Обзор книг + Социальная драма

Есть книги полные тоски по неуловимому смыслу жизни и есть полная им противоположность с самого начала и до конца заряженная несгибаемой силой воли. А вот «Железным людям» смысл в этой жизни искать просто некогда, потому что и без этого забот полон рот. Силы воли им тем более не занимать и доказывают они это каждый день одним своим существованием, да картошкой, зерном и молоком со своих полей и огородов.

Здорово звучит, верно? Но вот сейчас я, наверное, скажу о том, что мир жесток и жизнь сурова, а, значит, и грязи на обратной стороне медали столько, что хоть отбавляй? Нет, такого накануне праздников Дед Мороз мне в жизни не простит :) Поэтому сегодня только о хорошем и о сборнике рассказов Натальи Мелехиной, страницы которой полны исключительно светлой ностальгией и болью по русской деревне, какой она была и какой стала. Все радости и тяготы в двадцати трёх рассказах, среди которых есть и такой, что станет самым настоящим новогодним подарком для каждого, кто помнит песенку про ёлочку, которая на праздник к нам пришла и много-много радостей детишкам принесла!

Независимо от того, как жили люди в деревнях и сёлах при советской власти - кино, газеты, радио, литература и малые экраны тех времён воспевали и прославляли трудившихся на передовой борьбы с капитализмом рабочих и крестьян. Затем была перестройка и «лихие» 90-е, когда каждый взял столько свободы и суверенитета, сколько смог унести. Один человек в то время словил птицу удачи за хвост и выиграл, обеспечив себе будущее, другой попытался что-то сделать, но не вписался в свободный рынок и проиграл, оказавшись на краю пропасти.

Грядки издалека напоминают могилы без надгробий. Настоящее кладбище расположено за Первачом, и поселок мертвых растет быстрее, чем поселок живых.

Кое-где предприимчивые люди превратили осиротевшие колхозы в более или менее прибыльные хозяйства. Тысячи изб снесли ради сооружения благоустроенных коттеджей. Всё остальное было попросту забыто и оставлено на произвол судьбы, породив самый настоящий постапокалипсис. Вездесущая грязь, ненасытная ржавчина, иссохшая и гнилая древесина готовых в любой момент рухнуть домов с умирающими под их крышами обессиленными стариками, чьи спрятанные за иконку гробовые то и дело переходят в руки готовых на любое душегубство пропойц, пропитавших себя палёной водярой.

Брошенные избы в вологодских деревнях напоминают покинутых стариков. Особенно удручает их вид в осеннюю непогоду. По немытым оконным стеклам ползут капли дождя, и под мелкой моросью окна похожи на вечно слезящиеся старческие глаза. И шершавая поверхность бревен – это сухая кожа, покрытая пигментными пятнами от сучков.

Вот вам, пожалуйста, готовые декорации для съёмок так называемой чернухи, тёмного славянского фэнтази и того самого, фантастического жанра о выживании после Третьей мировой войны или глобального бедствия.

В полном одиночестве тетя Тася разыгрывала представления наподобие кукольного театра: она все еще помнила то время, когда Паутинка была большой оживленной деревней, и в ней жили не только одни старики, но и молодые семьи, и собиралась в клубе молодежь, и играли на улице ребятишки…

И знаете что? Эта книга вовсе не об этом! Два или три рассказа, расположившихся в самом начале сборника — это тоска и боль в чистом виде. Тоска по золотому деревенскому детству, цветущим просторам, по сочной траве и ясному солнцу со сверкающей под его лучами речкой, по щедротам родимой земли и лесным дарам, широким душам и чистым сердцам родных, соседей и друзей. Разве можно не тосковать и не болеть душой, если всё, что было дорого, сгинуло, прогнило, проржавело и бурьяном заросло, а, если что и уцелело, то на ладан дышит, а тебя самого нужда от отчих мест погнала, да заперла в городской суете и тесноте, в душном, пыльном железобетонном лабиринте неотличимых друг от друга мегаполисов и посёлков городского типа.

И вот живёшь ты, работаешь, носишься вперёд и взад по бесчисленным улицам и проспектам, растишь детей, а где-то там, в забытых Богом и земной властью деревнях и сёлах мальчишки и девчонки мечтают не о новых смартфонах, а о куске хлеба для себя и для семьи, где семеро по лавкам.

Но стоит только читателю перевернуть страницу, как происходит самое настоящее чудо! Всё тёмное, мрачное и горькое, что давило на душу, заставляя сердце обливаться кровью, остаётся, но отходит даже не на второй, а на тридесятый план, превращая «Железных людей» в одну из самых светлых книг, которые я когда-либо читал.

Оказалось, вовсе не просто поведать этим чужим людям о том, что в деревне казалось таким обыденным и привычным. Дома не было нужды в этих рассказах, а в городе для них не находилось подходящих слов.

Сборник получился настолько светлым, словно бы Мелехина создавала его не только для сохранения памяти о дорогом, любимом и родном, но и затем, чтобы противопоставить содержание каждого из рассказов тому мрачному, гнилому, пропитому, больному, разграбленному и покинутому образу, что врезался в сознание масс после событий конца двадцатого и начала двадцать первого века.

Добравшись до последней страницы, читателю невольно захочется сорваться с места, выбраться, уйти и уехать из-под давящего покрова смога, висящего над устремлёнными к финансовым успехам многоэтажками, чтобы поскорее добраться до земного рая. Да, здесь не курорт. В деревне нет и не может быть никакого безделья, потому что без тяжкого труда мужиков и баб земля ни за что и никогда не родит сладкого яблочка, рассыпчатой картошки и доброго зерна!

И пока горожане стонут от непосильной для них ноши, да проклинают судьбу и мир, на суровом севере, в вологодских полях, лугах, лесах и избах вас ждут люди, добрее и честнее которых вы не найдёте нигде и никогда! Если уж они и ссорятся, пусть даже в пух и прах, поливая друг друга отборной матерщиной, всё равно, обязательно и непременно сходятся обратно. Потому что, если и было худое, то и добро было, а, коли оно было, зло забыть нужно и жить вместе, а не порознь.

А это значит, что как только заберёт старость всю силу из рук и ног, дня одинокого не пройдёт, потому что придёт добрый сын, возьмёт на руки старика своего и старуху, да заберёт их из засыпанной землёй избы в новый дом, чтобы на печи тёплой лежали и сказки внукам, да правнукам сказывали, наставляя их между делом на путь истинный. И никакого обмана меж этими людьми нет и быть не может! Даже, если кто кому должен будет, да с платежом запоздает, знай, всё равно человек ничего себе не возьмёт и в своё время непременно воздаст за добро сторицей. Скажете, что это уже не быль, а оторванная от реальности, приторная сказка? Может быть. Или мы просто забыли и отвыкли от того, какими могут быть люди и какой может быть семья?

Что я там говорил о противопоставлении «Железных людей» всякого рода чернухе и жанру сурового реализма? Нет, я от своих слов, естественно, не отказываюсь, но есть у этого сборника ещё одна сторона, ещё один вложенный автором смысл, промолчать о котором я не могу. С первого до последнего рассказа книга полна таких эмоций, что ошибиться в её предназначении практически невозможно. Пусть кто-нибудь скажет, что я не прав, но по моему «Железные люди» — это самое настоящее посвящение и земной поклон мозолистым рукам мужиков и отёкшим ногам доярок, теплу русской печи и просторам вологодской земли-кормилицы.

Надо ли после этого говорить, что читателям стоит запастись носовыми платками? Один рассказ заставит плакать горькими слезами, а от другого захочется и улыбнуться, и всплакнуть. Потому что одни и те же строчки поселят в вашей душе и боль, и радость.

А где же здесь тот самый рассказик о ёлочке, что и зимой, и летом стройная была? Как это где? Когда у нас по календарю Новый Год? Не весной ведь, не летом и не осенью, а в последний месяц года и в последний его день, вслед за которым приходит волшебная ночь с боем курантов и исполнением желаний! Вот и рассказ у нас не в начале и не посерёдке, а в самом конце сборника. Разве что стоит он там не последним, а предпоследним, зато всё, а, вернее, почти всё в нём точно как в песенке. Только мужичок в лесок не на дровнях с мохноногой лошадкой приехал, а на своих двоих дошёл. Нестыковочка выходит, зато ёлочку он, как и положено, срубил под самый корешок. А как срубил, так и домой поволок, чтоб у внуков радость была и вокруг чего хороводы водить.

И пока в вашей голове играют с детства заученные ноты, я заканчиваю свою, вроде бы не самую занудную «простыню», поздравляю с наступающим Новым годом, желаю всех благ и замолкаю. До встречи в 2019!

