В современной литературе — бум романов, действие которых разворачивается вне столиц. Что это говорит о нас и о времени, в которое мы живём?
Фото с книжного фестиваля «Фонарь» в Санкт-Петербурге. Фото Таши Бобровой. Источник: телеграм-канал фестиваля
В русскоязычной литературе есть особое место действия — «Город N». Так еще классики называли вымышленные города без уникальных примет, но «провинциальные» и «захолустные». Среди современных писателей есть несколько авторов, сделавших себе имя на романах, где условность сменяется местным или национальным колоритом. Среди бестселлеров 2010-х были книги Гузели Яхиной о Поволжье, Алексея Иванова об Урале.
Но только в 2020-е появились десятки романов, действие которых разворачивается в конкретных российских городах. Некоторые из них настоящие, другие вымышлены, но имеют прототипы.
Регионы и жанры
О каких городах и республиках пишут
В августе 2024 года два десятка российских писателей, издателей и критиков собрались у развалов с книгами на набережной Амстердам. Здесь проходил литературный фестиваль «Местность». В программу вошли маркет «Фонарь», где продавали бывшие в употреблении книги в пользу благотворительных фондов, а также серия открытых встреч с писателями и литературными обозревателями из Екатеринбурга, Нижнего Новгорода, Казани и других городов России. Организовал «Местность» Илья Мамаев-Найлз, он родился и вырос в Марий Эл, а в 2023 году дебютировал с романом «Год порно» о молодости в Йошкар-Оле 2010-х.
Фестиваль «Местность» на набережной «Амстердам» в Йошкар-Оле. Источник: страница фестиваля во ВКонтакте
Фестиваль, участники которого обсуждали «влияние местности на литературу», стал одним из многих проявлений тенденции к выходу современной русскоязычной литературы за пределы Москвы и Петербурга.
В апреле 2024-го организаторы писательских курсов Creative Writing School провели конференцию «Далекое/близкое», где говорили о «концепциях дома, родины, о корнях и об их отсутствии, а также о том, как современные писатели и поэты пишут о самых разных местах в России и за ее пределами». Больше всего книг — восемь — вошло в список для чтения к секции «Региональная тема в современной русскоязычной литературе».
В январе одна из самых известных литературных обозревательниц страны Галина Юзефович писала в своем телеграм-канале, что у молодых авторов «"провинция" в широком смысле слова становится не местом, откуда необходимо вырваться в дефолт-сити [Москву], а, напротив, пространством для жизни, объектом для любви и вдумчивого — в том числе писательского — интереса».
Мы насчитали более сорока романов о жизни вне Москвы и Петербурга, изданных начиная с 2022 года. Мы просмотрели вручную каталоги издательств и включили в выборку книги, которые соответствуют следующим критериям:
– в официальной аннотации упомянуто место действия (за исключением упоминаний «провинциальных городов» и других формулировок без конкретизаций) или этнос, на чьей истории или мифологии основан сюжет;
– книга вышла в издательстве с российским юрлицом;
– это роман, а не сборник рассказов или нон-фикшн.
За скобками остались некоторые книги, которые тоже вписываются в тенденцию к расширению географии, но были изданы за границей или не упоминают место действия в аннотации. Первое ограничение связано с нашим желанием увидеть то, как работает цензура и самоцензура в романах, которые выходят внутри страны. Второе ограничение техническое: мы не смогли бы прочитать сотни современных русскоязычных романов, которые выходят каждый год.
География мест действия в выборке охватывает всю страну: от Мурманска и Дагестана до Сахалина и Республики Саха (Якутии). Причем нельзя сказать, что писатели фокусируются лишь на нескольких городах или регионах, а остальные игнорируют. По несколько романов посвящены, например, Алтаю, Кавказу и Ростову-на-Дону, но пишут и о Кирове, Кемерово, Твери, Саратове, которые на туристической карте России менее заметны.
