Страшно

Это перевод истории с Reddit

Когда нынешняя администрация начала сокращать штат Службы национальных парков, моё бывшее место в Эверглейдс закрылось в одночасье. Почти всех уволили, а выходного пособия едва хватало, чтобы прожить месяц. Я был удивлён, зол и разбит. Но мой начальник уже подыскал себе новую работу и мог взять с собой ещё одного рейнджера. Спустя неделю после увольнения он позвонил и пригласил выпить кофе.

— Ты всегда был рядом, что бы ни случилось, — сказал Брюс над кружкой крепкого чёрного. Он был настоящим медведем: густая борода, шесть футов пять дюймов ростом, фунтов двести сорок, сложён как дровосек. Я доверял ему как брату. — В нашей работе главное — верность. Из всех рейнджеров в той богом забытой трясине ты был самым преданным.

— Спасибо, — ответил я, не понимая, к чему он клонит.

Чувствуя моё нетерпение, Брюс перешёл к делу:

— Слушай. У меня есть друзья в BLM. Есть один заповедник. Контракт на шесть месяцев, но можно продлить.

— Ты…?

— Да, — кивнул он. — Готов перебраться в Северную Калифорнию?

Ничто не держало меня во Флориде, но расстояние ошеломило: другой конец страны. Я хотел знать, где проведу полгода.

— Это возле Голден-Гейт? — В голове уже мелькали виды залива Сан-Франциско.

— Место засекречено. Там нет посетителей.

— Парк для военных?

— Всё, что могу сказать: работа проще некуда. Самая лёгкая из всех, что у тебя были. И платят втрое больше, чем в Глэйдс.

— З-звучит отлично, — выдавил я. «Наверное, где-то в Бэй-Эрии, там жизнь дорогая», — подумал я.

Брюс придвинул ко мне безымянную жёлтую папку. Я потянулся раскрыть её, но его тяжёлая ладонь прижала обложку.

— Прежде чем идти дальше, мне нужно знать лишь одно.

Я откинулся, замечая, как стих шум кофейни.

— Это… наркотики? — прошептал я. В Нор-Кали полно плантаций марихуаны.

Брюс посмотрел сталью:

— Мет.

Я захлебнулся капучино.

— Чёрт… я не…

Он взорвался раскатистым смехом:

— Да шучу я. Территория закрыта из-за экологии. Подписываешь НДА — и всё расскажу.

Я вздохнул и открыл папку с восьмидесятью страницами юридической казуистики.

Новый пост назывался «Макнили-Пайнс». Через несколько дней после подписи я прилетел в Сакраменто, затем пару часов петлял по горным дорогам без единого городка или заправки. Цивилизация осталась позади; впереди начиналась дикая первозданная чаща.

Когда добрался до станции рейнджеров, солнце село. Двухэтажный охотничий дом из тёмного бруса, переоборудованный правительством, с антенной рощей на крыше. Что-то было не так, но я понял это, лишь переехав в комнату, приняв горячий душ и устроившись в постели: все окна были усилены металлическими решётками.

Утром Брюс провёл экскурсию. В парке мы работали вдвоём. Мобильная связь почти отсутствовала, но в доме была современная комната связи. Заповедник занимал десять тысяч акров горного леса: исполинские сосны заслоняли даже полуденное солнце. Лес казался нетронутым, но был недоступен: пятнадцатифутовый цепной забор с колючей проволокой опоясывал весь периметр. Внутрь никто не попадал без ордера федерального правительства. До прибытия, сказал Брюс, территорию поставили на карантин, но я не представлял, что это значит.

— Что они тут держат, мутировавших гризли? — спросил я, когда мы объезжали границу на квадроцикле.

— В основном олени, — ответил Брюс. — Забор нужен не только чтобы удержать зверей, но и людей. — Теперь начальник рассказал всю историю. Через Макнили-Пайнс проходила железная ветка. Пять лет назад товарный состав с двумястами тоннами токсических химикатов — винилхлорид, этиленгликоль, этилгексилакрилат, бутилакрилат — сошёл с рельсов. Разлив отравил большую часть территории. Близко не было домов, поэтому новость промелькнула лишь в паре местных газет. После первичной очистки EPA изолировало лес минимум на двадцать лет.

— Наша задача — никого туда не впускать и не выпускать, — сказал Брюс. В заборе были одни ворота рядом с домом. Код знали только мы.

