Страшно

Это перевод истории с Reddit

Я не думаю, что он мёртв. То есть… должен быть. Я видел тело.

Давайте я расскажу всё с самого начала.

Весной я переехал в подвальную квартиру. Не самое лучшее место, где я когда-либо жил. Потолок такой низкий, что я могу положить на него ладонь, даже не вставая на цыпочки. Отопление работает, когда ему вздумается. Я убил больше пауков, чем могу вспомнить — в основном они вылезали из крошечных окон, которые вроде как должны были пропускать свет, но на деле просто впускали всякую живность. Зато дёшево. А мне нужно было дёшево. Так что я согласился.

Поначалу верхний этаж пустовал. Тихо. Я уже начал думать, что мне повезло. А потом заселился новый жилец.

Пожилой мужик. Лет шестьдесят, наверное. Седая борода, жилистое телосложение, но сутулый, словно носил на себе груз тяжелее, чем было видно. Он не представился. Я пару раз мельком его видел — входил или выходил. Держался особняком. Меня это устраивало. Я и сам не особо общительный.

Но даже когда я его не видел, я его слышал. Особенно по ночам.

Он ходил. Просто… ходил. Взад-вперёд, снова и снова. Иногда с полуночи и до четырёх или пяти утра. Не прекращал, пока не начинало светать. Казалось бы, должно раздражать, но в этом был какой-то ритм. Предсказуемость. По крайней мере, сначала.

А потом начались царапанья.

Сначала я подумал, что это мыши. Для такого дома это было бы неудивительно. Обычно около трёх ночи — короткие всплески звука, резкие, лихорадочные, будто когти скребли по гипсокартону. И всегда после того, как шаги затихали. Сначала он ходил, а потом начиналось это. Как будто кто-то следовал за ним по стенам.

Я пытался не обращать внимания.

Пока не начались шёпоты.

Поначалу они были такие тихие, что я подумал — это телефон. Едва различимый гул над головой, слишком приглушённый, чтобы разобрать слова. Я выключил всё. Но шёпот остался. Я приложил ухо к потолку, затаил дыхание.

И тогда я услышал слова.

«Пусти меня обратно».

Снова и снова. Голос звучал… сухо. Как ветер, проходящий сквозь сухие листья. Не знаю, как объяснить. Чем дольше я слушал, тем больше что-то внутри меня сжималось. Я перестал спать ночами. Кофе, подкасты — всё, лишь бы продержаться до рассвета. Это немного помогало.

А потом, две недели назад, всё прекратилось.

Никаких шагов. Никаких царапаний. Никаких шёпотов.

Просто… тишина. Не умиротворяющая, а та, от которой уши звенят. Та, от которой осознаёшь, насколько громкой может быть тишина. Я решил, что он съехал. Или умер. Подумал подняться наверх, но не стал — не люблю совать нос в чужие дела.

Это изменилось через несколько дней, когда появился запах.

Если вы когда-нибудь чувствовали запах настоящей смерти — вы поймёте. Кислый, с металлическим привкусом, густой. Он будто въедается в лёгкие. Я не мог дышать в коридоре без рвотных позывов. Тогда я не выдержал. Обмотал лицо полотенцем и пошёл наверх.

Дверь была закрыта, но не заперта. Я постучал. Тишина. Я открыл её.

Там было… хуже, чем я ожидал.

Кухня была разгромлена. Верхние шкафчики не просто свалились — их вырвали из стены, с корнями, с занозами, как будто изнутри. Пол был покрыт чёрной, липкой массой. Не кровью. Слишком густо. Слишком темно. От центра комнаты тянулись следы волочения к дальнему углу. И там он был.

Изогнутый так, как человеческое тело изгибаться не должно.

Я не про сутулость. Я про складку. Его пятки касались пола — и лицо тоже. Позвоночник выгнулся, словно арка моста, будто что-то тянуло его голову и ноги друг к другу, заставляя всё остальное подчиниться. Рот был широко открыт, будто он умер в крике. Но глаза… глаза были закрыты. Спокойные.

От этого становилось только хуже.

Я выскочил и позвонил в службу спасения. Они приехали быстро. Один из медиков взглянул и тут же выбежал на улицу блевать. Меня засыпали вопросами, заклеили вход лентой, велели не подходить.

С тех пор я почти не сплю.

Вчера ночью, около трёх, я снова услышал шаги.

Тот же ритм. Тот же звук. Всё как раньше. Взад-вперёд, медленно и равномерно. Прямо надо мной. Потом началось царапанье. Потом — шёпот.

Но в этот раз он не был приглушённым. Он был отчётливым. Прямо над моей головой.

«Пусти меня обратно».

Я лежал, замерев, глядя в потолок. Уговаривал себя, что это всё в голове. Стресс. Бессонница. Что-то логичное.

А потом раздался удар.

Один. Глухой. Сильный. Прямо над кроватью. Не скрип. Не капля. А удар. Как будто что-то тяжёлое грохнулось на пол.

Утром я не выдержал. Пошёл наверх. Лента полиции всё ещё висела, прямо поперёк двери. Никаких следов взлома.

Кроме одного.

Кто-то оставил записку. Приклеил её к ленте малярным синим скотчем. Писали дрожащей рукой.

На записке было написано:

«Дверь закрыта. Но я помню дорогу сквозь стены».

Это было несколько часов назад.

С тех пор у меня включён свет. Я не могу лечь. Не знаю, что буду делать, если услышу это снова.

