Моя прабабушка
Так уж сложилось, что моя жизнь (как, наверное, и жизнь каждого человека) разбилась на несколько этапов, границами которых были те или иные события, являвшиеся предвестниками значительных изменений в ней. Первый из таких этапов охватывал мои начальные шесть лет, проведённых в военном городке Ужуре Красноярского края в первой половине 70-х годов прошлого века. Второй – это, конечно, школа в Ленинграде. Третий – учеба в ныне несуществующем Ленинградском Сварочно-Машиностроительном Техникуме. Четвёртый, пятый, шестой и ныне длящийся седьмой этапы жизни я упоминать сейчас не буду. Потому как данное воспоминание будет посвящено моей прабабушке, жизнь которой угасла в самом начале моего третьего этапа жизни…
Это сейчас, на шестом десятке своей прожитой жизни, я с удивлением провожаю каждый следующий год, не успев толком его распробовать. А раньше не то, что годы – дни и недели тянулись бесконечно долго. Школьные летние каникулы были целой эпохой, а учебный год – вечностью. Потому мне и кажется, что в первые пару десятков лет событий в жизни было несравненно больше, и были они ярче, по сравнению с постепенно выцветающими последующими. Я очень хорошо помню свою прабабушку (бабу Паню), хотя в моей сознательной жизни я прожил с ней всего десять лет.
Её дочь, моя бабушка Зина (которую я называл просто ба), привезла меня из Ужура в 1977 году в Ленинград, где я родился. И я остался жить с ними в небольшой, но такой уютной хрущёвке, на окраине города. Наш дом стоял в центре микрорайона, пятиэтажные дома были возведены прямо среди леса, и я помню, как соседние бабки ходили, собирали грибы между домов в небольших сохранившихся рощицах. Последний свой «домашний» подосиновик я сорвал в 1987 году, уже учась в техникуме. Аккурат возле парадной дома.
Многие люди, родившиеся ещё до Революции, имеют вполне объяснимые белые пятна в своей биографии, и их потомки слишком многого про жизнь своих предков не знают. А то не многое, что известно, до сих пор передаётся из поколения в поколение в устной форме. Как и тысячу лет назад. Мы практически ничего не знаем про родителей (тем более, бабушек-дедушек) бабы Пани, сама она никогда не распространялась о своей жизни. Её дочь, моя ба, тоже особо не говорила. Но кое-что нам всё-таки известно. Сохранилась старая фотография (даже скорее, фототипия) с изображением её мамы: простая русская женщина в форме горничной, как в фильмах о дореволюционной России. Какая была у бабы Пани девичья фамилия, действительно ли её отчество было от имени её отца – мы не знаем…
Прасковья Александровна, так звали мою бабу Паню. С самого начала жизнь бабы Пани была не сахар. Ходила в церковно-приходскую школу, где получила начальное образование (три класса), и пошла работать. Мне с детства запомнился её рассказ о том, как она вместе с другими рабочими бегала к Финляндскому вокзалу 3 апреля 1917 года. В этот день прибыл из эмиграции в Петроград В.И. Ленин. Свои знаменитые «Апрельские тезисы» он, как известно, прочёл в особняке Ксешинской на следующий день (даже, скорее, в ночь приезда). А тогда, на площади у вокзала, Владимир Ильич сыпал лозунгами, в том числе и теми, которые нашли отражение в его «тезисах». «Не верьте тем, кто говорит, что он выступал с броневика. Рабочие прикатили бочки, поставили их, и он, перепрыгивая с одной на другую, что-то там картавым голосом кричал под аплодисменты собравшихся. А когда уже приехал броневик, прыгнул в него, и, уезжая, махал всем рукой» - рассказывала баба Паня. Маленький, шустрый, смешно говорящий и суетливый. Таким она запомнила глыбу революционной мысли и идеологии.
После Революции и до окончания Гражданской войны она была в составе ЧОН (части особого назначения), этакий аналог современной Росгвардии. Гоняла бандитов и контру по всему Петрограду и области. Именно тогда, в отряде ЧОН она познакомилась с будущим мужем, Петром Антоновым. Моим прадедушкой. Уже в 1923 году у них родилась моя ба, баба Зина. Зинаида Петровна. А ещё через год второй ребёнок, Сергей Петрович. Дядя моего отца…
А ещё спустя несколько лет баба Паня пришла работать на железную дорогу. Это была работа её жизни, о которой она отзывалась с неизменной теплотой. Ещё бы: полвека на железной дороге! И её дочь, баба Зина, так же посвятила всю жизнь работе на ней. Оба – почётные железнодорожники.
Потом была Война. Блокада. Бабу Зину эвакуировали из Ленинграда, и до конца войны она была в Удмуртии. А баба Паня служила в железнодорожных войсках. Очень гордилась грамотой, подписанной самим И.В. Сталиным, за проявленное мужество. Это когда она с другими женщинами-железнодорожниками горящие цистерны с авиационным топливом вручную откатывали подальше от железнодорожной станции, где стояли составы с техникой, боеприпасами и личным составом. А возглавлявший тогда народный комиссариат путей сообщения СССР Лазарь Каганович лично подписал Приказ МПС №258 от 13.03.1944 о награждении её знаком «Почетный железнодорожник». На торжественное вручение приехал из Москвы его первый зам. Была не раз награждена медалями (увы, при переездах не всё сохранилось): за оборону Ленинграда, за победу над Германией, за доблестный труд в годы ВОВ. Ветеран труда. Дом, в котором была наша квартира, как и многие в те годы, был разбомблен, и жила она в вагонах, не высыпаясь, потеряв за годы Блокады все зубы. А войну она закончила, будучи в составе железнодорожных частей в Румынии.
Когда в 1946 году баба Паня, наконец, вернулась в Ленинград, жить было негде, и какое-то время она также кантовалась в подсобке да вагонах на ныне не существующем Варшавском вокзале. Потом сослуживцы, те, что жили в Прибытково (деревня в Гатчинском районе Ленинградской области), предложили ей снять угол в одной избе у местной жительницы. В доме было три комнаты, одну из них и снимала баба Паня. А уже в 1948 приехала её дочь, моя баба Зина, с которой война и эвакуация их разлучила на долгие 6 лет. Баба Зина привезла малыша, моего отца, которого родила в Душанбе, куда забрал её мой дед Амрулло, возвращавшийся в составе частей нашей армии с фронта. Так детство моего отца, вплоть до начала 60-х, прошло в тесном углу чужой избы в Прибытково, вместе с бабой Зиной и бабой Паней…
В 1964 году баба Паня получила кооперативную квартиру в той самой хрущевке, где и прошло в последствии моё детство. Дом был построен от железной дороги и квартиры давались в первую очередь почётным железнодорожникам, ветеранам войны и жителям блокадного Ленинграда. Я помню обстановку в той квартире, узенькую тахту у стены, на которой я спал. Небольшой старенький сервант, где стояли книги, а на нём – древний маленький черно-белый телевизор. Трюмо, за которым на полу стоял ящик с бутылками с фиолетовой жидкостью, денатуратом. И висел большой марлевый мешок с сухарями из черного хлеба. Баба Паня иногда, по праздникам, доставала из него сухарь, и давала погрызть мне. Какой же он был вкусный!!! Тогда у меня не вызывал удивления сам факт нахождения такого мешка с сухарями. Да она и не скрывала, что это – на случай войны. И Блокады. Слишком сильны были воспоминания и тот ужас, через который ей пришлось пройти. У меня до сих пор нет-нет, да проскальзывает привитая в детстве ей привычка слюнявить подушечку указательного пальца и собирать ею крошки со стола. Говорят, блокадников по этой привычке раньше так отличали…
Когда в 1977 году я пошёл в школу, бабе Пани было уже 73 года. Запомнилось, как она меня перед самой школой учила писать буквы, ругаясь в сторону, что сделали такой куцый алфавит, выведя из оборота фиту, ижицу и ять. Я выучил написание только первых не то одиннадцати, не то двенадцати букв. И каково же было изумление учительницы в первом классе, когда я гордо вышел к доске и стал «рисовать» буквы в дореволюционном каллиграфическом написании!
После железной дороги, будучи на пенсии, она продолжала трудиться, работая уборщицей в парикмахерской в шаговой доступности от дома. Я помню, как после школы приходил к ней на работу (ключи от дома мне доверили только с третьего класса, я носил их на шее, подвешенными на резинке из-под трусов). В её подсобке, прямо рядом с так называемой прачечной, была маленькая двухкомфорочная газовая плитка. Она ставила на неё старую обугленную жестяную высокую консервную банку (она была за место кастрюли, ну, или ковшика), кидала туда пару небольших картошин, варила, и потом давала мне. Каждый раз, выбегая со школы, я знал, что баба Паня меня покормит такой вкусной вареной картошкой! Прачечная, кстати, тогда – это две больших кастрюли с крышками, в каждой можно было сварить такого худощавого мальца, каким я был в первом классе. К счастью, вместо меня баба Паня кипятила в них простынки цирюльников, потом гладила их допотопным чугунным утюгом. Весь женский коллектив знал меня, я мог шлондаться по всем закоулкам, и даже спокойно вылезал из окна (парикмахерская была на втором этаже) на кровлю настила над пандусом, где разгружались приезжавшие машины с продуктами для магазина. Тогда в типовом продуктовом магазине всё продавалось через прилавок. Касса стояла в центре зала, ты сначала взвешивал весовой товар (кроме овощного отдела), потом оплачивал в кассе, после шёл с чеком забирать свой товар. За молоком и сметаной ходили со своим бидоном и банкой. А картошку насыпали через «хобот»: ты отдавал чек на какое-то количество килограмм, её взвешивали на весах, а после ты подставлял сумку/пакет/торбу/авоську, и из «хобота» сыпалась картошка…
Баба Паня была очень суровой бабкой. В отличие от бабы Зины, она меня никогда не баловала, но я её как-то по-детски очень любил. Насколько помню, спорить с ней никто не отваживался, все отводили глаза, не в состоянии перенести её сурового взгляда. Вся её жизнь, перенесённые тяготы и страдания, закалили её характер, и ничто не могло её ни сломить, ни согнуть. Её муж, мой прадед Пётр Антонов, скончался в госпитале от полученных ран в 1942. На войне погибли все его восемь (!) братьев, так, что из Антоновых по мужской линии не осталось, считай, никого. У него было ещё две сестры, и мой отец как-то давно даже пытался связаться с дальними родственниками, но они не признали его, и сейчас наша семья уже не имеет никаких контактов с уже не раз, наверное, сменившими фамилии потомками некогда большой семьи Антоновых. Остались только дальние родственники в Луге, по линии Сергея Петровича, брата бабы Зины, который там жил, женился на тёте Дусе, но внезапно скончался молодым, ещё до моего рождения…
Последним местом работы бабы Пани была парикмахерская на Краснопутиловской улице. Ей приходилось ездить туда на автобусе, видно было, что уже тяжело давалась такая работа, но просто сидеть дома она не могла, и завершила она свою трудовую деятельность только в 1985 году, в возрасте 81 года! Была сухой крепкой старушкой, ходила быстрым шагом, прямо, не сутулясь, без палочки. Спала мало, вставала очень рано, ела мало и очень простую еду. И постоянно что-то делала. Без дела, просто так под телевизор, она сидеть не могла. Столько энергии, сколько было в теле бабы Пани, я не видел ни у кого и никогда.
Летом 1987 года я, закончив первый курс своего техникума, впервые улетел на три недели в Чебоксары, где служил мой отец. Вернулся в Ленинград в начале августа. А 10-го числа баба Паня не смогла встать с постели. Это было для меня просто невероятно. Она дышала, но не реагировала на слова, мои попытки её поднять, не реагировали глаза. И спустя какое-то время она заснула. Ушла легко, никого не тяготя, в один день. Прилетел отец. Я помню, как мы на перекладных добирались до морга, где было прощание с бабой Паней, там были незнакомые мне люди. И я в последний раз увидел свою бабу Паню, будто просто заснувшую. Она завещала себя кремировать, как жителя блокадного Ленинграда. Урну с прахом мы отвезли и захоронили на Лужском мемориальном кладбище. По прошествии многих лет, в 2009, мы подхоронили рядом урну с прахом бабы Зины, как она это завещала…
Баба Паня! Тебе выпала крайне тяжелая жизнь с нечеловеческими испытаниями, и ты смогла не очернеть душой, сохранила любовь к жизни, научила меня никогда не сдаваться. Я помню и люблю тебя. И сделаю всё, чтобы память о тебе пронесли дальше мои дети, и внуки, и внуки внуков. Ты была настоящим героем. Им и остаёшься для нас. И через ещё 120 лет твои потомки будут помнить о тебе. С Днём Рождения!
P.S. Антонова Прасковья Александровна. 04.11.1904 – 10.08.1987
