Утро пришло тихо, как дыхание, что едва касается кожи и вырывает тебя из сна. Я открыл глаза. Мир был странным — не чужим, но словно слегка размытым, будто кто-то стёр его края. Свет, сочившийся сквозь занавески, был серый и тусклый, как старое зеркало. Я лежал, глядя в потолок, и пытался поймать что-то — неясное и ускользающее.
Вчера. Что было вчера? Обрывки картинок в памяти, как тени, мелькали в голове, но не складывались в общую картину. Не было ни тепла, ни боли. Только какое-то смутное чувство, как лёгкий укол в груди, едва заметный, но упорный. Кожа зудела, словно предчувствуя.
Я вдохнул. Воздух был густым, как вода. Грудь шевельнулась, но каждый вдох давался с трудом, будто что-то мешало, лежало внутри, ещё невидимое. Ноги сами встали, хотя тело казалось тяжёлым. Я пошёл к комоду — старому, пахнущему деревом и временем. Там жила моя шкатулка. Деревянная, с потёртой крышкой, она хранила меня — дневники, обрывки стихов, слова, которые я писал, чтобы не забыть, кем был. Или кем мог быть. Я редко открывал её, но знал, что она там, она как тонкая и прочная нить, удерживающая меня от пустоты. Мои пальцы потянулись к ней, будто ведомые чужой волей.
Крышка скрипнула, как старый сустав. Я заглянул внутрь.
Ни страницы, ни строчки. Только пыль, тонкая пыль, осела на дне. Я замер. Пальцы впились в дерево, мысли закрутились адской каруселью. Я искал хоть что-то. Ничего. Вдруг, будто ударила молния, грудь сжало — тяжёлый, холодный камень лёг на меня, не давая дышать. Сердце заколотилось, каждый удар — как молот, бьющий прямо в кости. К горлу подкатил ком, горячий, удушающий, словно кто-то душил меня изнутри. А с трах — липкий, холодный, как пот на висках — ожил, пополз по коже, обвил позвоночник, как змея. Он был живой, этот страх, он пульсировал, сжимал ребра, шептал мне: ты потерял. Всё.
Что я потерял? Тебя. Но кто ты? Я не знаю. Иногда ты — это тепло, как солнечный свет, что пробивается сквозь листья. Иногда — это я, тот, кто знал, куда идти. Иногда — нечто большее, чему нет имени, но оно жило в моих словах, в моих снах. Теперь тебя нет. Шкатулка пуста, и я стою на краю, где нет ни прошлого, ни пути. Только темнота. И холод.
Кожа горела, будто тысячи игл впились в неё. Пульс в ушах, рваным барабаном. Я сжал виски, но дрожь только росла, как волна, готовая утопить. Хотел кричать, но голос пропал, растворился в этом липком страхе. И тогда я услышал его.
Сначала шорох, как тень, что скользит по стене. Потом — голос, низкий, текучий, как чёрная река. «Ты видишь пустоту, — сказал он. — Что она скрывает?». Я замер. Комната была пуста, но воздух сгустился, будто кто-то смотрел мне в затылок. Я обернулся — ничего. Только угол, где свет угасал, казался живым.
«Кто ты?» — спросил я, и голос мой дрожал.
Тишина. А потом — смех, тихий, но от него кровь стынет. «Кто я? — переспросил он, и слова его вились, как дым. — А ты? Пыль в шкатулке? Или пламя, что ждёт искры? Осмелишься узнать?». Его голос был загадкой, тенью, что таит и правду, и ложь одновременно. Я не видел его, но чувствовал. Его глаза, горящие в темноте, видели меня насквозь.
«Я найду… себя», — выдавил я, сжимая шкатулку. Пальцы уже онемели, но я её не отпускал.
Тень шевельнулась, и холод коснулся шеи. «Себя? — голос стал тише, но тяжёл, как ночь. — А если там лишь эхо? Шагни в пустоту. Или беги». Его слова цеплялись за душу крючьями, и я задрожал — не от холода, а от их правды.
Я боялся. Страх жил во мне, пульсировал в груди, стягивал горло, делал пальцы деревянными. Но в этом страхе был вызов. Та самая искра. Я стоял, чувствуя, как пол качается. «Я не побегу», — сказал я, мой окреп, хоть дрожь осталась.
