Страшные истории

Сегодня трактор "петушок" съехал с дороги и провалился по самые ступицы в раскисшее багно. Буксовал буксовал и в итоге решил вытолкать сам себя ковшом. Собралась толпа зевак, я там тоже подсказывал, куда упереть ковш и чё делать дальше. Ковш ушел в ил на полтора метра, елозил тракторист им елозил и шваркнуло! Типичный гул 50Гц и бурление воды с пузырями, которые к слову при выходе из воды эти пузыри хлопали и загорались малиновым пламенем, я не электрик но знаю, что это водород и кислород из ращепленной электролизом воды. Не знаю, десятка это была или 0,4, но горело секунд пять и млядь, это было красиво!

Вокруг трактора было пять человек, непосредственно от подземного подводного салюта в трех-четырёх метрах. Правда все в резиновых сапогах "Норман". Никого никаким шаговым не то, что не убило, никто даже не почувствовал ничего! Ну я то ладно, не лыком шит и пока горело, стоял и не пытался сдвинуть ноги с места, двое товарищей ломанулись убегать, тоже ничего не почувствовали, ну если не считать расслабон анального кольца!

Эй, элегтгики, ау!!! Объясняйте, как это так? Где ваше шаговое???

Вопрос от радиолюбителя. Как ему объяснить, что ток идёт не по картинкам из книжки, а по пути наименьшего сопротивления? Может, скинуть ему видео экспериментов с феном в ванной?

Благодарю за внимание!

Заходите ко мне в гости в Дзен, ВК и Тележку. Там тоже интересно)

Это перевод истории с Reddit

Три месяца назад я навсегда удалил все файлы, связанные с проектом под названием Aura. Я стер облачное хранилище, зачистил резервные копии с локальных дисков, а затем физически уничтожил жесткие диски с помощью сверлильного пресса в своем гараже. Визг сверла, впивающегося в магнитные пластины, — один из немногих звуков, способных заглушить звон в моих ушах. Я пишу это сейчас под чужим именем, в городе, где никогда не жил, потому что прошлой ночью увидел статью о новой игре с дополненной реальностью, которая вот-вот выйдет. Описание её «движка для динамического взаимодействия с окружающей средой» звучало пугающе знакомо. Я понял, что молчание — это роскошь, которую я больше не могу себе позволить. Оно может стоить кому-то жизни.

Сейчас я живу в маленькой меблированной квартире. Такой, что рассчитана на временное проживание. Мебель безликая и лишена индивидуальности — именно так мне и нужно. На стенах нет фотографий, нет сентиментального хлама. Всё, что у меня есть, помещается в два чемодана. У меня есть ритуалы. Я проверяю три замка на двери каждый час. Никогда не сажусь на стул спиной к двери. Закрыл экран телевизора плотным пледом. Я сплю с включённой соляной лампой — не потому, что верю в её свойства, а потому, что её тусклое, оранжевое свечение не даёт проснуться в полной темноте. Самое трудное здесь — тишина. Глубокая, почти физическая тишина, которую мой мозг постоянно пытается заполнить. Каждый скрип половиц, каждый стон труб в стенах превращается в вопрос. Просто здание оседает? Или это что-то другое?

Aura должна была стать моим ответом. Моим выходом. Приложением для охоты на призраков — по крайней мере, так я это подавал. Идея была неоригинальна, я знал. В магазине приложений полно таких — дешёвые игрушки, выводящие случайные цифры и проигрывающие жуткие звуки. Моё должно было быть другим. Лучшем. Элегантным. Я не был верующим, я был программистом. И чертовски хорошим. А для программиста вселенная — это система с правилами. Я рассматривал паранормальное не как духовное явление, а как предсказуемый сбой восприятия. Глаз, видящий лица в древесных узорах, ухо, улавливающее шёпот в шуме. Это называется парейдолия, и я был уверен, что смогу создать движок, который воспроизводит эти паттерны по требованию. Целью было создать самое убедительное «сверхъестественное» приложение в истории. Камера и микрофон телефона использовались лишь для вида. Основную работу выполнял мой алгоритм. Он анализировал визуальный шум — пиксельные артефакты, блики, пылинки — и превращал их в полупрозрачные, дымчатые силуэты, похожие на фигуры. Аудиокомпонент делал то же самое: из отрывков белого шума складывались голоса. Это был обман. Мастерский обман. Моё величайшее произведение.

Мой лучший друг, Марк, был единственным тестировщиком. Полная моя противоположность. Я видел мир как машину, он — как волшебную историю. Мы подружились на первом курсе колледжа из-за любви к ночным фантастическим фильмам и дешевой пицце. Помню, как однажды мы шли через туманный луг у кампуса, и Марк внезапно остановился. Он показал на старый корявый дуб. «Он будто наблюдает за нами», — прошептал он с искренним благоговением. Я рассмеялся, достал телефон, сделал снимок и начал объяснять, как именно тени и туман создают иллюзию лица на коре. Он только покачал головой и улыбнулся. «Ты видишь код, Лео, — сказал он. — А я — призрака в машине». Думаю, в глубине души я создавал Aura для него. Хотел доказать свою точку зрения — показать код за привидением. А может, и подарить ему магию, которую он так хотел видеть.

Он был моим главным фанатом. Не видел в проекте циничную наживу, воспринимал его как инструмент открытий. Он подкидывал мне ссылки на «проклятые» места в округе и умолял протестировать приложение там. Одним из любимых была старая ткацкая фабрика Блэквуд на окраине — развалины с пятидесятых годов. «Флуктуации ЭМП там будут зашкаливать!» — писал он. Я спокойно объяснял, что в старом здании с постоянными сквозняками больше фонового шума — а значит, больше «сырья» для алгоритма. Это не баг, а фича.

Первые недели теста были весёлыми. Это была наша игра. Он присылал скриншоты дымчатых фигур в углах комнаты. «Кажется, у меня призрак на кухне», — написал он однажды, приложив фото с туманной дымкой у тостера. «Он хочет тост?» — ответил я. Он прислал смеющийся смайлик. «Наверное, безглютеновый. Просто кайфует». Я гордился своей работой. Мой код работал идеально. Совершенный обман.

Перелом случился на фабрике. Он всё-таки пошёл туда, вопреки моим предупреждениям. Позвонил ночью. Обычно возбуждённый, теперь он говорил сдержанно, напряжённо. «Лео, я кое-что увидел», — произнёс он тихо. — «На фабрике. Это было не как раньше».

Я уселся поудобнее. «Что именно?»

«В квартире они как дым. Плывут. А это… оно было твёрдым. Стояло в проломе двери в главном цехе. Просто фигура, высокая, чёрная. Не двигалась. Я навёл телефон, а оно не исчезло. Оно… сделало шаг назад. В тень».

По спине побежали мурашки. Но я заставил себя сохранять спокойствие. «Свет там наверняка ужасный. Сенсоры могли сгенерировать артефакт с чёткими краями. А “шаг назад” — это фильтр пересчитал свет после движения камеры».

Он замолчал. Потом сказал: «Нет. Оно смотрело на меня. Это было... неправильно. Одно дело, когда ты показываешь мне дым. Но это чувствовалось по‑другому. Оно знало, что я его вижу».

Я десять минут объяснял технические причины. Уверенно, снисходительно. Помню, как он сдался: «Наверное. Но чувство не отпускает. Это было другое». Этот разговор преследует меня до сих пор. Его последний шанс, крик о помощи — и я утопил его в алгоритмах.

Через пару дней я обновил аудиофункцию. Хотел сделать шумы более «естественными». Ночью в 2:17 мне позвонили. Помню точно — я уже почти закрыл ноутбук. Едва не проигнорировал звонок. Хотел бы, чтобы так и сделал.

На другом конце не было «алло». Только тяжёлое дыхание Марка и тихий, потрескивающий фон приложения. Я ясно представлял его: сидит в темноте, с телефоном, погружённый в мой обман.

«Лео», — прошептал он, в голосе — такой страх, что звучал он, будто задыхается. — «Оно здесь. То, что было на фабрике. Оно у меня».

Я хотел ответить — но из динамика вырвался другой звук, пронзительный, не похожий на шум из движка. Это был голос. Не искажённый. Медленный, хриплый, как будто кто-то говорил через гнилое горло. Он произнёс его имя.

— Марк… Мааарк… Марррк…

Звонок оборвался.

В наступившей тишине меня накрыла леденящая волна ужаса. Ужаса программиста. Того самого, когда код делает то, чего не должен. Я создал фильтр, чтобы подделывать паранормальное. А кто-то с другой стороны только что использовал его, чтобы заговорить.

Первая реакция — техническая. Мозг лихорадочно перебирал версии. Кэшированный звук? Утечка памяти? Рандомный файл? Или розыгрыш? Саундборд? Наверное, розыгрыш. Он просто мстит мне за скептицизм.

Я написал: «Очень смешно. Ты меня достал». Тишина.

Ещё раз: «Серьёзно, перезвони. Это было мощно».

Ноль. Даже пузырь с тремя точками не появился.

Позвонил — сразу голосовая почта. Вот тогда рациональный страх сменился первобытным. Тот, что начинается в животе и растекается по всему телу. Я схватил ключи. До его дома — 15 минут, я доехал за восемь. Каждое красное — как приговор. Каждый пустой поворот — как обвинение.

Когда я подъехал, его окна были тёмными. Конечно, почти три ночи. Но в этой темноте было что-то неправильное.

Я поднялся на третий этаж. Постучал. Сначала тихо. Потом громче.

— Марк! Это я, Лео! Открой!

Ничего.

— Хватит! Это уже не смешно!

Ручка — заперта. У меня был набор отмычек на брелке — старая юношеская привычка. Руки дрожали. Металл скрипел, будто кричал. Наконец — щелчок.

— Марк?

Темно. Холодно. Воздух затхлый. Книжные полки, диван, половинка сэндвича — всё на месте. Но как будто застывшее. Как музейный экспонат. Жизнь, остановившаяся посреди движения.

— Марк, ты в комнате?

Я прошёл вперёд. Дверь его спальни была приоткрыта. Я толкнул её.

И тогда я его увидел.

Он лежал на спине. Глаза — широко раскрыты, застывшие в выражении шока. Рядом на полу — телефон, экран горит. Интерфейс Aura — всё ещё активен.

Я перестал дышать. В голове — пустота. Только картинка: скомканное одеяло, его рука в паре сантиметров от телефона, мои собственные пальцы, дрожащие в воздухе.

Потом вдох. Резкий, болезненный. Я подполз к кровати.

— Марк…

Я коснулся его руки. Лёд. Не просто холод — неестественный, пронизывающий. Я перевёл взгляд на экран.

В центре — лицо. Не дым, не иллюзия. Четкое, реальное. Узкое, изможденное. Глазницы — пустые провалы. Кожа — как пергамент. Рот — тонкая, искривлённая щель. Оно смотрело прямо в камеру. Прямо на меня.

Я отшатнулся. Уронил стакан — он разбился. Реальность вернулась. Я схватил свой телефон. Позвонил 911. Диктовал адрес, задыхаясь.

Парамедики приехали первыми. Потом полиция. Два офицера. Один, Миллер, поднял телефон Марка. Посмотрел на экран.

— Это что?

— Приложение. Игра. Он тестировал его для меня.

— Жутковато, — сказала вторая.

Миллер нажал на экран — безрезультатно. Пришлось перезагрузить. После перезагрузки — обычный экран блокировки. Они увидели жуткую картинку из игры. Я — фото убийцы.

Официальная причина смерти — спонтанный инсульт. Синдром внезапной взрослой смерти. Врачи сказали, что выражение лица — типично. Я звонил его матери. Лгал. Я не мог сказать ей, что её сын умер, потому что я случайно создал дверь в ад.

Я пришёл домой. Запер дверь. Свет не включал. Сел в темноте. И сидел. Мой мир, построенный на коде, треснул. Я открыл дверь. И не знал, как её закрыть.

Но всё не закончилось. Начались мелочи. Дверца кладовки, которую я закрывал, была приоткрыта. Ключи — на столе, хотя я вешал их. Потом — холодные пятна. Локальные, как мороз. Воздух тяжёлый, влажный, с металлическим привкусом. Дышать было трудно. Я измерил: на кухне — 22°C, в пятне — 7°C. Потом — тени. Высокие, чёрные, промелькнувшие у коридора. Поворачиваешь голову — пусто. Но чувствуешь: что-то было.

Кульминация случилась через три недели. Я был в душе. Единственное место, где мог расслабиться. И тогда услышал шёпот.

— Лео…

Тот же голос. Шипящий, сухой. Я замер. Вода стала ледяной. Сердце бешено колотилось. Я выключил кран. Только капли. И стук сердца.

— Кто здесь?

Молчание.

Я стоял, обнажённый, с шампунем в глазах, чувствуя себя самым уязвимым человеком на свете. Но я знал. Оно здесь. Оно не перешло за мной — оно просто переключило внимание. Приложение — окно. Марк посмотрел. Его не стало. Теперь — моя очередь.

Я вышел, дрожа. Сел за стол. Взял телефон. Запустил Aura.

Поначалу — ничего. Пара дымок. Потом — экран дернулся. Пиксели искажались. Телефон нагрелся. И появилась фигура.

Высокая. Тонкая. Тень, поглощающая свет. Без черт, без лица. Но с присутствием.

Она повернулась. И «посмотрела» на меня. Волна ненависти ударила в грудь. Звук — рычание. Настоящее. Не статическое.

Я построил окно. И кто-то изнутри теперь смотрел на меня.

Я не закричал. Не смог. Звук застрял в горле. Я опустил телефон, рука дрожала. Посмотрел в угол — пусто. Но я знал, оно там. Воздух был густым, тяжёлым, холодным.

Я снова поднял телефон. Фигура всё ещё была там. Неподвижная. Следила за мной. Я сделал шаг назад — её голова чуть склонилась, как будто с холодным интересом. Рычание усилилось, а под ним — начал складываться голос.

— Лео… архитектор…

Тот самый голос. Но теперь — отчётливый, сильный. Оно использовало моё приложение как мегафон. Направляло через него энергию.

Я уронил телефон. Он ударился об пол, экран показывал потолок. Я отполз, пока не врезался спиной в стену. Голос продолжал звучать из динамика:

— ...открыл… дверь…

Всю ночь я просидел, свернувшись на диване, с одеялом и включённым светом. Спать было невозможно. Каждый раз, закрывая глаза, я видел этот силуэт. Оно было здесь. Оно знало моё имя.

На следующий день я начал борьбу. Единственное, что мне оставалось — код. Я открыл проект Aura. Вся знакомая среда разработки казалась осквернённой. Я нашёл ядро фильтра парейдолии и аудиодвижок.

Я был так горд. Алгоритм должен был навязывать узор случайному шуму. Но а если он ничего не навязывал? А если он обнаруживал?

Я начал с аудио. Созданный мною шумовой генератор использовал микрофон для сбора фонового звука, очищал от узнаваемых частот и использовал остатки для эффекта EVP. Но что, если сущность встраивала свой голос в этот «мусор»?

После часов анализа я нашёл её — одну, элегантную, фатальную ошибку. Я создал замкнутую петлю. Приложение слушало свой собственный шум, обрабатывало его и усиливало. Оно усиливало неслышимую нами несущую частоту. Превращалось в звуковую линзу. Сущность не просто говорила — она использовала петлю, чтобы воплотиться. Мост.

Я не создал детектор призраков. Я создал усилитель.

Внезапный резкий ХЛОП из кухни заставил меня вскочить. На полу — осколки кружки, которая стояла далеко от края. И тогда я услышал:

— Умный мальчик...

Голос. Не из телефона. Прямо в комнате. Шипящий, повсюду:

— Ты понял логику, Лео. Теперь почувствуй последствия.

Я бросился обратно к компьютеру. Всё начало усиливаться. Тени, холод, движения. Становилось хуже.

Я использовал приложение только чтобы знать, где оно. Каждый раз фигура становилась чётче. В ней проступали очертания: истончённые конечности, тени, лицо...

— Марк... кричал, — прошипело оно однажды.

— Заткнись, — прошептал я сквозь слёзы.

— Ты построил дверь, — продолжило оно. — Теперь плати. Все, кто строят, платят.

Оно питалось мной. Моим страхом, виной, вниманием. Чем больше я пытался понять — тем сильнее оно становилось. Я копался в коде, искал объяснения в оккультных форумах. Всё сводилось к одному: чтобы призвать — нужен символ и энергия. Я создал оба. Я написал заклинание на Python.

Я даже нашёл старый пост на девелоперском форуме. Шесть лет назад. Пользователь жаловался на аудиопетлю в AR-приложении. Слышал голоса. Они знали его имя. Его аккаунт замолчал через три дня.

Потом оно стало использовать Марка. Однажды я услышал музыку. Наша старая песня. Из колонок, которые были выключены. Та самая, под которую мы пили дешёвое пиво. Оно знало. Оно впитало его.

Кульминация наступила во вторник. Я не спал почти двое суток. Уснул за столом. Проснулся от того, что дверь спальни хлопнула так, что стены задрожали. Я включил Aura. Направил в коридор.

Фигура двигалась. Шла прямо ко мне. Больше не тень — полноценное существо. Длинные, рваные конечности. Образ ужаса. И лицо — то самое. Из телефона Марка.

Голос теперь был ясным:

— Время вышло, Лео. Я устал ждать.

Я слышал его своими ушами. Барьер рушился. Приложение больше не было нужно. Оно воплощалось.

Это был конец. Я не мог сдержать. Осталась одна возможность — уничтожить всё.

Оно стояло в дверях моего кабинета. Через экран — чудовище. Глазом — искажение, где воздух крутился, свет ломался. Стакан скатился со стола и разбился.

Я начал план. Код, серверы, локальные файлы — всё должно исчезнуть. Это был якорь. Я сел за клавиатуру, руки дрожали. Оно нависло надо мной. Воздух — как вода. Зрение плывёт.

Я начал с репозитория: git push --delete origin master.

Давление ударило. Воздух стал густым. Но команда прошла.

Затем — резервные копии. Отдельный сервер. Логин. Свет моргал. Монитор дрожал.

— ДВЕРЬ... — ревело оно.

На моём плече — хватка. Реальная. Я закричал. Но не остановился. rm -rf /aura_backups.

Захват исчез. Монитор погас.

— НЕТ!

Я продолжал. Вслепую. Подтвердил. Файлы удалены.

Остались локальные. SSD и HDD. Я выбрал папку проекта. Оно бесновалось. Всё в комнате летало. Фото Марка — в стену. Разбилось.

— ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ ЗАКРЫТЬ ТО, ЧТО ОТКРЫЛ!

Моя рука зависла над кнопкой. Я чувствовал его взгляд. Я видел лицо Марка.

Нажал Delete. Подтвердить удаление?

— ДА!!

Вопль. Боль в ушах. Меня отбросило. На экране телефона — распад. Пиксели разлетались.

Я вернулся. Остался последний диск. Последний грех. Как только я нажал — руки сжали горло. Я задыхался. Темнело. Это был конец. Как у Марка.

Последним усилием — я ударил по Enter.

Хватка исчезла.

Тишина.

Искажение развеялось.

Фигура исчезла.

Aura вылетела. Экран стал обычным.

Я лежал на полу, задыхаясь. Постепенно воздух стал нормальным. Я дрожал от страха, боли и облегчения.

Я заплакал. За Марка. От ужаса. И от облегчения. Потом собрал вещи. Вышел, не оборачиваясь. На следующий день — сверлил диски, пока не остались лишь обломки.

Я ехал два дня. Просто уезжал.

Теперь я здесь. Три месяца спустя. В незнакомом городе. В анонимной квартире. Без шёпота. Без теней. Сущность исчезла. Её якорь — уничтожен.

Но я не свободен.

Теперь у меня другой страх. Тихий, ядовитый. Раньше у меня был инструмент. Я знал, где оно. Я видел. Теперь — нет. Теперь я слеп.

Я сижу в темноте. И тишина — самое громкое, что я слышал. Скрип, ветер, незнакомый стон дерева — и я сжимаюсь. Неделю назад — скрип в коридоре. Я сидел на табурете, у стены, до самого рассвета. Наверное, просто дерево. Наверное.

Я уничтожил дверь. Я должен верить. Но что, если ей уже не нужна дверь? Что, если приложение научило её замечать нас? Что, если она просто стала слабее… и ждёт?

Я не знаю. Я не могу проверить. Я стёр свой единственный способ видеть. Ужас видеть монстра ничто по сравнению с ужасом — знать, что он есть, но не видеть. Он может стоять здесь. Прямо сейчас. Смотрит, как я пишу. И улыбается. Вспоминая вкус страха моего друга.

Я не узнаю. Никогда. Это и есть моя настоящая одержимость.

Так что, пожалуйста. Если ты программист, создатель, мечтатель — и у тебя есть идея вроде моей: оставь. Не строй дверь. Даже не рисуй чертёж. Некоторые вещи в темноте должны оставаться там. Потому что, однажды увидев их — они увидят тебя тоже. И даже если ты закроешь глаза — ты никогда не забудешь, что они всё ещё здесь. И смотрят.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Я не смотрел на своё отражение по-настоящему уже несколько недель. Ни в зеркало, ни в витрину магазина, ни даже в тёмный экран телефона перед тем, как он загорается. Потому что, когда я это делаю — он там. Стоит прямо за мной. Наблюдает.

Всё началось около месяца назад, после случая на пляже. Раньше я работал спасателем. Это была не карьера, просто летняя подработка. В основном дни были скучными — дети бегают, люди забывают про солнцезащитный крем, иногда кто-нибудь жалуется на ожог от медузы. Рутина. Но тот день… тот день был другим.

На пляже был старик. Он казался растерянным, дезориентированным. Постоянно шёл к воде в полной одежде. Я несколько раз мягко отводил его обратно к семье, которая устало объясняла, что у него деменция. Это повторялось. Потом я отвлёкся — один ребёнок разбил колено. Я буквально на десять минут упустил старика из виду. Этого хватило.

Когда я снова поднял глаза, он был уже в воде. Далеко. За линией прибоя, там, где вода становится глубокой и опасной. Он не плыл — он барахтался, его голова то исчезала, то появлялась над волнами, на лице — паника.

Я свистнул, схватил спасательный буй и бросился в воду. Она была ледяной, течение — сильным. Я грёб изо всех сил, руки горели, лёгкие разрывались. Но я опоздал. Когда я добрался до того места, где видел его в последний раз — он исчез. Осталась только пустая, равнодушная серая вода. Мы искали его часами. Его тело прибило к берегу в миле оттуда на следующее утро.

Вина была… сокрушительной. Раздавливающей. Это была моя работа — наблюдать, защищать. И я не справился. Я не заметил его вовремя. Если бы я просто был внимательнее…

Через несколько дней после похорон всё началось. Я чистил зубы, тупо глядя в зеркало в ванной. И он был там. Не в самом зеркале, а за моим отражением. Старик. Его кожа была вздутая и бледная, как мокрая бумага. Глаза — пустые, чёрные провалы. Одежда — мокрая, облепляла его тощее тело. И он просто… смотрел. Не обвиняюще, не злобно. Просто смотрел. Как будто чего-то ждал.

Я плеснул себе в лицо водой, подумал, что просто переутомился. Но когда взглянул снова — он всё ещё был там. Даже отчётливее.

Это было не только в зеркале ванной. Любая отражающая поверхность. Лужа после дождя. Хромированный бампер машины. Тёмная поверхность утреннего кофе, пока не добавишь молоко. Каждый раз, когда я видел своё отражение — он там. Молчаливый, вздутый, стоящий у меня за плечом. Всё с тем же пустым взглядом. Всегда смотрит прямо на меня.

Я пытался игнорировать. Уговаривал себя, что это просто стресс, яркое проявление вины. Но он был слишком реальным. Мокрая ткань его рубашки провисала, губы имели почти незаметный синеватый оттенок. Такие детали мой мозг не должен был бы выдумывать.

Сон стал полем боя. Я закрывал глаза — и он всплывал во тьме под веками. Я просыпался в холодном поту, убеждённый, что он стоит в углу комнаты, прямо за гранью зрения. Аппетит пропал. Я начал терять вес. Мир стал казаться тонким, нереальным, как плохо спроецированное изображение.

В конце концов я не выдержал и пошёл к психиатру. Чувствовал себя идиотом, рассказывая всё это. «Я всё время вижу… утонувшего мужчину. В отражениях».

Психиатр — добрая женщина с усталыми глазами — выслушала меня терпеливо. Много кивала. Назвала это «галлюцинаторным проявлением на фоне горя». Красивый способ сказать, что вина вызывает у меня видения. Она прописала лёгкое успокоительное и дала совет.

«Самое главное, — сказала она спокойным, уверенным голосом, — постарайтесь разорвать ассоциацию. Избегайте отражающих поверхностей. Осознанно отворачивайтесь. Когда вина ослабнет, когда вы начнёте перерабатывать травму — эти… видения… исчезнут».

Это казалось слишком простым. Но я был в отчаянии. Я попытался. Правда попытался. Закрыл зеркало в ванной полотенцем. Избегал витрин. Учился бриться на ощупь. Перестал пить кофе из тёмных кружек. Это было трудно — жить в мире, где постоянно нужно отводить взгляд от собственного отражения. Но я был полон решимости прогнать его.

Почти неделю казалось, что это срабатывает. Я не видел его — потому что не смотрел. Лекарства немного притупили тревогу. Я начал спать чуть лучше. Подумал, может, она права. Может, это просто разум играет со мной.

А потом стало гораздо хуже.

Был вечер. Я шёл домой из магазина. Солнце садилось, бросая длинные, искажённые тени на тротуар. Я мельком глянул на свою тень перед собой.

И он был там.

Не отражение — тень, наложенная поверх моей, стоящая за ней. И на этот раз было кое-что новое. Он казался… ближе. Не в физическом смысле, а в ощущении. Будто сделал шаг ко мне в каком-то ином, потустороннем измерении.

Меня обдало холодом. Это уже не просто отражения.

Следующие дни всё только усиливалось. Я видел его в тусклом отражении телевизора, когда он выключен. В отполированной поверхности стола. В отблеске своих очков, если посмотреть под определённым углом. И каждый раз он был немного ближе. Его силуэт в моей тени уже не просто стоял за мной — он почти сливался с ней. Его присутствие стало удушающим, как тяжесть на груди.

Совет психиатра обернулся катастрофой. Избегание отражений не избавило меня от него. Оно заставило его… адаптироваться. Распространиться. Как пятно.

Я перестал пить таблетки. Они не помогали. Это не галлюцинация, которую можно унять медикаментами. Это было что-то другое. Что-то реальное.

И я кое-что понял. То, чего не рассказал психиатру. Чего не сказал никому.

Старик. Когда он тонул. Я не опоздал.

Это ложь, которую я рассказывал себе и другим. Правда в том, что я добрался до него. Видел панику в его глазах, чувствовал его слабые, отчаянные руки, цепляющиеся за меня в борьбе за воздух. Я держал его. Я мог вытащить его. Я мог спасти его.

Но я не стал.

Понимаете, быть спасателем… открывает возможности. Люди уязвимы в воде. Беззащитны. А у меня… есть хобби. Очень специфическое хобби. Оно началось пару лет назад. Потребность. Любопытство. Увидеть, как гаснет свет в глазах человека, зная, что это — из‑за меня. Первый раз — пьяный, заснувший у самой кромки воды поздно ночью. Легко. Грязно, но легко.

После этого вина была… другой. Острой. Почти возбуждающей. Тайная сила. И она быстро исчезала — особенно после следующего случая. Каждый новый опыт, каждый новый тип финала, который я создавал, будто бы очищал вкус. Азарт нового, вызов — всё это заглушало старые воспоминания.

Старик с деменцией, с этой беспомощностью… он был новым типом. Таким уязвимым. Таким доверчивым, даже в своём замешательстве. Это должно было быть… интересно. Новая текстура для моей коллекции. Я держал его под водой чуть дольше, чем нужно. Смотрел, как последние пузырьки покидают его губы. Потом отпустил — и сыграл роль убитого горем спасателя, который не успел.

Это призрачное присутствие, этот водяной обвинитель… раньше такого не случалось. С остальными — ничего. Только тихое удовлетворение от завершённой работы. Но он… он цеплялся за меня. Или я за него.

Я решил, что психиатр ошибалась, но, может, суть её совета была верна. Я должен разорвать ассоциацию. Но не избеганием. Повторением. Наложить новый опыт поверх плохого. Так я справился с мыслями после первого раза. Мне нужно было «вернуться в седло».

Я поехал на пляж. Не тот — другой, в паре городов отсюда. Обновил своё удостоверение спасателя, без лишних вопросов. Мне нужно было быть там. Нужна была возможность.

Неделю я сидел в кресле, вглядываясь в волны, с зудящей кожей. Каждый блик на воде, каждый солнечный отблеск показывал его. Всё там. Всё смотрит. Ближе. Его лицо почти касалось плеча моего отражения. Его пустые глаза смотрели прямо в мои. Но я заставлял себя смотреть. Терпеть. Я ждал.

Потом я увидел её. Молодая женщина, плывущая одна, далеко от берега, вдали от толпы. Сильная пловчиха, но одинокая. Уязвимая. Идеально.

Вот оно. Это исправит. Новая память вместо старой.

Я встал, взял спасательный буй, сердце забилось в знакомом, тёмном возбуждении, почти заглушившем страх. Я побежал к воде. В этот раз я не опоздаю. В этот раз я буду точно вовремя.

Первая волна омыла мои лодыжки. Холодная. И тут это случилось.

Это не была судорога. Не спотыкание. Это были руки.

Ледяные, невероятно сильные руки, вырвавшиеся из песка под водой и схватившие меня за лодыжки, как кандалы. Они были холоднее смерти, и сжали, как железо. Я вскрикнул — сдавленный вопль — и посмотрел вниз.

Там ничего не было. Только вода, кружащаяся вокруг ног. Но хватка была реальна. Она тянула меня вниз, к глубине.

Паника, первобытная, полная, взорвалась в груди. Это не было частью плана. Я бился, пинался, пытался вырваться, но руки держали крепко, сжимались всё сильнее, утаскивая вглубь. Вода доходила до колен, потом до пояса. Я чувствовал, как под ногами исчезает дно.

Я закричал. По-настоящему. Не так, как я привык разыгрывать. Я рвал воду и воздух, борясь с невидимой силой, пытавшейся утопить меня. На миг я подумал — вот и всё. Охотник стал добычей.

С последним отчаянным усилием я бросился назад, к берегу, к земле. Руки сопротивлялись, а потом, с неохотой, похожей на вздох, отпустили.

Я выполз на мокрый песок, задыхаясь, кашляя, всё тело дрожало. Лежал так, пока солнце не стало обжигать кожу, а шум счастливых, ничего не подозревающих отдыхающих звучал как из другого мира.

Потом медленно поднялся. Посмотрел на воду.

Он был там.

Стоял в мелкой воде, ясный как день. Не отражение. Не тень. Он. Старик. Вздутый, мокрый, одежда прилипла к телу. Его пустые глаза были прикованы ко мне.

Но на этот раз было кое-что новое. То, что пронзило меня леденящим ужасом.

Он улыбался.

Широкой, медленной, понимающей улыбкой. Улыбкой, которая говорила: я вижу тебя. Я знаю, кто ты. И ты не убежишь.

Это была не вина. Не галлюцинация. Это был он. Настоящий. И он больше не просто наблюдал. Он действовал. Он защищал других от меня.

Я не ждал. Не думал. Я побежал. С пляжа, от воды, от этой улыбки мертвеца. Бежал, пока не добрался до машины. Поехал домой.

Сейчас я здесь. Полотенце снято с зеркала. Я больше не могу избегать. Он там. Стоит за мной. Ближе, чем когда-либо. Улыбка исчезла. Снова тот же терпеливый, пустой взгляд. Но теперь я понимаю. Это не укор. Это обещание.

Что мне делать? Как избавиться от него? Я не могу вернуться на пляж, не могу приближаться к океану. Но что, если этого уже недостаточно? Что, если, как раньше, он адаптируется? Что, если он начнёт появляться не только в отражениях, но прямо в комнате? Что, если те руки больше не связаны только с водой?

Я думал, что я — охотник. Я думал, что контролирую ситуацию. Но я ошибался.

Я — преследуемый. Я — отмечен.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Я проснулся от вибрации телефона на тумбочке. 2:13 ночи. На экране высветилось: «Папа».

Это не имело смысла. Мой отец умер десять лет назад.

Я сидел и смотрел на экран, сердце бешено колотилось. Хотелось верить, что это какая-то ошибка — может, чей-то новый номер. Но это был тот самый номер, на который я звонил в детстве. Тот самый, который удалил из контактов в день его похорон.

Я не должен был брать трубку. Но я взял.

Сначала слышался только шум. А потом — дыхание. Прерывистое, как у человека, задыхающегося.

— Алло? — прошептал я.

Долгая пауза. А потом — голос, которого не может быть:

— Ты должен меня похоронить.

Я швырнул телефон через всю комнату. Он ударился о стену, экран треснул, но звонок не прервался. В тишине снова слышалось тяжёлое дыхание.

— Кто это? — прохрипел я.

— Ты должен меня похоронить, — повторил голос. Он стал слабее, словно угасал. — Меня не похоронили.

У моего отца были похороны. Гроб. Могила. Всё было.

Но потом я вспомнил одну деталь. Гроб был закрыт.

Я почти не спал. Утром позвонил маме. Мы почти не общались после смерти отца — между нами слишком много боли. Но когда я заговорил о похоронах, она замолчала.

— Мам, — сказал я. — Папа точно был в том гробу?

Она долго не отвечала. А потом, едва слышно, прошептала:

— Я не знаю.

У меня похолодело внутри.

— Всем занимался твой дядя. Тело… его должны были кремировать. Но в последний момент он настоял на захоронении. Сказал, что это было последним желанием папы. Я… я так и не увидела тело.

Мой дядя. Тот самый, который разругался с отцом за несколько месяцев до его смерти. Тот, кто исчез спустя две недели после похорон и больше никогда не объявился.

У меня дрожали руки, когда я отключил звонок.

Мне нужны были ответы. Мне нужно было знать, действительно ли мой отец лежит в той могиле.

Ночью я поехал на кладбище. Воздух был тяжёлый, пах сырой землёй. Надгробие отца стояло на том же месте. Но стоя перед ним, я чувствовал… что-то не так. Будто за мной кто-то наблюдает.

Я не должен был этого делать. Но я привёз с собой лопату.

Это заняло часы. Пот лился в глаза, руки гудели от боли. Всё это время я ждал, что кто-то меня остановит. Но никто не пришёл.

Наконец, лопата ударилась о твёрдое. Дерево.

Гроб.

Я задыхался, руки дрожали, когда я стал открывать крышку.

Он был пуст.

Я отшатнулся, меня вывернуло. Мысли метались в голове. Если мой отец не здесь… то где он?

Телефон завибрировал. Одно уведомление.

Новое голосовое сообщение от «Папа».

Пальцы онемели, когда я нажал «прослушать».

Шум. А потом — шёпот:

— Они положили меня в другое место.

Я не знаю, что делать. Не знаю, где искать. Но если мой отец всё ещё где-то там… если его так и не похоронили…

Кого, чёрт возьми, мы положили в тот гроб?

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Я не думаю, что он мёртв. То есть… должен быть. Я видел тело.

Давайте я расскажу всё с самого начала.

Весной я переехал в подвальную квартиру. Не самое лучшее место, где я когда-либо жил. Потолок такой низкий, что я могу положить на него ладонь, даже не вставая на цыпочки. Отопление работает, когда ему вздумается. Я убил больше пауков, чем могу вспомнить — в основном они вылезали из крошечных окон, которые вроде как должны были пропускать свет, но на деле просто впускали всякую живность. Зато дёшево. А мне нужно было дёшево. Так что я согласился.

Поначалу верхний этаж пустовал. Тихо. Я уже начал думать, что мне повезло. А потом заселился новый жилец.

Пожилой мужик. Лет шестьдесят, наверное. Седая борода, жилистое телосложение, но сутулый, словно носил на себе груз тяжелее, чем было видно. Он не представился. Я пару раз мельком его видел — входил или выходил. Держался особняком. Меня это устраивало. Я и сам не особо общительный.

Но даже когда я его не видел, я его слышал. Особенно по ночам.

Он ходил. Просто… ходил. Взад-вперёд, снова и снова. Иногда с полуночи и до четырёх или пяти утра. Не прекращал, пока не начинало светать. Казалось бы, должно раздражать, но в этом был какой-то ритм. Предсказуемость. По крайней мере, сначала.

А потом начались царапанья.

Сначала я подумал, что это мыши. Для такого дома это было бы неудивительно. Обычно около трёх ночи — короткие всплески звука, резкие, лихорадочные, будто когти скребли по гипсокартону. И всегда после того, как шаги затихали. Сначала он ходил, а потом начиналось это. Как будто кто-то следовал за ним по стенам.

Я пытался не обращать внимания.

Пока не начались шёпоты.

Поначалу они были такие тихие, что я подумал — это телефон. Едва различимый гул над головой, слишком приглушённый, чтобы разобрать слова. Я выключил всё. Но шёпот остался. Я приложил ухо к потолку, затаил дыхание.

И тогда я услышал слова.

«Пусти меня обратно».

Снова и снова. Голос звучал… сухо. Как ветер, проходящий сквозь сухие листья. Не знаю, как объяснить. Чем дольше я слушал, тем больше что-то внутри меня сжималось. Я перестал спать ночами. Кофе, подкасты — всё, лишь бы продержаться до рассвета. Это немного помогало.

А потом, две недели назад, всё прекратилось.

Никаких шагов. Никаких царапаний. Никаких шёпотов.

Просто… тишина. Не умиротворяющая, а та, от которой уши звенят. Та, от которой осознаёшь, насколько громкой может быть тишина. Я решил, что он съехал. Или умер. Подумал подняться наверх, но не стал — не люблю совать нос в чужие дела.

Это изменилось через несколько дней, когда появился запах.

Если вы когда-нибудь чувствовали запах настоящей смерти — вы поймёте. Кислый, с металлическим привкусом, густой. Он будто въедается в лёгкие. Я не мог дышать в коридоре без рвотных позывов. Тогда я не выдержал. Обмотал лицо полотенцем и пошёл наверх.

Дверь была закрыта, но не заперта. Я постучал. Тишина. Я открыл её.

Там было… хуже, чем я ожидал.

Кухня была разгромлена. Верхние шкафчики не просто свалились — их вырвали из стены, с корнями, с занозами, как будто изнутри. Пол был покрыт чёрной, липкой массой. Не кровью. Слишком густо. Слишком темно. От центра комнаты тянулись следы волочения к дальнему углу. И там он был.

Изогнутый так, как человеческое тело изгибаться не должно.

Я не про сутулость. Я про складку. Его пятки касались пола — и лицо тоже. Позвоночник выгнулся, словно арка моста, будто что-то тянуло его голову и ноги друг к другу, заставляя всё остальное подчиниться. Рот был широко открыт, будто он умер в крике. Но глаза… глаза были закрыты. Спокойные.

От этого становилось только хуже.

Я выскочил и позвонил в службу спасения. Они приехали быстро. Один из медиков взглянул и тут же выбежал на улицу блевать. Меня засыпали вопросами, заклеили вход лентой, велели не подходить.

С тех пор я почти не сплю.

Вчера ночью, около трёх, я снова услышал шаги.

Тот же ритм. Тот же звук. Всё как раньше. Взад-вперёд, медленно и равномерно. Прямо надо мной. Потом началось царапанье. Потом — шёпот.

Но в этот раз он не был приглушённым. Он был отчётливым. Прямо над моей головой.

«Пусти меня обратно».

Я лежал, замерев, глядя в потолок. Уговаривал себя, что это всё в голове. Стресс. Бессонница. Что-то логичное.

А потом раздался удар.

Один. Глухой. Сильный. Прямо над кроватью. Не скрип. Не капля. А удар. Как будто что-то тяжёлое грохнулось на пол.

Утром я не выдержал. Пошёл наверх. Лента полиции всё ещё висела, прямо поперёк двери. Никаких следов взлома.

Кроме одного.

Кто-то оставил записку. Приклеил её к ленте малярным синим скотчем. Писали дрожащей рукой.

На записке было написано:

«Дверь закрыта. Но я помню дорогу сквозь стены».

Это было несколько часов назад.

С тех пор у меня включён свет. Я не могу лечь. Не знаю, что буду делать, если услышу это снова.

Мне просто нужно было, чтобы кто-то знал. На всякий случай.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Совсем недавно я вернулся из аномальной зоны, куда я напросился за бешенные деньги при сопровождении военных. На экскурсию.

Спросите — зачем? Я — писатель. Там я хотел найти вдохновение. Смертельно опасная территория, где погибель ждет удобного момента, чтобы расправиться с тобой тогда, когда ты будешь меньше всего к этому готов.

Естественно с гражданским в виде меня экспедиция не отходила далеко от периметра. Однако страху и адреналину мне хватило.

Почти под конец вылазки мы напоролись на поле аномалий. Искатель в отряде был опытный. Меня и остальных бойцов он провел через ловушки даже не сбавляя скорости. Однако около самого выхода возле границы поля мне почудилось, что в моем затылке будто что-то защекотало. Ощущения быстро прошло, но сейчас я понимаю, что видимо успел вляпаться в какую-то аномалию. С отложенным действием.

После пересечения периметра и оформления всех документов на большой земле я остановился в небольшом отеле в находящемся неподалеку городке Стерлитамак-16. Это был закрытый населенный пункт, но пропуск в Зону Аномального Контроля давал мне право на разовое посещение городка.

Сытный ужин, пара стаканов виски и воспоминания о пережитом настроили меня на творческий лад. Я принялся писать. Слова накладывались на лист легче легкого. Я даже перестал делать паузы на сигареты, закуривая прямо во время процесса. Герои в моей книге делали ровно то, что и хотели сами, я выступал лишь проводником их желаний. Сам того не ведая.

Так прошло несколько часов. Поток сознания не прекращался, однако мое внимание на себя отвлекала левая нога, которая уже несколько минут чесалась без устали. Одной рукой, не прекращая писать второй, я почесал. Зуд не унимался. Это меня раздражало, отвлекало от письма, но с физиологией не поспоришь. Я начал расчесывать все больше и больше. В какой-то момент ноготь наткнулся на преграду в коже, и я неосознанно зацепил ее и начал тянуть. Не понятно, что это было, может кусочек полиэтилена от упаковки сигарет. Однако я все тянул и тянул, а кусочек не хотел отрываться.

Посмотреть не было времени. В самый интересный момент кульминации действия моих героев у меня закончилась бумага. Кулаком с зажатой в нем ручкой я стукнул по столу и в этот же момент дернул другой рукой, оторвав что-то от своей ноги.

Это был кусок кожи. Моей кожи.

В ужасе я посмотрел на ногу и обнаружил красный кусок мяса на икре, полностью лишенный кожного покрытия. Я еще раз посмотрел на кожу в руке и чуть не заорал. Бросил его на стол и снова посмотрел на свою ногу.

Кровь не шла. Боли при этом не было никакой. Только зуд снова начал беспокоить чуть в стороне от обнаженной плоти. Я аккуратно, еле касаясь кожи, почесал ее. Она начала отходить, как шкура от ошпаренного помидора.

Несколько секунд и в моей руке оказался еще один кусок соединительной ткани. Который также отправился на стол.

С минуту я пялился на лежащие на столе кожу и незаконченный роман. Страшная, отвратительная в самой своей сути мысль пришла ко мне в голову. Медленно, будто не веря в то, что сам собрался только что сделать, я взял ручку. Осторожно коснулся ей края куска эпидермиса. В углу осталась синяя чернильная точка.

Я вывел первое слово. Затем второе, третье. Предложение. Спустя несколько минут оба фрагмента кожи были исписаны мелким почерком. Однако этого мне не хватило, поэтому я взялся за края уже оторванной ткани на ноге и потянул.

Я отрывал от себя часть за частью. Когда кожа кончилась на ногах, я принялся за живот. После этого я отбежал к зеркалу и начал обрывать спину, оголяя темно-красные мышцы. Никакого дискомфорта, или даже боли, я не ощущал. Обнаженное тело отзывалось лишь легким и свежим откликом на окружающий воздух, которое бывает, когда сдерешь где-нибудь кожу. Будто бы на тебя что-то дует.

Страшно было обнажать кисти и пальцы. Думал, что не смогу держать ручку. Поэтому, сначала я сорвал кожу с ягодиц и сел на стул.

Никаких изменений не было. За ягодицами последовали кисти, грудь, шея, часть затылка. Все это безостановочно заполнялось продолжением моей истории.

Я посмотрел на часы в тот момент, когда очередь дошла до лица. Скальп к тому моменту я уже снял, а лысина, покрывавшая мою голову, позволила мне не сбривать волосы.

Часы утверждали, что я просидел в номере почти двое суток. Удивительным образом мне не хотелось ни есть, ни пить. Только писать и курить в процессе.

Я снова подошел к зеркалу и посмотрел на свое лицо. Книга, которая почти дописанная, обещала мне баснословные гонорары. Я мог бы сделать себе любую пластическую операцию на лицо и все остальное тело, пересадив себе любую кожу, от любой знаменитости. За мой роман будут биться боссы не только нашей страны, но и за рубежом.

Я позволю себе новое лицо.

Без капли сожаления я стянул покров с лица, обнажив мясо. Положил на стол, взял ручку и дописал финал истории.

С чувством выполненного долга я откинулся на спинку стула. Сердце бешено билось в грудной клетке. Из-за отсутствия кожи казалось, что сейчас оно пробьет мышцы и выпрыгнет наружу. Естественно этого не произошло.

Я ликовал. То, что я не мог дописать месяцами, мне удалось осилить всего за пару суток. Уже стоило немного отдохнуть и отправиться к издателю. Неважно, что я полностью обнажен, а вместо бумаги использовал эпидермис. В конце-концов они там оценят! Они поймут, что я вложил в эту книгу часть себя, оторвав от единого целого!

Но один нюанс, маленький момент, не давал мне покоя. Поступки моих героев в романе могли бы и получить какое-то развитие, некое продолжение. Возможно вторую часть...

В дверь постучали.

Из доносившихся слов я понял, что пришла горничная. Обслуживание номеров. Даже спросила, в порядке ли я. Милая девочка.

Насколько я помню, в человеческом организме от полутора до двух, а то и больше, квадратных метров кожи. Думаю, что сначала служащей отеля не понравится, что я хочу с ней сделать. Но, в конце-концов она станет частью продолжения великой истории! Поспособствует мне посильно ее создать.

На коже и пишется лучше. Быстрее. Чернила въедаются глубоко, не сотрешь. А я не хочу, чтобы мою историю стерли.

Начну второй том с нее. Пожалуй, открою дверь.

Для любителей аномальщины: https://author.today/u/nikkitoxic
https://t.me/anomalkontrol

Это перевод истории с Reddit

Простите, я просто не знала, куда ещё обратиться за помощью.

Моя дочь совсем изменилась после той автомобильной аварии в прошлом месяце. Раньше она была обычным, весёлым ребёнком-дошкольником. Пока дома были запасы перекусов — у неё не иссякала радость. Конечно, она могла капризничать, если ложилась спать слишком поздно или слишком долго сидела с планшетом. Но в остальном — она была солнечным лучом, снующим по дому и фальшиво напевающим песни с уверенностью, доступной только малышам.

Но после аварии всё стало иначе. На самом деле она была не такой уж серьёзной. Простой правый поворот. Гудок. Стекло. Подушка безопасности. Моё лицо словно раскололось пополам. Честно говоря, это было самое страшное для меня.

София спала на заднем сиденье в своём бустере. Её почти не тряхнуло.

Приехала скорая, медик осмотрел нас обеих. Сказали, что поскольку София — несовершеннолетняя, её обязаны отвезти в больницу на наблюдение.

В больнице меня оставили ждать в холле, пока её осматривали, а потом сообщили, что лучше всего оставить её на ночь. Я смотрела, как её увозят в другую палату — маленькая ручка торчит из-под одеяла.

Мне никогда не стоило выпускать её из виду.

Когда я забирала её на следующее утро, она была тихой и отстранённой, но обрадовалась, увидев меня. Обвила меня руками и ногами, будто цепляясь изо всех сил.

— Всё хорошо, милая, — успокаивала я её, покачиваясь с ней в объятиях.

— Мне просто домой? Надо... надо её как-то выписать? — обратилась я к проходящей мимо медсестре, не зная, как всё устроено. Та посмотрела на меня холодно, словно я мешала ей жить.

— Можете идти домой, — ответила она наконец, глядя на меня, будто я насекомое.

Я вынесла Софию из больницы и села с ней на автобус. Эта медсестра с ледяными голубыми глазами оставила во мне тревожное послевкусие на весь оставшийся день.

София была тихой и дома, аппетита почти не было. Я всё же оставила ей морковные палочки и мишек-гремов на случай, если захочет что-то перекусить.

Мне нужно было найти машину, и, наверное, поэтому я не сразу заметила её странности. Страховка почти не покрыла убытки от аварии, даже минимально. Вот что значит брать самое дешёвое покрытие.

Я перерывала сайты, звонила в автосалоны, и когда наконец нашла подходящий вариант, записалась на тест-драйв.

Написала бывшему мужу, чтобы он забрал Софию — ведь это были его выходные. Как обычно, он не отвечал. И не пришёл.

София вела себя идеально в автосалоне. Тихо сидела, не жаловалась, даже когда проверка кредитной истории затянулась почти на 45 минут. Обычно она бы уже кричала, требуя телефон, жалуясь на голод. Но, видимо, она понимала, как важно нам сейчас найти машину.

Я сказала продавцу, что не смогу уехать, пока не установят автокресло. Он немного удивился. София уже почти не нуждалась в бустере, но я искренне сказала:

— Безопасность — это важно.

Он улыбнулся своей профессиональной улыбкой и поручил помощнику купить нам бустер. Он был не розовый, как она хотела, но она сможет потом обклеить его наклейками.

Я пристегнула её и села за руль. После аварии я нервничала. Посмотрела в зеркало заднего вида на Софию, сделала глубокий вдох и выдохнула.

Повернула ключ — поехали.

Дорога была тихой. София, наверное, чувствовала мой страх. Я решила нарушить тишину:

— Хочешь музыку, зайка? — спросила я, стараясь улыбаться. Я должна быть храброй для неё. Страх заразителен, он делает детей поломанными.

— Эта машина мне больше нравится, — спокойно сказала она. Без эмоций, как будто констатировала факт.

— Правда? Здорово! А что именно тебе нравится?

Но больше она не произнесла ни слова.

Дома я сделала ей бутерброд, нарезав его треугольниками, как она любит.

— Ты сегодня молодец, солнышко, — сказала я, поглаживая её по щеке. — Хочешь орео к бутерброду?

Наконец-то — улыбка. Она кивнула.

Я принесла ей четыре печенья и положила рядом с бутербродом.

— Только постарайся сначала немного поесть, — поцеловала её в голову и отошла в спальню, вне поля зрения.

Я снова позвонила Коннору и, закрыв дверь, оставила сообщение на автоответчике:

— Послушай, Коннор, сегодня твоя очередь. Если хочешь быть отцом — веди себя как отец. Можешь меня не видеть, но София не заслуживает постоянных разочарований.

Я бросила телефон на кровать с отвращением.

Где я с ним ошиблась? Когда-то мы были счастливы. Он был заботливым отцом. А теперь даже не разговаривает. Ни со мной, ни с ней. Развод, наверное, вытаскивает из людей худшее.

Я вдохнула и вернулась на кухню. София выстроила орео и мишек-гремов в идеальную прямую линию. Теперь взялась за морковку. По одной. С равными промежутками.

— Эй, а давай не играть с едой, а кушать её? — я подошла и потянулась к орео. — Или я съем его!

— Не смей, — резко сказала она, пронзительно глядя на меня. Её глаза больше не были добрыми.

Я оцепенела. Это была не детская истерика. Это была холодная, кипящая злость. Меня пробрал холод.

— Хорошо... милая, — я поставила печенье обратно. — Я просто пошутила. Не стала бы его есть.

В ответ — только угрюмый взгляд, и она бережно вернула орео в линию, будто её больше возмутило, что я нарушила порядок, чем сам факт, что могла его съесть.

Она до сих пор почти ничего не ела.

Завтра я позвоню врачу.

Чувство вины накрыло с головой. Возможно, авария оказалась для неё страшнее, чем я думала.

На ночь мы включили её любимый фильм. Она просто смотрела в экран. Обычно смеялась, цитировала реплики, пела песни. А теперь — только тишина и мёртвый взгляд.

Я уложила её, поцеловала в лоб.

— Ой, ты холодная! — сказала я и накрыла её одеялом потеплее. — Придётся согреть тебя обнимашками!

Она просто смотрела, не моргая.

Я села на край кровати.

— Малышка, я знаю, день был тяжёлый, и ты, наверное, испугалась. Хочешь поговорить об этом?

Она немного помолчала.

— Папа не может смотреть на тебя, — выплюнула она с такой ненавистью, что у меня в животе всё скрутилось.

— Что? — только и смогла прошептать я.

— Ты всё испортила, — прошипела она, глаза полные ненависти.

Я не смогла взять себя в руки. Прошептала, что такие слова нехорошие, и встала.

— Спокойной ночи, мамочка! — вдруг ласково сказала она, словно прежняя София, протягивая руки для объятий.

Я обняла её и поцеловала в щёку.

— Сладких снов, пирожок. Давай завтра потренируем добрые слова, хорошо? — укрыла её и вышла.

Я прибавила пару градусов на термостате.

Наверное, Коннор говорил с ней. Откуда ещё у неё такая злость? Такие слова?

Я глянула на телефон — пришло сообщение от него.

Больше не пиши мне.

И всё.

Этой ночью я не сомкнула глаз.

Утром она сидела на кровати, глядя в стену.

Я позвонила её педиатру.

Сказали, что она больше не числится у них пациенткой.

— Кто её выписал? — спросила я.

— По запросу отца, — ответил голос. — Мы можем принять вас без записи.

Зачем он это сделал? Он чертовски мстительный.

Я посадила Софию в машину, пристегнула и села за руль. Машина снова казалась тесной, как гроб. Ремень сжимал грудь. Я посмотрела в зеркало на Софию.

Вдох. Выдох. Повернуть ключ. Поехали.

В регистратуре я почти кричала:

— Мы раньше были тут, и... и мы всё ещё ваши пациенты!

Медсестра мило улыбнулась:

— Ничего страшного! Сейчас всё восстановим.

— У неё что-то не так. Мы попали в аварию, ну, не серьёзно! Просто на всякий случай она осталась на ночь. Но она не ест и не играет... — я начинала сбиваться.

— Имя? — спросила медсестра.

— София Браун.

Я готова была прибить Коннора. Снять меня с его страховки — одно. Но выписать Софию из клиники? Я его возненавидела.

— Дата рождения? — лицо медсестры стало напряжённым.

Я продиктовала данные, а она всё больше хмурилась.

— Она... она сейчас с вами?

— Да, она... — я повернулась.

Её не было.

— София?!

Я бросилась искать.

— Наверное, выбежала наружу, — сказала я, вылетая из здания. Паника подступала к горлу.

Медсестра уже говорила по телефону. Я выбежала на парковку.

Её не было.

Я уже собиралась звонить в полицию, когда увидела — она сидит в машине, пристёгнутая, будто готова ехать.

Я распахнула дверь.

— София! — закричала я.

Она не реагировала.

— Зачем ты ушла?! — спросила я.

— Я не уходила, — мягко ответила она.

На парковку подъехала полиция.

— Миссис Саманта Браун? — спросил офицер.

Меня сковал страх. Откуда он знает моё имя?

— Я просто привезла дочь к врачу... — пробормотала я.

— Вам нужно покинуть территорию, — ровно произнёс он.

— Но моя дочь! — ярость клокотала во мне.

Он не собирался отступать. Что наговорил им Коннор?

— Пожалуйста. Ей нужна помощь. Она больна, — умоляла я.

— Если не уйдёте, я вас задержу, — его лицо не менялось.

Я не стала спорить. Я не могла попасть под арест. Что будет с Софией?

Я села в машину. Потолок стал ниже. Стены давили.

Руки дрожали.

Вдох. Выдох.

Повернуть ключ. Поехали.

София была тиха, без эмоций.

— Ты не можешь так поступать, София. Не оставляй меня, — голос дрожал.

— Я голодная, — наконец сказала она.

Я рассмеялась от облегчения и свернула к 7-11.

— Что хочешь?

— Орео! — весело ответила она.

В магазине она сжала мою руку:

— Обещаю, я больше не уйду, мамочка.

Мы взяли печенье ей, газировку — мне.

Я снова села в машину, еле сдерживая тошноту.

Вдох. Выдох.

Повернуть ключ. Поехали.

Дома она почти не притронулась к печенью.

— Солнышко, тебе нужно что-то поесть, — мягко сказала я.

Она только пожала плечами.

— Ладно, завтра пойдём к другому врачу, — укутала я её пледом.

Я засыпала Коннора гневными сообщениями. Ни ответа.

Поздно вечером в дверь постучали.

Полицейский вручил конверт.

— Это что?

— Приказ об ограничении. Вам запрещено приближаться к Коннору Брауну ближе, чем на 60 метров.

— Что?! Я же ничего не сделала!

— Понимаете, о чём речь, мисс Браун?

— Я ничего не делала! — закричала я. — Моей дочери нужна помощь, а он не даёт врачу её осмотреть!

Полицейский холодно посмотрел на меня.

— Ваша дочь погибла два года назад. Вы были за рулём. Уровень алкоголя был выше нормы.

Он дал словам осесть.

— Вы не должны приближаться к мистеру Брауну.

Сердце билось, стены съезжались. Нет. Нет. Нет. Он врёт.

— Со-София вон же она! — показала я за спину, задыхаясь.

Я захлопнула дверь.

Я не знаю, что Коннор наговорил им, но они точно не видят, что моя София стоит у меня за спиной.

Я посадила её в машину.

— Мы уезжаем. Только ты и я.

Я заставила себя сесть за руль, несмотря на всё нутро, кричащее «беги».

Нет. Нам надо уехать. Если он смог добиться запрета, чего ещё он добьётся?

С дрожащими руками я повернула ключ.

Ничего.

Точно. Я взяла чёрную коробочку с рулевого колеса.

Вдох. Выдох.

Писк: «Уровень алкоголя — 0.00».

Повернуть ключ. Поехали.

Мы уехали той ночью. София всё ещё не ест, а Коннор убедил все больницы отказывать нам. Никто не хочет её осматривать. Смотрят на неё — и просят меня уйти, спрашивают о моём психическом состоянии.

Я читала отчёты полиции. Я знаю, что там написано. Но они ошибаются. Я вижу её. Я чувствую её в объятиях, слышу её дыхание, вижу её невинные глаза, когда она держит меня за руку.

Пожалуйста. Кто-нибудь. Помогите.

Она снова холодная.

Я укрою её потеплее. Завтра мы попробуем ещё одну клинику. Кто-нибудь же должен её увидеть.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit