигналов, в изобретении которых многие из них достигли большого мастерства.

В небольших регулярных вооруженных силах буров военные связисты получили неожиданную репутацию отчаянных и преданных бойцов до последней возможности, часто - до смерти. Не исключено, что их мотивом служило понимание этими обученными и владевшими информацией военнослужащими важности бесперебойной связи в боевых условиях. "Наблюдаем вход вражеской кавалерии в полумиле, мы намерены разрушить оборудование и присоединиться к бою", - такова была последняя телеграмма военной станции связи в столице Оранжевого Свободного государства Блумфонтейне в день захвата города англичанами, 13 марта 1900 г. (John Gooch (ed.). The Boer War: Direction, Experience and Image. London, 2000).
Оба бурских профессиональных военных, расстрелянных британцами за отчаянное партизанское сопротивление, были военными связистами - 23-летний командир отряда разведчиков Гидеон Шипперс, с 16 лет служивший в Трансваальской артиллерии гелиографистом, и еще более юный капрал-телеграфист Флорис Виссер (20-ти лет), ставший партизанским квартирмейстером. Шипперс был захвачен в плен обессиленным жестокой малярией, Виссер - тяжело раненым. Первый казнен согласно приговору британского военного суда 18 января 1902 г., второй - убит 10 августа 1901 г. по приказу известного англо-австралийского уголовника авантюриста и поэта офицера Бушвельдских карабинеров Гарри Моранта.

ЛОШАДИ И ТЯГЛОВЫЙ СКОТ.
Основу бурского ополчения составляли конные стрелки, комплектовавшиеся по мобилизации из бюргеров (полноправных граждан бурских республик), прибывавших из своих краалей (ферм) с собственными лошадьми и, зачастую, личными фургонами, запряженными тягловыми животными. "При этом требовалось, чтобы каждый являвшийся по призыву был снабжен верховой лошадью, седлом, уздечкой", - описывает бурские мобилизационные правила генерал Христиан Де Вет в своих мемуарах, которыми русская аудитория зачитывалась еще в 1903 г. (Воспоминания бурского генерала Хр. Девета. Борьба буров с Англиею. СПб., 1903). О повозках в призывных актах ничего не говорится, но бурам было так удобнее: воевать они предпочитали со своеобразным комфортом. Тем не менее, была и пехота, вернее - железнодорожная пехота, о которой редко упоминают историографы второй Англо-Бурской войны; при осаде Ледисмита, например, она составляла около половины всех войск. Городские жители, как бюргеры, так и проживавшие в республиках иностранцы, по закону несшие воинскую обязанность (за исключением подданных Нидерландов, Германии, Франции, Италии, Португалии, Бельгии и Швейцарии; российскоподданных бурские "военкомы" гребли за милую душу!), как правило, являлись в призывные комиссариаты пешком. Их вооружали и отправляли к местам несения службы железной дорогой, благо основные фронты протянулись именно вдоль железнодорожных линий. По железной дороге подразделения пеших ополченцев передислоцировались и снабжались, наступали и отступали, пока была такая возможность. Бурские артиллерия и полиция весь первый период войны рассчитывали на свои конюшни. Вопрос о снабжении верховыми лошадьми вставал только в отношении иностранных добровольцев, которые позиционировали себя как самостоятельные формирования для ведения разведки и активных боевых действий. Лошадей им либо выделяли за счет бурских правительств, либо предоставлялись "подъемные" на покупку. Казенные лошадки для добровольных помощников буров представляли жалкое зрелище. "Лошади эти привели бы в yжac любого командира обозного батальона или даже содержателя извозчичьей биржи: часть из них дикие, невыезженные трехлетки, basuto-poпny [басуто-пони], а большинство - жалкие росинанты с набитыми спинами, слабоногие, запаленные" (Е. Августус. Воспоминания участника Англо-Бурской войны). А подъемные часто транжирились добровольцами, и тогда возобновлялось клянчание денег на лошадей.

Главной "копытной" потребностью бурского командования было формирование гужевых обозов для военных перевозок в тех районах, где железные дороги были удалены от дислокации войск.
В довоенной хозяйственно-экономической системе Трансвааля и Оранжевой, основанной на частной собственности, государственный фонд тяглового скота фактически ограничивался официальным выездом высших правительственных чиновников и потребностями небольших постоянных вооруженных сил. Поэтому для создания колесных военных обозов бурские государства пошли по тому же пути, что и с железными дорогами: мобилизовали ресурс гражданских перевозчиков. "Им (правительством Трансвааля) давно, еще перед нашим приездом (т.е. осенью 1899 г.), были конфискованы лошади городской конки, частных владельцев и даже извозчиков", - свидетельствует русский доброволец подпоручик Евгений Августус. Мобилизация лошадей также коснулась горнодобывающей промышленности, в т.ч. золотых приисков Йоханнесбурга. Наряду с лошадьми угодили под призыв и мулы. Медлительные упряжные быки чаще всего получили освобождение, однако, например, для перевозки тяжелой артиллерии через водные преграды использовали и их. Рассказывает генерал Христиан Де Вет: "Тридцать быков впрягались в один лафет, а иногда для этого требовалось даже 50 штук". Это говорит о достаточно масштабных размерах мобилизации тягловых животных, хотя точные показатели не известны.
Фургоны и повозки для централизованного военного обоза изымались у тех же владельцев, а также изготовлялись в Железнодорожных мастерских Претории, ставших центром импровизированной военной промышленности буров. Создание кадров обозных "вагоновожатых" на начальном этапе войны не потребовало от командования отвлекать с позиций бойцов: эти обязанности выполняли мобилизованные туземцы (также земляные, фортификационные и подсобные работы), однако лишь до поры. "Хотя каждый взрослый кафр, с 16-летнего возраста, может быть привлекаем на государственные работы - своего рода повинность - на четыре месяца в году, - записал командированный в Трансвааль русский военный инженер М.А фон Зигерн-Корн, - Но настало наконец такое время, после взятия Претории, что на сто километров кругом не собрать было и полсотни кафров".
С входом бурских вооруженных сил в полосу поражений и отступлений 1900 г. централизованная обозная служба постепенно прекратила свое существование. Заботы об обеспечении продолжавших сражаться соединений и отрядов буров лошадьми и тягловым скотом с тех пор легли на полевых командиров. На заре перехода бурских вооруженных сил к тактике сначала полупартизанской, а затем и партизанской войны это не было для генералов, коммандантов, фельдкорнетов и артиллерийских капитанов/лейтенантов большой проблемой. Их бойцы были "доброконны", за многими следовали личные фургоны, а местное население сочувствовало своим защитникам. Но по мере того, как британский командующий лорд Робертс начал проводить стратегию "выжженной земли", которую "творчески" исполняли его озлобленные упорным сопротивлением буров подчиненные, театр боевых действий второй Англо-Бурской войны все больше начал превращаться в безлюдное пространство, покрытое развалинами краалей, костями павшего скота и укрепленными постами захватчиков. С 1901 г. поддерживать необходимое число верховых и гужевых животных партизанам становилось все труднее.

В воспоминаниях прославленного партизанского командира генерала Христиан Де Вета подробно обрисована нужда бойцов в лошадях. О феврале 1901 г., когда его отряд совершал вторжение в Капскую колонию, Де Вет сообщает: "Лошади были голодны и сильно ослабели вследствие непомерных переходов... Начиная с Винбурга, они не имели хорошего корма... Впрочем, досталось и нам всем, особенно тем бюргерам, которым пришлось идти пешком; нигде в окрестности нельзя было достать ни одной лошади". Чем ближе к концу войны ведет повествование генерала, тем чаще в нем фигурируют безлошадные партизаны, отчаянные рейды "ремонтеров" для реквизиции (попросту: отбирания) лошадей у местных жителей, и все реже - со счастливым концом.
Захват коней и обозных повозок с упряжкой у англичан в 1901-02 гг. стал для любого бурского партизана заветной мечтой. Однако такой способ снабжения конским/мульским/бычачьим составом проблемы не решал: во-первых, он был весьма периодическим, а во-вторых сами четвероногие "трофеи" не всегда были рады служить новым хозяевам. Генерал Де ла Рей сломал руку, будучи сброшен норовистым жеребцом, отбитым у британского офицера, а генерал Де Вет не без иронии описывает страдания своих людей, взявших у неприятеля обозных животных распряженными: "Добыча наша состояла из 1.600 упряжных быков... Двести из моих людей отправились погонщиками с добычей... Тем не менее, дело не клеилось; приходилось много раз перепрягать быков: кто же их знал, которые из них были в первой паре, которые во второй; нужно было испробовать на деле. И все это как можно скорее! Только бы удрать!"

МЕДИЦИНСКОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ.
Для лучшего понимания задач медицинского обеспечения бурских вооруженных сил в 1899-1902 гг. нужно иметь в виду: число раненых буров, нуждавшихся в госпитальном лечении, никогда не превышало нескольких сотен одновременно. По сравнению с кровавым кошмаром полевых лазаретов будущих, да и предшествовавших войн, военные медики на стороне Трансвааля и Оранжевой даже в разгар боевых действий могли работать почти что в расслабленном режиме.

Российский военный представитель в Претории подполковник Ромейко-Гурко сделал в своем первом донесении от 18/30 января 1900 г. характерное замечание: "Медицинскими средствами войска ныне настолько обеспечены, что в Претории около двух недель находился бельгийский отряд Красного Креста без всякого дела. Это объясняется очень небольшим количеством раненых в войсках обеих республик; в настоящую минуту их насчитывается не более четырехсот; многие из них лечатся на дому". О том, что у военврачей и медсестер в бурском лагере уход за ранеными, мягко говоря, не отнимал излишнего времени и сил, свидетельствует и русская путешественница-авантюристка Мария З. (Ольга Николаевна Попова), отправившаяся в Южную Африку на поиски сражавшегося за буров мужа: "Между палатками отряда и палатками Красного Креста находилась палатка не то комиссара, не то особого какого-то агента, приставленного правительством к своему амбулансу. Не имея определенных занятий (...), он соединял собой добровольцев и Красный Крест, и они вскоре все вместе занялись в его нейтральной палатке пьянством, карточной игрой и самыми гнусными интригами (Мария З. Как я была добровольцем в Трансваале)". Забота о массах больных, типичное бремя военного врача того времени, также присутствовала "по минимуму". Инфекционные заболевания, свирепствовавшие в британских войсках, среди бурских ополченцев вплоть до 1901 г. едва проявлялись: сказывалась адаптация поколений переселенцев к местным условиям. Но когда с захватом англичанами основных центров бурских республик недостаток питания и плохие гигиенические условия партизанского быта стали сказываться катастрофическим ростом заболеваемости малярией и лихорадкой среди последних защитников Трансвааля и Оранжевой, помогать им могли только считанные полевые медики: медицинские учреждения республик перешли под контроль оккупационных властей, а иностранные медицинские миссии разъехались по домам. Следовательно, когда бурским отрядам действительно потребовалось интенсивное медицинское обеспечение - его уже не существовало.
На момент открытия боевых действий медицина в Трансваале и Оранжевом Свободном государстве была налажена неоднозначно. "Немногочисленные врачи были сосредоточены в основном в крупных городах, и качество их практики иногда было сомнительным, - отмечал южноафриканский профессор медицины Ж.К. де Вильерс в своем исследовании медицины в Англо-Бурскую войну. - Хотя к 1899 году в Трансваале было около двенадцати больниц, среди населения в целом царило недоверие, если не страх, к больницам, врачам и тому, что с ними связано. Многие зарубежные санитары, врачи и медсестры упоминали в своих мемуарах такое отношение, существовавшее среди широкой публики. (...) Информация о медицинских организациях в Оранжевом Свободном государстве очень скудна" (J.C. de Villiers. The Medical Aspect of the Anglo Boer War, 1899 - 1902: Part 1. Military History Journal, Vol. 6 No. 3 - June 1984).
Военная медицина Трансвааля мирного времени была представлена военно-медицинской командой Государственной артиллерии, носившей гордое название Медицинского Корпуса. В ее составе были командир - военный врач лейтенант Уильям Лакстон, помощник врача/фельдшер кандидат-офицер Лиллпоп, 2 вахмистра (унтер-офицера) и около 20 капралов и рядовых. В комплексе Артиллерийских казарм в Претории располагался современно оборудованный лазарет. В крошечных постоянных войсках Оранжевой республики до войны врач был всего один.

С 1896 г. Трансвааль присоединился к международной организации Красного Креста. В Претории под ее эгидой было создано Трансваальское Отделение Красного Креста (Het Transvaalsche Roode Kruis) с собственным госпиталем и средствами для оказания скорой помощи в составе 4 врачей (Дж.Б. Кнобель, Г.В.С. Лингбек, Дж.В.Страуд и Х.П. Вил) и 100 обученных добровольцев, мужчин и женщин (нарочито патриархальные буры в отношении женского профессионально образования были куда прогрессивнее Британской империи). Кроме того, имелось около 20 отделений Красного Креста по всей стране. Оранжевое Свободное государство вступило в Красный Крест, вероятно, в 1897 г. Местное отделение Красного Креста было создано доктором А.Э.В. Рэмсботтомом, и, как все институции этой республики, было гораздо скромнее, чем в более состоятельном и развитом Трансваале.
В январе 1900 года, через три месяца после начала войны, в Претории была назначена Медицинская Комиссия (Medische Commissie) с задачей: «От имени правительства решать все вопросы, касающиеся медицинского лечения... и организовать амбулансы (мобильные госпиталя в терминологии того времени) для нужд различных коммандо (подразделений)». В первый "правильный" период войны с Великобританией бурское командование налаживало медицинское обеспечение своих войск двумя способами: приданием подразделениям военврачей и квалифицированного младшего медперсонала, которые разворачивали в них полевые лазареты, и созданием мобильных госпитальных структур, которые занимались доставкой медпомощи на фронт и эвакуацией раненых/больных в тыл параллельно с лечением в пути. Первая задача была легко решена при мобилизации: в ополчение среди прочих вступали местные врачи и фельдшеры, являвшиеся на призывные пункты с собственным инструментами, и становились в строй соответствующего коммандо. "В Трансваале также было несколько врачей, которые не были прикреплены к какой-либо официальной организации, ни Государственной артиллерии, ни Красному Кресту, но служили в составе определенных коммандо..., - сообщает профессор Ж.К. де Вильерс. - Это были доктора Уотт, Дайер, Тилфер, Декена, Олпорт, Мурхед, Ван дер Хорст, Равински, Пирроу, миссис Грин, миссис Вайс, О'Рейли, Левен и Темпельхоф". Медперсонал в бурских вооруженных силах был обмундирован в защитную форму одежды с хорошо различимыми знаками отличия с Красным Крестом и часто носил пробковые шлемы без боязни быть принятыми за англичан - защитой военврачам служили международные эмблемы медицины, которые буры очень уважали.
С мобильными "амбулансами" дела обстояли сложнее. Первые несколько создавались еще в ноябре 1899 г. под руководством заместителя начальника Трансваальской военной медицины "лекаря" Лиллпопа, произведенного ради солидности в офицеры. Он допустил большие злоупотребления, за "вознаграждение" десятками зачислял в доктора и санитары уклонистов, не имеющих медицинской подготовки, а сами госпиталя в итоге никуда не уезжали с мест формирования. Вскоре коррупция вскрылась, Лиллпоп был отстранен, а в формирование амбулансов был внесен порядок. "Амбулансы работали по маршруту из Претории до театра войны под руководством докторов Райкена, Мюллера, Кольф и Кнобель. Амбулансы, созданные на средства компаний Bourke, Beckett и Glaeser, были укомплектованы сотрудниками этих трех фирм. Они были сформированы в сентябре 1899 года и оказали отличную помощь войскам. Позже к этой группе присоединилась частный амбуланс под руководством доктора А. Юриансе" (J.C. de Villiers. The Medical Aspect of the Anglo Boer War, 1899 - 1902: Part 1. Military History Journal, Vol. 6 No. 3 - June 1984).
Единственный амбуланс Красного Креста Оранжевой республики с докторами Рэмсботтом (начальник), Воортман, Краузе и Бидвеллом в самом начале войны был захвачен прорвавшимися британскими солдатами, когда оказывал помощь раненым в сражении на реке Моддер 28 ноября 1899 г. В нарушение законов и обычаев войны, англичане объявили медиков военнопленными и отправили их в Кейптаун.
Небольшой амбуланс на 48 мест развернула французская диаспора Трансвааля. Один из лучших мобильных госпиталей был создан в октябре 1899 г. на средства еврейской организации Йоханнесбурга Чевра Кадиша: среди бурских ополченцев из промышленных центров республик было много бойцов еврейского происхождения, и изначально планировалось, что в связи с религиозными традициями иудаизма им будет оказывать помощь собственный амбуланс. Однако отличать на поле боя евреев от неевреев не было времени, и под руководством образованного и энергичного доктора Д. Хорвича еврейский госпиталь принял больше раненых, чем любой другой. Он быстро развернулся в сеть полевых лазаретов на всех основных направлениях войны, в которых работало более 100 чел. квалифицированного медперсонала. Еврейский амбуланс доктора Хорвича продолжал сопровождать отступление бурских сил до осени 1900 г., когда большинство других распались, либо были захвачены британцами.
Персонал и оборудование амбулансов, как правило, передвигались по железной дороге и разворачивали полевые госпиталя в прифронтовой зоне и перевязочные пункты вблизи позиций. Медикаменты поступали из запасов Красного Креста, либо поставлялись "спонсорами". Обязательным элементом были удобные рессорные повозки для эвакуации раненых, которые были частично изготовлены местными силами, частично (50 шт.) закуплены у Португалии и ввезены через Лоренцу-Маркиш.