Мне просто нужно было, чтобы кто-то знал. На всякий случай.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Простите, я просто не знала, куда ещё обратиться за помощью.

Моя дочь совсем изменилась после той автомобильной аварии в прошлом месяце. Раньше она была обычным, весёлым ребёнком-дошкольником. Пока дома были запасы перекусов — у неё не иссякала радость. Конечно, она могла капризничать, если ложилась спать слишком поздно или слишком долго сидела с планшетом. Но в остальном — она была солнечным лучом, снующим по дому и фальшиво напевающим песни с уверенностью, доступной только малышам.

Но после аварии всё стало иначе. На самом деле она была не такой уж серьёзной. Простой правый поворот. Гудок. Стекло. Подушка безопасности. Моё лицо словно раскололось пополам. Честно говоря, это было самое страшное для меня.

София спала на заднем сиденье в своём бустере. Её почти не тряхнуло.

Приехала скорая, медик осмотрел нас обеих. Сказали, что поскольку София — несовершеннолетняя, её обязаны отвезти в больницу на наблюдение.

В больнице меня оставили ждать в холле, пока её осматривали, а потом сообщили, что лучше всего оставить её на ночь. Я смотрела, как её увозят в другую палату — маленькая ручка торчит из-под одеяла.

Мне никогда не стоило выпускать её из виду.

Когда я забирала её на следующее утро, она была тихой и отстранённой, но обрадовалась, увидев меня. Обвила меня руками и ногами, будто цепляясь изо всех сил.

— Всё хорошо, милая, — успокаивала я её, покачиваясь с ней в объятиях.

— Мне просто домой? Надо... надо её как-то выписать? — обратилась я к проходящей мимо медсестре, не зная, как всё устроено. Та посмотрела на меня холодно, словно я мешала ей жить.

— Можете идти домой, — ответила она наконец, глядя на меня, будто я насекомое.

Я вынесла Софию из больницы и села с ней на автобус. Эта медсестра с ледяными голубыми глазами оставила во мне тревожное послевкусие на весь оставшийся день.

София была тихой и дома, аппетита почти не было. Я всё же оставила ей морковные палочки и мишек-гремов на случай, если захочет что-то перекусить.

Мне нужно было найти машину, и, наверное, поэтому я не сразу заметила её странности. Страховка почти не покрыла убытки от аварии, даже минимально. Вот что значит брать самое дешёвое покрытие.

Я перерывала сайты, звонила в автосалоны, и когда наконец нашла подходящий вариант, записалась на тест-драйв.

Написала бывшему мужу, чтобы он забрал Софию — ведь это были его выходные. Как обычно, он не отвечал. И не пришёл.

София вела себя идеально в автосалоне. Тихо сидела, не жаловалась, даже когда проверка кредитной истории затянулась почти на 45 минут. Обычно она бы уже кричала, требуя телефон, жалуясь на голод. Но, видимо, она понимала, как важно нам сейчас найти машину.

Я сказала продавцу, что не смогу уехать, пока не установят автокресло. Он немного удивился. София уже почти не нуждалась в бустере, но я искренне сказала:

— Безопасность — это важно.

Он улыбнулся своей профессиональной улыбкой и поручил помощнику купить нам бустер. Он был не розовый, как она хотела, но она сможет потом обклеить его наклейками.

Я пристегнула её и села за руль. После аварии я нервничала. Посмотрела в зеркало заднего вида на Софию, сделала глубокий вдох и выдохнула.

Повернула ключ — поехали.

Дорога была тихой. София, наверное, чувствовала мой страх. Я решила нарушить тишину:

— Хочешь музыку, зайка? — спросила я, стараясь улыбаться. Я должна быть храброй для неё. Страх заразителен, он делает детей поломанными.

— Эта машина мне больше нравится, — спокойно сказала она. Без эмоций, как будто констатировала факт.

— Правда? Здорово! А что именно тебе нравится?

Но больше она не произнесла ни слова.

Дома я сделала ей бутерброд, нарезав его треугольниками, как она любит.

— Ты сегодня молодец, солнышко, — сказала я, поглаживая её по щеке. — Хочешь орео к бутерброду?

Наконец-то — улыбка. Она кивнула.

Я принесла ей четыре печенья и положила рядом с бутербродом.

— Только постарайся сначала немного поесть, — поцеловала её в голову и отошла в спальню, вне поля зрения.

Я снова позвонила Коннору и, закрыв дверь, оставила сообщение на автоответчике:

— Послушай, Коннор, сегодня твоя очередь. Если хочешь быть отцом — веди себя как отец. Можешь меня не видеть, но София не заслуживает постоянных разочарований.

Я бросила телефон на кровать с отвращением.

Где я с ним ошиблась? Когда-то мы были счастливы. Он был заботливым отцом. А теперь даже не разговаривает. Ни со мной, ни с ней. Развод, наверное, вытаскивает из людей худшее.

Я вдохнула и вернулась на кухню. София выстроила орео и мишек-гремов в идеальную прямую линию. Теперь взялась за морковку. По одной. С равными промежутками.

— Эй, а давай не играть с едой, а кушать её? — я подошла и потянулась к орео. — Или я съем его!

— Не смей, — резко сказала она, пронзительно глядя на меня. Её глаза больше не были добрыми.

Я оцепенела. Это была не детская истерика. Это была холодная, кипящая злость. Меня пробрал холод.

— Хорошо... милая, — я поставила печенье обратно. — Я просто пошутила. Не стала бы его есть.

В ответ — только угрюмый взгляд, и она бережно вернула орео в линию, будто её больше возмутило, что я нарушила порядок, чем сам факт, что могла его съесть.

Она до сих пор почти ничего не ела.

Завтра я позвоню врачу.

Чувство вины накрыло с головой. Возможно, авария оказалась для неё страшнее, чем я думала.

На ночь мы включили её любимый фильм. Она просто смотрела в экран. Обычно смеялась, цитировала реплики, пела песни. А теперь — только тишина и мёртвый взгляд.

Я уложила её, поцеловала в лоб.

— Ой, ты холодная! — сказала я и накрыла её одеялом потеплее. — Придётся согреть тебя обнимашками!

Она просто смотрела, не моргая.

Я села на край кровати.

— Малышка, я знаю, день был тяжёлый, и ты, наверное, испугалась. Хочешь поговорить об этом?

Она немного помолчала.

— Папа не может смотреть на тебя, — выплюнула она с такой ненавистью, что у меня в животе всё скрутилось.

— Что? — только и смогла прошептать я.

— Ты всё испортила, — прошипела она, глаза полные ненависти.

Я не смогла взять себя в руки. Прошептала, что такие слова нехорошие, и встала.

— Спокойной ночи, мамочка! — вдруг ласково сказала она, словно прежняя София, протягивая руки для объятий.

Я обняла её и поцеловала в щёку.

— Сладких снов, пирожок. Давай завтра потренируем добрые слова, хорошо? — укрыла её и вышла.

Я прибавила пару градусов на термостате.

Наверное, Коннор говорил с ней. Откуда ещё у неё такая злость? Такие слова?

Я глянула на телефон — пришло сообщение от него.

Больше не пиши мне.

И всё.

Этой ночью я не сомкнула глаз.

Утром она сидела на кровати, глядя в стену.

Я позвонила её педиатру.

Сказали, что она больше не числится у них пациенткой.

— Кто её выписал? — спросила я.

— По запросу отца, — ответил голос. — Мы можем принять вас без записи.

Зачем он это сделал? Он чертовски мстительный.

Я посадила Софию в машину, пристегнула и села за руль. Машина снова казалась тесной, как гроб. Ремень сжимал грудь. Я посмотрела в зеркало на Софию.

Вдох. Выдох. Повернуть ключ. Поехали.

В регистратуре я почти кричала:

— Мы раньше были тут, и... и мы всё ещё ваши пациенты!

Медсестра мило улыбнулась:

— Ничего страшного! Сейчас всё восстановим.

— У неё что-то не так. Мы попали в аварию, ну, не серьёзно! Просто на всякий случай она осталась на ночь. Но она не ест и не играет... — я начинала сбиваться.

— Имя? — спросила медсестра.

— София Браун.

Я готова была прибить Коннора. Снять меня с его страховки — одно. Но выписать Софию из клиники? Я его возненавидела.

— Дата рождения? — лицо медсестры стало напряжённым.

Я продиктовала данные, а она всё больше хмурилась.

— Она... она сейчас с вами?

— Да, она... — я повернулась.

Её не было.

— София?!

Я бросилась искать.

— Наверное, выбежала наружу, — сказала я, вылетая из здания. Паника подступала к горлу.

Медсестра уже говорила по телефону. Я выбежала на парковку.

Её не было.

Я уже собиралась звонить в полицию, когда увидела — она сидит в машине, пристёгнутая, будто готова ехать.

Я распахнула дверь.

— София! — закричала я.

Она не реагировала.

— Зачем ты ушла?! — спросила я.

— Я не уходила, — мягко ответила она.

На парковку подъехала полиция.

— Миссис Саманта Браун? — спросил офицер.

Меня сковал страх. Откуда он знает моё имя?

— Я просто привезла дочь к врачу... — пробормотала я.

— Вам нужно покинуть территорию, — ровно произнёс он.

— Но моя дочь! — ярость клокотала во мне.

Он не собирался отступать. Что наговорил им Коннор?

— Пожалуйста. Ей нужна помощь. Она больна, — умоляла я.

— Если не уйдёте, я вас задержу, — его лицо не менялось.

Я не стала спорить. Я не могла попасть под арест. Что будет с Софией?

Я села в машину. Потолок стал ниже. Стены давили.

Руки дрожали.

Вдох. Выдох.

Повернуть ключ. Поехали.

София была тиха, без эмоций.

— Ты не можешь так поступать, София. Не оставляй меня, — голос дрожал.

— Я голодная, — наконец сказала она.

Я рассмеялась от облегчения и свернула к 7-11.

— Что хочешь?

— Орео! — весело ответила она.

В магазине она сжала мою руку:

— Обещаю, я больше не уйду, мамочка.

Мы взяли печенье ей, газировку — мне.

Я снова села в машину, еле сдерживая тошноту.

Вдох. Выдох.

Повернуть ключ. Поехали.

Дома она почти не притронулась к печенью.

— Солнышко, тебе нужно что-то поесть, — мягко сказала я.

Она только пожала плечами.

— Ладно, завтра пойдём к другому врачу, — укутала я её пледом.

Я засыпала Коннора гневными сообщениями. Ни ответа.

Поздно вечером в дверь постучали.

Полицейский вручил конверт.

— Это что?

— Приказ об ограничении. Вам запрещено приближаться к Коннору Брауну ближе, чем на 60 метров.

— Что?! Я же ничего не сделала!

— Понимаете, о чём речь, мисс Браун?

— Я ничего не делала! — закричала я. — Моей дочери нужна помощь, а он не даёт врачу её осмотреть!

Полицейский холодно посмотрел на меня.

— Ваша дочь погибла два года назад. Вы были за рулём. Уровень алкоголя был выше нормы.

Он дал словам осесть.

— Вы не должны приближаться к мистеру Брауну.

Сердце билось, стены съезжались. Нет. Нет. Нет. Он врёт.

— Со-София вон же она! — показала я за спину, задыхаясь.

Я захлопнула дверь.

Я не знаю, что Коннор наговорил им, но они точно не видят, что моя София стоит у меня за спиной.

Я посадила её в машину.

— Мы уезжаем. Только ты и я.

Я заставила себя сесть за руль, несмотря на всё нутро, кричащее «беги».

Нет. Нам надо уехать. Если он смог добиться запрета, чего ещё он добьётся?

С дрожащими руками я повернула ключ.

Ничего.

Точно. Я взяла чёрную коробочку с рулевого колеса.

Вдох. Выдох.

Писк: «Уровень алкоголя — 0.00».

Повернуть ключ. Поехали.

Мы уехали той ночью. София всё ещё не ест, а Коннор убедил все больницы отказывать нам. Никто не хочет её осматривать. Смотрят на неё — и просят меня уйти, спрашивают о моём психическом состоянии.

Я читала отчёты полиции. Я знаю, что там написано. Но они ошибаются. Я вижу её. Я чувствую её в объятиях, слышу её дыхание, вижу её невинные глаза, когда она держит меня за руку.

Пожалуйста. Кто-нибудь. Помогите.

Она снова холодная.

Я укрою её потеплее. Завтра мы попробуем ещё одну клинику. Кто-нибудь же должен её увидеть.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

📓 Дневник Эксфоржа Вайра

Запись №5: За пределами учебника

Дата: 25 июня 2125 года, 03:12
Место: Кадетский корпус ВКС, «Прометей», где-то между вентиляцией, страхом и… странным светом
Шифровка: ABSOLUT MAX_PRIVACY. Никому. Даже будущим музеям. И особенно маме.

Иногда ночь — это просто тьма, в которой тебе снятся корабли и мамины багели с мёдом.
А иногда — это дверь в нечто иное.
Сегодня это была дверь.

Весь день я смотрел на жетон, как будто может мне что-то сказать.
И, наверное, он таки заговорил — потому что к полуночи начал светиться по краям.
Мягким желто-зеленым фосфорическим светом, но отчётливо и импульсами. Как будто говорил: «Эй, парень, давай уже. Хорош дрейфить, не тормози.»

Поначалу я думал, это проверка. Кадетская шутка старшаков над младшими. Ну мало ли, может, какая-то интерактивная ловушка.
Но когда один из лучей жетона отразил на стене трёхмерный контур — схему корпуса с мигающей точкой, я понял:

«Ну класс. Теперь или я безумный, или кто-то очень хочет, чтобы я туда пошёл.»

В кубрике все спали. Даже Гек — со сновидением, в котором, по словам, которые он нет-нет, да выкрикнет во сне, он гонит на бронетранспортере по астероиду «с характером».
Я взял жетон, спрятал под куртку, вытащил аварийную карту (спёртую у дежурного робота «на всякий случай») — и вышел.

Корпус ночью — это как призрак. По стенам колышутся неясные тени, а из каждого темного угла чувствуется неловкая тревожность, как взгляд в спину.
Те же коридоры, но без звука.
Даже свет тусклый, будто боится потревожить тени.

Согласно карте пришлось пробираться по вентиляции (да, да, как в старых играх). Зато спрыгнул сразу в старом архивном зале. Редко кому из кадетов получалось побывать здесь. И вот я оказался у двери, которой не было в схеме. Я растерялся – у двери ни ручек, ни замка. Попытался толкнуть – глухо, даже не пошевелилась.

Но тут на левом косяке двери я заметил силуэт, очень похожий на форму жетона. Я прислонил жетон к контуру рисунка.
Жетон снова засветился. И дверь — открылась.

Внутри было похоже на старый техблок.
Но стены — матово-чёрные. Символы — чужие. И всё пахло… временем, историей.
Будто бы здесь меня ждали.

И да. Они были там.

Семь человек.
В летной форме — но не кадетской. Чёрные нашивки. Символ тот же, что на жетоне.
И среди них — наставник. Тот самый седой и с детектором вместо глаза.

Высокий. Гладкая кожа, будто под пласт-оболочкой. Он посмотрел на меня и сказал:

«Ты пришёл. Это хорошо. Ты увидел щель среди шаблонов— и вошёл. Это редко.»

Я открыл рот. Закрыл. Потом снова открыл. И выдал:
— Я не уверен, что вообще понимаю, куда пришёл.

Он кивнул.

«Это нормально. Если бы понимал — мы бы тебя не звали.»

Нам дали задание. Не физическое. Когнитивное.
Расшифровать фрагмент древнего сигнала времён первых колониальных спутников.
На экране — шипящий аудиофайл, текст на полустёртом языке. Пары минут — и головная боль как после взрыва кислородного баллона.

Остальные мучались с логикой. Я же… просто услышал ритм.
Понял, что это не код — а зашифрованный паттерн движения. Как детская считалка, но в бинарной записи.

Я сказал об этом. Они сначала молчали. Потом один парень — с лицом как у Лин, только злее — кивнул.

