Утренний бриз (Часть 1)
Утренний бриз
Утренний бриз приносил с моря запах соли и водорослей, трепал выгоревшие на солнце занавески веранды. Анна протирала столики, расставляла стулья, привычным движением поправляя льняные салфетки. Каждое утро начиналось одинаково — в пять тридцать она отпирала двери кафе "Бриз", включала кофемашину и открывала все окна, впуская морской воздух.
— Ань, я булочки привезла, свеженькие, — донёсся голос Нины из кухни. — Корицей пахнут — закачаешься!
— Разложи пока в корзинки, — отозвалась Анна, расставляя на столиках маленькие вазочки с только что срезанными астрами. Цветы она выращивала сама, в палисаднике возле дома — привычка, оставшаяся от прежней жизни, когда был жив Сергей.
Она мельком глянула на море — оно лежало спокойное, гладкое, как синее стекло. В такие дни особенно тяжело. Три года прошло, а до сих пор, глядя на штиль, она вспоминает тот шторм, что унёс лодку мужа. Рыбаки потом говорили — погода поменялась внезапно, никто не ждал такого ветра...
— Доброе утро, красавицы! — на веранду поднялся Степан Петрович, хозяин кафе. — Как там наш кофе, Анюта? Что-то машина барахлит последние дни.
— Да всё в порядке, Петрович, — Анна улыбнулась. — Просто накипь, я почистила вчера.
Хозяин был из тех редких людей, что умеют создавать вокруг себя особую атмосферу уюта и покоя. Может, поэтому в "Бриз" многие приходили не столько поесть, сколько отогреться душой. Анна давно заметила — некоторые посетители возвращаются изо дня в день, будто ищут здесь что-то большее, чем просто завтрак или ужин.
Первыми, как всегда, появились дачники с соседней улицы — семейная пара за пятьдесят. Анна знала их по именам — Валерий Сергеевич и Тамара Михайловна. Они всегда садились за угловой столик, откуда открывался лучший вид на море.
— Доброе утро, — Анна подошла с меню. — Как обычно?
— Да, милая, — кивнула Тамара Михайловна, но её муж вдруг покачал головой:
— Нет, сегодня я, пожалуй, только кофе. И счёт, пожалуйста, раздельный.
Тамара Михайловна вздрогнула, словно от пощёчины. Анна сделала вид, что не заметила, как дрожат пальцы женщины, когда та открывала меню.
— Я принесу вам свежих булочек с корицей, — мягко сказала она. — Только из печи.
На кухне Нина многозначительно подняла бровь:
— Слышала? Раздельный счёт. Похоже, у наших голубков не всё гладко.
— Не наше дело, — покачала головой Анна, но в груди шевельнулась тревога. За две недели, что эта пара приходила завтракать, она привыкла к их тихой, немного усталой нежности друг к другу. Что-то случилось.
К семи часам подтянулись первые отдыхающие — молодая мама с девочкой лет пяти, пожилой художник, который каждое утро рисовал море, компания студентов с гитарой. Воздух наполнился гулом голосов, звоном посуды, ароматом кофе и корицы.
— Анечка, — Тамара Михайловна поймала её за рукав, когда она проходила мимо с подносом. — Присядьте на минутку, если можно.
Анна опустилась на краешек стула. Валерий Сергеевич уже ушёл, оставив нетронутую чашку кофе.
— Знаете, — Тамара Михайловна говорила тихо, глядя на море, — тридцать два года вместе. Вчера узнала... Есть другая. Молодая, конечно. И знаете, что самое страшное? — она наконец повернулась к Анне. — Я не чувствую ничего. Совсем ничего. Будто умерла внутри.
— Память никуда не денется, — осторожно сказала Анна. — Не тридцать два года, не чужой человек...
— В том и дело, милая, — женщина грустно улыбнулась. — Память остаётся. А любовь уходит. Как вода сквозь пальцы — не удержишь. Вы простите, что я вам всё это... Просто здесь так спокойно, и вы... В вас есть что-то такое...
Она не договорила, но Анна поняла. В ней видели слушателя — того, кто не осудит, не начнет давать советы, просто молча разделит чужую боль. Такой дар у неё появился после смерти Сергея, словно собственное горе научило чувствовать чужое.
— Знаете, Тамара Михайловна, — Анна помолчала, подбирая слова, — иногда нужно просто дать себе время. Чтобы понять — что дальше. Море вон тоже бывает разным — и штиль, и шторм...
Она осеклась, поймав на себе внимательный взгляд пожилого художника за соседним столиком. Тот быстрыми штрихами что-то набрасывал в альбоме, временами поглядывая на их столик.
— Простите, работа зовёт, — Анна мягко коснулась плеча женщины и поспешила к стойке, где уже собралась небольшая очередь.
— Капучино с корицей и круассан с шоколадом, — улыбнулась молодая мама. Её дочка, вся в веснушках, как в брызгах солнца, завороженно следила за чайкой, присевшей на перила веранды.
— Мам, смотри! Она меня не боится! — девочка осторожно протянула руку к птице.
— Лиза, не надо, — мама встревоженно подалась вперед, но чайка и правда не улетала, склонив голову набок, будто разглядывала ребёнка.
— У нас тут одна особенная чайка, — сказала Анна, расставляя на подносе заказ. — Местные зовут её Капитаншей. Она каждое утро прилетает, словно проверяет, всё ли в порядке.
— Капитанша... — задумчиво повторила женщина. — Забавно. Мы с Лизой тоже каждое утро сюда приходим. Я, знаете... — она понизила голос, — развелась недавно. И вот привезла дочку на море, думала, ей будет полезно сменить обстановку. А оказалось — себе.
Анна кивнула. Странное дело — почему людям легче делиться сокровенным с незнакомым человеком? Может, потому что не страшно показать свою слабость тому, кого завтра не встретишь? Хотя нет, встретишь — они же приходят снова и снова, все эти потерянные души, которых штормит по жизни, которые ищут свою тихую гавань.
— Доброе утро! — на веранду поднялся Костя, молодой бармен. — Ань, там Петрович просит счёт за вчерашний банкет свести, поможешь?
— Сейчас, — она поставила перед художником его неизменный эспрессо без сахара. Тот благодарно кивнул, не отрываясь от альбома.
В маленькой подсобке, где хранились документы, пахло морем, кофе и старой бумагой. Анна присела к столу, разбирая накладные, но мысли возвращались к Тамаре Михайловне. Что-то в её потухшем взгляде задело за живое. "Будто умерла внутри" — эти слова эхом отдавались в памяти. Знакомое чувство, слишком знакомое...
Звякнул колокольчик над входом — новые посетители. Анна встряхнулась, поправила фартук и вышла в зал. День только начинался, и у каждого входящего была своя история. А она... Что ж, она просто делала свою работу — разносила кофе, улыбалась, слушала. И потихоньку, незаметно для самой себя, оживала. День за днём, разговор за разговором, как море в штиль — незаметно, но неуклонно набирает силу перед новым приливом.
За окном чайка — та самая, Капитанша — снова села на перила. Посмотрела внимательно круглым жёлтым глазом и вдруг негромко крикнула, словно подбадривая. Анна улыбнулась: "Да-да, я помню. Жизнь продолжается. Просто нужно дать себе время..."
Полдень
К полудню солнце раскалило деревянный настил веранды, и посетители старались занять столики в тени тентов. Морской бриз стих, воздух загустел от жары. Анна едва успевала разносить холодные лимонады и мороженое.
— Представляете, — Нина выглянула из кухни, вытирая руки о передник, — наш художник, оказывается, картину пишет. Я когда воду носила, заглянула в альбом — там мы все: и ты, и посетители, и даже чайка эта, Капитанша.
— Неудобно как-то, — Анна нахмурилась, составляя на поднос запотевшие бокалы. — Вроде без спроса...
— А по-моему, здорово! — Нина мечтательно прищурилась. — Прямо как в кино — летнее кафе у моря, истории людские... Ой, там, кажется, новенькие пришли!
За столик у самых перил сел мужчина лет пятидесяти в строгой светлой рубашке, явно не отдыхающий — местный. Анна знала его в лицо — директор школы, Игорь Васильевич. Обычно он обедал в учительской или дома, в кафе его видеть не приходилось.
— Добрый день, — она подала меню. — Что будете заказывать?
— А, Анна... — он рассеянно посмотрел на неё, будто сквозь. — Кофе, пожалуйста. И... можно вас попросить? Если придёт женщина, спросит Игоря Васильевича — я здесь.
Она кивнула. Что-то было в его голосе — неуверенность? тревога? Такое же настроение она чувствовала утром у Тамары Михайловны. День словно собирал под крышей "Бриза" людей на распутье, тех, кому предстояло принять важное решение.
Женщина появилась через полчаса — невысокая, с гладко зачёсанными тёмными волосами, в скромном синем платье. Учительница, определила Анна безошибочно — это угадывалось в осанке, в движениях, во всём облике.