Впереди обзор на роман, который покажется даже не скучным, а совершенно невозможным одному человеку, но восхитит и заворожит другого простыми историями, которые словно пойманная пауком букашка, опутаны мириадами анималистских образов из мифологии индейцев Южной Америки и суеверий осевших в той части света европейских поселенцев. После чего последует кое-что гораздо более лёгкое, современное, молодёжное, совершенно не фантастическое, но пропитанное технологиями, без которых не было бы современной IT-индустрии.

А пока осень за окном передаёт эстафету матушке зиме, мы перенесёмся в Африку. Только на этот раз мы здесь не ради приключений. И о знаменитой на весь мир дикой природе с сохранившими первобытный образ жизни племенами тоже советую забыть. Джунгли, саванны и пустыни - всё это сейчас неважно. Потому что эту книгу мы открываем, чтобы познакомиться с современным африканским обществом, а вернее с его изнанкой, с тысячами безработных в Найроби, столице Кении и миллионах таких же неприкаянных по всему Чёрному континенту.

Сейчас-то уже положение стало таким, что проблема занятости африканцев превратилась в головную боль Европы и США. Только свою первую повесть, заслужившую в том же 1973 премию Джомо Кениаты Меджа Мванги написал, естественно, не об этом, а о двух парнях, ставших собирательным образом молодых людей, прибывавших из деревень в отстроенные под палящим африканским солнцем мегаполисы за работой.

И вот сейчас, прежде, чем мы пойдём дальше, я должен сказать, что книга оказалась не такой, какой я её представил, прочитав краткое описание. Закончив с аннотацией, я прочитал предисловие от издательства и немного испугался. Я ждал социальной драмы, в которой всё то, от чего страдают бедняки по всему миру, сочетается с африканским колоритом. Потому что и на севере, и на юге, как и на западе с востоком живут вроде бы по разному, но на поверку оказывается, что беды везде одинаковые.

В предисловии сочувствовали персонажам, превозносили автора за заслуги перед кенийской нацией и Африкой, но слишком уж много говорили о бандитской изнанке Найроби. От хоть я понимаю, что от нищеты до криминала один шаг, погружаться в мир африканских организованных группировок мне совсем не улыбалось и поэтому я подумал, что попросту ошибся книгой. Но попытка всё же не пытка, поэтому и только поэтому «Неприкаянные» остались в памяти моей электронной книги, чтобы, в конце концов, оказаться аккуратно посередине между моими лучшими и худшими ожиданиями.

Не самый вдохновляющий отзыв, верно? Тем не менее, я всё-таки умудрился получить своё. Пронизанная нарастающим отчаянием драма убивающей все мечты и надежды нищеты стартовала с первых же страниц, отступив на второй план только на экваторе повести и в её конце. Где-то там, за кадром осталось время, когда сначала никогда не унывающий Майна, а затем и сосредоточенный тёзка автора Меджа вместе с миллионами других парней, принимали из рук учителей сельской школы аттестат зрелости, одевались в купленный на последние семейные сбережения костюм и устремлялись от соломенных и деревянных хижин к возведённым по европейским и американским технологиям коттеджам, кирпичным многоэтажкам и железобетонным небоскрёбам.

Полные энтузиазма, гордые полученными оценками они стучались во все двери, но везде встречали только отказ. В одном месте вакансий не было вообще, в другом аттестат был никому не нужной бумажкой, потому что требовался уже готовый специалист с опытом.

Один отказ, десяток, сотня и вот уже желание быть полезным превращается в пыль. Гудящие от ходьбы ноги подкашиваются и из всех желаний остаётся только жажда скорой и обязательно быстрой смерти.

Он желал только одного: чтобы побыстрее пролетело время и настал тот день, когда он либо получит работу, либо умрет.

В ответ на истощение в ядре каждой клеточки просыпается древний как жизнь инстинкт. Выжить! Выжить любой ценой. Вот только люди не животные и не могут жить одним инстинктом и поэтому начинается схватка отчаяния сначала с гордостью, а затем и с совестью. Мусорный бак превращается одновременно в буфет и дом родной.

Невмоготу существовать помойной крысой? Добро пожаловать на ферму или в каменоломню, где камень нависает над человеком, словно мечтает раздавить его морально и физически в точности, как и вся эта чёртова жизнь. Только аттестат здесь никому не нужен и на вложенные учителями знания всем плевать. Если что здесь, действительно, нужно, так это сильные руки, сильные ноги, крепкая спина и терпение. Адское терпение, чтобы работать за гроши на мизерный паёк под аккомпанемент насмешек и издевательств.

Кажется нашлось, наконец, место под солнцем. Теперь нужно сжать зубы и обязательно, во что бы ни стало выбросить из головы мечты о лучшей доли. Как только мечты умрут, надо вздохнуть, затем выдохнуть и похоронить себя в работе. И плевать, что голова идёт кругом, а руки и ноги дрожат от голода. Вкалывать, вкалывать и снова вкалывать, чтобы в один из дней потерять даже такую работу из-за клеветы какого-нибудь подхалима или хозяйского желания свернуть всё, чтобы создать бизнес в другом месте. После такого остаётся только сойти с ума и наложить на себя руки или окончательно послать к чёрту всё хорошее, вложенное учителями и матерью с отцом, чтобы стать своим в воровской шайке, а потом и вовсе найти новый дом, из окна которого небо в клеточку. Стоп! Вот тут-то у нас и начинаются проблемы…

Если уж бомжевание двух парней с их попытками закрепиться хотя бы в статусе батраков или чернорабочих неизбежно вызовет сочувствие у одних читателей и переходящую в отторжение неприязнь у других, чего уж говорить о реакции на череду дней в бандитской хибаре? Бессмысленное, тупое ничегонеделание в ожидании идей по очередной авантюре, перепалки, переходящие во взаимные угрозы и, наконец, дикие пирушки с попойками до беспамятства после успешного дельца.

Даже этих строчек достаточно, чтобы почувствовать отвращение и омерзение, а потом без сомнений и сожалений забыть о существовании книги. Тем, кто несмотря ни на что всё-таки заинтересовался «Неприкаянными», могу сказать, что именно царящая в убежище шайки апатия с последующим переходом в оргию превращает экватор повести в тяжкое испытание. Ради чего тогда продолжать? Ради чего делать над собой усилия? Ради чего этого книгу нужно дочитывать? Поворота к лучшему всё равно ведь не будет? Поворота, действительно, не будет, но зато мы точно сможем выйти из вонючей, душной и грязной лачуги на свежий воздух, а потом пойти сначала куда глаза глядят, а затем и к развязке.

Вот сейчас бы мне и закончить, чтобы вы и впрямь могли выйти на свежий воздух, заняться своими делами и подождать пока я выпущу обзор на что-то более позитивное и интересное. Только не могу я вас сейчас отпустить. Потерпите ещё немного, потому что осталась ещё пара вещей, промолчать о которых было бы неправильно.

Африка без Африки.

В самом начале этого обзора я уже писал о том, что, если кому и стоит открывать для себя «Неприкаянных», то уж точно не ради погружения в описания африканской природы и культуры. Почему так? Возможно, потому что автор — африканец и то, что экзотично для нас, совершенно естественно и само собой разумеется для него. Да и повесть у нас не приключенческая, а остро-социальная, а, значит, ничто не должно отвлекать читателя от конфликта одинокого и беспомощного человека с бесчеловечным обществом. Пусть так. Только книга вышла такой, что читателю невольно приходиться гадать то ли Мванги перестарался в отделении важных для замысла зёрен от плевел, то ли расписался в бесталанности по части образного мышления, то ли специально свёл весь антураж к минимальному, чтобы показать беду не столько кенийского народа, сколько безработных всего мира вообще.

И чем дальше читаешь, тем больше хочешь верить в последнее. Потому что помимо характерных имён главных персонажей об Африке не дают забыть только несколько упоминаний белого хозяина в главах о работе на ферме, пару-тройку раз попавшие в руки Меджи и Майны гнилые апельсины, жара летом и зима, которая вместо снега посылает на землю бесконечные ливни. Всё! Из-за этого не раз и не два вообще забываешь где дело происходит. Потому что тоже самое происходит и на пространстве бывшего СНГ, и в Европе, и в США и других странах. Как к этому относиться — решайте сами.

Вопросы без ответов.

