Воспоминания + Прошлое

Сегодня день памяти Людмилы Зыкиной; о её дружбе с семьёй последнего маршала СССР Язова – в интервью, которое для моего «Нового Взгляда» в 1992 году записал Андрей Ванденко.

– Известие об освобождении Дмитрия Тимофеевича из следственного изолятора стало для вас неожиданностью?

– В минувший вторник с утра я разговаривала с Эммой Евгеньевной (жены министра обороны СССР Язова – Е.Д.), и она еще ничего не знала о предстоящем событии. А вечером, услышав сообщение по телевизору, я бросилась звонить Язовым.

Конечно же, я обрадовалась, что Дмитрий Тимофеевич дома. Уверена, что, если суд будет объективным, он полностью оправдает всех обвиняемых по делу ГКЧП. Это достойнейшие, порядочные люди!

– Слушаю вас, Людмила Георгиевна, и удивляюсь тому, что вы никогда не состояли в КПСС. Этакий беспартийный коммунист.

– Я трижды подавала заявления о приеме в партию. Но в первый раз написала тушью, что оказалось нарушением каких-то там правил. Я делала это, естественно, не специально. Просто переписывала ноты и забыла перезарядить ручку. Очень тогда обиделась, что из-за какой-то формальной придирки меня “завернули”. Когда решилась на второй заход, отвод был иным. Меня обвинили в аморальщине из-за того, что я разошлась с мужем. И говорил мне это человек, который за несколько лет до этого бросил жену с маленькими детьми.

Муслим Магомаев не вступил в партию, Гейдар Алиев не советовал.

А ведь никто не знал, что уже после развода я четыре месяца кормила на свою зарплату заболевшего бывшего мужа… Еще у меня был выговор по комсомольской линии: я направила в колхоз на картошку хористов, а скрипачей из оркестра не пустила, пожалела их руки. В райкоме мне сказали, что я слишком бережно отношусь к пятому пункту: мол, евреев защищаешь. Я сказала: не евреев защищаю, а людей ценю.

Третий раз мне отказали из-за того, что я только год проработала на новом месте. Все. Больше я и не пыталась. После сорока, считаю, поздно вступать в любые политические организации.

А кроме того, время наглядно показало, что не партбилетом в кармане определяется сила убеждений. Разве среди бывших членов КПСС, занимавших видные посты, мало таких, кто поспешил вывернуться наизнанку?

– Когда вы говорите об этом, у вас даже выражение лица меняется, оно становится каким-то твердым, если не сказать злым.

– Я не могу с любовью говорить о предателях, извините уж. Почему я должна скрывать свое отношение к тем, кто втаптывает в грязь то, чем я гордилась?

Я народная артистка не только Советского Союза, но и Азербайджана, и Узбекистана, и Казахстана и некоторых других бывших советских республик. Но это же сегодня заграница!

Моя подруга Мария Биешу живёт в Кишиневе, прикажете теперь брать визу в посольстве Молдовы?

– А может, тут еще и личная обида? Вы – лауреат Ленинской премии, Герой Соцтруда, а вас от 2-й поликлиники открепили…

– При чем тут поликлиника? Это рабочие моменты, я и без этого проживу. Льготами я никогда не пользовалась, звездой Героя не щеголяла.

– Служебная “Волга” тем не менее у вас есть.

– Министерство культуры выделило.

Если же действительно говорить, о чем я еще жалею, так о том, что не могу в Крым поехать. Я привыкла там каждое лето отдыхать, а вот уже три года пропускаю.

– Почему?

– Бывшие санатории 4-го управления теперь ведь принадлежат Украине… Ничего, я у Ким Ир Сена в Корее хорошо время провела.

– Какими судьбами там оказались, неужто специально на отдых?

– Да, так получилось. Ансамбль “Россия” был на 80-летии главы корейского государства. Ким Ир Сену так понравилось, как мы исполнили несколько корейских народных песен, что он предложил мне самой выбрать себе подарок. Тогда я и сказала, что давно по-человечески не отдыхала. Сказала – и забыла. Но не забыли в Корее. В прошлом году я замечательно там отдохнула.

– Почему-то кажется, что вы и с Фиделем Кастро должны дружбу водить.

– Дружбой это не назову, но когда была на Кубе, встречалась. Приятный мужчина.

Борис Моисеев называл Людмилу Зыкину своей «мамой».

Предыдущая глава: История молодой Екатерины II. Глава 14

Данная серия постов создана на основе мемуаров самой императрицы и содержит малоизвестные факты и события из жизни Екатерины II

Императрица уже с этого времени начала часто хворать. Врачи не понимали, что с ней. Шуваловых все чаще видели опечаленными, очень озабоченными и усиленно заискивающими перед великим князем. Придворные передавали друг другу на ухо, что эти недомогания Ее Императорского Величества были более серьезны, чем все думали.

Все прежние правила при дворе, введенные Чоглоковыми, были заброшены, забыты или игнорируемы Александром Шуваловым. А сам он не пользовался никаким или очень ничтожным уважением. Все смеялись над ним, над его женой, дочерью, зятем чуть ли не в их присутствии. И они подавали тому повод, потому что нельзя было себе представить более отвратительных и ничтожных фигур.

Так как мнимая осенняя беременность Екатерины исчезла, она вздумала брать настоящие уроки верховой езды, чтобы научиться хорошо управлять лошадью. Она сказала об этом великому князю, который ничего против этого не возразил. Екатерина отдавалась этим урокам со всей страстью. Она вставала в 6 часов утра, одевалась по-мужски и шла в свой сад. Там она распорядилась отвести себе площадку на открытом воздухе, которая служила ей манежем. Занятия проходили каждый день, кроме воскресенья.

Как-то в Ораниенбауме между Петром и Екатериной произошла страшная ссора из-за ее фрейлин. Она заметила, что они все либо наперсницы, либо любовницы великого князя, и во многих случаях пренебрегают своими обязанностями перед Екатериной, а иногда также уважением и почтением, какие они ей должны были оказывать. Она пошла на их половину и стала упрекать их за такое поведение, напоминая им об их долге. Некоторые из фрейлин всполошились, другие рассердились, третьи расплакались, но как только она ушла, фрейлины поспешили немедленно пересказать великому князю, что произошло в их комнате. Его Императорское Высочество взбесился и тотчас же прибежал к жене. Он сказал, что нет больше возможности жить с нею, что с каждым днем она становится все более гордой и высокомерной, что требует почтения и уважения от фрейлин и отравляет им жизнь, и что они целый день заливаются слезами.

Тогда Екатерина пригрозила, что обо всем расскажет императрице, и та легко рассудит, не благоразумнее ли выгнать всех этих девиц дрянного поведения, которые своими сплетнями ссорят племянника с женой. Тогда Петр замолчал, призадумался, смягчился, а затем ушел к себе.

Несмотря на сложности в отношениях, Екатерина старалась во всех вопросах помогать своему супругу. Советы, какие она давала великому князю, были благие и полезные, но тот, кто советует, может советовать только по своему разуму и по своей манере смотреть на вещи. А главным недостатком ее советов великому князю было то, что его манера действовать и приступать к делу была совершенно отлична от ее манеры, и по мере того, как они становились старше, эта разница делалась все заметнее. Екатерина старалась во всем приближаться всегда как можно больше к правде, а Петр с каждым днем от нее удалялся до тех пор, пока не стал отъявленным лжецом. Он часто выдумывал и выдавал за факты такие бредни, в которых не было и тени правды.

Зимой 1758 года у Екатерины появился новый повод к огорчению. Она вдруг заметила большую перемену в поведении Льва Нарышкина. Он стал с ней невежливым и грубым; нехотя приходил к Екатерине и говорил вещи, которые показывали, что ему вбивали в голову недоброжелательство по отношению к ней, его невестке, сестре и всем тем, кто был к ней привязан. Екатерина узнала, что он почти всегда был у Ивана Шувалова, и она легко догадывалась, что его специально отвращают от нее. Невестка Нарышкина, его сестра, его брат были также рассержены на него, как и Екатерина, потому что он вел себя как безумный и оскорблял их всех как только мог, без причины. Ясно было видно, что он служил орудием тем, кто им завладел. Он более, чем когда-либо, являлся на поклон к великому князю, а его невежливость по отношению к Екатерине доходила до того, что, когда она с ним разговаривала, то он ей не отвечал. Екатерина не знала, какая муха его укусила, между тем как она буквально осыпала его благодеяниями и изъявлениями дружбы.

Екатерине передали, что Шуваловы наговорили Льву Нарышкину, что дружба с ней повредит его карьере, потому что она на дурном счету у императрицы и великого князя; и что, как только императрица умрет, великий князь заточит ее в монастырь, и другие тому подобный вещи. Кроме того, Нарышкину посулили орден святой Анны, как знак милости великого князя по отношению к нему. С помощью этих рассуждений и обещаний добивались от этой слабой и бесхарактерной головы всех маленьких измен, каких хотели, хотя у него бывали порывы раскаяния. Как потом увидят, тогда он старался, как только мог, удалять великого князя от Екатерины, так что последний дулся на жену почти непрерывно и связался снова с графиней Елизаветой Воронцовой.

К весне у Екатерины снова появились признаки беременности. В конце апреля они поехали в Ораниенбаум.