Cat_Cat + История (наука)

Автор: Роман Воронов

На политической карте Африки Демократическая Республика Конго сразу бросается в глаза. Огромное государство, самая большая страна Чёрной Африки. Уже само её расположение делает логичным устоявшееся название «сердце Африки». Основная территория страны расположена в глубине континента, соединяясь с океаном узким коридором вдоль реки Конго. Конго — это не просто источник названия и важная транспортная артерия, это и географическая основа страны, территория которой во многом совпадает с бассейном реки, а причудливо изогнутые границы — с водоразделами. Границы здесь тоже выдающиеся — современная ДРК граничит с девятью странами, столько соседей нет больше ни у кого в Африке, да и во всём мире больше только у России, Китая и Бразилии. Поэтому и дела Конго задевают сразу много стран, и на него в свою очередь тоже влияют очень многие. Ещё один довод за верность утверждения про «сердце Африки».

Конго притягивает к себе внимание не только как географическая доминанта, но и как мощный источник ярких образов. Очерки о путешествиях Давида Ливингстона и Генри Стэнли, мрачные повести Джозефа Конрада, памфлеты Марка Твена, документальные фильмы 1960-х годов создают тот дискурсивный ландшафт, в рамках которого воспринимается не только вся история Конго, начиная с XIX века, но зачастую и большая часть Тропической Африки. И во многих современных постколониальных исследованиях, и особенно в научно-популярных статьях более мелкие и менее известные страны континента заслоняет собой массив «сердца Африки», весьма часто предстающего как конрадовское «Сердце Тьмы».

При этом ни географически, ни этнически, ни исторически Конго не является массивом монолитным. Протянувшаяся на тысячи километров страна расположена в множестве различных природных зон, что приводит к серьёзным различиям между провинциями, которые могут иметь абсолютно непохожую хозяйственную специализацию. Рассмотрение любого события в истории Конго невозможно без учёта этнической принадлежности его участников, потому что в числе главных мотивов нередко оказываются именно интересы какой-либо из многочисленных народностей. Столь же пёстрой оказывается и историческая картина. Мы практически не будем касаться истории Конго до европейской колонизации, но охватываемые восемь десятков лет истории этой земли вмещают в себя множество очень непохожих периодов.

Для начала стоит обозначить, что использование термина Бельгийское Конго (анг. Belgian Congo, фр. Congo Belge) будет некорректно для всего колониального периода. С 1885 до 1908 год в Африке существовало независимое Свободное государство Конго (далее СГК, анг. Congo Free State, фр. État indépendant du Congo). Насколько его независимость была реальной, а насколько номинальной — речь будет идти далее, но само его существование создавало занятную ситуацию, когда бельгийский король Леопольд II был одновременно конституционным монархом для родной Бельгии и абсолютным монархом для своего далёкого африканского владения. С 1908 года, после аннексии СГК Бельгийским королевством, и возникает собственно колониальное владение Бельгийское Конго, которое будет оставаться таковым до 30 июня 1960 года, когда на картах появится Республика Конго (Леопольдвиль). Название столицы в скобках традиционно указывается для того, чтобы отличать от Республики Конго (Браззавиль), возникшей из Французского Конго.

Каждый из крупных периодов в истории Конго делится на более мелкие. Время существования СГК можно разделить на пять перекрывающихся отрезков. С 1885 по 1891 год происходит создание государства, обозначаются общие контуры его границ и создаются первые институты. 1892-1897 годы сопряжены с изменением экономического режима и активной экспансией, вызвавшей множество пограничных конфликтов. На 1892-1906 годы приходится время чрезмерной эксплуатации населения и ресурсов, то нарастающей, то идущей на спад, но в конечном итоге и послужившей причиной политического провала колониального проекта короля Леопольда II. Именно этот этап (причём тоже не полностью) и является источником большинства стереотипов о бельгийцах в Африке. Короткий финальный период 1904-1908 годов, который связан с попытками реформ, обострением внутриполитической борьбы в Бельгии и, в конечном итоге, аннексией королевством владений своего короля.

Сразу после перехода владения Леопольда II под управление Бельгии там начался период активной индустриализации, который продолжался до 1929 года, когда Великая депрессия положила конец взлёту экономики колонии. Всё следующее десятилетие развитие Конго, как и соседней Руанды-Урунди, на которую Бельгия после Первой мировой войны получила мандат Лиги наций, шло в аграрном ключе. 1940-1945 годы стали для Бельгийского Конго с одной стороны довольно тяжёлым временем напряжения всех сил и активного участия во Второй Мировой войне, а с другой стороны — периодом максимальной автономии, которую колония получила, оставшись по сути без метрополии, оккупированной нацистской Германией. 1945-1958 годы стали временем возврата долгов — Бельгия занялась строительством образцовой колонии, активно вкладываясь в инфраструктуру и промышленность. И, наконец, короткий, но очень интересный период 1958-1960 годов, предшествующий независимости Конго и полный вопросов, ожиданий, надежд и страхов.

При этом Конго история Конго с 1885 года была причудливым образом переплетена с историей Бельгии. Отношения колонии и метрополии в принципе создают тесную диалектическую связь, а в данном случае это усугубилось своего рода «моногамным» характером бельгийского колониализма. Метрополия у колонии чаще всего одна, а вот колоний может быть и много, но не в данном случае. Даже если не брать огромные колониальные империи Великобритании и Франции, то и у колониальных держав второго порядка имелось разнообразие. Например, Нидерланды обладали не только огромной Голландской Ост-Индией (Индонезией), но и совершенно непохожими территориями в Вест-Индии, а Португалия имела целую россыпь владений в разных уголках Африки и Азии.

У Бельгии всё было иначе — Конго было её первой и долгое время единственной колонией. Именно здесь бельгийцы делали первые шаги, здесь лавировали между великих держав, здесь учились быть колонизаторами, здесь наломали дров так, что весь мир до сих пор это вспоминает с ужасом. Даже когда появилась подмандатная территория Руанда-Урунди, то бельгийцы мало уделяли ей внимания, воспринимая как ещё один маленький кусочек Конго. Собственно, присоединить это приобретение к Конго в качестве ещё пары провинций помешали только правила Лиги Наций, иначе бельгийцы непременно это сделали бы это в целях унификации.

Таким образом, чтобы понять многие события, происходившие в Конго, необходимо смотреть не в центр Африки, на её «сердце», а на далёкий от этих мест северо-запад Европы. Именно в Бельгии принимались судьбоносные для африканских народов решения, отголоски бельгийской внутриполитической борьбы долетали до берегов Конго, летящие от горячего спора валлонов и фламандцев искры падали в землю тропических лесов и тлели там, пока ветер не раздувал их в яростные пожары. И так же Бельгия не была свободна от влияния Конго, которое то оборачивалось парламентскими штормами, то десятилетиями могло быть почти незаметно внешне, но по капле просачивалось во все основы королевства, то подтачивая его, то, напротив, цементируя.

В этот сложный танец колонии и метрополии оказалось вовлечено множество зачастую неоднозначных, но очень харизматичных персонажей. В начале пути это были в основном европейцы, вроде Генри Стэнли или Франсиса Дани, в конце пути диалектика процесса выдвинула на первых план африканцев — Жозефа Касавубу, Моиза Чомбе, Жозефа Мобуту. Главными же вехами встали два человека, один из которых, король Леопольд II, путём хитроумных интриг привёл бельгийцев в Конго, а второй, Патрис Лумумба, закончил их владычество своей хлёсткой фразой «Мы больше не ваши обезьяны!», брошенной в нарушение протокола в лицо королю Бодуэну I.

75 лет истории Конго, сердца Африки, сердца Тьмы. 75 лет между Леопольдом и Лумумбой.

Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!

Пост с навигацией по Cat.Cat

Также читайте нас на других ресурсах:
Телеграм ↩ – новости, заметки и розыгрыши книг.
ВК ↩ –наша Родина.

Автор: Виталий Илинич

Цикл статей будет рассматривать темы в средней детализации, в некоторых случаях крупными мазками, и выражать моё (автора) понимание ситуации, основанное на мнении участников ПМВ с высших командных должностей, выраженном после войны, на данных современных исследователей и исследователей времен Интербеллума, в том числе военных, а также на воспоминаниях офицеров, сражавшихся на фронтах ПМВ.

Предыдущие статьи цикла:

• Вступление – Что мы знаем о ПМВ?

  • Первая Мировая. Почему ничего не получалось?

  • Химическая война. Часть 1

  • Химическая война. Часть 2

  • ПМВ. Рождение современной артиллерии. Часть 1

  • ПМВ. Рождение современной артиллерии. Часть 2

  • Первая Мировая. Рождение тактики пехоты

  • Первая Мировая. Рождение тактики пехоты. Часть 2

Итак, в прошлых статьях мы с вами рассмотрели, почему не удавалось прорвать фронт, и какой был получен опыт. Что изменили, как зародилась тактика пехоты и как появился новый подход к применению артиллерии. Собственно, это всё вместе привело к ряду успешных прорывов обороны в ходе «весеннего наступления» – череды наступлений германской армии весны-лета 1918, в некоторых из которых оборона не только была полностью прорвана, но еще и удалось добиться продвижения на глубину во многие десятки километров, причем быстро, чуть ли не 60 км за четыре дня.

Да, многие вообще не знают, что оборона в итоге-то была полноценно прорвана, и что в ПМВ наступления могут быть не только по 5–10 км за полгода. Могут быть еще по 60–80 км за неделю-две, включая завершающие бои с затухающими продвижениями. С моей точки зрения тактика, позволившая прокручивать такие фокусы, легла потом в основу тактики прорыва обороны, имевшей место после ПМВ, да и в целом в действия пехоты и артиллерии.

В этой статье я бы хотел рассмотреть некоторые особенности этих наступлений, а также полученный в них опыт и то, как он, по моему мнению, повлиял на дальнейшее развитие военного дела. Ключевыми вещами, я напомню, была внезапность, уменьшение длительности артподготовки за счет нового к ней подхода, а также новая тактика пехоты. В рассказе об артиллерийской части я буду в основном опираться на материалы Георга Брухмюллера - полковника германской армии, который, во многом, и был организатором нового способа использования артиллерии.

Вопросу внезапности, а, следовательно, сокрытия приготовлений в тайне, уделялось особенное значение. Помимо того, что о подготовке к наступлению особо не распространялись, и знали в основном только необходимые люди, предпринимались и меры маскировки. Каждая батарея артиллерии или иная часть получали памятную записку с описанием мер сохранения тайны. Это, кстати, важный шаг – информированность людей о том, что конкретно надо делать способствует пониманию задачи.

На местах стоянок ничего не должно выдавать наличие частей. Повозки следует располагать неправильными группами под деревьями и другими укрытиями. При появлении неприятельских самолетов людям запрещалось двигаться по дорогам. Запрещалось прокладывать новые колеи, разводить огонь днем на новых местах. Полевые кухни для готовки еды уезжали в населенные пункты или на существовавшие ранее стоянки. По возможности всё маскировалось и не выдавало себя, разведка тоже проводилась максимально скрытно.

Все новые передвижения производились ночью. Движение днем не должно было превышать обычных значений. Принимались особые меры против загромождения дорог, чтоб к утру части не стояли в пробках. Движение регулировалось заставами, которые перегораживали дороги шлагбаумами и цепями, пропуская только конкретные части или тех, у кого есть пропуск.

Шум от езды тоже по возможности заглушался. С этим связана забавная история, как в одном из весенних наступлений сокрытию шума от передвижения артиллерии очень помогли лягушки. Рядом с участком фронта находилось озеро, и по ночам на всю округу раздавалось оглушительное кваканье. Я думаю, это неспроста. У лягушек были к французам свои счеты…

Все приказы и документы, связанные с наступлением, хранились в особых сейфах. Брать их с собой в разведку на передовые линии запрещалось. А в открытое пользование – наоборот – выдавались приказы, указывающие на возможное скорое наступление Антанты и необходимость упрочнить оборону. Контроль за всеми этими мерами осуществляли специальные патрули с широкими полномочиями (видимо, полномочиями проверять и наказывать, но у источника нет деталей на этот счет), а также самолетами и аэростатами с воздуха.

Еще одной особенностью этих немецких наступлений было максимально точное и подробное составление приказов. В приказах указывалось буквально почти всё, артподготовка проводилась по четкому расписанию. По моему мнению это делалось для того, чтобы максимально поразить все цели, ничего не оставив на волю случая. Слишком многое стояло на кону и слишком быстро по меркам ПМВ надо было сделать работу. Второй же причиной, как я думаю, была высокая степень децентрализации пехоты, из-за чего артиллерия как бы должна была вести ее за собой, обеспечивая движением огневого вала темп наступления, подобранный с учетом возможностей пехоты.

При этом проводились также встречи с пехотными командирами, вплоть до взводного уровня, на которых артиллерийские начальники знакомили пехоту с особенностями артподготовки, подкрепляя тем самым веру пехоты в свою артиллерию, без которой наступать было бы сложно. Подготавливались сообщения для пехоты, дополненные схемами и картами с подробным описанием артподготовки. Слушатели также могли задавать вопросы и высказывать свои соображения, на которые давались ответы. Даже отмечалось, что пехота питает безусловное доверие к артиллерийским офицерам.