Помимо подвижных госпиталей (амбулансов), работали также санитарные поезда, переоборудованные из пассажирских вагонов в Железнодорожных мастерских в Претории, этом универсальном военном заводе Трансвааля. "Санитарные поезда получили высокую оценку как континентальных, так и британских врачей. Самые известные из них перевозили раненых из Моддерспрута в Наталь и Преторию. Два других... курсировали между Блумфонтейном и Преторией, а затем между Кронштадтом и Преторией с постепенным отступлением республиканских войск из Оранжевого Свободного государства. Но даже функционирование этой прекрасной службы было омрачено организационной некомпетентностью, мелкими интригами, личной местью и недисциплинированностью" (I. Uys. Heidelbergers of the Boer War. Heidelberg, 1981).
Центральные стационарные военные госпиталя буров сконцентрировались в Претории. Там с первых дней войны принимали раненых и больных ополченцев и военнопленных Народный Госпиталь (Volks Hospitalal) и госпиталь Государственной медицинской школы. Раненые бурские регуляры предпочитали свой лазарет при Артиллерийских казармах, который был расширен до 50 койкомест. Первый государственный университет стал больницей, сначала под руководством доктора Хейлетта, а затем - доктора Вила. Второй государственный университет тоже был преобразован в больницу. На ипподроме, где содержались пленные англичане, был развернут лазарет для их обслуживания.
Большую медицинскую помощь, хотя и несколько неорганизованную, оказали бурским республикам симпатизировавшие им иностранные государства, и среди первых - Российская империя.

_______________Михаил Кожемякин.

ОКОНЧАНИЕ ДАНО ПЕРВЫМ КОММЕНТАРИЕМ.

Логистические проблемы армии Наполеона

1. Лошади.

Наполеоновская Великая армия, вторгшаяся в Россию, имела состав 450 тысяч человек. 680 тысяч - вместе с резервными частями. Так вот, на всю эту ораву было... 180 тысяч лошадей. Если вы думаете, что все 180 тысяч - это конница, вы ошибаетесь, поскольку лошади нужны:

а) в артиллерии,
б) в пехоте,
в) в транспортной службе,
г) в почтовой службе,
д) в резерве, на случай убыли конного состава.

Чтобы понять динамику: при Ватерлоо Наполеон имел 45000 лошадей, из них собственно кавалерия - только 25 тысяч, 12 тысяч - пехота, остальное - транспорт, артиллерия и т.д. Чтобы было понятно: одно 12-фунтовое орудие требует 12 лошадей.

Согласно расчетам англичан, каждая артиллерийская 9-фунтовая батарея (6 орудий) вместе с припасами, врачами, лошадьми для персонала и т.д., требовала от 160 до 200 лошадей.

Очень часто в нормативных приказах указывалось количество человек на кавалерийский полк больше, чем количество лошадей. Пример: "В 1810 г. вся армейская конница была приведена в 4-эскадронный состав, по 240 человек и 200 лошадей в эскадроне; следовательно, в полку — 960 человек и 800 лошадей."

Но если вы думаете, что все эти 800 лошадей в бой ходили, то ошибаетесь. Были так называемые тележные лошади, на 12 человек кавалерийского состава выделялось 1 тележная лошадь, и на 20 человек пехотного состава - 1 лошадь. Как вы понимаете, что из 800 лошадей дай бог если 500 в бой ходили, а так - скорее всего 400 с учетом падежа.

2. Расстояния и страны.

14 июня 1803 года Пьер Дарю, генеральный комиссар французской армии, получает указание от Наполеона обеспечить материально-техническими средствами будущий лагерь под Булонью и Сент-Омером на 80-90 тысяч человек. Среди всего прочего требуется поставка "100 тыс. ежедневных рационов для солдат, 20 тысяч рационов для 18 тыс. лошадей, кроме того - 2400 лошадей для перевозки артиллерии, 636 - для своевременного подвоза провианта, 160 лошадей - для карет скорой помощи". Главным комиссаром лагерей назначен Клод-Луи Пети, Дарю является его заместителем.

Надо сказать, что поставки так и не были выполнены в полном объеме. Оказалось, что логистика подвела, но спасало то, что войска находились на своей территории. Проблемы вылезли в 1805-06 годах.

Итак, 27 августа 1805 года Великая Армия снимается со своих биваков и идет маршем на Австрию. Пять армейских корпусов были отлично снабжены и накормлены на каждом переходе, каждому солдату было выдано четыре пары ботинок (одна пара в работе, три в запасе), хлеба и галет в расчете на 4 дня. Проблемы начались, когда армия пересекла Рейн и оторвалась от своих магазинов. Между обозами и собственно боевыми полками образовался разрыв. Склады в Страсбурге, Майнце и Баварии оказались наполовину пустыми, провиантская служба не успела их заполнить, поэтому уже в Баварии пришлось заняться реквизициями, что разлагало армию.

К этому добавились проблемы логистики, скажем, после Ульма открыта была единственная дорога на Вену. Чтобы хоть как-то облегчить подвоз необходимого, армия двинулась вдоль Дуная, чтобы была возможна доставка по рекам. Но чем дальше удалялись французы от своих границ, тем более нарастали проблемы логистики между магазинами и действующей армией.

Аустерлиц стал буквально спасением, ибо на момент сражения у французов оставалось только 10 тыс. дневных рационов в неприкосновенном запасе, а по лошадям ситуация была совсем плачевной - 2 тыс. рационов пшеницы и 650 рационов овса на 18 тыс. кавалерии.

Но настоящие проблемы начались в 1806-м, во время кампании против Пруссии. За месяц, совершив марш-бросок из Майнца, французы смогли выставить в поле 20 тыс. пехоты при 3 тыс. кавалерии. Снабжение — ежедневные рационы на 10 дней. Естественно, обозы не поспели за маршем, и тут оказалось, что "местность тут напоминает Синайскую пустыню" (Ланн). Грубо говоря - грабить некого. У Мюрата и Даву к концу ноября в Варшаве путем нечеловеческих усилий собрано 550 тыс. рационов хлеба и 95 тыс. рационов овса. При этом корпуса Бернадота и Сульта оказались вообще без снабжения, им угрожал настоящий голод, но сколько не орали на обозников и их офицеров, сколько не отправляли под арест и не угрожали поставить к стенке - снабжение стало еще хуже, ибо - внезапно! - зимой логистика стала еще ужаснее.

Но если людям голод еще только угрожал, то вот с лошадьми случилась жопа. Лошади реквизировались у французских крестьян (с последующей их оплатой, либо аренды, либо выкупа, если погибли). Но крестьянская лошадка и кавалерийская лошадь - это немного разные вещи. Кроме того, крестьянин был обязан ее снабдить сбруей (естественно, с последующей оплатой) и подковать. Но как выяснилось, крестьянам это было не особо надо, сбрую они ставили чаще всего самую дешевую, лошадей подковывать отказывались, и в результате лошадки французской армии чаще всего годились лишь для небольших переходов. Недаром герцог Веллингтон по результатам боев в Испании писал, что "кавалерия Великой Армии наверное самая худшая в Европе".
После 1805 года решили разводить арабских и наваррских скакунов, но оказалось, что в прекрасной Франции профессиональных конезаводчиков кот наплакал, скрещивать породы, выбирать отца и мать для нового коняшки вообще не умеют, и в результате получались какие-то уродцы, тяжелые на подъем и галоп, но обладающие противным нравом арабов.

Потери в конном парке за 1806 год приблизились к 50 % (ранее составляли 30-35 %). Настоящий падеж начался зимой, когда от оставшегося числа потеряли еще 20 % коней на зимних квартирах. Оставалось одно - реквизировать лошадей в завоеванных странах. Но и там реквизировать приходилось крестьянских лошадок, а не боевых лошадей.

Лишь в 1807 году в голову приходит очевидное - надо не только иметь магазины и армейские обозы - надо создать между ними службу логистики, то есть тех, кто будет доставлять нужное из магазинов в действующую армию. Так создаются поездные роты - по 32 телеги, 128 лошадей и 64 возницы в каждой. Таким образом, в одном транспортном батальоне (6 рот) было 192 телеги, 768 лошадей и 384 обозников. Первоначально было создано 4 батальона. К 1812-му количество их увеличилось до 8 батальонов.

Но и этого оказалось безумно мало, ведь военные действия шли на территории от Португалии до России. Ну, а союзники уже нащупали слабое место Наполеоновской армии. Первым тактику выжженой земли в Португалии реализовал Веллингтон. И у Массены собственно постоянно было два выбора - либо наступление и последующий голод, либо отступление. Естественно он выбирал второе.

Чтобы как-то решить проблему хлеба, повсеместно закупаются и доставляются в действующие войска мини-пекарни, но проблема в том, что не хватало муки. Стали поставлять и мини-мельницы, однако не хватало зерна. Все упиралось в своевременную доставку из магазинов. Но и этим проблема не ограничивалась - магазины нужно было наполнять, а их наполнять не успевали. В 1806-м в Пруссии надеялись на хлебные запасы Берлина, однако вступив туда - были разочарованы. Хлебные запасы были осмотрены лично Наполеоном и оценены на 8 дней на 40 тыс. человек. В Польше, реквизировав все подчистую, смогли собрать 440 тыс. дневных рационов, при этом 3200 пекарен могли выдать не более 40 тыс. рационов в день, а расквартировать там собирались 60-70 тыс. солдат. Приходилось везти недостающее из Франции. Ну, либо грабить местных. Однако и это не помогало. И в 1810 году для войск в Польше император делает финт ушами - теперь хлебная порция... уменьшается в два раза - с 2 фунтов в день до 1 фунта хлеба. Понимая, что это просто подтасовка, император милостиво разрешает при каждом батальоне создать ежедневный запас из 1 центнера муки на день плюс... 4 лошадиных копыта (для наваристого, вкусного борща или холодца).

Таким образом, уже к началу 1812 года логистические проблемы выпирали изо всех щелей. И было понятно, что при походе в Россию они еще более увеличатся.

3. Русская кампания.

В феврале 1812 года французские войска, расквартированные в Польше, столкнулись с суровой зимой к которой они были непривычны. Ежедневный рацион солдата тогда составлял 1 фунт соленого мяса и полфунта хлеба (хлеб был серый, 1/3 пшеницы и 2/3 ржи), плюс 120 грамм белого хлеба (булочка), 300 грамм потрохов и мяса внутренностей (головы, легкое, печень и т.д.), 240 грамм сушеных овощей и фруктов, 2 фунта картофеля, 1/30 фунта соли, 1/16 пинты бренди.

Этот рацион в суровые морозы был признан недостаточным.
Уже после вторжения, 2 июля, в письме Бертье Наполеон обеспокоен медленнымстроительством мини-пекарен в Варшаве. 11 июля Наполеон пишет, что всеми силами надо обеспечить, чтобы солдаты имели носимые запасы продовольствия примерно в полфунта хлеба, 2-4 унции риса и фунт мяса в расчете на семь дней, поскольку обозы и полевые кухни отстали на маршах и не кормят свои подразделения. То есть солдат на себе должен нести дополнительно, помимо снаряжения, еще 5-6 кг продовольствия.

10 августа император приказывает срочно строить дополнительные пекарни в Орше, Могилеве, Добровне и Россасне. И этих мер не хватает, чтобы обеспечить войска продовольствием. Плюс еще одна проблема - печи французов не подходят для выпечки белорусского хлеба, и Наполеон предлагает войска снабдить ручными мини-мельницами и зерно раздавать солдатам. Однако из-за большого присутствия в собранном зерне силоса (болтовых), который достигал в составе 60 %, хлеб, приготовленный из местных сортов считался несъедобным. В результате приходилось водить обозные конвои из Польши.
Плюс политика выжженой земли, к которой прибегли русские. В результате французы начинают грабеж крестьянства, которое, естественно, берется за вилы.

Что касается лошадей. Согласно закону 1810 года, на одну лошадь полагалось от 7,5 до 9 кг сена и соломы, плюс от 5 до 9,5 кг овса. На отряд из 8000 лошадей требуется, таким образом, 3000-3500 тонн фуража, и 2000 фургонов.

Что началось после вторжения в Россию? Из-за недостатка фуража лошадей начали кормить рожью, русской пшеницей, овсом, в результате у лошадей распухал живот и они погибали. Вот как это выглядело: "Лошади, взмыленные от работы за день, все дни без крыши над головой, из-за недостатка еды ели зеленые стебли ржи и умирали в большом количестве. Все дороги были покрыты их телами, в течение трех дней армия потеряла, по крайней мере, четверть першеронов (артиллерийских лошадей) и до одной шестой кавалерийских лошадей, однако там больше забитых коней из-за травм." Из-за отсутствия кузнецов и кузниц, а также грамотных ветеринаров, лошади сбивали подковы, ломали ноги, да порой вообще просто получали мелкие травмы, которые, тем не менее, не могли вылечить в походных условиях, и лошади шли под нож.

Сюда надо добавить иппофагию (то есть лошадей просто начали пускать под нож из-за недостатка мяса для солдат). Вообще потери "лошадиного парка" Наполеона в русской кампании оцениваются в 100 тысяч лошадей.

@ Сергей Махов

Седло, найденное в монгольской гробнице, является старейшим в своем роде.

Остатки т.н. "рамочного" седла (т.е. с деревянным каркасом...), прекрасно сохранившиеся в старинной монгольской гробнице, возможно, является самым ранним (конечно, из обнаруженных на сегодня...) в своем роде. Инновационное седло может дать археологам ключ к разгадке истоков средневековой конной войны.

В исследовании, опубликованном в журнале Antiquity, международная группа археологов описала раскрашенное седло, которое ранее было украдено из пещерного захоронения. Радиоуглеродное датирование человеческих останков в гробнице и образец седла из конской шкуры указывают на то, что оно датируется примерно 420 годом нашей эры, что делает его самым старым известным рамным седлом в мире. «Наше исследование предполагает, что Восточная степь сыграла ключевую роль в раннем развитии и распространении рамного седла и стремени», — пишут исследователи в своей статье. Современные лошади, как предполагается, были впервые одомашнены около 2000 г.до н.э. в Западной и Центральной Азии, и наездники-кочевники быстро начали использовать их для своего мобильного образа жизни. Исследователи отметили, что ранний кавалерист не имел седла и всадники, вооруженные луками и стрелами, просто охватывали лошадь ногами, удерживаясь ещё и руками за гриву. В течение нескольких столетий люди, бродившие по северным степям, изобрели уздечку и удила и около 1000 г.до н.э. перешли к верховой езде на мягкой седельной подушке. Но жесткие седла со стременами — это важная часть кавалерийского снаряжения — изобретение гораздо более позднего времени. Прямые доказательства того, когда именно они возникли, ускользнули от археологов, поскольку органический материал не всегда хорошо сохраняется в суровом степном климате. В 2015 году полиция уведомила археологов Национального музея Монголии о разграблении пещерного захоронения в Урд-Улаан-Унит, что в провинции Ховд в западной части страны. Полиция конфисковала несколько артефактов, в том числе березовое седло, выкрашенное в черный и красный цвета, с кожаными ремнями с обеих сторон, железное удило, деревянное снаряжение для стрельбы из лука и мумифицированные останки лошади. Они также завладели костями человека, который был похоронен в одежде из овечьих и барсучьих шкур. Гробница среди археологов быстро стала известна как «пещера всадника». В новом исследовании с помощью анализа ДНК исследователи обнаружили, что человеческие останки принадлежали мужчине, а животное тоже оказалось домашней лошадью мужского пола. Радиоуглеродное датирование человеческих останков и кожаного ремня от седла позволило установить, что захоронение и седло датируются примерно 420 годом нашей эры. «Наше исследование предполагает, что Восточная степь сыграла ключевую роль в раннем развитии и распространении рамного седла и стремени», — пишут исследователи в своей статье. Автор исследования Уильям Тейлор, археолог из Университета Колорадо в Боулдере, рассказал, что «разработка жесткой рамы, которая могла бы поддерживать подвешенное стремя, стала переломным моментом, действительно открывшим целый ряд возможностей, которые люди могли использовать, сидя верхом». Новая информация, которую исследователи нашли в своем исследовании, показывает, что конные культуры евразийской степи были первыми, кто принял рамные седла и стремена, что также позволяет предположить, что «монгольские степные культуры были тесно связаны с ключевыми инновациями в конном спорте, достижением, которое оказало большое влияние на ведение средневековой войны». Но приручение самим лошадям далось довольно тяжело. У лошади, найденной в захоронении Урд-Улаан-Унит, были повреждения зубов, связанные с укусами, и изменения в носовых костях, аналогичные травмам, обнаруженным в других конных захоронениях в Центральной и Восточной Азии. Кроме того, у лошади Урд-Улаан-Унит «зажили своеобразные порезы на ушах, которые могли быть знаком того, чтобы показать, кому принадлежала лошадь в течение ее жизни», сказал Тейлор. Хотя в «пещере всадника» был погребён мужчина, верховая езда явно была предназначена не только для мужчин, сказал Тейлор. «Есть все основания полагать, что и мужчины, и женщины регулярно ездили на лошадях с момента приручения лошади в Восточной Степи», - сказал он.

Местоположение стоянок и предполагаемая хронология появления и распространения рамного седла и, возможно, стремени в Восточной Азии в четвертом-пятом веках нашей эры относительно приблизительной максимальной степени контроля Жужанского каганата.

По словам исследователей, необходима дальнейшая работа, особенно в районах Восточной Азии с исключительной сохранностью органических веществ, чтобы выяснить, были ли седла с деревянным каркасом изобретены именно в восточных степях.

Особая благодарность за поддержку камрадам: @Pteerordubteel @Iv.IV @tigramoscow @chuishi @rim.id @ivbelik @user7391022 @Tadia @Kabanevi4 и многим другим!

Телеграм

Ветеринарно -санитарная служба Вооруженных Сил Российской Федерации - одна из старейших в Российской армии. Она представляет собой систему органов управления, организаций центрального, окружного, флотского, армейского подчинения, специалистов войскового звена, предназначенную для осуществления надзора за выполнением ветеринарного законодательства в ВС РФ.  Ее история началась с указа Петра I от 12 июля 1707 г. об учреждении в кавалерии "врачевателей животных" (коновальных мастеров). По существу, это история отечественной ветеринарии. Создание военной ветеринарии было связано в первую очередь с нуждами армии. Кадры ветеринарных специалистов впервые начали готовить во второй половине XVI в. для Конюшенного ведомства, которое имело своей главной целью комплектование армии лошадьми.