Судьба человека

Об Александре Луцком

Не имею привычки спускаться с исторических олимпов и заниматься разоблачениями. То, что богатого декабриста могли обслуживать до 30 человек в Забайкалье, а в крепостной России работали на него (у родителей, братьев, сестёр) 300 несчастных душ, должен предполагать любой читающий человек. Кто останется паразитом, а кто будет работать до смерти, известно всем. У генералов свои дети, у кухарки – свои. Власть денег никто не отменял, но каждый несёт свой крест, а лёгких крестов не бывает. Перед вечностью равны все.
Наверное, эта простая философия была хорошо известна декабристу Александру Николаевичу Луцкому, который на самом деле не был декабристом. Но он был самым храбрым человеком из нескольких тысяч солдат и офицеров, которые мялись в нерешительности в этот злополучный день на Сенатской площади. Полк его был в стороне от мятежников. Но, когда жандарм на коне, стал разгонять толпу любопытных обывателей, унтер-офицер Александр Луцкий выставил ружье со штыком и не то ранил, не то задел коня жандарма. Дело было к вечеру. На следующее утро он был уже в Петропавловской крепости.

Больше года разбирались с конём, жандармом и штыком Луцкого. В январский день 1827-го военный судья объявил, что его лишают звания унтер-офицера, преимущества сына обер-офицера, после чего должны повесить.
Смерти он ждал три месяца. Неожиданно ему объявили, что вешать не будут, но сошлют на вечные каторжные работы. Чести стать декабристом его не удостоили. Мне кажется, что он был сильным (физически и духовно) человеком, и посмеивался над такой честью… В Сибирь он отправился с уголовниками «по канату», это когда осужденные закованы в наручники и пристёгнуты к железной арматуре. Это и есть «канат». За день такая толпа проходит от 20 до 25 вёрст. В любую погоду. В деревнях что-то подают добрые люди. Известно, что Луцкий в пути болел: два месяца провёл в лазарете Казани, пять – в Перми.

Сибирь старались заселить кем угодно. Просвещёнными мятежниками, нарушителями законов и порядка. Гнали туда и поселенцев.
Одного такого поселенца звали Агафоном Непомнящим. Видимо, Луцкий был незаурядным импровизатором, если он купил Агафона, то есть документы, за 60 рублей: они поменялись именами. И Луцкий, став Непомнящим, поселился в одной из сибирских деревень. Это были его последние деньги. Нищий на поселении.
Выдало его письмо с просьбой о деньгах, которое он отправил родственникам. История эта тянет на авантюрный роман. Если коротко: полиция вскрыла письмо, о нём не без удивления узнал царь, по резолюции которого импровизатор получил 100 страшных ударов розгами и зимой 1830 года был отправлен на Нерчинскую каторгу, прямо на Зерентуйский рудник.
Но он сбежал и из этого рудника. Мне кажется, что господа благородных кровей не могли бы решиться бежать из Забайкалья, ибо для этого надо обладать невероятным здоровьем, мощью духа и воли. Потомок древней шляхетской семьи Александр Луцкий сумел дойти до Енисейска. Но был задержан. Конфуз в том, что задержал его тот самый исправник, который раз-облачил его в первый раз. В бредущем оборванце он узнал старого знакомого! Чем не фильм?
На этот раз его били плетьми, привели обратно на каторгу, где приковали к тачке. (Тут я вынужден сделать оговорку: все исследователи путают город Нерчинск с Нерчинским Заводом – настоящим центром каторги, где находилось управление Нерчинского горного округа. Округ принадлежал кабинету императора, Нерчинский Завод чиновничьему Нерчинску не подчинялся).

Он вступился за простых, любопытствующих, людей и за это 20 лет провёл на каторге. Самый большой срок в истории декабризма. Его всё время забывали. Случалось, что другие беглые каторжники назывались его именем, а он был прикован к тачке. В народе о нём шла молва, но его забывали во время амнистий. И вот апрельским днём 1850 года он вышел на поселение. Жил в Култуминском руднике, где в наши дни разрабатывают богатейшее месторождение железа и меди, серебра и золота предприятия ГКМ «Норильский никель».