В частности, эти «конференции» были необходимы ввиду особенностей артподготовки по строгому плану, когда различные участки поражались в разное время, и не знающая плана пехота могла подумать, что ее участок не обстреливается по причине какой-то неурядицы. Это приводило порой к постоянным прозвонам по линии связи с лишними докладами, которые загромождали эти самые линии связи и связистов ненужной информацией. А если офицеры будут знать, что так и должно быть, и по плану назначенный им участок обстреляют в определенное время, то и паники будет меньше.

В этих немецких успешных артподготовках были свои нюансы. Одним из них было то, что разрушение проволочных заграждений передавалось минометам. Разумеется, минометы в германской армии были не только легкие, но также средние 170-мм и тяжелые 240-мм калибром. Второй особенностью было колоссальное внимание к контрбатарейной борьбе. Считалось необходимым для надежного подавления выделять минимум по батарее своей артиллерии на каждую обнаруженную батарею противника, но в планах мне встречалось распределение в три батареи на одну батарею противника. Также имелись «дежурные» батареи для экстренного подавления новых, ранее неизвестных, и вскрывших себя в ходе артподготовки батарей противника. Но поскольку количество немецкой артиллерии было конечным, эти «дежурные» батареи усиливали и обычную артподготовку с возможностью экстренно прекратить задачу, если понадобится подключиться к контрбатарейной борьбе.

Третьей важной особенностью было то, что предпочтительным средством подавления батарей выступали легкие пушки (77-мм). Их было много, они стреляли относительно далеко, и были скорострельными. А поскольку подавление артиллерии велось преимущественно химическими снарядами, то мощность каждого отдельного снаряда была не так важна. Важнее была огневая производительность – количество химии, доставленной в единицу времени. Легкие пушки тут были не хуже более тяжелых гаубиц за счет темпа стрельбы и многочисленности. Гаубицы или тяжелые пушки же применялись для подавления преимущественно в случае расположения целей далеко или за обратным скатом холма, то есть целей недоступных для легких пушек.

В интересах артподготовки артиллерия делалась на четыре группы:

Ika – (Infanterie Kampf – борьба с пехотой). Она предназначалась для подготовки непосредственно участков прорыва, нейтрализации фланкирующих построек, обстрела участков фронта, соседних с участком прорыва, воспрещающего огня на путях подхода резервов (изоляция участка прорыва), ну и огневой вал тоже был в первую очередь в её компетенции. Может поддержать контрбатарейную борьбу обстрелом наблюдательных и командных пунктов, телефонных станций, а иногда и артбатарей. Подчинялась наступательной дивизии на своем участке (Angriffsdivision).

Aka (Artillerie Kampf – борьба с артиллерией). Подавляла артиллерию. Находилась в ведении стационарной дивизии на своем участке (Stellungsdivision), так как стационарная дивизия знает свой участок и ведет там разведку батарей противника. В какой-то мере подключается к огневому валу.

FeKa (Fern Kampf – дальняя борьба). Обстрел узлов дорог, расположений, командных пунктов, станций связи, путей подхода резервов. В некоторых случаях подключается к огневому валу когда он уйдет на большое удаление. Находились под руководством штабов корпусов.

SchweFla (Schwerste Flachfeuer – буквально, тяжелейший настильный огонь, назовем ее «тяжелейшая группа»). В нее входили, например, 150-мм, 170-мм и 240-мм пушки. Она занималась обстрелом самых дальних целей, например штабов корпусов или путей подхода резервов и станций выгрузки. Находились под руководством штабов армий.

Минометы и группы артиллерии непосредственного сопровождения пехоты учитывались отдельно, хотя иногда пушечные батареи сначала выполняли обязанности в рамках Ika, а потом сопровождали пехоту непосредственно. Также иногда буквально чуть ли не в окопах первой линии устанавливали 1–2 105-мм гаубицы под руководством энергичного командира, чтобы они с короткой дистанции поражали пулеметные точки и опорные пункты, уцелевшие к началу атаки пехоты. Ну и в целом артиллерию располагали близко к передовой, часть орудий чуть ли не прям за первой линией окопов, в том числе некоторые «легкие» орудия тяжелейшей группы (например, 150-мм пушки), чтобы с началом артподготовки они сразу могли поражать оборону противника на всю глубину.

С опытом первых прорывов ранней весны 1918 порядок артподготовки чуть подправили, и он стал следующим:

Первый период – ураганный обстрел всей обороны, всех целей, с применением химических снарядов. Мог вестись, например, 10 минут (майское наступление на р. Эна, далее везде сроки подготовки по нему)

Второй период – усиленная борьба с артиллерией. Борьбу ведут и батареи Aka, и большая часть батарей Ika, чтобы сразу вывести из строя максимальное количество артиллерии противника. Часть батарей Ika, FeKa и SchweFla продолжают обстрел главнейших командных пунктов, расположений, штабов и т.п. Разумеется, каждые группы бьют по целям в пределах своей досягаемости. Группы Ika будут бить, например, по командным пунктам полков, а более дальние группы дотянутся и до корпусных штабов. Батареи Ika также могут держать под обстрелом тыловые районы своих квадратов обстрела для изоляции участков прорыва от подхода резервов и прочей деятельности. Длительность – 65 минут.

Третий период – планомерная стрельба в соответствии с назначением групп. Ika по узлам обороны, Aka – по артиллерийским батареям, дальние группы (FeKa, SchweFla) по дальним целям. Часть батарей Ika продолжает держать под обстрелом тыловые районы для изоляции участка прорыва, а другая часть переносит огонь с одних укрепленных пунктов и полос обороны на другие. Иногда в этот период возобновлялся массированный обстрел артиллерии как во втором периоде. Длительность – 85 минут (внутри себя он разделялся еще на три периода, но я не буду лезть в такую детализацию).

Особенность в том, что, в сравнении с начальным распределением между Ika, Aka, FeKa, было решено несколько изменить порядок приоритетных целей. Это привело к некоторому смешению ролей групп борьбы с пехотными и артиллерийскими целями. Однако, сами группы переименовывать не стали. Поэтому пусть вас не путает то, что группа борьбы с пехотой стреляет иногда по артиллерии, а группа контрбатарейной борьбы участвует в огневом валу.

При этом схема не была прям железной, от наступления к наступлению она менялась, чтобы противник не привык к шаблону. Артподготовка могла идти три часа, а могла и пять. Применялись разные способы для введения в заблуждение и деморализации противника. В частности, внезапные ложные переносы огня, а затем возврат обратно, чтобы заставить противника бояться выходить из укрытий сразу после прекращения обстрела. Имелись даже ложные атаки с криками «Ура!» и мельканием касок над бруствером, чтобы заставить противника выйти из укрытий. Реальная же атака пехоты, наоборот, производилась максимально скрытно. Без изменений темпа стрельбы, без криков, пехота скрытно подбиралась на расстояние последнего рывка.

Во время штурма продолжалась неостановимая борьба с артиллерией противника, а иногда и обстрел тыловых районов (изоляция). Ну и, разумеется, огневой вал. Непосредственно перед началом пехотной атаки батареи Ika, за исключением самых тяжелых, а также некоторые батареи Aka брали под обстрел передовую линию противника. Тяжелые и средние минометы, а также очень тяжелые орудия (тяжелее 150-мм) не участвовали, так как от них слишком большой разлет осколков. Затем орудия переносили огонь скачком вперед на 200 метров (или более), и пехота устремлялась в атаку. Далее огневой вал двигался подобными скачками с расчетом строго по времени, кроме случаев, когда пехота сама просила его ускорить (на уровне командира батальона). Батареи FeKa подключались к огневому валу когда огонь достигал их целевых рубежей.

Особенно важно отметить, что огневой вал двигался настолько строго по времени, что при его переносе учитывалось также время подлета последних снарядов, так как требовался перенос с точностью до секунды. Буквально, так написано у того, кто внедрял этот способ. После каждого скачка на 200 м огонь ведется примерно 6 минут, затем переносится дальше. В некоторых случаях на отдельных рубежах были запланированы более длительные остановки. На прохождение одного километра тратится примерно 40-50 минут. Максимальные дистанции ведения огня в составе огневого вала подразумевают, что огонь не должен вестись самыми сильными зарядами (т.е. на предельные для орудия дистанции огонь в составе вала не ведется).

Отдельно стоит упомянуть, что в этот период уже велась инструментальная разведка (засечкой света и звука с разных направлений), которая в ходе сопровождения атаки обнаруживала вскрывшие себя огнем батареи противника и обеспечивала новыми данными батареи Aka, а методом отмечания собственных попаданий и корректировку батарей FeKa. В целом от точной корректировки во многом отказались, но хоть какая-то в отдельных случаях велась. Велось наблюдение с самолетов с подачей сигналов на специальные дежурные батареи в случае обнаружения контрударов противника. Эти батареи, как и дежурные батареи контрбатарейной борьбы, могли участвовать в артподготовке, пока не поступал сигнал к их основной задаче, ради которой они дежурят. Также в случае, если пехота сильно отстала от огневого вала, могла быть произведена экстренная доподготовка в полосе отстающей дивизии.

Об эффективности разведки и поражения целей можно судить как по успешности атак немецкой пехоты, так и по тому, что в наступлении на реке Эна из-за успешного огня немецкой артиллерии удалось захватить 14 железнодорожных орудий, который обычно располагаются довольно далеко от фронта. Французы не смогли их эвакуировать из-за успешного обстрела немецкой артиллерии. То есть, разведка успешно установила их наличие в глубине обороны, затем были успешно рассчитаны данные для стрельбы, а артиллеристы попали в цель на большой дистанции.

Ну и еще разок хотел бы напомнить о массовом использовании химических снарядов. В частности, в майском наступлении батареи Aka и FeKa имели для легких пушек наряд из 500 осколочных, 2000 синего креста (дифенилхлорарсин – сильно раздражающее) и 250 зеленого креста (дифосген – смертельное). 105-мм гаубицы имели 400 осколочных, 1600 синего креста и 200 зеленого креста. Заметно отличалось соотношение у 105-мм пушек – они имели 420 осколочных, 780 синего креста и 120 зеленого креста (зеленый крест только у контрбатарейных – Aka). 150-мм пушки имели только осколочные. Они могли бы иметь снаряды желтого креста, особо дальнобойные, но в данном случае описано распределение для той части артиллерии, которая ведет огонь в полосе наступления своей пехоты.

Среди батарей Ika – борьбы с пехотной обороной – распределение было другим. Примерно 750–1750 осколочных к 350–1000 химическим снарядам, в зависимости от калибра. Например, 105-мм гаубицы имели 1500 осколочных, 500 синего креста и 200 зеленого. В другой группе батарей Ika было наоборот – 105-мм гаубицы имели 500 осколочных, 1500 синего креста и 250 зеленого, и так далее. Батареи же непосредственной поддержки, разумеется, газовыми снарядами особо не пользовались, зато имели, кроме осколочных, еще по 10 картечей и по 30 бронебойных – немцы уже как следует научились бороться с танками и понимали их опасность.

Также отмечается, что, помимо указанных снарядов, батареи 105-мм пушек могли иметь зажигательные снаряды, снаряды с баллистическим наконечником (особо дальнобойные, однако не указано, с каким наполнением, это могли быть и снаряды желтого креста – ипритные), а для гаубиц – осветительные и дымовые.

Всё это вместе, а также решительные и инициативные действия пехоты, позволило прорвать оборону противника, причем не только в одной операции. Части очень быстро продвигались вперед, беря пленных или добивая сопротивляющихся, и уже чуть ли не в первый-второй день полностью преодолевали оборону. Казалось бы, вот оно, преодоление позиционного тупика! И во многом оно так и было, но не совсем.

Всё дело в том, что если до этого могло казаться, мол, стоит пробить оборону до подхода резервов, и всё пойдет как по маслу, то вот когда это наконец удалось сделать, то выяснилось, что дальше снова есть проблемы. Да, пехота вырывалась на оперативный простор. Да, она быстро, порой чуть ли не по 20 км в день, продвигалась в глубину. Но здесь она встретилась с двумя вещами. Во-первых, местность была совсем не пустыми степями и полями, как могло быть на Восточном фронте. Здесь же наоборот, местность была очень урбанизированной и густонаселенной до войны. Поэтому наступающим постоянно приходилось двигаться через населенные пункты, городки, преодолевать каналы, и так далее. А это замедляет продвижение, плюс в городках и селах проще обороняться оставшимся горсткам защитников. Пусть они и не остановят продвижение, но могут его задержать.

