Страшно

Это перевод истории с Reddit

Мой муж Тоби и я, возможно, ещё долго бы его не заметили, если бы заселились не так рано. Переезжать в резком, морозном воздухе начала февраля оказалось куда приятнее, чем вытирать пот со лба, перетаскивая коробку за коробкой из фургона в середине лета, как бывало много лет назад. Мы прошли через массивные дубовые двери, которые приглашали нас в предполагаемый дом мечты, миновали коридор и оказались в гостиной, когда Тоби пробросил:

— Этого раньше не было? Когда мы смотрели дом?

Я быстро огляделась и бросила ему недоумённый взгляд. Зрение у меня никогда не было идеальным, да и внимательностью я не славилась. Он поднял руку и указал на стену прямо напротив нас, где висел большой календарь. Дом пустовал: мы хотели обставить его по-своему, а перевозчики могли привезти вещи лишь на следующий день, так что во время просмотра мы видели лишь голые стены. Календарь действительно выглядел чужеродно, но я не придала этому значения. По какой-то причине Тоби заинтересовался и, сбросив с плеча сумку, подошёл ближе. Возможно, виновато моё зрение, но, похоже, он уже с того места сумел разглядеть тёмно-красный кружок вокруг одной из дат.

— Как думаешь, что там отмечено? — произнёс он вслух. Я подошла и сама взглянула.

— Не знаю. Может, чей-то день рождения, — ответила я усталым голосом: хотелось только лечь спать.

— Может, и день рождения, но почему календарь тут? Его ведь не было, когда мы смотрели дом, да и чужой праздник к нам отношения не имеет, — заметил Тоби, всё такой же любопытный. Слишком любопытный, когда я уже едва стояла на ногах. Он пролистал остальные месяцы и, с оттенком непонятного волнения в голосе, объявил, что ещё две даты обведены тем же красным, а под каждой из них кое-что написано — мы не заметили ранее. Загадки он обожал, какими бы мелкими они ни были.

Три даты повторялись из года в год.

6 февраля. 19 июня. 21 сентября.

Под каждой еле заметно выведено «Не выходить».

Хотя мне тоже стало жутковато, я сказала, что сейчас слишком устала для догадок, и мы поднялись в главную спальню, чтобы лечь спать.

Утром я проснулась и увидела Тоби, сидящего на диване из нашей старой квартиры, который грузчики уже успели доставить и поставить. Он смотрел на календарь и что-то записывал в блокнот. Услышав мои шаги, он поднял глаза и, одарив привычной тёплой улыбкой, пригласил в новую гостиную. Из мебели пока стояло лишь самое необходимое, а декором нам ещё предстояло заняться, но уже пахло домом. Поболтав немного, он перешёл к делу: за ночь он перерыл всё, что мог, и пытался найти связь между тремя датами. За годы я привыкла к любознательности Тоби, но такого азарта не видела никогда. Это была одержимость с первого взгляда. И хотя я сама ощущала тихое, зловещее любопытство, старалась успокаивать его: самые простые объяснения — чаще всего верные. Но время шло, до шестого февраля оставалось всё меньше, а он так и не нашёл разгадки.

Тогда он придумал план. Мы решили остаться дома в тот день — я, скорее, чтоб потешить его, ну и чуть-чуть ради будущего победного взгляда, когда ничего не случится. Он предложил «Дозор по соседям»: сесть у большого окна, выходящего на газон и ряд домов напротив, и наблюдать целый день. Ему хотелось проверить, выйдут ли соседи, ведь, когда мы обменялись с ними любезностями после переезда, он тут же спросил, есть ли у них такой же странный календарь. Все ответили, что «так положено в этом доме» и «пожалуйста, больше об этом не упоминайте».

Мы развернули диван к окну и часами сидели, сначала обсуждая новый дом и календарь, гадая, что всё значит и почему соседи так вежливо, но твёрдо просили молчать об этом. Потом, устав от тишины улицы, мы вспомнили день нашего знакомства, лучшие моменты жизни. Разговор становился романтичным, почти интимным. Мы сидели, переплетя слова и воспоминания, на фоне тихого, мирного пригорода.

И вдруг мистер Хадсон с дома напротив вышел наружу. Мы познакомились с ним и его женой пару недель назад: они жили здесь давно. Сначала всё выглядело обычно. Мы прищурились сквозь жалюзи: он закурил, глубоко затянулся, и его лицо скрылось в облачке дыма. И в тот миг, когда дым заслонил его, он исчез. Исчез полностью. Сигарета осталась висеть в воздухе, огонёк её странно пульсировал. Он тлел, пока не остался один фильтр, и так же внезапно, как пропал, мистер Хадсон снова стоял на газоне, удерживая окурок, будто не уходил. Тоби посмотрел на меня с ужасом, отражённым и в моих глазах. Мы молчали, пока Хадсон не вернулся в дом.

— Я… э-э… это правда было? — прошептал Тоби, голос дрожал. Я только кивнула: я тоже видела. Мы решили больше не подглядывать. Боялись увидеть что-то ещё. Остаток дня прошёл в мрачном молчании за закрытыми жалюзи, и дом окутало ощущение неправильности. Лишь с наступлением 7 февраля мы, дрожа, решились перейти улицу и поговорить с Хадсонами.

Едва стих последний стук моего кулака, дверь открыла миссис Хадсон с любезной, но чрезмерно широкой улыбкой.

— Какая приятная неожиданность! Чем могу помочь, ребята? — пропела она. Мистер Хадсон махнул нам рукой из-за её плеча. Я дала Тоби слово — всё-таки это его загадка.

Он замялся и сказал:

— Простите за беспокойство, миссис Хадсон, но выходил ли мистер Хадсон вчера? Мы… э-э… немного встревожены тем, что видели.

Она тщетно пыталась сохранить приветливость, но в её глазах мелькнул страх. Едва уловимый, но мы заметили. Всё же она ответила:

— Мой Билл? Нет, милый, должно быть, вы ошиблись.

Повернув голову, она крикнула:

— Билл, выключи плиту, пожалуйста, не дадим твоему супу сгореть, ладно?

Мистер Хадсон скрылся в коридоре.

И в эту крохотную секунду она заговорила шёпотом, но с предельной настойчивостью:

— Шёпот заберёт вас. Уезжайте, пока не поздно.

Хадсон вернулся быстрее, чем следовало бы, и, заметив наши бледные лица, спросил, всё ли у нас в порядке, не хотим ли мы супа: «Сразу розовеньких щёк добавит!» Мы отказались, попрощались как могли и, подкашиваясь, дошли до своего дома; задвинули засов.

На следующую ночь, снова наблюдая за их домом, мы увидели, как за занавесками все лампы начали мерцать, вспыхивая и гаснув долгие минуты, а затем погасли окончательно.

Мы больше не видели миссис Хадсон.

Звонки в полицию, спустя несколько дней «дозора» за закрытыми шторами, не дали результатов. Нас заверили, что никакой миссис Хадсон никогда не существовало. Уильям Хадсон унаследовал дом от отца и никогда не женился. Если бы не то, что мы были вдвоём и видели одно и то же, ни один из нас не поверил бы собственной памяти.

Мы хотели послушаться совета миссис Хадсон, но только купили дом. Всё же тайком начали искать новое жильё. Никому из нас не хотелось оставаться до следующей отмеченной даты. Но тогда начались шёпоты. Слышал их лишь один из нас — и это был не я. Я держала Тоби, когда он просыпался с криком. Утешала, когда он слышал голоса в стенах. Выставила дом на продажу и начала паковать вещи, когда он перестал быть дееспособным. Он мог лишь слушать шёпоты. Они звали его наружу. Обещали нечто чудесное — стоит лишь открыть дверь и выйти.

Вчера было 19 июня. Наш второй отмеченный день. Я изо всех сил пыталась удержать его. Но он всегда был крупнее и сильнее. Он прорвался. Я видела, как он мигнул и исчез из этого мира. И как вернулся.

Я не видела, как он вошёл в дом. Он просто вдруг оказался рядом. Внутри.

Он улыбнулся так, будто не видел меня много лет.

Но впервые эта улыбка не добралась до его глаз.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

За окном моей двушки на пятом этаже давно стемнело. Тусклый свет старого плафона на кухне едва отгонял мрак. За стеной глухо кашлял сосед. Сквозь тонкие стены доносились обрывки телевизора: то спортивный репортаж, то реклама. Воздух был спёртый, пахло пылью и старыми обоями. Я только поужинал, посуду бросил в раковину. На часах почти десять. Делать нечего, всё что остаётся залипать в планшет и слушать, как этот дом дышит – скрипом мебели соседей, гулом в стояке, шагами этажом выше. Обычный вечер в бетонной коробке.

Вдруг раздался дверной звонок. Резкий. Однократный. Сухой. Я моргнул. Кто это мог быть в такое время? Курьер? Сосед? Но шагов за дверью не слышно. Ни ворчания лифта, ни скрипа деверей. Только гулкая тишина. Даже телевизор за стеной вдруг умолк. Я прислушивался, сидя на кухне. Сердце почему-то стучало чаще. Ждал повторного звонка? Но ничего. Абсолютно ничего. Как будто кто-то позвонил и испарился.

Я украдкой, стараясь не шуметь, подошёл к двери и выглянул в мутную стекляшку глазка. Тусклый жёлтый свет лампочки на площадке. Облупившаяся краска на стене напротив. Никого. Но что-то не так... Обычно глазок захватывал кусочек лестничного марша ведущего вниз. Сейчас — чёрная стена. Будто кто-то высокий, в чёрном, стоял вплотную к двери, закрывая собой часть обзора. Я не видел ни края плеча, ни головы — только сплошную, неподвижную темноту. И ощущение... что эта темнота смотрит прямо на меня. Холодок пробежал по спине.

Я инстинктивно отстранился на полшага. Подумал, что померещилось снова прильнул к глазку. Увидел обычную пустую площадку. Тусклый свет. Облупившуюся краску. Лестница. Как будто ничего и не было. Почему так тихо? Даже сосед перестал смотреть телевизор. Мысль о том, что кто-то притаился у моей двери в столь поздний час, меня пугала. Я крикнул:

- Кто там?!

Мой крик гулко раскатился по пустой квартире. Затем — мёртвая тишина. Я прижал ухо к двери. Ни дыхания, ни шороха. Ничего. Только... едва уловимый скрип. Как будто кто-то очень осторожно проводил ногтем по краю двери снаружи. Прямо на высоте глазка. Я замер, кровь стучала в ушах.

И тут – шёпот. Негромкий, сипловатый, словно просачивающийся сквозь сталь или из щели замочной скважины. Слишком близко: «...открой...» Голос был незнакомый. Без интонации. Только плоское шипение. «...я не могу войти... пока ты не... откроешь...» Шёпот оборвался. И сразу же – короткий, влажный всхлип, как у ребенка, который вот-вот расплачется. Но звучал он... неправильно. Слишком мокро. Потом – резкий, скрежещущий вдох. Я почувствовал крошечные вибрации этого звука через металл. И запах... сквозь щели тянуло чем-то влажным, спертым и тяжёлым, как от подвала.

- Я сейчас полицию вызову! – выкрикнул я и резко развернулся от двери.

Телефон! Он должен был лежать где-то в комнате. Я пошёл к спальне, спотыкаясь о порог. Глаза шарили по столу, дивану, тумбочке... Где телефон? На зарядке у кровати? Туда!

Я сделал шаг к спальне... и в этот миг гулкий грохот за дверью. Гаснет свет в подъезде. Сквозь глазок – кромешная тьма. Но не это самое страшное. В квартире... в моей квартире... лампочка на кухне мигнула раз, другой и – потухла. Меня окутал мрак. Сердце прыгнуло в горло. Спотыкаясь о ножку стула, я нащупал кровать, схватил телефон. Кнопка включения! Слепящий свет экрана резал глаза – 22:47. Полоска сети... нет сети. Вообще. Ноль палочек.

Я вжался спиной в холодную стену, тыча дрожащим пальцем в экран, пытаясь набрать 112, в надежде что хоть к экстренным службам звонок пробьётся.

И вдруг... из темноты прихожей, от двери, донёсся тот же сиплый шепот. Только теперь он звучал... ближе. Оно уже было в моей квартире: «...звонить... бесполезно...» Холодное дыхание шепота коснулось уха. Я вскрикнул и чуть не выронил телефон. Экран погас. Абсолютная темнота.

Я отскочил к окну. Стекло было холодным. Тусклый оранжевый свет фонаря во дворе едва пробивал грязные стёкла. Дрожащими пальцами я включил фонарик на телефоне. Слепящий белый луч рвал темноту, дрожа в моей руке.

Луч скользил по знакомой комнате. Книги были сдвинуты с полки. Стул опрокинут. На стене, возле прихожей – три длинных, мокрых отпечатка, будто кто-то огромный, с растопыренными пальцами, приложил когтистую руку к обоям. Что-то тёмное и вязкое сочилось из этих отпечатков. Я резко перевёл луч в угол, туда, откуда прозвучал шепот. Луч фонарика вдруг сузился, потускнел. В луже слабого света на полу... что-то двигалось. Не тень. Что-то вроде сгустка искажённого воздуха, чернее черноты. Оно пульсировало. Края его колыхались. Оно не отбрасывало тени. Оно втягивало свет.

И шепот снова. Теперь он исходил отовсюду – из-под кровати, из кухни, из самой пульсирующей черноты в углу. Голоса накладывались друг на друга, шепча ледяным хором: «...не надо света...» «...видишь нас теперь?..» «...я всегда был здесь... ждал...» Черная пульсация в углу медленно поползла по стене в мою сторону. Луч фонарика погас. Остался только тусклый отсвет уличного фонаря... и это чувство чужого присутствия в темноте.

Не видя другого выхода, я распахнул окно. Холодный ночной воздух ударил в лицо. Я высунулся, глядя вниз на ночную улицу. Сердце бешено колотилось. Я уже чувствовал, как нечто холодное тянется ко мне из темноты за спиной. Страх толкал меня вперёд.

- Помогите! – закричал я что было сил в ночную пустоту улицы. Но голос предательски утонул где-то в горле.

Напротив окон росло дерево, слишком далеко, но выбора не было, сжав всю оставшуюся храбрость в кулак я прыгнул, нырнув в сторону кроны деревьев…

***

От автора

Если хотите прочитать другие выдуманные и не очень истории, приглашаю на мой Author.Tuday

Подписывайтесь, ставьте плюсы, это лучший мотиватор писать дальше.

Введение

Привет всем, кто заглянул на мой блог! Меня зовут Алексей, мне 32 года, и я живу в обычном небольшом городе Поволжья. Работа, дом, все как у всех. Но есть у меня одно увлечение, которое, наверное, и привело меня сюда.

Я всегда любил страшные истории. Не те, что из фильмов ужасов, где кровь хлещет фонтаном и монстры выскакивают из-за угла. Нет. Меня всегда цепляли другие истории. Те, что шепчутся по вечерам, передаются из уст в уста, обрастают деталями и жуткими подробностями. Истории, которые, возможно(!), произошли на самом деле.

Наверное, все началось еще в детстве, когда я впервые прочитал "Вий" Гоголя. Вот это было что-то! Не просто страшно, а как-то... глубоко. После этого я перечитал кучу всего, но часто сталкивался с тем, что многие "страшные" истории были откровенно выдуманными, а некоторые – просто глупыми.

Для меня настоящая страшная история – это та, что рассказана с первых или вторых уст. Та, что пропитана реальными эмоциями, реальными людьми. И, как и многие, кто провел свое детство в деревне, я точно знаю: самые странные вещи происходят именно там, в селах. Там, где еще жива память о старых временах, где люди верят в то, что городские давно забыли. Там, где за каждым поворотом может скрываться что-то… необъяснимое.

Вот почему я решил завести этот блог. Я хочу найти эти истории. Хочу поехать туда, где они еще живут, и услышать их от тех, кто их помнит.

Первая "наводка"

Идея с блогом про деревенские страшилки засела у меня крепко. Рассказал об этом другу. Он послушал и говорит:

— А почему бы тебе к моей бабушке не съездить? Она в деревне Н. живет, это километров сто от нас. Ты же ее помнишь, мы к ней еще пацанами ездили, картошку копать, да в бане париться. Старенькая она, но помнит много. И часто про одну нехорошую ведьму рассказывала, что у них в деревне жила. Говорила, такое творила, что до сих пор страшно.

Я сразу заинтересовался. Ведьма? В деревне? Это то, что мне нужно. Не выдумки, а что-то настоящее, что пугало людей.

Друг тут же позвонил бабушке, предупредил, что я приеду. Друг не поедет - работа. Сказал, что заодно передам ей новый тонометр, который она давно просила. Бабушка обрадовалась, сказала, что будет ждать.

Я чувствовал, что это мой шанс. Найти ту самую, жуткую историю, которая станет первой для моего блога.

Поездка до бабушки

К дороге я постарался подготовиться основательно. За окном была сухая, поздняя, облачная осень. Небо серое, без дождя.

Свой "Солярис" намыл. В багажник кинул канистру воды – на всякий случай. Проверил, все ли на месте: на задних сиденьях плед, подушка, термос с чаем. Нож – тоже, мало ли что.

Надел свой свитер. И, вроде, готов! Где-то в обед, не спеша, выехал на трассу. Я вообще люблю дороги. Можно подумать, послушать музыку, просто смотреть по сторонам, как меняется пейзаж.

Ехал спокойно. Впереди ждала деревня Н. и, возможно, история, ради которой я все это затеял.

Теплая встреча

Доехал без приключений. Деревню и дом нашел почти сразу, по памяти. Вот он, стоит – добротный бревенчатый дом, знакомый с детства.

Встретила меня бабушка Нина. Добрейшей души человек, простая деревенская бабушка, но с бойким, веселым, характером. Она сразу завела меня в дом.

Внутри – русская печь, тепло и запах свежей выпечки. И, как и полагается, через мгновение на столе уже стояли пирожки, щи прямо из печи, свежеиспеченный хлеб и всякие деревенские разносолы. Я передал ей тонометр и кое какие продукты-гостинцы, за которые она искренне поблагодарила.

Мы долго разговаривали. Про нее, про мою семью, как дела в городе. Такие душевные разговоры, что и не заметили, как на улице начало темнеть. Бабушка Нина сразу дала понять, что никуда я сегодня по ночи не поеду. А раз не поеду, то и рюмочка будет не лишней.

Я улыбнулся. Отказываться не стал. Знал, что такие вечера – это часть деревенской жизни. В печи весело трещали дрова, за окном сгущались сумерки. Вечер обещал быть долгим и спокойным.

Вечерние тени и старые разговоры

Чуть позже, когда на улице стало совсем уж сумрачно, мы вышли во двор. Я помог бабушке Нине немного по хозяйству. Наколол дров на недельку вперед – работа нехитрая, но полезная. Пока рубил, она стояла рядом, что-то рассказывала про соседей, про урожай этого года.

Когда совсем стемнело, и в окнах соседних домов зажглись редкие огоньки, мы зашли обратно в дом. Снова поставили чайник. От печи шло приятное тепло, и в доме было очень уютно.

Мы сидели за столом, пили чай. Разговор перескакивал с одного на другое. Бабушка Нина вспоминала молодость, я рассказывал про городскую жизнь. В какой-то момент она вдруг вздохнула и сказала:

— Эх, молодежь… Вы сейчас и не знаете, как раньше жили. Вот у нас тут, в деревне, всякое бывало. Такое, что и рассказывать страшно.

Я, конечно, сразу навострил уши. Но виду не подал, просто кивнул.

— Да, бабушка, наверное, много чего повидали.

Она посмотрела на меня как-то по-особенному, будто проверяя.

— Повидала, сынок, повидала. Вот была у нас тут одна… не приведи Господь.

И тут я понял, что это оно. Тот самый момент.

Шепот о Ведьме

— Повидала, сынок, повидала. Вот была у нас тут одна… не приведи Господь.

Она посмотрела на меня как-то по-особенному, будто проверяя. Потом вздохнула, будто собираясь с духом, и сразу, без долгих предисловий, начала:

— Звали ее Клава. Жила она на краю деревни, в доме, что сейчас уже и не стоит. Люди ее сторонились, боялись. И было за что.

Бабушка Нина сделала глоток чая, поставила кружку на стол и понизила голос.

— Вот я сама, уж много лет назад, возвращалась с теть Светой и теть Марьей по темну по домам. Шли мимо дома Клавы. А там в окнах свет горит, занавесок нету, и все видно, что в доме происходит. А она там, посреди дома, голая. Разложила вокруг себя иконы на полу, пляшет, смеется и фиги им показывает. Мы как увидели, так и давай бежать со всех ног, не оглядываясь. Страшно было, жуть!

Я сидел, не шелохнувшись. Холодок по спине бежал от этих слов.

Она покачала головой.

— Как мимо нее не пройдешь, вечно что-то бубнит под нос. То ли на русском, то ли на тарабарском – ничего не поймешь. А к кому во двор зайдет, так потом скотина болеть начинает. А прогнать страшно, мало ли что. Так и посидит она на крыльце у кого, да и дальше идет по своим делам.

Бабушка Нина вздохнула.

— У самой Клавы скотины никогда не было, и огород всегда заросший стоял. Чем питалась, никто не знает. И к ней никто никогда не приезжал. Жила одна-одинешенька, и все ее обходили стороной.

— Но люди к ней все равно захаживали, – продолжила бабушка Нина. – В основном, конечно, с горя. Знали, что она от нечистого, но помощи-то просили.

Она сделала паузу, будто собираясь с силами для самого страшного.

— Вот была у нас тут пара молодая: Степан и Валентина. Любили друг друга, повенчались. Поехали как-то на мотоцикле куда-то. Степан с мотоциклом не справился на трассе, и люльку с Валентиной прямо под КАМАЗ загнал. На нем шишки, а Валентина… умерла сразу.

Бабушка Нина покачала головой.

— Родители Валентины так озлобились, что даже на похороны Степана не пустили. Кольцо у него обручальное забрали. Ох, он убивался! И кричал, и плакал. А ее семья во всем его винила.

Она понизила голос до шепота.

— Пошла мать Валентины к Клаве, перед похоронами дочери. Отомстить Степану. А Клава ей сказала: "Положи в гроб с дочерью венчальные свечи. Ее и его ". Мать Валентины так и сделала.

Бабушка Нина посмотрела мне прямо в глаза.

— Степан после этого спился, сплохел. Вечно Валентину видел в окнах, то тут, то там. Спустя месяц мать Валентины поняла, что натворила, что тело дочери осквернила. Пошла к Степану, призналась, что сделала. Степан не выдержал. На следующий день повесился мужик.

Я почувствовал, как мурашки побежали по всему телу. Мозгом я понимал, что всему этому можно найти объяснение: горе, отчаяние, самовнушение. Но слушать такую историю ночью, в старом деревенском доме, в деревне, где это, возможно, и происходило… Это совсем другое дело. Пожалуй, за это мы и любим страшные рассказы. За это ощущение, когда реальность смешивается с чем-то необъяснимым, и ты сам начинаешь верить в то, что только что услышал.

Конец Ведьмы: непростая смерть

Бабушка Нина сделала еще один глоток чая. Ее взгляд стал каким-то отстраненным, будто она снова видела те давние события.

— А Клава… – начала она, и голос ее стал еще тише, почти шепотом. – Клава потом сама тяжело умирала. Очень тяжело.

Она покачала головой.

— Неделю мучилась. Ни воды, ни еды не потребляла. Кричала так, что по всей деревне слышно было. Не могла уйти. Говорили, что нечистый ее не отпускал, забирал свое. Некоторые бабушки даже дежурили под окнами ее ночами, молитвы читали, чтобы хоть как-то помочь, или, может, просто себя успокоить.

Я сидел, затаив дыхание. Представлял себе эти крики в ночной тишине деревни.

— Соседи, мужики крепкие, не выдержали. Поняли, что просто так она не умрет. Что-то ее держит. И тогда решили. Собрались несколько человек, взяли топоры. И полезли на крышу ее дома.

Бабушка Нина сделала паузу, и я почувствовал, как напряжение в комнате нарастает.

— Разобрали они крышу. Прямо над тем местом, где она лежала. Сняли несколько бревен, чтобы небо было видно. Ох как она их материла, ругала, кричала! И как только последний кусок крыши убрали, крики прекратились. Сразу. Клава умерла.

Она тяжело вздохнула.

— Отпевать ее, конечно, никто не стал. Похоронили за кладбищем, там, где собак хоронят. Да с землей сравняли, чтобы и следа не осталось. Вот так и ушла. Не дала ей земля спокойно лежать, пока крыша над головой была. Считается, что так ведьмы умирают, когда их душа не может выйти. Только через открытое небо.

Я сидел в полной тишине. В печи догорали дрова, за окном была непроглядная деревенская ночь. История закончилась. И она была куда страшнее, чем я мог себе представить.

Послесловие: дорога домой и первые мысли

На этом история Клавы закончилась. Бабушка Нина замолчала, а я еще долго сидел, переваривая услышанное. Мы еще немного поболтали о том о сем, но в голове у меня крутились только эти жуткие детали.

Когда время было ближе к полуночи, бабушка Нина уложила меня спать. Я лег, но уснуть сразу не смог. Долго думал над этой историей, представлял, как это все было: и голая Клава перед иконами, и крики Степана, и то, как мужики разбирали крышу. В голове прокручивались картинки, от которых по коже бежали мурашки.

На утро мы позавтракали. Бабушка Нина накормила меня до отвала, как всегда. Мы тепло попрощались. Я поблагодарил ее за гостеприимство и, конечно, за историю.

И вот я, окрыленный своим первым настоящим материалом, поехал домой. Дорога назад казалась уже не такой обычной. Каждый поворот, каждое голое дерево за окном теперь несли в себе отголоски услышанного.

Я ехал и думал о том, как буду писать эту статью для вас. Надеюсь, вам было так же интересно читать, как и мне слушать эту историю. А я пока буду искать новые. До скорых встреч в следующих рассказах

Это перевод истории с Reddit

Я всегда был заядлым туристом. Не праздным гулякой, а именно тем, кто ищет уединение. Мне нравится ощущать себя маленькой, ничтожной частью чего-то древнего и величественного. Тишина леса для меня — как церковь. Вернее, была.

Вчера я решил пройти удалённый участок гор Гринхорн. Это суровый, прекрасный район, где редко ступает нога человека. Я припарковал машину на пыльной стоянке у тропы, застегнул рюкзак и ушёл в дикую глушь. Первые несколько часов были блаженством: прохладный воздух пах сосной и сырой землёй, в ушах — только ветер в кронах, щебет белок да ритмичный хруст моих ботинок. Совершенство.

Миль через пять, в самой гуще девственного леса, я услышал это впервые.

Хруст. Тяжёлый.

Кто ходит по лесам, тот разбирается в звуках. Белка — лёгкая, суетливая возня. Олень — тонкий щелчок ветки и тишина. А это было другое: большой вес намеренно ломал упавшую ветку. Звук пришёл слева, за густой стеной пихт. Я замер, напряг слух, осмотрел деревья. Никого. Сказал себе, что это, наверное, крупный олень-самец, и пошёл дальше, может, чуть быстрее.

Я прошёл ярдов сто, когда хруст повторился. Ближе. За ним — шум чего-то тяжёлого, проталкивающегося сквозь кусты: шух-шух-шух. Кровь застыла. Это был не олень. Это было крупное животное. Я медленно, осторожно повернул голову.

И увидел.

В просвете между деревьями, ярдов в шестидесяти-семидесяти позади, стоял медведь. Огромный чёрный медведь. Настолько массивный, что дух перехватило. Голова опущена, он обнюхивал тропу, по которой я только что прошёл. Он не блуждал. Он шёл по моему следу.

Сердце колотилось в груди. Медведей я видел и раньше, но всегда на безопасном расстоянии, и они пугались меня больше, чем я их. Теперь всё было иначе: движения медведя были целенаправленными, сосредоточенными — он охотился.

В памяти всплыли все советы из учебников по выживанию, все кадры из документалок. Не бежать. Бегущий — добыча. Не смотреть в глаза. Не показывать страх. Я медленно вдохнул, пытаясь успокоить колотящийся колибри-сердце. Ладно. Всё ещё есть дистанция. Нужно действовать с умом.

План был прост: идти ровно, без паники, увеличивая расстояние, и постепенно описывать широкий крюк. Главная тропа к машине была примерно в миле к востоку. Если я смогу обойти медведя дугой так, чтобы он не заметил манёвра, доберусь до основной тропы и к спасению. Риск, но лучше, чем тащить его за собой прямой дорогой, словно крысолов.

Я шёл. Следующий час стал самым страшным и изматывающим в моей жизни. Каждый шаг — намеренный. Каждый шорох позади — удар адреналина. Оборачиваться решался раз в пять минут. Каждый раз сердце проваливалось: он всё ещё там, чёрная тень, беззвучно скользящая между деревьями, держась на той же дистанции. Он терпелив. Ему некуда спешить: время играет на него. Красивый лес превратился в клаустрофобный лабиринт. Каждое дерево скрывало меня от него, но и его — от меня.

Я продолжал свой широкий крюк, но чаща густела, уводя на узкие звериные тропы. Дистанция сокращалась. Я уже слышал его тяжёлое дыхание, низкое, гортанное, будто земля дрожала. Маскировка была окончена: он знал, что я знаю. И устал ждать.

Я оглянулся: сорок ярдов. Медведь перешёл на быстрый, тяжёлый галоп.

Разум вопил: «Не беги!» Но рептильный ужас взял верх. Все планы растворились в панике. Я побежал.

Лес хлестал ветками по лицу, лёгкие горели, я мчался вниз по склону, лишь бы набрать скорость. Позади грохотал медведь на полном ходу. Это был не зверь — локомотив из мяса и клыков, ломавший деревья, топотом сотрясавший землю. Он нагонял, я это чувствовал. Я погибаю. Глупо, в панике, растерзанный в глуши.

И тут я услышал свист.

Простая, чистая мелодия: три лёгкие ноты народного мотива. Ду-ди-ду. Свист резал шум погони, как колокол. Человеческий. Значит, помощь.

Отчаянно цепляясь за надежду, я подумал: рейнджер? Другой турист? Кто-то услышал шум! Свист повторился, спереди и правее. Ду-ди-ду. Это был сигнал. Зов.

Не раздумывая, я рванул к звуку. Надежда дала ногам силы. Перемахнув через поваленное бревно, я искал глазами яркую куртку, лицо спасителя. Медведь за спиной уже рычал, бешеный. Запах его горячего, мускусного дыхания бил в ноздри.

— Помогите! — сорвалось у меня. — Я здесь! Помогите!

Свист не умолкал, но будто... удалялся. Ноты становились тише, дальше. Я цепенел. Я выбрал не то направление? Или спаситель уходит? Паника росла. Нужно быстрее. Я выжал всё, зрение сузилось в тоннель. Медведь дышал мне в затылок.

Я прорвал последний занавес из папоротников и вывалился на странно тихую поляну. И увидел его.

Это был не рейнджер.

Посреди поляны стоял человек. Или то, что походило на человека. Невероятно высокий и тонкий, словно вытянутый кошмар. На нём висели рваные, грязные лохмотья, а широкополая, запачканная шляпа скрывала лицо. Длинные, костяные, белёсые волосы свисали до плеч. Он стоял совершенно неподвижно, чуть отвернувшись.

На плече он держал тяжёлый кожаный мешок. Пока я, задыхаясь, пытался осознать увиденное, он сдвинул мешок, и его верх приоткрылся. Что-то бледное выпало и шлёпнулось на мох.

Человеческая рука.

Сознание заискрило. Я уставился на отсечённую кисть, потом на мешок и различил внутри бугристые, жуткие силуэты: изгиб ступни, характерная форма бедренной кости, ещё одна рука со сжатыми пальцами.

В голове взорвались бабушкины страшилки — старые деревенские сказки, чтобы дети не уходили ночью. Невероятно высокий, худой мужчина. Мешок костей. Свист.

Эль Сильбон. Свистун.

Он медленно повернул голову, и я увидел лицо под полями шляпы: иссохшее, натянутое на череп, и широкую, ужасную улыбку с желтыми, обломанными зубами. Это был не спаситель. Это то, от чего убегал медведь. То, к чему прибежал я. Свист был не зовом помощи — охотничьей песней.

Рёв за спиной вырвал меня из ступора. Медведь ворвался на поляну, глаза безумны, из пасти летела пена. Он увидел меня, потом фигуру с мешком. Грозная машина смерти резко остановилась. Из груди вырвалось низкое, зловещее рычание — страх и ярость вместе.

Человек в лохмотьях не шелохнулся, улыбка не дрогнула.

Инстинкт выживания, уже надрывающийся, взревел во мне. Я не думал — прыгнул в сторону, нырнув головой в колючие кусты на краю поляны. Шипы рвали кожу и одежду, но я прятался.

Через листья я видел адское зрелище: Свистун неподвижен, мешок ужасов у ног. Медведь, ведомый инстинктом или яростью, поднялся на задние лапы — гора мышц и когтей футов в восемь-девять. Он издал оглушительный рёв и ударил гигантской лапой по длинному человеку.

Я не стал смотреть, как когти встречаются с плотью. Не мог. Я вывернулся с другой стороны кустов и побежал. Бежал обратно тем же путём, подальше от поляны, от двух чудовищ, сражавшихся за добычу. За меня.

Я бежал так, как никогда. И тогда услышал.

Не рёв. Визг. Высокий, пронзительный, животный вопль невыразимой боли. Медведь. Крик оборвался резко, за ним — влажный треск, звук, который будет преследовать меня в кошмарах.

И снова зазвучал свист.

Ду-ди-ду.

Но теперь он был другим. Громким. Как будто прямо за ухом.

В миг высшего ужаса в памяти вспыхнул обрывок бабушкиного предупреждения: когда свист слышится далеко — Свистун рядом. Когда звучит рядом — он далеко, и ты можешь бежать.

Я не оглядывался. Я просто бежал. Бежал к смутно помнившейся главной тропе, а близкий свист был моим метрономом ужаса. Пока он рядом — я отрываюсь. Мысль безумная, но она держала меня. Три, может четыре минуты — вечность — я мчался с мелодией в ухе, гонимый ею вперёд.

Я выскочил на основную тропу. Узнал её сразу. До машины меньше мили. Рискнул глянуть назад — только деревья. А свист... уже дальний, еле слышен.

Значит, он идёт. Закончил с медведем.

Такого страха я не испытывал никогда. Я понёсся по тропе, ноги работали на чистом адреналине. Я чувствовал, как он приближается: не видел, но ощущал, будто холод высасывал тепло из воздуха. Свист всё слабел, шёпотом в ветрах.

Увидел машину сквозь деревья. Блик солнца на лобовом стекле был прекраснейшим зрелищем. Дрожащими руками нащупал ключи, роняя их дважды. Открыл, прыгнул внутрь, захлопнул замок. Вогнал ключ в замок зажигания, мотор взревел.

Я не смотрел в зеркало. Не мог. Утопил педаль, колёса выбросили гравий. Я ехал и не останавливался, пока не увидел огни этого захудалого мотеля.

Теперь я здесь. Не знаю, что делать. Как это объяснить кому-то? Но я должен был рассказать. Должен предупредить. Лесные истории реальны. Старые сказки — это предостережения, а не забавы. И если когда-нибудь заблуднетесь в тёмном, глухом лесу и услышите свист, никогда не бегите к нему. Это не друг. Не помощь. Это приманка.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Я — старший помощник Сэмюэл Бриггс, но все на борту зовут меня Сэм. На «СС Минноу» я уже около пяти лет и знаю судно от носа до кормы, хотя поначалу всё было иначе. Когда я впервые вышел в море, капитан недолюбливал нас, новеньких. Он был седым и морщинистым, на вид лет шестьдесят, но сложен как гризли. Предыдущая команда ушла, и её место заняли я и двое других — Зак и Кайли. Мы были зелёными юнцами и ни разу не бывали в открытом море, а капитану это было не по душе. В первый же день, прежде чем ступить на палубу, он заставил нас прочитать вывешенный повсюду список правил и не пускал внутрь, пока мы дословно не прочли каждое. Мне отчаянно нужны были деньги, и я решил, что с чудаковатым начальством справлюсь. Перечислю правила и поделюсь своим опытом — вдруг когда-нибудь окажетесь на этом корабле.

Первое правило гласило, что слово капитана — закон. Звучит безобидно, но на деле всё иначе. В первый же день на открытой воде мы с капитаном и Заком находились на капитанском мостике, когда раздался стук в правую дверь. Я собирался открыть, но капитан остановил меня: «Ждать». Он прислушивался, а мы гадали, не Кайли ли это. Стук продолжался, и Зак потянулся к ручке, но капитан ударил его по руке: «Ждать!» — уже жёстче. Минуту стучали всё сильнее, и вдруг слева вошла Кайли — ничего не подозревая. В тот же миг справа стихло. Мы с Заком остались в полном недоумении, а капитан лишь буркнул: «Первое правило, парни. Сказал ждать — ждите, иначе в следующий раз без руки останетесь».

Второе правило: услышишь пение из сети — сразу обрезай. Поверить трудно, но однажды я убедился сам. Через пару недель я проверял сети и вдруг услышал настоящую песню — из самой сетки. Заглянув, различил крупную тень, почти человеческую. Но вспомнил правило и начал перерезать трос. Тут из сети вырвалась рука: человеческая по форме, вся в алых чешуйках, с когтями длиной с нож. Я рубил быстрее; сеть рухнула в воду, и пение смолкло, превратившись в чудовищный вопль, который угасал, пока мы уходили вперёд.

Третье правило: заметишь маяк — немедленно сообщи капитану. На наших картах маяков не было. Спустя немного времени после случая с сетью Кайли прибежала на палубу: в двух километрах к западу она увидела маяк. Мы тоже его заметили, и я решил, что карты устарели. Но капитан бросился к штурвалу и резко развернул судно на восток. И тогда мы поняли почему. Маяк начал опускаться под воду, пока свет полностью не исчез. Он двигался, и мне показалось, что под волнами прячется нечто гигантское. Не хочу думать, что было бы, подплыви мы ближе.

Четвёртое правило: если надвигается туман, оставайся внутри, пока не рассеется. Конец первого месяца: мы с Заком готовили сети, увидели туман и в последний момент забрались в жилой отсек, предупредив капитана по рации. Он с Кайли был на мостике и приказал: «Что бы ни услышали — изнутри не выходить. Попробуете — сам задушу». Туман был такой густой, что из окон ничего не видно, но казалось, будто кто-то смотрит на нас. Зак приблизился к иллюминатору, тут же отскочил, тяжело дыша: «Не смотри!» Любопытство одолело, и я всё-таки глянул: корабль окружали сотни, а может, тысячи лиц, выточенных из тумана. Они беззвучно кричали, глаза впали, лица — смесь скорби и ненависти. Я тоже отшатнулся, а Зак шлёпнул меня по затылку: «Я же сказал!» Мы держались подальше от окон, пока туман не рассеялся.

Пятое правило: увидишь другой корабль — проверь, есть ли команда. Через неделю, когда я ещё путался в правилах, на горизонте показалось судно. Я не придал значения, но Кайли, лучше всех запомнившая список, схватила бинокль. Судно было совершенно пустым, хотя шло полным ходом. Мы доложили капитану. Он вышел, достал из кармана колокольчик, трижды звякнул и спокойно вернулся. Почти сразу чужой корабль сменил курс и исчез.

Шестое правило: если войдёшь в помещение и погаснет свет, не двигайся. Я ощутил всю серьёзность правил именно тогда. В котельной погас свет, и казалось, воздух исчез вместе с ним. Я застыл, но слышал, как что-то огромное ползает во тьме, рыча, словно медведь, смешанный с человеческим криком. Существо коснулось моего лица — пальцы тонкие, будто изучали мою кожу, выманивая движение. Я выстоял два часа, пока свет не вернулся. На полу осталась слизь и обломки чешуи. Ночью я вызубрил правила наизусть: лучше перестраховаться.

Седьмое правило: если на палубе появится женщина в белом, спрячься. Два года её не было, но однажды, когда мы с Заком тащили сети, позади раздались шаги. Я обернулся: высокая, исхудавшая фигура в грязном белом платье, широкополая шляпа скрывала лицо, руки доставали до палубы, царапая когтями-мачете. Я юркнул за ящики, а Зак не успел. Беззвучно она пронзила его грудь, подняла и, смеясь, другой рукой скрутила голову, швырнув тело за борт. Я просидел за ящиками двадцать минут, пока не стало тихо. На палубе осталась лишь кровавая полоса. Я поднялся на мостик, едва выдавил: «Седьмое правило». Мы устроили Заку поминки, его фотография заняла место на стене в капитанской каюте, где уже висели снимки других «храбрых моряков».

Восьмое правило: каждый день оставляй в грузовом трюме два фунта рыбы. Этим обычно занимался Зак, но после его гибели я вызвался. Капитан велел вынуть из улова два фунта, занести в трюм, положить посреди, захлопнуть дверь и запереть. Я нервничал, но пошёл. Бросил мешок на пол и умчался, слыша позади тяжёлое дыхание и шлёпанье щупалец. Дверь захлопнулась, внутри что-то ударилось о металл, потом зашуршало — существо жадно пожирало рыбу. День выполнен.

Девятое правило: заметишь лёд на воде — не прикасайся. Прошло два года после смерти Зака. Мы переживали штормы и туманы, но льда не встречали, пока Кайли не увидела куски льда за бортом. Вскоре мы вошли в целое ледяное поле. Температура упала ниже нуля, машины едва не замёрзли, но Кайли управлялась с ними лучше всех. Лёд пошёл на убыль, мы заговорили расслабленно — и в этот миг судно врезалось в ледяную глыбу, осколки посыпались. Капитан и я стояли на линии удара, но Кайли оттолкнула нас. Лёд коснулся её — и за секунды она стала статуей, потом треснула, рассыпалась и растаяла, смытая волной. Мы не смогли спасти её, и её снимок занял место рядом с Заком.

За пять лет я научился жить с каждым чудовищем и аномалией. Кормить существо в трюме — не проблема, когда гаснет свет, я терпеливо жду рядом с ним; у меня свой колокольчик для призрачных кораблей; когда приходит туман, я гляжу в его лица и смотрю им прямо в глаза; сети режу раньше, чем мер-ры успеют спеть вторую ноту; женщина в белом ни разу меня не заметила; лёд не коснулся моей кожи, а фальшивый маяк я распознаю за милю. Эти твари забрали моих друзей, но капитан и я не отступим, их жертвы не будут напрасны. И тут вспоминается последнее правило.

Десятое правило: на «Минноу» всегда должна быть команда, а сегодня мы причаливаем за новобранцами. Я знаю, что однажды и моё фото, и фотография капитана окажутся на той стене. Но до тех пор я прослежу, чтобы каждый новый моряк выучил правила от корки до корки и чтобы однажды их снимки тоже украсили стену — ведь это проклятое море забирает нас лишь тогда, когда заслужит.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit