12 апреля - День космонавтики + Космос

Автор: Александр Старостин.

Ранее у себя в канале и на Кошке я рассказывал о полёте на «Мир» первого британского космонавта Хелен Шарман. На орбиту она отправилась 18 мая 1991 года на корабле «Союз ТМ-12» вместе с экипажем девятой основной экспедиции Анатолием Арцебарским (командир) и Сергеем Крикалёвым (бортинженер), а вернулась на Землю вместе с экипажем ЭО-8 (Виктор Афанасьев, Муса Манаров) спустя неделю. «Озоны» остались на «Мире» одни.

Перед «Озонами» традиционно стоял большой список практических, ремонтных и научных задач. Например, первый выход в космос у ЭО-9 был связан с ремонтом антенны системы поиска, сближения и стыковки «Курс». Её повредили члены экипажа ЭО-8 во время одного из своих выходов в космос, и это едва не закончилось столкновением грузового корабля со станцией ещё в марте 1991 года. Арцебарскому и Крикалёву пришлось работать с ремонтом систем, которые не то чтобы были предназначены для ремонта на орбите, включая точную работу с небольшим инструментом. Но центральной задачей «Озонов» стала сборка и установка фермы «Софора», на которой затем должна была расположиться внешняя двигательная установка (ВДУ). Вынос ВДУ на 14,5 метров от корпуса станции позволял снизить затраты топлива станции (у ВДУ были свои запасы топлива) на маневрирование по крену (ну то есть на вращение) за счёт эффекта рычага.

Однако ВДУ требовала достаточно прочной ферменной конструкции. Привезти телескопическую ферму подходящих характеристик было попросту не на чем, так что требовалась сборка на орбите. А сборка на орбите, в свою очередь, означала, что необходимо при разработке технологии учитывать невесомость, отсутствие атмосферы и сложности работы в скафандре. Например, собирать элементы с помощью клёпки проблематично, так как требуется большая физическая сила. При работе с гаечным ключом необходимо как следует фиксироваться, поскольку третий закон Ньютона никто не отменял. Сварка же – это риск повреждения скафандра. И не то чтобы такие работы раньше не проводились. Эксперимент по сварке, например, осуществили ещё в 1969 году на «Союзе-6», и тогда чуть не прожгли бытовой отсек корабля. Словом, хорошо бы найти такой способ сборки фермы, чтобы обойти все зоны риска. И такой способ нашёлся.

Эффект памяти формы впервые обнаружили ещё 1930-х годах в определённых сплавах золота и кадмия, а затем у алюминиевой бронзы в конце 1940-х. Причём именно в 1940-х советский металлург Георгий Курдюмов обнаружил, что изделия из алюминиевой бронзы могут после серьёзной деформации возвращать свою исходную форму, если их нагреть до определённой температуры. В 1962 году уже в США в военно-морской лаборатории разработали нитинол – сплав никеля и титана (никелид титана), который обладал сильным эффектом памяти формы (например, полностью восстанавливается деформация до 8%). Никелид титана также обладает высокой прочностью, стойкостью к коррозии, демпфирующей способностью и хорошей биологической совместимостью. Однако есть у него и серьёзные недостатки – он тяжёл в изготовлении (необходимо вакуумирование, т.к. титан хорошо взаимодействует с азотом и кислородом) и обработке (ведь он очень прочный), ну и наконец титан банально недёшев.

Тем не менее, именно с помощью элементов из никелида титана решили собирать «Софору».

Ферма «Софора» состояла из труб из алюминиево-магниевого сплава, а также муфт из никелида титана. Трубы собирались в V-образные секции с диафрагмами, а сами секции по вертикали соединялись муфтами. Муфта изначально имела более широкий диаметр, так что трубы входили в неё уверенно, а затем при нагреве она сжималась, создавая прочное соединение. Всего таким образом создавалось 21 звено, на каждое по четыре муфты, итого 84 штуки.

Элементы из никелида титана уже проходили испытания космосом. Впервые наши космонавты провели испытания муфт с памятью формы ещё в 1982 году на станции «Салют-7». Тогда Анатолий Березовой и Валентин Лебедев установили на станции пневмоблок, трубы в котором соединялись именно с помощью такого крепежа. Спустя год экипаж следующей экспедиции Владимир Ляхов и Александр Александров удостоверились, что трубы сохранили герметичность.

В 1989 году на «Мире» был произведён эксперимент «Краб», в ходе которого на грузовом корабле «Прогресс-40» были раскрыты кольцевые конструкции диаметром 20 метров. Для раскрытия использовались приводы из сплава никелида титана ТН-1. За экспериментом наблюдали члены экипажа ЭО-4, среди которых кстати также был Сергей Крикалёв. Кроме того, члены экипажа ЭО-8 проверяли на орбите элемент конструкции будущей «Софоры». Да и сами «Озоны» успели собрать экспериментальный элемент фермы во время первого выхода в открытый космос, а в ходе второго (тогда ещё устанавливали аппаратуру «Трек» для улавливания тяжёлых ядер космического излучения) забрали этот элемент обратно.

Так что к июлю 1991 года, когда началось возведение «Софоры», Арцебарский и Крикалёв уже были готовы. Сперва, однако, необходимо было подготовиться. Первое звено фермы собрали внутри, а уже потом, 15 июля совершили третий выход. В ходе него на модуль «Квант», где и предполагалась сборка и установка, «Озоны» доставили все необходимые элементы – монтажную платформу, некоторые элементы фермы – а также подключили пульт управления и четыре монтажно-нагревательных устройства. При этом обнаружилось, что скафандр Анатолия Арцебарского терял давление. Это не было критично, однако требовалось учитывать в работе.

Сборка самой фермы началась в ходе четвёртого выхода 19 июля. Космонавты доставили к «Кванту» собранную внутри полуметровую секцию, которая должна была служить основой для конструкции, и приступили к сборке. Сразу же начали проявляться нюансы. Во-первых, трубы не захотели входить в муфты. Причина оказалась предельно прозаической – нужно было дать им остыть, ведь будучи внутри станции, трубы в соответствии с законами физики расширились. Затем выяснилось, что в реальных условиях открытого космоса муфты требуется нагревать дольше, чтобы они восстановили форму и обжали трубы. Наконец, мешало постоянно меняющееся освещение, а также сложности с фиксацией скафандров к корпусу модуля. Тем не менее, первые звенья были собраны.

Устройство контроля термомеханического соединения. По простому - кондуктор. Работает так: провели работу по соединению звена, не позднее 6 минут надеваем на соединение это устройство: налезло, значит соединение в норме; не налезло - прогреваем заново. За информацию спасибо ТГ-каналу «Геоид Гагарина»

В ходе следующего выхода 23 июля космонавты установили ещё ряд звеньев, включая шарнирное звено, позволявшее ферме частично складываться. Вообще, изначально она собиралась в условно горизонтальном положении, параллельно продольной оси станции, имевшей тогда Т-образную или крестообразную форму (если со стороны переходного отсека пристыкован корабль). Модули «Квант-2» и «Кристалл» образовывали верхнюю перекладину, а «Союз», базовый блок, «Квант» и грузовой корабль «Прогресс» образовывали ножку, ту самую продольную ось.

Финальный выход ЭО-9 состоялся 27 июля и начался он с выноса мусора. А если точнее – «Озоны» вынесли наружу отработавший своё скафандр. И только после этого космонавты продолжили сборку фермы. Они установили оставшиеся звенья фермы и установили её в рабочее положение – под углом 11 градусов относительно оси станции, чтобы ВДУ находилась над её центром масс.

Уже после завершения сборки фермы Анатолий Арцебарский поднялся на самую высокую точку «Софоры», чтобы осуществить проверку её упругости и способности противостоять колебаниям. Самым ярким событием выхода стала, конечно, установка на верхушке фермы флага СССР.

Вообще-то сама идея повесить «самый высокий флаг СССР» обсуждалась задолго до пуска. Предполагалось даже, что будет изготовлен специальное знамя, предназначенное для нахождения в открытом космосе с обильным излучением. Сергей Крикалёв вспоминал:

Мы с нашими инструкторами в процессе подготовки поговорили, что в какие-то праздники, в моменты, когда есть чем гордиться – люди выставляют флаги. Все согласились, поцокали языком, сказали, хорошая идея, давайте сделаем.

Однако за три дня до пуска выяснилось, что специального флага не будет, поэтому «Озоны» попросили (карантин же) купить им флаг в байконуровском военторге и прошить в нём в ателье специальные кармашки, а заодно получили разрешение забрать из гостиницы телескопические антенны. Предполагалось, что в кармашки потом будут установлены антенны в сложенном состоянии, чтобы флаг был компактным. Сохраняли своего рода конспирацию – антенны спрятали в бытовом отсеке корабля (вероятно через доверенных лиц), а сам флаг Арцебарский спрятал в скафандре.

Уже на станции однако выявились проблемы. Во-первых, утюга на «Мире» не было, поэтому выгладить шёлковое полотнище не получилось, так что пришлось его смачивать и развешивать на панелях несколько раз. Во-вторых, антенны не подошли, и пришлось их заменить на рулетки – в невесомости они не сворачивались.

Саму идею с флагом в условиях напряжённой политической обстановки на Земле не оценили. Во-первых, опасались общественного мнения – «опять дефицитные деньги на флаги бессмысленные тратят». Во-вторых, Анатолий Арцебарский – выходец из Днепропетровска, так что если из ЦУПа были просто спокойные вопросы, какой мол флаг поставишь, то политически заряженные граждане из УССР действовали жёстче:

…из Украины звонили. Это тогда еще, в 1991 году. Корреспондент спрашивает: „Ты ж что же москалям продався. А ну вертайся до дому!“. Это тогда еще. 91 год! Мобильных не было, на домашний телефон звонили. И сыну тоже.

Оказавшись наверху, командир столкнулся с непредвиденным:

Поднялся я туда с флагом, посмотрел вниз, вижу, башня Софора сходится вниз, к станции. Это примерно пятый этаж. Страшно. А под станцией еще четыреста километров до Земли. Но страшно только эти 15 метров до станции. К тому же, это был седьмой час работы, в скафандре закончилась вода для охлаждения, и только в тень вошел — началось запотевание... И светильники скафандра засвечивали стекло шлема, так что ничего не было видно.

На помощь пришёл Сергей Крикалёв, сопроводивший командира «домой».

На этом эксперименты не закончились. 16 августа от станции отстыковался грузовик «Прогресс М-8». На нём должен был быть надут шар диаметром 10 м из тонкой плёнки. Но увы, провал – шар лопнул, не надувшись полностью. Хорошо видно на видео (на 2:06).

Через три дня после отстыковки «Прогресса М-8» проблемы появились на Земле. 19 августа начался путч, и ЦУП, как и «Озоны» оказались в замешательстве. Слово Виктору Благову (интервью Известиям от 30 августа 1991 года):

Как заметили операторы, 19 августа после сообщения о том, что власть перешла в руки ГКЧП, на борту воцарилось недоуменное молчание. В последующие дни мы передавали на борт как указы ГКЧП, так и Указы Президента России. Наряду с программой «Время» транслировались передачи «Эхо Москвы». Но комментариев, возгласов не было, этот экипаж вообще отличается большой сдержанностью. К тому же именно на эти дни выпала особо напряженная работа по встрече очередного грузового корабля.

В более поздних интервью Анатолий Арцебарский и Сергей Крикалёв вспоминали, что хотя с Земли им сообщали ограниченный объём информации, они узнавали информацию в том числе через любительскую радиостанцию, которая была установлена на «Мире». А ещё спорили, сколько продлятся действия ГКЧП. Впрочем, работы у «Озонов» было немало, так как 21 августа прибыл очередной «Прогресс», который необходимо было разгрузить, ведь он привёз оборудование для будущей советско-австрийской экспедиции.

Изначально планировалось, что в конце года состоятся ещё два пилотируемых пуска. В рамках первого – октябрьского – вместе со сменяющим Арцебарского и Крикалёва экипажем ЭО-10 (Александр Волков, Александр Калери) должен был прибыть для недельного полёта первый австрийский космонавт Франц Фибёк. А второй полёт планировался на ноябрь, и он был простой недельной экспедицией посещения, в ходе которой на станцию вместе с Валерием Корзуном и Александром Александровым прибыл бы первый космонавт-казах Токтар Аубакиров. Однако недостаток финансирования вынудил ещё в июле принять решение об объединении двух пусков в один. Это означало, что из состава объединённого экипажа придётся исключить бортинженера ЭО-10, место которого занял бы второй космонавт-исследователь. Соответственно, Сергею Крикалёву пришлось отработать вторую смену на борту «Мира».

Вообще решение о полёте Аубакирова было в значительной степени политическим, своего рода услугой Казахстану, на территории которого располагается Байконур, и под юрисдикцию и управление которого космодром перешёл в 1991 года. Соответствующий указ глава республики (на тот момент всё ещё союзной) Нурсултан Назарбаев подписал 31 августа, за месяц с небольшим до пуска «Союза ТМ-13», в экипаж которого вошли Александр Волков, Франц Фибёк и Токтар Аубакиров.

Ну а пока на Земле занимались бюрократическими разборками в стремительно разваливавшейся стране, «Озоны» продолжали активно работать, выполняя задачи девятой основной экспедиции. Помимо проверки и подготовки австрийского оборудования, Арцебарский и Крикалёв в основном проводили геофизические эксперименты, фотографировали и исследовали территорию Казахстана и Средней Азии. Кроме того, занимались выплавкой кристаллов в имеющихся на борту печах. Наконец, космонавты в ходе полёта впервые занимались ремонтом буферных батарей. Ранее неисправные аккумуляторы массой по 60 кг каждый выбрасывали за борт и заменяли, но опасность такой процедуры (ведь орбита наполнялась космическим мусором) и дороговизна доставки тяжёлых батарей вынудила прибегнуть именно к починке.

Довелось космонавтам и побаловать себя на орбите – оба отпраздновали свои дни рождения с красивыми датами: Крикалёву исполнилось 33, а Арцебарскому – 35. Ну а через несколько дней после путча «Озоны» проводили рекламный эксперимент. Дело в том, что компания Coca-Cola в 1985 году уже пыталась на орбиту привезти свой главный продукт, но астронавтов удалось напоить тёплым и негазированным напитком. За 6 лет красные всё же смогли разработать банку, из которой можно было выпить газированную и охлаждённую колу. Её-то космонавты и испытали.

Как уже говорилось, президент Казахской ССР Нурсултан Назарбаев в конце августа 1991 года подписал указ, согласно которому предприятия союзного подчинения (а Байконур относился к таковым), переходили в подчинение новой уже практически независимой страны, официально таковой она станет в декабре. 12 сентября было образовано Агентство космических исследований Казахской республики.

Но Назарбаев проявлял интерес к Байконуру и до этого. За 1991 год он трижды посетил город и космодром, параллельно изыскивая возможности для полёта казахского космонавта. Кандидаты на должность первых космонавтов Казахстана имелись – опытнейший лётчик-испытатель, герой Советского союза Токтар Аубакиров и лётчик-инструктор Талгат Мусабаев. Аубакиров за 15 лет карьеры в ОКБ Микояна успел облетать более 50 типов самолётов, но главное – активно осваивал тематику морской авиации. Именно он первым взлетел с палубы корабля, который сегодня известен как ТАВКР «Адмирал флота Советского Союза Кузнецов» (сегодня из ремонта не вышел). Аубакирова очень уважали его коллеги и, в частности, руководитель – Валерий Меницкий, в тот период – шеф-пилот ОКБ Микояна. Так он рассказывает о процессе допуска своего заместителя:

В Космическом агентстве собрали комиссию, на которой я представлял Токтара Аубакирова. На комиссии вместе со мной был и Вадим Иванович Петров. Но по тону, в котором проходило обсуждение, я понял: необходимо еще раз встречаться с Назарбаевым. Как я и предполагал, члены комиссии стали говорить о том, что есть график, все давно спланировано, подготовка космонавта к полету - очень трудоемкая работа, требует большого цикла, короче, "разводили" дело по большому кругу. Мы с ними немного поспорили, но до конфликта дело не дошло, а это было главным. Правда, я понял, что, хотя веских аргументов в защиту своей позиции у них нет, они все равно будут стоять на своем. Мы тоже остались при своем мнении, но зато теперь точно знали их позицию. Когда мы разошлись, они считали себя победителями и даже успокаивали Токтара: мол, он обязательно полетит в космос, но попозже. Мы тоже успокаивали расстроенного Токтара, и я ему сказал: теперь мы знаем, как их победить. <…> Он [Назарбаев] позвонил Язову, и второе указание министра обороны уже было воспринято как приказ - дело закрутилось немедленно. И уже через полгода Токтар полетел в космос. Мы были рады за него от души, были рады за казахов, что у них появился свой летчик-космонавт. И вдвойне приятно нам было то, что этот космонавт - летчик-испытатель с нашей фирмы.

Полёт Франца Фибёка был полностью оплачен Австрией, соглашение о нём было подписано между советской и австрийской стороной ещё в 1988 году. Стоил он порядка $7 млн в ценах 1991 года и получил название AustroMir-91. Фибёк и его дублёр Клеменс Лоталлер были представителями науки, отобранными из 200 кандидатов. Лоталлер был врачом, а Фибёк – инженером-электронщиком. Собственно, из набора специальностей во многом и формировалась программа исследований, связанная с медицинскими вопросами. Но также они нуждались в куда более длительной и комплексной подготовке, чем Аубакиров, который всё-таки имел дело с передовой авиационной техникой и имел отличную физическую подготовку.

Запуск был запланирован на 2 октября 1991 года.

Перед пуском на Байконуре устроили масштабное национальное празднество в честь полёта Токтара Аубакирова. На берегу Сырдарьи, на которой стоит город Байконур, выросли юрты, среди которых сновали старейшины и местные, на пуск слетелись высшие чиновники СССР, Казахстана и Австрии, множество журналистов и сопровождающих. И конечно же экипаж Союза ТМ-13 получил напутствие и ценные подарки от аксакалов - расшитые халаты и тюбетейки, а Аубакирову вручили ещё и белого коня. Конечно, такое нарушение режима не могло пройти незамеченным со стороны Института медико-биологических проблем, поскольку было потенциально чревато серьёзной болезнью для космонавтов и особенно для находившихся на орбите несколько месяцев и потому имевших ослабленный иммунитет «Озонов», причём Крикалёву вообще-то предстояло остаться на «Мире» на вторую смену.

Между тем, на Земле продолжалось выяснение принадлежности Байконура. В ответ на указ Назарбаева о переходе космодрома в казахское госуправление и собственность, начальник управления космических средств Минобороны СССР, а также председатель госкомиссии по обеспечению полётов и эксплуатации «Мира» Владимир Иванов заявил, что из-под его подчинения пусковые площадки (в том числе и «Гагаринский старт») не выводились. Возникшая коллизия, однако, не помешала осуществить 2 октября успешный пуск «Союза ТМ-13». Не помешал и «визит-эффект», хотя за стартом в тот день следили председатель Межреспубликанского экономического комитета Иван Силаев, Федеральный канцлер республики Австрия Франц Враницкий, руководители России, Казахстана, Украины, Белоруссии, Узбекистана, Кыргызстана, Таджикистана и Туркменистана.

Ну а для Франца Фибёка успешный старт стал двойным праздником, потому что на следующий день после пуска из ЦУПа передали, что он стал отцом. Спустя ещё сутки Арцебарсткий и Крикалёв встречали «Донбассов» (такой позывной получил экипаж «Союза ТМ-13», позднее перешедший ЭО-10) специальным космическим вариантов хлеба-соли (по сути маленькие не крошащиеся булочки) под Дунайский вальс.

На следующий день начались эксперименты. Программа у обоих космонавтов-исследователей была довольно плотной. Аубакиров сфокусировался на наблюдении за территорией Казахстана, в частности отслеживая ситуацию с переносом пыли со дна Аральского моря, а также на геофизических экспериментах.

Опыты Фибёка были в большей степени медицинскими. Изучали воздействие невесомости на органы восприятия, вестибулярный аппарат, кровь, когнитивные способности человека. Также установили оборудование IBM для обработки австрийских экспериментов с помощью систем «Мира».

Но наиболее любопытный эксперимент австрийцев был связан с искусством и, конечно же, с классической музыкой, а точнее с вальсом «На прекрасном голубом Дунае» Иоганна Штрауса. Фибёк и австрийский художник Рихард Кирше утром 6 октября обменялись символическим рукопожатием через оборудование для трансляции, а затем, пока «Мир» делал виток, чтобы пролететь над Грацем, на Земле играл вальс и шли представления на тему культуры. Когда же станция прошла над австрийским городом спустя час, Фибёк вышел на связь через любительскую радиоаппаратуру AREMIR (через неё он мог связываться со школами на Земле), и его радиосигнал искажал звучание вальса словно дирижёр. Получившиеся данные потом выгравировали на массивной стальной пластине, а также выдали девяти композиторам, которые написали композиции, вышедшие позже на CD-диске под общим названием ARTSAT. То ещё кстати lost media – мне удалось найти только одну композицию, а полный список вот тут). Получилась… специфичная музыка.

Научные программы Франца Фибёка и Токтара Аубакирова были успешно выполнены к концу их экспедиции посещения, и 10 октября они вернулись на Землю вместе с Анатолием Арцебарским. Не обошлось без приключений – садились при сильном ветре, и порыв «уронил» спускаемый аппарат, так что Аубакирова, оказавшегося внизу, придавило возвращаемым грузом и Фибёком. Теперь жизнь ЭО-10 пошла своим чередом

15 октября Волков и Крикалёв осуществили облёт станции, чтобы перестыковать свой корабль с переходного отсека на модуль «Квант», в процессе осмотрев «Мир» и показав её ЦУПу. Есть занятное видео этого облёта, на котором космонавты беседуют с Землёй (главным образом Крикалёв с конструктором Александром Чернявским).

Перестыковка «Союза» была необходима, чтобы обеспечить стыковку грузового «Прогресса М-10». Она не прошла гладко. Сначала 19 октября она отменилась, так как оператор наземных служб выдал некорректные данные на угол облёта станции, а затем 21 октября обнаружилось, что бортовой дальномер выдаёт неправильную поправку по дальности. Выяснилось, что это значение изменилось автоматически по команде бортового вычислительного комплекса ещё после первой неудачной попытки стыковки, а операторы не обнаружили ошибку вплоть до повторной попытки. Ошибку исправили, и на следующем витке грузовик всё-таки доставил космонавтам топливо, оборудование для работы, воду и пищу.

Началась в общем-то довольно привычная научная работа, которая проводилась на «Мире» и до, и после десятой экспедиции. Изучали поведение жидкостей и ракетного топлива в космосе (для этого имелась специальная установка «Волна-2»), здоровье, самих себя, плавили и выращивали кристаллы в специальных установках, снимали Землю, занимались астрофизикой. Использовали в том числе оставшееся в наследство от Фибёка научное оборудование, за работу на котором австрийцы платили твёрдой валютой.

Между тем, приближался Новый, 1992 год, который «Донбассы» встречали на орбите. В предновогоднем интервью Александр Волков подчёркивал, что год был удачным, а все задачи были выполнены, и Сергей Крикалёв подчёркивал, что на орбите добывали не только знания, но и валюту. Но всё же главным событием тех дней стало завершение существования СССР. Космонавты справляли те новогодние праздники в будничной, рабочей атмосфере. На орбите они себя чувствовали спокойнее и безопаснее, чем люди на Земле.

Помогало, конечно, и то, что работы было полно. Эксперименты продолжились, и уже в первые недели «Донбассы» были загружены разнообразными научными задачами. Однако хватало работы и «по хозяйству». Необходимо было загрузить готовящийся к отстыковке «Прогресс», чтобы доставить на Землю результаты и отснятые плёнки, а заодно и вывезти со станции отходы. Ко всему прочему, произошёл очередной сбой гиродинов. Принцип работы этих устройств, думаю, я разберу как-нибудь отдельно самому бы разобраться с моей тройкой по физике, но на «Мире» система из 12 гиродинов обеспечивала ориентацию станции без трат топлива, что было очень критично. Это был уже не первый их отказ, но в данном случае он был особенно важен по двум причинам. Во-первых, готовилась отстыковка одного «Прогресса» и стыковка следующего. Во-вторых, солнечные батареи станции уже вырабатывали гораздо меньше энергии в силу износа, и гиродины помогали ориентировать станцию так, чтобы Солнце как можно лучше их освещало.

Ремонт сдвинул даты пересменки грузовых кораблей, так что «Прогресс М-10» отстыковался от станции только 20 января.

Через неделю после ухода «Прогресса М-10» к «Миру» пристыковался «Прогресса М-11», привёзший на станцию американскую и советскую (или уже российскую?) биотехнологическую аппаратуру – «Payload» и «Биокрист» соответственно. А кроме того, экипажу привезли и провизию, но увы, из рациона выпали мёд и поставляемые из Прибалтики сублимированные продукты – очередное свидетельство обрушения бюджетов и цепочек поставок.

А ещё одно свидетельство было доселе невиданным в отрасли – сотрудники ЦУП вывесили плакаты с требованием повышения зарплаты, угрожая забастовкой. К ним присоединились и члены отряда космонавтов. Собственно, в «Новостях космонавтики» это мероприятие и назвали забастовкой, пусть и с эпитетом «предупредительная». Наземные службы в этот раз отработали пуск чётко, но в случае невыполнения требований ситуация в будущем могла бы измениться.

Ну а пока «Донбассы» продолжали работу на орбите, она ведь сама себя не сделает. Очередная серия экспериментов, очередной ремонт гиродинов, а также подготовка к выходу в космос. Для Крикалёва это был уже седьмой выход за этот продлённый полёт. В ходе выхода в целом не планировалось каких-то экзотических работ, кроме разве что эксперимента по очистке иллюминаторов.

Однако едва в ночь на 21 февраля космонавты открыли люк, обнаружились проблемы с системой охлаждения скафандра Александра Волкова, и он был вынужден остаться в шлюзовом отсеке, будучи подключённым к системе жизнеобеспечения станции, а Крикалёв был вынужден начать работать в одиночку. Вскоре система охлаждение у командира заработала, и он присоединился к бортинженеру. Удалось установить камеру и снять оборудование для измерения магнитного поля Земли, но через 1 час 26 минут после начала выхода система охлаждения забарахлила снова, и Волков был вынужден вновь подключиться к системам станции.

Оставшись в одиночестве, Сергей Крикалёв перебрался по грузовой стреле с «Кванта-2» на Базовый блок, а оттуда на «Квант-1», снял часть оборудования, которое использовалось при сборке «Софоры», а затем снял установленные на одной из солнечных батарей экспериментальные фотоэлектрические преобразователи. После «Донбассы» вернулись в станцию. Вот как комментировал эту работу Муса Манаров:

«Сергей Крикалев совершил настоящий подвиг: он в одиночку выполнил большую часть программы выхода в открытый космос. Даже при малейшей неточности с закреплением Сергей мог оказаться в свободном полете и его некому было бы спасти. Скафандр командира в это время был подстыкован к бортовой системе жизнеобеспечения и оказать помощь он не смог бы».

Следующий месяц был наполнен спокойной научной работой, а также подготовкой к приёму гостей. На Земле уже готовился к пуску экипаж корабля «Союз ТМ-14» с экипажем ЭО-12 (Александр Викторенко и Александр Калери) и немецким космонавтом Клаусом-Дитрихом Фладе. Немецкой стороне полёт обошёлся в примерно $23 млн, и эти деньги были очень нужны отечественной космонавтике.

Старт «Союза ТМ-14» состоялся 17 марта, а 19 марта корабль успешно пристыковался к «Миру». Традиционно, иностранный гость в основном занимался медицинскими экспериментами – изучали влияние невесомости на человека, меряли радиацию внутри модулей станции. Фладе также поработал и по теме материаловедения, изучая переохлаждение сплавов различных металлов.

25 марта Александр Волков, Сергей Крикалёв и Клаус-Дитрих Фладе заняли свои места в «Союзе ТМ-13». Спустя 6 с половиной часов корабль мягко сел на территории уже полностью независимого Казахстана. Космонавтов наградили – Волков получил премию в 75 тыс. рублей ($750), а Крикалёв – 150 тыс. рублей ($1500), а также оба получили по Волге. Кроме того, Сергей Крикалёв стал вторым героем РФ (удостоверение однако у него имеет номер 001) и первым человеком, совместившим ГРФ и ГСС.

Это собранный в единую статью цикл заметок об основных экспедициях на станцию «Мир» - экспедиции ЭО-9 и ЭО-10 1991-92 годов. Я их публиковал у себя в ТГ-канале «Под тенью Солнца». Подписывайтесь!

Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!

Пост с навигацией по Cat.Cat

Также читайте нас на других ресурсах:
Телеграм ↩ – новости, заметки и розыгрыши книг.
ВК ↩ –наша Родина.

Сегодня, в предрассветные часы, когда тьма ещё властвовала над миром, облака, словно тени забвения, начали таять в объятиях небесной неги. И тогда, в безмолвии пробуждающейся вселенной, передо мной вновь распахнулась беспредельная бездна звёзд. В этот сакральный миг мне удалось запечатлеть мертвую звезду с выдержкой немного более 50 минут, и конечно поделиться с вами:

А вот это, для сравнения, кадр на 1 минуту