Вот сидит украинский оператор БПЛА, видит цель — ребенка — и именно на него сбрасывает с дрона гранату… Таких случаев в Донбассе все больше. Перед Новым годом врачи травматологического центра спасли ногу девочке, удалили осколки снаряда из колена. Ребенок получил травму «при взрыве предмета, сброшенного с беспилотника»… ВСУ каждый день, годами обстреливают донбасских детей «градами», «кассетами», рассыпают «лепестки» на детских площадках, теперь калечат их с дронов.
Евгений Жилицын и его пациенты.
Интервью с заведующим детским отделением Республиканского травматологического центра в Донецке Евгением Жилицыным было за несколько дней до Рождества. Евгений Владимирович вспомнил, как после очередного обстрела донецкого РТЦ в травмпункт прибежал мужчина с раненой дочкой на руках:
— Конец декабря 2022‑го. Тогда по всему периметру этой больницы было выпущено, если не ошибаюсь, 16 ракет. Одна упала через дорогу, рядом с 12‑летней девочкой. Ей практически оторвало ногу на уровне верхней трети голени плюс другие ранения. Час‑другой — и ребенок остался бы без ноги... Пациентка была очень тяжелой. Ее сразу взяли в шоковую, всё максимально почистили, восстановили анатомию… Первые дни вообще шла речь: выживет, не выживет? А уже потом — удастся ли сохранить ногу? Где‑то на Новый год мы перевели ее в отделение, и под Рождество стало понятно, что конечность сохранена.
— Помню, сообщалось, что детская травматология Донецка за один только год приняла на лечение 137 детей с минно‑взрывными травмами после обстрелов со стороны ВСУ.
— Да, эта цифра за 2022 год. В 2023‑м, думаю, она примерно та же. Сколько есть детей — все наши. Недели не проходит, чтобы не поступал раненый ребенок. Большинство действительно с минно‑взрывной травмой. И, как правило, это не один осколок, а несколько, множество осколков, которые начиняют тело малыша. Много историй, когда дети находились на грани жизни и смерти. Каждый спасенный ребенок — чудо.
В детской травматологии Донецка.
Так и со спасенными конечностями. Борьба идет за каждый сантиметр. Если не ошибаюсь, из того же Мариуполя поступило 69 детей с гниющими ранами. По несколько дней, недель сидели в подвалах, в антисанитарных условиях. И зоны роста повреждены, и сосудисто‑нервный пучок, и обширные дефекты мягких тканей, костные дефекты…
Наверное, у двух третьих этих детей были показания к ампутации. Мы не сделали ни одной. Можно найти хоть 20 причин, согласно протоколу, и отрезать конечность. И достаточно одного желания, чтобы ее сохранить.
— Россию, как и Беларусь, всё обвиняют в воровстве детей…
— Это абсурд, конечно. Приведу примеры, касающиеся нашего отделения. К нам попадали дети и без взрослых (в момент ранения их не было рядом, дети находились, к примеру, в одном бомбоубежище, родители в другом, или мамы с папой уже нет в живых…), но их затем находили, и ни одного ребенка мы не выписали без его родственников. Иногда приходилось их искать через соцслужбы, журналистов, волонтеров, и не только на территории ДНР. У наших пациентов нет прописки, нам все равно, откуда поступают дети.
Однажды привезли мальчика из Мариуполя. После ранения у него почти не было задней поверхности бедра, и по большому счету требовалась ампутация. Несколько хирургических обработок, пластик — и донецкие врачи ногу сохраняют. Отца у ребенка не было, мать погибла. Нашли бабушку из Украины, ехать за внуком она не хотела, еле уговорили. Ну а потом, когда все зажило и сняли швы, киевские пиарщики нарядили мальчика в гипсовую повязку и представили на камеру: как его спасали Зеленский и украинские медики, как над ним «издевались» в Донецке, не давали позвонить. Вырвали, мол, из рук террористов, с тремя подаренными телефонами, игрушками, одетого, обутого, улыбающегося, с зажившей ногой.
— Вот мы спасли жизнь тому или иному ребенку, но мне как врачу нужно думать и об улучшении качества этой жизни. То есть о достойной реабилитации и (в единичных случаях) протезировании. Знаю, в Москве это делают хорошо, куда и направляются дети в сопровождении законных представителей. А при минно‑взрывной травме может быть и 10, и 20 операций. К восстановлению очень сложный, длительный путь. Отрезать конечность — да, достаточно минут 30 — 40, а чтобы спасти ее, понадобится месяцев 6 — 12. Ребенка нужно сопровождать до закрытия зоны роста, как правило, до 18‑летия. Поэтому то, что они на публику называют воровством, я называю улучшением качества спасенной жизни и неотъемлемым лечебным процессом.
— Другая война, другое оружие и методы ведения боевых действий. Но одно дело, когда те же дроны применяют против пехоты, техники противника на поле боя, и совсем другое — в городах, против детей.
— Это запредельно и не поддается объяснению. Действительно, сейчас пошли сбросы снарядов с беспилотников. Причем если они там, прикинувшись дурачками, еще пытаются убеждать мир, будто стрельнули, не увидели, снаряды куда‑то не туда полетели, то невозможно оправдать регулярное применение противопехотных мин‑«лепестков» в черте города, по разным районам, применение кассетных боеприпасов. Нужна Гаага‑2! Также никакими конвенциями не оправдать использование БПЛА против мирного населения. Все же прекрасно понимают, что беспилотник имеет «глаза» и оператор видит, что сбрасывает гранаты именно на гражданских, на детей. И это четкая закономерность.
Таких случаев все больше. Ежедневно в том или ином районе — сброс взрывоопасных предметов с БПЛА. Крайний случай был несколько недель назад. Специалисты донецкого РТЦ спасли ногу 15‑летней девочке, удалили осколки снаряда из колена. Ребенок получил травму при взрыве, как говорили, неизвестного предмета, сброшенного с беспилотника.
Пациентку доставили в детскую травматологию с диагнозом рваная рана левого коленного сустава, инородные тела (осколки снаряда) в полости левого коленного сустава. Осколки и резкие боли привели к началу воспалительного процесса в суставе. Если опустить подробности и медицинские термины, ребенок мог остаться инвалидом. Врачи выполнили артроскопическое вмешательство (минимально инвазивная хирургическая манипуляция) сустава, удалили осколки… Уже на следующий день после операции девочка частично могла ходить.
— Знаю, недавно глава сельсовета Красного Партизана повез хлеб людям в Верхнеторецкое и тоже попал под дрон, оторвало ногу… И ведь в своем окружении такие операторы‑террористы не становятся изгоями. Это к вопросу о расчеловечивании.
— Не становятся. Мало того, что бы отсюда ни говорилось, мировая общественность на это никак не отреагирует. Скажет, что все придумано. Никого не слушают и не хотят слышать. По сути, мы два года (а то и больше) живем в условиях не локальной войны, а третьей мировой. Только пока без применения ядерного оружия, остальные виды вооружения уже задействованы.
— Обстрелы Белгорода и других российских населенных пунктов показывают, что они продолжатся. Исходя из ваших знаний, опыта, что нужно там с точки зрения медицины?
— Прежде всего нужно оценить площади, где примерно пройдет линия разграничения. И желательно, чтобы в пределах 10 километров была хорошая профильная больница. В идеале по типу неотложной, с хирургией, травматологией.
То есть взорвался снаряд, задача — быстро (правило золотого часа) доставить человека в профильную больницу, где работает бригада специалистов. Хирург, если ранение, скажем, в живот, повреждение внутренних органов, грудной клетки. Травматолог — потому что всегда идет поражение рук, ног, мягких тканей, кости. Нужен и микрохирург, он же может быть сосудистым хирургом. Нейрохирург — голова. Часто глаза страдают, значит, необходим также офтальмолог. По большому счету вот она, основная пятерка бойцов, с теми или иными вариациями. Желательно, чтобы в больнице, помимо обычного инструментария, были КТ, МРТ, УЗИ. Дальнейшее — для улучшения качества жизни, но это уже следующий этап.
Нужен алгоритм и на случай массовых поступлений, когда своих бригад не хватает. Надо продумать варианты доставки специалистов из ближайшей более‑менее профильной больницы. Транспортировка пациента может быть рискованной. Как из того же Белгорода доставить тяжелого больного, скажем, в Москву?
Ну и подготовка кадров. Если нет специалистов, хоть адронный коллайдер поставь, далеко не уедешь. Более того, нынешние боевые действия нельзя сравнивать с теми, которые были раньше, даже в 2014 — 2015 годах. Постоянно идет усовершенствование оружия, методов ведения войны, и, соответственно, совершенствуются навыки оказания той или иной хирургической помощи.
…Евгений Владимирович не осуждает коллег, которые уехали, и тех, которые не торопятся в прифронтовые города помочь или за опытом. Это выбор каждого, говорит. Выбор тяжелый. Он свой сделал. Как и те, кто вместе с ним каждый день снова и снова идут спасать чьи‑то жизни, рискуя своими.
В крайний обстрел донецкой больницы ранило еще нескольких сотрудников, разбиты 67 окон, в том числе в палатах пациентов.
