Страшно

Это перевод истории с Reddit

Я всегда был заядлым туристом. Не праздным гулякой, а именно тем, кто ищет уединение. Мне нравится ощущать себя маленькой, ничтожной частью чего-то древнего и величественного. Тишина леса для меня — как церковь. Вернее, была.

Вчера я решил пройти удалённый участок гор Гринхорн. Это суровый, прекрасный район, где редко ступает нога человека. Я припарковал машину на пыльной стоянке у тропы, застегнул рюкзак и ушёл в дикую глушь. Первые несколько часов были блаженством: прохладный воздух пах сосной и сырой землёй, в ушах — только ветер в кронах, щебет белок да ритмичный хруст моих ботинок. Совершенство.

Миль через пять, в самой гуще девственного леса, я услышал это впервые.

Хруст. Тяжёлый.

Кто ходит по лесам, тот разбирается в звуках. Белка — лёгкая, суетливая возня. Олень — тонкий щелчок ветки и тишина. А это было другое: большой вес намеренно ломал упавшую ветку. Звук пришёл слева, за густой стеной пихт. Я замер, напряг слух, осмотрел деревья. Никого. Сказал себе, что это, наверное, крупный олень-самец, и пошёл дальше, может, чуть быстрее.

Я прошёл ярдов сто, когда хруст повторился. Ближе. За ним — шум чего-то тяжёлого, проталкивающегося сквозь кусты: шух-шух-шух. Кровь застыла. Это был не олень. Это было крупное животное. Я медленно, осторожно повернул голову.

И увидел.

В просвете между деревьями, ярдов в шестидесяти-семидесяти позади, стоял медведь. Огромный чёрный медведь. Настолько массивный, что дух перехватило. Голова опущена, он обнюхивал тропу, по которой я только что прошёл. Он не блуждал. Он шёл по моему следу.

Сердце колотилось в груди. Медведей я видел и раньше, но всегда на безопасном расстоянии, и они пугались меня больше, чем я их. Теперь всё было иначе: движения медведя были целенаправленными, сосредоточенными — он охотился.

В памяти всплыли все советы из учебников по выживанию, все кадры из документалок. Не бежать. Бегущий — добыча. Не смотреть в глаза. Не показывать страх. Я медленно вдохнул, пытаясь успокоить колотящийся колибри-сердце. Ладно. Всё ещё есть дистанция. Нужно действовать с умом.

План был прост: идти ровно, без паники, увеличивая расстояние, и постепенно описывать широкий крюк. Главная тропа к машине была примерно в миле к востоку. Если я смогу обойти медведя дугой так, чтобы он не заметил манёвра, доберусь до основной тропы и к спасению. Риск, но лучше, чем тащить его за собой прямой дорогой, словно крысолов.

Я шёл. Следующий час стал самым страшным и изматывающим в моей жизни. Каждый шаг — намеренный. Каждый шорох позади — удар адреналина. Оборачиваться решался раз в пять минут. Каждый раз сердце проваливалось: он всё ещё там, чёрная тень, беззвучно скользящая между деревьями, держась на той же дистанции. Он терпелив. Ему некуда спешить: время играет на него. Красивый лес превратился в клаустрофобный лабиринт. Каждое дерево скрывало меня от него, но и его — от меня.

Я продолжал свой широкий крюк, но чаща густела, уводя на узкие звериные тропы. Дистанция сокращалась. Я уже слышал его тяжёлое дыхание, низкое, гортанное, будто земля дрожала. Маскировка была окончена: он знал, что я знаю. И устал ждать.

Я оглянулся: сорок ярдов. Медведь перешёл на быстрый, тяжёлый галоп.

Разум вопил: «Не беги!» Но рептильный ужас взял верх. Все планы растворились в панике. Я побежал.

Лес хлестал ветками по лицу, лёгкие горели, я мчался вниз по склону, лишь бы набрать скорость. Позади грохотал медведь на полном ходу. Это был не зверь — локомотив из мяса и клыков, ломавший деревья, топотом сотрясавший землю. Он нагонял, я это чувствовал. Я погибаю. Глупо, в панике, растерзанный в глуши.

И тут я услышал свист.

