Мертвецы + Страшные истории

Ведь не шутил. Говорил всерьёз.

– Моника сказала, что раньше жнецы ангелов забирали души мёртвых у нашего озера, – поделился с ним Вэлентайн. – И заберут к себе её … Что вы искали на дне водоёма? Храм ангелов? Или жнецов?..

Джонатан Грин улыбнулся.

– Нет, Вэл, – ответил он, – не совсем. Мы же учёные. И имеем дело с так называемым… «третьим видом». Не мёртвым, и не живым. А третьим видом материи. Простым языком, для тебя объясняю…

Да, именно это в нём подкупало. Похоже, Джонатан Грин был искренен, и относился ко всем одинаково, любил окружавших его людей. Говорил с каждым на равных, будто с партнёром по бизнесу или хорошим старым другом.

– В слабой форме возле озёр всё происходит давно. В слабой – потому что все они спали, – всё ещё говорил он, вдаваясь в пространные объяснения. – Странные и неизвестные биологии виды, утопленники, призраки, духи, болотники, домовые. Или те, кого называют чертями и бесами. Подобное в единичном виде наблюдалось всегда. Не все они, кстати, враждебны…

Помолчал, отхлебнул.

– Но после, – продолжил, – случились недавние взрывы. Они-то и пробудили ИХ по-настоящему. ГЛАЗА начинают открываться. Знаешь, сколько и чего ещё поднимется из недр?..

«Эко ж его припекло…» – думал Вэлентайн. Его собеседник переутомился, как многие здесь. Ночка на территории трейлерного парка выдалась жаркой для всех. Черти, водяные, бесы, утопленники…

С другой стороны, неужели к этому дню они успели повидать недостаточно? Хватило б одних мертвецов, чтобы поверить мистеру Грину не глядя, на слово. Только вот Моника трещала обо всём подобном задолго до пресловутых взрывов. Потому Вэлентайн и привык не верить. Может, напрасно…

– Мистер Рид, – обратился один из людей, зашедший в автобус. – Самолёт приближается. Заходит на посадку. И они… тоже идут.

Железный забор вокруг лагеря из трейлеров, – что б снова подвести к нему электричество – как ни старались, починить не успели. И враждебные сущности нового мира, словно узнавшие о проблеме разом, большого перерыва на отдых не дали. Уже начинало светать. Вдоль берега озера шла большая толпа мертвецов. Их будто направили на трейлерный парк и развернули к нему почти что строем. Надвигались целой сотней, шагали молча, четырьмя колоннами. Три ружья, два дробовика, пистолет, несколько автоматов – оружия вроде имелось достаточно. У матери Моники было ещё ружьё, и, кажется, она тоже собиралась драться, вышла из трейлера вместе с ним, когда всех призвали к защите. Вэлентайн мог вооружиться только бейсбольной битой. Грозное оружие, если опустить такую на голову, хоть мёртвому, хоть живому. Одна беда, из оставшихся семнадцати жителей парка, не считая Грина с его людьми, взрослых мужчин было шестеро. Остальные – женщины, дети и старики. Кто-то из них вышел с дубинами тоже. Лучше бы самолёту поспешить с эвакуацией. После стычки с такой толпой дохляков в живых может остаться мало народу.

Остановились. Рассредоточились вдоль забора по кругу и начали раскачивать руками решётки. Взревели, почувствовав близость живого мяса, увидели людей в рассвете глазами, преисполнились голодной яростью и предвкушением. Солдаты мистера Грина, пока держалась ограда, начали уничтожать дохляков одиночными выстрелами. Патронов было не бесконечное количество, их берегли.

– Тоже будете стрелять, мистер Рид?.. – спросил Вэлентайн, отхлебнув из маленькой бутылочки виски, и спрятал её в карман. Он видел, как Джонатан Грин заряжал в барабан револьвера патроны и делала это весьма умело.

– Я бывший коп, Вэл… – произнёс тот в ответ.

Вэлентайн только с уважением кивнул головой. Вот откуда у учёного-биолога выучка организовать людей и стараться всех защитить. Бывших копов ведь не бывает. Стоят на страже граждан, даже если сдали жетон и сняли форму.

Два стрелка мистера Грина уложили почти с полсотни мертвяков, прежде чем надломилась ограда. Более того, к толпе с той стороны присоединилась прискакавшая жаба. С длинной вытянутой мордой, хищной и зубастой, как у крокодила, огромными мозолистыми буграми на сильных лапах и длинным языком, которым хваталась за прутья, пытаясь помочь уронить забор. В какой-то момент у неё вышел разлад с мертвецами. Те полезли кусаться к ней, и она начала защищаться. Одного тут же схватила за голову, хрумкнула его твёрдым черепом как недозрелым толстокорым арбузом. Помощник мистера Грина выпустил в неё пол обоймы из М-5, прежде чем тварь завалилась на бок, и мертвецы на неё набросились. А в следующий миг рухнула треснувшая ограда. Целая секция длиной в четыре с половиной ярда. Мёртвые перешли в наступление.

Что и говорить, армии, способной отстоять трейлерный парк, у них не имелось. Дрогнула сразу половина защитников, обратились в бегство. Но к такому повороту дел мистер Грин их местечко давно подготовил. Два нежилых трейлера и несколько повозок выстроили так, что вышло нечто вроде баррикады. Которую ещё и подожгли, когда мертвецы полезли на неё. Возле озера, позади всей этой баталии, уже садился на подготовленную полосу самолёт. Её расчистили бульдозером в первые дни. Но посреди трейлеров побоище было в самом разгаре. И те, кто держал оружие в руках, защищали женщин и детей, закрывшихся в жилищах изнутри.

– Мон… Она в порядке?..  – увидев близко знакомое некрасивое лицо, выкрикнул Вэлентайн и опустил тяжёлую биту на ключицу тянувшего к нему руки дохляка. Мэриэм перезаряжала рядом ружьё.

А в следующий миг, когда он отвлёкся на другого, мать Моники вдруг исчезла. Вэл увидел её только через пару минут, отступая. Вернее, одни лишь ноги. Четверо мертвецов повалили карлицу на землю, склонились уже над ней и растаскивали внутренности руками, копошась в её животе.

– Собирай всех!.. Самолёт сел!.. – непонятно вдруг кто крикнул непонятно кому.

Вэлентайн осмотрелся. Мистера Рида и одного из его людей увидел вдалеке, у упавшей ограды. Огонь пожара дотянулся до них светом сквозь разгоравшийся ярче рассвет. Оба встречали другую группу мертвецов, особей двенадцать-пятнадцать. Справятся, у них пистолет с автоматом. А вот Джиму и Норману приходилось тяжело. У первого заела винтовка и он отбивался прикладом, а ко второму подступились трое сразу. Вэл бросился к обоим на помощь.

– Выводите женщин и детей!.. – кричал всё тот же голос. – Самолёт сел!..

Голос незнакомый. Понятно, что кто-то из тех других, прилетевших на этом самолёте. Нужно было убираться отсюда. Несколько ударов, и Джим кивнул ему в ответ, благодарил за помощь. И Вэлентайн понёсся к жилым трейлерам.

Он забежал по ступеням. Поднялся не по своим, но по тем, что вели в жилище… Джона и Мэриэм. Тело Саблезубого Джона унесли вместе с другими погибшими в первую атаку, связали и поместили в автобус. Сложили всех в нижний багажный отсек. Укушенные должны были обернуться. Все нужные вещи из автобуса мистер Грин заранее забрал и вместе с оборудованием погрузил с помощником в джип. Автобус подожгли тоже, когда вспыхнули трейлеры и повозки. Вот же было жарко! Казалось, что от огня полыхает край неба над головой.

Он остановился вдруг. Наверное, дверь могла бы оказаться закрытой изнутри, а Вэл должен был постучаться, что б её ему открыли. Но та отворилась почему-то сама. И ноги на мгновенье встали, когда перешли через порог. Затем он сделал быстрый шаг. А как повернул направо... бросился вглубь уже опрометью.

Мертвеца, что склонился над Мон, Вэл жёстко схватил за плечи и отшвырнул. Тот изгрыз её правую руку и шею, но девочка всё ещё жила. Плакала бесшумно, зашлась в приступе боли и конвульсивно дёрнулась.

И тогда Вэл взревел будто раненый пьяный гризли. Набросился на пробравшегося в трейлер покойника и начал молотить его головой о стену. Бил долго, со злостью, сам весь покрылся мёртвой кровью. Пинал потом ногами, когда уронил на пол, пытался раздавить каблуком дохлую голову. И лишь потом заметил, что сволочь успел его типнуть. Укус остался на предплечье. Вот же, зараза!

Ничего. Отстал от него, наконец. Теперь тот был уже дважды мёртв и не двигался. Поднял остатки того, чем прежде была Моника, на руки, и бережно понёс, пошатываясь, к выходу. Глаза её закрывались.

– Самолёт!.. – надрывался снаружи голос. – Есть ещё дети?!. Все вышли?..

– Вэл!..

Последним позвал мистер Грин.

– Скоро спустятся ангелы… – прошептал Вэлентайн на ухо Мон.

Дверь в трейлер он закрыл изнутри на щеколду. Что ему ещё было сказать им всем? Не отпер даже когда стучали. Потом наблюдал в окно, как все уходят. Кто-то бежал, мистер Грин и трое людей забирались в машину.

«Прощайте, мистер Грин… Вы были добры…»

Остатки виски из кармана вылились в рот. Пусть Джонатан Грин спасёт всех людей, кого брал на борт самолёта. Разве ж он против? Пусть остановит зло хоть на всей планете. Их с Мон спасать уже было не нужно…

Вэл вышел, когда боинг взлетал. Взмыл в воздух железной спасительной птицей. Он так и не выпустил Мон из рук, прошёл вместе с ней в свой старый обшарпанный трейлер. Вытащил одну из бутылок и выпил ещё. Поддерживал девочку на колене, что б та не соскользнула, пока отхлёбывал хорошего односолодового. Затем вынес наружу. Солнце поднялось над водой и пожар во дворе затухал. Вэлентайн опустился на землю.

Сел, прислонившись спиной к их ступенькам, приподнял Мон выше, обнял. Держал и качал на руках, пока огонь опадал на горевших повозках. Гладил её длинные локоны, что-то шептал, вспоминая.

"Милая ты моя… уродина... Ласковое страшилище… Светлое глупое чудище!.."

Вглядывался в воздух со слабой надеждой, но понимал, что тщетно. Тот только дрожал перед глазами – рябило до рези в яблоках. И, кроме этой дрожи, в пространстве не проявлялось ничего. Ну, где же вы, добрые ангелы и жнецы? Возьмите её. Она заслужила...

Потом, когда Мон пришла в себя и пыталась вцепиться в него зубами, он вырвался от неё и позволил встать. С нежностью посмотрел в последний раз. А после одним движением свернул хрупкую детскую шею. Подхватил худенькое тельце и бережно опустил на землю. Пальцами расправил липкие волосы, ладонью закрыл ей глаза. Не стал прятать жуткую шишку на лбу, которую Мон всегда закрывала причёской. Стеснялась, глупышка, уродства, будучи прекрасней лучшей части сраного мира вокруг… Взглянул затем на укус на руке и сам себе улыбнулся. Свист ветра смешивался над головой с шумом гремящих о крышу бельевых верёвок. Не было, выходит, их больше здесь – ни ангелов, ни жнецов, ни других спасителей душ. Куда ж все попрятались? Совсем никого не осталось. Лишь он один, и теперь укушенный, а, стало быть, умирающий тоже. Да … эти вокруг...

ЭТИ...

***********************

Посвящается Александре, и всем другим, кто ушёл и встретил своих ангелов…

Автор: Adagor121 (Adam Gorskiy)

Где появился мистер Джонатан Грин? Здесь

Куда теперь он направляется? Вот сюда

Остался последний рассказ в первой половине настоящего цикла. Апокалипсис будет только разгораться......

Ричард шёл через мелкие заросли спотыкаясь. Новая порция виски взбодрила, но жаль, что не ноги – они-то как раз подводили по полной. Он видел, что «парус его сильно колеблет», но всё равно шагал дальше вдоль берега, продирался один и тихонько насвистывал. Улыбался себе самодовольно. Искренне полагал, что слишком хорошо знает женщин, и был уверен, Сара сама разыщет его после этой размолвки. Нарочно выходил из бара так, когда вырубили свет, что б она видела сквозь прозрачную витрину, в каком направлении он удалялся – на улице было светлее. Пусть и случайная знакомая, с которой встретился в этом мотеле, но одержать верх ещё над одной женщиной было для него весьма приятным. Хотя бы морально. Физически, понимал он, сегодня будет уже ни на что не способен. Да и завтра им с Сэмом рано вставать, нечего и пытаться. В этот мотель на берегу озера начальство их направило всего на два дня. Рядом у озера располагался нужный им кемпинг, много кого требовалось в нём опросить за отведенные двое суток. Завтра и попробует поплотнее завязаться с Сарой, чья младшая сестра занималась обслугой номеров. Они познакомились с ней ещё утром, в холле, когда заселялись, та приходила к сестре за ключами от её машины. Поздоровались, улыбнулись друг другу, поговорили о тёплой летней погоде. А вечером, в ожидании компании из двух милых сестёр, немного перебрали с Сэмом спиртного. Вернее, Сэм выпил и ушёл спать, а Ричард задержался в баре, пока знакомился с Сарой поближе. Это он назначил свидание утром, обеих сестёр позвал выпить в бар по соседству. Только одна сказалась больной, и Сэм быстро оставил их. Довольно хорошо пошло у них двоих, немного выпивали, смеялись и болтали. Ричард знал, какой тип женщин обожает сальные шуточки, и вдоволь попотчевал ими Сару, та аж зарделась. Но потом покусались немного, буквально из-за какой-то мелочи. Он был уверен в себе, и когда уходил, ожидал, что она непременно догонит. Пройдёт лишь пара минут, не больше. Куда от такого красавца деваться? Хороший оказался мотель. И озеро рядом с ним тоже было хорошее…

Ричард не особо понял, зачем пошёл в эту сторону, вправо от мотеля. Именно с этой стороны озеро казалось необжитым, местами где-то пришлось продираться сквозь кусты, обходить разбитую рыбацкую лодку. Но ноги всё равно несли нетвёрдо дальше. Наверное, хотел создать побольше трудностей для Сары, что б продиралась берегом так же за ним, царапала и рвала свои колготки. В стороне от воды из сумрака уже выглядывали какие-то руины вдалеке и торчала рослая башня. Кажется, он догадывался, что это были за старые постройки. Они ещё не выехали утром сюда, а он уже разглядывал карту местности, и видел, что некогда здесь было красивое историческое место. Болгарская церковная община когда-то построила тут два монастыря. Женский – его обломки и замшелые строения как раз выглядывали из темноты, – и мужской, что стоял чуть дальше, милях в четырех от озера на реке. Мужской монастырь пока был действующим, а вот женский закрыли сорок два года назад. Два его здания использовали ещё под какие-то склады, и ночью вроде охранял их сторож. Кажется, он и прошел сейчас стороной, медленно слоняясь в отсвечивающей форме. Ричард хорошо изучил эту местность, прежде чем выезжать сюда и погрузиться в работу. Им нужно было опросить дюжину сотрудников местного кемпинга и несколько важных свидетелей преступления пятилетней давности. Дело давно уползло пылиться в архив, но сержанту Джону Никсону для чего-то оно понадобилось. Вот он и позвонил его шефу, что б его, Ричарда, временно бросили на это дельце с Сэмом. Мол, раньше таким уже занимался, за плечами десять расследований по грабежам и расстрелам…

Довольный, что услышал, наконец, за спиной шаги, Ричард даже не повёл головой. Пришла за ним, как он и думал, не удержалась. Улыбнулся себе вожделённо и повернул ближе к воде. Из нее торчали огрызки старого причала, но один помост был еще годен. Вот он и пошёл по нему. Разделся у самого края, закурил. Небрежно шлёпнулся потом задом и спустил голые ноги в воду. А когда услышал, что шаги приближаются по доскам за спиной, съехал с помоста в озеро, сел на дно и воды оказалось по шею. Сигарету не выпустил из пальцев, затянулся и дымом в воздухе нарисовал два изящных завитка. Почти обручальные кольца. Пусть полюбуется его мужской удалью!

Он слышал, как она завозилась возле его одежды. Кто знает, может, у них и получится, вон раздевалась уже. Представил, как в темноте качнулись её груди. Почувствовал потом, как Сара садится на помост, туда, где только что сидел он сам, и спускает голые ноги к нему. Кладёт их ему на шею. Он выбросил сигарету и начал жадно гладить их. Долго, возбуждаясь и закрыв в приятной неге глаза, водил руками по её упругим икрам. «Ты не замёрзла?.. – сменив гнев на милость, спросил он её, наконец, заботливо, чувствуя, как она холодна. – Иди же ко мне, я согрею…»

И в этот миг, отпустив на секунду свое хмельное блаженство, Ричард открыл ненадолго глаза. Взгляд его упал на ноги, которые он трогал с таким упоением, пытаясь согреть их. И уже в следующее мгновение, увидев в свете ранней луны неестественно черные жилы с зелеными на коже пятнами, отбросил свои ладони, будто обжёгся, попытался вынырнуть из вязкого плена. Вот только они схватили его за шею туго и больше не выпустили. Сжались с такой нечеловеческой силой, что Ричард услышал собственный стон от боли. А когда руки Сары легли ему на голову, запустили в густую шевелюру гибкие ласковые пальцы, теряя сознание, он услышал хруст собственной шеи…

***

Сэмюэль проснулся будто с похмелья. Много накануне он не выпил, но бывали такие дни, когда для плохого самочувствия хватало малого. Не хотел он вчера этот грёбаный виски, однако, поддался уговорам напарника. Предлагал же Ричарду по-быстрому управиться с их делом за пару дней, а потом запросить у начальства ещё одну ночь в понравившемся мотеле у озера. Тогда можно будет и отдохнуть вволю, и хорошо выпить. Ему и самому место сильно понравилось, даже присмотрел возле кемпинга лодку на станции, и узнал, где найти недорого удочки. Всего-то через пару дней…

Ричарда в номере не оказалось. За завтраком Сэм обзвонился ему. А в обед уже доложил обо всем в Чикаго, в отделение шефу Никсону. Сержант и так был обеспокоен тем, что урезали бюджет на командировки, а тут еще один из командированных детективов внезапно пропал прямо с его задания. Вышел и исчез. Да ещё в момент, когда отключали электричество на подстанции рядом – камеры снаружи перезагружались целых десять минут, и запись в это время, соответственно, не велась. Вот за эти мгновения Ричард и успел исчезнуть, будто нарочно подгадал «слепое» время. Знали только со слов девушки Сары, вчерашней их общей новой знакомой, что вроде бы, выйдя из бара, повернул налево, пошёл вдоль берега в сторону кемпинга «Дельфин». Унёс с собой со стойки недопитый виски без бокала и взял сигареты с зажигалкой. И не вернулся.

К вечеру этого дня детектива Ричарда Хэмфилда начали искать уже всерьёз. Приехали местные оперативники и криминалист, привезли кинолога с собакой. Пока всё шло неофициально. Заместитель шерифа по старой дружбе с шефом Никсоном тоже объявился со своими вопросами. Сержант, разумеется, за сотню миль сам бы не попёрся, зато позвонил Сэму и долго нудел ему в ухо.

- Это почему ж нельзя? – спросил по телефону Сэмюэль, когда шеф запретил ему активно участвовать в поисках нового напарника. Джима, постоянного напарника и близкого друга, случайно подстрелили на охоте. Медленно, но верно он поправлялся. А взамен пока приставили Ричарда Хэмфилда, из другого отдела. Парень он был неплохой, с хорошей репутацией. Но уж больно весёлый и любил по вечерам выпить пива, мешал его с дешёвым виски. Гадай вот теперь, к чему приведёт последняя вчерашняя мешанина.

- Потому и нельзя, – не очень разговорчив оказался сержант и отрезал Сэму все попытки официально подключиться к этим поискам. – Занимайся тем, за чем приехал, у меня людей больше нет. Через два дня все должны быть опрошены. Вышлешь мне отчёт по кемпингу послезавтра.

Ну, что ещё было сказать о службе в полиции? Чем будет хуже, тем спросят больше. Не готов к таким поворотам в работе – сдавай жетон сразу, займись стрижкой газонов и рыбалкой на озере. Сложное поменяй на простое и жизнь сразу наладится. Успевай только её созерцать, просиживай в апогее лености жопу.

Слова шефа Сэмюэль принял к сведению. Не значит, что выслушал и забыл – с Никсоном так было нельзя. Основные дела успевать теперь нужно было ему одному, шеф ясно дал это понять, сказав, как это умел только он – в двух словах и без сопливого трёпа. Хочешь, мол, успевать искать нового напарника – пожалуйста. Но сначала расшибись и за двоих выполни то, что должно было быть сделано вами обоими. Тем более к ночи завертелось всё настолько, что уже начиналось официальное расследование. А раз поднялась такая шумиха, к делу его близко не подпустят уже на более высоком уровне, как лицо заинтересованное, – напарник-то, хоть и временный, но был его.

По-тихому тоже заниматься никто не запретит. Никсон даже хотел бы этого. Выучили друг друга за восемь лет и понимали почти без слов. Давно были близки к настоящей служебной дружбе. Такого шефа как сержант было ещё поискать. Вслух этого Сэм никогда не говорил, но дорожил Джоном Никсоном неимоверно. Трижды тот вытаскивал его грешный зад из больших неприятностей, и горой стоял за каждого человека в своём отделе. Херни по службе тоже никому не спускал. Кто не хотел работать, вылетал из отделения быстро. Не успевал даже прихватить вещички и личную кофейную кружку. Отправляли потом в коробке по почте.

Рано утром на берег прибыли водолазы. В кемпинге взяли катер и лодку, начали погружаться. Вся жизнь на берегу озера простиралась налево от их мотеля – бар, маленький клуб, бильярдная, несколько магазинчиков, кофейня, кафе, ресторанчик. А дальше, почти в четверти мили от всего этого располагался платный кемпинг с палатками и домиками для туристов, с двумя хорошими причалами и отдельным охраняемым пляжем. За кемпингом – лодочная станция. Сэмюэль всю эту суету с водолазами и спасателями наблюдал за ранним завтраком, из-за столика снаружи мотеля. Смотрел через край озера, пока поедал свой бургер и запивал двойным чёрным кофе. Ему и самому надо было в кемпинг, но этот визит он оставил на после обеда. Сначала отъезжал в городок в трех милях отсюда, пока не уехали два бывших главных свидетеля по основному делу. Надо было уточнить у них некоторые детали, а после можно вернуться.

В двенадцать по полудню он выпил молочный коктейль и такси отвезло его снова на озеро. Там, переодевшись в более удобный и туристический вид – майку и шорты, но взяв с собой полицейский жетон, он отправился в кемпинг «Дельфин». За несколько часов опросил четырёх сотрудников, работавших в нём пять лет назад, когда тут произошла стрельба, а после этого вышел пройтись до берега. Увидел, как с катера и лодок работают водолазы, но беспокоить не стал. Поскольку помощник шерифа после пропажи детектива Хэмфилда пребывал тут почти безвыездно, подошёл сразу к нему и долго его расспрашивал. Как оказалось, поиск с собакой ничего не дал. Следы вроде привели в кемпинг, но потом будто здесь и терялись. А позже, когда пустили по следу заново, собака увела вообще в другую сторону, куда-то за бар к мусорным контейнерам. Проверили – ничего. И после этого пёс сразу скис. Тогда и прекратили поиск, вызвали срочно другого кинолога, со своим животным. Сара, девушка, которая видела Ричарда в последний раз, и до трёх утра просидела одна в баре, при нескольких свидетелях из постояльцев кемпинга, толком сказать ничего не смогла. Вроде и видела, а вроде и нет. Вышел, постоял снаружи, куда-то пошёл. Идти тут особо было некуда, все пляжи и места развлечений тянулись от мотеля сюда, мимо магазинов, в сторону кемпинга. Да и собака взяла след до одного из этих пляжей. Вот водолазы и начали тут работу совместно со спасателями. Жаль, что пока всё впустую.

- Мог повздорить с местными байкерами, - обмолвился напоследок помощник шерифа. – Версию эту проверяем. С ними тут многие ссорятся, и всегда по пьяни. Вроде как слышал кто-то вчера мотор большого мотоцикла.

- И где они тут бывают, ваши байкеры? – спросил его Сэм. – Есть у них «лежбище»?

Известно, что у каждого мотоклуба, или, как они себя называли сами, стаи, банды, была своя «берлога». Бильярдная, бар, гараж или что-то в этом роде. Место для тусовки.

- Спроси у старого Бэннистера, – посоветовал помощник шерифа. – У него племянник за бета-самца в этой банде. Меняют они свои места… А Бэннистер – сторож. Склады в девичьем монастыре охраняет. Старый болгарский монастырь, в четверти мили от озера. Да вон же стоит! Видишь башню в лесу?..

Помощник шерифа показал рукой на возвышавшуюся в просветах деревьев старинную вышку из камня, с прорехами в крыше, зияние которых было видно отсюда. От кемпинга, если обогнуть большое озеро по береговой линии, туда было плюхать пешком мили полторы-две. Можно и прогуляться, но сегодня уже не успеет – опять срочно нужно было вернуться в город, оттуда недавно звонили. Хорошего от поисков он всё равно ничего не ждал. Было предчувствие, что пока тут возможны, и всё ещё в равной степени, из-за раннего срока, два варианта. Ричард либо, положив на свою работу известный «прибор», продолжил алкогольные возлияния, но уже не с Сарой, а с другой женщиной – знакомился он с ними и проводил время довольно легко. Либо Хэмфилд всё-таки умер. Ни первого, ни второго, чтобы вот так надолго или навсегда, за ним пока не знали. Но когда-то всё случалось в первый раз. Опыт Сэму нехорошо подсказывал, что скорее всего найдут они только тело, уже без души. В общем, остывший труп Рича...

Ни в этот вечер, ни на следующий день до сторожа Бэннистера Сэмюэль дойти не успел. Он не особо верил, что они и вдвоём-то с Ричем уложатся за два отведённых им на опросы дня. А тут всё пришлось выполнять одному. Провозился целых трое суток и только наутро четвёртого дня отправил отчёт недовольному шефу Никсону. Теперь можно было и выдохнуть. Управление продлило ему оплату всего лишь одной ночи в дополнение к двум предыдущим, поэтому пришлось возвращаться в Чикаго, брать отпуск за свой счёт и уже не на служебной машине, а на своём стареньком «бентли» возвращаться к озеру.

Официальное расследование к этому времени далеко не продвинулось. Выявили только кучу свидетелей, видевших Ричарда в разных местах. Наверное, человек десять-двенадцать. Согласно показаниям, с кем-то одним из них Рич даже разговаривал в кемпинге и выпивал в ту ночь, играли с ним в преферанс, в домино. Однако важных подробностей опрашиваемый не запомнил, а внешность Хэмфилда толком описать не смог. Потому начинать надо было не с постояльцев кемпинга, которых полиция вытрясла до звона в голове, а с байкеров. Шеф Никсон знал, куда поехал из Чикаго Сэмюэль, и сделал лишь вид, что ничего не слышал. Не мог ему приказать туда отправиться и не мог запретить. Но перед отъездом Сэм обнаружил на своём столе в конверте триста долларов. Улыбнулся. Деньги небольшие, но строгий Джон Никсон и вправду был хорошим человеком. Сержант помог из своих, чем сумел…

В кемпинге «Дельфин» через помощника местного шерифа Сэмюэль договорился и взял мини-байк. За аренду платить не пришлось, только бензин. На этих скутерах здесь вовсю разъезжала отдыхающая молодёжь, иногда семейные пары. Кондей в «бентли» от перегрева сломался, и сподручней оказалось кататься в такую жару на взятом в наём драндулете. Хорошо обдувало встречным ветром и можно было передвигаться узкими тропками. Он быстро нашел дорогу к монастырю, и сразу сообразил, где искать того сторожа. Лишь две монастырские постройки не выглядели так, будто лет сорок назад пострадали от ковровой бомбёжки. Правда и они имели вид весьма поношенный, покрыты были сплошь тёмным мхом и настоящей зелёной плесенью. Да ещё оплетены до самой крыши хищными агрессивными вьюнами. Великолепнейший арт! И выдумывать ничего не надо.

Бэннистер открыл дверь, и сразу же начал говорить, словно давно истосковался по собеседнику. Рассказал про болгарскую общину, и про то, как сорок два года назад – Сэм почти угадал со временем – монастырь был закрыт. Сначала одна за другой пропали три монашки, а потом было громкое расследование. Через какое-то время начали находить тела. Привлечь никого так и не сумели, и полиция это дело закрыла, замяли как-то всё потихоньку. Место это к тому же тогда было необжитым, города и некоторых населённых пунктов ещё не появилось. Вот сестёр монастыря и распределили по другим заведениям, а здания их монастыря какое-то время сдавали в аренду. Мужской монастырь на реке, к слову, до сих пор оставался действующим, даже держал две пекарни. Но там всегда были только мужчины. Ни одного из них в подозреваемые записать в те годы не пытались.

- Что, так и не повесили ни на кого?.. – Сэмюэль аж удивился – обычно, когда дела касались церкви, не важно какой, виновных всё же находили. Но, видно, не в этот раз. Потеряв за три года трёх женщин из одного заведения, штат нашёл возможность прекратить исчезновения иначе. Другим способом прервал начавшую возмущать общественность серию. Просто расформировали монастырь, договорившись с церковной элитой. Знакомы были такие методы завершения.

А когда Бэннистер узнал, зачем на самом деле пришёл к нему гость, представившийся другом пропавшего полицейского, говорить стал он менее охотно. Опасался за своего племянника, боялся, что у того могут быть проблемы с законом. До жетона, однако, дело не дошло. Старик-сторож только увидел бутылку хорошего виски, купленного в баре возле мотеля, и глаза его сразу заблестели. Сдал племянника и его банду с потрохами. Сказал, что бывают здесь иногда, и в одной из заброшенных построек чинят свои мотоциклы, обустроили всё там под стильный гараж. Но ровно неделю назад укатили в Техас на фестиваль. Вернуться должны были только сегодня. Всё сказанное сторожем походило со стороны на правду. Но Бэннистер и не мог знать много про дела своего племянника. Так ему тот и сказал о них.

Понятно. Опросит, когда вернутся, а всех или кого-то отдельно – будет видно. Пока же можно было перетрясти заново всех свидетелей из кемпинга. Ну, или тех, что ещё не разъехались.

Сторож проводил его до выхода из бывшей часовни, и когда Сэм снова оказался на крыльце, снаружи уже поднялся ветер и начинался дождь. Какая-то старушка прошла вдалеке по старой заросшей дороге. Одета она была старомодно, закрывалась от дождя цветастым пакетом.

- Живёт у племянницы, – пояснил, хоть его и не спрашивали, про женщину Бэннистер. – Ей уже под восемьдесят. Не захотела тогда ехать в другой монастырь. Говорят, все пропавшие монашки были её подругами. Только она всё равно ничего не скажет – в те дни с ума и сошла. Ходит всё, бормочет их имена как мантру. Жалко её. Сорок два года уже не живёт, а витает где-то. Разговаривает с ними, венки из цветов плетёт и в воду бросает…

На улице стало совсем темно от туч, и Сэм, хоть и не был суеверен, но от рассказа сторожа, а одновременно и от прохладного ветра, ощутил в спине колкие мурашки. Нечего было дальше стоять тут и слушать его. Пока настойчивый дождь не перерос в ливень, надо было уезжать. Ходу до мотеля на его двухколёсном звере было всего две минуты, быстро завёл мини-байк и поехал. Но как-то незаметно для себя, щурясь от дождя и сильного ветра, проскочил мимо дверей номеров мотеля, и покатил по плитам дорожки дальше. Остановился уже только у въезда в кемпинг «Дельфин».

Почти пятнадцать лет Сэмюэль прослужил в полиции. И о сбивчивости в показаниях свидетелей знал почти всё. Но впервые за свою службу он столкнулся с тем, что все они, когда рассказывали о встрече с Ричардом Хэмфилдом, называли разное время, место и одежду на исчезнувшем. Многие из опрошенных видели детектива издалека, двое из них с ним играли, выпивали, а один даже на следующий день подвозил его до города. Чудеса, да и только. Записав всё и сверив, Сэм пришёл к выводу, что думать над этим придётся долго. Или просто забыть. Кемпинг не был спортивным, и даже днём здесь выпивали вино и глотали неразбавленный виски. Люди отдыхали у озера. Спроси он их не про Ричарда, а про какую-нибудь старушку, девочку, мальчика, наверняка бы услышал тоже самое. Нашлась бы целая дюжина свидетелей, видевшая их, и распивавшая с ними напитки.

Когда под вечер шторм закончился, и озеро успокоилось, деревья перестало раскачивать, Сэмюэль покинул гостеприимный кемпинг. Свой мини-байк он брать не захотел и оставил там, к мотелю решил пойти пешком. Всего-то несколько сотен ярдов. А по дороге опять увидел ту странную женщину, одетую, как в семидесятые. Шла всё с тем же пакетом, который был у неё вместо зонта. Мокрая, несчастная и потерянная. «Бедняжки все они… – тихо бормотала она себе под нос, проходя мимо него и его самого словно не видя. – Но Софья-то, Софья… Тихая была, чистая…» Сэмюэль мог только пожалеть такую старость. Вздохнул скорбно про себя. И дальше пошагал в мотель.

А ближе к ночи, прямо перед сном, ему позвонили. Сигнал был из вестибюля главного здания кемпинга, разговаривал один из спасателей. Сэм оставлял свой номер в мотеле на случай, если вдруг кто-то из свидетелей припомнит ещё что-нибудь бредовое или параноидальное вроде совместной выпивки с Ричардом или игры с ним в гольф. В таких делах порой было важным всё, иногда преступление помогал раскрыть полный бред, который сам по себе не содержал ничего рационального, зато иногда подталкивал к более здравым рассуждениям. Но позвонили из кемпинга не по поводу свидетелей. После шторма на берег озера волнами вымыло всякий сор. И в мусоре нашли часы с гравировкой Ричарда Хэмфилда. Выходило, Рич всё-таки утонул в воде или угодил каким-то образом в озеро после смерти. А, может, сбросили только вещи. В любом случае, проводившие поиски водолазы ничего не нашли – потратили слишком мало времени, озеро было намного крупнее обычного пруда. И завтра начнётся новая для них эпопея.

Ну, а Сэм – Сэм собирался ложиться. С утра у него был распланирован долгий день с байкерами. Да и ничем он сейчас не мог никому помочь, опознание часов подождёт до рассвета. Детектива Ричарда Хэмфилда ничто не воскресит, ни какая другая счастливая находка. А поскольку звонок почти разбудил его, он решил перед сном покурить. Последнюю. Не стал дымить в своём номере, и вышел в халате наружу. Прижёг, глубоко затянулся, выпустил клуб ароматного серого дыма, наслаждаясь близкими видами озера. И едва не поперхнулся табачной слюной. Жуткое чувство внезапно, будто кто-то смотрел на него из-под толщи воды и разглядывал, охватило его целиком. «Что за чушь…» - пробормотал он про себя. Зябко передёрнул плечами, отгоняя неприятное наваждение, и швырнул сигарету на землю. Затоптал её сандалией возбуждённо, ещё раз глянул на пустое озеро. Действительно, чушь. Просто холодный ветер. Усмехнулся и отправился спать…

Часть 2 - ФИНАЛ

Из-под капота одной из машин валил дым, у другой чудом уцелевшая фара беспорядочно мигала, словно посылая собравшимся сигнал о бедствии, хотя находившимся внутри неё это ничем уже помочь не могло.

Из-под впаянных один в другого автомобилей растекалась чёрная лужа. “Наверное, масло или бензин, — немного отстранённо подумала Ирина, — как бы не загорелось здесь всё…”

Внезапно она обратила внимание на всклокоченного мужика, пытавшегося открыть покорёженную дверцу одной из машин, белые кроссовки которого почти до верха были заляпаны красным, и тогда она поняла, что чёрная лужа на асфальте — это кровь.

Было ясно, что страшная авария произошла совсем недавно, так как вокруг изуродованных автомобилей бегали гражданские, скорее всего, случайные прохожие и водители машин, вынужденные остановиться из-за произошедшего. Лишь один полицейский стоял здесь с совершенно растерянным лицом и что-то бубнил в рацию.

Мужчина в некогда белых кроссовках подскочил к стражу порядка с безумным взглядом и принялся орать тому прямо в лицо, совершенно не смущаясь включенной рации:

— Ты чо стоишь, как вкопанный?! — забрызгал мужик слюной на отшатнувшегося от него сержанта. — Не видишь, какая там мясорубка?! Где “скорая”, сука?!

Тот, забыв о рации, вступил с орущим мужиком в ожесточённую перепалку, которая была прервана буквально через минуту нарастающим звуком завывающих сирен.

Вскоре часть дороги, где произошла трагедия, была очищена от гражданских, а вокруг машин замелькали работники полиции, МЧС, “скорой помощи". Зажужжала “болгарка”, заскрипели ножницы по металлу, и вскоре медики засновали с носилками.

Вышло так, что одна из спецмашин по перевозке трупов остановилась в нескольких метрах от замершей на краю дороги Ирины, которая стояла, словно заворожённая. Вот мимо неё пронесли к чёрному фургону одного из пострадавших.

Ирина посмотрела на носилки, куда положили человека и увидела молодое женское лицо, при взгляде на которое сразу становилось ясно, что девушка мертва. Футболка с лёгкой курткой поверх погибшей были высоко задраны, но никаких видимых повреждений Ира на ней не заметила.

При тусклом свете, падающем из распахнутых дверей салона, Ирина увидела довольно дорогое белое бельё с кружевами, которое она и сама с удовольствием носила бы… Но даже при этом скудном освещении было заметно, что лифчик грязный. Как если бы погибшая девушка не снимала его с себя дня три-четыре.

Впрочем, может, так оно и было…

Возможно, она работала какой-нибудь проводницей на дальних маршрутах, и её приехал встретить из рейса любящий муж… А может быть, возвращалась из туристической поездки…

Ирина поморщилась на саму себя за эти ненужные сейчас никому размышления и наконец-то поспешила покинуть мрачное место.

*****

Разбуженная утром трескотнёй будильника, Ирина, как всегда, ещё не совсем проснувшись, потащилась в ванную…

Позже, допивая утренний чай, она поймала себя на мысли о том, какое нижнее бельё ей лучше всего надеть сегодня. Обратила на это внимание и разозлилась на саму себя.

“Вот же чёрт! Привязалась эта картинка вчерашняя!..”

Снова вспомнила погибшую девушку, обнажившееся под задранной футболкой тело с грязным лифчиком и содрогнулась. Причём воспоминания о нечистом белье на трупе показались ей более омерзительными, нежели виденная вчера смерть.

Выдвинув ящик комода, где лежали её трусики и бюстгальтеры, она перебрала всё и пригорюнилась… Надеть было нечего. Нет, конечно, бельё было чистеньким, но, увы, далеко не новым. До вчерашнего вечера Ирину это не беспокоило ничуть, но теперь она ни за что на свете не хотела бы оказаться в больнице либо (упаси Господи!) в морге в несвежем или заношенном белье.

Уже около полугода личные отношения стояли на паузе и никаких намёков к скорым изменениям в этом плане жизнь не делала. Поэтому девушка вполне довольствовалась старенькими “притёртыми” вещами.

Но сегодня она решила во что бы то ни стало заехать в магазин и прикупить пару комплектов нового нижнего белья, в котором не стыдно попасть, если что, хоть в операционную, хоть в морг.

Ирина нервно хохотнула над подобными размышлениями и решительно потянулась к бирюзовому комплекту, который выглядел более-менее прилично.

*****

Работа сегодня не задалась… Покупатели капризничали, некоторые откровенно хамили, и Ирина несколько раз едва не сорвалась.

Обедая, девушка заставила себя успокоиться. Работа была нужна. Владелец магазина на жалобы от клиентов на продавцов реагировал увольнением провинившихся. Платили же здесь хорошо…

В общем, после обеда Ирина выпорхнула в торговый зал с грацией феи и улыбкой дворцовой обольстительницы. И это подействовало. Хамские реплики сменились комплиментами, хмурые взгляды потеплели, а покупатели засновали к кассам, приобретая вещи.

Несмотря на все эти рутинные переживания, Ириной неотвязно владела мысль о том, что ей сегодня необходимо купить новое нижнее бельё. Вид мёртвой девушки в грязном бюстгалтере упорно возникал в её голове. Наверное, это и сказалось на сегодняшнем настроении. Хорошо, что она умеет брать себя в руки, подумала девушка и тряхнула головой, идя навстречу очередному клиенту…

Рабочий день затянулся. Уйти получилось на полчаса позже запланированного.

Когда Ирина вышла на улицу, было уже достаточно темно, но, ведомая заданной целью, девушка устремилась к ближайшему торговому центру, надеясь успеть сделать покупки…

Видимо, неудачный день на своём исходе задремал и упустил тот момент, когда Ирине неожиданно повезло обнаружить в одном из отделов прекрасное нижнее бельё с просто невероятной скидкой, которое, в придачу, было представлено в чёрном и красном цветах. Проведя придирчивый осмотр и не найдя изъянов, девушка оплатила покупки, взяв по каждому из комплектов.

Немного взбудораженная посещением магазина, а больше обилием народа вокруг, она спустилась на первый этаж и огляделась. Домой идти не хотелось, охота было остаться на людях, ощутить их присутствие, почувствовать биение жизни в их непрестанном движении.

Невдалеке она увидела небольшое кафе, огороженное искусно сделанными из дерева экранами и огромными кадками с незнакомыми растениями. Ирина неспешной походкой отправилась туда, небрежно помахивая пакетом с известным логотипом.

Сделав заказ, девушка устроилась за столиком и принялась разглядывать хорошо видимых отсюда посетителей торгового центра.

В основном это были те, кто, как и она, поспешили сюда после работы, поэтому лица у всех были хмуры и недоброжелательны. Особенно угрюмо выглядели физиономии мужчин, следующих за своими жёнами с полными пакетами.

Ирина невесело улыбнулась… Она была бы рада влиться  в ряды замужних женщин, да вот только никто не спешил делать ей предложение.

Официантка принесла заказанные ею латте и эклер, и девушка с удовольствием принялась за пирожное, запивая его кофе.

Внезапный шум, раздавшийся от входа в кафе, заставил её оторваться от лакомства. Она подняла голову и увидела побирушку с грязными всклокоченными волосами и синем халате, в каких ходят уборщицы, за которую Ирина сначала её и приняла. Но по тому, с какой резвостью устремились к ней официанты и стали шикать на бродяжку, девушка поняла, что ошиблась. Видимо, эта пропитая грязная тётка не в первый раз пыталась нарушить условные границы заведения, поскольку официанты с привычной брезгливостью подхватили её под локти, а побирушка также привычно покрыла их матом.

Ирина успела заметить показавшиеся из-под распахнувшегося халата голые ноги с синими желваками варикоза и брезгливо поморщилась. Да уж, эта баба о чистом приличном белье подумает в последнюю очередь. Аппетит пропал. Она подозвала официантку и рассчиталась.

Холодный воздух октябрьского вечера омыл её свежо и всё-таки грустно. Она какое-то время стояла в десятке метров от входа, занятая своими невесёлыми размышлениями, как вдруг в её бок больно ткнулся чей-то палец.

— Слышь… — просипело рядом, — дай полтишок… к детям не могу доехать…

От неожиданности Ирина отшатнулась от прозвучавшего из темноты голоса и только сейчас разглядела своего нежданного и бесцеремонного собеседника…

Перед ней стояла виденная ею в кафе побирушка. С испитой физиономии из-за баррикады набрякших век на девушку мутно взирали покрасневшие белки с кляксой зрачка посередине.

— Что вам надо?! — возмущённо выдохнула Ирина, больше всего разозлясь на попрошайку из-за своего испуга. — Вы зачем подкрадываетесь?!

— Говорю же тебе! — веки приподнялись, на пару секунд обнажив трезвую злобу во взгляде побирушки. — Деньги украли! Дети дома ждут! Полтинник дай!

Попрошайка ухватилась за край лёгкого плаща, что был на Ирине и дёрнула. Девушка от неожиданного рывка едва устояла на ногах. Тётка при этом не удержала в грязной руке ткань, чем Ирина поспешила воспользоваться. Она сделала несколько быстрых шагов прочь от отвратной надоеды в сторону заполненного светом и людьми близкого тротуара. Вослед ей понеслись маты и проклятья.

Она почти побежала, чтобы быстрее оказаться как можно дальше от этой вонючей тётки, сыплющей отборными ругательствами, но та удивительно резво волочилась за ней и всё старалась ухватить Ирину за края её лёгкого плащика.

На тротуаре, до которого оставалось не более десятка метров, привлечённые шумом прохожие приостанавливались и поворачивали к ним лица. У некоторых из людей девушка заметила усмешки на лицах. Стыдно было невероятно.

Вот попрошайке удалось схватить её за полу плаща, Ирина резко рванула одежду, сделав шаг назад… и в этот момент каблук надломился, девушка плашмя рухнула на землю, удерживая одной рукой пакет с покупками, а другой свой плащ, пытаясь вырвать его из цепких пальцев побирушки.

Голова Иры с мерзким хрустом ударилась о бетонное покрытие дорожки. Погас и вновь загорелся фонарь над входом в торговый центр, где-то на тротуаре закричал мужик, который остановившись, уже несколько секунд наблюдал за происходящим.

Попрошайка замерла, какое-то время зачарованно глядя на лицо девушки, оставшейся лежать с открытыми глазами и стремительно бледнеющим лицом, потом вырвала пакет из безвольной руки Ирины и, пригибаясь, словно солдат под обстрелом, резво поковыляла за ближний тёмный угол торгового центра.

Подбежавший к упавшей девушке мужик секунду колебался, решая, пускаться в погоню или нет, но плюнул на убегающую и склонился над Ирой, из-под головы которой вытекала кровь.

В открытых глазах сейчас остывали последние чувства, что владели девушкой ещё каких-то несколько секунд назад: испуг и омерзение.

Мужчина приложил два пальца к её шее так, как это делают в фильмах, но и без этого ненужного жеста было понятно, что она мертва.

Вокруг начали собираться люди, кто-то робко заикнулся о “скорой”, все остальные промолчали, лишь один из зевак лениво ответил:

— Да чего там “скорая” сделает… Это надо мусоров и труповозку.

“Неотложку” всё-таки вызвали. Настырный мужик, который подбежал первым, не поленился и отправился за громаду торгового центра в надежде обнаружить там виновницу гибели Ирины, но, конечно же, никого не нашёл.

Прибывшие на место происшествия врачи констатировали смерть, переговорили с приехавшими за ними стражами порядка и укатили вновь по своим делам. Полицейские рутинно начали опрос свидетелей.

Мужик, оказавшийся у тела сразу, был допрошен основательно и с предельным вниманием. Правда, ничего особенного о виновнице гибели он сказать не мог.

— Да говорю же вам, что просто бомжиха какая-то! — раздражался мужик на бестолковые, как ему казалось, расспросы. — Увидел, что к девушке прицепилась, подумал, может, помощь какая нужна будет! Да вот не успел… Раньше надо было подойти! И девчонка-то вон, красавица…

Личность погибшей установить не смогли по той простой причине, что свою небольшую сумочку с портмоне она перед этим положила рядом с обновками в пакет, который благополучно утащила попрошайка.

И повезли Ирину, оставшейся пока для всех безымянной, в городской морг.

Взбудораженный было происшествием народ успокоился и каждый пошёл по своим собственным делам и ме-е-елким таким, на грани сознания, удовлетворением, что ведь не с ним же случилось-то! А девушку, конечно, да, жалко…

Строгий, с чисто выбритым лицом, служащий морга в белом халате на костлявых плечах, молча и отстранённо, словно он напрямую в это время общался с Астралом, направлял санитаров. Те тихо и привычно матерились, видимо, хорошо зная его.

Приехавший с ними молодой полицейский постоянно морщился, настороженно оглядываясь по сторонам, будто боясь, что из железных своих пеналов начнут выбираться мертвецы.

Тело уложили на стол в анатомичке. Избавив при нетерпеливой помощи санитаров труп от одежды, накрыли его простынёй. Подписав необходимые бумаги, служитель морга закрыл за визитёрами дверь и прошёл в свой кабинет к уютно бубнящему телевизору и недавно закипевшему чайнику…

*****

В то время, когда нелепо погибшую Ирину укладывали в мешок, побирушка как раз передавала случайной покупательнице свою добычу: два комплекта дорогого кружевного белья.

Цена, заявленная бомжихой, была смешной, и молодая женщина — яркая худощавая брюнетка, тщательно осмотрев вещи, решительно открыла кошелёк.

Довольная побирушка, прямиком направилась в ближайший магазин, где с отменным высокомерием к продавцам долго капризничала при выборе колбасы и алкоголя, доведя тех едва не до белого каления.

Если бы не купюры, которые она нарочито держала на виду, крепко сжимая пальцами, её давно бы уже выпроводили. Немногочисленные покупатели брезгливо морщились, недовольно обходя вонючую сквернословящую бабу по широкой дуге.

Наконец выбор был сделан, и побирушка направилась к своему давнему дружку, живущему на Ипатьевской. Руки её отягощал пакет, наполненный сыром, мясной нарезкой, колбасой, фруктами, оливками и двумя литровыми бутылками хорошей водки. Денег, найденных в кошельке и вырученных за бельё, с избытком хватило на всё.

Идти здесь и в самом деле было всего-ничего, буквально один квартал. Попрошайка довольно хмыкнула и заторопилась к намеченной цели.

*****

Шёл уже первый час ночи. Служащий в морге дремал, откинувшись в удобном кресле за столом, на котором стоял небольшой телевизор.

Тихий речитатив какого-то спортивного комментатора, доносящийся из телека, делал внешнюю пустоту за пределами кабинета угрожающей.

Впрочем… внезапно эту враждебную тишь разбавило лёгкое металлическое дребезжание, вслед за которым раздались звуки чьих-то шагов. Кто-то шлёпал босыми пятками по кафельному полу размеренно и целеустремлённо.

Проходя мимо едва приоткрытой двери в комнату со служителем внутри неё человек даже не остановился. Тёмный в полумраке коридора силуэт мелькнул и пропал из виду, лишь прежние мягкие шлепки ног теперь отдалились.

Было слышно, как открылась дверь, ведущая в приёмное помещение… Хлопнула, закрываясь…

Служитель приоткрыл заболоченные дрёмой глаза, некоторое время смотрел в экран телевизора, потом поёрзал в кресле и вновь смежил веки.

*****

Припозднившийся прохожий, в подпитии возвращающийся домой по запущенному парку, был смущён неожиданным появлением абсолютно голой девушки, внезапно вышедшей из-за поворота тропинки.

Громко икнув, он посторонился, давая ей пройти. Незнакомка, нисколько не обескураженная при виде мужчины, прошагала мимо, даже не повернув к нему головы. Причём тому показалось, что на него пахнуло чем-то неприятным.

Остановившись на тропе, он некоторое время смотрел вслед девушке, пока ещё в темноте смутно белели её ягодицы, потом сплюнул на землю:

— Вот же твари, — непонятно кому адресовал он и продолжил свой путь, время от времени чему-то хмыкая себе под нос.

*****

В обшарпанной грязной кухне сидели двое: попрошайка и её давний знакомец и собутыльник Варлам.

Имя то было или прозвище, сказать наверняка не мог никто. Да, по сути, это никого не интересовало! Ценили Варлама за то, что он, являясь единоличным собственником двухкомнатной квартиры, никогда не отказывал дружкам разделить с ними этот уютный кров и принесённую ими выпивку.

Сегодня, кроме хозяина и его гостьи, здесь никого не было. Вольготно расположившись за колченогим кухонным столом, побирушка сидела на грязном пуфике, держа в руке апельсин и поучала Варлама жизни:

— Ты зачем всякую шваль пускаешь к себе? Придут, натопчут, нагадят, всё сожрут, а ты ещё и плохим оказываешься… Что? Не так?

Находящийся в прострации хозяин что-то невнятно промычал, осоловело взирая на собеседницу, которая с ожесточением бросила на пол кожуру от цитруса, что никак не желал чиститься.

Рванув грязными обломанными ногтями очередной кусок оранжевой корки, она немедленно взвизгнула — в глаз ударила жгучая струйка сока.

— Бля! Бля! — заблажила та и, яростно отбросив от себя апельсин, принялась тереть глаза.

Всполошившийся Варлам вскочил на ноги, очумело взирая на голосящую собутыльницу… и спустя секунду стал падать. Причём делал он это, ничуть не утруждая свои рефлексы: не пытался выставить руки или переступить ногами… Нет, он просто рушился как подрубленное дерево, молчаливо и безропотно внимая судьбе.

Когда раздался грохот от его падения, попрошайка, не прекращавшая тереть почему-то оба глаза, от неожиданности разразилась привычным:

— Бля! Бля! Бля! — и слепо растопырив руки, двинулась по направлению к умывальнику, сканируя пространство прищуренным здоровым глазом.

Едва не споткнувшись о неподвижные ноги собутыльника, продолжающего лежать с опущенными вдоль туловища руками, она покрыла его матом.

Видимо, вестибулярный аппарат старого пропойцы не справился со стрессом, и сейчас тот лежал уже с закрытыми глазами и вырубленным сознанием.  Опрокинутая при его падении табуретка валялась рядом.

Переступив через лежащего, попрошайка добралась до вожделенной воды и теперь усердно умывалась. Её лицо, наверное, не подвергалось такой экзекуции пару месяцев.

Наконец, когда она была готова вновь смотреть на мир обоими глазами, за её спиной в полутёмном коридоре открылась входная дверь. Чья-то фигура переступила порог и шагнула по направлению к кухне.

Безжизненный взгляд мёртвой Ирины встретился с удивлённым взором обернувшейся на шум попрошайки. Она красными моргающими глазами посмотрела на позднюю посетительницу и сказала:

— Ты чо, мать, голая шляешься? Обокрали?

Покойница сделала ещё один шаг вперёд. Побирушка хотела чем-то возмутиться и уже открыла рот для крика, когда к ней пришло узнавание…

Негодование сползло с её лица под обвальным наплывом ужаса…

— Ты же упала там и… Ты умерла! — она обвиняюще ткнула в её сторону пальцем. — Я видела…

Ещё один шаг и мёртвая девушка оказалась прямо перед прижавшейся к умывальнику попрошайкой. Белое лицо той пятнала краснота, приоткрытый рот исторгал частое зловонное дыхание. Впрочем, покойницу такие мелочи теперь не смущали.

Она разомкнула холодные губы и произнесла отрешённым от любых эмоций голосом:

— Отдай моё бельё.

— Я его продала! — одним коротким визгом отозвалась побирушка.

— Кому, — никаких оттенков в равнодушном голосе.

И та, подвывая от ужаса, рассказала, где, кому и за сколько она продала два комплекта столь желаемого покойницей белья…

*****

Полицию вызвал старый пьяница, который, придя в сознание, обнаружил себя лежащим на полу.

Ломило всё тело. Раскалывался от боли затылок. Ощутимо свело шею.

Когда он смог немного раскачаться и утвердиться на четвереньках, его мутный взгляд заметил некую несуразность в кухне, этакое отступление от заданного стиля.

Чуть сбоку, буквально в метре от него лежал какой-то тюк, что ли…

Он приподнялся на дрожащих руках, пытаясь оказаться повыше. Проморгался слезящимися глазами и замер, не сводя взгляда с разбросанных внутренностей по другую сторону от “тюка”, который оказался его вчерашней гостьей.

Битая жизнью во всём её многообразии сейчас побирушка лежала, свернувшись клубком. Её мёртвые руки были запущены в собственные кишки, словно бы она пыталась поместить их обратно внутрь живота, но так и не преуспела в этом.

Руки Варлама подкосились… и он ткнулся всем лицом о твёрдую спину убитой. Ноздри густо черпнули мешанину запахов: крови, тлена и разодранных вонючих кишок. Пытаясь помочь себе ослабевшими руками, он вдыхал эти миазмы, исходящие от трупа, и задыхался в них.

Собравшись с силами, помогая себе придушенным криком, он всё-таки смог “отлепиться” от убитой кем-то подружки.

Сердце набатом стучало в висках. Он лежал на боку и хрипло дышал, испуганно глядя на труп.

Спустя минуту он уже вставал на подгибающиеся ноги, чтобы устремить их шаг к соседям, у которых были мобильники для вызова полиции…

*****

Труп Ирины так и не был найден, хотя опознать её всё-таки смогли…

Мать умершей, живущая в этом же городе, озаботилась тем, что никак не может дозвониться до дочери и пришла в полицию. Там её разговор с дежурным совершенно случайно услышал один из оперативников, бывших на том выезде. Когда он увидел фото пропавшей, то сразу же позвонил следователю, коему с удовольствием и спихнул посетительницу.

Как тот будет объясняться — уже не было “головняком” опера.

Убитую в другой части города попрошайку никак не связали с пропавшим из морга телом девушки. Ещё чего! Быстро “упаковали” хозяина квартиры Варлама Алтынова и с облегчением закрыли дело.

Суровый служитель Аида, проспавший исчезновение тела, был уволен. Дело предали забвению. Как и кто решал вопрос с родственниками — осталось тайной.

*****

Спустя год в городе пропала молодая женщина. Вышла вечером из офиса и пошла с подругой прогуляться по торговому центру, сделать какие-то покупки.

После этого они выпили там же кофе и вышли на вечернюю улицу, где и попрощались. С этого момента никто девушку, красивую яркую брюнетку, не видел ни живой, ни мёртвой.

Следователь в поисках корыстных мотивов неизвестных преступников спросил у подруги пропавшей:

— Может быть, она что-то дорогое купила в магазине? Шубку там… или украшение?

— Нет, — мотнула головой девушка, — она взяла себе только два комплекта нижнего белья…

— Да у меня с матерью плохо, а тут ещё на “кичу” сегодня закрывают, позвонить надо, хоть узнать, как у неё и что… Ну, я же знаю, у тебя труба постоянно на верхах, хотел попросить набрать… Минуту, не больше!

— Мать — это серъёзно… Малой, — повернулся он к одному из сидящих, — дай ему телефон.

Бормоча благодарности, Севка принялся набирать номер… Вопреки ожиданиям, трубку долго не брали, после ряда длинных гудков вызов автоматически сбросился. Пришлось нажимать кнопки снова. В этот раз ответили почти сразу.

— Алло…

— Мам,привет, — зачастил Валик, — еле дозвонился! Как ты? — И только проговорив всё это, он понял, что откликнулся на его вызов другой, совсем не материнский голос. — Это кто? — спросил он.

— Это Сева? — не отвечая, сама задала вопрос его собеседница, а в том, что голос женский, сомнений не было.

— Да, да, — нетерпеливо сказал он. — Я матери звоню. Где она?

— Сева, Севушка! — неожиданно запричитала незнакомая женщина. — Ты только не нервничай, мама умерла… — Она принялась всхлипывать и сморкаться.

Холодная боль в сердце сделалась почти невыносимой, телефон в руке стал весить, словно гранитный. Омертвевшими губами Валик спросил у этой дуры, пытающейся связать будничное “не нервничай” с таким страшным “умерла”:

— Что случилось?.. Как?..

— Сердце, миленький мой, сердце остановилось… А мы только вчера говорили про тебя, она беспокоилась, как ты там… Звонила, да ты что-то не смог ответить… — Она вновь зашлась в плаче.

Севка пошатнулся. Перед глазами снова встало лицо зэка, зовущего его к телефону. Он вспомнил свой истеричный крик и его затошнило. Он нажал кнопку отбоя и, опустив руку, обратил растерянное лицо на окружающих.

— Мать умерла, — бесцветным голосом произнёс он.

— Царствие ей Небесное, братан, — сказал Ром. — Что нужно, говори, поможем…

Не слушая сочувствующих голосов сидельцев, Валик набрал номер тётки, родной сестры матери, с которой поддерживал отношения.

— Тёть Кать, здравствуй, — произнёс он, ещё надеясь на то, что незнакомка просто ошиблась, но родственница, услышав его голос, тихо заплакала, раз за разом приговаривая:

— Ох, мальчик мой, ох, Сева…

Теперь не оставалось никаких сомнений. Валик прервал тётку вопросом:

— Как это произошло?

— Сердце отказало, Сева… Если бы деньги были на операцию, а так… Теперь вот только на похороны собирать… Тебя не отпустят попрощаться?

— Нет, тёть Кать, не разрешат… Вы знаете что? Вы мне номер карты дайте, на которую я могу деньги перевести и на похороны, и на памятник… У вас ведь есть банковская карточка?

— Да, нам зарплату на неё переводят… Ты запишешь?

— Да, конечно… — Севка жестом попросил бумагу и ручку, Ром отмахнулся и сам записал цифры, продиктованные тёткой и озвученные Валиком.

Валик попрощался с плачущей родственницей и протянул трубку Рому, у которого, в свою очередь, забрал обрывок бумаги с номером банковской карты.

— Спасибо, — сказал он и направился к выходу из секции. Вслед ему доносились какие-то слова сидельцев, но он уже не слушал. Выйдя за дверь, он потерянно остановился, бессильно опустив руки, а в голове неотвязно билась одна безжалостная мысль: матери больше нет.

Бумажка выскользнула из его вялых пальцев и спланировала на ботинок, улёгшись там кокетливым бантиком. Он некоторое время тупо взирал на него, потом тяжело, почти по-стариковски наклонился и поднял листок. Зажав его в руке, огляделся вокруг и зашаркал ногами по коридору…

Капота он нашёл в его проходняке играющим в нарды с соседом.

— Привет, Серёга…

— Здорово… — отозвался тот, кидая зарики. Наверняка дружок всё ещё был сердит после их последней встречи, но Севку сейчас совершенно не заботили такие мелочи.

— Мать упокоилась… — потерянно сообщил он и сел на койку.

Приятель охнул:

— Бля, братан… Царствие ей Небесное. — Он кивнул сидящему напротив него зэку на выход, тот понимающе кивнул и, пробормотав положенные соболезнования, вышел из проходняка.

— Сочувствую, родной… — Он приобнял Севку за плечи. — Ты держись давай… А что случилось?

— Сердце, — коротко ответил тот. Горький ком подступил к горлу, мешая дышать. Едва сдерживая подступившее рыдание, он сцепил зубы и, переждав спазм, сказал: — Ты вот что… Меня сегодня на кичу закрывают, похоронами будет заниматься тётка, это номер её карты, — он отдал бумажку с записанными на ней цифрами приятелю. — У кого мои бабки, ты в курсе, пусть все деньги переведут ей.

— Сделаю, братан, не переживай, — твёрдо сказал тот. — Ты мне и номер телефона тётки дай, чтобы я с ней на связи был. Мало ли что… И проконтролировать, что бабки дошли, и в целом, может, какая помощь понадобится…

Валик записал ему цифры родственницы и пошёл собираться в изолятор. Капот ещё пытался удержать его, выпить чая, предлагал дойти до отрядника, пообщаться, чтобы не закрывали, всё-таки умерла мать, но Севке было всё равно, где он будет: в бараке или тесной хате ШИзо. Мать этим не вернуть…

Он дошёл до себя и, сев на шконку, опустил голову. Зэки, проходящие мимо, выражали соболезнования и уговаривали держаться. Несмотря на безразличие к происходящему, у него достало эмоций вяло удивиться тому, как быстро в лагере расходятся слухи. Ведь ещё не прошло и часу, как он сам узнал о смерти матери, а потом поговорил с несколькими людьми и вот, пожалуйста… уже все в курсе.

Мама, мама… Ну, почему он вчера не пошёл поговорить с ней?! Может быть, она осталась бы жива… Вдруг именно из-за того, что она не смогла услышать его, ей и стало плохо?! Какая же он тварь!.. Севка глухо застонал и с силой ударил себя кулаком в лоб. Глаза заволокло слезами. Он ещё ниже опустил голову, не желая, чтобы окружающие видели его плачущим.

Внезапно его ноздрей коснулся запах разрезаемого в соседнем проходняке лука, и сдерживаемые рыдания буквально сотрясли его — так живо в его мыслях встало воспоминание о том, как мать будила его утром в школу, а в их маленькой квартирке вовсю витали запахи картошки, жареной с луком…

На комиссии он появился с красными глазами и безучастным лицом. Получил пятнадцать суток и оказался в камере, где, помимо, него, кантовались всего двое мужиков, которых упаковали вчерашним днём за пьянку на промзоне.

Едва поздоровавшись, он бросил пакет со скудными вещичками на лавку и принялся ходить по хате, меряя её шагами из угла в угол. Соседи, видя его угрюмую сосредоточенность, не тревожили Севку, предпочитая тихое общение друг с другом. Только под вечер сварили чаю и позвали его чифирнуть.

Весь во власти тяжёлых дум, он даже не заметил, как наступил вечер, а в коридоре раздалось громыхание дверей и крики зэков, переговаривающихся с соседними хатами. Кто-то здоровался и с ним, за что-то интересовался, о чём-то говорил… Валик не вникал, отвечал “на автомате”, стараясь сразу же закончить разговор, желая лишь одного: чтобы сидящие здесь, на киче, ещё не прознали за его потерю. Нет, только не сегодня!

Когда дошла очередь до них, он схватил на каптёрке матрац и постарался как можно скорее оказаться в камере.

Вытянувшись на лежаке, он сказал сокамерникам:

— Я спать. Будут на меня малявы, утром почитаю, — после чего накрылся с головой одеялом и предался своим невесёлым мыслям, в которых то и дело всплывало укоризненное лицо матери.

Он не понял, когда это видение плавно перешло в сон… Но вот он увидел её прямо перед собой… Она была закутана в какую-то серую хламиду, как будто сотканную из пыльной паутины. Лицо её было жёлтым и — вне всякого сомнения — мёртвым…

Севка уже видел этот бесстрастный взгляд человека, покинувшего мир живых… У Зарика, дважды говорившего с ним в оглушающем и страшном одиночестве сновидений. И этот сон был словно продолжением прошлых. Только ветер был таким сильным, что почти сбивал с ног. Лампочка, подрагивая больным светом, почти не давала света, едва позволяла рассмотреть знакомое… и в то же время такое чужое лицо матери.

В груди у него сдавило, холод пронизал всё тело и, забравшись внутрь, заставил содрогнуться в приступе дрожи. Мать молчала, безразлично взирая на него, как будто равнодушная ко всему бездна пялилась в ожидании…

Севка разлепил холодные губы и неуверенно произнёс:

— Мама…

— Да, сынок, — ответила она голосом, лишённым каких-либо эмоций. — Вот и свиделись напоследок.

— Почему напоследок? — не нашёл ничего лучшего он, как задать этот глупый вопрос. Ведь он знал, что она мертва! Но её ответ пригвоздил его к месту…

— Да ведь ты меня убил, — буднично сообщила она и одним движением распахнула своё одеяние на груди. — Вот посмотри…

Первым порывом Севки было отвести глаза от её оголённого тела, но тут его взгляд зацепился за дыру под левой обвисшей грудью матери, края которой обрамляли обломки рёбер, а там, где полагалось быть сердцу, зияла чёрная пустота…

— А теперь, — она запахнула свои одежды, — я не могу найти своё сердце, которое он забрал у меня…

— Кто забрал?.. — онемевшие губы едва повиновались ему.

— Я… — произнёс кто-то за её спиной и Севка тут же узнал этот голос, который спросил из темноты: — Хочешь, дам его тебе в долг?..

Ветер яростно взвыл, секанув снежной позёмкой в лицо Валика, отчаянно дзинькнул фонарный колпак… и слабенький свет вверху, дающий хоть какую-то надежду, погас навсегда…

*****

Контролёр, дежуривший в эту ночь в изоляторе, был вырван из сладкой дрёмы в своём кабинете истошными криками зэков и стуком алюминиевых кружек по железу двери. Ничего не понявший спросонья, он побежал по коридору, пытаясь перекричать ор и грохот, обуявший кичу. Наконец выяснилось, что в семнадцатой камере покончил с собой один из зэков, которого закрыли только вчера, некий Вальков. Повесился на канате, сплетённым зэками для того, чтобы “гонять груза”.

Обнаружил его уже под утро один из сокамерников, проснувшийся по нужде и увидевший Валькова висящим на оконной решётке. Хоть он и среагировал сразу, подбежав к висельнику и приподняв его за ноги, которые лишь несколько сантиметров не доставали до пола, а потом криком разбудил второго сидельца, который смог отвязать канат, всё было зря… Самоубийца провисел на верёвке достаточно долго, чтобы ему смогли помочь.

Прапора, проспавшего свои обязанности, уволили, за упокой души Валика кича чифирнула, а в лагере хмурый Капот обмолвился, что никогда не думал, что Севка не сможет пережить смерть матери.

Впрочем, тайну приятеля он сохранил… Никто из сидельцев не узнал про бесчестный поступок покойного Валика, что так и не отдал долговые деньги. Подобное порицалось. Да и в самом деле, разве помогли эти бабки самому Севке или его умершей матери? А мёртвые не должны испытывать стыда, так пусть они и не ведают его…

Долг зоны

Долг зоны 2

Долг зоны 3

— А… Здравствуйте. Вы, наверное, Сева?

— Да, а вы кто?

— Я сестра Миши Курцева, — торопливо произнесла женщина, — Алла. Вы извините, что тревожу вас, но тут такое дело… — Она неожиданно замялась, а потом продолжила: — Знаю, что это прозвучит странно, но мне несколько ночей подряд снится брат, и каждый раз говорит мне, чтобы я позвонила в колонию… и напомнила вам о долге… Я сначала не обращала внимания, но этот сон преследует меня. Я даже пообещала ему, что наберу вам. Ну и вот… позвонила… у меня были номера… Это ещё Миша давал… — Она сдавленно вздохнула. — Понимаю, что это дурость, я вас совсем не знаю, но эти сны… Они такие реальные и так пугают меня, — добавила она шёпотом.

Собеседница замолчала, тяжело дыша в трубку. Севка держал телефон потной ладонью, а его кожу осыпало холодом при последних словах невидимой Аллы. Он шумно сглотнул и, прокашлявшись, сказал:

— Я понял, но не знаю, почему вы звоните мне… — Он снова кашлянул и продолжил, глядя на смотрящего, который не сводил с него любопытных глаз. — Я, конечно, знал Мишу… У нас были хорошие отношения… Ну а так… Не знаю, что и сказать… — Он и сам понимал, что все его слова сейчас звучат как мычание, но был слишком растерян, чтобы говорить более убедительно, что ли…

Собеседница неожиданно всхлипнула и прерывисто проговорила:

— Я бы и не стала звонить… Просто такой страшный… и такой убедительный сон… А тут ещё с деньгами так плохо… Вот и подумала, а вдруг правда?.. Бывают же случаи такие… Ну, разные… Ладно. Извините меня. До свидания.

Она отключилась, не дожидаясь ответа. Севка медленно отстранил от уха трубку и протянул её смотрящему. Тот положил телефон в карман куртки и сказал:

— Что там случилось? Чего она тянулась-то до тебя?

Выкладывать правду не хотелось, но и врать было опасно. Валик ответил, стараясь отвечать говорить небрежно:

— Да чепуха какая-то… Что-то ей приснилось там, будто Зарик во сне меня упоминал, чтобы она у меня за деньги поинтересовалась…

— За какие деньги?

— Да сам толком не понял! Тётка вообще не в себе по ходу, буровит абы что! Типа сон страшный и реальный, вот решила вам позвонить… Я аж потерялся… Непонятно вообще…

— Переживает за брата, — кивнул собеседник, — чо тут неясного… Лады. Ты чо сегодня? На катран?

— Не знаю пока, — скривился Севка, радуясь смене разговора, — вчера масти не было, может и передышку сделаю…

— Ну, давай…

Валик дошёл до своего проходняка и обессиленно рухнул на шконку. Разговор с сестрой покойного Зарика вымотал его. Мысли, до этого бестолковые, сейчас испарились вовсе. Голова была ватной. Но этому он был только рад, не желая погружаться в неприятные размышления и строя догадки по поводу сновидений этой Аллы… и своих собственных, о которых он почти забыл.

Неудержимо клонило в сон, и в добавление к этому ещё и затошнило… То ли от выпитого за день чифира, то ли от нервов…

Он прилёг на койку, и, накинув сверху куртку, скорчился под ней, стараясь дышать медленно и глубоко.

На душе было скверно. Пытаясь разобраться в собственных ощущениях, он с удивлением понял, что ему совестно. Севка стыдился того, что ему пришлось соврать сестре Зарика о деньгах. Видимо, не так уж и хорошо она себя чувствовала финансово, если жаловалась на отсутствие денег ему, незнакомому человеку.

Но что ему было делать?! Эта Алла ПРОСТО нуждалась в бабках, а для матери это был вопрос жизни или смерти! Пошла она к бесу вместе со своим дохлым братцем!

Он рывком скинул с себя куртку и с ожесточением произнёс:

— Всех нахер порву!..

В соседнем проходняке сидевший на своей шконке зэк обернулся на него с удивлением и спросил:

— Валик, ты чо там?..

— Всё нормально, — сквозь зубы процедил тот и, поднявшись на ноги, повторил: — Всё ништяк…

Уже через тридцать минут Севка сидел в катране, пытаясь вновь приручить удачу, ускользнувшую от него прошлой ночью. Игровые за столом сегодня собрались серьёзные, бани сбивались денежные. Он играл внешне невозмутимо, хотя внутри всё кипело… Особенно злили счастливчики, то и дело записывающие себе выигрыши. Ему не фартило, раздражение нарастало… И вот в один момент, при особенно крупной бане, когда у него было семнадцать и он готовился прикупить у банкира ещё одну карту, истово веря в то, что придёт “фигура”, в сушилку, где шла игра, заглянул один из сидельцев и скороговоркой выпалил:

— Валик, иди к телефону, мать звонит!

Рука Севки, медленно тянувшая карту, дрогнула… Не говоря ни слова, он всё-таки вытащил стиру, приблизил к лицу, отстранившись от всех… и увидел вместо долгожданной картинки проклятую семёрку. Медленно повернувшись к входной двери, из-за которой до сих пор торчала рожа сидельца, Валик заорал:

— Ты чо, бля, не видишь, что карту тяну?! Хули ты мне под руку говоришь?! Из-за тебя проиграл!

Игровые переглянулись и в удивлении воззрились на Севку, который продолжал орать на застывшего в дверном проёме гонца:

— Заставить тебя заплатить, что ли?! Чтобы в следующий раз знал, как под руку толкать!

Один из игроков примиряюще проговорил:

— Братан, да не гони… Пацан просто пришёл сказать, что тебя к телефону… Ты хоть так, хоть так, перебрал бы…

— Чо ты меня успокаиваешь?! — Севка переключился на него. — Сам сидишь в “плюсах”, а мне говоришь “не гони”?! Я сам разберусь, что мне делать! Понял?!

— Слышь, — сурово вмешался в кипеш один из старых игровых, — ты тут шизу нам не прививай, веди себя достойно. Тебе ведь никто кровь не сворачивает? Вот и ты давай поспокойней…

Валик кинул на говорящего злобный взгляд и посмотрел на остальных игроков, на лицах которых было написано неодобрение. Неимоверным усилием воли он погасил в себе гнев и скинул на стол карточный перебор.

— Проехали…

Гонец уже исчез, а игра покатилась дальше. Фарт окончательно отвернулся от Севки, и он проигрывал без конца. В душе после недавней вспышки воцарилось какое-то опустошение, что, впрочем, не мешало ему тасовать колоду, банковать или тянуть карту, краем сознания отмечая очередной проигрыш. Из-за стола поднялись только в начале третьего ночи, как раз перед самой ночной проверкой. Матери он так и не набрал, а в это время звонить уже было бессмысленно.

Волоча ноги, он дошёл до своей шконки и, устало сев на неё, сделал неутешительные подсчёты, которые показали, что у него осталось около полутора тысяч баксов. Именно столько он был должен Зарику.

Где-то на “запретке” коротко взвыла сирена, послышался отдалённый лай собак, в бараке вспыхнул свет и по продолу загрохотали сапоги прапоров. Проверка. Он оставался сидеть на койке, даже не пытаясь сделать вид, что спит. Контролёр, считающий спящих зэков, остановился перед его проходняком и сказал:

— А ты чего не спишь?

— Живот болит…

— Так иди в санчасть, а то рапорт напишу.

— Да хоть два пиши… — сейчас ему и в самом деле было всё равно.

Прапор уловил настроение сидельца и миролюбиво сказал:

— Ладно, посиди, но по бараку не блуди… — и пошёл себе считать спящих зэков дальше.

После того, как погас свет и мусора ушли, он ещё какое-то время оставался неподвижно сидеть в темноте с гудящей головой в полном оцепенении. Но усталость брала своё и Севка, разувшись, вытянулся на койке. Едва натянув на себя одеяло, он тут же опрокинулся в сон… и словно бы тут же проснулся на стылом ветру ночной улицы, безлюдной и чёрной от непреходящей тоски, наполняющей душу…

Вся та же снежная сечка обжигала лицо, те же самые туши домов за спиной без малейшего проблеска, лампочка под жестяным колпаком фонаря горела ещё слабее, едва доставая желтушным светом до покрытой снегом дороги.

Сердце Севки бахало в груди, заставляя его дышать часто и судорожно. Он суматошно огляделся, пытаясь увидеть хоть что-то, но тщетно. Даже на небе не проглядывали звёзды или луна. Казалось, что единственный источник света во всём мире — эта вот умирающая лампа над его головой.

Он смотрел на противоположную непроглядную в черноте сторону дороги и ждал звука знакомых шагов с таким напряжением, что, когда они раздались, он едва не всхлипнул от облегчения. Ему хотелось, чтобы конец наступил как можно скорее, поскольку ужас от его ожидания был намного  сильнее.

“Беги! Беги!” — стучало в висках, но он был не в силах окунуться в эту сгущенную плотоядную темноту и лишиться той малюсенькой надежды, что таилась в тусклом свете лампочки вверху.

Крц… крц… крц… Скрипел снег под тягучей неспешной поступью. И с каждым новым шагом сердце у Севки рушилось вниз, куда-то в солнечное сплетение, и взрывалось там мелкими ледяными брызгами, насквозь промораживая кровь в жилах.

Неторопливые звуки делались всё отчётливее и громче. Едва стоящий на ногах Валик готов был закричать, когда чёрная фигура выступила из мрака и, сделав последний шаг, оказалась перед ним.

Бесстрастный взгляд мертвеца упёрся в Севку, а узкие губы приоткрылись, чтобы вытолкнуть чмокающие слова:

— Почему ты не вернул деньги?

Валик сглотнул сухим горлом и промолчал, не в силах отвести взгляд от бездонных в своей черноте глаз мертвеца.

— Ты не отдал долг, обманул мою сестру, — между тем продолжил покойник без всяких интонаций в голосе, — и я пришёл к тебе снова…

Ледяной ветер сыпанул на обоих собеседников снегом, не разделяя их на живых или мёртвых.

— Последний раз говорю с тобой. Потом всё. — И без всякого перехода добавил: — Это тебе.

Он поднял опущенную до этого руку и протянул её к самому лицу Севки, который невольно отшатнулся от его движения, но покойник стоял неподвижно с раскрытой ладонью, на которой лежало нечто такое, что Валик поначалу принял за кусок мяса и лишь всмотревшись, с трудом, но осознал, что покойник держит в руке бьющееся человеческое сердце…

Тошнота подкатила к горлу, а сердце трепыхнулось последний раз и замерло совсем. Мертвец наклонил ладонь и оно упало наземь, к самым ногам Севки. Зарик опустил руку и, повернувшись спиной, двинулся прочь, в темноту. Шаги стали удаляться, делаясь всё тише и тише, когда внезапно вновь послышался его голос:

— Теперь у тебя нет никаких проблем, кроме одной — возврата долга…

Ночь опрокинулась на Валика, поглотив все его чувства, мысли и ощущения…

Пробуждение в этот раз было медленным и тягостным, словно что-то внутри него противилось его возвращению в реальность. Подъём давно прошёл, сидельцы готовились выходить на утреннюю проверку.

Странно, но сегодня Севка уже не испытал того ужаса, который охватил его после того сновидения, когда мёртвый Зарик пришёл к нему первый раз. Правда, сильно ныло сердце, тяжёлая всепоглощающая апатия прочно поселилась в душе. Вчерашний проигрыш словно бы уже не тревожил его. Хотелось просто сидеть вот так, ни о чём не думая и ничего не желая…

Но лагерная жизнь вносила свои коррективы. Пришлось выходить на улицу, реагировать на окружающих, говорить какие-то ненужные слова и тягуче размышлять над приснившимся сном и странными словами мертвеца, которыми тот сопроводил свой кошмарный “дар”…

После проверки выяснилось, что проклятый прапор всё-таки написал рапорт и теперь после обеда Севку тянули на комиссию, где наверняка влепят суток десять ШИзо. Он с тоской подумал о том, что и сегодня не сумеет переговорить с матерью. Трубы достанут только вечером, а он к тому часу будет уже прочно обживать свою временную камеру в штрафном изоляторе. Был, правда, один вариант… Немного подумав, он направил свои стопы к смотрящему лагеря.

— Привет, братва, — произнёс он при входе в маленькую, единственную на всю зону секцию, в которой жили только четыре человека.

Присутствующие, сидящие за небольшим столиком с кружками в руках, подняли к нему головы.

Долг зоны (окончание)

Половину разогнали по киче (конечно, кому посчитали нужным), а после долгожданного отбоя, когда лежаки были опущены и матрацы занесены в камеру, с удовольствием раскурились сами…

Сладкий дым заволок лёгкие и мозги сидельцев. Разговоры тянулись приятно и неторопливо. Травили анекдоты, вспоминали забавные случаи, поругали мусоров, обсудили знаковые события внутрилагерной жизни…

Догонялись, варили чай, снова болтали… Улеглись достаточно поздно. Севка заснул почти сразу, довольный собой и жизнью. Кича затихала. Всё реже раздавались крики на коридоре и на окнах, где зэки снимались с “дороги”, то есть отвязывали от решёток так называемых “коней” — канатики, плетёные из ниток, посредством которых передавались “малявы” и грузики с чаем и сигаретами.

Валик прихрапывал, убаюканный привычными звуками, и улыбался, когда ему приснился сон…

Он стоял на остановке в ночном городе, причём совершенно не узнавал местности. Вокруг царила снежная ночь. Дома за его спиной громоздились угловато и черно, без малейшего проблеска света. Ветер шквалисто налетал на него, покусывая за лицо жёсткой снежной сечкой и стараясь забраться под лагерную робу, в которую он был обряжен. Противоположная сторона совершенно пустой дороги утопала во тьме. Лишь над его головой тревожно и раздражающе дзинькала о жестяной колпак тускло горящая лампа, почти не дающая света.

Самым главным было то, что во сне Севка понимал, что спит и в то же время всё было реальным как никогда: холод, порывы ветра, звуки и запах стылой земли с явной отдушкой ржавого железа. Он хотел было уйти… но неизвестная тьма вокруг пугала и заставляла оставаться на месте в ожидании… Чего? Он не знал, но послушно стоял неподвижно, коченея от холода и подступающего всё ближе ужаса…

Внезапно до его слуха донеслись поскрипывающие звуки чьих-то неторопливых шагов, сминающих под собой лежащий вокруг снег. Кто-то приближался к нему, подходя с той стороны дороги, которую покрывала ночь. Сделалось жутко. Севка торопливо посмотрел налево, направо, надеясь увидеть огни фар хоть какой-то машины или автобуса, но тщетно… Только тьма, снег и безмолвие, разбавленное этим жутким скрипом, заставляющим его деревенеть от ужаса.

Темнота впереди отрыгнула чью-то фигуру, что, неторопливо покачиваясь, принялась переходить дорогу и с каждым новым шагом незнакомца Севку пронизывало всё большим пониманием… Он был почти уверен, кого увидит перед собой через несколько мгновений, но, как ребёнок, прячущийся под одеялом, упорно гнал от себя эти мысли.

Вот незнакомец оказался прямо перед ним… Белое лицо с тусклым мёртвым взглядом поднялось к нему и из узких чёрных губ вырвались слова, шипящие и причмокивающие, словно тому было трудно говорить:

— Где мои деньги?

Мёртвый Зарик стоял напротив Севки, взирая на него стыло и равнодушно, но в этом отчуждении была такая потусторонняя бездна, что Валик едва не рушился в неё, с трудом удерживаясь на самом краю сознания.

Озноб сотряс всё его тело. Неимоверно хотелось очнуться от этого безумного и такого реального сновидения, в котором мертвец пришёл к нему требовать свой долг. Вымороженные холодом и страхом губы с трудом разомкнулись для ответа:

— Я отдам, Зарик… Отвечаю! — Теперь Севка захлёбывался словами: — Я хотел! Честно! А кому? Я ведь не знаю! А сказать никто не мог! В бараке и не в курсе, есть у тебя родня или нет… Кому бабки-то тасануть?!

— Отдай моей сестре, — произнёс мертвец и приблизил своё жуткое лицо прямо к собеседнику, — и знай, что я не забуду…

Валик проснулся… Отчаянно колотилось сердце, холодный липкий пот покрывал всё тело, пальцы рук сковывало онемение. Он рывком сел на лежаке и суматошно огляделся вокруг… Сокамерники спокойно спали на своих местах, сопя и похрапывая. Сквозь частую решётку на окнах проглядывал рассветающий летний день, на коридоре брякали двери и доносились ленивые голоса дежурной смены, делающей подъём. Никаких покойников. Привычные звуки и картины до тошноты знакомого мира. Севка шумно выдохнул и прошёлся по хате, неотвязно думая о своём сне. Тревога потихоньку отпускала, сердце застучало чуть ровнее.

Никто из сидельцев не обратил внимания на мрачность Валика. Утро добрым не бывает, а уж для тех, кто успел поспать всего несколько часов, хмурость была вполне привычна и объяснима…

Оставшиеся семь суток протекли обычным порядком. Никакие потусторонние сновидения за это время так и не потревожили его покой, поэтому к своему выходу с кичи все переживания Севки сделались тусклыми и бестревожными. Само необычное сновидение он списал на выкуренный с вечера план, который, и впрямь, был достаточно забористым.

В бараке сидельца встретили как положено: наварили чифира, притаранили сигарет, новое нижнее бельё. Посидели, покушали. Капот обозначился с “полторашкой” самогона.

— Специально на твой выход заказал, — с удовлетворением сказал он. — На лимонной корке настояли. Позже притараню.

— О, ништяк! — отозвался на это Севка и добавил: — С пацанами щас посидим, а там уже…

Капот понятливо кивнул и присоединился к братве в проходняке…

После общей встречи пацаны разошлись, и за столиком остались только сам Валик, его приятель и ещё двое арестантов, с которыми у Севки были достаточно тёплые отношения, чтобы пригласить их разделить принесённый Капотом самогон.

Прошла вечерняя проверка, после которой уже доставался из тайников-нычек весь запрет: телефоны, карты, тот же самопальный алкоголь. По просьбе Валика принесли мобильник и ему. Он набрал матери, которая ответила не сразу, а лишь на повторный звонок. Голос её был слабым и каким-то дребезжащим.

— Как ты, сынок? — спросила она, тяжело дыша в трубку. — Почему не звонил? Я беспокоюсь…

— Всё хорошо, мам, — бодро ответил тот. — Ты-то как? Что со здоровьем? Как дома?

— Ничего, сынок, нормально… — сказала она. — А дома… Наверное, всё нормально, я ведь в больнице уже три дня…

— Почему в больнице? — встревожился Севка. — Что случилось?

— Да всё то же самое, — попробовала усмехнуться мать, — что-то худо мне, сынок… Помру, наверное, скоро…

— Да ты чо, мам?! Чего говоришь-то такое?!

— Да вот то и говорю, сыночек, что смерть рядышком уже стоит…

В голосе матери прозвучала такая страшная убеждённость, что у Севки в груди неожиданно и тяжело защемило сердце.

— А что врачи-то говорят? Почему ничего не делают?!

— Да что они могут? Сказали, операция нужна…

— Ну?

— А на неё денег надо столько, что и не заработать…

— Может, кредит какой взять?

— Да кто мне его даст?

— Погоди, мам… — пытался сосредоточиться Севка. — А сколько надо-то?

Мать озвучила сумму. Валик закусил губу. Деньги и в самом деле были немалые. Он, как мог, постарался успокоить её, пообещав что-то придумать, понимая при этом, что решить проблему не сможет. Попрощавшись с матерью, мрачно уставился на столик со спиртным и закуской.

Пацаны в проходняке, слышавшие разговор, сочувствующе молчали. Капот тронул приятеля за локоть:

— Давай выпьем, братан, — произнёс он. — Завтра подумаем, что можно сделать…

Тяжело вздохнув, Валик потянулся за кружкой…

Посидели хорошо. Спустя пару выпитых стаканов проблемы с деньгами казались Севке уже вовсе и не такими неразрешимыми. Капот успокаивающе приобнимал дружка за плечи и раз за разом приговаривал, что всё будет нормально. В ходе застольного общения выяснилось, что, пока он сидел на киче, расчёт по игре уже состоялся и свои бабки он может получить в любое время. После этого Валик окончательно отбросил уныние, сказав присутствующим, что хоть какая-то сумма для матери уже есть.

Кто-то из пацанов метнулся и принёс ещё литр самогона, качеством, правда, похуже, но… кто будет обращать внимание на такие мелочи?

Алкоголь будоражил кровь, требуя теперь не только общения, но и куражу. А в чём ещё искать его игровому, как не в картах? Желающие пошпилить нашлись тут же. Играть устроились, как и в прошлый раз, в его проходняке. И, как и прежде, Севке в этот вечер фартило… Когда расходились перед ночной проверкой, он едва сдерживал нервное возбуждение, глядя на цифру, обозначающую его выигрыш… В пересчёте на баксы получалось почти пять штук. С ума сойти!

Конечно, в лагере существовал “потолок”, выше которого играть не дозволялось. Но, опять же, кому? Всякой фуфлыжной перхоти, для которой понятие “карточный долг” было просто набором звуков, а не образом жизни. Тем более, что смотрящий за игрой сам присутствовал на сегодняшнем катране, а значит, игра шла с его одобрения, поэтому и никаких вопросов быть не могло.

Заснул он поздно, спал недолго, но вскочил со шконки таким бодрым, словно продрых всю ночь, а главное, без всякого похмелья. Первой мыслью, пришедшей на ум, была о вчерашнем выигрыше. Радостное волнение вновь охватило его и не отпускало уже до самого вечера. Целый день он был весел, сыпал шуточками… и с нетерпением ждал времени, когда снова мог взять в руки желанный карточный стос… Его не отпускала уверенность в том, что и сегодня он сможет выиграть кучу бабок.

После вечерней проверки он сначала позвонил матери и бодрым тоном заверил её, что в ближайшие дни он сможет передать ей необходимые для операции деньги, и чтобы она завтра же с утра поговорила по этому поводу с врачом. Мать встревоженным голосом спрашивала, откуда он возьмёт такую сумму, что она не хочет, чтобы он во что-то “влезал” ради неё, но на всё её тревоги он весело отшутился, заверив родительницу, что это помощь друзей. Нетерпеливо попрощавшись, устремился в соседний барак, где присоединился к игровым, замесившим “двадцать одно”.

Эта игра сходу пошла вкривь и вкось… Прежде всего мусора достали своими заходами на барак… Приходилось раз за разом скидывать карты, разбегаясь по секции и пережидая, когда менты уберутся прочь. Потом несколько раз среди самих играющих в процессе возникали ожесточённые споры, доходящие до взаимных оскорблений и едва не приведшие к драке. Ну а последнее — и самое главное — Севке сегодня категорически не везло. Причём настолько, что он, отчаявшись несколько раз бил “по бане” с таким набором карт, что его высмеял бы даже новичок. Короче говоря, проиграл он третью часть из предыдущего выигрыша и всадил бы ещё, если бы игра продолжилась.

До ночной проверки оставалось около получаса, когда он вышел в полутёмный и пустой в этот час умывальник с пылающей головой, в которой тупо кувыркались какие-то бессвязные мысли. Душевное опустошение владело им. Он опёрся сжатыми кулаками на край длинного умывальника, облицованного плиткой и уставился на своё отражение в тёмном зеркале… В чёрных впадинах глаз на худом лице не угадывалось никакого выражения. Слабый свет, падающий сюда из освещённого коридора наложил густые тени на его черты, делая похожим на какое-то неведомое чудовище, но не грозное, а, скорее, жалкое…

Севка некоторое время вглядывался в своё отражение, пытаясь привести мысли в порядок, но вместо этого на него накатывала злость. Но злился он не на себя, а на всех этих тупых, но удачливых игровых, что сегодня раздербанили его на приличные бабки. На проклятых легавых, что сбили ему масть. На свою невезучесть. На всё.

Внезапно сумрачная зеркальная поверхность подёрнулась рябью и из неё с пронзительной и мертвящей ясностью вдруг проглянуло лицо покойного Зарика, взирающего на Севку с той же запредельной отчуждённостью, которая пугала больше любых угроз.

Валик отпрянул назад и грохнулся на кафельный пол, больно ударившись локтем. Едва не вереща от ужаса, он не отводил взгляда от жуткого лица в зеркале, отползая к противоположной стене.

— Эй!

Чей-то негромкий окрик заставил Севку постыдно взвизгнуть и посмотреть в сторону. На пороге умывальника стоял ночной дневальный и оторопело взирал на него.

— Ты чо на полу сидишь? Херово, что ли? — шнырь понизил голос.

Тот невидяще посмотрел на него и быстро перевёл взгляд на зеркало, в котором сейчас не было ничего, кроме темноты. Даже своего изображения с такой низкой точки рассмотреть не представлялось возможным.

— Так чо с тобой? — не отставал с расспросами дневальный.

— Споткнулся, — нехотя буркнул Севка, вставая на ноги.

— А чо визжал?

— Ты чо, дура? Кто визжал? Ударился локтем, вот и всё. — Он торопливо направился к выходу из умывальника, старательно не смотря в зеркало, оттолкнул шныря и пошёл к себе, стараясь прийти в себя после неожиданного видения.

Чуть позже, лёжа на койке, он долго не мог заснуть, таращась в темноту спящего барака. В мыслях то и дело возникало мёртвое лицо Зарика, выглянувшее на него из зеркала. По сравнению с этим даже сегодняшний проигрыш казался чем-то мелким и несущественным, хотя… Может быть, и в самом деле лучше всего было разыскать сестру покойника и отдать ей этот проклятый долг? Может, и неспроста преследует его всякая чертовщина?

Он попытался усмехнуться, но получилось, наверняка, плохо… Спать не хотелось, а, говоря откровенно, он просто боялся уснуть… Страшился увидеть сон, подобный тому, в котором мертвец требовал у него свои деньги…

Тем не менее, уже под утро, когда усталость взяла своё, а сизый дымчатый свет разбавил ночную темноту барака, он заснул… Слава Богу, никаких сновидений, больше похожих не реальность, не было, но проснулся он опустошённым и совершенно разбитым.

На улице молотил дождь, так что проверка была по баракам, чему Севка от души был рад. Подремав ещё пару часов, он шаркающей походкой направился умываться, заварил чай и задумчиво сидел с кружкой чифира в руке, пока не появился Капот.

— Здорово, братан.

Валик апатично кивнул и вяло ответил на рукопожатие.

— Ты чо такой? — спросил приятель.

— Да так… — пожал тот плечами. — В карты вчера проиграл…

— Много?

— Полторы штуки баксов…

— Нормально ты пошпилил… — с изумлением отреагировал Капот.

— Да уж, — усмехнулся Севка и сменил тему: — Чай будешь?

— Не, — помотал тот головой, — обчифирился уже… Ты бы лучше матери деньги отправил, а то всё проиграешь.

— Да разберусь, что мне делать, — озлился на приятеля Валик. — Я о матери и думаю!

— Смотри сам, — поджал тот губы. — Давай, увидимся…

Капот вышел из проходняка и направился к выходу.

— Тоже мне советчик, бля… — раздражённо пробурчал Севка и одним глотком допил остатки остывшего чая.

День, ненастный и муторный, тянулся долго. На обед он не пошёл, перекусил какой-то консервой, купленной до этого в зоновском магазине. Обыденность лагерного бытия сегодня раздражала как никогда раньше. Мысли все были тяжелы и неповоротливы. В памяти то и дело всплывало воспоминание о том ночном видении в зеркале умывальника. Он чифирил, слонялся по бараку, тупо смотрел какие-то передачи в культкомнате, и всё никак не мог перебороть своего паршивого настроения. Неуютные барачные запахи лишь добавляли уныния. А ко всему прочему, едва только прошла вечерняя проверка, его позвал смотрящий за бараком и сказал:

— Валик, тут тётка одна звонила только что, хотела тебя услышать.

— Какая тётка? — в недоумении отозвался Севка.

— Сказала, что сестра Зарика…

Долг зоны 3