Наверное, он был неунывающим человеком. Женой его была дочь цирюльника Култумы Марфа Портнова. По одним сведениям она родила от Луцкого 6 детей, по другим – 8, в одном из документов он указал семью в 10 человек, а где-то есть сведения о 4 детях. Луцкий на слуху, но не изучен, как другие первенцы свободы…
В августе 1856 года были амнистированы все декабристы. Но свободу он получил только в 1857 году. О нём снова забыли.
Образованный и предприимчивый человек, после амнистии он нашёл работу, получал в год серебром 300 рублей. Потом умер Николай I, стал править Александр II и восстановил Луцкого во всех правах и привилегиях.
Он пытался добраться до своей Родины, но остановился в Иркутске: болели дети. Прогонные, 264 рубля, были истрачены на лекарства и жизнь. Пришлось вернуться в Забайкалье. Теперь он поселился в Нерчинске. Есть документ, свидетельствующий о том, что он работал учителем.
Он прожил 78 лет. В разных источниках говорится, что в год своей смерти, в феврале 1882 года, он был довольно крепким, пожилым, человеком. По неточным данным 22 февраля он отправился на охоту в тайгу, где потерялся в сильнейший буран. В Нерчинске есть его могила. В Забайкалье помнят о нём.

Отец его не имел крепостных, дворянство получил за службу. Люди они были бедные и жили на жалованье. При любом исходе Александр Луцкий должен был зарабатывать себе на жизнь своим трудом. Ему было предопределено – не быть паразитом, не эксплуатировать других, а потому он обязан был бороться за справедливость, не забывая о предприимчивости и возможности свободы.
Каторга его не была толпой просвещённых и культурных людей, собранных в одном месте. Он не был ни в Читинском остроге, ни в Петровском Заводе, обитатели которых воспеты и возведены на Олимп. Он был среди уголовников и простого народа. Прикованным к тачке. Портрета его никто не рисовал. (Есть только сомнительная реставрация, видимо, уже нашего времени).
У него не было звезды пленительного счастья, у него были дух и воля…
Удивительная судьба удивительного человека. Одно не понятно: почему до сих пор не поставили удивительный фильм?

2018 год

Вчера пересматривал заново киноэпопею "Застава Жилина".

В ней есть две яркие жизненные линии двух баб , обе вокруг повествования о главном герое:

1. Одноклассница. Красивая, утончённая, витающая в девичьих фантазиях с томиком фета;

2. Полячка. Красивая, яркая, дерзкая. Постоянно провоцирует героя и окружающих словами и действиями - на грани фола.

Герой влюблён в первую со школы, но она внезапно выходит замуж за залётного лётчика лейтенанта, прямо перед самой войной и укатывает с ним в закат на военный аэродром-заставу.

Вторую, герой спасает в экстремальной ситуации вместе с левыми детьми и становится по сути - ангелом хранителем для всех.

После нападения 22 июня, выбивает первую бабу из фашистского плена, остаётся в прикрытии отхода колонны спасённых пленных, а сам попадает в долгий плен к фашикам.

Вторая - находит матушку героя в тылу и остаётся жить с детьми, представившись женой. Потом аккупация, выживание, работа шлюхой у фашиков - во имя жизни и чужих детей.

Первая, во время эвакуации попадает в очередную историю из-за иррационального поведения, эмоциоанальных поступков и пропадает с горизонта.

Вторую, после освобождения оккупированного города, отправляют в лагерь как пособницу фашистов, детей - в интернат.

Герой вырывается из плена, попадает надолго в фильтрационный лагерь, где не сгибается под прессингом дознания. После лагеря навещает свою мать, узнаёт, что спасённые дети в интернате - вызволяет хитрым способом. Вторую (полячку), держат в женском лагере - выкрадывает, и увозит их с собой на новое место службы, подальше от следователей НКВД.

На новом месте службы, герой со второй бабой живёт как муж и жена, даже расписываются, что бы сменить польскую фамилию, дети называют их папой и мамой для конспирации.

Герой попадает в смертельную перестрелку с бандой националистов и его вытаскивает с того света вторая баба, удачно встретившая в госпитале того лётчика, что женился на первой - помог вовремя найти хирурга для умирающего героя.

Вторая баба постоянно подвергается допросам нквдэшника, подозревающего её в гос.измене и работе на оккупантов. Не сдаётся и не прогибается. Погибает во время налёта банды на конвой.

Лётчик в плену потерял ноги и стал калекой. Собирается жениться на некрасивой операционной медсестре из госпиталя, мотивируя это тем, что она даже такого его любит и хочет за ним ухаживать. А с первой женой (первая, одноклассница героя) прожил всего месяц и вряд ли будет нужен таким калекой.

После многочисленных запросов, наконец, находятся следы первой потеряшки. Герой едет на Дальний восток и снова правдами и неправдами вызволяет уже из блатного плена с поселения первую бабу, беременную от местного блатного, которого, герой вынужден зарезать в схватке. И увозит в свою будущую счастливую жизнь...

В чём суть этого короткого пересказа?

Первая баба - легкомысленная особа, живущая на эмоциях и внезапных порывах вечно косячит и встревает во всякие истории, зачастую смертельные.

Вторая - дерзкая и яркая, ходит по краю, умеет постоять за себя и за детей, жертвует собой во имя правильных целей: выживание детей. Умеет по настоящему любить и знает этому цену, умеет принимать сложные решения и отвечать за них.

Первая - порхающий мотылёк по жизни, постоянно создающий  близким людям проблемы своим легкомыслием. Но именно это позволяет ей жить дальше, беременной от бандита - с главным героем, который стал её не только ангелом-хранителем по факту.

Вот и сказочке конец, а кто слушал - эНКэВэДэ...

На мне была новенькая форма со всеми прибамбасами дембеля-1975. До блеска начищенные ботинки, лихо заломленная фуражка, сержантские погоны, внутри которых какие-то пластины. На груди – бант значков от специалиста первого класса до «Отличника Советской Армии». Блестит всё – лакированный козырёк фуражки, пуговицы, значки, ботинки, сам дембель и все его тридцать два зуба, один из которых брызжет золотом. Шик и блеск! Брюки-хаки, конечно, веером – модный клёш.
Но выделиться не получилось: в коридорах института таких, как я, на каждом шагу и за каждой колонной. С некоторой долей недоумения, смешанной с опаской, на нас смотрят гражданские, шушукающиеся у окон, видно, что они года на три-четыре младше нас. Девчата, пробегающие стайками, обдают волнами кружащих голову запахов духов. Хихикают в сторону и демонстративно не замечают нас.
До них ли, до всех этих суетящихся, когда решается судьба! Документы сданы, даты экзаменов известны, надо готовиться. Времени в обрез, даже рассматривать с набережной китайский город Хайхэ некогда. К тому же Амур рябит сплошной серебряной чешуёй.
В общежитии я скидываю форму и в сотый раз открываю учебник истории. И опять – на странице, где смотрит на меня бессмертный мальчик из пещеры Тешик-Таш, реконструированный М. Герасимовым. Так и говорит глазами ехидно: «Не сдашь. Заупрямишься и не сдашь!»
Захлопнув мальчика, листаю дальше. Иван Васильевич, который Грозный. Опять реконструкции Герасимова. Потом проваливаюсь в сон. Откуда-то издалека появляется инженер-полковник Тренчик похожий на Ивана Грозного и грозит мне сухим, чуть согнутым, пальцем: «Смотри у меня! О русском языке говорить не буду, немецкий ты немного знаешь, на историю налегай. На историю!»