Простая, чистая мелодия: три лёгкие ноты народного мотива. Ду-ди-ду. Свист резал шум погони, как колокол. Человеческий. Значит, помощь.

Отчаянно цепляясь за надежду, я подумал: рейнджер? Другой турист? Кто-то услышал шум! Свист повторился, спереди и правее. Ду-ди-ду. Это был сигнал. Зов.

Не раздумывая, я рванул к звуку. Надежда дала ногам силы. Перемахнув через поваленное бревно, я искал глазами яркую куртку, лицо спасителя. Медведь за спиной уже рычал, бешеный. Запах его горячего, мускусного дыхания бил в ноздри.

— Помогите! — сорвалось у меня. — Я здесь! Помогите!

Свист не умолкал, но будто... удалялся. Ноты становились тише, дальше. Я цепенел. Я выбрал не то направление? Или спаситель уходит? Паника росла. Нужно быстрее. Я выжал всё, зрение сузилось в тоннель. Медведь дышал мне в затылок.

Я прорвал последний занавес из папоротников и вывалился на странно тихую поляну. И увидел его.

Это был не рейнджер.

Посреди поляны стоял человек. Или то, что походило на человека. Невероятно высокий и тонкий, словно вытянутый кошмар. На нём висели рваные, грязные лохмотья, а широкополая, запачканная шляпа скрывала лицо. Длинные, костяные, белёсые волосы свисали до плеч. Он стоял совершенно неподвижно, чуть отвернувшись.

На плече он держал тяжёлый кожаный мешок. Пока я, задыхаясь, пытался осознать увиденное, он сдвинул мешок, и его верх приоткрылся. Что-то бледное выпало и шлёпнулось на мох.

Человеческая рука.

Сознание заискрило. Я уставился на отсечённую кисть, потом на мешок и различил внутри бугристые, жуткие силуэты: изгиб ступни, характерная форма бедренной кости, ещё одна рука со сжатыми пальцами.

В голове взорвались бабушкины страшилки — старые деревенские сказки, чтобы дети не уходили ночью. Невероятно высокий, худой мужчина. Мешок костей. Свист.

Эль Сильбон. Свистун.

Он медленно повернул голову, и я увидел лицо под полями шляпы: иссохшее, натянутое на череп, и широкую, ужасную улыбку с желтыми, обломанными зубами. Это был не спаситель. Это то, от чего убегал медведь. То, к чему прибежал я. Свист был не зовом помощи — охотничьей песней.

Рёв за спиной вырвал меня из ступора. Медведь ворвался на поляну, глаза безумны, из пасти летела пена. Он увидел меня, потом фигуру с мешком. Грозная машина смерти резко остановилась. Из груди вырвалось низкое, зловещее рычание — страх и ярость вместе.

Человек в лохмотьях не шелохнулся, улыбка не дрогнула.

Инстинкт выживания, уже надрывающийся, взревел во мне. Я не думал — прыгнул в сторону, нырнув головой в колючие кусты на краю поляны. Шипы рвали кожу и одежду, но я прятался.

Через листья я видел адское зрелище: Свистун неподвижен, мешок ужасов у ног. Медведь, ведомый инстинктом или яростью, поднялся на задние лапы — гора мышц и когтей футов в восемь-девять. Он издал оглушительный рёв и ударил гигантской лапой по длинному человеку.

Я не стал смотреть, как когти встречаются с плотью. Не мог. Я вывернулся с другой стороны кустов и побежал. Бежал обратно тем же путём, подальше от поляны, от двух чудовищ, сражавшихся за добычу. За меня.

Я бежал так, как никогда. И тогда услышал.

Не рёв. Визг. Высокий, пронзительный, животный вопль невыразимой боли. Медведь. Крик оборвался резко, за ним — влажный треск, звук, который будет преследовать меня в кошмарах.

И снова зазвучал свист.

Ду-ди-ду.

Но теперь он был другим. Громким. Как будто прямо за ухом.

В миг высшего ужаса в памяти вспыхнул обрывок бабушкиного предупреждения: когда свист слышится далеко — Свистун рядом. Когда звучит рядом — он далеко, и ты можешь бежать.

Я не оглядывался. Я просто бежал. Бежал к смутно помнившейся главной тропе, а близкий свист был моим метрономом ужаса. Пока он рядом — я отрываюсь. Мысль безумная, но она держала меня. Три, может четыре минуты — вечность — я мчался с мелодией в ухе, гонимый ею вперёд.

Я выскочил на основную тропу. Узнал её сразу. До машины меньше мили. Рискнул глянуть назад — только деревья. А свист... уже дальний, еле слышен.

Значит, он идёт. Закончил с медведем.

Такого страха я не испытывал никогда. Я понёсся по тропе, ноги работали на чистом адреналине. Я чувствовал, как он приближается: не видел, но ощущал, будто холод высасывал тепло из воздуха. Свист всё слабел, шёпотом в ветрах.

Увидел машину сквозь деревья. Блик солнца на лобовом стекле был прекраснейшим зрелищем. Дрожащими руками нащупал ключи, роняя их дважды. Открыл, прыгнул внутрь, захлопнул замок. Вогнал ключ в замок зажигания, мотор взревел.

Я не смотрел в зеркало. Не мог. Утопил педаль, колёса выбросили гравий. Я ехал и не останавливался, пока не увидел огни этого захудалого мотеля.

Теперь я здесь. Не знаю, что делать. Как это объяснить кому-то? Но я должен был рассказать. Должен предупредить. Лесные истории реальны. Старые сказки — это предостережения, а не забавы. И если когда-нибудь заблуднетесь в тёмном, глухом лесу и услышите свист, никогда не бегите к нему. Это не друг. Не помощь. Это приманка.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Я — старший помощник Сэмюэл Бриггс, но все на борту зовут меня Сэм. На «СС Минноу» я уже около пяти лет и знаю судно от носа до кормы, хотя поначалу всё было иначе. Когда я впервые вышел в море, капитан недолюбливал нас, новеньких. Он был седым и морщинистым, на вид лет шестьдесят, но сложен как гризли. Предыдущая команда ушла, и её место заняли я и двое других — Зак и Кайли. Мы были зелёными юнцами и ни разу не бывали в открытом море, а капитану это было не по душе. В первый же день, прежде чем ступить на палубу, он заставил нас прочитать вывешенный повсюду список правил и не пускал внутрь, пока мы дословно не прочли каждое. Мне отчаянно нужны были деньги, и я решил, что с чудаковатым начальством справлюсь. Перечислю правила и поделюсь своим опытом — вдруг когда-нибудь окажетесь на этом корабле.

Первое правило гласило, что слово капитана — закон. Звучит безобидно, но на деле всё иначе. В первый же день на открытой воде мы с капитаном и Заком находились на капитанском мостике, когда раздался стук в правую дверь. Я собирался открыть, но капитан остановил меня: «Ждать». Он прислушивался, а мы гадали, не Кайли ли это. Стук продолжался, и Зак потянулся к ручке, но капитан ударил его по руке: «Ждать!» — уже жёстче. Минуту стучали всё сильнее, и вдруг слева вошла Кайли — ничего не подозревая. В тот же миг справа стихло. Мы с Заком остались в полном недоумении, а капитан лишь буркнул: «Первое правило, парни. Сказал ждать — ждите, иначе в следующий раз без руки останетесь».

Второе правило: услышишь пение из сети — сразу обрезай. Поверить трудно, но однажды я убедился сам. Через пару недель я проверял сети и вдруг услышал настоящую песню — из самой сетки. Заглянув, различил крупную тень, почти человеческую. Но вспомнил правило и начал перерезать трос. Тут из сети вырвалась рука: человеческая по форме, вся в алых чешуйках, с когтями длиной с нож. Я рубил быстрее; сеть рухнула в воду, и пение смолкло, превратившись в чудовищный вопль, который угасал, пока мы уходили вперёд.

Третье правило: заметишь маяк — немедленно сообщи капитану. На наших картах маяков не было. Спустя немного времени после случая с сетью Кайли прибежала на палубу: в двух километрах к западу она увидела маяк. Мы тоже его заметили, и я решил, что карты устарели. Но капитан бросился к штурвалу и резко развернул судно на восток. И тогда мы поняли почему. Маяк начал опускаться под воду, пока свет полностью не исчез. Он двигался, и мне показалось, что под волнами прячется нечто гигантское. Не хочу думать, что было бы, подплыви мы ближе.

Четвёртое правило: если надвигается туман, оставайся внутри, пока не рассеется. Конец первого месяца: мы с Заком готовили сети, увидели туман и в последний момент забрались в жилой отсек, предупредив капитана по рации. Он с Кайли был на мостике и приказал: «Что бы ни услышали — изнутри не выходить. Попробуете — сам задушу». Туман был такой густой, что из окон ничего не видно, но казалось, будто кто-то смотрит на нас. Зак приблизился к иллюминатору, тут же отскочил, тяжело дыша: «Не смотри!» Любопытство одолело, и я всё-таки глянул: корабль окружали сотни, а может, тысячи лиц, выточенных из тумана. Они беззвучно кричали, глаза впали, лица — смесь скорби и ненависти. Я тоже отшатнулся, а Зак шлёпнул меня по затылку: «Я же сказал!» Мы держались подальше от окон, пока туман не рассеялся.

Пятое правило: увидишь другой корабль — проверь, есть ли команда. Через неделю, когда я ещё путался в правилах, на горизонте показалось судно. Я не придал значения, но Кайли, лучше всех запомнившая список, схватила бинокль. Судно было совершенно пустым, хотя шло полным ходом. Мы доложили капитану. Он вышел, достал из кармана колокольчик, трижды звякнул и спокойно вернулся. Почти сразу чужой корабль сменил курс и исчез.

Шестое правило: если войдёшь в помещение и погаснет свет, не двигайся. Я ощутил всю серьёзность правил именно тогда. В котельной погас свет, и казалось, воздух исчез вместе с ним. Я застыл, но слышал, как что-то огромное ползает во тьме, рыча, словно медведь, смешанный с человеческим криком. Существо коснулось моего лица — пальцы тонкие, будто изучали мою кожу, выманивая движение. Я выстоял два часа, пока свет не вернулся. На полу осталась слизь и обломки чешуи. Ночью я вызубрил правила наизусть: лучше перестраховаться.

Седьмое правило: если на палубе появится женщина в белом, спрячься. Два года её не было, но однажды, когда мы с Заком тащили сети, позади раздались шаги. Я обернулся: высокая, исхудавшая фигура в грязном белом платье, широкополая шляпа скрывала лицо, руки доставали до палубы, царапая когтями-мачете. Я юркнул за ящики, а Зак не успел. Беззвучно она пронзила его грудь, подняла и, смеясь, другой рукой скрутила голову, швырнув тело за борт. Я просидел за ящиками двадцать минут, пока не стало тихо. На палубе осталась лишь кровавая полоса. Я поднялся на мостик, едва выдавил: «Седьмое правило». Мы устроили Заку поминки, его фотография заняла место на стене в капитанской каюте, где уже висели снимки других «храбрых моряков».

Восьмое правило: каждый день оставляй в грузовом трюме два фунта рыбы. Этим обычно занимался Зак, но после его гибели я вызвался. Капитан велел вынуть из улова два фунта, занести в трюм, положить посреди, захлопнуть дверь и запереть. Я нервничал, но пошёл. Бросил мешок на пол и умчался, слыша позади тяжёлое дыхание и шлёпанье щупалец. Дверь захлопнулась, внутри что-то ударилось о металл, потом зашуршало — существо жадно пожирало рыбу. День выполнен.

Девятое правило: заметишь лёд на воде — не прикасайся. Прошло два года после смерти Зака. Мы переживали штормы и туманы, но льда не встречали, пока Кайли не увидела куски льда за бортом. Вскоре мы вошли в целое ледяное поле. Температура упала ниже нуля, машины едва не замёрзли, но Кайли управлялась с ними лучше всех. Лёд пошёл на убыль, мы заговорили расслабленно — и в этот миг судно врезалось в ледяную глыбу, осколки посыпались. Капитан и я стояли на линии удара, но Кайли оттолкнула нас. Лёд коснулся её — и за секунды она стала статуей, потом треснула, рассыпалась и растаяла, смытая волной. Мы не смогли спасти её, и её снимок занял место рядом с Заком.

За пять лет я научился жить с каждым чудовищем и аномалией. Кормить существо в трюме — не проблема, когда гаснет свет, я терпеливо жду рядом с ним; у меня свой колокольчик для призрачных кораблей; когда приходит туман, я гляжу в его лица и смотрю им прямо в глаза; сети режу раньше, чем мер-ры успеют спеть вторую ноту; женщина в белом ни разу меня не заметила; лёд не коснулся моей кожи, а фальшивый маяк я распознаю за милю. Эти твари забрали моих друзей, но капитан и я не отступим, их жертвы не будут напрасны. И тут вспоминается последнее правило.

Десятое правило: на «Минноу» всегда должна быть команда, а сегодня мы причаливаем за новобранцами. Я знаю, что однажды и моё фото, и фотография капитана окажутся на той стене. Но до тех пор я прослежу, чтобы каждый новый моряк выучил правила от корки до корки и чтобы однажды их снимки тоже украсили стену — ведь это проклятое море забирает нас лишь тогда, когда заслужит.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Меня укусили. Сразу об этом скажу. Я отсюда не выберусь. Не знаю, сколько у меня осталось, прежде чем я стану таким же, как они. Поэтому нужно спешить, ладно?

Я начинаю рисовать на доске: «Это школа, это спортзал, а тут — учительская». Рана на ноге кровоточит — я знаю, что они это видят. Я останавливаюсь, чтобы подтянуть самодельный бинт.

«Мы не паникуем, — медленно говорю я своим семерым оставшимся ученикам, бледным, с расширенными глазами. — Мы планируем».

Они нервно переглядываются. Я стараюсь держаться бодро. Им нужно чувствовать уверенность, иначе ничего не выйдет. Если они застынут там, их разорвут.

Я раздаю каждому по толстому учебнику. Последний беру себе и начинаю вырывать страницы, пока не остаётся одна обложка. Я приматываю пустую книгу к предплечью Софии, старосты класса.

«Если я попытаюсь тебя укусить или поцарапать, — говорю я, медленно показывая, — у тебя есть щит. Используй его, чтобы уйти от удара». Я медленно нападаю на Софию. Она блокирует мой ложный удар, я пытаюсь вцепиться зубами в её предплечье, но книга держит удар.

«Пока нападавший занят твоим щитом, выскальзывай из него и беги».

«Как ящерица, сбрасывающая хвост?» — спрашивает Кори, вечно ищущий научные аналогии.

«Именно. Беритесь за книги и постарайтесь слишком не увлекаться. Знаю, вы давно хотели это проделать». Настрой немного теплеет. Они принимаются за работу — как на уроке труда. Я поражаюсь их стойкости.

Я понимаю, что моё время ограничено и каждая секунда на счету, но всё же позволяю себе мгновение гордости. Возвращаюсь к доске и продолжаю уточнять схему так, чтобы они узнавали ориентиры.

Кто-то дёргает меня за рубашку. Это близнецы, Лена и Майка.

— Эм... простите, но, по-моему, выхода... тут, — тихо заканчивает Лена, указывая на аварийный выход, который я отметил у восточного коридора.

Я моргаю, склоняясь ближе к доске.
— Что ты имеешь в виду?

Майка, как всегда молчаливый, встаёт рядом и раскрывает потрёпанный блокнот, с которым никогда не расстаётся. Внутри набросок — наша школа.

— Ты это рисовал?
Детали поражают.

— Летом, когда делали ремонт, его заложили кирпичом. За этой стеной теперь туалет, — спокойно говорит она.

Они правы. Как я мог забыть? Я протягиваю маркер Майке, и близнецы принимаются исправлять доску.

Я поглядываю на остальных. София закончила свою защиту и помогает делать лишние для Лены и Майки. Она наблюдательна — и мгновенно делает то, что нужно, без просьб.

Снаружи двери слышится шарканье. Все замирают. Жалюзи опущены — по стандартному протоколу блокировки — но это медленное скребущее шлёпанье…

Мы зовём таких «Винни». Они самые распространённые в школе. Тянут свою лоскутную плоть по коридорам и заходят в классы, выкрикивая имя —

— Вииинни?

