Стало быть, именно это и заставило внешне невзрачного человека – низкорослого, лысоватого, с наметившимся пузиком – достать на «чёрном» рынке лучемёт, а после пустить в дело. Суд недолго совещался и пришёл к единогласному вердикту: психотическая гильотина без возможности обжалования. Помилование на Объединённой Земле в этом случае можно получить, лишь выбравшись самолично из места, где проходит психоказнь. Дважды за одно и то же, как известно, не судят. Вместе с тем учёные-разработчики с пеной у рта доказывали: ни один человек не в силах сбежать от подсознания, от предначертанного, от заложенной природой участи, к тому же насильно, искусственно внедрённой.
Выражаясь простыми словами, Никитского заперли в его самом худшем, самом страшном кошмаре. Бесконечно повторяющемся, замкнутом на себе. И прекратиться это должно было лишь при единственном условии: когда наказуемый умрёт «внутри» кошмара, убьёт свою личность, лишит себя жизни с помощью своего же сознания. Совершит суд над собой собственными руками. Наиболее философская и верная трактовка наказания за соответствующее преступление.
И вот Никитский, с лучемётом в руках, стоял посреди тёмного коридора, в очередной раз переживая кошмар, от которого не мог избавиться. По крайней мере, казалось, что всё это уже было: ощущение дежавю накатывало мрачными, чёрными, неостановимыми волнами. Один за другим приступы «уже виденного» и беспричинной паники обрушивались на него.
Самое ужасное для Никитского, что ни он, ни кто-либо после – если таковые, не дай бог, появятся – не мог знать, в какой именно кошмар угодил. Подсознание многогранно и глубоко, и страшнейшие вещи скрыты от людей туманной пеленой повседневности, в дальних закоулках «я». Психоказнь выявляла эти подёрнутые дымкой неузнаваемости моменты и «впрыскивала» прямо в реальность. Что-то ждало Никитского впереди – нечто столь ужасное, что разум отказывался рассказывать об этом.
И тем не менее, именно это предстояло пережить. А может, уже пережил: один раз… десять раз… тысячу раз, миллион… просто не знал о том. Забывал, возвращался обратно по временной оси, обнулялся. Подсознание – хитрая, опасливая, умная штука, главная цель которой – привести обладателя к нужной точке. К пункту назначения. Куда мог угодить человек вроде Никитского? Ну разумеется, только в беспросветные, алчущие его скорейшей и жесточайшей смерти угодья. Ведь то, что оказался приговорён к психотической гильотине, - само по себе активная работа подсознания.
И вот он стоял посреди коридора. Окружающее утопало во мраке. Лучемёт в руках дрожал; ладони вспотели. Никитский, не понимающий, где он и как давно здесь находится, поудобнее перехватил оружие, даже не пытаясь понять, зачем оно сейчас нужно. Всматривался и всматривался во мрак, стараясь разглядеть хоть что-нибудь. Бессмысленно: только бездонная, глухая чернота впереди.
Развернулся, посмотрел на то, что находилось за спиной. И здесь – та же всепоглощающая, всё скрывающая тьма. Порывисто вздохнул: раз, другой. Крепко сжал потными пальцами лучемёт – и двинулся вперёд.
Сердце гулко колотилось. В руках – тремор, ноги – ватные. Но шёл дальше, вознамерившись покинуть кошмар, сбежать. Если предлагалось идти в каком-то направлении, поступит умнее: развернётся и двинется в обратную сторону. Так и сделал.
Шаг за шагом в беспросветной тьме. Что по бокам? Что над ним? Что под ногами?.. Неизвестно. Однако вскоре, попривыкнув, перестал бояться невидимого. Руки больше не потели; сердце успокоилось. Ориентироваться уже проще, нет ощущения, что вот-вот упрёшься во что-нибудь или свалишься. Ещё шаг, ещё, ещё…
И тут нечто преградило путь. Стена? Но стены не бывают на ощупь такими, будто не материальны, а сотканы из воздуха. Бесплотная «стена», словно бы не обладавшая никакой температурой, надёжно перекрывала коридор.
Обозлённый, Никитский размахнулся и ударил лучемётом преграду. Оружие отскочило назад, точно от пружины. Предприняв несколько безуспешных попыток пробиться дальше, мужчина повернул назад.
Время вытворяло невероятные фокусы. Минула, почудилось, всего пара секунд, а он вдруг вышел к маячившему вдали прямоугольному проходу. Свет, пробивавшийся снаружи, придавал арке нереальный, мистический вид.
Никитский остановился на мгновение – а может, стоял на месте гораздо дольше, - рассматривая неясно откуда взявшийся портал. Потом шумно вздохнул, двинулся дальше.
По мере приближения к проходу Никитский замечал то, чего не способен был разглядеть и расслышать ранее. Клубы света, смешиваясь с клубами пыли, заторможенно, словно в замедленной съёмке, влетали внутрь тёмного коридора. Позади арки что-то мелькало. Слышались неясные звуки. Страх вернулся. Но Никитский продолжал двигаться, просто не мог остановиться.
Подходя всё ближе, различил отдельные мелодические отрывки, которые затем сложились в полноценную музыку. Не очень изобретательную и совсем несложную, но донельзя знакомую. Маячившее за порталом нечто начало обретать очертания и наконец превратилось в двигающиеся фигуры.
Появилось кое-что новое: свет – разноцветный, мигающий, перемещающийся. Никитский находился почти вплотную к проходу. Вот, приблизившись окончательно и устало облокотившись на косяк, смог, когда глаза привыкли к свету, разглядеть тех, кто двигался. Оказалось, люди. Освещаемые разноцветьем красок, самозабвенно танцевали они под грохочущую музыку – мужчины и женщины.
У Никитского перехватило дыхание: узнал это место! С того момента, как явился сюда в первый раз, окружающая обстановка прочно засела в сознании, занозой, щепкой, ржавым гвоздём. Ведь именно здесь всё началось! И, вероятно, как раз тут всё и должно закончиться…
Клуб «Весёлая голова», расположенный на десятом подземном уровне. Но как Никитскому удалось попасть сюда, минуя пост? Где он вообще находится? Мужчина не понимал.
Бешено заозирался в поисках ответа, однако нигде ни малейшей подсказки.
«Что я тут делаю?! Как очутился в этом месте?! – метались в голове мысли. – Клуба же больше нет! Нет!!..»
Сам об этом позаботился. Одной безмятежной ночью приобрёл за баснословную цену на «чёрном» рынке запрещённый лучемёт и десять обойм к нему – выложил почти все сбережения, - пришёл сюда и сделал так, чтобы клуба более не существовало. Почему выбрал именно «Голову»? Наверное, потому, что она находилась поблизости от его дома. Не было какой-то конкретной причины, за исключением одного факта: внутри собралось огромное количество ненавистных людей! Загадочна и сильна работа подсознания…
На входе Никитский расстрелял охранника. Потом убил тех, кто прибежал на шум. Переступил через распростёртые, обожжённые, окровавленные тела, вошёл в клуб – и опять начал пальбу. И свет померк, и музыка стихла, и все заметались, будто сумасшедшие, и крики боли и ужаса наполнили большое помещение. Он стоял посреди дверного проёма, перекрывая ударившимся в панику посетителям клуба путь к отступлению, и стрелял, стрелял, стрелял, сжигая тела, пробивая в них дыры, отрывая конечности… Кровь лилась рекой. Однако всего этого Никитский не замечал – был слишком поглощён ненавистью, а точнее, процессом, который она родила. Люди выбегали и выбегали на него, в тщетных попытках спастись. Молодые и зрелые, красивые и не очень… Плевать, какие они: ни для кого не делал исключения. Лучемёт, светясь красным, работал безостановочно, посылая яркие сгустки во все стороны. Люди падали… тела падали… одно за одним и одно на другое. Всё это точно бы продолжалось бесконечно…
И внезапно оборвалось, когда Никитский понял, что в живых не осталось никого, кроме него. Тогда поднял нагревшийся лучемёт и сбил потолочные украшения: те с грохотом обрушились на пол. Никитский взрезал красными лучами пол, стены… Взорвал музыкальную аппаратуру… Начался пожар. А Никитский всё не мог остановиться. Продолжал палить вокруг себя, превращая богато и красиво обставленный клуб в развалины, руины… Затем переключился на мёртвые тела, вымещая ненависть на них…
Когда почувствовал жар от приблизившегося огня, осознал, где он и что делает. Бросил лучемёт и помчался прочь, радостно, громко крича на бегу, хохоча. Позади что-то оглушительно взорвалось. Никого и ничего было уже не спасти…
За это его и осудили. Когда пришли полицейские, Никитский не отпирался: сдался в руки правосудия, всё рассказав. Знал законы мира, где живёт, рассчитывал на снисхождение. И в какой-то степени получил, что хотел, поскольку не застрелили на месте.
А теперь, судя по всему, случившемуся в «Весёлой голове» предстояло повториться. Ну что ж, отлично: он готов. Никитский перехватил покрепче лучемёт, прицелился в ближайшие танцующие фигуры…
Тут музыка смолкла – неожиданно, разом. Даже эхо не отозвалось. Будто звук обрубили на половине чем-то нематериальным и при этом нереально острым. Сверкающие огни застыли, замерли. Танцующие фигуры тоже. А потом повернулись к Никитскому, и тот задохнулся от ужаса, и они двинулись на него. Все, одновременно.
Никитский не мог пошевелиться от нахлынувшего страха; только и делал, что стоял и смотрел, стоял и смотрел. А они двигались к нему, шаркая, разевая рты. Обожжённые, с руками-культями, с обрубками-ногами, с дырами в теле. Кто-то шёл, другие ползли, иные перемещались подскакивая или переваливаясь. Подходили всё ближе и ближе, но Никитский ничего не в силах был поделать: прилип к полу, примёрз. Вроде бы дёргался из стороны в сторону… или нет… но, в любом случае, не удавалось сойти с места. Ледяной озноб прошёл по коже. Волосы на затылке встали дыбом.
«Я же вас убил! – заметалась в голове паническая мысль. – Вас больше нет! Вы мертвы! Я вас убил, убил, убил!..»
Гладкий корпус лучемёта переливался многоцветием огней, которое пытались пожрать наползающие тени. Смертоносная пушка задрожала в руках.
А они, тем временем были уже совсем рядом. Никитский видел слюну, капающую из раскрытых, беззубых ртов. Видел безглазые лица. Сломанные и вывороченные носы… И много чего ещё.
Силился нажать на гашетку лучемёта. Не получалось: руки, как и всё тело, не слушались. Никитский задрожал уже всем телом, захрипел. Жалкий, тихий стон родился в глотке и полез наружу. Но выбраться назревающему звуку было не суждено. Ничто предельно острое и нематериальное не уничтожало рождающуюся мольбу, а просто протянулась рука, за ней ещё одна, и пятая, и двадцатая… Они все тянули руки – жалкие, мерзкие, обожжённые, изуродованные конечности. И некоторые дотянулись. Втащили его внутрь помещения. Чьи-то сильные пальцы сомкнулись на горле Никитского: теперь уж не закричишь. Мысли путались. Мужчина почувствовал, что задыхается, однако по-прежнему, как ни старался, не мог двинуться с места. Паника сносила голову с плеч.
Доступ кислорода прекратился. Глаза закатились. Никитский не понял даже – просто ощутил, всем телом, всем сознанием, что теряет связь с реальностью, падает в забытье. А потом они – толпой, единым потоком – ринулись на застывшего, точно статуя, человека и добрались до него острыми, сломанными ногтями. И разорвали на части…
Никитский вынырнул из небытия. Сердце ещё колотилось, сходя с ума. Ещё чувствовал запредельные боль и ужас. Но теперь был жив.
Он стоял посреди непроглядно-чёрного коридора, сжимая в руках лучемёт. Куда вёл коридор, неизвестно. Никитский обернулся и увидел позади себя то же, что и впереди: абсолютное, иссиня-чёрное ничто.
Не желая идти вперёд – туда, куда направляли, - сперва осторожно, а потом более уверенно двинулся назад. И через некоторое время упёрся в непроходимую, но словно бы нематериальную стену. Никитский развернулся и пошёл обратно, пока вскоре – так почудилось – не увидел перед собой овеянный светом портал.
Подойдя к нему, всмотрелся перед собой и ошеломлённо узрел нечто нереальное. Подземный клуб «Весёлая голова». И – танцующие под громкую, ритмичную музыку люди. Повсюду сверкали разноцветные огни…
Картины прошлого обрушились на Никитского. Мгновенно вспомнил события, произошедшие в этом месте. Себя с лучемётом в руках. Людей, убитых им из этого оружия. Разрушения, пожар… Картины вертелись в мозгу, ввинчивались в разум…
Но вдруг всё мигом, моментально, прекратилось. Никитский вернулся в реальность или в некое её подобие. Танцующие обернулись к мужчине, и тот, словно истукан, застыл на месте. Исковерканные, изуродованные люди – даже не люди: тела – неспешно двинулись к нему. Он ничего не мог поделать, даже закричать. Лишь исступлённо изумлялся.
А когда умертвия подошли достаточно близко, их пальцы сомкнулись на его руках и втащили мужчину внутрь. Кто-то сдавил шею, душа, лишая кислорода. После чего пальцы с обломанными острыми ногтями разорвали Никитского на куски…
Сердце выпрыгивало из груди. Страх довлел над ним – нескончаемый, неизмеряемый, неописуемый.
Впереди и позади него, чёрный и бесконечный, продолжался коридор. Невидимый, но ощущаемый – всеми фибрами души…
Никитский не знал, сколько это продолжалось, - просто не мог знать. Каждый раз забывал, терял частичку себя, память. И всякий раз делал одно и то же: пытался сбежать, затем шёл к неизбежному, вспоминал прошлое и погибал от рук тех, кто погибли от рук его…
Чёрный коридор. Тупик в конце. Сияющий портал впереди. Музыка. Свет. Танцующие фигуры. Воспоминания. Тишина. И – смерть…
Однако даже подсознание не может вторить себе идеально. Вселенной вообще чужды повторы. Никто не способен воспроизводить одно и то же без вариаций. А каждое существо стремится жить…
Неимоверным усилием воли Никитский поднял лучемёт и попытался выстрелить. Один раз оружие отняли, а его самого растерзали. В другой – забили насмерть лучемётной пушкой, попутно отрывая от дрожащего в ужасе тела кровоточащие куски. В третий – выстрелил, но это не помогло. В пятый… десятый… сотый… бесконечный!..
Наконец Никитский, сходящий с ума от страха и боли, кружился на месте и палил во все стороны красными лучами. Срезая приближающимся умертвиям головы, руки, ноги… если те у истекающих кровью, покрытых волдырями фигур, конечно, были. Почти уложил их, почти вырвался…
…Бессчётное количество попыток понадобилось, чтобы повалить выстрелами из лучемёта всех напиравших, наседавших врагов. Людей… тех самых, кого так люто ненавидел. Или бывших людей – неважно… Перерубленная пополам, последняя фигура упала, обагряя пол кровью. И воцарилась тишина.
Никитский, не веря в победу, не в силах успокоиться, приглушить боль, стоял и озирался по сторонам. Никто не двигался к нему, никто не угрожал. Никитский глубоко вздохнул и рассмеялся. Расхохотался.
В этот момент что-то позади него с грохотом упало. Обернулся и увидел, что дверь в клуб закрыта. Дверь из металла. Рванулся туда, ударил преграду, попытался открыть. Затем – хотя бы поцарапать металлическую поверхность… Нет, бесполезно.
А после тьма, глубокая, безраздельная, обрушилась сверху. И всё исчезло. В полной темноте пальцы истово сжали лучемёт: как оплот реальности, намёк на то, что всё-таки победил, - и веру в лучший исход.
Никитский принял единственное решение, пришедшее в голову. Открыл рот, засунул дуло лучемёта в глотку. Поперхнулся, на глазах выступили слёзы. Нажал на сенсорную гашетку – и головы не стало…
Никитский огляделся и понял, что находится в полумраке камеры, в кресле, прикованный крепкими ремнями. Под потолком горела неяркая лампочка.
Кто-то подошёл, стал снимать путы. Кто-то… мужчина… живой человек!
Никитский улыбался: не мог не улыбаться. Ему удалось, он сбежал, победил психотическую гильотину! Доказал, что человек сильнее, важнее любых безжалостных придумок. Посрамил создателей психоказни!..
Мужчина освободил Никитского, и тот встал. Дверь в камеру открыта. Бывший пленник неровной походкой направился к выходу, и никто его не останавливал. Никто не кричал, не пытался удержать.
Солнце вновь светило в небе…
Выбравшись из точки уничтожения – возможно, единственный, кому посчастливилось сделать это, - Никитский отправился на бесплатном маршрутном такси домой.
Здания, авто, люди проносились перед глазами, не задерживаясь в памяти. Сердце выпрыгивало из груди от радости. Промелькнуло и тут же ушло за грань реальности высотное здание с «Весёлой головой» на минус десятом этаже…
Маршрутка приземлилась. Никитский выпрыгнул на улицу и почти бегом направился к дому, где жил.
Войдя в квартиру, долго оглядывался, всё никак не желая поверить в происходящее. Но реальность не исчезала, когда начинал сомневаться в ней. Никитский прошёл на кухню, включил электрический чайник, занялся готовкой. Чёрт, кажется, не ел целую вечность!
Не пытаясь сдерживать рвущиеся из сердца и души порывы, открыл окно, высунулся наружу и готов был уже объявить всему миру, что жив, счастлив и победил… когда нечто странное привлекло внимание. На улице совсем не было людей.
Крик застрял в горле. Никитский нервно, напряжённо вглядывался в окружающий мир, выглядевший слишком тёмным. Старался найти какие-нибудь характерные, мелкие отличия…
И нашёл их – когда с громким стуком стали по всему пустующему району, а может, и городу, закрываться окна и двери. Одно окно за другим, одна дверь за другой…
Никитский еле успел нырнуть обратно в квартиру, когда и его окно неожиданно затворилось, отсекая от мира снаружи. Мужчина упал на зад; было больно, но разве может одна боль сравниться с другой?..
Чувствуя неладное, Никитский оглянулся – и увидел их: искорёженных, искалеченных, сожжённых, покрытых кровью… кто-то без руки, другой без ноги, третий без носа, а вот – без глаз… Они все стояли тут – смотрели на него. Будто бы целый город собрался в квартире. Желающие взглянуть всё прибывали, прибывали… и не было им ни конца ни края.
Никитский открыл рот, чтобы закричать – но теперь звук даже не пытался вырваться на свет: мужчина онемел.
Впрочем, сначала с оглушительным стуком, грохотом закрылись все окна и двери в квартире, и только потом сверху опустилась и распространилась кругом непроглядная, непролазная, непобедимая тьма.
Почувствовал движение внутри первозданной ночи, а сам двинуться – не мог.
И вот тогда он закричал – истово, безумно, отчаянно…
Но всё лишь только начиналось.