— Здравствуйте, — голос у женщины был мягкий, чуть глуховатый. — Простите, тут должен быть...
— Проходите, вас ждут, — Анна указала на столик у перил. Игорь Васильевич привстал, неловко отодвигая стул.
Она не хотела подслушивать, но слова долетали сами:
— Вера Николаевна... Вера, я должен вам сказать... — Не нужно, Игорь Васильевич. Я всё понимаю. Завуч в школе необходим, а я... — Дело не в этом! — он досадливо поморщился. — То есть, не только в этом. Я...
Анна поспешила отойти к стойке. У каждого своя история, своя драма — пусть решают сами. Её дело — создавать атмосферу, где легче говорить о главном.
Художник за своим столиком что-то быстро набрасывал в альбоме, то и дело поглядывая на море. Оно лежало синее, спокойное, равнодушное к людским страстям. Чайка-Капитанша снова прилетела, уселась на перила рядом с его столиком. Анне показалось, что птица тоже заглядывает в альбом, словно проверяя работу.
— Простите... — окликнула её девочка-Лиза. Они с мамой снова пришли, заняли столик в тени. — А можно мне мороженое с клубникой? И расскажите ещё про Капитаншу!
— Конечно, — Анна присела к их столику. — Знаешь, говорят, эта чайка появилась здесь три года назад, как раз когда...
Она запнулась. Три года назад, когда погиб Сергей. Странно, она никогда не связывала появление птицы с тем страшным днём. А ведь правда — Капитанша начала прилетать именно тогда...
— Когда случился сильный шторм, — мягко закончила Анна. — Многие тогда потеряли своих близких. А эта чайка... Знаешь, моряки говорят, что чайки — это души тех, кто не вернулся с моря.
— Как русалочка? — глаза девочки расширились.
— Лиза, не утомляй Анну расспросами, — вмешалась мама. — Ей работать надо.
— Ничего страшного, — улыбнулась Анна. — Сейчас принесу ваше мороженое.
От стола директора и учительницы доносились приглушённые голоса. Кажется, разговор становился более оживлённым:
— Но вы же сами понимаете, что без вас школа — не та! Дети вас любят, родители уважают... — Игорь Васильевич, двадцать лет в одной школе — это слишком долго. Может, пришло время что-то менять? — Вера Николаевна... Вера... — его голос дрогнул. — Дело не в школе. Точнее, не только в школе...
Анна украдкой глянула на них: директор накрыл ладонью руку учительницы, та не отстранилась. В глазах художника за соседним столиком мелькнул интерес — карандаш в его пальцах задвигался быстрее.
Под тентами становилось душно. Море дышало полуденным зноем, солнце стояло в зените. Анна включила вентиляторы, закрепленные на столбах веранды. Легкий ветерок зашевелил салфетки на столах, растрепал волосы Лизы, склонившейся над мороженым.
— Аня! — позвал Степан Петрович из-за стойки. — Там поставщики приехали, встреть, пожалуйста. А то у меня тут расчёты...
Она направилась к служебному входу, но её остановил голос художника:
— Простите... Можно вас на минуту?
Он протянул ей альбом, и у Анны перехватило дыхание. На листе оживала веранда "Бриза" — столики, посетители, море за перилами. Но главное — она сама, с подносом в руках, и что-то такое в глазах, от чего защемило сердце. Неужели она правда так смотрит? Будто всё понимает про каждого, кто приходит сюда, будто готова выслушать любую историю?
— Я художник-иллюстратор, — пояснил мужчина. — Делаю серию зарисовок для книги о побережье. И ваше кафе... Оно особенное. Здесь все истории словно переплетаются.
— Как волны в море, — негромко добавила Анна.
Художник понимающе кивнул: — Именно. Я давно наблюдаю... Можно, я ещё поработаю здесь? Хочется поймать больше историй.
— Конечно, — она улыбнулась. — Только...
— Что?
— Чайку не забудьте. Капитаншу. Она тоже часть этих историй.
Из кухни донесся звон посуды, голос Нины, зовущей на помощь. День катился к середине, самое жаркое время — и для погоды, и для работы. Анна заторопилась к служебному входу, но успела заметить, как художник быстрыми штрихами набрасывает силуэт чайки над морем.
А Капитанша, словно позируя, важно прохаживалась по перилам веранды, поглядывая то на море, то на людей за столиками, каждый из которых принёс сюда свою историю — о любви и одиночестве, о выборе и переменах, о потерях и надеждах...