Иван Васильевич Тренчик, когда прилетал к нам дежурить на точку у самой китайской границы в Южной Гоби Монголии, всегда говорил мне, что поэзия никого ещё не прокормила, но если так милы гуманитарные науки, то лучше, конечно, стать историком.
«Филология – дело женское!» – назидательно изрекал сухощавый инженер-полковник и перед моим носом трясся его твердый, обкуренный и с желтизной, палец, – «Но филологи – первые помощники при написании научных работ, хотя они и не получают ничего».
Мы стоим на ТО – техническом обслуживании. Это означает драим, чистим, ремонтируем, проверяем. В это время за основные аппаратуры и станции работают запасные, где-то в Оботу-Хурал, Мандал Гоби или в Казахстане.
Мы заняты своими станциями и аппаратурами, которые на время ТО сняты с боевого дежурства. Большинство офицеров части имеют учёные звания, а прапорщики – техники. Инженер-полковник занимается со мной историей. Вообще, он решил, что после дембеля мне надо обязательно поступать в институт.
Мальчик из пещеры Тешик-Таш давно пройден, но сержант Приходько всё время рассматривает его и кладёт книгу лицом мальчика на тумбочку. Некоторые буквы и нос мальчика на странице даже поистёрлись.

Сквозь сон слышу какое-то шелестение. Это, видимо, ребята с танцев пришли. Вот беспечные, завтра же экзамены… Погружаюсь, погружаюсь и снова оказываюсь на выносной станции, где мерцают выносные экраны радаров, огромная прозрачная карта-экран, испещрённая линиями и цифрами, за ней суетятся планшетисты, склонились над столами радисты, валяются чьи-то наушники.
Пахнет спиртом, бензином, маслом.
Вся точка занята ТО.
Своё техническое обслуживание в аппаратной ЗАС я давно сделал, щётки спиртом протёр, лампы проверил, клеммы прочистил. Теперь слушаю полковника Тренчика.
Он открывает учебник истории и говорит, придавая самое серьёзное значение исторической науке: «Следующий у нас – Иван Васильевич Грозный. Тёзка мой. Сволочь, конечно, полстраны угробил. Ну ладно, к тебе это не относится. Итак, Иван Васильевич Грозный – стал царём в три года. Ещё жопу не умел подтирать, а уже страной правил… Надо же! Венчался на царство в 17... Как это венчался? С кем?»
Два часа с дотошным инженер-полковником изучаем царствование Ивана Грозного. И всё равно получается, что Курбский был прав, а царь уничтожил много народа. «Сволочь, а не царь. Крымские татары Москву сожгли при нём! Ладно, это к тебе не относится… Идём дальше. Запоминай главное, сержант: Земской собор, 1549 год. Нет, не так. С начала надо. Записывай – 1530 год, родился, 1542 год – переворот в Москве. Напугали, видимо, тогда парнишку… Глинские… 1547 год – отправился воевать Казань. 1558 год – начал войну с Ливонией. Приходько! Ливонию знаешь?» «Нет, товарищ инженер-полковник, я Литву знаю, Латвию знаю, а Ливонию не знаю…» «Ладно, продолжай чистить, клеммы не перепутай…»
Вижу Грозного младенцем, мальчиком, мужем, сволочью тоже вижу... Всякая должность, а царская – особенно, – ответственность. Тут хочешь не хочешь, но  сволочью будешь.
Приходько чистит спиртом аппаратуру, почему-то к нему наклонился зампотех капитан Тимофеев, которого вообще не должно быть здесь. Инженер-полковник увлёкся историей и продолжает: «…Курбский, царь… Так, так, снова женился. Теперь на Марии Собакиной… Четыре раза был женат. Ну не сволочь, а? Тимофеев, что там делаешь возле спирта?» «ЗИП у меня здесь, товарищ инженер-полковник»… «Я дам тебе ЗИП, все ЗИПЫ твои пооткручиваю… Слушай дальше… Ни фига не могли эти опричники против крымских татар сделать… А страну гробили. Новгород казнили, Москву казнили… Что тут пишут «Вся земля пустее…» В общем, сволочь, а не царь. Но это тебя не касается. Учи Земской собор… Тимофеев, где твой ЗИП, покажи! Как нанюхался? Нюхалкой пьёшь?»