Он оказался прав: работа пустяковая. Я следил за воротами и за сотнями камер через каждые сто метров по периметру, смотрящих внутрь и наружу. Если кто-то лезет — арестовать. Жильё и провиант каждые две недели доставляло правительство, деньги капали почти за бездействие. Идеально.

Но вопросов хватало. Зачем столько камер? Их было больше, чем я видел даже в крупных парках, да ещё ежедневные патрули. А когда я впервые приблизился к сетке, заметил странные метки — едва различимые гравировки на звеньях. Вечером спросил Брюса; он ответил, что это фирменная защита от коррозии.

— Господи, сколько же они спустили на этот карантин, — подумал я.

Каждый вечер я скачивал записи. Камеры срабатывали лишь на движение: ветер, белка. Изредка олень или енот подходили к забору. Животных было удивительно много, при том что почва якобы отравлена, хотя вели они себя нормально.

— С такими химозами чудо, что там вообще что-то живёт, — сказал я Брюсу за виски и «Все любят Рэймонда», которые мы смотрели на DVD — интернета не было.

— Жизнь живуча, — отозвался он. — Что бы ни творилось.

— Я про утечку.

Брюс кивнул:

— Если кто проберётся, всё равно придётся валить.

Мы шутили про оленей-супергероев. Первые месяцы шли однообразно: камеры, квадроциклы, слишком много «Друзей» и редкие визиты EPA. Раз в неделю появлялись два чёрных внедорожника: полдюжины людей в белоснежных защитных костюмах с серыми ящиками. Самое длинное, что я слышал: «Берём доппробы». Я вводил код, они исчезали в чаще — на полчаса или на день. Мы их не сопровождали.

— А если звери нападут? — спросил я.

— Сами разберутся. — Брюс пожал плечами.

Я вдруг понял: мы с ним не носили даже масок, а эти ходят в полном обмундировании.

— Нам ничего не нужно?

— Очаг далеко вглуби, — сказал он. — Мы за пределами опасности.

— По крайней мере, так говорят, — усмехнулся я.

— Ага, — засмеялся Брюс.

— Как думаешь, чем они там часами занимаются?

— Образцы почвы? Или бухло. Какая разница, лишь бы проверки проходили, — ответил он.

Но их вид пугал: уходили деловыми, возвращались ошеломлёнными, будто выжатыми. Однажды я заметил, как из ящика сочилась тёмно-красная жидкость. Я хотел спросить, но они поспешно уехали.

— Наверное, кровь, — сказал я вечером. — Что, зверей режут?

— Слушай. — Брюс поставил стакан. — Лучше не тревожься.

Его тон изменился, будто я пересёк черту.

— Тебе не интересно?

— Я не говорил, что парк когда-нибудь откроют, — бросил он.

— Что?

Он лишь смотрел в камин, потом ушёл спать. Я знал Брюса много лет, но не видел его таким. В глуши уму легко искать тайны, и я решил копнуть.

В комнате связи я обнаружил архив: записи за годы до карантина. На ночных кадрах из леса выходили фигуры — избитые, окровавленные, словно во сне. Сначала двое, потом шестеро, дюжина, десятки…

— Что ты делаешь? — услышал я.

Я свернул видео. Брюс стоял в дверях.

— Проверяю вчерашние записи.

— Уже 18:30. Вечерний обход.

Я вышел. Он знает, что я видел лишнее.

В гараже взгляд упал на тяжёлые болторезы. Их брали лишь если ворота заедят. Я никогда не возил их, но в ту ночь взял — на ручках те же загадочные символы, что на сетке.

Я завёл квадроцикл. Сумерки — ни день ни ночь, воздух густой, лес словно под водой. На полпути я услышал крик:

— Помогите!

Я остановил машину, осветил дорогу.

— Кто здесь?

— Помогите, пожалуйста! — голос был за забором. В луче появился худой мужчина лет сорока пяти. Одежда клочьями свисала с костлявого тела. Он шатаясь подошёл к сетке. — Они держат нас здесь… пожалуйста…

— Как вы сюда попали? Лес закрыт.

— Демоны… в белом… — выдавил он, слюна текла по подбородку.

Я держал руку на электрошокере и вызвал Брюса:

— Двенадцатая миля. Человек за оградой, ведёт себя неадекватно.

— Удержи его, не вступай в контакт, даже не смотри. Я еду.

— Принято.

