На Черной Горе Рогачев переговорил по радиостанции с Комбатом капитаном Есипенко, поднял Седьмую роту, поставил задачу двигаться по хребту над Абдуллахейлем, прикрывать сверху разведчиков. В конце хребта мы должны закрепиться, дождаться, пока разведка вылезет из Абдуллахейля к нам наверх, затем всем дружной компанией планировалось уйти в горы на ночевку.
Бойцы Седьмой роты поднялись с занятых позиций и пошагали в указанном направлении. Противодействие со стороны душманов отсутствовало, они получили пистон и слиняли с такой скоростью, что догнать их не смогли ни разведчики, ни реактивный Карлсон. У меня создалось ощущение, будто их вообще никогда не было в кишлаке, а нам всё померещилось и рота просто так, от нехрен делать, шмаляла по кустам.
На ровной поверхности до линии горизонта прямая видимость составляет примерно восемь километров. До призыва в армию я жил в такой местности, где горизонт от меня постоянно загораживали то деревья, то леса, то постройки, то города, а иногда и вовсе затмевали белый свет невероятной красотой бесподобные советские женщины всех самых разнообразных национальностей. Поэтому даже простая половина от дистанции в восемь километров, была для меня в диковинку, я смотрел с затаенным дыханием на открывшуюся передо мной небывалую панораму, как будто дыхание могло спугнуть очарование восхитительного пейзажа. Сердце моё застыло от ощущения полёта, на мгновение мне показалось, будто я парю под облаками на восходящих потоках прозрачного воздуха. Подобно Гордому Орлу, я смотрел немигающим взглядом с высоты полёта на развернувшуюся подо мной долину, и боялся моргнуть глазами, чтобы не «проморгать» невиданное диво. А если добавить к общему великолепию вид на гору Мархамхан 4585 за зелёнкой,
до неё взгляду по прямой пришлось «лететь» на орлиных крыльях небывалых десять километров, можно было простить горнострелковому батальону все его тяготы и лишения, вместе с осточертевшим вещмешком.
Мы, люди, как биологический вид, большую часть информации воспринимаем через органы зрения. Именно зрение заставляет нас любоваться движениями балерин, через разглядывание картин мы приходим в восторг от работ замечательных художников, глазами мы смотрим на тексты литераторов и именно зрительные образы возникают у нас при рассматривании графических символов. Зрительные образы долины реки Абдуллахейль заставили меня онеметь от небывалых ощущений, я не мог вымолвить ни слова, разве что промычать от восторга. Небо казалось необъятным, а мне захотелось его обнять, я развел в стороны руки, но в этот момент прозвучала команда «Вперёд».
Мне пришлось скомкать возвышенные душевные порывы и вспомнить мудрость Человека с Востока – Ты либо Гордый Орёл, парящий в заоблачной выси, либо Пингвин, птица нелётная. Боишься высоты? Ну и нормалёк, бойся дальше, это из-за акрофобии возникло кружение головы и ощущение полёта, а местные душманы гуляют здесь без лишних поэтических терзаний. Сейчас развернут ДШК и захерачат длинную очередь прямо в грудак, если зазеваешься.
Так я и пошел над невероятной зелёной долиной на подъём по серому, пыльному, раскаленному осенним солнцем хребту. Любоваться невероятными пейзажами взахлёб больше не пришлось, дыхание сбилось, гимнастёрка насквозь пропиталась пОтом, организм затребовал восстановления водного баланса, началась сильная жажда, отчего красоты местных ландшафтов отошли на дальний, стопятидесятый план. Хотелось лишь воды и сдохнуть.
На первом попавшемся бугре хребта Рогачев неожиданно дал команду спуститься и прочесать кишлак.
Рота пошла на спуск. Во время движения вниз, на одном из привалов, я плюхнулся вещмешком и задом на склон недалеко от Толика Воличенко. Тут же, в нескольких метрах, привалился Замполит. Толян вытащил шоколадку от сухпайка, начал её разворачивать, зашелестел фольгой. Очевидно он поступил точно по инструкции, оставил шоколад «на потом», а я, как лесной олень, выжрал всё сладкое на второй день операции.
- Воличенко! – Громкий голос Замполита заставил меня повернуться, я по привычке вскинул взгляд на начальника, подавшего команду. Замполит указательным пальцем показал Толику на шоколадку, потом тем же пальцем изобразил цифру «1» и затем указал на себя. То есть, жестами подал команду «Одну шоколадку доставь мне». Толян с грустным видом подчинился, скинул с плеч лямки вещмешка, поднялся и понёс Замполиту свою шоколадку из своего солдатского пайка.
Сожрёт или не сожрёт? – подумал я про Замполита.
Сожрал. Тут же, не отходя от кассы. Пипец. Вот интересно, слово «стыд» существует в армии или нет?
Пока Замполит хомячил Толикову шоколадку, поступила команда на выдвижение. Мы встали на ноги, продолжили спуск, дошли до начала «зелёнки». Рогачев развернул роту в цепь и направил в большую долину, заполненную садами, террасами полей и глинобитными домами в несколько этажей. Выглядела долина невероятно красиво.
На одной из делянок пшеницы, которую нам предстояло пересечь, остались следы пребывания людей. Буквально несколько минут назад здесь работали люди. Часть пшеницы стояла на корню, другая часть была срезана и лежала на земле ровным рядком, тут же валялись несколько серпов. У афганцев серпы выглядят не так, как принято рисовать на советских плакатах с рабоче-крестьянской символикой. Афганский серп похож на лопатку, приделанную к длинной кривой ручке, если бы подобный предмет находился не рядом со срезанными колосьями, я бы не вдруг догадался о его назначении. Срезанную серпами пшеницу жители Абдуллахейля не увязывали в снопы, а укладывали на дерюги и перевязывали толстыми грубыми верёвками. И дерюги, и верёвки, и срезанные колосья всё валялось на делянке. Очевидно, работники собирали урожай, потом увидели что-то страшное, побросали всё под ноги и кинулись наутёк, как от чумы. Как-то даже непонятно, я чё, такой страшный что ли?
- Касиян, сматры, навоз ишак. – Бахрам Жуманов остановился рядом со мной и показал пальцем на свежую кучу, от неё поднимался вверх пар.
- Ишак толко что сраль. Ишшо дым идёт. Толко что здэсь быль.
Мне захотелось подшутить над Бахрамом. Он был «дембелем», причем самым непоседливым, вечно доставал «молодых», цеплялся к ним, всегда ему было что-то надо, вот я и решил выставить ситуацию так, будто именно от него люди разбежались с делянки в разные стороны.
- Это ишак с перепугу наделал. Он увидел тебя, наложил в штаны и подался на смотки.
- Пачэму мэня? – Бахрам почувствовал подвох в моих словах, решил оспорить противоречие между заявлением и истиной, однако, русский язык ему был не родной. - Ти Шапка-Нэвидимка хадыль, да? Ти пэрвий хадыль. Сматры рожа какой страшний, чумазый! Шайтан пахож!
- Ы-ы-ы-гы-гы, я скоро умоюсь! А от тебя так и будут все убегать, наложив в штаны!
- Э-э-э-э-э, да, замальчи свой рот. Ти ваще старослужащий нэ уважаешь! – Бахрам скривился, будто я наступил ему на ногу в трамвае, очевидно моя подколка уязвила его.
Несколькими фразами мы с Бахрамом беззлобно подъегорили друг друга возле кучи свежего навоза и двинулись дальше, вперёд.
Как мы не старались, но в кишлаке не нашли ни людей, ни ишака. Никого не нашли, хотя мы спускались с хребта, шли сверху вниз. Сверху вниз удобней смотреть, чем снизу-вверх, но, мы людей не заметили, а они здесь были. Значит у них организована какая-то система наблюдения и оповещения. Во время спуска я пялился во все глаза, смотрел, чтобы из окна или из-за каменной ограды на меня не был направлен ствол, смотрел-смотрел но никого не заметил, а тут на тебе: валяется инвентарь, валяется свежий навоз. Выходит, они нас заметили раньше, чем мы их.
Данное обстоятельство навело меня на печальные мысли, получается, душманы одурачили нас как салабонов. Мне захотелось опровергнуть данное предположение, но для этого требовалось найти хоть кого-нибудь.
Вскоре Рогачев дал команду проверить попавшийся на пути дом, лично мне поручил осмотреть ослятник, я истово кинулся выполнять распоряжение, всеми силами старался найти чуваков, обхитривших нас.
На полу, в ослятнике, я обнаружил толстый слой соломы, не поленился, вытащил из пулемёта шомпол, усердно протыкал им солому. Результат – ноль, я не обнаружил ни людей, ни животных, ни оружия, ни входа в погреб.
На верхних этажах дома результат получился такой же. Логично было бы, если люди побросали инвентарь и спрятались внутри строения. Но их там не оказалось, они исчезли, испарилась. Получилась мистика какая-то, а не прочёска! Это не боевая операция, а обдуривание нас духами. От осознания данного факта мне сделалось обидно. По итогу нам подали команду «вперёд» и мы ушли так ничего и не обнаружив.
Мы с Бахрамом вышли из дома, проверенного нашим взводом, увидели плотные клубы черного дыма, валившие из окон большого трёхэтажного строения, оно горело. Видимо, его подожгли бойцы третьего взвода, не знаю, что они нашли, я не приставал ни к кому с расспросами, но вскоре все три этажа обрушились со страшным гулом, едва мы успели пройти шагов двадцать. Перекрытие прогорело, не выдержало веса наваленного на него пола, проломилось, тонны глины рухнули вниз, по земле прошла вибрация, я оглянулся на грохот, увидел столб черного дыма, облако желтой глиняной пыли и несуразные огрызки глинобитных стен, торчавшие вверх, в синее афганское небо. Вид показался мне жутким, ужасным, отвратительным.
Долину мы прошли, достигли начала подъёма в горы.
Дело двигалось к вечеру, Седьмая рота вылезла на хребет, закрепилась и получила приказ устроиться на ночлег. В силу ряда понятных причин я оказался рядом с Рогачевым, среди огромных пыльных камней. От них распространялся накопленный за день зной, как будто мы залезли в остывающую после рекордной плавки доменную печь, я привалился спиной к вещмешку, попытался термоизолироваться им от теплового излучения. Пулемёт поставил рядом с собой на приклад, затем малёха завошкался, зацепил приклад ногой. Пулемёт проскользил по скале, со звоном грохнулся на камни, я подобрал его, снова поставил рядом.
- Похоже, духи свалили из этого ущелья. - Рогачев в бинокль осматривал окрестности. – Хоть польку-бабочку танцуй.
- Почему бабочку? – Повернулся я на голос командира и снова уронил на камни пулемёт.
- Ну станцуй какую-нибудь другую. Какую ты ещё знаешь? – Рогачев оторвался от бинокля.
- Полечку с подвыподвертом знаю. Полечку с переподвыподвертом.
- С подвы… с подвопердотом…с подвыпердовотом … Блин, ещё раз уронишь пулемёт, я тебе хлебальни кнапинаю!
От греха подальше я поставил пулемёт на сошку, так он будет устойчивее.
Переночевали мы на хребте без приключений, я с радиостанцией был рядом с Рогачевым. Эргеш, при распределении бойцов на ночное дежурство, не дотянул смену до меня. Скорее всего, он придерживался старинной солдатской мудрости и держался подальше от начальства, то есть от Рогачева, а значит и подальше от меня. Достоверно причина мне не известна, потому что правду в наше трудное время никто не говорит, вот никто и не сказал мне каким образом я отвертелся от ночного караула, а сам спрашивать не пошел. Поэтому ночевал спокойно, без подъёмов на пост, почти сносно выспался, а это важно. На войне небезразлично как солдат накормлен и как отдохнул, потому что завтра мы снова проснёмся в горах. И после завтра тоже.