Просыпался я тяжело, в голове всё еще гудел инженер-полковник Тренчик. Облачившись в дембельскую форму с блестящими побрякушками и прибамбасами, я потащился в институт.
Экзамены принимала моложавая смуглая бабушка в накинутой на тёмное платье белой кружевной шали, с толстыми очками на большом загнутом крючком носу. Большие чёрные глаза за очками всё время вопрошали. Она с демонстративным интересом взглянула на мою форму, особенно на брюки-клеш (вопросительно), загадочно хмыкнула и показала на нарезанные из тетрадного листа билеты, которые ровными белыми прямоугольничками вниз текстом и вверх номерами, лежали перед ней на столе.
– Выбирайте, товарищ... как вас… сержант…

Конечно, мне достался – «Иван Грозный и Московская Русь в эпоху его царствования». Знакомая до зубной боли тема.
Конечно, я сказал об Иване Грозном всё, что думал о нём инженер-полковник Тренчик, чему чрезвычайно радовалась бабушка-экзаменатор, по всей видимости, симпатизировавшая князю Курбскому. Но вердикт не соответствовал её оживившемуcя при моём ответе состоянию:
– Товарищ сержант, за ваши соловьиные трели я ставлю вам два. Это даже много. Интересно бы знать – где и кто вас учил истории?

Через два дня я сдал документы на отделение филологии. Экзаменаторы остановили меня на половине «Евгения Онегина», а рассказать я мог бы весь роман… И всю жизнь зарабатывал на хлеб писанием научных трудов разным военным и не военным, желавшим иметь учёное звание, хотя и это отделение не окончил, перейдя на работу учителем русского языка и литературы в среднюю школу, а оттуда судьба моя покатилась колобком в журналистику, литературу, пытаясь уйти от всех ловцов и опричников.

2018 год

Александру Александрову,
поэту и боевому офицеру из довоенного Цугола

Помните хозяйственную сетку, наш советский полный соцпакет?
В ней несли соседи и соседки: соль, муку, картошку, cabernet,
Книги и капусту, баклажаны, валенки, стиральный порошок.
Сетка, незаметная в кармане, а вмещала, чуть ли не с мешок.

Нынче в сеть вмещается планета, вся земля – китайский огород.
На просторах славных Интернета облегчён от тяжестей народ:
Долга, чести, родины, заботы… Раздробилась жизнь на много тем.
У кого-то вовсе нет работы, у кого-то – совести совсем…

Раз свобода, значит, окна в клетку: думал, озирая я Москву.
Вспоминал хозяйственную сетку, и увидел сетку наяву:
У метро «Охотный ряд», где пиво и галдят на разных языках,
Шел старик. Степенно, терпеливо нес он сетку в старческих руках.

И свисала сетка, тяжелея, из всех дыр торчали углы книг.
И смотрел, о чём-то сожалея, этот удивительный старик.
Видно: жизнь его прошла по сводкам, выправка военная с войны.
Я читал по орденским колодкам боевую летопись страны…

Продавал он книги, и в «Охотный» дошагал с «Кузнецкого моста».
- Я, – сказал мне, – офицер пехоты, начинал оттуда, где Чита,
Там Онон и Цугол, гарнизоны. Бил японцев, немцев, брал Берлин.
Этот мир, земляк мой, полигоны, где тебя  пытают до седин.

Сетка эта, паря, не простая, в ней вся жизнь родимой стороны.
Ну, бывай… И, молодо шагая, он ушел, как призрак старины.
Я купил все книги, сетку – тоже. В книгах тех – ургуй и  сарана…
Был старик поэтом. Я, похоже, заплатить не смог ему сполна.