София обнимает самую маленькую девочку, Элли. Кори кладёт свою бумажную руку-щит ей на спину.

— Вииин-ни-ии?

Оно начинает колотить в дверь. Глухой удар — пауза.
— Винни?! — удар — пауза.
— ВИННИ!!

Я показываю всем оставаться тихими и неподвижными. Хотел бы позвонить за помощью, но даже 911 не отвечает. Телефоны теперь только шумят — и это даёт мне идею.

Я подхожу к Антонио и жестом прошу достать телефон. Он смотрит непонимающе: я же сам не раз делал ему выговор за то, что отвлекался на него — знаю, что телефон у него при себе.

— Сейчас не до правил. Доставай телефон, — шепчу. — Я не отбираю его у тебя.

Удар — пауза.
— ВИННИ!!

Он сдаётся.
— Мама велела никому не показывать. Другого она мне не купит, — шепчет он.

Я показываю ему и остальным следить за мной. Достаю свой телефон и пишу на доске свой номер.

— Набери его, а когда я скажу — нажми «вызов».

Антонио кивает. Я маню к себе самого крупного мальчика, Деррика. Помню, как его бабушка показывала мне фото, где он играет в детскую бейсбольную лигу, — а мне придётся держать дверь, если всё пойдёт не так, так что я доверяю ему бросок, который даст нам... им... закончить подготовку.

Голова начинает болеть. Деррик приседает рядом, взгляд мечется от двери к моей ноге и на телефон, тускло светящийся в моей ладони.

— Куда кидать? — шепчет он.

— Далеко, — отвечаю. — К шкафчикам у художественного крыла. Помнишь, там пол идёт под уклон? Пусть гравитация поможет. Главное, чтобы телефон остался рабочим.

Я передаю ему телефон.

Молча отсчитываю от трёх и приоткрываю дверь ровно настолько, чтобы Деррик сделал своё дело. Быстрым нижним броском телефон скользит по коридору. Я резко захлопываю дверь.

— Сейчас, Антонио! — говорю, удерживая дверь, в которую теперь остервенело бьётся Винни.

Мгновение — и по коридору разносится пронзительный рингтон моего телефона. Напор на дверь ослабевает.

— ...Винни?

Звук волочащейся конечности удаляется, и вместе с затихшим звонком исчезает и угроза — по крайней мере, пока.

Мне надо сесть. Всё ноет, нога горит.

Они смотрят, как я доплетаюсь до стула и опускаюсь на него. Смотреть на них — всё равно что наблюдать, как сдувается шар.

— Что нам делать, когда выйдем наружу? — спрашивает София.

— Заботьтесь друг о друге. Найдите безопасное место. Никогда не переставайте учиться. Не знаю, что ждёт вас снаружи, но я верю в каждого из вас.

— Мы можем пойти ко мне домой. У нас нет соседей. Идти далеко, но места много... и мама всё лето закатывала овощи, если кому нравится, — пискливо предлагает Элли. Обычно она не выступает в таких разговорах. Она — как и все они — взрослеет прямо на глазах.

Мне хотелось бы пойти с ними и убедиться, что они в безопасности, но это никогда не входило в мои обязанности. Моё дело всегда было готовить их к внешнему миру. И я надеюсь, что справился.

— Все смотрите на доску. Постарайтесь запомнить путь наружу. Идти обычным путём нельзя... Пять минут — и пора выходить.

В глазах плывёт.

Они натягивают самые храбрые лица. Я сажусь за свой стол и наблюдаю, как каждый бросает на меня последний взгляд. Деррик присматривает за Элли. Кори держит щит готовым к защите. Лена и Майка — навигация наготове. Антонио забирает все телефоны из ящичка с конфискатом и запихивает их в карманы. А София — уверенная и сильная.

— Мы не паникуем, мы планируем, — говорит она, когда последний из них выходит в коридор.

Они готовы ко всему.

Когда они уходят, я просто смотрю на их пустые места. Чувствую, как кровь течёт по ноге и собирается лужицей подо мной.

На одной из парт лежит свитер.

«Им нужна каждая малейшая помощь», — говорю я себе.

Со стоном поднимаюсь, беру свитер. Открываю дверь и думаю, услышали бы они меня, если бы я позвал.

— ...Винни?

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Ссылка на предыдущую часть: Безысходск-16. Живые помехи. (Глава 3)

— Прошу прощения, наверное я вас напугал, — сказал Порошин.

Я с опаской посмотрел на него. Не то чтобы я поверил в россказни Семена о том, что Порошин замешан в исчезновении людей. Но все равно слегка стало как-то не по себе.

— Здравствуйте, Андрей, я...

— Молчите, молчите, еще раз прошу прощения за вторжение! Дверь просто была открыта... Я вам тут фруктов принес, — он положил пакет рядом с тумбочкой.

— Да меня наверное тут долго держать не будут.

— И все же. Мне совестно, что из-за меня вы попали под автобус.

— Но... Это же я вас толкнул, а после убежал. Моя вина. Это вы меня простите, что набросился на вас.

— Что вы, что вы, — замахал он руками. — У вас тогда был тяжелый день, а я близко к вам подошел, вот вам и привиделось. Выздоравливайте, а мне, к сожалению, нужно бежать. Работа, понимаете ли. Всего хорошего.

Он ушел из палаты также внезапно, как и появился.

Привиделось? Порошин сказал, что мне привиделось? Откуда он мог знать, что я увидел вместо его лица.

Вот теперь слова своего друга я воспринимал гораздо серьезнее. Конечно, может быть, он всего лишь сам додумал, что на нервах и с устатку мне показалось что-то. Но... Не знаю, м-мать! Теперь мне как-то стало даже жутковато.

Надо забыть эту историю с телевизорами, правду Семен говорит.

***

В больнице, как я и думал, мне пришлось пролежать всего сутки. На следующий день выписной лист уже лежал во внутреннем кармане пальто, а сам я добирался до дома на видавшем виды автобусе.

Пассажиров было немного. На заднем сиденье ехала бабуля, вцепившаяся в сумку на колесиках, которая то и дело норовила от нее уехать. Заприметив ее я подумал, что стоит навестить ту старуху, живущую в моем доме. Ее вызов-то я так и не закрыл.

Через проход от меня сидели двое мужиков, слегка подвыпивших. Я невольно стал свидетелем их разговора: один горячо убеждал другого в своей правоте.

— Дмитрич, сука, я тебе че говорю! Опять, ик, люди пропадать начали.

Я насторожился. Да, обещал себе вчера, что не буду лезть в эту тему. Да, они нетрезвые.

Но не мог я не подслушать разговор. Любопытство, наверное, одна из сильнейших сил, которая движет человеком.

— Та я похоже тебе уже верю, — громко прошептал второй пассажир. — У меня соседка, Людка. Классная баба была, все при ней, и это... сзади и спереди, ух! Со вчера ее нет. Все перед пропажей в телевизор свой пялилась.

— Вот! Вот! Я тебе, ик, о чем! Вся беда от этой новой техники. Хорошо, что я свой отнес на помойку в первый же день. Бесплатный сыр, он знаешь где.

— Где?

— В этой, ик, как ее, — замялся первый.

— Мышколовушке?

— Сам ты!.. Мышеловке, во!

— Валить надо из города, — внезапно сказал второй.

— Как, ик? Не пускают и не выпускают. А вокруг горы. Тебе-то хорошо. На хлебозаводе пропуск оформил, да смотался в Красный Ключ, а у нас.

— Какие пропуска, ты чего? Прикрыли эту. Как ее. Лавочку. Как в 86-м, помнишь? Тогда весь город на уши поставили и заперли.

— Помню Чернобыль. У меня там брат жил в Копачах...

— Это Борька который? Эх, помню, как мы к нему в гости мотались. Славную... эт самое... горилку, во, он ставил.

— Эт мы когда баню чуть не сожгли?

— Да, гы-гы.

Разговор свернул куда-то в сторону и я потерял к нему интерес. Тем более, очень кстати, мы доехали до моей остановки.

Дома я сходил в душ, согревшись после дороги. Приготовил поесть и сел уплетать вкуснейшую гречневую кашу с тушенкой под свежий выпуск местной газеты, купленный по пути.

