Море было спокойным, как застоявшаяся вода в старом ведре. Семен сидел на корточках у лодки, чинил сеть. Руки знали работу, пальцы двигались сами, толстые и узловатые, как корни выброшенного на берег дерева. Солнце пекло спину сквозь тонкую рубаху. Он чувствовал каждый позвонок, каждый старый ушиб, каждый шрам от лески.
Он оглянулся на деревню. Белые домишки прилепились к скале, как ракушки. Там была его хижина. Пустая. Как и все годы. Жена давно ушла в землю, сын уехал в столицу на заработки и там погиб в пьяной драке.
Сеть была почти готова. Он откинул ее в сторону, выпрямился. Кости хрустнули, как сухие ветки. Он посмотрел на свои руки. Кожа - пергамент, натянутый на кости. Сила ушла из них медленно, как вода сквозь песок. Он помнил, как когда-то мог одним рывком вытащить лодку на берег. Теперь и пустая мокрая сеть давалась с трудом.
Он сел на песок, прислонился к теплому борту лодки. Закурил. Дым был едким и горьким. Как его мысли.
Слишком много дней. Дни ловили его, как рыбу в сеть, и он не сопротивлялся. Каждый день был похож на предыдущий: море, сети, скудный улов, выпивка в кабаке, короткий сон. И снова – море. Он ждал. Чего? Большого улова? Удачи? Любви? Не знал. Просто ждал, что жизнь сама придет к нему, как прилив. Он был крепким. Он мог терпеть. Он думал, что время – это море, и его много.
А время было не морем. Оно было рыбой - скользкой, быстрой, уходящей сквозь пальцы. Оно ушло. И теперь он сидел здесь, старый, с пустыми руками и пустой лачугой на берегу моря. Ничего не построил. Ничего не накопил, кроме морщин да боли в спине. Никого не оставил после себя, кто бы помнил его имя не просто как старого рыбака Семена.
Он видел, как молодой Петр спускался к своему катеру. Сильный, смеющийся. Говорил о том, как уедет из Одессы в Киев, разбогатеет, купит большой дом. Семен видел тот же огонь в его глазах, что горел когда-то и в его собственных. Огонь, который он заливал дешевым самогоном и бесконечным ожиданием завтрашнего прилива.
Завтра. Сколько этих завтра он прожил впустую? Сколько раз откладывал поехать к сыну, пока тот был жив. Сколько раз думал сказать доброе слово женщине, которая смотрела на него когда-то с надеждой. Сколько раз мечтал выйти дальше в море, к большому улову, но боялся шторма или просто лень было готовить лодку.
Сожаление подступило к горлу, как морская вода при волне. Не громкое, не кричащее. Тихое, глубокое, соленое. Оно заполняло его изнутри, тяжелее любого якоря. Он понял, что не боялся смерти. Смерть - это конец пути, как возвращение в порт. Он боялся вот этого: тишины внутри, пустоты прожитых лет, понимания, что успел только дожить, но не прожить. Что его история – это не сага о борьбе с морем или судьбой, а лишь долгая, бесславная одиночная вахта, закончившаяся ничем.
Семен потушил окурок о песок, вдавив его с силой. Встал. Боль в колене отозвалась резким уколом. Он посмотрел на море. Прилив начинал набирать силу, вода неспешно лизала песок, подбираясь к его стоптанным сандалиям. Скоро можно было выходить. Еще один день. Ловить рыбу, которую никто не ждал.
Он толкнул лодку в воду. Дерево скрипело. Он забрался внутрь, взял весла. Руки привычно легли на уключины. Он греб. Прочь от берега. Прочь от мыслей. Но сожаление плыло с ним, как тень под лодкой. Оно было тяжелее любого улова.
Он понял слишком поздно, что ждал прилива, который уже давно прошел. И теперь оставалось лишь грести в тихую воду, где ловится только пустота.