7 декабря 2009 года

Был у нас один боец Алексей Алексеев, с позывным Кащей. Невысокий и худой. Живчик. Компанейский и общительный. И, на первый взгляд, ничем, кроме худобы не примечательный, но нет.
Была у него необычная способность попадать во всякие истории.
То форму ему единственному выдали на пять размеров больше, хз как, были у нас парни и поменьше ростом, всем более менее в нужный размер выдали.
То автомат у него стрелял только одиночными и только после передергивания затвора. То кто то его чай выпил, пока он курить ходил. То вода теплая в душе на нём закончилась, то ключи от сартира найти не может, а ему ну очень надо.
Ох, как он забавно возмущался, надо видеть.
Его много и часто подкалывали, шутки всякие шутили, а он не обижался.
О себе много рассказывал - жена, дети, работал водителем.
Ну и по его рассказам было понятно, что все вопросы в его семье решала жена.
С её подачи контракт он и подписал.
Последний забавный случай случился с ним на таможне.
Ехали мы двумя Уралами, человек 50 нас было. Как проехали таможню, остановились у магазина - чай, кофе, перекусить, сигарет купить да нужду справить. Минут пятнадцать - двадцать стояли. Потом раз пять громкие команды грузиться, да и сама погрузка была довольно шумной, народу то много.
В общем погрузились и поехали.
Спустя два часа езды Уралы наши останавливаются, сопровождающие у нас Алексеева спрашивают. А его нет. Без него уехали. Тот самый случай - отряд не заметил потери бойца.
В общем первый Урал едет дальше, а наш разворачивается и два часа мы едем обратно.
Доехали, забрали Кащея и снова в точку назначения.
Понятно, что не запланированные покатушки в битком набитом кузове никому не понравилось. Но то, как рассказал Кащей обстоятельства своей пропажи нас повеселило.
- Да я посрать отошёл, вы почему меня не позвали?! , возмущался он.
- Да у меня геморой, не могу я быстро
- Да я со штанами спущенными за Уралами бежал, кричал - не остановились.
Да у меня жена только что, в штаб МинОбороны не звонила.
И смех и грех.
В общем, позвонил он жене (нам не мог, мы из своих телефонов симки вынули после таможни) , а уж она, через сто пицот звонков за эти два часа сумела выйти на командование части, а те связались с сопровождающим.
Пробивная женщина.
В Мироновке, в которую мы приехали уже к ночи, Кащея и ещё пару человек, тех, у кого все категории в ву открыты, забрали водителями в батальон обеспечения.
Тогда я видел Кащея в последний раз и долгое время считал, что с ним все хорошо.
До тех пор, пока в группе родственников военнослужащих моей бригады не увидел пост, что Кащея ищут, так как он с февраля 24-го числится БП.
И вот что мне рассказал товарищ, который был с ним более дружен.
Оказывается водителем Кащею стать по каким то причинам (я даже не удивлен) не получилось.
Назначили его банщиком, должность более чем безопасная и не особо пыльная. В самый раз для Кащея.
И казалось бы, повезло, должность и нужная и безопасная, служи хоть год, хоть три
Но нет.
Мы то все сразу в посадки, в штурма, многие ранения получили, и выплаты по ним, а он банщик. Нету возможности у банщика сразу разбогатеть.
В общем снова его жена свою волю проявила и напросился наш Кащей в феврале из банщиков в штурмовую роту. После чего и пропал без вести.
Честно, не знаю что с ним, точной информации нет. Но скорее всего он стал 4 -м из тех, кто погиб из моего состава.
Хорошим он все же был человеком, земля ему пухом.
А жена его, судя по всему, получила что и хотела.

...лето красит утро. На рассветном дрёме едет странный путник. Может на работу катит веломан, ну, а может ищет дозу алкоман. Утро оно красит только для людей. А лядей не красит, сколько не жалей...😏🙄