Он молчал. Но я знал — он здесь. В моих мыслях, в каждом вдохе, в тени за спиной. «Тогда пиши, — сказал он. — Сто дней пиши. Найди, что потерял. Или то, что тебя ждёт. Если хватит смелости».
Я сел за стол. Взял блокнот — старый, с потрёпанными страницами, пахнущий бумагой и чернилами. Ручка легла в руку, тяжёлая, как данные обещания. Пальцы дрожали, кожа горела, но я начал писать. Слова текли медленно, как кровь из тонкого пореза на пальце. Каждое слово — шаг в темноту. Каждое слово — дыхание. Пиши, сказал он. Пиши, сказал я себе.
Слова ложились на бумагу, и я чувствовал, как груди дышится чуть легче. Ручка скользила, и ритм её движений — вверх, вниз, штрих, точка — уводил меня глубже и глубже. В себя. В страх. В тишину. Пиши. Дыши. Слушай. Тяжесть в груди не ушла, но стала частью меня. Страх приставал к коже ка надоедливая весенняя муха, но я писал.
Кто ты, зверь? Я зову его так, потому что он рычит, как хищник, и смотрит, как судья. Его голос — зеркало, где я вижу свои трещины. Он пугает, но не нападает. Он ждёт. Чего ждёт? Чтобы я сломался? Или чтобы я встал? Его загадки — как двери. За ними — пропасть? Или свет?
Я не знаю, куда иду. Сто дней — вечность. Или миг. Я не знаю, найду ли тебя — то, что жило в моих словах, в моих снах. Или то, кем я стану. Но я пишу. Каждое слово — вызов. Ему. Себе.
Зверь, ты слышишь? Твой шёпот в моей крови. Ты хочешь, чтобы я боялся? Я боюсь. Но я иду. Но я пишу. Сто дней без тебя начались. Сто дней к тебе — впереди.
Заметка для читателей: Дневник пути — твой первый шаг.
Когда мир рушится, а внутри — пустота, как будто всё, что было тобой, стёрто, первое, что нужно сделать, — взять ручку и бумагу. В первой главе «100 дней без тебя, 100 дней к тебе» герой сталкивается с утратой: его шкатулка памяти, где хранились дневники и слова, пуста. Это не просто потеря прошлого — это момент, когда тело кричит о боли: грудь сдавливает тяжёлый камень, страх липнет к коже, как холодный пот, а сердце колотится, как пойманная птица. В этом хаосе герой делает выбор — начать дневник. Не на экране, а от руки, в блокноте, где каждое слово становится шагом к себе.
Почему это важно? Когда ты теряешь что-то важное — человека, мечту или часть себя, — разум тонет в страхе, а тело живёт в напряжении. Писать на бумаге, рукой, — это не просто запись. Это ритуал, который уводит тебя в транс, как в нейролингвистическом программировании (НЛП). Ритм ручки — штрих, точка, петля — успокаивает пульс, синхронизирует дыхание, открывает дверь в подсознание. Ты пишешь: «Я боюсь», и страх становится видимым. Пишешь: «Я иду», и тело начинает верить.
Дневник состояния, или дневник пути, — это твой якорь. Он не вернёт утраченное, но даст пространство, где ты честно встретишься с собой. Как герой, который слышит голос зверя — загадочного, пугающего, но зовущего вперёд. «Ты видишь пустоту. Что она скрывает?» — спрашивает зверь. Ты не знаешь ответа, но каждое слово на бумаге — это вызов ему и себе.
Как начать? Возьми блокнот, любой, даже потрёпанный. Сядь в тишине. Дыши. Пиши, что чувствуешь: тяжесть в груди, дрожь в пальцах, холод в спине. Не думай о красоте слов — пусть они текут, как кровь. Пиши каждый день, даже если это три строки. Рука, бумага, чернила — это твой мост через пропасть.
Герой начал с пустоты и страха, но его дневник стал путём к новому себе. Твой тоже может. Пиши. Дыши. Иди. Сто дней — или сколько нужно — начались.