Безработный приходит в контору, просит, убеждает, умоляет дать ему хоть какое-нибудь, пусть даже самое плохонькое место, но вакансий нет. И в другой конторе нет и во множестве других. Почему? Львиную долю руководящих кресел в стране чернокожих занимают белые, которые нанимают других работников исключительно по капризу? Городские не дают прохода деревенским? Или обстановка такая, что работу можно получить только по блату и рекомендации? И, если в одном месте всё занято, а в другом места есть, но только для людей с мало-мальским профессиональным опытом, куда податься, чтобы этот опыт получить? Ведь, если кто-то всё-таки работает по профессии, значит, где-то есть профессиональные училища? Просто так туда, конечно, не попадёшь, но раз надо, значит, надо. Или нет? А кто во всём виноват? Мировой капитализм, о котором пишут в предисловии? Потерявшая берега верхушка страны? Или… А чёрт его знает!

Всё вроде бы понятно, но ничего не понятно. В том числе, потому что я ничегошеньки не знаю об истории Кении хотя бы даже во второй половине двадцатого века. И как самый обыкновенный читатель, я рассчитывал, что автор посвятит меня хоть во что-нибудь, назовёт пару-тройку важных имён и протянет парочку нитей от причин к следствиям, но ничего подобного так и не случилось. От этого чем дальше, тем больше остаётся неприятное ощущение. Книга вроде бы и заслуживает внимания, но в тоже время воспринимается какой-то неполноценной. И только в самом конце голова рождает мысль, которая ставит всё на свои места.

Пусть мне скажут, что я ошибаюсь, оправдывая бесталанную книгу, но по моему Мванги специально создал злободневную для своего времени повесть без проясняющих подоплёку конструкций от третьего лица. Можете дочитать до последней страницы, но так и не узнаете ничего конкретного ни о большой политике, ни об избранных на высокие посты в Кении, ни об обвиняемых в безработице социальных и экономических реформах. Вы не узнаете ничего, кроме нищеты и ведущей в тюрьму кривой дороге. Потому что ничего другого Меджа и Майне узнать и не случилось. Хотите большего? Библиотеки и интернет к вашим услугам. Хотя у меня при всём сочувствии такого желания не возникло.

Буквально несколько месяцев назад я начал читать эту книгу и через несколько десятков страниц бросил. Сейчас взялся снова и опять чуть было не отложил до лучших времен. Потом, скрипнув душой, я всё-таки решил потерпеть ещё немного, чтобы уж точно, раз и навсегда решить идти до конца или вовсе удалить файл из памяти ридера. И раз уж я пишу, значит, всё-таки дочитал, но… Что ж с этим лауреатом Букеровской премии не так?

В сухом остатке завязка происходящих на страницах книги событий драматичная и интригующая. Давайте включим воображение и представим… Наши дни, США, штат Техас, городок Мученио. Да-да, именно Мученио! Когда-то здесь вовсю добывали нефть, все были при деле и никто не бедствовал, но время шло, запасы «чёрного золота» истощались, а местные, соответственно, беднели, да мрачнели. И вот в один из дней паренёк по имени Хесус Наварро устроил расстрел своих одноклассников. Местная полиция попыталась было понять откуда у этого безумия корни растут, но, в конце концов, не осталось у служителей закона никаких других ниточек, кроме его лучшего друга и одноклассника Вернона Грегори Литтла.

Кому как не лучшему другу знать или хотя бы догадываться о причинах, по которым бывший, как будто немного не от мира сего тинейджер индейских кровей устроил бойню, а затем, прямо на месте покончил с собой? Что он вообще видел и слышал в тот день? Возможно, он был сообщником безумного самоубийцы, а потом просто ловко вывернулся, чтобы остаться в живых? Или под маской обыкновенного с виду подростка скрывается извращенный манипулятор, который довёл друга до невменяемого состояния, толкнул к последней черте, насладился кровью, а сам остался словно бы и ни при чём?

Жутковато? Так и есть, но не в том смысле, о котором вы наверняка подумали. Никакого хоть сколь-нибудь классического детектива с леденящей душу психологической драмой здесь нет! Вернее, психологическая драма всё-таки есть, но весьма своеобразная. А иначе и быть не могло, потому что все события и переживания в книге подаются от первого лица того самого, попавшего, как кур во щи, Вернона Литтла.

Сколько уже написано книг и снято фильмов о том, как подростки изнывают в запрятанных в глуши маленьких городках, день за днём смакуя дерзкую мечту о побеге в приглянувшийся мегаполис или просто куда-нибудь лишь бы подальше? «Вернон Господи Литтл» как раз об этом. Снова. При этом сразу могу сказать, что примерно на экваторе романа мечта всё-таки станет явью, прокатив читателя аж до солнечной Мексики. Только Ди Би Си Пьер затевал свой рассказ вовсе не ради полной приключений road-story с последующим разворотом к поучительному финалу. Нет, по большому счёту почти удавшийся побег служит лишь мостиком между первой и второй половинками повествования.

Кто читал или смотрел истории об изнывающих в провинции подростках, тот знает, что проблемы уже не детей, но ещё не взрослых не кончались характерным для глубинки вялым течением жизни. Тоска и всевозможные проклятия рождались, потому что горячей молодости было невыносимо изо дня в день видеть, слышать и подчинять свою жизнь родителям, соседям, учителям и прочим, от которых надо срочно и любой ценой бежать на край света, где всё будет по другому, то есть прекрасно и вообще зашибись!

Такое ощущение, что взрослыми мы успели стать много раньше, чем стали детьми: то есть еще до того, как превратились в нынешнее х** знает что.

Вспомнили? Наверняка сейчас кто-то снисходительно улыбнулся, а другие наоборот поморщились. Так вот, если у одних авторов мальчишки и девчонки, в конце концов, раскаивались, возвращаясь к родным более терпеливыми, чуткими и ответственными, австралийский писатель решил использовать критический взгляд подростка, чтобы отхлестать западное и в особенности американское общество по щекам, обнажив всевозможные пороки человека и толпы.

В переводе на обычный человеческий язык это значит, что «Вернон Господи Литтл» — это злая сатира на нерадивых мамаш с их подружками, которым плевать на всех, кроме себя. Вслед за ними свою порцию звонких оплеух получают люди обоих полов и всех возрастов, которых хлебом не корми, дай только поиздеваться над чьей-то слабостью и инаковостью, а потом сразу же, обо всём забыть ради удобства и личного комфорта. И, если после очередных насмешек происходит трагедия, то и в этом нет ничего особенного! Ведь всего-то и нужно изобразить скорбь и единение плечом к плечу с пострадавшими и их родными, а потом хорошо провести время на благотворительных мероприятиях.

Достаётся на страницах романа и системе образования, которая учит оторванной от реальности чепухе, вместо того, чтобы вкладывать в головы молодого поколения более практичные знания. Огребает от австралийского прозаика и так называемая четвертая власть, то есть масс-медиа, потому что для руководства и репортёров телевизионных и радиоканалов что радостные, что трагические события — это просто-напросто средство получить популярность и растущий с каждый днём счёт в банке. И, наконец, тот же камень летит в огород великого множества ловкачей, готовых воспользоваться любой возможностью, с самым уверенным видом сказать и сделать что угодно лишь бы прыгнуть из грязи в князи. Нужно оставить с носом и сломать об колено жизнь наивных дурачков и прочих бедолаг, неспособных по каким-то причинам дать отпор? Да легко и запросто! Как два пальца об асфальт! Всё во имя восхождения к сияющим вершинам славы и великого счастья сорить деньгами!

Социальная драма сцепляется в единое целое со своеобразной психологической драмой и, в конце концов, рождает самый настоящий вихрь событий, недвусмысленно отсылающих к процессу Симпсона. Живущие на пространстве бывшего СНГ сейчас вполне могут пожать плечами, а вот для американцев проходившее с июня 1994 по октябрь 1995 года судебное разбирательство было знаковым, потому что транслировалось в прямом эфире и по сути превратилось в реалити-шоу. Американский народ хотел видеть, американский народ хотел знать! А ещё, как и в стародавние времена, народ хотел хлеба и зрелищ!

Вот как раз последнее австралийский писатель и развивает. В результате чего перед нами, пусть и в форме гротескной сатиры разворачивается разбирательство, в котором поиск и рассмотрение доказательств вины или наоборот невинности обвиняемого не имеют вообще никакого значения. Какие ещё доказательства, если и ежу ясно, что зритель сел перед экраном исключительно ради харизмы и красноречия участников драматичного действа? Подсудимому тоже, кстати, не мешало бы проявить себя. Можно, например, слезу пустить или лечь в койку, свернуться напряжённым калачиком, а затем с отчаянием уставиться прямо в направленный в лицо объектив. Быть может, зрительское голосование и сжалится над горькой судьбой?

Вот здесь я мог бы и закруглиться, но к лучшему и к худшему я должен предупредить о том, что может вызвать как живой интерес, так и принципиальное отторжение.

Матершина. Какие у вас с нецензурной бранью? Имею в виду, в литературе? Это важно, потому что мата в книге много! Так-то Вернон Грегори Литтл не худший, я бы даже сказал, далеко не худший подросток, но ругается он много как в мыслях, так и вслух. И в арсенале его помимо простенького посылания на х*** и к такой-то матери имеются множество словечек покрепче, которые он (а вместе с ним и переводчик) в придачу ко всему ещё и комбинирует! И, естественно, в книге никаких цензурных звёздочек нет. Особенного много этого дела в начале книги и в финале. Так что держитесь и крепитесь. И да, это одна из причин, по которым я одолел роман только со второй попытки.

Казалось бы, если Пьер Ди Би Си задумал историю, в основе которой больная для современных США тема массовых расстрелов одних школьников другими, можно рассчитывать на деликатную подачу. Но стоит только открыть книгу, как тут же понимаешь насколько ты обломился, потому что автор видит с другого угла и толкует сразу о многом.

Говорящие имена, фамилии и названия. Городок Мученио, шериф Покорней, психиатр Дуррикс. Тут даже добавлять ничего не надо, потому что и так всё понятно. Как по мне, если автор хочет, чтобы имена, фамилии и названия в его книге говорили сами за себя, лучше не подавать смысл в лоб, а испытать читателя на эрудицию или мотивировать к знакомству со словарями, энциклопедиями и поиску в Google с Яndex. Потому что все дожившие до наших дней имена и в самом деле кое-что значат, на старославянском, греческом и прочих языках. Но это в какой-нибудь другой, не в этой книжке.

Бодипозитив. О матюках мы уже поговорили, а теперь обратим внимание на персонажей, которым нужен добротный стол и добротный стул. Их здесь не то что бы много, но уж поверьте, достаточно. Помнится, борьба с лишним весом — это одна из самых насущных и злободневных американских проблем? Вот Ди Би Си Пьер и сговорился с парнишкой по имени Вернон, чтобы показать их крупным планом и не с лучшей стороны. Оно, конечно, невежливо, но раз уж наш юный возмутитель спокойствия то и дело выражается нехорошими словами и покуривает травку, с чего ему страдать толерантностью? Правильно чувак мыслит или за такое затрещины надо давать, пока в голове не просветлеет? Ответ на этот вопрос даст вам ещё одну причину поскорее прочитать этот роман или наоборот записать его в личный чёрный список.

Вот я сначала сказал о книге в общих чертах, а потом ещё и добавил о том, отчего один пожмёт плечами, другой улыбнётся, третий сплюнет. На самом же деле, открыв «Вернон Господи Литтл», вы не увидите на его страницах ничего лишнего. Здесь всё на своих местах и точно такое, каким и должно быть! Потому что и школьная трагедия, и переживания со злоключениями неприкаянного подростка существуют исключительно и только затем, чтобы нарисовать перед читателем злой шарж на житие-бытие под гордым звёздно-полосатым флагом.

Сомневаюсь, что, дочитав до этой строчки, вы остались равнодушны. Скорее всего, вам либо уже хочется поскорее купить или на худой конец скачать эту книгу, потому что в ней как раз то, что вы любите, либо вы узнали достаточно, чтобы никогда и ни за что не пополнить ею свою библиотеку! И хоть в моей позиции отторжения смешивается с симпатией, я совру, если скажу, что не понимаю последних. И вот теперь, действительно, замолкаю :)

Двое влюблённых и необитаемый остров. Выживание под аккомпанемент напряжённой драмы, медленно, но верно перетекающей в мелодраму со счастливым концом. Знаете, наверное, такие истории? Что-то вроде любовного романа «На острове» Трейси Гарвис-Грейвс или комедийной приключенческой мелодрамы «Шесть дней, семь ночей» С Харрисоном Фордом и Энн Хеч.

Конечно, двоим оторванным от цивилизации придётся исхитряться, чтобы добыть огонь, найти хоть что-нибудь для пропитания, сооружать жилище, всячески препираясь при этом меж собой, обзывая друг другая нехорошими словами, потому что нервы на пределе. Они будут ссориться, возможно, возненавидят друг друга на пару минут, часов или дней, но потом всенепременно станут счастливой парой до гробовой доски.

Представили? Улыбнулись? А теперь ра-азворачиваем эту милую историю на 180 градусов! Молодая женщина и молодой мужчина из Франции — Луиза и Людовик — буквально воплотила собой известное выражение о том, что противоположности сходятся. Худенькая, маленькая брюнетка, младшая дочь, годами бывшая в тени старших братьев и обласканный любовью родителей единственный сын своих родителей, высокий мускулистый блондин с голубыми глазами! Они нашли друг друга в экстриме, потому что оба хотели вырваться из душной суеты Парижа. Вскоре родилась идея путешествия вдвоём на яхте. Естественно, они сомневались, но, в конце концов, отдали швартовы и поплыли навстречу счастью! И они, действительно, были счастливы ровно до тех пор, пока в один из дней из-за глупости не оказались запертыми на заповедном, необитаемом острове близ берегов Патагонии.

Скалы и песок, холод и лёд, пингвины с морскими котиками, да заброшенная китобойная база, где когда-то несколько десятков мужиков разделывали и перерабатывали туши убитых гигантов, толкая их вид на грань вымирания. Стоит только вчитаться в авторские описания природы, как тут же становится понятно, что для наслаждения милой, вдохновляющей, оптимистичной и полной любви историей надо найти какую-нибудь другую книжку.

Отчего же такая несправедливость? В том числе оттого, что, если не всё, то многое из описанного Изабель Отисье испытала в своё время на себе. Участвовавшая когда-то в кругосветной регате, покорявшая океан в одиночку и в команде, выжившая в нескольких кораблекрушениях, ставшая президентом французского отделения Всемирного Фонда дикой природы и кавалером ордена Почётного легиона, оставила парусный спорт, чтобы посвятить себя писательству.

К этому времени, самостоятельно и в соавторстве она выпустила уже девять книг и в том числе маленький, но драматичный и напряжённый роман о столкновении современного, привыкшего к комфорту человека с дикой природой, а также о последствиях, доводящих до края бездны и душу, и тело.

Какие там животные замечены на нашем острове? Пингвины и морские котики? Отлично! Те самые пингвины и морские котики из документальных фильмов о природе Южного полюса и близких к нему широт! Хотя зачем нам экран? Может быть, кто-то из читающих эти строки видел тех и других вживую, в зоопарке или в цирке? Вспомнили как дело было? Улыбнулись? А теперь вернёмся на остров, осторожно подберёмся к одной из стай и посмотрим на них. Эх, жаль фотоаппарата нет! Сейчас бы нащёлкать снимков себе на память и друзьям на зависть! А теперь выберем какого-нибудь одного пингвина и…

Убейте его. Избейте увесистой палкой! Изрежьте ножом! Ахнули? Ужаснулись? Возмутились? А ведь тушу ещё освежевать нужно, потом как-то сохранить добычу и приготовить, чтобы желудку привычнее было, но это уже опустим. Давайте уйдём отсюда на день, другой, третий, но только так, чтобы ни единой крошки и маковой росинки в рот не брать! Ждём и терпим до тех пор, пока усвоенный с молоком матери гуманизм не отступит под натиском тоски, одиночества, холода, голода и страха, рождённого древним, как сама жизнь, инстинктом самосохранения. Дотерпев до той поры, когда уже не будет мочи, вернемся к той самой стае и посмотрим на них совсем другими глазами.

Нет, человек не для того тысячелетиями развивал науку и культуру, чтобы, оказавшись отрезанным от общества, становиться дикарём. У нас есть разум и сила воли, а, значит, мы сможем выбраться даже с самого затерянного из необитаемых островов! Тем более мы должны и даже обязаны взять себя в руки и действовать, если на берегу лежит старый вельбот, которому достаточно восстановить проломленный стихией борт, чтобы воспользоваться возможностью вернуться домой.

Угрюмый остров дал Луизе и Людовику какое-никакое, но судно вместе с инструментами и древесиной с заброшенной базы китобоев. У влюблённых было всё, кроме необходимых навыков. Конечно, они имели общее представление о том, что, да как нужно делать, но на этом-то их знания и заканчивались. С другой стороны, если уж надо, почему бы не попытаться научиться новому? В конце концов, не у всех и не всегда были учителя! И порой человеку приходиться осваивать какую-то науку или ремесло самостоятельно, совершая в процессе кучу ошибок. Потому что ошибки — это в принципе нормально! И, если подойти к делу с умом и здоровым упорством, со временем всё равно произойдёт превращение пусть не в мастера, но в того, кто может!

А что, если при всём замешанном на желании выжить упорстве, ничего не получится? Кожа покроется мозолями и ссадинами, прольётся кровь, заболят суставы, заноют мышцы, уйма хорошей и не очень древесины станет ни на что не пригодным мусором, а результат… Результат выйдет таким, что одного взгляда будет достаточно, чтобы распрощаться с мыслью о спасении, о возвращении домой, в тепло, в безопасность. в уют, к родным! Да что ж такое! Почему мир так жесток?!

Никто ведь не может уметь всего. Это нормально! Поэтому во все века кто-то становился мастером своего дела, а другие в случае нужды платили ему за работу, время и материал. Вот только конец двадцатого и начало двадцать первого века стало настоящей эпохой великого множества сервисов всевозможных услуг. Мы занимаемся только собой, семьёй и работой, за которую получаем деньги, а со всем остальным обращаемся лично, по телефону или онлайн к специалистам. Да и самих себя вместе с семьёй по одной, другой, третьей причине поручаем в руки профессионалов. И всё вроде бы правильно. Так должно быть, но именно так, привыкнув к комфорту, мы теряем знания, без которых в чрезвычайной ситуации становимся беспомощными. Оказавшись лицом к лицу с бедой, цивилизованный человек пробует рыпнуться разок-другой, а потом сдаётся, проклиная на чём свет стоит злодейку по имени судьба.

Но довольно уже о выживании! В конце концов, мадам Отисье писала не фантазию на тему передач Беара Гриллса с канала «Discovery». Нет, «И вдруг никого не стало» — это роман о жестоком испытании, выпавшем на долю влюблённой в друг друга и в огромный мир пары, об их отношениях. Потому что те, кого свела настоящая любовь, безо всяких свадебных церемоний должны выдержать всё и быть вместе в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии.

А вот, если любовь только казалась настоящей, тогда не сразу, но рано или поздно чувства, бывшие как будто нерушимыми, пойдут трещинами. Мельчайшие слабости и ошибки вызовут сначала неприязнь, а затем и ненависть. После первого приступа ненависть, конечно, отступит, но затем вернётся, чтобы на пару с обострённым экстремальными условиями инстинктом выживания восстановить тех, кто любил, против друг друга.

Если бы мадам Отисье была мужчиной, дело, возможно, приняло бы кровавый оборот. Но и без этого вместо подвига взаимовыручки и самоотверженности читатель получает куда более простой, в общем-то естественный и даже в каком-то смысле логичный, но жестокий и аморальный поворот.

И вот здесь книга, а, значит, и отзыв могли бы и закончиться. Автору ничего не стоило создать коротенький, на несколько страниц эпилог о прибытии на остров какого-нибудь корабля, затем поставить последнюю точку и написать простое слово — конец. Что там случилось потом — это совсем другая история. Но нет! События на острове порождают своеобразную вариацию на тему «Преступления и наказания», происходящую уже не на глазах пингвинов, а в ярком свете софитов, призванных дать лучшую картинку множеству жаждущих сенсации фотографических и телевизионных объективов. Новый виток психологической драмы сливается в единое целое с драмой социальной.

Потому что после поступка, совершенного по импульсу или воле инстинкта, приходит отрезвляющее осознание. И, если только экстремальная ситуация испытала на прочность не само добро или наоборот эгоистичную подлость во плоти, а самого обычного человека, после спасения неизбежно последуют метания от радости к выжигающему изнутри стыду и ужасу. От желания признаться во всём к жажде молчать, чтобы не потерять возможность наслаждаться заново обретённой жизнью. От самобичевания к самооправданию, от твари дрожащей к право имеющему.

И всё не в одиночестве, не в кругу близких и друзей, а на глазах публики, которая хочет видеть, хочет слышать, хочет знать. Устроившись в уютных креслах перед экраном, нарезая овощи на кухне, разворачивая газету по утру публика хочет воспевать героев, которым случилось пережить немыслимое! И не дай бог герою в одном из интервью признаться в чём-то предосудительном, потому что образ героя должен быть воплощённым благородством или страданием, а лучше и тем одновременно, чтобы уж точно можно было поразиться и всплакнуть, разбавив тем самым скучную череду дней. И чтоб в том образе не единого пятнышка, не говоря уж о здоровом таком пятне не было! Не торопиться? Разобраться в причинах и обстоятельствах? Лишняя морока, когда всего-то и нужно быстро сменить аплодисменты на возмущенное улюлюкание и свист.

Вооруженная высокотехнологичными медиа современная толпа как она есть и едва выжившая женщина, балансирующая на грани безумия из-за борьбы совести и того, что в зависимости от угла зрения можно называть эгоизмом, защитным механизмом психики и, наконец, просто инстинктом самосохранения. Что в такой ситуации делать и как быть? Разделён ли мир чёткой чертой на чёрное и белое? Или есть какой-то другой, третий путь? И как жить после того, как выбор будет сделан? Описанию и раскрытию всех этих тем и вопросов автор посвящает несколько десятков последних страниц вроде бы совсем небольшого, но насыщенного романа.

На самом деле «И вдруг никого не стало» может прийтись вам по душе благодаря сплетению драматизма, жёсткого повествования происходивших на острове событий, а также целому ряду моральных дилемм и вскрытых автором болезней общества. Книга может заинтересовать и как обычное приключенческое чтиво. Правда, если начинать таким образом, то вскоре после того, как злополучный остров скроется за горизонтом, один жанр сменит другой и читателю может стать попросту скучно. И, наконец, злоключения влюблённых, развязка накопленного между ними напряжения и закрутившийся по возвращению в большой, цивилизованный мир драматичный клубок запросто могут вызвать отвращение вплоть до омерзения и отторжение.

Или всё-таки стоит хотя бы попытаться представить себя в той же ситуации и… На что пойдёт человек, чтобы выжить? Как далеко можно зайти, чтобы во что бы то ни стало спасти себя любыми средствами и любой ценой? Или всё же личность, разум, сила воли, душа смогут пересилить инстинкты, чтобы до конца остаться с близким человеком и тем самым спасти ему жизнь, в том числе и ценой собственной?

Америка. Соединённые Штаты Америки. Какие ассоциации? Статуя свободы? Сверкающие днём на солнце и множеством ламп дневного света по ночам небоскрёбы? Ещё, конечно, уютные, окружённые зеленью, двухэтажные коттеджи, те самые, над дверью которых смело можно крепить табличку с надписью «Американская мечта»?

Но раз есть фасад, за который ни перед кем не стыдно, есть и задний двор, о котором, если не все, то многие знают, но лишний раз показывать царящий там беспорядок и закинутую в дальний угол рухлядь всё равно не хочется. В один из таких дальних, словно бы забытых обществом, зарастающих бурьяном и заваленным проржавелым старьём уголков США мы и отправимся. Потому что каким бы блистательным и великолепным не был бы фасад, мы не можем говорить, что узнали страну до тех пор, пока не заглянем на задний двор к людям, озабоченным не карьерным ростом, а тем как бы свести концы с концами, чтобы хотя бы не умереть с голоду.

Бьюэлл — маленький городок в штате Пенсильвания, живущий за счёт сталелитейного завода. Раскатанная станками в ровную полосу расплавленная сталь создавала рабочие места и всё было хорошо. Время шло, прибыль исправно текла на счета в банке и в бумажники, но техника изнашивалась, а собственники даже и не думали о ремонте или замене отработавших своё агрегатов. Использовать ресурс до последнего! Получить максимум прибыли здесь и сейчас! А вот потом уже можно что-то решать и как-то действовать.

Последствия ждать себя не заставили и совсем скоро случилась авария, жутким образом отнявшая жизнь у нескольких рабочих и оставившая ещё одного с парализованными до конца дней ногами. Вскоре завод закрыли и это было начало конца Бьюэлла. Серьёзной работы не осталось, но банки всё равно требовали выплат. Одни кинулись прочь из города, другие покончили с собой в порыве отчаяния, третьи остались, сжав зубы, цепляясь то за одну, то за другую мелкую работёнку и промышляя браконьерством, чтобы было что положить в тарелку на завтрак, обед и ужин.

И хоть Бьюэлл — городок маленький, очевидно, что проблемы его жителей — это часть большой политической и экономической мозаики. И раз так, то насколько «Американская ржавчина» политически ангажированна? На самом деле немного. Вот, например, я, живущий в 2018 читал те несколько абзацев, где персонажи Майера, в буквальном и образном смысле, потрясают кулаками в сторону властей и невольно вспоминал пункты предвыборной программы нынешнего президента США Дональда Трампа. Создание рабочих мест, засилье эмигрантов, тьма импортных товаров, подминающих под себя американские продукты, изделия и ресурсы, а также ассорти региональных войн по всей планете, из-за которых здоровые мужики погибают где-то там вместо того, чтобы работать и наводить порядок в своей стране. Всё то, что не даёт вздохнуть полной грудью так называемому «ржавому поясу» Соединённых Штатов. И всё же в этих строчках живёт не столько гнев народный, сколько усталость, бессилие и горькая обида на принимаемые в высоких кабинетах решения.

Жаль, тебя не было здесь в семидесятые, Бад. Едва ли не каждые три года департамент покупал новые патрульные машины, с двигателями “корветт”. А потом наступили восьмидесятые, а потом мы не просто потеряли работу, но у людей вообще не осталось в жизни ничего хорошего, негде проявить себя. И надо радоваться, если есть шанс возить шваброй или выносить горшки. Мы откатываемся назад как нация, возможно впервые в истории, и виной тому не подростки с зелеными волосами и железяками в носу. Меня лично это не коснулось, но невозможно отрицать тенденции. Настоящая проблема в том, что у среднестатистического гражданина нет работы, в которой он мог бы реализоваться. Потеряешь гражданина – потеряешь страну.

Каждый, открывший книгу, должен понимать, что чтение предстоит вовсе не весёлое. И дело даже не во множестве заколоченных дверей и окон, за которыми когда-то, ещё совсем недавно кто-то жил и о чём-то мечтал. Дело и не в пожирающей, почти покинутый людьми город, зелени с раскиданным тут и там ржавым барахлом. Постапокалипсис, существующий всего-то в нескольких десятках километрах от бурлящей жизнью и высокими технологиями цивилизации, всего лишь декорация для великого множество ошибок.

Кто-то, не долго думая, уехал пытать счастья в другом, подобном Бьюэллу, городке или в мегополис, но вернулся ни с чем. Возможно, не стоило и уезжать? Но вот кому-то другому повезло выбраться из нищеты, став успешным человеком, своим для большого мира! Вот только, семья счастливчика так и осталась в богом забытой глуши. И все проблемы, какие были в родных стенах, только умножились, вплотную подобравшись к точке невозврата, когда при всём желании ничего уже не изменишь. Хочешь или не хочешь — принимай последствия, в том числе и трагические. Кто-то мог покинуть малую родину, мог пройти по верной, открытой добрыми людьми дороге, но почему-то решил повременить, подумать, набраться смелости, а потом прошло время и стало поздно. Можешь хоть об стенку головой в буквальном смысле биться, но той возможности, что была, уже и след простыл, а новой нет и уже, наверное, никогда не будет.

Ошибки на ошибках. Везде. Всюду. У всех. При этом каких-то особых пороков в «Американской ржавчине» нет. Балансирующий на краю пропасти забвения городок не ощущается такой уж мерзкой клоакой, на улицах которой живёт порождённая как отчаянием, так и почти совсем исчезнувшей полицией вседозволенность. Конечно, здесь достаточно наркоманов и сброда, готового запросто и без сомнений всадить нож под рёбра. И всё же, Бьюэлл — это скорее местечко, где люди быстро или медленно, но неотвратимо поглощаются, исчезают в двух болотах одновременно. Принявшая эстафету у закона джунглей экономика отбирает у человека всё, что у него есть, а собственные слабости добивают, заставляя изо дня в день наблюдать собственный конец.

Он не отрывал взгляда от точки между глаз Шведа, даже когда шар уже вылетел из руки. Целился. Сконцентрировался, чтобы попасть туда. Пытался припомнить руки Шведа, держал ли он оружие, но, похоже, нет. Ничего в руках не было. Безоружный человек, самые страшные слова. Зачем ты швырнул в него эту штуку? Потому что увидел его лицо. Потому что не мог бросить в мексиканца – задел бы Поу. Мексиканец прижал нож к горлу Поу, но убил ты не его. Тот, что умер, просто стоял в стороне.

***

Вот оно, объяснение. Свой в обмен на чужого. Мертвый Швед против живого Поу. Десять мертвых шведов или сотня. Сколько угодно, если это враг.

Вот также, как обезлюдевший, заросший сорной травой и забытый большим бизнесом Бьюэлл оказывается всего лишь декорацией для драматичного сплетения идущих каждый в свой тупик судеб, так и прожигающие дни до неизбежного прибытия на конечную остановку люди в свою очередь превращаются в основу, на которой развивается своеобразная, современная, американская версия «Преступления и наказания». Только, если Раскольников после убийства старухи-процентщицы не находил себе места, кидаясь от желания представить себя на всё право имеющим сверхчеловеком к горькому раскаянию маленького, смертного человечка, у Майера всё несколько иначе.

Взрослый, да ещё и перешагнувший средний возраст человек ещё может смириться и дожить остаток дней своих в богом забытом городке, а подросткам, молодёжи смириться куда сложнее, а то и вовсе невозможно. Одни станут наркоманами и бандитами, другие попытаются сбежать. Но что, если, едва ступив за порог, беглецы столкнутся с бандитами, которые не пожелают разминуться, чтоб каждый пошёл своей дорогой? Что, если один беглец испугается и убежит, оставив друга на произвол судьбы, но затем всё же вернется и точным броском камня убьёт одного из нападавших? Необходимая, совершенно естественная и правильная самозащита? Или убийство даже последнего бандита — это всё равно убийство? И что делать после этого? Не раздумывая, явиться с повинной? Или вернуться домой и хотя бы какое-то время жить так, будто ничего и не было? Быть может, всё обойдётся? Или лучше сбежать, скрыться, чтоб хватились, но ничего бы не нашли, попытались бы найти, да не сумели, а потом бы успокоились и забыли?

Именно такой выбор встаёт перед щуплым, мечтающим стать астрофизиком Айзеком Инглишом и его другом, драчливым верзилой, некогда потерявшем шанс начать карьеру в американском футболе Билли Поу. Переговорив меж собой, друзья решают разойтись по сторонам. Мечтавший распрощаться с Бьюэллом, затаивший обиду на отца и сестру Айзек уходит в манящие дальние дали, а спасённый метким ударом друга, в общем-то и не горевший желанием бежать, даже из такой дыры, в какую превратился городок, Поу возвращается домой. Совсем скоро выбор каждого превратится в самое настоящее и очень серьёзное испытание.

Он направился вдоль железнодорожных путей, ведущих от завода, прочь от города и старой школы, прочь от дома Поу. Прошлое быстро скрылось из виду. Насыпь узкая, извилистая, вырезанная в склоне холма, густой лес подступает с обеих сторон, звук шагов разносится далеко-далеко. Малыш по-настоящему отправился в путь. Одинокий сейчас, как и тогда, когда пришел в этот мир. Самое глухое время – дневные существа еще спят, а ночные уже угомонились. А Малыш все идет. В Калифорнию. В тепло своей собственной пустыни.

Айзек уйдёт далеко! Очень далеко для подростка с рюкзаком за спиной. Молодость будет шептать ему о романтике побега, а горечь толкать вперёд, всё дальше и дальше. Вокруг него раскинутся неизведанные просторы и это будет прекрасно! Порвать оковы, забыть запреты, вырваться из клетки, чтобы пойти, а потом поехать автостопом или даже запрыгнуть «зайцем» в один из вагонов грузового поезда. Из города в город, из штата в штат, назло всем ветрам и тем, кто остался там, где тебя уже нет! Тем более, что возвращение чревато арестом и поэтому выбора-то вроде как не остаётся.

Надо ли говорить, что казавшееся прекрасным путешествие совсем скоро превратится в отчаянную борьбу одинокого парнишки за выживание среди тех, кому до него нет никакого дела? А в это время шестерни закона всё-таки пришли в движение и известный горячим нравом Билли Поу пошёл по этапу по обвинению в убийстве. Потому что закон есть закон. А также, потому что новому окружному прокурору очень нужно прописать в послужном списке чью-нибудь поимку с последующий смертным приговором.

И пока где-то там Айзек познает разницу между реальностью и грёзой, Поу предстоит кое-что не менее серьёзное. Потому что быть известным по округе драчливым бугаём — это одно, а вот попасть за решётку, терпеть презрение, жестокие побои или влиться в тюремную, уголовную среду, стать среди них своим, заработать доверие и расположение услугами вроде избиения тех, кого тебе укажут — это совсем другое.

Это же свидетельство, что для всего есть причина, и хоть ты едва не прикончил того парня из Доноры, зато спас Айзека Инглиша. Это знак, и пошли они все на хрен, и Харрис, и прокурор, и все прочие, которых он даже не знает, ничего он им не расскажет, может, он и совершил в жизни один-единственный достойный поступок, но не собирается его профукать.

Да-да, через Айзека и Поу «Американская ржавчина» из социальной драмы превращается в историю о взрослении и проверке на прочность настоящей дружбы. Ведь одно дело, когда сбежал из дому вслед за мечтой, но потом вернулся, потому что всё оказалось сложнее, чем представлялось. Унизительно для бунтующей души, но вернутся, чтобы практически наверняка полицейские защёлкнули на руках наручники, кинули бы за решётку, а потом и вовсе отправили бы на электрический стул — это совсем другое. И стоит ли для самого Поу благодарность лучшему другу за спасение от верной гибели отсидки вместо него за решёткой, пресмыкания перед матёрыми личностями с верной перспективой смертной казни? И какие чувства как к Айзеку, так и к Поу проснутся у родных и чужих, когда пойдёт слух об убийстве? Одним, конечно, будет плевать, другие только порадуются, а третьи, до того как будто бы и не питавшие в двум друзьям тёплых чувств, наоборот откроются с новой стороны.

Завершая писанину хочу сказать, что я специально подбирал книгу, чтобы погрузиться в жизнь, быт и реалии тех американских граждан, которых никак нельзя назвать состоятельными и даже до среднего класса им далеко, потому что волей-неволей приходиться считать каждый доллар и каждый цент. Получил ли я что хотел? Скорее да, чем нет, но, если честно, мне не хватило. Не хватило, потому что чем дальше, тем больше Майер смещал повествование от социальной к психологической драме. Это сложно назвать минусом, потому что Майер мастерски погружает читателя в голову, в мысли каждого из персонажей будь то подросток или взрослые мужчины и женщины. Два жанра органично взаимопроникают друг в друга и в тоже время не оставляет ощущение, что из одной книги смело можно было сделать две. И, если бы так случилось, я бы не отказался почитать обе.

Как мужчина я должен равнодушно пробежать взглядом по описанию романа и тут же забыть о прочитанных строчках, а если и открыть книгу, то читать как минимум со скукой. Как человек современный я должен качать головой как при описании процедуры бинтования ног, так и от всех прочих вековых жёстких правил, выполнение которых превращает женщину в заключенную и рабыню в собственном доме, в верхней женской комнате за зарешеченными окнами. Но как человек, взявшийся читать эту книгу за обещанные в описании и отзывах красочные и подробные описания культуры доиндустриального Китая, я восхищаюсь!

Только гениальный писатель способен на то, что удалось Лизе Си, — вызвать к жизни не только своего героя, но и целый культурный слой, возродить отношения и чувства, часто нам непонятные.(с) предисловие от издательства

Не всегда, далеко не всегда восторженные предисловия от издательства оказываются правдой, но в случае со «Снежным Цветком и заветным веером» мне ничего не остаётся, кроме как присоединиться к похвалам. Наткнувшись в один из дней на краткое упоминание когда-то существовавшего к Китае тайного женского письма нушу живущая в США уроженка Франции с китайскими корнями увлеклась и вскоре решила совершить путешествию в отдалённую провинцию Поднебесной. Результатом поездки стало посещение местного музея, множество взятых автором у живущих там семей и лично заставших последние дни ушедших в прошлое традиций старожилов интервью. Увиденное и услышанное в Китае, а также множество консультаций по возвращению в США дали писательнице возможность создать роман, который можно порекомендовать не только для увлекательного чтения, но и, чем чёрт не шутит, в качестве прикладного материала начавших изучение синологии, науки о Китае.

Вместе с автором не могу не воздать и переводчикам, благодаря которым «Снежный Цветок и заветный веер» погружает в жизнь, в традиции, продиктованные древнекитайским философом устои и нравы, какими жили китайские девочки, девушки и женщины вплоть до конца девятнадцатого — начала двадцатого веков, без обилия, требующих пояснения в сноске, китайских понятий, названий и определений. Их здесь буквально по пальцам пересчитать! В большинстве случаев слова, которые были бы нам непонятны, даются нам уже переведёнными. Благодаря этому мы может прочитать о Дне Печали и Тревоги или о празднике Ловли Прохладного Ветерка без обращения к сноске. Иногда, когда заковыристое китайское словечко всё же используется, автор сама объясняет его смысл сразу, как только оно возникает в тексте.

И поскольку книга с самого начала задумывалась романом о живших в те времена людях, а не публицистикой, мы погрузимся в эпоху через рассказ уважаемой по всей округе от деревни Тункоу почтенной вдовы Лилии. Дожив до восьмидесяти лет, она расскажет нам и своим ушедшим в вечность близким о своей жизни с Молочных Лет, когда она была ещё свободной, бегающей по окрестностям девочкой, до первой встречи со своей лаотун Снежным Цветком, с поездки на цветочном паланкине в дом мужа до зрелых лет риса-и-соли, а затем через десятки полных драматичных событий лет ко Времени Спокойного Сидения.

Вместе с Лилией мы узнаем об искусстве тайного женского письма нушу, тонкостях и порядке множества обрядов и церемоний стоящего в ряду официально признанных этносов Поднебесной народа Яо. Но прежде всего мы зарубим себе на носу необходимость повиноваться, повиноваться и снова повиноваться Отцу, Матери, Старшему Брату, Старшей Сестру, мужу, свекрови и многим другим. Потому что только так и никак иначе, в соответствии с наставлении Конфуция обученная шитью, домоводству и хорошим манерам девочка сможет сначала хотя бы выжить, а потом уже стать достойной женщиной, умножив своим трудом, кротостью и гибким умом состояние и уважение как к родной семье, так и к семье мужа. Если же девочка никак не может научиться терпеть боль, рассеяна или того хуже свободолюбива, её саму вместе с семьей не ждёт ничего, кроме позора и обнищания.

Что-то мы узнаем лишь в общих чертах, иное гораздо более подробно, драматично и красочно. В одном случае созданной силой воображения картиной вполне можно полюбоваться, в другом захочется лишь поморщиться или даже содрогнуться. Конечно, больше всего впечатлений остаётся от аккуратно вписанный в текст экскурса в историю бинтования ног ради превращения девичьих ступней в идеальные бутоны золотых лотосов. Особенно впечатляют страницы, чтение которых позволит представить и прочувствовать процесс от начала и до конца, будь он трагичным в силу заражения крови, или успешным.

Естественно, я человек своего времени и своей культуры, но вот смотрю на фотографии и не могу понять, как такое могло считаться красивым, да ещё и сексуально привлекательным?! Однако, месье, то есть, конечно, мандарины и императоры знали толк в извращениях…

Я знаю, что в вашем доме есть девочка с хорошим характером и обученная домоводству. Ты и я родились в один год и в один день. Не можем ли мы стать двумя половинками?

«Снежный Цветок и заветный веер» — это книга как о стране и её культуре, так и о совершенно особенной связи двух девочек, чьи восемь знаков сошлись несмотря на разный достаток их семей. Волей судьбы эти девочки стали двумя уточками-мандаринками, двумя половинками, двумя лаотун, союз которых важнее замужества и одновременно отдушина в жизни, где вековые традиции обязывают с раннего детства и до старости сидеть взаперти, быть неизменно покорной и работящей. Родных сестёр ждёт неизбежная разлука после рождения первого ребёнка, муж может предпочесть бесплодной или рожающей только девочек жене наложницу, но союз лаотун должен быть нерушимым и вечным.

Красиво звучит, но тот, кто пожил достаточно, знает, что нет в этом мире ничего вечного. И никакие восемь точно совпавших знаков не помогут, если в единое целое сошлись две противоположности — богатство и бедность. Пока шла светлая, несмотря на сотни жесточайших правил и мучительную боль сдавленных бинтами ног, пора детства и юности Лилия из семьи крестьянина и Снежный Цветок из семьи, в предках которой был придворный учёный, были буквально воплощением поверяющих друг другу все секреты, вышивающих и поющих вместе, учащихся у друг друга и верных несмотря ни на что лаотун. Всё как будто бы осталось прежним, но в тоже время изменилось навсегда, когда перед крестьянской дочерью открылась дорога к богатству и уважению, а правнучка почитаемого при дворе императора человека вынуждена была опуститься едва ли не в самый низ общества, в грязь, в позор, в грех, в боль и в одиночество.

Спойлеры? Вовсе нет! Развязка раскрывается самим автором с самого начала. Жившая в грязи уточка-мандаринка поднялась ввысь и ослеплённая полётом не увидела и не поняла ни одну из терзающих упавшую с высоты в нужду бед. Горько и обидно, но во все времена во всех странах при всех порядках и традициях сытый, особенно поднявшийся из грязи вряд ли поймёт голодного. И пусть американка китайского происхождения писала свой роман о женщинах и женских чувствах для женщин, но разве только сдружившихся ещё девчонками, а затем повзрослевших, одиноких и замужних дам разводит социальный статус, достаток, семья и диктующий нормы поведения круг общения?

И всё же книга не о взращённой переходом от бедности к богатству спеси, равнодушии и жестокости. И в былые, строгие и суровые времена, и сейчас бывшие самыми близкими, верными и нежными друзьями и подругами предают клятвы детства и юности, расстаются, разрывают все связи, превращаясь в злейших врагов, не успевая осознать своих ошибок и примириться прежде, чем случится неизбежное. Но порой краткая или даже долгая разлука становится всего лишь мнимым затишьем перед бурей встречи и раскаяния. И так одна половинка пройдёт от бедности через ослепляющее заблуждениями богатство, глупость и жестокость к истинной мудрости, когда другая, навеки с ней связанная от богатства через обнищание, клевету и следующие одна за другой трагедии к истинной любви в самом широком смысле этого слова.

Начавшийся с «Птица» О Чхунь Хи, книжный поход по странам Азии продолжается! И поскольку я не просто хочу прочитать несколько книг корейских, китайских и японских авторов, но таких, через страницы которых можно было бы прочувствовать культуру, образ жизни и мировоззрение жителей экзотических в глазах европейского человека стран. Поэтому из всего, скажем прямо, небогатого ассортимента я выбрал дебютный роман Чон Унён за отмеченное в одном из отзывов множество понятий и описаний, наполняющих текст неповторимой атмосферой Поднебесной и Страны Утренней Свежести. Если кто-то из читающих эти строки может подсказать другие, ещё более атмосферные книги, премного буду вам благодарен :)

Сейчас я уже могу сказать, что книга одновременно оправдала мои ожидания и в тоже время оказалась совсем иной, отличной от родившихся после знакомства с описанием представлений.

В тени лагерстремии.

Атмосфера, позволяющая при развитом воображении увидеть, услышать, ощутить запах и почувствовать вкус того, что наполняет жизнь корейских и китайских мужчин и женщин, у Чон Унён, действительно удалась! Именно поэтому, если будете читать не бумажную, а электронную версию книги, обязательно удостоверьтесь в исправности сносок, которых по ходу чтения будет не просто много, а очень много!

Везде и во всём, начиная от семейной жизни, домашней утвари и еды, заканчивая профессиями, благоухающими цветами и вздымающими кроны к небу деревьями, открывший книгу встретится с традиционной для востока размеренной красотой и поэтичностью слога, а также множеством труднопроизносимых слов, за которыми в тех самых сносках будут открываться как экзотичные, так и на удивление знакомые и привычные вещи.

Хотите чего-то экзотичного, но менее поэтичного? Сразу после того, как завершится та часть книги, где царят свет и счастье, Чон Унён пригласит всех и каждого пойти, а затем и поплыть вслед за покинувшим семью младшим братом по маршруту курсирующих между Кореей, Китаем и Россией челноков-тайгонов.

Теснота корабельных кают, раскалённая духота автобусов, огромные сумки с женьшенем, элитным вином, экзотическими стимуляторами потенции, а порой и наркотиками во множестве тайных кармашков, давка, крики и старательно скрываемый страх у пограничного КПП. Странно и неуместно? Поначалу, действительно, так и кажется. Но по мере того, как две истории снова и снова перемежаются друг с другом, можно понять, что хоть они и говорят на разных языках, но в сущности об одном и том же.

Я поеду в Корею. Я стану его голосом, буду исполнять его волю и рожу ему ребенка. Я стану ему верной женой. Я обязательно стану счастливой. (с)

В описании было сказано, что роман был написан для описания бед, проблем и трудностей, с какими сталкивались китайские девушки, когда в стремлении найти лучшую, по сравнению с царящей в Поднебесной, жизнь они выходили замуж за корейцев, а затем переезжали вслед за своими мужьями в Страну Утренней Свежести. Но какие ассоциации возникают, когда представляешь себе всевозможные испытания, какие предстоят молодой жене на чужбине в чужой семье? Прискорбное, но совершенно естественное отторжение на национальной почве, по крови, чужая спесь, осознанная жестокость, лицемерие, алчность, похоть и много чего ещё, что пронизает всю человеческую историю и все культуры, какими бы своеобразными они ни были. Всё это в книге, действительно, есть и во всё это читателям предстоит окунуться, но только после того, как исчезнет вникуда успевшая уже настроить на свой лад семейная идиллия, под покровом которой не особо, впрочем, скрываясь, дремало самое настоящее безумие.

Естественно, эмигрировавшей за мужем-иностранцем молодой женщине в чужой, но ставшей по документам родной семье может свалиться на голову не только вышеперечисленные пороки, но и фобии, мании и комплексы того, кто стал ей мужем, его родственников, друзей, соседей или коллег. И всё же ввод в качестве одного из краеугольных камней психического расстройства с одной стороны поднимает градус драмы, а с другой — лишает задумку части потенциала. Потому что одно дело определяться в своём отношении к порокам и добродетелям персонажа пребывающего в здравом уме, другое — судить или оправдывать не владеющего собой безумца.

Женившейся на Лим Хэхве старший брат, Ли Инхо после несчастного случая потерял голос, вместо которого остался лишь неприятный, еле слышимый хриплый шёпот. В этом шёпоте младшему брату, матери и Хэхве волей-неволей нужно различать слова и фразы. Но ставший шёпотом голос — это меньшее из зол, потому что большее в том, что бывший когда-то во всех отношениях здоровым мужчиной Инхо превратился в малого, искренне любящего своих близких ребёнка с глазами невинного ангела, который требует постоянного, неусыпного внимания и обращается в безжалостного, дикого, бешеного зверя, если важный для него человек на что-то отвлёкся или слишком далеко отошёл, заставив несчастного пережить несколько мгновений ужаса одиночества.

Младший же брат, Ли Юнхо, изо всех сил опекающий живущего в теле мужчины ребенка с притаившимся монстром за спиной, проходит путь от почти фанатичной, угрюмой преданности первенцу семейства к тайной сердечной привязанности к Хэхве. Потом, уже вне стен родного дома он проходит и проплывает от жажды увидеть, услышать и ощутить прикосновение невестки к обретению свободы и душевной самостоятельности и от переехавшей в дом семьи Ли девушки из Китая, и от окончательно потерявшего себя брата.

Любовь — это утешение. Любовь — это не волнение, не увлечение и даже не страсть. Если нет утешения, то нет и любви.(с) Чон Унён, авторское послесловие

Вот тут-то и начинаются проблемы. Если любовь — это утешение, то она, по крайней мере, должна давать силы жить даже в самых тяжких, давящих и беспросветных ситуациях, а то и дарить мир и покой исстрадавшейся душе. Полная надежд и пребывающая на грани отчаяния Лим Хэхва, Ли Инхо, Ли Юнхо и их мать, действительно, находят мир и утешение в любви, но… Светлый и уютный мир домашнего очага рушится, а утешение от канувшей в лету любви вроде бы и даёт сил, чтобы двигаться, но в тоже время упорно тянет в прошлое, лишая возможности полноценно жить в настоящем. И, если говорить о субъективности, то со всеми вставшими против искавшей счастье Хэхвы злоключениями и грязью главы от её лица читаются гораздо легче и воспринимаются более близкими к заявленной в описании теме, чем душные главы от лица неприкаянного, балансирующего на грани между тоской одиночества и тихим безумием младшего брата.

Возможно, я что-то не понял и не прочувствовал так, как хотела автор, но в моём восприятии помимо знакомства с тяготами и трагедиями эмигрировавших из одной страны в другую «Прощай цирк» — это книга не столько о какой бы то ни было любви, сколько об одиночестве. Об одиночестве Лим Хэхвы и множества подобных ей девушек искавших счастье, но оставшихся ни с чем, об одиночестве запертого в собственном больном рассудке Ли Инхо, об одиночестве привязанного к калеке Юнхо и множества других людей ищущих опору взамен той, что была выбита из-под ног.