А потом, после всех этих обследований, взяли и выкинули его из палатки, со справкой на руках. Кузьмич пошел с ней вдоль лагеря, тщась в ночной темноте разглядеть хоть что-то на листочке. Не видно ни черта.
Впереди зашумел кто-то, вздохнул.
- Эй, друг, - позвал Кузьмич, - есть чем посветить?
Вместо ответа послышался перестук спичек в коробке, с шипением вспыхнула сера. Кузьмич поднес к спичке листок, прочитал:
«Облучен, к дальнейшей работе не пригоден. Направление на дополнительное обследование».
Ниже число и подпись - здоровая такая закорючка с кривым хвостиком.
- Это что? – не понял Кузьмич.
- А это всё, дед, домой тебе надо, лечиться.
- Отпустят, с такой справкой точно отпустят! Лечись, отец.
- Сам ты, отец, - отмахнулся Кузьмич, и пошел по темноте искать свою палатку.
Утром за ним никто не пришел, не было ни Абаганяна, ни провожатого – Кузьмич проснулся в пустой палатке, Витя уже ушел на работу.
Кузьмич опять пошел к медицинской палатке, остановился перед входом, покурил, снова посмотрел на справку, и только потом вошел во внутрь.
- Тут это, вчера, мне написали, - и показал справку.
Один из медиков, тащивших громоздкий прибор, оглянулся, вскинул брови:
- Начальству справку показывали, - медик с явным облегчением положил прибор, уселся прямо на его гладкую поверхность,
- Ну кто у тебя там? В какой ты группе?
- Не знаю, меня с Чернобыля дернули, со смены.
- Тогда, - встал, опять за свой прибор ухватился, поднял с натугой, - тогда подожди, сейчас найду кого-нибудь.
И пошел, и пропал в мельтешении белых халатов, оборудования, разговоров и покриков. Кузьмич вздохнул, вышел из палатки, сел и закурил. То и дело по волосам оглаживал, на ладонь смотрел, на волоски, головой качал и снова затягивался.
Подъехал крытый грузовик, из него выглянул солдат:
В это время из палатки вышел полный седовласый мужчина:
- О, уже приехали! Ну и замечательно! – и, обращаясь к Кузьмичу, - Мужчина, не поможете погрузить.
- Да я, собственно, - и он потянулся за справкой в карман.
- Вот и спасибо, премного благодарен, – и он вновь пропал в палатке.
Кузьмич отбросил в сторону недокуренную сигарету, солдатик из кузова тоскливо проследил за окурком, встал и вошел в палатку. Дело нашлось сразу. Какие-то коробки, в чьем нутре тихо позвякивало стекло, блоки оборудования, и еще черт знает что. А тот, седовласый, что выходил из палатки носил документы. Толстые папки бумаг перевязанные бечевкой. Никому он их не доверял, никому не давал, никому прикоснуться не позволял. Кузьмич, когда в очередной раз вернулся от машины и было потянулся к такой вот стопке едва по рукам от седовласого не получил, правда тот сразу извинился, но взять ничего не разрешил.
Когда погрузка была закончена и в палатке осталось только несколько обрывков бумаги да стул со сломанной ножкой, Кузьмич все же догнал седовласого, выудил из кармана справку, и ткнув ею едва не в очки доктора, спросил:
- Я не местный, меня позавчера привезли.
- А к кому вы прикомандированы?
- Да я откуда знаю! – не выдержал Кузьмич, - Привезли и все!
- На вертолете над этим, - ткнул пальцем в сторону развороченного четвертого блока. Дым оттуда уже не валил, едва курилось непонятное марево. Засыпали там все свинцом с песком или еще чем. Кузьмич слышал про это от Вити, - Над вашим этим летал.
- А сколько раз? – доктор обеспокоился.
- Значит так, в машину, а там посмотрим.
И Кузьмич запрыгнул в набитый кузов грузовика, уселся на ящик рядом с солдатиком. Машина тронулась, солдатик, жестом, попросил сигаретку, Кузьмич дал, закурили. Грузовик катил по дороге неспешно, тяжело раскачиваясь, ухая, скрипели рессоры, позвякивали в ящиках склянки.
- Едем куда? – громко, перекрикивая шум, спросил Кузьмич.
- Новое расположение, - солдатика плохо было слышно, - пионерский лагерь «Сказочный».
И оба замолчали. Дорога за грузовиком пылилась, и уже маленьким стал палаточным лагерь, а АЭС и не видно толком. Только черные точки вертолетов в небе вьются – груз сбрасывают в разлом.
Доехали не скоро. Кузьмич успел уже прикорнуть, ноги затекли. Грузовик остановился, и, от наступившей тишины, Кузьмич проснулся, глаза открыл.
Слышалось тарахтение машин, шум листвы, где-то далеко пели птицы. Лес.
Солдатика в машине не было.
Кузьмич встал, поморщился, затекшие ноги кололо, выглянул из кузова и открыл рот от удивления. Кругом, на ветвях, на сучках, около самих деревьев, на камнях, лежала одежда. Где брюки, где рубаха, а где и костюм аккуратно повешенный на вешалку болтался на ветке. Развешанная одежда легко колыхалась на ветру.
- Дурдом… - только и сказал Кузьмич.
Он выпрыгнул из кузова, посмотрел вперед, назад – на всю длину дороги выстроились грузовики, ждали. Кузьмич пошел вперед, то и дело дивясь на развешанную вокруг одежду. Ну куда это годиться: костюм, новенький, модный, подкладка блестит, а висит он себе бесхозно, рукавами колышет. Или вон, футболка с вышивкой. Кузьмич точно знал – тот еще дефицит! Сам купить хотел, понравилась она ему, а в очереди отстоял с утра и до вечера и все – кончился товар.
Впереди, рядом с выстроившимися грузовиками, показалась еще одна очередь – человеческая. Стояли люди будто в магазине: между собой переговаривались, кто-то посмеивался, некоторые, чуть в сторонке, курили.
Кузьмич подошел, спросил глупо, как порой бывало, когда в хвост очереди пристраивался:
- Что надо то и дают, - хмыкнул последний стоящий, видимо шутка такая была тут частой, приелась.
- Да пояс то зачем? – раздался возмущенный голос из головы очереди, - Отцовский, кожаный!
- Не, все равно разденут, - подал голос один усатый мужичок в кепке, стоящий через два человека впереди.
- Разденут, - подтвердил стоящий рядом, кивнул.
Другие промолчали, а тот, которого Кузьмич спрашивал, вздохнул, с тоской посмотрел на наручные часы. Хорошие часы, командирские, с музыкой и самозаводные. Такие просто так не купишь: либо наградные, либо по большому блату достались – иначе никак.
- Жалко? – спросил Кузьмич.
- Ага, - грустно ответил мужик, - Памятные. Мне их с премией дали.
- Хорошие часы, - согласился Кузьмич.
- Ни разу не отставали, - зачем то добавил мужик, расстегнул ремешок и сунул часы в карман.
Тут же, словно по заказу, в ближней машине кто-то включил радио, и оттуда полился тоскливый, мудрый голос Бернеса: «Куда страшней, когда разлюбишь ты…».
На территорию «Сказочного» в зараженной одежде не пропускали. Это Кузьмичу в очереди сказали. А все те, кто тут сейчас стоял, были рабочие с АЭС. Оказывается станцию даже и не думали останавливать. Только четвертый блок реактора накрылся, а остальные то функционируют, и даже третий, находящийся под одной крышей с тем самым – четвертым, продолжает работать.
Рабочие жили не в палаточном городке, а в Припяти, потому у них не было проблем с переодеваниями, как у Кузьмича. После работы они возвращались домой, а с таким вот входом, через проверку, они еще не сталкивались.
Кузьмича в лагерь пропустили сразу. Проверяющий провел детектором рядом с одеждой – детектор пощелкивал, но вроде не уровне нормы, но вот когда провели им над рукой, над голой кожей, детектор зачастил. Проверяющий посмотрел на Кузьмича то ли с испугом, то ли с удивлением, но в сторону отошел – пропустил.
- Лазарет у вас где? – спросил Кузьмич у проверяющего.
- В центре, там увидишь, мимо не пройдешь.
Мимо и правда было сложно пройти. Кузьмич только удивился, когда увидел, сколько там народу около этого их медцентра носится. Пошел туда. Открыл дверь и тут же навалился на него шум: многие голоса, разговоры, топот ног, стуки, скрипы и еще какие-то непонятные звуки.
Кузьмич свернул к ближайшей двери, открыл, и едва не столкнулся с молоденькой, миленькой девчушкой в белом халате и толстенных очках.
- Ой, - вскрикнула девчушка, и отступила, - вы к кому.
- Вот у меня, - и Кузьмич, внезапно почувствовав дикую неловкость, протянул ей справку. Девчушка посмотрела на справку, закусила губу, поправила съехавшие очки.
- Вам наверное к Игорю Петровичу, он у нас по лучевой болезни, - и премило улыбнулась.
- Вы тут подождите, пожалуйста, я его сейчас найду, - она кивнула в сторону стула с вытертой, облезлой обивкой, и тут же ловко протиснулась мимо него и умчалась куда-то вперед по коридору, только стук каблучков слышно.
Кузьмич сел, посмотрел вновь на справку, плечами пожал:
- Какая еще такая болезнь? Черт! – под кожей на руке больно кольнуло, Кузьмич с остервенением почесал запястье, посмотрел на руку. Там, на запястье, проступила красная сыпь, а где чесал, ободралась кожа, выступила капелька крови. – Вот тебе и болезнь…
Кузьмич ждал. Вокруг сновали работники, разговаривали, на него поглядывали, а он глаза прятал. Ему было стыдно за сыпь на коже, за волосы его, лезущие. Только сейчас он подумал о том, что наверное выглядит страшно.
- Справочку можно? – вырвал его из раздумий усталый голос с хрипотцой.
- Да, вот, конечно, - Кузьмич торопливо протянул измятую справку очередному белохалатнику. Был он молод, наверное и тридцати нет еще, прическа длинноватая, в джинсах – этакий оболтус, вот только глаза усталые и голос осипший. Доктор взял справку, кивнул.
- В лабораторию, - и он вышел.
В лаборатории Кузьмича усадили на кушетку, взяли на анализ кровь, медсестра длинным каким-то невероятным шприцом ткнула его в основание шеи, было очень больно. Сказали ждать. Он ждал. Его кровь и то, что взяла сестра в тот шприц, разлили по колбочкам, капнули по стеклышкам, рассовали по установкам, под окуляры микроскопов. А после того, как отгудели установки, отсмотрели доктора в микроскопы, отщелкали какие-то аппараты, Игорь Петрович выписал еще одну справку, коротко чиркнул роспись и бухнул тяжелой круглой печатью по листку сверху.
- В семь автобус будет, - Игорь Петрович даже не смотрел в сторону Кузьмича, - сядете.
- А мне в Киев не надо, мне в Чернобыль.
- Чернобыль эвакуирован, езжайте в Киев.
Автобус пришел с опозданием. Старый скрипучий пазик. В автобус сел Кузьмич и еще трое: два солдата, молодых еще совсем, наверное только призванные, и одна женщина, грузная, полная, с потерянным взглядом.
Когда автобус тронулся, Кузьмич было попытался начать разговор, только вместо ответа женщина вдруг тихонько заплакала, достала из кармана платок и стала утирать глаза. Солдаты тоже были не разговорчивы.
Кузьмич чувствовал себя усталым и разбитым. Он улегся поперек двух сидений, подтянул под себя ноги, и уснул. Разбудили его ночью.
- Вставай, бать, приехали.
- Что? – Кузьмич не понял где он: темно вокруг, и тело болит, а еще чешется все.
- Приехали говорю, вставай.
- А, хорошо, - сразу вспомнился и автобус, и беготня эта с непонятной лучевой болезнью и все остальное. И водителя этого, который его сейчас будил, Кузьмич вспомнил, - Киев уже?
- Киев, Киев. Вылазь давай.
Кузьмич поднялся, прошел по скрипучему салону, вышел. Оказывается они были уже во дворе какой-то больницы. Там же, во дворе, стояли те двое солдат, а женщину, опять плачущую, доктор вел к корпусу больницы.
Втроем они пошли вслед за доктором, в приемный покой. Их распределили по палатам. Выяснилось, что почти все больничное крыло отведено под тех, кто был там, на Чернобыльской АЭС.
С утра началось лечение, анализы, длинная череда процедур, уколов, таблетки на тумбочке, столовая по расписанию. Полгода день за днем. Сначала перестало чесаться тело, потом и проблема с волосами исчезла… вместе с волосами, даже ресниц не осталось.
Выписали. Дали пенсию по инвалидности: ничего тяжелее десяти килограмм поднимать не рекомендовали, прописали проходить обследование в онкологии каждые полгода. А еще, вместо двушки, бывшей у него в Чернобыле, выдали Кузьмичу ключ от комнаты в коммуналке.
Через три месяца половину пенсии сняли. Не было доказательств участия в ликвидации аварии. Нигде Кузьмич записан не был, а Никита Владимирович Козырев, тот самый начальник цеха, что лично отвозил Кузьмича в Припять, подумал, что лучше промолчать. Бумаг то не было, только личная просьба прозвучала.
Приоритет в очередях на обследование в онкологии пропал, доктора намекали, что если Кузьмич хочет по-скоренькому обследоваться, то это можно… Денег на «можно» у Кузьмича не было.
Через два года Тырданов Алексей Кузьмичев умер от рака поджелудочной железы. Вовремя не выявили, а когда узнали, было поздно…
Статус ликвидатора аварии на Чернобыльской АЭС не был получен многими из тех, кто, в первые дни ликвидации, получил высокую дозу облучения.