«Он прав. Это навигация, встроенная в шум. Кто-то шифровал маршрут через космический фон.»

Наставник посмотрел на меня.

«Не думаю, что ты гений. Просто ты ещё умеешь слышать детскими ушами. А взрослые слишком любят анализировать.»

Когда я уходил, он сказал:

«Ты думаешь, ВКС — это порядок. Но есть и другое — то, что под поверхностью. Мы — тень. И свет.
Ты хочешь знать больше? Тогда не задавай вопросов. Смотри. И выбирай, когда придёт время.»

Я вернулся в казарму через другой лаз. Подпрыгнул от каждого шороха.
Гек всхрапнул во сне:

«Мама, не давай  мне больше еду из белков из Титана…»

Жетон теперь висит у меня под курткой. Он больше не светится.
Но я чувствую, что что-то началось.

P.S.
Это был не тренажёр. Не комната анализа.
Это было по-настоящему.

И я боюсь.
Но…
Но, кажется, мне это нравится.

Иногда правила нужны, чтобы понять, как их обойти правильно.

Начало истории: 1, 2, 3, 4

Это перевод истории с Reddit

— Останься переночевать, — настаивал он. — Ты же знаешь, что здесь ночью творится.

— Да знаю я, — рассмеялся я. — Дрекавац вылезет и сожрёт мне зубы.

Дед не ответил. Только уставился на меня неподвижным взглядом. Мы провели день за работой: рубили и готовили дрова к зиме возле его дома в глухой деревушке на юге Сербии, со всех сторон окружённой мрачными холмами. Дел оказалось больше, чем мы рассчитывали, и ранний осенний вечер подкрался незаметно.

— Автобус я успею поймать, не волнуйся, дед. Если сейчас выйду, конечно.

— Наверное, ты прав. Тем более сейчас фонари ставят — хоть немного спокойнее идти.

— Ага, от бабароги, которая ест пальцы ног.

— Знаю, ты любишь подшучивать над этим, парень. Но вот увидел бы ты то, что видел я — смеяться бы перестал.

— А что ты видел?

— Сейчас не успею рассказать. Иди уже, а то и правда автобус уйдёт.

Я посмотрел на солнце, медленно прячущиеся за усталые холмы. Я ведь не так уж часто к нему приезжаю, тем более с ночёвкой. Почувствовал себя виноватым. Глянул на деда: сидит на маленьком деревянном стуле, который сам же и смастерил, пьёт понемногу свою любимую ракию. Я не верил в его байки, но решил, что ему не помешала бы компания. После смерти бабушки он жил один. Может, так он просто пытался удержать меня подольше. Я вздохнул и сказал:

— Если я останусь, ты расскажешь мне ту историю?

Его губы изогнулись в улыбке, но глаза остались тусклыми, будто хотел рассказать лишь частью себя.

— Конечно. Только отцу позвони, скажи, что останешься. А я пока и тебе налью. Оно тебе пригодится.

Я быстро позвонил отцу, а дед тем временем ушёл в дом и вышел с бутылкой — и ещё одной. Меньшей, покрытой пылью, словно её не трогали уже много лет. Он налил и мне, мы чокнулись и перекрестились. По-православному, как заведено в этих краях.

— А это что? — спросил я, кивнув на пыльную бутылку.

— Это? Доказательство. Почему я не выхожу ночью в холмы — и почему не хочу, чтобы ты туда ходил. Скажи, сынок, а ты вообще что-нибудь знаешь об истории этого места?

— Деревни? Да не особо.

— Я про весь этот край. Про холмы и горы.

— Эээ... ну, не знаю?

— Во времена Османской империи здесь шли постоянные стычки. Наши предки и турки дрались друг с другом, потом срывали с трупов оружие и всё, что представляло хоть какую-то ценность — ресурсов не хватало. Война не прекращалась, так что хоронить было некогда. Тела оставляли гнить в лесу. Говорят, их беспокойные души до сих пор бродят по этим холмам.

По спине пробежал холодок. Хоть я и не верил в сверхъестественное, про эти события читал — исторически, в основном, всё верно. В этих местах и правда происходило много сражений между славянами и османами.

— Был я тогда молод, чуть постарше тебя. Возвращался из города пешком. Продавал табак, что собрал — на рынке. Вашему поколению повезло, этого уже делать не нужно, — усмехнулся он. — Дорога длинная, и ночь застала меня в пути. Повезло хоть немного — кое-где светила луна. И тут, километрах в нескольких, я вдруг услышал музыку. Из ниоткуда! Показалось, будто свадьба.

— Свадьба? Ночью? В этих горах?

— Именно! Как только облака закрыли луну, я свернул с тропы — и вижу: на поле человек двадцать или тридцать, по силуэтам судя. Меня тоже это удивило — ночь, холод, глушь, а они празднуют. Но почему-то в тот момент всё это казалось вполне логичным. Один из мужчин подошёл ко мне, сказал, что они отмечают, и предложил выпить.

Улыбка исчезла с лица деда. Голос стал глухим и серьёзным.

— Я сначала колебался, но он настаивал. Облака, ночь, до дома ещё идти и идти... подумал — а что, лишний глоток не повредит. Взял у него бутылку.

Он повернулся ко мне, взгляд — каменный.

— А теперь скажи, сынок: что мы с тобой сделали перед тем, как осушили эти рюмки? — он показал на два пустых стакана перед нами.

Я уставился на них, пытаясь вспомнить.

— Мы... перекрестились?