Жанровый диапазон книг также широк. Многие романы тяготеют к автофикшну, то есть историям, сюжет которых авторы насыщают и отсылками к собственной биографии, и элементами вымысла. Действие в таком случае разворачивается во время, которое писатели видели своими глазами: рубеж 2010-х и 2020-х, а также 1990-х и 2000-х, на который пришлись школьные годы авторов. Популярен и жанр магического реализма, где узнаваемый быт сочетается с загадочными природными явлениями или действием духов из мифов и прошлого. Некоторые романы представляют собой преимущественно фэнтези, где лишь отдельные элементы указывают на нынешние реалии. Востребованы жанры мистики, хоррора, антиутопии.
Книги из серии «Солнечными тропами». Источник: МиФ
Среди издателей сорока романов есть явные лидеры книжного рынка. Многие книги издаются в подразделениях группы-гиганта «Эксмо-АСТ». Например, «Манн, Иванов и Фербер (МИФ)», входящий в группу, в 2023-м запустил серию фэнтези о народах России «Солнечными тропами». Заметны также несколько менее крупных издательств, начиная с группы «Альпина Паблишер» и заканчивая совсем небольшими, вроде «Дома историй», появившегося в 2022 году, чтобы издавать «увлекательные книги, книги-лекарства, книги-домики», и «Полыни», где с 2023 года выходит переводное и российское фэнтези.
Онлайн и тусовка
Как писательские курсы, ковид и автофикшн помогли расширить литературную географию
Многие романы, которые попали в выборку, — дебютные книги. Издательства смогли заметить авторов за пределами столиц благодаря появлению онлайн-школ, считает Екатерина Петрова, литературная обозревательница из Казани, ведущая телеграм-канал о книгах «Булочки с маком».
— Автору, который не в тусовке, у которого нет знакомых редакторов, опубликоваться сложно. Раньше человек отправлял рукопись, естественно, она была сырая, ему отказывали. Сейчас у людей из регионов появилась возможность познакомиться с редакторами, получать от них фидбэк, править, дописывать.
Роль онлайн-школ отмечает и писательница Дарья Благова родом из Минеральных Вод, авторка романов «Южный Ветер» (2022) и «Течения» (2024).
— Раньше ты сидела и писала что-то, но было совершенно непонятно, куда это отнести. Я помню, мне было лет двадцать, была какая-то премия, где выигрывали всякие мальчики, которые писали претенциозные тексты. Я туда тоже что-то отправляла, но, естественно, меня никуда не взяли. А школы стали простым способом попасть в литературный процесс. Я и сейчас постоянно хожу на всякие курсы.
Фестиваль «Октава-7. Ты — автор!» (Тула). Источник: страница кластера «Октава» во ВКонтакте
Благова и Петрова отмечают несколько литературных школ: Creative Writing School, Band, «Школу литературных практик», Write like a grrrl, «Школу экспериментального письма» и «Мне есть что сказать». Сейчас все они стали площадками, где могут поддерживать связь писатели, которые остались в России, и те, кто уехал после начала войны или раньше. В отличие от университетов, литературные курсы не проводят вступительные испытания. Единственным фильтром становится готовность платить. Длительные школы могут стоить несколько десятков, а иногда и сотен тысяч рублей, но бывают и короткие, с более демократичными ценами.
Первые писательские курсы во многих школах проводились в офлайн-формате, но постепенно уходили в онлайн. Окончательный сдвиг произошел во время ковид-изоляции. И Благова, и Петрова убеждены: пандемия стала еще одной причиной расширения географических границ в российской литературе.
— Люди заперлись дома, и было просто нечего делать. Многие сбегали в письмо. Когда появились вакцины, и стало можно куда-то выезжать, путешествие за границу оказалось геморройным, и люди начали потихонечку осваивать соседние города, соседние регионы, — размышляет Петрова.
Благова рассказывает, что именно пандемия и переход не только курсов, но и работы в онлайн-формат позволили ей вернуться из Москвы в родной Ставропольский край.
— Если вдруг мне скажут вернуться в Москву, я уже не вернусь, а буду искать способы, как работать здесь, — говорит писательница.
Третьей причиной сдвига географических границ русскоязычной литературы стал рост интереса к автофикшну. Дарья Благова отмечает, что в 2010-е медиа стали чаще писать на темы, связанные с идентичностью и личным опытом. Екатерина Петрова отмечает роль трилогии Оксаны Васякиной, которая была посвящена истории ее семьи и разворачивалась между Иркутской и Астраханской областями. Благова вспоминает также Егану Джаббарову, чей дебютный роман «Руки женщин моей семьи были не для письма» рассказывал о взрослении девушки азербайджанского происхождения в Екатеринбурге. Обе писательницы активно преподают на упомянутых курсах.
Трилогия Оксаны Васякиной
Истории Васякиной и Джаббаровой показывают, что автофикшн-литература затрагивает темы, говорить на которые сейчас небезопасно. Обе писательницы столкнулись с цензурой или травлей: Васякина — еще до войны в 2021 году, Джаббарова — в 2024-м, со стороны ультраправых активистов, весьма заметных в Екатеринбурге. Тем не менее русскоязычные писатели продолжают работать в этом жанре и в том числе поэтому расширяют литературную географию.
— Чем больше рефлексии, чем больше внимания к деталям, к тому, что находится у тебя прямо перед глазами, а не в каких-то фантастических конструктах, тем больше проявляются разная местность и разные люди, — резюмирует Благова.
Портфели и санкции
Почему издательства заинтересованы в расширении географии
Одна из наших собеседниц, преподавательница креативного письма и писательница из России, попросившая об анонимности, предположила, что активно начали выпускать русскоязычных авторов, потому что «издавать больше некого»:
— Издательский бизнес строится на том, чтобы постоянно пополнять свой портфель [список книг, которые издательство выпустило и распространяет]. Даже если книги продаются плохо. Когда много книг продается плохо, это все равно позволяет зарабатывать, — объясняет она.
Действительно, после начала полномасштабной войны издавать зарубежную литературу в России стало сложнее. Однако Екатерина Петрова подчеркивает, что ситуация неоднородна: например, права на американскую и скандинавскую литературу получить действительно трудно, но многие издательства «неплохо перекрывают провал» европейскими и латиноамериканскими авторами. Активно издают также книги из Восточной Азии: корейские, японские.
Фестиваль «Белый июнь-2024» в Архангельске. Источник: телеграм-канал фестиваля
Так или иначе, заметный рост числа изданных региональных книг приходится на 2024 год, когда бизнес уже адаптировался к последствиям вторжения в Украину. В 2022-м было издано лишь пять романов из нашей выборки, действие которых разворачивается вне Москвы и Петербурга, что вряд ли позволяет говорить о тенденции. В 2023-м их число увеличилось до девяти, а в 2024-м — уже превысило двадцать. За первую четверть 2025-го вышло семь романов. Нынешнее состояние индустрии Петрова даже описывает выражением «горшочек, не вари».
— Не могу сказать, что есть ужасные книги, но не очень качественные бывают, — говорит критик о некоторых русскоязычных романах, опубликованных за последние три года.
— Тут нет хайпа, нет огромного спроса, нет каких-то больших денег, — признает в разговоре литературная агентка Уна Харт, которая занималась изданием нескольких романов из выборки.
В то же время Дарья Благова отмечает, что литература все-таки приносит авторам доход.
— Мы все обсуждаем наши денежки, контракты. Это правда важно, мы не очень много все зарабатываем, постоянно ищем способы, как заработать. Но зарабатываем все-таки, да, — отвечает наша собеседница на вопрос о самых частых темах для обсуждения в кругу ее знакомых писателей.
В среднем, книги имеют печатные тиражи от двух до пяти тысяч экземпляров. Но встречаются и читательские хиты. Так, «Отец смотрит на Запад» Екатерины Манойло, история о взрослении девушки в небольшом городе на границе России и Казахстана, разошлась тиражом в несколько десятков тысяч, что редкость для современной литературы. Триллер Веры Богдановой «Семь способов засолки душ», где речь идет о системе насилия в псевдошаманской секте на Алтае, выходил по заказу «Яндекс.Книг» и собрал почти 25 тысяч читателей. Еще больше аудитория у «Последнего дня лета» Андрея Подшибякина: почти 60 тысяч человек заинтересовались хоррором с описанием «если бы Стивен Кинг написал о Ростове 1993-го».
Сообщество и поколения
Кто сейчас расширяет литературную географию и чем они отличаются от предшественников
Авторы романов регулярно встречаются на ярмарках и фестивалях. Кластер «Октава» в Туле, фестивали «Книжный» в Волгограде и «Белый июнь» в Архангельске, лекторий в Пятигорском краеведческом музее, перечисляет Благова места своих выступлений за последний год. По ее словам, часто писатели просто приезжают друг к другу в гости в разные города.
Подтверждают это и посты в телеграм-каналах других писательниц. Например, Юлия Шляпникова из Татарстана, авторка исторического фэнтези «Наличники» о трудностях любви между русской и татарином на фоне их семейных историй, часто выкладывает фотографии с неформальных встреч фэнтези-авторов. Постоянную связь друг с другом и аудиторией писатели поддерживают и онлайн: репостят записи из небольших личных телеграм-каналов, публикуют фан-арт от читателей, пишут короткие рецензии на книги других современных российских авторов.
— Мы обсуждаем, кто что прочитал, у кого что удачно получилось, а что нет. Скидываем друг другу еще не изданные книги и просим совета. Это тоже важная часть литературного процесса — читать друг друга, — рассказывает Дарья Благова.
Своих коллег она считает сообществом единомышленников и определяет его поколенчески — это «миллениалы». Действительно, большая часть книг из нашей выборки написана авторами, которым сейчас около тридцати, писать многие из них начали в конце 2010-х. Получается, они находятся на существенной дистанции от предыдущей волны писателей, которые сделали себе имя на работе с локальными контекстами: Гузели Яхиной и Шамиля Идиатуллина из Татарстана, Алексея Иванова, Анны Матвеевой и Алексея Сальникова с Урала, Василия Авченко с Дальнего Востока.
На художественном уровне эта дистанция тоже заметна. Как отмечает Екатерина Петрова, молодые авторы пишут о современности, а не «показывают настоящее с помощью рассказа о прошлом». Хотя исторический контекст в их романах тоже присутствует. Это могут быть и отстоящие на несколько столетий сражения между татарами и русскими в «Наличниках» Шляпниковой, и история репрессий в национальных республиках в «Годе порно» Мамаева-Найлза. Но само действие разворачивается во время, которое авторы застали сами. Единственное заметное исключение — 600-страничная семейная сага «Улан Далай» о донских калмыках-казаках, но написала его Наталья Илишкина, она родилась в 1963-м и поколенчески относится к предыдущей волне.
Фестиваль «Местность» в Йошкар-Оле. Источник: страница фестиваля во ВКонтакте
Дарья Благова подмечает другую особенность — переворот в гендерном балансе. Если в предыдущей волне было больше мужчин, то нынешняя в основном состоит из женщин. В том числе поэтому, отмечает наша собеседница, одной из главных тем становится семейное насилие, а также телесность, осмысленные с женской точки зрения.
В ее собственном «Южном Ветре» героиня с детства отказывается соответствовать представлениям о том, какой должна быть девочка и девушка (при этом больше понимания встречает от папы, а осуждение исходит от матери). В «Под рекой» Аси Демишкевич агрессия со стороны отца выплескивается не только на его жену и двух дочерей, но и, еще более страшным образом, на незнакомых женщин. Бестселлер «Отец смотрит на Запад» Манойло тоже рассказывает о взрослении девочки в патриархальной семье. Сама писательница говорит: «Это феминистский роман, потому что весь он вырос из сцены победы женщины над нечеловеческими по отношению к ней условиями».
Петрова объясняет разницу между писательскими поколениями, сравнивая как раз романы Манойло и Яхиной.
— Роман Яхиной [«Зулейха открывает глаза»] тоже про патриархальное общество и женщину внутри него. Но она показала эти проблемы как проблемы того времени [1930–1946 годов, когда разворачивается действие романа]. Ты увидишь отсылку к нам, только если сильно захочешь, и я не знаю, вложила ли эту отсылку Яхина, — рассуждает собеседница.
Сравнивая романы Мамаева-Найлза и Идиатуллина, она утверждает, что у молодых авторов появилась и рефлексия о маскулинности.
— Идиатуллин закидывает своих героев в жесткие условия, где им приходится выживать. Но он точно не будет исследовать маскулинность или новую искренность [так, как Мамаев-Найлз], — говорит Петрова.
Цензура и госзаказ
Как государство ограничивает расширение литературной географии, а как стимулирует его
На вопрос о том, что больше всего волнует писателей из разных городов, одна из наших собеседниц отвечает: цензура и самоцензура. Постоянно приходится подстраховываться и думать о том, как бы написать о том, что волнует, но «не слишком явно, не слишком заметно».
Рост интереса к жанрам мистики, сказки, антиутопии наша собеседница тоже связывает с потребностью говорить о современности, но — максимально безопасно.
— Если мы видим в книге высказывание или конкретную отсылку к политическим событиям, мы этот момент [в рецензиях] не подсвечиваем, — признается Екатерина Петрова.
Такое решение литературные критики, которые остаются в России, приняли независимо друг от друга, уточняет Петрова. Цель — защитить авторов от репрессий, поскольку «люди, которые запрещают литературу, читают не книги, а отзывы в интернете». При этом критики нередко оставляют намеки читателям, которые заинтересованы в осмыслении современности, используя обтекаемые формулировки — например, представляя книгу как «срез общества».
Давление распространяется не только на авторов, но и на организации. В 2025 году объявила о закрытии Ассоциация союзов писателей и издателей России (АСПИР), которая организовывала бесплатные образовательные семинары для литераторов из разных городов. Наши собеседники и другие участники литпроцесса связывают это с бывшим министром культуры Владимиром Мединским, который в феврале возглавил Союз писателей России.
Со стороны государства исходит не только давление, но и требования. Наши собеседницы говорят, что организаторов литературных событий часто обязывают проводить мероприятия с «ура-патриотическим» содержанием. Некоторые пытаются отделить их от общей программы — например, рассказывает Петрова, на одном из фестивалей в российском городе «умеренных зетников» поставили в программу «в самое дурацкое время, в самом дурацком месте». Иные стремятся, напротив, объединить на одной площадке разные точки зрения — и провластных спикеров, и тех, кто не высказывался в поддержку войны.
Фестиваль «Книжные маяки России». Источник: пресс-служба фестиваля
Государство и близкие к власти корпорации финансирует и поддерживает мероприятия, которые ставят провоенных спикеров в центр программы — например, фестиваль «Книжные маяки». Но поддержку получают и те инициативы, которые к войне отношения не имеют. Например, упомянутый фестиваль «Белый июнь» в Архангельске сотрудничает с пропагандистским обществом «Знание». Ислам Ханипаев из Дагестана и Маргарита Ронжина из Екатеринбурга участвовали как писатели на фестивале «Таврида», который российские власти проводят в Крыму. Вера Богданова в 2023 году получила «Московскую Арт Премию», первый директор которой Иван Лыкошин связан с уголовным делом режиссерки Жени Беркович и драматурга Светланы Петрийчук.
Более того, во многих официальных анонсах тоже по-своему звучит тема исследования локальности: например, в том же Архангельске «талантливых литераторов, разработчиков, сценаристов и художников» приглашали присылать идеи историй о «героях, мечтателях, подвижниках, гениях, коварных властолюбцах» из области. Организаторы позиционировали конкурс как «первый опыт маркетинга регионов через сторителлинг». Как формулирует Екатерина Петрова, «все [в том числе во власти] прекрасно понимают, что нужно развивать что-то еще, кроме сырьевой экономики».
Архангельский конкурс — не единственный пример того, как государство заговорило о культуре в экономических терминах. В 2024 был принят закон «О развитии креативных индустрий», а также продлен национальный проект «Туризм и индустрия гостеприимства», в рамках которого финансируются различные фестивали в городах России. Осмысление локальной идентичности помогает не только отдельным читателям и писателям разобраться с собой, но и крупным структурам — стимулировать туристические и экономические потоки.
Самость и насилие
Почему герои уезжают в столицы и возвращаются на родину
Екатерина Петрова считает, что региональная литература новой волны знакомит читателя «с другой Россией, не витринной», а еще — помогают обрести свою самость в условиях кризиса идентичности:
— Мы уже не global russian, нас мало куда пускают. Мы не русские, потому что это этническая принадлежность, а у нас много других наций и этносов. При этом люди говорят: да, мы вроде как россияне, но не выбирали вот это все. Мы не они, тогда кто мы? Отсюда интерес к корням и [родным] местам.
Фестиваль «Местность» в Йошкар-Оле. Источник: страница фестиваля во ВКонтакте
Некоторые авторы из нашей выборки пишут о тех местах, где выросли и остаются по сей день, но герои многих книг по сюжету возвращаются в города, откуда сами писатели когда-то уехали в Москву, Петербург или за границу. Вот как объясняет тенденцию Дарья Благова:
— В родном городе я жила в нарративе, что нужно эту жопу каким-то образом покинуть. Было ощущение угнетенности, мрачности, что-то такое южно-готическое. Я даже не ценила тот факт, что из окна моей комнаты всегда были видны поле и большая красивая гора. Ну, какое-то село, мне вообще не нравилось. Я окончила школу с золотой медалью и уехала. И очень быстро, где-то через год, поняла, насколько сильно я на самом деле люблю родину. Все больше хотела вернуться. Это как когда ходишь к терапевту: сначала обижаешься на родителей, не желаешь с ними разговаривать. Потом понимаешь, какие они крутые, что вообще тебя вырастили, испытываешь много благодарности, и новые отношения с ними формируются. Также, мне кажется, с родиной.
Все книги из нашей выборки уделяют большое внимание описаниям местности, но в фокусе — все-таки человеческие проблемы. «Все проявления гетеросексуальных отношений», — так со смехом одна из наших собеседниц отвечает на вопрос о том, на какие темы писать закон не запрещает, но они при этом остаются острыми. Авторы размышляют о принятии и насилии в романтических, семейных, детско-родительских, дружеских связях. Иногда пишут и про квир-отношения, но обычно стараются их замаскировать, используя описания, а не слова-лейблы типа «гомосексуальность» или «лесбиянки».
Тема насилия в романах нескольких молодых авторов из нашей выборки имеет и еще один неочевидный разворот. Главные герои и героини не только описывают, с какой агрессией сталкивались в собственный адрес, но и обнаруживают в себе самих импульсы, которые их пугают. Вина или ответственность за вторжение в Украину остается за скобками русскоязычной литературы, которая существует в стране в легальном поле и вынуждена считаться с цензурными законами. Но ответственность за агрессию в целом, умение справляться с ней и разрывать цепи, которые передают насилие от поколения к поколению, оформляются как одна из центральных тем.