А второй проблемой было то, что противник двигался во многом не пешком. Густая сеть дорог этой урбанизированной местности и развитие транспорта в 1910-х годах позволяли перебрасывать подкрепления по железной дороге и на автомобилях. Соревноваться в скорости движения с автомобилем и паровозом пехотинец не мог. Поначалу, пока подкрепления подвозились в небольшом количестве, можно было их громить и двигаться дальше. Но это вызывало замедление движения частей, потери убитыми, ранеными, потерю времени. А значит у противника появлялось больше возможностей подвезти серьезные резервы и дать им хоть сколько-то времени на занятие обороны.

Упершись в эту оборону, немецкие части сталкивались с тем, что без артиллерии уже трудно их преодолеть. А артиллерия отставала. В итоге либо потери росли, когда пехота пыталась своими силами быстро взломать эту пусть слабую и поспешно занятую, но оборону, либо случалась задержка в попытке дождаться поддержки орудий. А задержкой пользовался противник.

Еще одной проблемой могли стать танковые контратаки. Пехота с отставшим тяжелым вооружением перед танками практически беззащитна, поэтому, конечно, важно было иметь какие-то средства борьбы с ними, кроме гранат. В 1918 году, пусть и не к первым наступлениям, немецкая пехота получила противотанковые ружья Mauser Tank-Gewehr. Это здоровенная «слонобойка» калибра 13,2-мм, которая пробивала танки тех времен в лоб. Правда, повреждений не сказать чтоб много наносила, но возможность пробить уже много стоит. Ну а если успели подтянуть минометы (они могли у немцев стрелять настильно по танкам) и 77-мм пушки, то тут танкам уже несдобровать. 1918 – это не 1916, и немцы довольно хорошо научились с танками справляться.

Этот опыт был учтен в какой-то мере. Так, выделялось специальное инженерное снаряжение для ускорения движения артиллерии. Например, мостки и саперное оборудование для преодоления сложных участков местности, где пушки могли просто надолго встать даже перед небольшой канавой. Дополнительно было осознано, что продвигать максимально быстро за пехотой нужно не как можно больше батарей, а столько, сколько удастся обеспечить боеприпасами. Грубо говоря, если нужно выбрать, какие 10 повозок протолкнуть вперед, то нужно проталкивать не 10 орудийных, а 5 орудийных и 5 снарядных (реальное распределение будет иное, я просто упрощаю для понятности). Потому что проку от кучи орудий без снарядов не так много, а вот дороги они загромождают о-го-го как!

С одной стороны, ускорению могло бы помочь использование кавалерии. Но тут есть ряд важных нюансов. Дело в том, что кавалерия движется быстрее пехоты, но разница там не колоссальная. Она всё равно медленнее автомобилей и поездов. Кто-то вспомнит про соревнования всадников, где они обгоняют паровозы, но мы говорим о темпах марша соединения (дивизии), а не о спринтерских забегах единичных всадников. Но большей проблемой была уязвимость кавалерии. Она была не менее, а местами и более уязвима, чем пехота. Ведь какая была у пехоты проблема – засевшие в селах, городах, лесах, у каналов, и так далее, бойцы противника, которые… стреляют. Из винтовок, станковых и ручных пулеметов (Льюисов, например), ружей-пулеметов (Шоша), которых стало много, и которые можно было носить прям с пехотой. Не говоря уж о легких орудиях, стреляющих шрапнелью, и авиации.

Всё это поражало конников ничуть не слабее, чем пехотинцев, только в конника вместе с лошадью намного проще попасть. А без лошади он, даже если выживет, перестает быть конником. Не говоря уж о том, как быстро пехота может залечь, и как скрытно может подойти в складках местности. То есть да, кавалерия давала бы некоторую добавку к скорости, но я считаю, что решительного роста бы не вышло. А вот артиллерия скорее всего отстала бы еще сильнее. Конная артиллерия от пехоты-то отставала.

Здесь могли бы очень помочь танки. Разумеется, не те жуткие ромбы, которые ехали со скоростью пешехода и ломались через 10–20 км пути. Нет, тут нужнее были бы танки более легкие, но зато более скоростные и надежные! В чем суть? Во-первых, танки могут ехать хоть сколько-то быстро. Ну, 10 км/ч маршевой скорости хотя бы на уровне технологий 1918-го года можно было осилить, ну пусть 8 км/ч, это темп марша кавалерии! Английский танк Mk A Whippet вполне ехал и быстрее 10 км/ч, и был при этом относительно надежен по меркам того времени.

Во-вторых, танки сами на себе несут вооружение. Это могут быть пулеметы и легкие пушки. Банально, если взять танк уровня Рено ФТ, он может быть либо пулеметным, либо пушечным (37-мм пушка в башне), плюс на его базе делали САУ с короткой 75-мм пушкой в башне. Вполне нормальный набор! Можно сделать подразделение, например, танковый взвод из двух пулеметных и одного 37-мм танка, а в роте (из трех таких взводов) иметь одну-две 75-мм САУ. Можно и иначе распорядиться этим всем, но в итоге получится броневая группа, которая будет иметь и пулеметы, и орудия разных калибров, включая 75-мм, способные разрушать даже легкие укрепления.

Третьей, и в данном случае одной из важнейших, особенностей будет их бронирование. Здесь даже не обязательно делать его прям мощным (по меркам ПМВ), достаточно будет чтоб винтовка не пробивала танк вплотную, т. е. 16 мм. Хотя Рено ФТ имел почти круговую защиту 16 мм и весил что-то в районе 7 тонн. И вот этот момент с бронированием, он будет ключевым! У немцев тоже были свои наработки по легким танкам, но в 1918-м году их не успели начать выпускать.

Это то, что, с одной стороны, позволяет не очень-то останавливаться и не нести потери при столкновении с мелкими силами противника, вооруженными только стрелковым оружием. А значит продвигаться дальше, занимая важные рубежи. Но это также и то, что позволит в принципе «заткнуть» эти самые силы противника, которые не имеют ПТ оружия, и не очень прям морально крепки. Высовываться и начинать стрелять, когда у противника есть танки, выйдет себе дороже. А значит, опять же, больше групп противника выберут вместо боя бегство или сдачу в плен.

Ну и, наконец, если эти группы всё же решат сопротивляться, танки помогут пехоте быстро с ними разобраться, особенно если среди них будут машины с 75-мм орудиями. Как бы, не надо ждать артиллерию, если она в какой-то мере вот, под боком, в танках. Всё это вместе обеспечит намного более решительное продвижение вперед. Можно будет даже формировать небольшие группы из пехоты и танков – пусть легкие танки и не могут возить на себе много, парочку солдат каждому на броню, я думаю, посадить можно. Это обеспечит возможность прочесать занятые рубежи и уберечь танки от ближнего боя с пехотой противника в городах и сёлах. Ну и будет, кому занять оборону.

Конечно, в идеале дополнить эти танки грузовиками для мотопехоты и саперов, тылов, бронетранспортерами, скоростными (по тем меркам) тягачами для артиллерии и новыми подрессоренными лафетами, допускающими относительно быструю буксировку. И что же у нас получится?

А у нас получится немецкая танковая дивизия времен ВМВ. Ведь это подвижные танки, моторизованная пехота, а позже и БТР, быстроходные тягачи для артиллерии, САУ и тылы на автотранспорте. Это то средство, которое после прорыва обороны может устремиться в глубину, причем очень быстро, в разы быстрее пехоты. Многие даже когда пишут про тактику немцев в ВМВ, то говорят о некоей «подготовке к новой войне». Этот момент я бы хотел отдельно разобрать.

Наверняка вы слышали фразу, мол «генералы всегда готовятся к прошедшей войне». И, дескать, немцы готовились не к прошедшей – позиционной войне, а к новой – маневренной. С моей точки зрения как раз вышло ровно наоборот. Немцы просто лучше знали опыт ПМВ, которую они наполовину успешно перевели в 1918 в маневренную фазу. Научившись пробивать фронт и наступать дальше, они очень хорошо изучили уроки именно ПМВ. Поняв, что именно требуется в этой новой маневренной войне 1918 года, они именно к ней отлично и подготовились. Тут вам и танки, и моторизация, и поддержка тактической авиации, и всё такое прочее. Готовились, на всякий случай, и к химической войне, иначе кто придумал фосфорорганические соединения (например, зарин)?

В итоге военная мысль обогатилась и способом прорыва обороны, и, в дальнейшем, способом развития этого прорыва в глубину. Так сформировалась тактика полномасштабных войн 20-го века с их прорывами, охватами, обходами. С мощью и математической точностью артиллерии. С глубокими рывками механизированных частей. С повышением уровня тактики пехоты, которой предстояло вынести на себе кучу локальных конфликтов. Всё это так или иначе получило своё рождение в Первой Мировой войне. Во Второй Мировой же по большей части происходило уже развитие ранее обдуманных и внедренных решений, хотя было и кое-что новое, что в ПМВ не успели опробовать или придумать.

Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!

Пост с навигацией по Cat.Cat

Также читайте нас на других ресурсах:
Телеграм ↩ – новости, заметки и розыгрыши книг.
ВК ↩ –наша Родина.

Автор: Виталий Илинич

Цикл статей будет рассматривать темы в средней детализации, в некоторых случаях крупными мазками, и выражать моё (автора) понимание ситуации, основанное на мнении участников ПМВ с высших командных должностей, выраженном после войны, на данных современных исследователей и исследователей времен Интербеллума, в том числе военных, а также на воспоминаниях офицеров, сражавшихся на фронтах ПМВ.

Предыдущие статьи цикла:

• Вступление – Что мы знаем о ПМВ?

  • Первая Мировая. Почему ничего не получалось?

  • Химическая война. Часть 1

  • Химическая война. Часть 2

  • ПМВ. Рождение современной артиллерии. Часть 1

  • ПМВ. Рождение современной артиллерии. Часть 2

  • Первая Мировая. Рождение тактики пехоты

Разумеется, положительные нововведения быстро расползались по разным участкам фронта. Во многих дивизиях всех воюющих сторон так или иначе появлялись свои «гренадеры», «окопные рейдеры», «отряды смерти», «ударники», «штурмовики», «отважные». Собственно, немецкий термин Stoßtruppen я скорее перевел бы как «ударники». Но в историю они уже вошли как «штурмовики». На фронте военная мысль работала и постепенно создавались отряды гранатометателей, зарождалась новая тактика.

В частности, в окопных рейдах и локальных атаках группы могли разделить, например, на группы разграждения (резателей проволоки, в первую очередь), метателей гранат, зачищателей траншей, подносчиков гранат и боеприпасов, группу тяжелого вооружения и группу закрепления. Последние могли даже нести всякие легкие средства заграждения, чтобы установить их на пути контратаки противника. Ведь мало захватить какой-то участок, его еще надо удержать. Поэтому очень важно иметь винтовки, подтащить пулеметы, построить новый бруствер и установить заграждения, ведь окопы не так хорошо приспособлены для обороны в обратном направлении.

Разделение могло быть и внутри группы (отделения), причем, порой, довольно причудливое. Например, обучающий фильм для немецких штурмовых групп показывает следующее распределение ролей в группе:

Командир (вооружен пистолетом)

Пистолетчик (ну тут понятно, хотя пистолет мог быть необычный – длинный Люгер с 20-см стволом, 32-патронным магазином и деревянным прикладом. Из такого можно стрелять даже метров на 100 и попадание не будет чем-то уникальным)

Два карабинера (вооружены карабинами Mauser 98AZ – укороченным вариантом винтовки длиной 1090 мм, а не 1250, который был легче и имел более удобные боковые крепления ремня для ношения винтовки за спиной по-кавалерийски, чтобы были свободны обе руки)

Метатель гранат далеко (буквально, Fernwerfer)

Метатель гранат близко

Два подносчика гранат

Метатели и подносчики гранат тоже вооружались карабином Маузер 98AZ, но шли в бой с карабином за спиной, чтобы были свободны руки. Разумеется, это не единственный вариант, я думаю, что были и другие. Порой пишут, что некоторые бойцы вообще не несли огнестрельного оружия, а только холодное и гранаты. Но я в такой вариант не очень верю.

Помимо деятельности дивизий, корпусов и армий, создававших у себя штурмовые отряды, немцы прониклись идеей создать экспериментальную часть, выдать ей разное «легкое» тяжелое вооружение (тяжелое вооружение, которое пешие бойцы могут переносить или катить, хотя бы группой), толкового и инициативного командира с боевым опытом и свободу действий. Капитан Вилли Рор, тот самый командир, начал свои бесчеловечные эксперименты над подчиненными. Они попробовали всякие варианты, какое-то оружие отвергли, какое-то – доработали.

Я не буду рассказывать всю историю развития батальона Рора, огнеметной группы и немецкой пехоты вообще. История штурмовых групп – это одна из самых изученных страниц периода Первой Мировой. Поэтому увольте меня от очередного бессмысленного перечисления, что сделали в 1915, что добавили в 1916, и так далее. За деталями предлагаю обратить свой взор на книгу Брюса Гудмундссона, он куда как детально это рассмотрел, и книга переведена на русский. Мы же с вами перейдем к сути.

Суть того, к чему пришел Рор, его батальон, а с ними и немецкая пехота, зиждется на пяти основных пунктах. Первый – это внезапная атака самостоятельно действующими отделениями. Вот теми самыми группами из 8-12 человек, руководимыми унтер-офицером. Разумеется, отделениями относительно многочисленными, действующими в составе роты и батальона, который был поделены на различные группы. То есть часть отделений делает одно, часть отделений делает другое. Но действовали они именно децентрализованно, объединяясь тем, что имели единую цель и хорошо знали свои задачи. Как вы понимаете, это идет полностью вразрез с довоенными принципами.

Вторым пунктом было максимальное применение к местности (то есть маскируясь и укрываясь). Это было необходимо в том числе для внезапности атаки, для скрытности перемещений, когда атака уже началась, но также и для уменьшения потерь там, где ведется какая-то пальба. Максимальная маскировка, в том числе по звуку, передвижения ползком (где применимо), за складками местности. Короткие (судя по учебному фильму – крайне короткие, типа 5-10 метров) перебежки от укрытия к укрытию (часто от воронки к воронке). Всё это позволяло и запутать противника, и уменьшить потери, и приблизиться к нужным позициям.

Третьим пунктом была подготовка. Каждая атака опиралась на данные тщательной разведки, картографирование и выдачу карт командирам вплоть до самого низового уровня. Заучивание бойцами и командирами карт и схем позиций противника наизусть (по аэрофотосъемке и данным разведки). С проверками знаний – от этого зависела жизнь бойцов и успех миссии – заблудиться посреди боя в хитросплетении ходов сообщения можно было на раз-два. В тылу строились линии обороны по образцу разведанных, и на них отрабатывались задачи.

Четвертым пунктом было массированное использование гранат. Действия штурмовиков-ударников на самом низовом уровне почти полностью опиралось на гранаты, хотя от стрельбы из винтовок и пистолетов (а потом пистолет-пулеметов и ручных пулеметов) никто не отказывался.

А вот пятым пунктом, и на нем я бы хотел остановиться подробнее, было использование различных средств поддержки. Разумеется, в какой-то степени действия пехоты увязывались с действиями тяжелой и дивизионной артиллерии, но средства связи тех времен позволяли это в очень ограниченной степени. В частности, артиллерийские наблюдатели теперь находились ближе к пехоте и в какой-то мере видели ее проблемы и могли передать по телефонной связи новые данные на артиллерийские батареи.

Второй особенностью было то, что если пехоте требовалось, чтобы подвижный огневой вал ускорил своё продвижение (если пехота хорошо успевает за ним), то имелась возможность подать сигнал артиллерии о переносе огня вперед раньше графика. Этот сигнал мог подать командир батальона, так как он одновременно достаточно близко к самой пехотной атаке, и понимает ситуацию, а с другой – достаточно далеко, чтобы иметь общее представление о ситуации на участке и достаточно сведущ в военном деле, чтобы понять важность момента. Не просто ж так его поставили командовать передовым батальоном – в то время это была крайне важная роль.

Но интереснее тут то, что делала непосредственно сама пехота и её тяжелое вооружение. Давайте рассмотрим, каким же вооружением она обзавелась, и зачем оно было нужно. Сперва стоит сказать о том, с чем в наибольшей степени ассоциируют Первую Мировую – о пулеметах. Собственно, как я уже писал, в начале войны в немецкой пехоте пулеметов было очень мало. Один пехотный полк имел всего 6 пулеметов. Для сравнения, во Второй Мировой мотопехотный взвод имел примерно столько же – по два пулемета на отделение. Взвод – как полк! С учетом того, что в полку было три батальона, было по два пулемета на батальон. Станковых, ручных не имелось вообще. Нет, разумеется, ручные пулеметы на тот момент уже существовали. Но существовать и быть на вооружении пехотного полка – это разные вещи.

Затем количество пулеметов было удвоено, а еще позже – утроено. В итоге пехотный полк немецкой пехотной дивизии мог похвастаться уже 18-ю пулеметами. Это мы говорим о станковых пулеметах. Кстати, сразу скажу, что в немецкой армии их было принято называть тяжелыми. Именно так, станковый пулемет – это тяжелый. Даже если он винтовочного калибра. Крупнокалиберные пулеметы в массовой серии вообще появились после ПМВ (в конце ПМВ был сделан 13,2-мм пулемет, но массово его не выпустили).

Станковый пулемет немецкой армии MG 08 – это пулемет системы Хайрема Максима с водяным охлаждением, установленный на тяжелый станок-салазки. Тело пулемета весило примерно 23 кг, вода – 4 кг, еще около 37 весил станок-салазки. Суммарно – порядка 65 кг. В ходе войны был внедрен облегченный станок-тренога весом 31 кг. Изначально тяжелые пулеметы не очень-то предназначались для непосредственного сопровождения пехоты в атаке. Но в дальнейшем, и в том числе с облегчением лафета, они стали идти за пехотой и быть ее верной опорой как в плане поддержки наступления, так и в качестве оружия обороны от контратак. Теперь 6 тяжелых пулеметов было не на полк, а на каждый пехотный батальон. Помимо этого в дивизии могли иметься пулеметные подразделения вне пехотных полков.

Но внедрялось и более легкое автоматическое оружие. Легкий (ручной) пулемет MG 08/15. Вернее, не то чтобы прям очень легкий и ручной, но всё же носить его было можно. Вашему вниманию представляется сумрачный немецкий гений – ручной хтонический пулемет Максима с водяным охлаждением. Нет, в сравнении со станковым он был, конечно, решительно легче. Как минимум, у него не было станка – самой тяжелой части. А это уже минус 31 кг. Помимо этого пулемет был несколько облегчен, в том числе в плане количества воды в рубашке охлаждения. Добавились очень монументальные сошки, пистолетная рукоятка и приклад. Питался пулемет лентой из присоединяемого короба на 100 патронов. Весил этот «легкий пулемет» около 21 – 23 кг, данные разнятся. Без патронов.

Но это уже был пулемет, который технически может нести один человек (в расчете пулемета, разумеется, был не один человек, но нести готовый к бою пулемет уже мог один боец, пусть и очень сильный). Я не уверен, насколько он может вести из него огонь прям на ходу, хотя патронная коробка у него справа, поэтому его можно держать довольно близко к себе – я имею опыт обращения с пулеметом и знаю, насколько это важно. Когда приемник и короб слева или торчит влево, это порой добавляет неудобств. В любом случае, такой пулемет мог сопровождать уже не только батальоны, но и роты, взводы, да в некоторых случаях он даже становился тяжелым вооружением отделения. Вероятнее всего именно так родилась концепция отделения пехоты, построенного вокруг пулемета, и действующего по принципу огня и движения (с разделением на огневую группу-пулеметный расчет и подвижную группу с легким оружием).

Поначалу такие пулеметы полагалось иметь в количестве двух на пехотную роту. То есть уже прям сразу колоссальный шаг вперед – в роте появились пулеметы. Вскоре их количество увеличилось до трех, четырех, а к концу 1917 года некоторые роты, по разным данным, имели уже до шести таких пулеметов. По пулемету на каждый взвод и даже больше! Причем поначалу эти пулеметы рассматривались во многом как более эффективное оружие обороны – когда противник переносил артобстрел в глубину и начинал атаку пехоты, пулеметные команды с тяжелым пулеметом не всегда успевали занять позиции до того, как противник подходил на расстояние гранатного броска, а то и спрыгивал в окоп. Новый легкий пулемет без станка должен был нивелировать эту проблему и сразу начать стрельбу. А водяное охлаждение, пусть и уменьшенное, позволит ему стрелять долго, выпустив далеко не одну ленту до перегрева. Но потом смекнули, что и в атаке они куда как кстати!

Такие пулеметы, как тяжелые, так и легкие, очень помогают и в наступлении, и обороне от контратак. Если с обороной от контратак, я думаю, всё максимально понятно – главное суметь вовремя пулемет доставить и установить, то с поддержкой наступления поясню. Пулеметы своим огнем подавляют и прижимают к земле огневые средства противника и его живую силу. Причем могут это делать на приличной дистанции – с сошек и на 1000 м, а с треноги и много дальше. В ПМВ пулеметы даже стреляли с закрытых позиций на дистанции до 3500 м – тяжелая 7,92-мм пуля всё ещё сохраняет достаточную убойную силу на этой дистанции.

Еще одним нововведением, появившимся к наступлениям весны 1918, был пистолет-пулемет (автоматический «карабин» под пистолетный патрон). Это средство почти совсем ближнего боя – примерно до 200-300 м по групповым целям, и до 100-150 прицельно по отдельной цели. С внедрением пистолет-пулемета штурмовики заполучили себе настоящую «окопную метлу», да еще и важное средство поддержки своих действий автоматическим огнем на дистанциях до 200 – 300 м. Если стрелок умелый, то уж подавляющий огонь на такой дистанции он сможет вести достаточно эффективно. Само по себе оружие обслуживалось одним человеком, но в расчете ПП был еще подносчик боеприпасов. В принципе, с учетом того, как долго и интенсивно вела бой штурмовая пехота в те времена, да еще и в некотором отрыве от снабжения, подносчик – это важная роль.

Но не только стрелковое оружие было теперь у пехоты и штурмовых частей (и приданных им инженеров). Теперь у нее также добавились огнеметы, минометы и пехотные орудия. Огнемет был средством совсем ближнего действия, но позволял очень быстро выкуривать противника из окопов и укреплений, если уж есть такая надобность. Одними только гранатами справиться не всегда получается. Плюс, как я думаю, важно было и колоссальное моральное воздействие, если огнеметчику всё же удалось добраться до дистанции выстрела и метнуть свой огонь.

Минометы же и полковые орудия здесь были не менее важны, так как позволяют подавлять и даже иногда уничтожать огневые средства, легкие укрепления, заграждения и пехоту противника. Орудия поражали цели, находящиеся в прямой видимости, в то время как минометы могли поражать цели за укрытиями, стреляя навесом (по мортирной траектории). Одновременно с этим, немецкие легкие минометы и пехотные орудия могли оказать сопротивление в случае контратаки танков – у минометов даже была возможность настильной стрельбы и специальное положение лафета. Броня танков тех времен была очень тонкой – 8–12 мм, местами до 16. Важной особенностью полковых орудий была небольшая мощность снаряда. При калибре 76-мм стрелять, тем более прямой наводкой, можно буквально чуть ли не в 30 метрах перед своей пехотой, прижимая к земле обороняющихся.

При этом вес и подвижность их вполне адекватные для быстрого следования за пехотой. Конечно, это не значит, что пушку катили прям перед наступающей группой, прикрываясь ее щитом. Тяжелое вооружение следовало позади на определенном отдалении и подтягивалось во многом вместе со следующей непосредственно за штурмовыми группами пехотой. Руководить применением такого тяжелого вооружения мог командир батальона. Стоит отметить, что такие «пехотные» артиллеристы имели также и пехотное вооружение (карабины) и пехотную подготовку, чтобы в случае необходимости оборонять свои орудия, а также пополнять ряды штурмовых групп, если орудие вышло из строя. Это может показаться излишним расходом подготовленных кадров, но здесь наибольшую важность имело осуществление прорыва в максимально короткий срок – пока противник не подтянул резервы.

Итак, мы разобрались с тем, какими средствами вели бой наступающие пехотные и штурмовые подразделения. Теперь посмотрим, как они это делали. Помните, в статье про артиллерию мы говорили, что одного лишь ураганного огня недостаточно, и надо, чтоб пехота умела решать задачи самостоятельно? Нужно это было в том числе и потому, что при новом подходе к артиллерийской стрельбе некоторые позиции противника оставались не полностью разрушенными. По большей части огонь артиллерии теперь подавлял оборону, и пехоте надо было не просто занять местность, а прям ураганом пройтись по позициям вслед за огневым валом и зачистить их как метлой. В том числе и не пасуя перед противником, который успел после артогня выйти и встать к брустверу.

При этом важно было делать всё максимально быстро, чтобы обрушить оборону и успеть пройти ее до того, как противник опомнится и подтянет резервы. Иначе не оперативный простор не вырваться. А мы знаем, что весной 1918-го года немцам несколько раз это удалось. В чем была вообще суть действий пехоты?

Пехота в наступлении делалась на несколько эшелонов. Первый штурмовой, второй пехотный, и иногда еще третий штурмовой (резервный), не считая тяжелого вооружения. В данном случае я имею ввиду тактическое разделение, то есть внутри дивизии. Так-то понятно, что были еще оперативные эшелоны из дополнительных дивизий, про них мы знаем из каждой книжки по военной истории. Так вот, задачей первого эшелона было ворваться в окопы, посеять панику и сумятицу, забросать гранатами и … пролететь дальше. Ключевой сутью было именно сочетание первичного удара и неостановимого (в разумных пределах) движения вперед. Если встречаются узлы сопротивления и их не удается прям сразу захватить, то их надо обойти, оставить идущей позади пехоте, и продолжить двигаться дальше.