Естественно в прессе ничего о пропажах сказано не было. Еще бы, про первых испарившихся журналисты тоже молчали. Не удивительно, в общем.

После обеда и непродолжительной дремоты я собрался к соседке. Благо до старухи идти было всего-то ничего. Дверь она открыла мне также не сразу как и в первый мой визит. Но в этот раз от ее сварливости не осталось и следа. Она вообще не поздоровалась.

— Бабуль, впустишь?

Она молча открыла дверь и, шаркая, пошла в комнату.

— Слушай, бабуль, ты зла не держи, что на следующий день не приехал. Под автобус попал, чудом уцелел.

Старуха молча села в кресло напротив телевизора. На экране крутились виды заснеженного города. Только в этот раз в них что-то поменялось. Дома оставались те же, нечищеные дороги так никто и не убрал. Я усмехнулся про себя. Вот болван, кто их там уберет, это же крутящаяся запись.

Но что-то все таки было не так. Я, забыв про хозяйку квартиры, подошел к телевизору поближе и приглянулся. Прямая длинная улица, кажется Ленина, сугробы, возле зданий. На дорогах слой снега, а на нем следы.

Стоп, следы? Да. Вереница отпечатков сапог вела вдоль по улице. А самом ее конце, вдали, очень смутно и нечетко будто бы просматривались...

Человеческие фигуры. Десятки людей стояли там и, кажется, не двигались.

— Там дед мой, — резко за спиной сказала старуха. Я даже подпрыгнул от неожиданности и развернулся к ней.

— Где?

— Там, — она указала рукой на телевизор. — Приходил. Звал меня.

У меня внутри все похолодело. Какой дед. Куда звал. Я ничего не понимал, но стало страшно. Будто бы рядом возникла невидимая удавка, и меня на ней должны были прямо сейчас повесить. Я попытался успокоиться и трезво оценить ситуацию:

— Бабуль, тебе наверное привиделось, возраст...

— Не верь, мне не до сказок, — спокойным голосом без эмоций ответила она. — Игорь-то первым пропал. Почти сразу после того, как к нам ящик этот привезли. Радовался, смотрел шоль-то там. Постоянно. А потом пропал. А поломанный телевизор остался.

Я молчал. Мне просто нечего было сказать. Оставалось только слушать.

— Вчера вот пришел. Говорил. Дак сладко так говорил. Что у них там хорошо. Делать ничего не нужно. Не болит ничего, ни единой этой косточки. Шоль-то еще сказал... А, вспомнила, старая. Сказал, что там натурально рай. Вот только Игорь коммунистом был. В рай не верил. В партию верил, которой нет уже, почитай.

Бабушка перевела дух и также спокойно закончила.

— Не муж это мой. Не знаю кто. Не муж, я тебе точно говорю, сынок.

— Бабуль, я...

— Иди. Шоль-то еще помимо меня делать надо. Вот и делай. Оставь старую. Уйду я скоро, чую.

— Плохо? Давай я врачей вызову.

— Не помогут тут они. Тянет меня. — Внезапно голос ее сорвался на крик. — Уйди, бездарь, дай телевизор посмотреть!

Я пошел к выходу. Старуха, видимо, встала с кресла, ее уже было не видно из-за стены, и выкрутила громкость звука. До коридора донеслось завывание ветра из города, внутри телевизора. Я только надел обувь и потянулся за пальто, как из комнаты раздался мужской голос:
— Частота сорок девять и семьдесят пять активна. Добро пожаловать.

Я развернулся и прямо в обуви пошел обратно к хозяйке квартиры. Не успел я совсем чуть-чуть дойти до комнаты, как из дверного проема в коридор ударил яркий поток сине-зеленого света. Я закрылся от него рукой, немного отвернувшись в сторону, не в силах выдержать такой напор. Одновременно с этим я услышал что-то, напоминающее искаженные и зажеванные голоса десятков людей.

Через мгновение все смолкло, а свет пропал. Я забежал в комнату, но старухи там уже не было.

Продолжение следует...

Кому любопытно: https://author.today/u/nikkitoxic