— Кто это? Не пускайте его! — Мужчина навалился на сетку.

— Сэр, всё будет хорошо. Ваше имя?

— Нам не дают имён. Только номера.

— Оставайтесь спокойны, помощь уже близко.

— Он нас убьёт.

Я вздохнул, проверяя телефон — станция в шести милях, Брюс должен успеть. Но тут я увидел ещё двоих: молодую женщину и девочку лет шести.

— Помогите, — всхлипнула малышка. На её костлявом запястье висел самодельный браслетик из верёвочки с пуговицами вместо бусин.

— Чёрт… — прошептал я. — Вы вместе?

— Мы семья, — мужчина прижал их к себе.

Я снова вызвал Брюса:

— Слушай, тут женщина и ребёнок.

— Не контактируй, я скоро. — В эфире жужжало, будто мотор.

— Брюс? — Тишина.

— Он не поможет, — шепнула женщина.

— Я вижу сострадание в его лице, — возразил мужчина, не сводя с меня кровавых глаз.

Вдруг девочка рухнула на землю, корчась. Белки её глаз скрылись.

— Анафилаксия! — женщина сунула палку в рот ребёнку.

— Она умрёт, — мужчина умолял. — У вас есть аптечка?

Аптечка была у меня. Время шло. Я выхватил кейс и… болторезы. За секунды перерезал сетку. Стоило последнему звену щёлкнуть, как ударная волна швырнула меня наземь. В сознании я видел, как семья проскочила пролом.

— Мы вечно в вашем долгу, — сказал мужчина, исчезая во тьме. Мне чудились новые фигуры — бледные, длиннорукие, с острыми пальцами. Потом пришла темнота.

Я очнулся под утро у забора: пролом распахнут, ATV выгорел, аккумулятор сел. Радио молчало. Я двинул к дому, каждые пару минут вызывая Брюса — лишь помехи. Я знал: я всё испортил.

Дверь домика приоткрыта, окна выбиты, решётки сорваны, в воздухе смрад, жужжат мухи. Я вытащил револьвер и вошёл.

Бойня. Мебель кромсали когти, посуда разбита, кровь повсюду. В центре — Брюс, разорванный на части, грудная клетка вспорота, внутренности выедены. Лицо застыло в беззвучном крике.

Я едва не вырвал. Хуже было только то, что он держал: окровавлённый секретный отчёт. Я разжал его пальцы плоскогубцами. Содержимое отвратило сильнее резни.

Никакой аварии поезда не было — легенда, чтобы отгородить лес. «Сотрудники EPA» оказались военными учёными сверхсекретного объекта в глубине Макнили-Пайнс. В отчёте он значился просто «Фабрика». Фото показывали мужчин, женщин, детей в пустых камерах: бритые головы, кожа да кости, ужас в глазах. Дальше — протоколы нечеловеческих опытов с экспериментальными нейротоксинами, сколько нужно до слепоты, до выпадения зубов, до остановки сердца. Я отшвырнул бумаги и увидел шредер, полный свежих лент: Брюс успел уничтожить большинство документов. Это и было то жужжание.

Я положил уцелевший отчёт в сумку и уехал. Всю ночь гнал, пока не нашёл захудалый мотель у Йосемити. Запершись, сфотографировал каждую страницу и залил на Google-диск — вдруг за мной придут. Прочитав всё, понял: от химического оружия учёные перешли к иному — тайному. На последних страницах описывалась программа с древней шумерской табличкой: те самые каракули, выгравированные на сетке и болторезах. Во время ритуала они выпустили кровь мужчины лет сорока пяти — его лицо я помнил: это тот, кто просил свободы. Через час из чаши поднялась фигура: высокая, иссохшая, чудовищно сильная.

Теперь я сижу в номере и думаю, обнародовать ли отчёт. Делать это нужно быстро: правительство скоро узнает, кто выпустил их «драгоценные активы». Хотел бы я сказать, что жалею. Эти твари принесут хаос, погибнут невинные. Но в голове — образ испуганной семьи. Что-то человеческое в них осталось. Когда я уезжал из Макнили-Пайнс, я увидел одного из них в истинном обличье: десять футов ростом, длинные руки, кожа как акулий мох, без волос. Он узнал меня и улыбнулся, обнажив острейшие зубы. Затем помахал, пока я проезжал мимо. На его запястье висел крошечный браслет — верёвочка с несколькими пуговицами вместо бусин.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Добавлю и я свою историю. Было мне 18 лет, жила с подругой на квартире, после совмещения учебы и работы считала себя самостоятельной и взрослой(ха!). Было много друзей разных возрастов, и сейчас я понимаю, что была довольно наивной, ведь если друзья хорошие, это не значит, что и остальные люди такие, а плохого человека можно увидеть издалека или понять по разговору(дважды ха)
И вот познакомилась я в интернете с парнем. То ли в обсуждениях ВКонтакте, то ли еще где, уже и не вспомню. Общались мы с ним около 3 недель на тот момент, но только по переписке и несколько раз созванивались. То у меня не было времени, то у него, на встречу. И вот состоялся день Х, мы решили встретиться и погулять. Вечером он приехал на машине, но оказалось, что за рулем был его друг, а он был выпившим и из-за этого попросил его подвезти. Это напрягло, но не сильно, оба выглядели нормально и не внушали страха. Мы решили поехать прогуляться в парк, но перед этим заехали в магазин купить воды и вкусняшек. Вот выходят они из магазина, взяли стаканчики пластиковые, мне то ли простую, то ли сладкую воду. Они были на передних сиденьях, а я сзади. При мне открыли бутылку, Налили воды, передали стакан, я выпила его целиком и мы продолжили дальше общаться и двинулись в сторону парка. Через несколько минут мои руки и ноги стали ватными, я пошутила, типа меня в теплой машине из-за мороза на улице разморило, хоть и трезвая, но ощущение, будто накурили или напилась. В ответ шутки, «ой, прикольно тебе, мы тоже так хотим, волшебная вода»
Я попросила остановить машину, ибо мне стало очень плохо, в голову закрались тревожные мысли и при остановке я отошла и начала вызывать рвотные позывы, им же сказала, что меня очень тошнит, поездка отменяется и мне надо пойти домой. Меня отговаривали, говорили посидеть немного в машине, что все пройдет на свежем воздухе и мы хорошо погуляем, но мне уже было страшно, я поспешила домой, благо остановились мы недалеко, шла около 10 минут. По приходу домой подруга взглянула на меня и пошутила, что зрачки у меня, как у Умы Турман в криминальном чтиве и почему я не поделилась с ней Коксом. Я в ответ отшутилась, что выпила лишь воду. Затем меня накрыл реальный приступ тошноты и провела в ванной минут 15. Дальше ничего не помню, со слов подруги я зашла, рухнула на кровать и отрубилась. Проснулась на утро, состояние было не лучше, но я была рада, что это произошло дома, а не в машине. Высказала знакомому, что меня явно чем то опоили, он обиделся и больше не писал. Вот такая история с хорошим концом, уж не знаю, что было бы, будь они настырнее или я еще глупее

Это перевод истории с Reddit

Я вырос в тихом пригороде, где никогда ничего не происходило. Самой странной вещью был старик, который косил свой газон глубокой ночью. Так продолжалось до того лета, когда в конце Бёрчвуд-Лейн начали строить новый кольцевой тупик.

Бригада работала быстро, но как только уложили асфальт и залили фундаменты, всё остановилось. Ни рабочих, ни техники — только идеально вымощенный круг и пустые участки вокруг. Единственное, что осталось, — одинокий биотуалет и ржавый экскаватор-погрузчик.

Через несколько недель бездействия мы стали называть это место «Мёртвой зоной». Трава прорастала сквозь гравий, мусор копился, но никто не убирал: ни город, ни соседи. Будто люди сообща решили, что это не их проблема. И я говорю буквально — GPS больше не распознавал новую дорогу. Словно её никогда и не планировали.

Потом настала ночь, когда я прошёлся там по спору.

Был ранний август, воздух оставался липким и жарким даже в одиннадцать вечера. Мой друг Кейлеб поспорил со мной, что я обойду весь круг тупика и вернусь. Задание казалось лёгким. Я помню, как шёл медленно, гравий хрустел под кедами, а луч фонарика дрожал от нервов.

Тогда я это заметил.

Звуков не было.

Ни ветра. Ни единого сверчка. Ни отдалённых машин. Просто… пустота. Даже мои шаги не отдавались эхом, словно уши заложило. Я прошёл половину пути и увидел, что тени не совпадают с направлением света. Я направил фонарик прямо на экскаватор.

Свет остановился. То есть луч бил, но обрывался в трёх футах передо мной, будто упирался в невидимое стекло. Потом луч начал сгибаться. Знаю, как это звучит, но он именно сгибался, как мираж над раскалённым асфальтом, только в одной точке. Он сложился в форму.

Человека.

Фигура дрожала, как телевизионные помехи. Лица я не видел, но слышал гудение — не ушами, а где-то внутри головы. Чем ближе я подходил, тем громче оно становилось. Рука сама собой протянулась к нему. Как только я коснулся, силуэт исчез, а фонарик погас сам по себе.

Я бросился бежать.

Когда я вернулся, Кейлеб сказал, что меня не было почти полчаса. Мне показалось — минут пять. Я не поверил, пока не посмотрел на телефон: 26 пропущенных от мамы, с 11:04 до 11:33. До сих пор не могу это объяснить.

Через несколько ночей я вернулся один. На этот раз я стоял на краю и просто слушал. Слышался шёпот. Десятки голосов. Все повторяли одно и то же слово, снова и снова.

«Останься».

Я ушёл и больше не возвращался.

Через месяц город тихо снял покрытие и разобрал дорогу. Без уведомлений, без объявлений. Будто тупика никогда не существовало. Когда я открывал Google Earth, на самом свежем снимке была пустая улица, но после обновления изображение превращалось в размытую кашу пикселей.

Теперь там просто деревья.

Но иногда, когда я выгуливаю собаку мимо этого места, он рычит в пустоту. И я клянусь: в мёртвой тишине ночи, когда весь мир должен спать, я снова слышу это слово, прошёптанное будто предупреждение из-за деревьев:

«Останься».

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Это перевод истории с Reddit

Кто считает, что работать баристой — пустяк, пусть попробует пережить нашествие людей, которое начинается ровно в пять вечера в понедельник. Такое ощущение, будто всё население решило, что лучший способ закончить рабочий день, школу или пилатес — заказать самый вычурный авторский напиток на свете. Честное слово, девяносто процентов клиентов делают минимум четырнадцать кастомизаций в своих латте.

Не то чтобы я привыкла жаловаться на работу, за которую мне платят, но совмещать приготовление этих замороченных напитков с присмотром за Эллой оказалось жутко утомительно. Да, знаю, это не самый мой гордый момент — тащить дочь на смену, но няня сказала, что задержится на пару часов, а Джерри не дал переставить график.

Каждые несколько минут я украдкой поглядывала, всё ли у Эллы в порядке, подходила проверить, не слишком ли тяжёлая домашка. Она была полностью в ней погружена. Отличница, что тут сказать.

Женщина в двух стульях от неё выглядела полной противоположностью. Когда работаешь в кофейне достаточно долго, начинаешь понимать, что почти все клиенты укладываются в определённые шаблоны: мамы-йогини, перегруженные менеджеры среднего звена, щебечущие школьницы, какой-нибудь стажёр, из кожи вон лезущий, чтобы дописать презентацию. Трясущуюся тёмноволосую женщину, сидящую одна и часами, увидишь нечасто.

Она просидела здесь с самого утра, потягивая один и тот же матча. По идее, я должна была выгнать её за лойтеринг, но Джерри платит слишком мало, чтобы устраивать разборки. Всё это время она рассматривала лица: несколько минут на одно — и к следующему. Никаких эмоций. Я тоже люблю понаблюдать за людьми, но это уже было откровенно жутко.

Единственный раз её лицо дрогнуло, когда вошёл Томми. Томми — коп и наш завсегдатай. Завсегдатай, который даже «привет» не сказал баристе, что наливает ему кофе каждое утро вот уже год. Я плеснула ему поменьше — да, знаю, детский сад. Когда Томми появился, женщина побледнела как призрак. Томми тот ещё бабник; может, она бывшая?

А может, преступница — так и вышло. Получается, я усадила дочь в паре стульев от человека, которого потом арестовали. Мама года, аплодисменты!

Около десяти вечера, когда дневная толпа разошлась и Эллу забрала няня, Томми с напарником пришли её арестовать. Живя в сомнительном районе большого города, привыкаешь, что кого-то периодически забирают, но в кофейне, стоящей в приличном месте, у меня ещё никто не кричал, что моя дочь скоро умрёт.

Когда Томми с напарником подошли, женщина завизжала так, будто ей причиняют боль. Она выглядела почти бешеной, выламываясь из наручников, словно загнанное животное, и вопила, что «твари» уже добрались до неё и что всем нам конец.

Но самое ужасное — она посмотрела мне прямо в глаза и сказала:

«Та девочка с хвостиками, с которой ты всё время разговаривала, — следующая. Я это вижу. Ей осталось совсем недолго. СПАСИ ЕЁ. ТЫ ДОЛЖНА ЕЁ СПАСТИ».

Думаю, вы скажете, что баба была явно не в себе и мне не стоит принимать её слова всерьёз, но только что позвонила Джилл, наша няня.

Она вызвала скорую, и Эллу увезли в больницу. У неё случился приступ. Состояние критическое. Врачи не знают, что с ней произошло и как это исправить.

Плевать, хоть эта женщина и самая отбитая психопатка на свете: если есть хоть малейший шанс, что она знает, как спасти мою дочь, я её найду.

Я должна её найти.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Это перевод истории с Reddit

Некоторые, возможно, помнят печально известные похищения, но для тех, кто не в курсе, краткое изложение официальной версии:

В 2001-м серию исчезновений по всему Среднему Западу расследовали ошеломлённые детективы. Первая, о ком заговорила вся страна, — двадцатилетняя студентка Университета штата Гранд-Вэлли Кэт Греггис. История приковала внимание Америки по классическим причинам: симпатичная, умная, молодая, белая, и, разумеется, обстоятельства её исчезновения выглядели до боли странно.

Это случилось между полуночью и часом ночи субботы, восемнадцатого числа. Она выпивала с друзьями в студенческих домиках рядом с кампусом, судя по отзывам, весело проводила время и не была сильно пьяна. Ушла примерно на час раньше соседки по комнате, которая прошла тем же маршрутом и тогда не заметила никаких следов Кэт.

Когда соседка проснулась утром и поняла, что Кэт нет, её охватила паника. Она стала обзванивать всех друзей, чтобы узнать, видел ли кто-нибудь Кэт. Последний раз девушку замечали на вечеринке прошлой ночью. Пройдя по предполагаемому пути, соседка обнаружила наряд Кэт аккуратно сложенным посреди пешеходного мостика, перекинутого через лесное ущелье.

Сначала предположили, что Кэт прыгнула вниз — раньше несколько студентов решались на это. Высота моста более шестидесяти футов: падение смертельно. Почему она могла раздеться догола перед самоубийством, оставалось загадкой и вскоре перестало обсуждаться: поисковые группы так и не нашли тело внизу.

Через две недели пара студенток-документалистов, снимавших материал о деле Греггис, обнаружила под мостом на стволах деревьев странные резьбовые знаки — иероглифы, изображающие некий ритуал жертвоприношения гигантскому божеству.

Локальные газеты подхватили историю, она быстро вышла на национальный уровень. Встретив скепсис, девушек-документалисток тут же отчитали власти за «непочтительную выходку».

До тех пор, пока не пропал Томас Петерсен.

Как и Греггис, Петерсен исчез ночью бесследно, пока жена не нашла его аккуратно сложенную одежду на лесной тропе неподалёку от их дома. Поиск обнаружил те же иероглифы, что и в деле Греггис. Петерсен жил в Биг-Бэр-Лейк, Калифорния — в двух тысячах миль от Гранд-Вэлли.

Потом пропала Реджина Альтмайер из Рино, Невада.
Майкл Иннсмoн из Литл-Рока, Арканзас.
Гектор Гарсия в Флагстаффе, Аризона.

Разный возраст, происхождение, достаток. Все исчезли посреди ночи; их одежду находили аккуратно сложенной на тропах спустя несколько часов, а рядом на деревьях — те самые загадочные символы.

Поползли слухи, самозваные «эксперты» вылезли из-под камней, чтобы заработать на книжках о культах и подпольных экстремистских сетях. Не удалось установить того, кто впервые употребил название, но именно из этого словесного хаоса вышел термин «культ Нефилимов» — по толкованию резьбы как поклонения культистов своему нефилимскому богу.

К концу июля в список жертв культа Нефилимов внесли восемнадцать исчезновений.

Включая мою сестру, Луну.

Как и все предыдущие, она пропала глубокой ночью; её сложенная одежда лежала на лесной дорожке, а рядом — резьба Нефилимов.

Вот чего вы не знаете.

Каждый пропавший оставил после себя загадочные записи. У Луны это был дневник; другие писали на салфетках, чеках, кто-то сохранил текстовые файлы на дискетах. Большинство содержимого было чепухой, и все дешифровщики, к которым обращалось ФБР, разводили руками.

Однако везде без исключения встречалась фраза: «Оно идёт, через два десятка лет, смоет мир от грязи, что последует». Дословно, слово в слово.

Никто не понимал, что это значит, но семьи потрясло открытие. Мы не знали об этих записях до расследования и не замечали странностей в поведении пропавших. Луна только поступила в колледж, первой из семьи, и была в восторге от будущего. Ни я, ни родители никогда не видели, чтоб она вела тот дневник — его нашли под её кроватью через два дня после исчезновения.

Сестра стала последней пропавшей. Это случилось 30 июля 2001-го. Спустя шесть недель расследование резко свернули. Башни рухнули, и у страны появился новый пугало. Спецгруппу по культу Нефилимов распустили, агентов раскидали по антитеррористическим подразделениям.

Шли годы. Семьи поддерживали связь, вели своё расследование как умели. Мы дежурили на местах преступлений, надеясь, что «нефилимовцы» вернутся, но встречали лишь подростков или искателей острых ощущений. Нанимали частных детективов и криптографов, а самые отчаявшиеся обращались к эзотерическим мошенникам. Ответов не было.

В 2008-м вдова Гектора Гарсия получила письмо с обещанием вернуть мужа в обмен на её «веру». Многие из нас ухватились за это, хотя скептики считали письмо уловкой. Мы передали его бывшим знакомым из ФБР: поверхностная проверка, и дальше дело не пошло.

Письмо не давало инструкций, как именно Изабель должна проявить «веру» и во что или в кого её вкладывать — мы ждали дальнейших сообщений.

Их не последовало. Надежда таяла. Кто-то умер, кто-то отстранился. Осталась горстка упорных.

Осенью 2015-го начались кошмары. Нас посещали пропавшие, но никогда свои родные. Мне снилась Реджина Альтмайер; Изабель Гарсия — моя сестра Луна. Они являлись искажённые, словно растянутые, их уродливо долговязые тела вываливались из-под деревьев, сиплыми голосами твердя ту фразу, что они записали перед исчезновением, только отсчёт изменён: «Оно идёт, через десять лет, смоет мир от грязи, что последует».

Предупреждение? Инструкция? Это ощущалось одновременно пророчеством и наставлением. Ночь за ночью один и тот же сон, неделями. Никто не понимал его смысла, хотя теории множились. Заговоры о промывке мозгов, радиосигналы, транслирующие культовые послания прямо нам в головы. «Это та же технология, что испытывали в Гаване». «Они взломали вышки 5G — просят помощи». «Они теперь ангелы, предупреждают о грядущем конце света».

Я не верил ни одной из версий и своих не имел.

Как и всё прочее, кошмары сошли на нет.

Следующее событие произошло в 2020-м, когда всплыли три тела: Патриция Ривз, Мэтт Темплтон и Зося Дрейфус. На фоне пандемии, среди множества тел, отправленных для захоронения на остров Харт в Нью-Йорке, оказались останки трёх пропавших жертв культа Нефилимов. Патрицию, Мэтта и Зосю нашли в морозильниках, их тела идеально сохранёнными с момента исчезновения. Почти два десятка лет прошли, а выглядели они так же, как в 2001-м.

У них не осталось родственников, но были инструкции сообщать об их судьбе членам нашей группы, поэтому мы узнали. Иначе никогда бы не услышали: власти сделали следующее — тихо похоронили их на острове Харт, пока федералы шерстили больницы в поисках улик. Ничего не нашли, новых тел тоже. ФБР задавило историю и попросило нас не обращаться к прессе — «это только осложнит расследование».

Мы доверились. Но когда зацепок не появилось, поиск свернули.

С тех пор прошло пять лет.

За полдесятка лет я наблюдал, как участники нашей группы дробились, собирались вокруг абсурдных теорий, некоторые дошли до обвинений правительства и призывов к насилию против политиков, федеральных агентов.

Всё началось, когда я был подростком в 2001-м, боялся за жизнь сестры, гадал, где она, мечтал, чтобы вернулась. Теперь я ловлю себя на мысли: а куда она ушла? Может, я мог бы присоединиться к ней? Время почти вышло. Два десятка лет истаяли. Что же будет? Придёт ли оно, чтобы смыть мир от грязи, что последует?

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6