— Вот. И я тогда тоже. Видишь ли, это не просто традиция. Перекрещиваясь перед тем, как выпить, ты призываешь дух Божий, чтобы тот отогнал зло. Знаю, звучит как суеверие. Но так у нас заведено уже веками. Я тогда тоже, почти машинально, перекрестился. И как будто проснулся. Как будто меня выдернули из сна. Или из кошмара. Музыка исчезла. Люди исчезли. И самое страшное — я оказался вовсе не на том поле.

— А где?

— Я стоял на краю моста. Уже почти шагнул вниз. Прямо туда, где внизу острые камни и река. Уверен, это была ловушка — дьявольская или от какого-то неспокойного духа. И что спасло меня — это перекрестное знамение. С тех пор я больше никогда не хожу по этим холмам ночью.

— А ты уверен, что это всё не сон был? — наконец спросил я.

— Знаешь, как я это понял? Что всё было по-настоящему?

— Как?

— Всё исчезло. Но когда я пришёл в себя на мосту — вот это было всё ещё у меня в руке, — сказал он и поднял пыльную старую бутылку.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

С детства я мечтала стать актрисой. Сегодня я решила завязать с этим.

Я выросла в Канзасе, и Голливуд для меня был буквально «Изумрудным городом». Сейчас мне двадцать шесть, и я бы отдала всё, чтобы сказать шестнадцатилетней себе: «Придумай другую мечту». И нет, прежде чем ты скажешь: «Ну а что ты ожидала? Что будет легко?» — скажу сразу: дело не в том, что было трудно. Вообще-то у меня неплохо получалось. Я получала роли в довольно крупных проектах. Даже главные в нескольких независимых фильмах — может, ты о них слышал, если увлекаешься кинофестивалями.

Я ушла из-за одной работы. Да, всего одной.

Это было прошлой зимой. В зимние месяцы всегда спад — дни короче, меньше естественного света, съёмки сжимаются, графики плотнее, съёмочных дней больше, а значит — всё дороже. Большинство студий предпочитает переждать до лета. А прошлая зима была особенно тёмной. Иногда солнце садилось ещё до четырёх вечера. Я никогда не видела ничего подобного.

К этому моменту у меня уже был агент. И хороший. Он находил мне подработки. Одна из них — роль «Покупательницы в продуктовом магазине». На первый взгляд — простая массовка. Так и было, в общем. Но этот проект хорошо оплачивался, работа была стабильная и постоянная, а фронтировал его человек с невероятной известностью.

Меня это не особенно интересовало… пока меня не отклонили три раза подряд. За роль фоновой покупательницы? Я же привлекательна, по крайней мере, так считала. А это, как я быстро узнала, — серьёзное преимущество в профессии.

Мой агент только говорил: «Им бы хотелось увидеть у тебя побольше опыта».

Ладно. Но всё равно раздражало.

А потом, в январе, звонок:

— Слушай, “покупательница в магазине”. Они тебя хотят.

Я злилась на себя за то, что обрадовалась.

Первый день на съёмках я не забуду. Семь тридцать утра, темно как ночью, обычный магазин Ralphs.

Возле входа стояла белая палатка, вокруг которой болтали по рациям взрослые люди с кофе в руках. Несколько сонных человек шли туда — я пошла за ними. Пока наливала кофе, рядом оказался молодой парень, рассматривающий выпечку в обёртках. Лицо знакомое.

— Мы знакомы? Я Молли, — спросила я.

— О, не думаю. Первый день?

— Ага… Эй, ты играл в «Когда гиацинты горели»?

Он смутился.

— Да… Спасибо, что смотрела. Я — Димитри.

Смотрела? Этот фильм шёл во всех крупных кинотеатрах в прошлом году. Что, чёрт возьми, он здесь делает?

— Димитри… Приятно познакомиться. Слушай, можешь рассказать, что вообще тут происходит? Я вообще не в курсе.

Он поморщился, будто я попросила его помочь перетащить диван.

Он объяснил: мы участвуем в фантазии одного чрезвычайно знаменитого и очень богатого человека.

Не хочу называть его имя, но поверь, это один из самых известных и любимых артистов всех времён. Для рассказа назовём его просто Боб.

Димитри понизил голос. Боб стал настолько известен, что уже не мог вести нормальную жизнь. Он так сильно тосковал по нормальности, что начал создавать искусственные среды — с актёрами, натренированными вести себя как обычные люди. Без восторга, без фанатизма.

Помощник режиссёра, Фрэнк, вошёл в белой рубашке, так натянутой, что живот выпирал полумесяцем. Он махнул нам сесть на складные стулья. Отхлебнул кофе, оставив очередную жёлтую полоску на зубах.

— Итак! Вижу раз, два, три новых лица. Добро пожаловать. Быстро пробегусь по правилам.

Я огляделась, но в толпе из сотни человек понять, кто новенький, было невозможно.

— Правило номер один: вы покупатели. Ведите себя так, будто это ваш обычный поход в магазин. Если закончили рано — придумайте новый рецепт и ищите ингредиенты. Всё просто.

Кто-то впереди записывал. Коренастый лысый мужчина.

— Правило два: если Боб заговорит с вами, отвечайте так, как если бы это был незнакомец. Можно быть грубым, можно вежливым — но никак не как будто вы его знаете.

Мне стало не по себе. Я профессионал, но почувствовала нервозность. А если Боб подойдёт ко мне?

— Правило три: все вместе!

Все вокруг хором:

— Ни в коем случае не смотреть в глаза.

Что за…? Я слышала, что у некоторых звёзд бывают странные загоны, но Боб всегда казался простым, скромным… ну, судя по интервью и подкастам.

Лысый мужчина поднял руку. Фрэнк проигнорировал.

— Пять минут — потом забираем оплату, берём тележки и идём за покупками!

Нам выдали по 200 долларов двадцатками. Деньги выглядели настоящими. Я чувствовала хрупкость происходящего: как будто одно неверное движение — и всё развалится. Начинало проясняться, почему я так долго пробивалась на эту роль.

Ровно в девять мы начали «покупать продукты». У меня был список — актёрская привычка. Я сосредоточенно выбирала каждый товар. Вокруг всё выглядело абсолютно реально. Игра других актёров была по-настоящему тонкой: кто-то ронял банку, кто-то пробовал фрукт. Всё выглядело живым. Даже кассиры, мясники, пекари — все будто реально работали.

И тут через двери вошёл Боб.

Он выглядел старше, чем я ожидала. Я поняла, что уставилась на него, и быстро вернулась к своим товарам.

Я пыталась избегать встречи, держалась в стороне, в итоге залипла у авокадо, перебирая их медленно. Не знаю, сколько прошло времени, но вдруг голос позади:

— Нашла что-нибудь стоящее?

Я обернулась. Передо мной стоял Боб.

Я растерялась, но вовремя вспомнила — не смотреть в глаза.

— Эм… да… парочка вроде ничего.

— Оставь немного и нам, а?

Это обаяние. Тот самый голос с шоу и подкастов. Но в обычном магазине это звучало неестественно, будто из чужого мира.

— Конечно. Вот эти, думаю, хорошие.

Боб положил авокадо в корзину.

— Спасибо, дорогая! Слушай, ты новенькая? Что-то я тебя не припомню.

Краем глаза я увидела, как кассир шепчет в рацию. Я тут же развернулась с тележкой в другую сторону.

— Ага! Только переехала сюда. Увидимся!

И когда я махнула Бобу — кажется, на секунду мы всё-таки встретились взглядом. Но… не уверена. А если не уверена я, то кто вообще может быть?

Оставшееся время я ходила спокойно. Боб ушёл минут за двадцать до меня. На выходе меня ждал Фрэнк с конвертом.

— Увидимся в понедельник через неделю?

— Да, увидимся.

Дома я прокручивала день снова и снова. Всё было странно, но логически — ничего сверхъестественного. Такая слава требует странных решений. Но всё равно… что-то было не так. Как говорил Димитри. Как все повторяли третье правило — почти как мантру. И Боб…

Но деньги хорошие. И сезон был глухой. Да и работать с такими, как Димитри, — шанс.

Через две недели. Опять Ralphs.

В белой палатке снова все ждали. Лысого мужчины не было. Я села рядом с Димитри.

— Привет, Молли. Как дела?

— Привет! Нормально.

— Слышал, у тебя была сцена с Бобом? Круто. Меня пока игнорит.

— Ага… милый человек вроде.

Димитри натянуто улыбнулся.

— О да, очень милый.

Я посмотрела на пустое место, где раньше сидел лысый.

— А ты не знаешь, куда он делся?

Димитри напрягся.

— Хм, не заметил даже…

Оглянулся.

— Жаль. Видимо, он… ошибся.

— Его уволили?

— Да… наверное, посмотрел.

Вот чёрт. Я ведь почти…

Фрэнк вошёл в той же рубашке, пятна кофе засохли.

— Живо-живо! Пошли, все!

Мы начали покупки. 10 минут. 30. Час. Два. Боба нет.

Я почти закончила свой длинный список, когда Фрэнк заговорил по громкой связи:

— Все по домам. Боб внезапно уехал с новым другом. Сегодня не придёт.

Мы все тут же бросили тележки, иллюзия исчезла.

Я вернулась домой, включила телевизор. Повтор вечернего шоу — там Боб, улыбается, шутит. А мне было уже не до смеха. Я когда-то мечтала быть на том экране. Но после всего — всё это казалось грязным. Пустым. И… нечеловеческим.

С бутылкой пива в руке я почти задремала… как вдруг телефон завибрировал.

Хотела бы я тогда не проснуться.

Голос Фрэнка — сиплый, тяжёлый. Паника.

Боб решил выйти за перекусом. Срочно нужны актёры. Двойная оплата.

Я должна была отказаться… но нет. Я вызвала Uber, умылась и поехала.

Никакой палатки. Только Фрэнк и пара других — только что приехали. Нас было мало. Желающих — меньше.

Через пять минут после начала вошёл Боб.

Он выглядел ужасно.

Глаза в слезах, направился к замороженным продуктам.

Даже полупьяной мне стало его жалко. Какая жизнь — организовать всё это, чтобы почувствовать себя нормальным?

Я подошла к отделу мороженого. Он перебирал Ben & Jerry’s. Такой же, как все. Хотела заговорить. Вдруг меня уволят? Но ведь он же хочет контакта, да?

Я больше не боялась увольнения. Я просто хотела помочь.

— Привет… мистер Авокадо… вы в порядке?

Он посмотрел мне в глаза. Они были как водовороты океана. Яркие, глубокие. Даже пьяной я это видела. Он улыбнулся.

— О… привет. Мисс Авокадо. Спасибо. Но нет. Плохой день.

Я кивнула на упаковку в его руке.

— «Шоколадная терапия». Значит, совсем плохой.

Он усмехнулся, не отводя взгляда. Где-то сзади раздался стон, но я уже не могла оторваться от Боба.

— Я Боб. Приятно познакомиться.

— Молли! Мне тоже.

— Может… увидимся ещё?

Я улыбнулась.

— Конечно. Было бы здорово.

Он ушёл с мороженым. Минут через пять Фрэнк объявил, что мы свободны.

Когда я выходила, Фрэнк остановил меня.

— Прости, Молли. Мы больше не можем тебя звать.

Меня пронзил страх.

— Почему? — я знала, но хотела услышать.

— Ты посмотрела.

Я не уснула до трёх ночи. Проснулась позже обычного. Потянулась к телефону.

Три сообщения с неизвестного номера:

«Привет, это Боб. Что ты сегодня делаешь?»

«Я подумал, может, сходим на ужин?»

«Прости, если это слишком резко. Просто… мне кажется, у нас была особая связь.»

Что. За. Хрень.

Именно в такие моменты хочется вообще не называть имя. Иначе никто не поверит. Это кажется более правдоподобным, пока я его скрываю.

Как описать, что я почувствовала? Восторг? Ужас? Онемение?

Я не знала. Но знала одно: это был шанс. Я не собиралась его упускать.

«Привет, Боб. Рада слышать! Конечно. Когда и где?»

Мы встретились в Takuetsu в центре ЛА. Персонал провёл меня через кухню. В отдельной комнате Боб сидел за низким японским столом.

— Молли. Как приятно тебя видеть.

Его голос звучал золотом. Всё было… по-другому.

— Спасибо, Боб… Я никогда не была в таком месте.

Ужин прошёл прекрасно. Боб умел располагать. Я постепенно расслабилась.

Он упомянул о закрытой церемонии через месяц. Хотел взять меня с собой.

— Я бы с радостью!

Мы встречались ещё несколько раз. Обед, кино, зоопарк. Даже репетировали вместе.

Но однажды у львов я услышала, как один мальчик сказал другому:

— Прекрати, Фрэнк велел не смотреть…

Может, другой Фрэнк? Может, про львов? Но я почувствовала — нет.

В канун церемонии Боб сказал, что купит мне платье. Я так и не спросила, что это за церемония. Оскар? Эмми?

Неважно. Я чувствовала себя богиней рядом с ним.

Вчера меня должна была забрать лимузин.

Я села. Боб ждал внутри.

— Готова, Молли?

— Ага!

Машина поехала. Мы болтали, время летело. За окном — лес.

— Куда мы?

— Увидишь. Там красиво.

Лимузинов стало больше. Красная дорожка вела в лес. Всё внутри кричало: «Беги!» Но глаза Боба… они держали меня.

Мы шли в лес. Появился свет, как на празднике. Фонарики, гости. Знаменитости. Еда на подносах.

Я подошла к официанту:

— Простите, но…

Это был Димитри.

— О, Димитри?

Он не узнал меня.

— Простите, мадам. Закуска?

— Димитри, это же я, Молли?

— Простите, обознались.

Он ушёл. Я начала паниковать.

Зазвенел колокольчик.

— Внимание! — Боб стоял в центре.

— Хочу представить гостью месяца.

Он указал на… меня.

Все взгляды обратились на меня. Лица — будто они знали что-то, чего не знала я.

— Когда я встретил Молли, я почувствовал настоящую связь. Она достойна лучшей жизни. Позволим ли мы ей разделить наше богатство?

Все подняли бокалы.

И тут — крик из леса:

— ЗАКРОЙТЕ ГЛАЗА! ОНИ ЗАБЕРУТ ВАС!

Выбежал лысый. Худой, с обвисшей кожей, без одежды. Кровавые глаза.

— БЕГИ! ПОКА МОЖЕШЬ!

Слуги падали на землю, закрывая лица. Мужчина осел, указывая на меня.

— Беги… беги…

Я обернулась к Бобу:

— Что происходит?

Его лицо — как сломанная маска. Глаза — черны, как бездна. Кожа высохла. Он распался передо мной. Лицо раскрывалось, как цветок из мяса. Внутри — светящийся череп. Сияющий, синий, как небо после шторма. Я поняла: Боб — не человек. Он — нечто большее.

Я отвернулась, глядя в траву. Всё тело сжалось от страха. Хотела проснуться. Хотела умереть.

— ГЛАЗА! ОНИ УКРАДУТ ТВОИ ГЛАЗА!

Хрипи лысого оборвались.

Я побежала. Боб звал меня:

— моллимоллимоллимоллимолли…

Я плакала, бежала по красной дорожке. Он отставал… но сближался быстрее, чем возможно.

— МОЛЛИМОЛЛИМОЛЛИ!

Я увидела лимузин. Фрэнк, с сигаретой.

— ФРЭНК!!!

Он заметил меня, бросил сигарету.

— ЗАВОДИ!!!

Фрэнк запрыгнул в машину, фары ослепили меня. Я добежала, захлопнула дверь.

— ГНАЙ!!!

Машина дёрнулась и поехала. Боб остался позади… лицо возвращалось к обычному. Но я чувствовала его гнев.

Сегодня утром я собрала вещи.

Сняла номер за городом.

Включила телевизор. Там — Боб. Молодой. Улыбка.

Я выдернула вилку из розетки.

Не знаю, куда дальше.

Но в Сан-Франциско, говорят, нет магазинов Ralphs.

Пока хватит.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit