Вид с кафедрального собора на угол улиц Никольская и Московская
Сегодня я решила дополнить подборку фотографий воспоминаниями о самом городе. Если о Петербурге и Москве таких воспоминаний – не одна книга, то в случае с Пензой рассказов сохранилось гораздо меньше. Не так часто о ней писали в мемуарах. Но тем интереснее эти свидетельства. Фотографии конца 19 – начала 20 века
Начнём с самых известных и довольно едких мемуаров. Ф. Ф. Вигель (1786 – 1856) вспоминал о Пензе конца 18 – начала 19 века, и город этот не любил по личным мотивам. Но субъективное мнение – тоже мнение.
Пенза XVIII века на старинной гравюре. Государственный архив Пензенской области.
Из воспоминаний Ф. Ф. Вигеля: «Некогда слобода, а со времен царствования Алексея Михайловича провинциальный город, Пенза состояла тогда из десятка не весьма больших деревянных господских хором и нескольких сотен обывательских домиков, из коих многие были крыты соломою и имели плетневые заборы. Соборная каменная церковь, которая величиною едва ли превосходила многие сельские храмы, с тех пор построенные, и несколько каменных и деревянных небольших приходских церквей, служили единственным ей украшением. Чтобы судить о неприхотливости тогдашнего образа жизни пензенских дворян, надобно знать, что ни у одного из них не было фаянсовой посуды, у всех подавали глиняную, муравленую (зато человек хотя несколько достаточный не садился за стол без двадцати четырех блюд, похлебок, студеней, взваров, пирожных). У одного только Михаила Ильича Мартынова, владельца тысячи душ, более других гостеприимного и роскошного, было с полдюжины серебряных ложек; их клали пред почетными гостями, а другие должны были довольствоваться оловянными. Многочисленная дворня, псарня и конюшня поглощали тогда все доходы с господских имений.
Никольская улица. Вид с Губернаторской улицы
Двадцать лет спустя, когда, при учреждении губерний, Пенза возвышена была на степень губернского города, в ней всё переменилось. Правильные улицы, и из них иные мощеные, украсились каменными двух и трех-этажными домами и каменными лавками, а в них показались товары, кои прежде, хотя с трудом, можно было только выписывать из Москвы; явилась некоторая опрятность, некоторая бережливость, некоторый вкус — необходимые спутники просвещения. Перемена во всей России шла гораздо быстрее, чем при Петре Великом, и без пыток, без насилий. Гений и улыбка Екатерины творили сии чудеса».
Из воспоминаний Ф. Ф. Вигеля: «Описав расположение одного из сих домов, городских или деревенских, могу я дать понятие о прочих: так велико было их единообразие. Невысокая лестница обыкновенно сделана была в пристройке из досок, коей целая половина делилась еще надвое, для двух отхожих мест: господского и лакейского. Зажав нос, скорее, иду мимо и вступаю в переднюю, где встречает меня другого рода зловоние. Толпа дворовых людей наполняет ее; все ощипаны, все оборваны; одни лежа на прилавке, другие сидя или стоя говорят вздор, то смеются, то зевают. В одном углу поставлен стол, на коем разложены или камзол, или исподнее платье, которое кроится, шьется или починивается; в другом подшиваются подметки под сапоги, кои иногда намазываются дегтем. Запах лука, чеснока и капусты мешается тут с другими испарениями сего ленивого и ветреного народа. За сим следует анфилада, состоящая из трех комнат: залы (она же и столовая) в четыре окошка, гостиной в три, и диванной в два; они составляют лицевую сторону, и воздух в них чище. Спальная, уборная и девичья смотрели на двор, а детские помещались в антресоле. Кабинет, поставленный рядом с буфетом, уступал ему в величине и, несмотря на свою укромность, казался еще слишком просторным для ученых занятий хозяина и хранилища его книг.
вид Соборной площади с верхней части улицы Московской
Внутреннее убранство было также везде почти одинаковое. Зала была обставлена плетеными стульями и складными столами для игры; гостиная украшалась хрустальною люстрой и в простенках двумя зеркалами с подстольниками из крашеного дерева; вдоль стены, просто выкрашенной, стояло в середине такого же дерева большое канапе, по бокам два маленьких, а между ними чинно расставлены были кресла; в диванной угольной, разумеется, диван. В сохранении мебелей видна была только бережливость пензенцев; обивка ситцевая, или из полинялого сафьяна, оберегалась чехлами из толстого полотна. Ни воображения, ни вкуса, ни денег на украшение комнат тогда много не тратилось.
Когда бывал званый обед, то мужчины теснились в зале, вокруг накрытого стола; дамы, люди пожилые и почетные и те, кои садились в карты, занимали гостиную, девицы укрывались в гинекее, в диванной. Всякая приезжающая дама должна была проходить сквозь строй, подавая руку направо и налево стоящим мужчинам и целуя их в щеку; всякий мужчина обязан был сперва войти в гостиную и обойти всех сидящих дам, подходя к ручке каждой из них. За столом сначала несколько холодных, потом несколько горячих, несколько жаренных и несколько хлебных являлись по очереди, а между ними неизбежные два белых и два красных соуса делили обед надвое. Странное обыкновение состояло в обязанности слуг, подавая кушанье и напитки, называть каждого гостя по имени.
Второе здание справа построили в 1786 году купцы Михаил и Илья Степановичи Любовцевы получили разрешение построить здесь каменный с двумя лавками дом. В 1843 году дом выкупила жена А.О. Барсукова, имевшего магазин в нижнем квартале
Вообще Пенза была, как Китай, не весьма учтива, но чрезвычайно церемонна; этикет в ней бывал иногда мучителен. Барыни не садились в кареты свои или колымаги, не имея двух лакеев сзади; чиновники штаб-офицерского чина отменно дорожили правом ездить в четыре лошади; а статский советник не выезжал без шести кляч, коих называл он цугом. Случалось, когда ворота его стояли рядом с соседними, то передний форейтор подъезжал уже к чужому крыльцу, а он не выезжал еще с своего двора. С воцарением Александра дамы везде перестали пудриться, только в Пензе многие их них не кидали обычая носить пудру. Щеголеватостью ни форм, ни нарядов прекрасный пол в Пензе не отличался, ни даже приятною наружностью».
Самое раннее изображение Московской
Из воспоминаний Ф. Ф. Вигеля: «Внизу под горой, на которой построена Пенза, в малонаселенной части её, среди довольно обширной площади, стоит церковь апостолов Петра и Павла. В день праздника сих святых, вокруг церкви собирался народ и происходил торг. Но как жители, покупатели, купцы и товары размножились и стало тесно, то и перенесли лавки немного поодаль, на пространное поле, которое тоже получило название площади, потому что окраено едва виднеющимися лачужками.
Тут стояли ряды, сколоченные из досок и крытые лубками; между ними была также лубками крытая дорога для проходящих. Везде сквозило, отовсюду могли проникать солнце, дождь и пыль. С утра до вечера можно было тут находить разряженных дам и девиц и услужливых кавалеров. Но покупать можно было только поутру, и то довольно рано: остальное время дня ряды делались местом всеобщего свидания. Не терпящие пешеходства, по большей части весьма тучные барыни, с дочерьми, толстенькими барышнями, преспокойно садились на широкие прилавки, не оставляя бедному торговцу ни поларшина для показа товаров. Вокруг суетились франты, и с их ужимками, вот как обыкновенно начинался разговор: «Что покупаете-с?» — «Да ничего, батюшка, ни к чему приступу нет»; а купец: «Помилуйте, сударыня, да почти за свою цену отдаю», и так далее. Так по нескольким часам оставались неподвижны сии массы, и часто маски в тоже время: сдвинуть их с места было совершенно невозможно; не помогли бы ни убеждения, ни самые учтивые просьбы, а начальству беда бы была в это вступаться. А между тем, это одна только в году эпоха, в которую можно было запасаться всем привозным[Замечательно также, что пензенские купцы, коих число и состояние столь малы, перед самою ярмаркой стараются выписывать свой товар, зная наперед, что только в это время может он почти весь быть распродан. И оттого-то в остальные месяцы года в Пензе ничего почти нельзя было найти]. И потому-то матери семейств, жены чиновников, бедные помещицы, в простеньких платьях, чем свет спешили делать закупки, до прибытия дурацкой аристократии.
Одна весьма важная торговля начиналась только в рядах, но условия её совершались после ярмарки. Это быль лов сердец и приданых: как на азиатских базарах, на прилавках, взрослые девки также выставлялись, как товар.
Помещикам и их семействам, съехавшимся почти изо всей губернии, можно было бы, кажется, уметь приятным образом недельку повеселиться. И было бы где: вокруг Пензы, в одной и в двух верстах от неё, есть прелестные рощицы; нет, они предпочитали грязь, пыль и духоту ярмарочную. Одно увеселение, которое похоже на что-нибудь, бывало в Петров день: это назывался воксал или бал в регулярном саду г. Горихвостова, куда в этот день платили за вход. (прим. раньше вокзалами называли увеселительные сады) Сад был не велик; но галдарея, как еще говорили тогда, была преогромная, правда, однако, также дощатая. Она была обита выбеленною холстиной и украшена пребольшущею жестяною люстрой; в окнах же стояли деревянные треугольники, к коим прибивались железные шандалы. Тут довершались победы красоты: статуи, кои как вкопанные сидели на ярмарке, здесь одушевлялись, приходили в сильное движение, при блеске сальных свеч и звуках громкой музыки.
Кстати об увеселениях. Кто бы мог поверить? В это время было в Пензе три театра и три труппы актеров… Итак в Пензе три театра, оттого что полубарские затеи, забытые в Петербурге, кое-где еще встречались в Москве, а в провинциях были еще во всей силе обычая».
Вигель вспоминает об одном таком владельце труппы, а также его жене. Жена – урождённая княжна Долгорукова – была женщина в городе известная и уважаемая, и автор даже относится к ней с некоторой симпатией, в отличие от её мужа.
«Старый помещик Кожин слыл за богатого человека, жил роскошно давал балы, пиры, держал свой оркестр музыки, домашний театр с трупною из крепостных людей, увеселял и удивлял губернскую публику своей широкой жизнью, которая ввела в заблуждение и нашу тетушку, составившую себе преувеличенное понятие о его состоянии. Вследствие этого заблуждения случился неожиданный результат: княжна Екатерина Васильевна Долгорукая, пожелала присоединить богатства помещика Кожина к своему, хотя не особенному, но довольно кругленькому имуществу. Кожин же, расстроив совершенно свои дела, разоренный. — чего никто не подозревал, — считая княжну Екатерину Васильевну скупой, богатой женщиной, гораздо богаче нежели она была в действительности, Ждал ее состоянием поправить свое. Так они и поженились, с строжайшим условием с ее стороны, жить на разных половинах и абсолютно в братских отношениях; это, в их пожилом возрасте, не могло конечно составить особенной жертвы. Кожин оказался почти без всяких средств, а супруга, разумеется, не дала ему ни копейки для поправления оных. Последовало обоюдное разочарование. Но, как дама с характером и энергией, она не упала духом и немедленно приняла решительные меры: разогнала музыкантов и актеров, уничтожила всю роскошную обстановку его прежней жизни, прекратила безвозвратно все увеселительные проделки, прибрала к рукам все, что было возможно и главнейшим образом его самого. Затем, Кожин, недолго насладившись счастием супружеской жизни, поспешил оставить ее вдовой, о чем она нисколько не горевала. Много историй в этом роде рассказывали о Кожиной, что не мешало, однако ей быть, но своему, ласковой, приветливой, умной, вполне светской и очень приятной старушкой, хотя в отношении денег крайне неподатливой».
Третья мужская гимназия (гимназия С.А. Пономарева). Здание построено в середине XIX века купеческим сыном И.Ч. Самариным
В Пензенской губернии родился и вырос литератор И. А. Салов. Он учился в Пензе в гимназии, в которую поступил в 1844 году. Следующие воспоминания относятся к 1840-м.
«Директором Пензенской гимназии был в то время Михаил Самсонович Рыбушкин, старичок лет шестидесяти, худенький, лысенький и с длинным острым носом. В класс он приходил обыкновенно в форменном вицмундире, которые тогда шились не сюртуками, а фраками, и с серебряными очками на конце носа. Когда же он выходил на улицу, то надевал на себя какое-то длиннополое пальто с талией, на манер наполеоновского, и всегда по-наполеоновски же надевал на голову треугольную шляпу. Этот-то самый Рыбушкин и экзаменовал меня…
Тогда и форма была не та , что теперь. Тогда были и вицмундиры, и мундиры, и куртки. Вицмундиры шились на манер военных или студенческих, с красным стоячим воротником, а мундиры состояли из фрака с остроконечными фалдочками, красным стоячим воротником, серебряными петлицами и такими же красными обшлагами на рукавах с тремя пуговицами. Шинели у нас были тоже на манер военных: с капюшонами и стоячим красным воротником, почему уличные мальчишки и дразнили нас красной говядиной. Тем не менее, однако, я был в восторге, обмундировавшись в это платье, корчил из себя какого-то военного офицера и гордо проходил мимо мальчишек, дразнивших меня красной говядиной. Лавров на фуражках у нас никаких не было, зато были другие лавры, которые по пятницам покупались на базаре и которые просто-напросто назывались березовой кашей, пробовать которую мне, однако, не приходилось, так как дворян не секли, а заменяли это наказание карцером…
Ученицы епархиальной женской школы
Гимназия в то время находилась в сквере рядом с гауптвахтой и губернаторским домом. Это было одноэтажное деревянное строение с двумя подъездами по концам. Один из подъездов назывался учительским, а другой гимназическим. Весь этот дом разделялся коридором на две половины, в которых и помещались класс ы, а в конце коридора - физический кабинет, учительская комната и небольшая комната с медным бассейном на манер громадного самовара с несколькими кранами, из которого мы и пили в оду. Библиотеки у нас никакой не было, а равно не было и так называемой «уборной», ибо уборная эта, со стоявшая из небольшого тесового сарайчика, находилась вне здания гимназии, позади конюшни». (прим. бассейнами в то время называли места для забора воды, обычно в виде фонтанов, будок или просто больших баков)
Линия присутственных мест. Губернское правление,казенная палата, судебные учреждения
«Николай Васильевич был великий танцор и каждое воскресенье отправлялся в Дворянское собрание, где по воскресеньям бывали танцы, и проводил там всю ночь. В собрания эти по недостатку кавалеров водили и нас, учеников старших классов. Заставляли, конечно, надевать мундиры, и мы должны были танцевать под наблюдением надзирателя Федора Ивановича Потатуева. Танцевать я тоже был великий охотник, а потому даже покупал у тех из своих товарищей, которые танцевать не любили, очередные наряды, так как в собрания нас водили по очереди и по нарядам. Я всегда с удовольствием посещал эти ·собрания, хотя, откровенно сказать, мы терпели там н е·завидную участь. Дело в том, что всех хорошеньких барышень разбирали кавалеры общества, а нам оставались одни бракованные».
Линия присутственных мест. Главная гауптвахта и местное казначейство
Автор жил на «Пешей улице в доме учителя музыки Кабаневского, рядом с большим домом Лысова. Дом этот, стоявший посреди огромного двора, скорее походил на деревенскую усадьбу. По бокам этого дома возвышались службы, а позади дома парк. Вот в этом-то парке я с своим товарищем, соседом по квартире, неким Чупахиным, и занимался ловлей птичек. Ловили мы их силками, западками и сетью, почему даже очень часто не ходили в гимназию. Парк этот, состоявший из больших липовых деревьев и наполнявшийся весной соловьями, производил на меня грандиозное впечатление. Зайду, бывало, в этот парк, усядусь на какой-нибудь полусгнивший пень и, прислушиваясь к опьяняющим трелям соловья, забуду про все и про всех. Научных экскурсий или прогулок в наше время не существовало, зато мы сами в праздничные и воскресные дни сговаривались между собой и делали свои экскурсии за так называемую монастырскую рощу, за которой широко расстилались монастырские луга с извивавшейся по ним рекой Сурой. Это была очень живописная местность. Мы брали с собой закуску: самовар, чай, сахар, удочки, бредни - и целый день с утра до ночи резвились там, как нам хотелось. Некоторые играли, а некоторые ловили удочками или бреднями рыбу в Суре. К обеду у нас пылал где-нибудь котелок, и мы варили уху, но такую уху, какую не всегда приходилось есть. Сурские стерляди и поныне отличаются своим вкусом. И вот из этих-то стерлядей мы варили уху следующим образом: из мелких стерлядок варили бульон, затем выкидывали их, а в бульон клали новых стерлядей, более крупных. Раков ловилась там масса, а потому раки эти во время нашего обеда , который происходил тут же, вокруг котла, лежали целыми грудами. А после обеда опять игры, хоровое пение, купание, и мы веселились, как может только веселиться цветущая и свежая юность. А что всего было восхитительней - это то, что полнейшая свобода и отсутствие каких бы то ни было надзирателей, гувернеров и вообще гимназического начальства. Иногда присоединялись к нашей веселой толпе и семинаристы».
Никольская улица от перекрестка с Московской
«Помнится мне, что одно время гимназию нашу, кажется, по случаю ремонта, перевели временно в помещение уездного училища. Дом уездного училища был как раз напротив духовной семинарии и против той улицы, которая спускалась к реке Пензе и упиралась в так называемый Казанский мост. И гимназистов, и семинаристов распускали в один и тот же час, и тогда между нами непременно завязывалась драка, кончавшаяся обыкновенно тем, что семинаристы, отличавшиеся и ростом, и дородством, одерживали над нами верх и буквально загоняли нас в мелководную реку Пензу, из которой все, перепачканные грязью, и выходили только тогда, когда семинаристы с хохотом расходились по домам. Драки эти повторялись почти ежедневно».
«Пензенский театр, не отличался особой изящностью, но все-таки имел, помнится мне, три яруса лож, галлерею и довольно поместительный партер. Вся беда была в том, что он освещался так же, как и гимназия, масляными лампами. На потолке, конечно, висела люстра и, конечно, зрителям гаJ1ер·ей препятствовала смотреть на сцену. Был при театре и буфет с громадными графинами водки и кое-какими закусками. Папиросы тогда еще не были в ходу, а курили трубки и табак Василия Андреевича Жукова, а потому в буфете было устроено несколько горок для чубуков и трубок, которыми посетители и могли пользоваться за известную плату. Люди небрезгливые курили прямо из чубуков, не рассуждая о том, у кого во рту был предварительно этот чубук, но брезгливые требовали непременно, чтобы в чубук было воткнуто гусиное перышко, каковых заготовлялось великое множество. Нечего говорить, что когда публика закурит эти трубки, то в буфет не было возможности войти, а ежели к этим дымным облакам мы прибавим еще копоть от ламп и запах водки, тo можно судить, на что был похож этот буфет. Пива тогда еще не пили, о лимонадах и шипучих водах никто не имел понятия, но зато меды варились такие, каких теперь не встретите. И вот тогдашняя публика, вместо прохладительных напитков, упивалась этими медами».
«На Петров день в Пензе открывалась так называемая Петропавловская ярмарка. На ярмарке этой строился огромный тесовый балаган, в котором и давались театральные представления… На Петровскую ярмарку приезжал обыкновенно и цирк, который в то время назывался не цирком, а труппой волтижеров. Труппа эта возвещала обыкновенно гражданам о своем прибытии не афишами, а просто разъезжала по улицам в своих блестящих костюмах, оглашая воздух трубными звуками. Когда совершалось это шествие, то труппу сопровождала целая толпа зевак и уличных мальчишек, а окна домов быстро распахивались и из них высовывались головы обывателей. волтижеры эти немало портили дела драматической труппы, и актеры, бывало, не без злобы относились к представлениям этой труппы. Представления эти были самые примитивные: по канатам, например, ходили с длинными шестами, ·которые служили баланс, а когда волтижер терял равновесие, то просто-напросто упирался этим шестом в землю, причем лицо его искажалось от страха упасть с каната. Клоунов в то время не было, а были либо простые паяцы, либо кто-нибудь из труппы выводил танцевавшую собачку либо обезьянку».
Никольская улица. Почтово-телеграфная контора
Сохранились воспоминания о Пензе пленного английского офицера Генри Этвилла Лэйка, который в 1856 году написал книгу «Карс и русский плен».
«обравшись до Пензы, мы остановились в гостинице «Дрезден», но, едва переведя дух, последовали советам знающих людей и перебрались в гостиницу Варенцова. Оказалось, что Пенза — это весьма симпатичный город, расположенный на реках Сура и Пенза. Последняя и дала название городу. Население около 20 тысяч, но сама губерния по площади очень велика.
Окружающие пейзажи с трудом поддается воображению даже опытного путешественника. Почти всё время, пока мы здесь жили, территория была покрыта снежным покрывалом, совершенно плоским, лишь кое-где слегка волнистым. Климат довольно мягкий по сравнению с другими местами России. Окрестности города очень живописны. Летом весь здешний зажиточный люд отдыхает в своих сельских имениях, разбросанных на расстоянии от двадцати до сотни верст от города. Но к зиме все возвращаются обратно в Пензу, чтобы наслаждаться теплотой и сердечностью в обществе друг друга.
Пенза — одно из самых веселых мест в Европе. Приятные в общении, гостеприимные жители этого милого города посвящают себя нескончаемой череде званых обедов, баллов и концертов. Причём, в большинстве своем это высокообразованные люди с хорошими манерами. Нас предупреждали, что время, когда мы волею судьбы здесь очутились, не самое подходящее для веселья. Шла война, которая в некоторой степени омрачила обычно веселую жизнь русского общества, но на многочисленных светских приемах нас так весело и тепло встречали, что мы едва заметили это.
Кафедральный собор (Спасский кафедральный собор на Соборной площади) - прекрасное величественное здание. Его интерьер щедро украшен и включает в себя несколько хороших картин. Зимой верхний этаж собора закрывается, и службы проводятся на нижнем этаже. В противном случае в зимний период невозможно сохранить тепло. Частные дома весьма хороши, некоторые очень большие, как правило с богатой обстановкой. Среди лучших — дом губернатора (Панчулидзев А.А.), Олсуфьева (губ. предводитель дворянства) и Арапова (генерал-майор, возглавлял Пензенское ополчение). В четырех верстах от Пензы раскинулись публичные сады, которые особенно великолепны летом. За ними тщательно и со вкусом ухаживают. Это любимое место для катаний и прогулок тех горожан, которые по каким-то причинам остаются летом в городе».
Члены Лермонтовского общества
Группа членов правления Лермонтовской библиотеки с приезжими гостями в Павильоне Народного теара в Верхнем гулянии
Гости юбилейного заседания в парадном зале дворянского собрания. 50-летие со дня смерти Белинского. Май 1899
Открытие народной библиотеки им В.Г.Белинского в здании Общества взаимного кредита. 1898
Молебен по случаю закладки дома В.Г.Белинского. 1911
Рынок и Петропавловская церковь
Крестный ход на улице Предтеченской (ныне - Бакунина)