Дочищать окопы, сопровождать в тыл собранных пленных и трофеи, брать штурмом отдельные оставшиеся опорные пункты, готовить захваченные позиции к обороне от непременных тактических контратак, тащить на себе всякие принадлежности – это удел обычной пехоты (второго тактического эшелона). Причем к этому времени обычная пехота тоже имела штурмовую подготовку. Все же это были части Angriffsdivision – ударных дивизий, отобранных и подготовленных для штурмовых действий в наступлении. Дополнительно второй (пехотный) эшелон мог подносить необходимое снабжение и оборудование первому эшелону, а также сопровождать оружие поддержки первого эшелона.

Следом за вторым тактическим эшелоном мог в некоторых случаях быть и третий – штурмовой (резервный). Он был нужен для тех случаев, когда второй эшелон не сможет быстро справиться с узлами обороны, которые первый эшелон обошел и оставил второму. В этом случае третий эшелон вводится на сложных участках. Однако это не значит, что надо обязательно долбиться в каждую точку, где трудно. Важно в первую очередь брать только необходимые пункты, которые уже мешают движению.

В остальном же играло роль важное правило – вкидывать резервы надо не туда, где сопротивление сильнее. Это приведет только к большей мясорубке. Вкидывать резервы надо туда, где есть движение (в нужном направлении, разумеется). Это приводит к более глубокому проникновению. А более глубокое проникновение ведет к общему прорыву обороны, или хотя бы к окружению всё еще сопротивляющихся опорников и удару по ним с неожиданного направления, а в результате и к падению этих локальных узлов обороны.

Вся суть скорейшего продвижения первых эшелонов заключается в том, что чем быстрее и глубже они проникают в оборону, тем, во-первых, меньше они отстают от огневого вала (а значит проще будет брать оборону «тепленькими», еще не очухавшуюся от артогня). Во-вторых, тем больше они сотрясают оборону, вносят в нее панику, разлад, разобщают её, нарушают линии связи, пути маневра, охватывают и отрезают узлы сопротивления. И в-третьих – чем дальше они движутся, тем ближе они к тактической цели – артиллерийским позициям. За этими позициями во многом будет падение обороны в целом.

При этом здесь есть важная особенность – в ПМВ сравнительно легко брались пленные даже в процессе самого прорыва. Здесь у меня нет однозначного ответа на вопрос, почему это было не совсем так, как во Второй Мировой, где так много пленных в процессе прорывания обороны обычно не брали (а брали потом в окружениях), но рискну предположить. Во-первых, ближний бой, по моему мнению, намного более страшен, чем взаимная пальба из винтовок или даже перекидывание гранатами. А в ПМВ этого ближнего боя было как раз завались. Люди просто сражались постоянно именно за окопы, меся друг друга прикладами, ножами, штыками, булавами и моргенштернами. Практически каждый врыв пехоты на позиции – это значит ты сейчас будешь зубами грызться или тебе башку снесут палицей. Это, черт побери, страшно. По некоторым данным в ВМВ именно ближних боев было всё же меньше.

А во-вторых – в ПМВ активно использовалось химическое оружие. Напомню вам, что новая тактика прорыва подразумевала не только огневой вал, но и химический вал. Снаряды синего креста, начиненные дифенилхлорарсином (нестойким отравляющим веществом – быстро развеивающимся), которыми и вели химический обстрел прям перед наступающими штурмовиками (в 600 – 900 м перед ними), имели очень неприятный эффект – достаточно было вдохнуть один раз этого вещества в боевой концентрации, и через очень короткое время (15 минут) у человека начинался ужасающий кашель, чихание, рвота и боль, а иногда даже ступор, причем на часы. Такой человек не может оказать сопротивления и его легко взять в плен (или убить, размозжив голову траншейной булавой).

При этом мало того, что снаряды синего креста были осколочно-химическими, то есть взрывались почти как обычные, и их нельзя было быстро отличить от обычных и надеть противогаз сразу. Сразу, потому что если не сразу, и успеть вдохнуть разок этой дряни, то через 15 минут противогаз сам скинешь. В нем очень некомфортно блевать, он быстро заполняется. Но вторая беда в том, что это вещество распространяется в виде очень мелкого аэрозоля или дыма и в боевой концентрации способно проникать через полосу обтюрации противогаза, клапан выдоха и через некоторые фильтры. Я писал об этом в статье о химической войне, но считаю нелишним повторить. Поэтому сопротивление после такого обстрела могло быть значительно меньше, чем мы себе представляем.

Таким образом, новая тактика играла на важном взаимном дополнении новой тактики пехоты и новой тактики артиллерии. Резкое сокращение длительности артиллерийской подготовки давало возможность пехоте прорвать оборону до того, как противник подведет резервы. Но этого можно было достичь только если пехота будет продвигаться достаточно быстро. При этом ввиду того, что артиллерия переходила от уничтожения к подавлению, пехоте было нужно самой уметь решать проблему немного недобитой обороны. Решать, но не замедляться об неё. И пехота показала, что она способна совместить эти два компонента.

Этот взаимный танец артиллерии и пехоты привел к способности германской армии реально прорывать ту самую непробиваемую плотную оборону Западного фронта. Прорывать ее неоднократно и достаточно быстро для того, чтобы в построении армий Антанты образовывался разрыв. Разрыв, в который устремлялась наступающая немецкая пехота. Но об этом в следующей статье.

Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!

Пост с навигацией по Cat.Cat

Также читайте нас на других ресурсах:
Телеграм ↩ – новости, заметки и розыгрыши книг.
ВК ↩ –наша Родина.

Автор: Виталий Илинич

Цикл статей будет рассматривать темы в средней детализации, в некоторых случаях крупными мазками, и выражать моё (автора) понимание ситуации, основанное на мнении участников ПМВ с высших командных должностей, выраженном после войны, на данных современных исследователей и исследователей времен Интербеллума, в том числе военных, а также на воспоминаниях офицеров, сражавшихся на фронтах ПМВ.

Предыдущие статьи цикла:

• Вступление – Что мы знаем о ПМВ?

  • Первая Мировая. Почему ничего не получалось?

  • Химическая война. Часть 1

  • Химическая война. Часть 2

  • ПМВ. Рождение современной артиллерии. Часть 1

  • ПМВ. Рождение современной артиллерии. Часть 2

Как действовала пехота в ПМВ? Как мне кажется, массовое представление об этом, если вообще имеется, нарисует нам картины стройных линий, наступающих в полный рост на строчащие пулеметы. В какой-то мере это реально было так. Затем как будто бы появились штурмовые группы, которые двигались ползком, кидали гранаты и ураганом проходились по окопам. Тем более, что как раз к концу войны появились в привычном виде пистолет-пулеметы. Порой кто-то даже пишет, что вот чуть ли не ими оборону и прорвали. Но ведь ползком и хождением по окопам оборону не прорвать? Может там было что-то более сложное?

Конечно. Если коротко, то новая тактика пехоты включала и новое вооружение, причем далеко не только пистолет-пулеметы, и новые методы командования, и новое разделение ролей в пехотных частях, и новые задачи. Причем многие из этих вещей стали возможны только когда оборона приняла свой характерный для ПМВ вид.

Сами подумайте, ведь так хочется обвинить военных в том, что они бестолковые и не могут осознать необходимость двигаться мелкими группами, ползать, там, кидаться гранатами, и всячески просачиваться. Так ведь? Ведь оно очевидно? Я даже оставлю обычную мысль про послезнание – про то, что намного «очевиднее» кажутся уже известные решения. А вот догадаться до чего-то нового, пока оно еще не было кем-то внедрено, сложно.

Тут важнее другое – военное дело иногда бывает консервативно, это правда, но оно обычно так или иначе исходит из задач и ситуации. И нередко требуется ситуацию осознать и сформировать новые задачи, на это нужно время. А так – зачем каждому пехотинцу давать гранаты? Куда он их будет кидать? В те времена война шла относительно стройными построениями и крупными формированиями, причем это неплохо работало даже в первый месяц 1914-го, пока действия были маневренными. Там нет как таковой развитой системы окопов, кроме каких-то отдельных случаев, а в поле эти гранаты менее эффективны. А вот ружейный и штыковой удар – более эффективен. Отдадим гранаты саперам, как сведущим в работе со взрывчаткой, – вот они будут заниматься штурмами, если уж придется. Кто ж знал, что в окопах скоро будут все?

А как действовать мелкими группами? Кто будет ими командовать? Нет подготовленных командиров, которые могут быть вот такими лидерами мелких групп пехоты – отделений по 8–12 человек и взводов по 3–4 отделения. И главное, зачем в поле ими действовать, когда сильнее будет огонь стрелковой шеренги в минимум 80 рыл, причем это один немецкий взвод по тем меркам. Много лейтенантов тоже негде взять, поэтому у каждого по 80 человек. А реальная минимальная тактическая единица, которая как-то будет сама маневрировать, – это рота, а она по тем временам может быть несколько сотен человек! И управлять командиру роты так проще, она не разбредается кто-куда, что не докричишься.

Ну и, наконец, просачивание. С этим интереснее всего, потому что в значимой степени это было малореально даже уже при позиционном кризисе ПМВ. Дело в том, что чтобы просачиваться и скрытно там куда-то переползать или перебегать от воронки к воронке, должно быть выполнено несколько важных условий. Например, должны быть эти самые воронки. А когда у тебя маловато и артиллерии, и снарядов, а тем более если ты в основном стреляешь из 75-мм пушки, да еще и шрапнелью, то откуда эти воронки возьмутся? Шрапнель вообще не очень-то взрывается.

Да и 75-мм ОФС тоже так себе. От него воронка будет диаметром в метр и глубиной в полметра. Это одного-то человека еле-еле укроет, и то только согнувшись. А уж группу людей или пулеметный расчет – ну никак. 105-мм ОФС делает воронку побольше – 1,5х0,7 метра, но это тоже маловато. А вот от 152-мм снаряда уже воронки будь здоров какие: шириной 3,5–4 метра и глубиной 1,5–1,7 м – там не очень высокий мужчина может почти в полный рост стоять. Но чтоб эти воронки наделать, надо сперва начать вести длинные артподготовки (ну если не задаваться целью создать только сами воронки, их-то можно быстро наделать). Кстати, они заодно разрушат проволочные заграждения перед фронтом наступающей пехоты.

Но тут кроется самая главная проблема. Мало подползти, надо еще ж куда-то там просочиться. А куда ты просочишься, если у тебя оборона на начальном этапе позиционной войны представляла собой линию, в которой плотно расположены стрелки с винтовками? Чтобы просочиться, оборона сперва должна была потерять свою плотность и превратиться в систему опорных пунктов. Удачи просачиваться между стоящими плечом к плечу бойцами противника!

А на это надо было время. Надо было сперва чтобы артиллерия начала очень плотно и мощно бить по противнику. Чтобы он был вынужден разрежать свои построения для уменьшения потерь. Чтобы он был вынужден вместо плотной обороны по переднему краю растягивать ее в глубину. Чтобы он вместо огня линии стрелков в окопах концентрировал силы в разнесенных друг от друга опорных пунктах. Вот тогда-то, когда оборона перестает быть монолитно сплошной именно с точки зрения расположения личного состава, вот тогда-то и можно будет где-то куда-то просачиваться. А до этого ты просто упрешься в чью-то винтовку.

Но почему вообще была принята тактика действий в этих линиях, колоннах, цепях, всё это хождение стройными рядами и волнами? Здесь наложило отпечаток сразу несколько причин. Я не буду очень уж глубоко уходить в историю, иначе придется об одной лишь тактике пехоты написать, наверное, книгу. Однако многим непонятно, как можно было в условном 18-м веке стоять в линии и ловить лицом пули. Ведь именно так же представляют себе линейную тактику. А тактика пехоты ж развивалась оттуда.

Реально же намного большей проблемой было управление войсками и поддержка хоть какого-то порядка, не говоря уж о предотвращении увиливания от боя. Уровень развития бойцов массовых армий был крайне невысок – армии становились массовыми и брали в них уже кого попало. А эти люди были крайне простые, не очень-то мотивированные, и не слишком смыслящие в процессе.

Да и оружие было не то чтобы поразительно эффективное. Стреляли-то в основном из гладкоствольных дульнозарядных мушкетов, которые ну совсем не точные в массовом случае. Там же мало сделать качественный ствол, надо еще чтобы боеприпасы были хорошо к нему подогнаны и более-менее одинаковы. А когда солдаты чуть ли не сами себе льют пули, то тут уж ни о каких строгих допусках размерностей говорить не приходится. Да и стреляют они кое-как. Поэтому пули летят черте куда, и главное обеспечить темп и массовость стрельбы, чтобы просто вероятность попадания повысилась за счет количества попыток. Для темпа стрельбы, кстати, тоже желательно стоять, потому что ружье заряжается с дула с помощью длинного шомпола, и делать это удобнее всего стоя. Вот и надо, чтобы все стояли вместе и стреляли по указаниям командиров.

Пушки тоже не сказать, что были безумно эффективны. Ну разве что при стрельбе картечью на близкой дистанции. Ядра, которые выстреливаются с не очень большой дистанции и не несут в себе никакого заряда, конечно, неплохо могут пройти через линию бойцов, снося одного за другим, но это очень далеко от эффекта полноценной артиллерии 20-го века – даже каких-нибудь гаубиц 1902-го года или пушек 1897-го. Староформатные орудия имели низкую скорострельность, слабое действие снарядов, малую дистанцию поражения, низкую точность, примитивные прицельные приспособления и проблемы с переносом огня по фронту. Собственно, даже казнозарядная артиллерия с примитивными разрывными снарядами во Франко-Прусскую войну 1870-х не показала решительного преимущества перед оружием пехоты по количеству пораженных бойцов.

Ввиду таких не очень-то высоких параметров огнестрельного оружия и артиллерии, каких-то решительных результатов можно было добиться скорее ударом в штыки, чем стрельбой. Решительного не столько в плане количества убитых, а скорее в плане обращения противника в бегство. Штыковой удар – это страшно. А для штыкового удара надо, опять же, чтобы бойцы были все вместе, стояли на ногах, и находились под управлением офицеров и унтер-офицеров. Иначе просто командиры не успеют своевременно всех собрать и предпринять необходимый в конкретный момент маневр.

Но есть и еще одна угроза – кавалерия. Удар тех же кирасиров по расползшейся, разредившей построение пехоте, где половина бойцов залегла, будет иметь просто колоссально губительные последствия. Всадники просто раскатают такую пехоту в блин, а остатки побегут, что еще может вызвать цепную реакцию бегства остальных частей. Особенно если те тоже будут «рассыпанными». А вот пехота собранная, стоящая в построении, контролируемая офицерами, может довольно быстро собраться в каре или иное подходящее построение и встретить кавалерию плотной стеной штыков, где каждый будет чувствовать поддержку плеча товарища. Я объясняю очень грубо, разумеется, и специалисты по 18-му веку меня раскатают не хуже, чем «мои» кирасиры сейчас раскатали нерадивую пехоту. Придется мне потерпеть эти потери от них, всё ради вас, дорогие читатели, я ведь должен объяснить хотя бы простыми словами.

Поэтому в те времена нельзя было давать массовой пехоте волю. Дай ей волю – да она разбежится просто, или заляжет. Кто для стрельбы, а кто за укрытием, и даже огня вести не будет. А иные до ближайшего леса – и бежать. Сдалась этим деревенщинам та война… Но военным она зачем-то сдалась, так что им такого допускать было никак нельзя. Поэтому всё строго, чтоб можно было маневрировать. Но в этом случае подразделение, которое минимально обладает какой-то самостоятельностью, это рота. Вернее, поначалу даже батальон, но к 20-му веку уже спустилось до рот.

А значит, что даже младший офицер – лейтенант, командовавший взводом, был персоной вспомогательной. А унтер-офицер вообще был нужен в основном как лицо устрашающее. Чтобы солдат больше боялся его, чем врага. Задачей унтера было, с одной стороны, контролировать, чтобы все делали своё дело как положено, и никуда не затерялись. А с другой – если уж дело дошло до ближнего боя, то личным примером показать, как должен действовать храбрый солдат. Можно ли от такого человека ожидать каких-то навыков управления и самостоятельных тактических действий? Едва ли. Он просто не для этого нужен. Но кто тогда будет управлять отделениями, да и взводами пехоты?

Те, кто был мотивирован, умел стрелять и явно что-то смыслил, могли попасть в особые части. Они назывались по-разному, для удобства назовем их егерскими – так они назывались поначалу в армии Российской Империи. Эти части были намного больше ориентированы на точную стрельбу, действия в рассыпном строю, инициативно, мелкими группами; на использование укрытий, на различные военные хитрости, организацию засад, дозоров, авангардов и так далее. В некоторых странах они набирались из сыновей лесничих и охотников – тех, кто явно умел стрелять. Также таким стрелкам могли давать редкие на тот период (до середины 19-го века) нарезные ружья – что (вместе с умением стрелять) резко повышало точность их стрельбы вплоть до возможности метко поражать индивидуальную живую цель с нескольких сотен метров.

Но сделать все полки такими на тот момент еще не представлялось возможным, да и особо было незачем. Военное дело хоть и не стояло на месте совсем, в глобальном плане имело относительно небольшое развитие пехотных тактик на протяжении чуть ли не 200 лет. Зачем менять глобально то, что и так более-менее работает?

Но тут случилось страшное. Примерно с середины 19-го века за всего-то 50 лет истории произошел колоссальный, невиданный скачок вооружений и технологий. И развитие тактики просто драматически отстало. Причем мало того, что каждые 10 лет появлялось что-то новое, так еще и как это теперь использовать, догадались далеко не сразу. Могли, например, провести артподготовку, а атаку пехоты начать на следующий день, как имело место в сражении под Плевной в 1877 г. Разумеется, это накладывало серьезный отпечаток на эффективность действий, и – на оценку эффективности сторонним наблюдателем, например французами. Которые к началу ПМВ не очень-то верили в артподготовку и тяжелые орудия, опираясь в том числе и на этот негативный опыт.

И вот за 50 лет примерно с 1850-х сначала появились и массово были внедрены нарезные ружья с пулями, которые не надо вбивать прям чуть ли не молотком в нарезы по всему стволу. Выросла дальность и точность стрельбы, а относительно старых нарезных ружей выросла скорострельность. Новый капсюльный замок также способствовал и точности, и скорострельности, и удобству. С ними бок о бок шла нарезная дульнозарядная артиллерия. Имелись уже и относительно массовые «разрывные» снаряды – полые, начиненные дымным порохом.

Затем, спустя очень короткое время, в обиход вошли казнозарядные системы (а в Пруссии даже раньше), а затем и унитарные патроны с металлической гильзой. И в артиллерии, и в стрелковом оружии. Это еще больше нарастило скорострельность. В 1880 – 90 гг. в ход быстро вошли многозарядные магазинные винтовки и тут же перешли на патроны с бездымным порохом. Еще больше возросли скорострельность и дальность эффективной стрельбы. С моей точки зрения также было очень важным, что продольно скользящий затвор (как у широко известных нам винтовок Мосина и Маузер 98) теперь позволял с высоким темпом стрелять в ближнем бою, чего ранее, с необходимостью дозарядки каждого выстрела рукой, могли добиться только очень опытные и хладнокровные стрелки.

Довершалось всё это относительно массовым внедрением пулеметов, вхождением в обиход скорострельных орудий, стреляющих шрапнелью и полноценными стальными осколочно-фугасными снарядами, снаряженными бризантной взрывчаткой (например, мелинитом, тротилом). Той самой, которая способствует образованию большого количества осколков и имеет резко возросшую в сравнении с черным порохом мощность взрыва. Сталь же необходима по той причине, что при использовании чугуна образуются слишком мелкие осколки и корпус снаряда может расколоться без кондиционного взрыва при ударе о препятствие.

А вот тактика за этим всем не успела. Не то чтобы она совсем не изменилась, нет. От линейной тактики всё же начали отходить, причем еще в 19-м веке. Постепенно перешли к колоннам стрелков, а потом постепенно и к цепям стрелков. Теперь не обязательно было всякий раз стоять, больше стало маневра, так как не надо держать очень плотный и строгий, вытянутый по фронту, строй. На худой конец, больше не было проблем с перезарядкой ружья стоя, да и значимость кавалерии постепенно снижалась. После знакомства с бурами (Англо-Бурская война) армии постепенно начинали рассматривать так называемую «бурскую тактику» с ее индивидуальными действиями, маскировкой, рассредоточением. Эта война также показала, как лихо магазинные винтовки выщелкивают наступающие в плотных построениях пехотные роты.

Некоторые армии к ПМВ уже успели внедрить униформу маскировочной раскраски – не в смысле, что пятнистый камуфляж, а хотя бы просто монотонно землистого цвета без ярких выделяющихся участков. Она маскирует несравнимо лучше, чем нечто времен Наполеоновских войн с красным мундиром, блестящей бляхой какой-нибудь, здоровенной шапкой с султаном на верхушке. Уже можно было обойтись без барабанного боя и марширования прям на врага. Хотя французская армия к началу ПМВ еще воевала в красных штанах – не везде слом традиций давался легко.

Но всё же основу действий пехоты до сих пор составлял скоординированный огонь множества винтовок. Винтовки были основным вооружением стрелковых батальонов и даже полков – собственно, они не просто так называются стрелковыми. Пулеметов было очень мало – их могло быть шесть на весь полк – и это были тяжеленные станковые Максимы, хотя уже появлялись и другие конструкции. Ручных пулеметов еще зачастую в штате не было вообще, хотя технически они существовали (пулемет Мадсен), но даже в применявших их армиях могли быть еще не осознаны именно как оружие поддержки малых подразделений пехоты.

А раз так, то и действовать пехота должна крупными группами, чтобы обеспечить себе огневое превосходство и удобство управления. Это потом силу огня будут обеспечивать пехотные пушки, станковые пулеметы, ручные пулеметы, минометы, взаимодействие с артиллерией, а сама пехота будет скорее маневренной частью и тем, кто зачищает местность. Плюс принцип огня и движения, когда поочередно часть стрелков поддерживает огнем, а часть передвигается. Пока что всего этого нет, и, если ты хочешь подавить противника, изволь стрелять из винтовок всей ротой. А то сила огня снизится. А значит и нет особо возможностей маневрировать малыми группами под прикрытием чего бы то ни было, да и, как я уже писал, младшие офицеры и унтер-офицеры вообще на это не очень рассчитаны, у них немного другая роль.

Были даже попытки провести учения с новыми, более индивидуальными действиями, да только они показали явные недостатки такого метода. Стрелковые подразделения до такой степени разбрелись во все стороны, что ими просто стало невозможно управлять – как управлять-то, если офицеры это делают своим голосом по большей части, а фланги расползлись черте куда. Там не набегаешься. Взвод на 300 метров растягивался. Батальон – на три километра. А младшие командиры пока не были достаточно обучены действовать сами. И как будто надобности прям особой нет – еще не в полной мере осознана мощь современного на тот момент оружия. Да и новая артиллерия еще не сказала своего веского слова. Хотя постепенно, то тут, то там новая «бурская» тактика начала входить в арсенал армий. Но требовался какой-то поворотный момент.

Тут случается Первая Мировая, когда на огромном протяжении Западного фронта после недолгого периода маневренных действий всё погружается в сплошные окопы. И вдруг выясняется, что, 75-мм скорострелки, ведущие огонь шрапнелью, становятся «косами смерти». 105-мм и 150-мм гаубицы, ведущие заградительный огонь осколочными снарядами, рвут на куски и смешивают наступающую пехоту с землей. Храбрые защитники окопов, ведущие частый и относительно меткий огонь из винтовок, оставаясь практически непоразимыми, выбивают тех, кто каким-то чудом выжил под огнем артиллерии. И в довершение всего еще и пулеметы, хотя на первом этапе их роль была намного ниже, чем принято считать (важной она стала чуть позже). Еще и колючая проволока, которую наматывают всё больше и больше, в много рядов, не дает подойти к окопам быстро. В итоге мощь огня такая, что наступающая пехота просто стачивается и может закончиться еще до того, как добежит до вражеского окопа.

Наступая в классическом построении, можно только превращать свою пехоту в трупы и фарш. Так и делали в первое время, что французы с англичанами, что немцы, надеясь еще вырваться на оперативный простор маневром или могучим ударом, пока не истощили силы и не поняли, что что-то тут не так. Пока еще была маневренная фаза, и эти строи колонн могли и пытались маневром крупного подразделения обойти противника с фланга, было еще нормально. Они ж не совсем были чугунные, не просто вперед на врага перли, там с маневром всё в порядке было. Но когда началась позиционка, и окопы протянулись на всю протяженность фронта от Швейцарии до моря, обойти с фланга стало невозможно. К декабрю 1914 уже стало понятно, что надо что-то менять. К тому же уже осенью начался значительный дефицит снарядов артиллерии. И это была одна из причин, по которой начался отсчет рождения новой тактики пехоты.

Причина проста. Если снарядов у артиллерии нет, а локальные, местные задачи решать как-то надо, пехота должна научиться решать их самостоятельно или с малым задействованием артиллерии. Локальные задачи даже уровня рейдов в окоп за пленным. Для этого надо как-то оказаться в окопе. Ну и иногда на локальном уровне могли захотеть отбить участок траншеи или укрепление, которое особенно сильно досаждало своим, на худой конец какой-то локально важный холм. За холм оперативной важности махач мог быть на уровне армий, так что про это как-нибудь потом.

Одной из первейших проблем, разумеется, было преодоление нейтралки. В этом деле очень помогали поначалу саперы, ну и, разумеется, артиллерия. В случае атаки с ограниченными целями шибко много снарядов не требовалось для короткого подавления, плюс немало задач решалось минометами саперов. Простые и недальнобойные, они не годились для производства полноценной артподготовки, зато вот для локальных действий – в самый раз. В целом, саперы были как раз теми, кто был лучше всего подготовлен к такой вот траншейной войне – их и готовили в том числе для штурма укреплений. Поэтому у них были минометы, гранаты и умение работать с заграждениями. В условиях окопов и хитросплетений колючей проволоки это было куда как кстати.

Саперы поначалу лидировали локальные наступления немцев. Пользуясь эффектом от огня артиллерии и минометов, они прокрадывались по оврагам и складкам местности к окопам, закидывали гранатами передовые позиции и резали колючую проволоку – на первых этапах войны она еще не везде была очень уж многорядной. Затем в наступление сразу же шла пехота в неплотных построениях и с примкнутыми штыками. Врываясь в окопы, пехота иногда продвигалась дальше и дальше, но быстро оказывалась на незнакомой местности в хитросплетении ходов сообщения под огнем французских орудий, стреляющих с тыловых позиций. Своя артиллерия еще не могла поразить оборону на всю глубину, да и дефицит снарядов накладывал свой отпечаток.

В некоторых случаях, описанных у младших пехотных командиров, гранаты уже в начале 15-го года получала сама пехота, и в совсем локальных атаках действовала практически без артиллерийской поддержки вообще. И в этом, и во всех остальных случаях особенно важна была заранее проведенная разведка местности, препятствий и позиций противника. Пехота могла ночью подползти к заграждениям и разведать, где они установлены халатно, на небольшую глубину, или повреждены, а могла и сама их порезать.

Постепенно, используя уже повсеместно разреженные построения, действуя более гибко, используя гранаты и помощь саперов, немцы регулярно преодолевали нейтральную полосу в локальных атаках. Я рассматриваю здесь в первую очередь немцев как законодателей моды в тактике пехоты ПМВ – так уж вышло, что они были пионерами и в артиллерии, и в химоружии, и в пехоте. Однако их противники тоже не сидели, сложа руки, и французские с английскими окопные рейдеры тоже могли дать прикурить. Воевать умеют не только немцы.

Но когда пехота, забросав гранатами первую линию, спрыгивала в окопы, то оказывалось, что биться там с винтовкой и примкнутым штыком – основным вооружением пехотинца, очень непросто. Они ж длиннющая – 1250 мм. Даже с оружием метровой длины в узких пространствах орудовать непросто, я сам лично проверял. А тут мало того, что винтовка длиннее, так еще и штык там ого-го какой! Она со штыком почти в рост человека будет, ну, невысокого. На фото тех времен кончик штыка установленной прикладом на землю винтовки доходит порой до уровня носа стрелка. И как с такой оглоблей в окопе орудовать?

Здесь особо длинный штык, обычно они были покороче – где-то до уровня глаз или носа. Не стоит думать, что боец – карлик. Даже мне, мужику ростом 1.82 м, винтовка Маузера (не карабин) доходит почти до груди. Боец, наверное, ростом около 1.70 м, просто немного ссутулился

Иное дело – граната! Мало того, что она небольшая, так ее еще можно закинуть за угол или перекинуть через препятствие. Куча достоинств. Вот только гранат надо очень много, иначе они в бою быстро закончатся. Поэтому на фото мы видим пехоту, просто увешанную гранатами, еще и с дополнительными большими сумками для их переноски. Более того, тактика подразумевала наличие подносчиков гранат в передовых группах. Однако и от винтовки отказываться нельзя. После того, как окопы будут заняты, противник пойдет в контратаку, и тут-то уж винтовка будет куда как полезна!

Но это было только начало...

Продолжение следует...

Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!

Пост с навигацией по Cat.Cat

Также читайте нас на других ресурсах:
Телеграм ↩ – новости, заметки и розыгрыши книг.
ВК ↩ –наша Родина.

Автор: Виталий Илинич

Вступление – Что мы знаем о ПМВ?

• Первая Мировая. Почему ничего не получалось?

• Химическая война. Часть 1

• Химическая война. Часть 2

• ПМВ. Рождение современной артиллерии. Часть 1

Новые методы стрельбы постепенно включали также и учет кучи явлений, на которые до этого не обращали внимание. Ветер, температура воздуха и заряда, атмосферное давление, точная топографическая привязка орудия и цели, разница по высоте между орудием и целью – всё это может оказать существенное влияние на результат стрельбы. А при стрельбе на большие дистанции (15 км и более) уже нужно вносить поправку на вращение Земли. И на такие дистанции стреляли уже в ПМВ.

Также требовалось учитывать особенности боеприпасов. Ведь промышленность не может выпускать все снаряды строго одинаковыми, а если отправлять всё неидеальное в брак, то снарядов просто будет слишком мало. В частности, партии боеприпасов отличаются по массе. Пусть и в небольших пределах, но при стрельбе на многие километры это будет вносить свой вклад в рассеивание снарядов. Поэтому очень важно сортировать боеприпасы по массе на партии с разными усредненными характеристиками. Например, 0 (средний вес), -1 (недовес), -2 (большой недовес), +1 (перевес), и так далее, приняв, разумеется, диапазон веса для каждой группы. В таблицах стрельбы для каждой такой группы будет своя пометка по поправке на дальность.

Не меньшую проблему представляла низкая подвижность артиллерии. Да, можно было взять кучу орудий из крепостей, но средства тяги оттуда в таких количествах взять не получится. Особенно если мы говорим о «тракторной», то есть артиллерии на мехтяге. Такая в ПМВ уже была и получила широкое распространение. Требовалось создать много тягачей, выучить водителей и механиков – это ведь 1910-е годы, автомобиль-то еще был много где в диковинку!

Теперь я должен еще разок коснуться темы, почему артподготовка велась так долго. Ну что там можно расстреливать неделю?! Сперва мы разберемся с тем, как расстреливать. В данном случае, помимо большого количества целей, играли важную роль три фактора.

Во-первых, французы считали необходимым надежное поражение целей. Не подавление, а в большей степени первую очередь уничтожение. С ними сложно спорить относительно того, что уничтоженные орудия и укрепления точно не будут представлять опасность. Но уничтожение требует намного большего расхода снарядов и намного большей точности попаданий.

Во-вторых, очень методичный способ огня. Французы стреляли методом прямой пристрелки, когда для поражения каждой цели надо было сначала пристрелять орудие с корректировкой с самолета или иным способом, подразумевавшим наблюдение за целью. А затем огонь на точность для четкого поражения цели – ведь во многом требовалось прямое попадание! И это тоже требовало корректировки. А самолетов не всегда было достаточно, да и погода не всегда благоволила полетам, в особенности на древних «кукурузниках». Имелись и другие технические трудности, например, с работой радиотелеграфа (своеобразная «рация» из ПМВ).

Ну и в-третьих, старые орудия, которых было большинство во французской артиллерии, не могли обеспечить большой скорострельности. Как по причине отсутствия противооткатных механизмов, из-за чего орудие откатывалось назад, а затем накатывалось вперед всей массой, а не только стволом, и надо было ждать завершения этого процесса, прежде чем зарядить орудие. Так и из-за необходимости его после этого перенаводить, а это тоже не получится делать, пока орудие не встало на место.

И не стоит думать, что эта проблема была только в начальный период войны! Например, по некоторым данным, в середине 16 года только 1/9 тяжелых орудий была новой конструкции. К концу года – 20%. Даже в апреле 17 года, как я уже писал, новых тяжелых орудий имелось по оценке французского генерала Эра 55% короткоствольных и только 25% длинноствольных (от общего числа), остальные старые. И летом 1918-го всё ещё оставалось значительное число старых орудий, хотя новых уже было большинство. Помимо этого, разумеется, в артиллерию поступали различные сверхтяжелые орудия порой просто линкорных калибров (железнодорожные), но основную массовую работу всё же делали не они.

Но что же за цели поражали все эти орудия? Пойдем в порядке расположения их от наиболее близких к наиболее далеким. Орудия в ходе артподготовки должны были разрушить колючую проволоку. И это совсем не смешная задача, потому что колючей проволоки там могло быть на много-много десятков метров в глубину. Целый сад колючей проволоки мог ждать наступающую пехоты – ножницами это можно резать до бесконечности. Поэтому проволоку должна разрушить артиллерия либо танки, но для танков это чревато наматыванием ее на ведущие колеса, что может даже привести к остановке машины. Вот какие-то недобитые мелочи – да, это пехота дорежет сама.

Затем шло разрушение самих окопов. Это тоже считалось, видимо, достаточно важным мероприятием. Вместе с этим также можно уничтожать выявленную полевую фортификацию – как укрепленные огневые точки и опорные пункты, которые удалось обнаружить, так и подземные убежища. Несмотря на то, что они находились глубоко под землей, порой даже на глубине в 15 метров, а то и глубже, иногда снаряды разрушали их или закапывали оба выхода.

Огромное значение имело уничтожение артиллерии. В ходе артподготовки артиллерия противника была целью систематического «разрушающего огня» (так в источнике), а те, кто за неделю обстрела не был уничтожен и вскрыл себя огнем в ходе атаки пехоты, брались уже под подавляющий огонь в ходе сопровождения атаки. Французы, разумеется, были не совсем дураками, и не пытались всегда всё только уничтожать.

В ходе атаки пехоты также шло сопровождение пехоты методом подвижного огневого вала – стеной из падающих несколько впереди своей пехоты снарядов, которая медленно продвигалась вперед, ведя за собой пехотную атаку, и подавляя противника перед фронтом наступающих бойцов и на флангах.

Правда, не всегда эта идея работала хорошо. В частности, во время наступления первой половины 1917-го, получившего красноречивое название «бойня Нивеля», планирование артиллерийского сопровождения по каким-то причинам упоролось в максимальную скорость движения огневого вала. Видимо, считалось, что пехота сможет быстро за ним идти и таким образом быстро пройдет оборону немцев. Вот только сказать проще, чем сделать. Пехота отстала от огневого вала, а это чревато тем, что огневые точки противника успеют «проснуться» и выставить свои пулеметы и винтовки навстречу еще не подошедшей пехоте.

Но ладно, продолжим про схему артподготовки. Одновременно с описанным ранее, дальнобойные орудия вели воспрещающий огонь по тылам, мешая подходу резервов, блокируя дороги, разрушая станции разгрузки, склады и подобное. Ну вот и представьте себе, сколько на это потребуется орудий, снарядов и времени?

Это вызывало известные проблемы с выявлением противником направления атаки. Сбор колоссального количества орудий и снарядов требовал кучи усилий по подготовке позиций, маневру орудий и накоплению боеприпасов, не говоря уж о выжидательных позициях для пехоты. Одних снарядов в крупных наступлениях расходовалось по 6 т на метр фронта, а всего могло быть 100 000 т для операции, что подвозилось целый месяц. Так вот, вся эта деятельность рано или поздно становилась известна немецкой разведке. В частности, авиационной.

Так еще и наступления далеко не всегда удавалось удержать в тайне. Не таким уж редким явлением было то, что немцам становилось известно о предстоящем наступлении чуть ли не из прессы! (Немцы тоже могли порой проболтаться, не только французы с англичанами так делали). Вот и представьте себе, что сначала противник узнает о наступлении из прессы, потом разведка видит приготовления, а потом еще его оборона на конкретном участке массированно обстреливается неделю! Да тут даже тормоз поймет, что надо бы собрать силы в этом месте для отражения атаки.

Главное только эти силы не напихивать в первую линию окопов, а то там они под всю эту артиллерию и попадут. Поэтому немецкая оборона, зная о мощи огня артиллерии противника, и способности его разнести всю оборону, до какой дотянется в первом ударе, решили в первой линии много сил и не держать. Да, кто-то там должен быть, чтоб противник не занял ее без боя, но основные силы теперь должны были быть в глубине, и в основном для контратак.

Эта идея отлично бы работала против противника, который пытается прорвать оборону полностью. Забавность ситуации заключается в том, что, когда немцы внедрили эту тактику, через некоторое время Антанта прибегла к ряду атак с ограниченными целями. Суть их заключалась в том, что та глубина, на которую поддержанная артиллерией пехота после недельной подготовки могла ударить именно в первом ударе, и была конечной целью атаки. То есть немцы заведомо отдавали первую линию, ожидая, что французы пойдут глубже, как они шли раньше, и там нанести им поражение контрударами. А французы просто останавливались, легко взяв первые рубежи.

Французам требовались эти атаки для поднятия боевого духа пехоты. Всё же пара лет бессмысленного долбления в оборону в попытках прорваться дальше возможностей первичного удара, а также некоторые другие трудности привели к росту неповиновения в пехоте и даже к бунтам. Ряд наступлений, в которых основную работу делала артиллерия, а пехота с малыми потерями занимала 2-3 километра в глубину, действовали на армию воодушевляюще.

Но так нельзя было выиграть в войне. Просто не хватило бы никаких ресурсов, да и желания воевать так с немцами до границы было немного – это что ж получается, надо перепахать в лунный пейзаж всю захваченную врагом территорию Франции, и воевать на протяжении пятидесяти лет? Нет, это недопустимый вариант! Поэтому надо было так или иначе решительно наступать и пытаться прорвать оборону, да вот только как? Вся имеющаяся тактика этой проблемы не решала. В основном научились очень четко брать первую позицию (на глубину несколько километров, в смысле, а не то, что первую линию траншей – позиция состоит из нескольких линий траншей).

Нужно было поражать оборону на всю глубину сразу, так, чтобы пехота могла вот этим вот первым ударом пройти настолько глубоко, чтобы дойти уже прям до артиллерийских позиций. То есть пройти и первую позицию обороны, и вторую, и артиллерийские позиции (возле которых немцы, например, делали тыловой рубеж) до того, как противник успеет «опомниться».

А для этого нужно, во-первых, добиться полной внезапности. Противник ни в коем случае не должен знать о том, что наступление начнется в конкретном месте в ближайшие недели. То есть хотя бы оставить его в неведении до начала артподготовки. Скрытность, скрытность и еще раз скрытность! В какой-то мере этого удалось добиться Антанте в некоторых наступлениях. В частности, в битве при Камбрэ осени 1917-го внезапность была, можно сказать, полная. Одним из способов добиться такой внезапности будет … не говорить никому о наступлении. Даже союзникам-французам. Так поступили, по некоторым данным, британцы, и им удалось.

Но одного этого будет недостаточно. Нужно кое-что еще, и этим тоже славится наступление при Камбрэ. Если вести артподготовку неделю, то толку от скрытности будет тоже не очень-то и много. Надо как-то сократить эту подготовку до вменяемых длительностей. Немцы, имея много скорострельных орудий, вели подготовку, например, девять часов. Но и это немного долго.

Англичане поступили очень хитро. Они вообще не проводили артподготовку при Камбрэ! Артиллерия открыла огонь с началом атаки танков и пехоты. То есть не было артподготовки, было только артиллерийское сопровождение атаки. Во многом это было возможно в силу того, что атаку поддерживали сотни танков – порядка четырех сотен машин на фронте в 10 километров устремились в атаку вместе с пехотой. Ну как устремились – со скоростью 4–5 км/ч, но всё же. Проволочные заграждения в этом случае тоже отдавались во многом на откуп танкам. К ним даже прикручивали специальные якоря, чтобы проволоку цеплять и растаскивать.

Немецкая оборона была сотрясена, но всё же не пробита окончательно. Тем не менее, стоит отметить отличную подготовку англичан. Они реально смогли удержать всё в тайне, скрытно вывести в атаку сотни танков, отработать их взаимодействие с пехотой, достаточно хорошо сопровождать атаку артиллерией. Применили в какой-то мере новые методы стрельбы, о которых я расскажу ниже. Это позволило за несколько часов продвинуться в глубину обороны на 6–8 километров. Это много.

Но потом случилась заминка, было много потерь в танках, всё-таки немцы уже научились с ними бороться (это было далеко не первое применение танков), и в итоге наступление перешло в разряд не вполне удачных. Оборону прорвать не удалось, как и во все предыдущие разы. Кто-то может поспорить, что формально некоторое недолгое время в обороне немцев существовал разрыв, и это можно считать прорывом обороны, но я считаю, что успешный прорыв обороны – это когда за пределы этой обороны смогли выйти свои войска и продолжить наступление. Потому что прорыв – это не самоцель, он делается для дальнейших оперативных результатов. По крайней мере для того, чтобы хотя бы начать их добиваться – выйти на оперативный простор. Под Камбрэ этого сделать не удалось. Даже несмотря на реальную массовость применения танков.

Но что же делать, если даже атака массой танков не прорывает оборону? А если ты Германия, и массы танков у тебя просто нет? Давайте рассмотрим немецкий взгляд на технику прорыва, которая в итоге привела к реальному прорыву обороны Антанты и выходу пехоты на оперативный простор с продвижением по результатам операции на многие десятки километров: 60 км, причем на широком фронте, а местами на глубину 80 км за операцию. Это не позволило немцам выиграть войну, стратегических целей они не достигли. Но это показало, что эту надоевшую всем оборону можно прорывать, можно вернуть хотя бы частично маневренную фазу войны.

Что же сделали немцы?

А немцы ввели новый способ проводить артподготовку. Суть ее состояла в том, чтобы нанести максимально мощный удар в максимально короткий срок, поразив оборону противника на всю глубину, но не дав ему при этом опомниться и подкинуть резервы к месту прорыва. Как этого добиться?

Мы уже с вами знаем, что немцы во многом обходили Антанту в оснащении современными на тот момент скорострельными орудиями калибром выше 77-мм. Обладая мощным артиллерийским кулаком из тяжелых орудий, немцы при этом могли вести стрельбу с большим темпом. А обладая большей дальнобойностью, они могли простреливать оборону на большую глубину, вплоть до корпусных штабов. При этом, с целью максимально увеличить дальность огня, немцы ставили значительную часть своих орудий буквально чуть ли не за первой линией окопов, причем даже из группы особо тяжелых орудий (например, 150-мм пушки). Но это было не единственной особенностью.

Вторым было решение немцев не заниматься пристрелкой и огнем на уничтожение. Это резко сократило длительность артподготовки. В чем же суть? Немцы поняли, что основной задачей артподготовки будет подавление обороны противника. Если во время атаки артиллерия и огневые средства противника будут по большей части молчать, подавленные огнем немецкой артиллерии, то их вовсе не обязательно полностью уничтожать. Зачем, если суть в том, чтобы они не мешали пехоте идти в атаку?

Вынужденный молчать пулемет, до которого дошли наступающие бойцы, уже не сможет оказать сопротивление. А быстрый рывок пехоты через подавленную оборону может дойти и до артиллерийских позиций, орудия на которых в некоторых случаях уже будут покинуты расчетами из-за сильного подавляющего артогня. Огневые сооружения, окопы, пулеметные точки опасны, пока ведут огонь. Если же они вести огонь не могут, то пехота просто до них дойдет, закидает гранатами, возьмет защитников в плен или перебьет их в ближнем бою, оглушенных, отравленных газами.

А если не надо вести огонь на гарантированное уничтожение, значит длительность ведения огня очень сильно сокращается. Важнее создать ураганный огонь незадолго до наступления и в ходе наступления, чем долго и размеренно неделю долбить всё до лунного пейзажа. Тем более что скорострельность современных на тот момент орудий уже позволяла вести интенсивный огонь даже относительно крупными калибрами, например 150-мм.

Это одна сторона. А вторая сторона ускорения заключалась в том, что немцы полностью перешли на новые способы стрельбы. Я о них уже частично писал выше, но в этом случае они получили максимальное распространение. Суть в том, что от пристрелки в каком-либо виде отказывались полностью, кроме каких-то отдельных редких случаев. Пристрелку не вели ни заранее, ни в процессе ведения огня. Речь шла именно о внезапном открытии ураганного огня всей наличной артиллерией.

Но как в таком положении куда-либо попадать? По расчетам. Для этого каждое орудие было отстреляно на полигоне с целью определения для него таблиц стрельбы – чтоб учесть особенности каждого орудия. Получены расчеты влияния атмосферных явлений и соответствующие поправки. Заранее и очень точно устанавливалось топографическое положение позиций батарей для ведения огня. При занятии позиции орудие должно было встать прицелом над специально установленной в земле маркой. Причем особенно уточнялось, что встать над маркой надо прицелом, а не серединой боевой оси. Ведь чтобы хорошо попадать, надо понимать, где сам находишься. Данные для стрельбы по конкретным целям (разведанным заранее) устанавливались по хорошо видимым ориентирам. Необходимые атмосферные поправки сообщались по факту измерения погоды перед атакой.

Всё, что возможно было рассчитать заранее, рассчитывалось заранее. В приказах прописывались все нюансы, составлялись подробные и четкие инструкции, кто когда какие позиции занимает, где лежат боеприпасы, склады, кто в какой очередности ведет огонь, какие цели когда поражать, какими снарядами, кто куда и когда передвигается и так далее. С учетом того, что артподготовка должна была начаться ночью, сильно много возможностей «поправить по месту» уже не было, хотя нельзя сказать, что этот способ полностью исключался. Пусть действия по четкому плану и были очень важны, но возникающие изменения учитывались и ход подготовки мог быть немного изменен.

Так родилась современная артиллерия. Артиллерия математики. Артиллерия расчета. Буквально еще в конце 19-го века и даже в начале 20-го много где стреляли чисто прямой наводкой на не очень большую дистанцию. И даже в начале ПМВ французы еще массово уповали именно на этот вид боя. А даже при стрельбе с закрытых позиций били только по пристрелке и четкой корректировке с прямым наблюдением. И вот 1918 год – и артиллерия бьет полностью по математическому расчету, без корректировки, сразу ураганным огнем, подготавливая прорыв за считанные часы.

Третьей же важной особенностью было крайне массовое применение химических снарядов синего, зеленого и желтого креста. Тактически я описал их применение в статье про химоружие, но здесь я отмечу суть их влияния. Ввиду того, что требовалось очень быстрое и надежное подавление, а точной пристрелки и корректировки не велось, очень кстати было средство, увеличивающее эффективность огня. Химснаряды позволяли быстрее достигать подавления. Даже если никто не будет насмерть отравлен, многие бойцы просто покинут опасную зону, или будут корчиться, кашлять и блевать, или экстренно заниматься дегазацией вместо ответной стрельбы! Тем более что от снарядов синего и желтого креста в 1918 году было довольно сложно защититься противогазом.

Но также химбоеприпасы позволяли менее точно попадать – ураган падающих снарядов даже при очень большом разбросе быстро создаст газовое облако в районе цели. Собственно, стрельба по «газовым прямоугольникам» не подразумевает стрельбы непосредственно по цели. Достаточно стрельбы по прямоугольнику шириной 200-300 м и глубиной 400 – 500 м, внутри которого где-то находится цель.

Ну и, наконец, воздействие химснарядов более долгое. Если после переноса подавляющего огня на другую цель кто-то остался жив и боеспособен, он может относительно быстро возобновить сопротивление. А вот если он был при этом отравлен синим крестом (дифенилхлорарсин – раздражающее вещество), то он еще несколько часов будет кашлять и блевать, если вообще не отключится на время (синий крест скорее выводит из строя на день, чем убивает, хотя можно, наверное, и насмерть надышаться). Если же к синему кресту добавили зеленый (удушающий газ дифосген), человек умрет или уедет с тяжелым отравлением в госпиталь. С ипритом (желтый крест), от которого защиты не было, воздействие вообще может измеряться в днях, он на местности может и неделю лежать.

При этом в некоторых случаях химическая подготовка желтым крестом (ипритом) на нескольких участках, на которых наступление НЕ будет производиться, могла начаться заранее. Суть этого действа описана в статье про химоружие. Однако различные изнуряющие газовые обстрелы были для этой войны делом привычным, плюс они велись не в том месте, где будет проходить наступление, поэтому обороняющимся не совсем было понятно их назначение в качестве химподготовки к атаке. И даже когда огонь заранее велся снарядами зеленого креста (дифосген) в предполагаемых немцами районах наступления, без массированного обстрела артиллерией в целом это не выглядело как артподготовка. По каждому случаю химического обстрела на широком фронте не будешь кидать туда-сюда резервы – надо, чтоб это была полноценная артподготовка на конкретном участке, иначе можно кинуть войска на ложное место атаки. Да и непонятно, куда их кидать – обстрел-то на очень широком фронте в разных местах.

Внезапная массированная ураганная и при этом короткая (часов пять, а потом и меньше) артподготовка, которая начиналась затемно, например, в 4 часа 40 минут мартовской ночи, сотрясала оборону на всю глубину – 10 км и более, причем порой на фронте в несколько десятков километров. Затем, спустя четыре-пять часов, наступал черед атаки пехоты, которая следовала за двойным (химическим нестойким и классическим) огневым валом.

И здесь была вторая сторона медали! Если во французских наступлениях артиллерия разрушала практически вообще всё, и пехоте оставалось буквально занять изрытую воронками местность на два-три, иногда чуть больше километров вперед, то в весенних немецких наступлениях 18-го года было иначе. Массированный артиллерийский огонь подавлял много целей и ошеломлял противника, отравлял его газами, но он не мог поразить все цели. Какие-то цели в любом случае будут возникать перед лицом пехоты, порой в большей степени, чем при длительной точной артподготовке.

И если пехота хочет не отстать от огневого вала, и, пользуясь эффектом ураганного огня, проследовать через всю глубину обороны противника и вырваться на оперативный простор, то она должна наступать быстро. А значит со всякими возникающими на её пути небольшими неурядицами пехота должна уметь справляться сама, причем быстро и решительно.

Одной лишь внезапности и ураганного огня артиллерии для прорыва обороны недостаточно. Нужны действия пехоты. А для этого пехота должна иметь соответствующую организацию, вооружение и тактику. И вот об этом будет следующая статья.

Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!

Пост с навигацией по Cat.Cat

Также читайте нас на других ресурсах:
Телеграм ↩ – новости, заметки и розыгрыши книг.
ВК ↩ –наша Родина.