Домовой по третьему разу обошёл все помещения в дому, насы́пал
в подполье мышам зерна, чтобы наружу не лезли добро хозяйское портить, проверил
запоры на двери и окнах и заскучал.
Старые хозяева, жившие дома постоянно, умерли несколько лет назад, а новые в деревне жить не хотели. Хорошо ещё на лето приезжали, порой даже с детьми и внуками. Но от лета
до лета было много времени. Иногда домовой ложился в спячку, но забота о
хозяйстве долго спать не позволяла. Вот и теперь разбудила ощущением
непонятного, но очень настойчивого беспокойства где-то в животе.
Домовой залез на хозяйский стул, посидел немного, качая ножками, спрыгнул и с разбега завалился на кровать. Повернулся на спину, и, раскинув руки и ноги уставился в потолок.
Лежать тоже было скучно.
Тогда он слез, тщательно расправил постель и направился прямиком к запечному проёму. Некоторое время, пыхтя и чихая, вытаскивал и бросал на пол возле себя пыльную ветошь.
Затем осторожно достал из проёма пузатую бутыль зелёного стекла приблизительно
с себя высотой, и, утомившись, сел прямо на пол, лаская лилейным взором пыльную
поверхность сосуда.
Секрет приготовления жидкости, хранящейся в бутылке, передавался в роду домового от
отца к сыну многие века. Каждая уважающая себя нечисть имела свой секретный
рецепт этого напитка, хотя и называли его одинаково незатейливо – бродилово.
Домовой протёр ветошью заветный сосуд. Аккуратно, как будто исполняя некое таинство, снял с горлышка бутылки венчающий его гранёный стопарик и вынул скрученную тряпицу, затыкающую отверстие. Осторожно, чтобы не пролить ни капли, наклонил бутыль и наполнил
стопарь наполовину. Снова заткнул горлышко тряпицей, и только после этого, чуток
полюбовавшись цветом тёмной жидкости, благоговейно выпил.
Волшебные огоньки, пробежавшись по нутру, ринулись в голову, вызвав хрустальный звон, и
голубоватым дымком улетучились через заострённые ушки. Домовой благостно
прислонился спиной к печке, наслаждаясь ощущениями.
Когда звон хрустальных колокольчиков утих, он повторил ритуал снова, но впечатления уже не
оказались такими яркими. После третьей домовой понял, что чего-то не хватает, и
чувство одиночества заскулило с новой силой.
Ну, конечно, разве ж весело одному пить? Компания нужна. И, вспомнив о баннике, домовой радостно засуетился. Он отлил часть заветного напитка в пластиковую тару, в достатке
хранившуюся в чулане, сунул ноги в лапти и отправился в баню, сначала просунув
бутылку, а затем и сам протиснувшись в крысиный лаз.
Чтобы не нарушать обережность чужого владения, домовой ещё у двери закричал: «Хозяева! Есть дома кто?». На пороге парной показался заспанный банник, который враз заулыбался во
весь рот, увидев гостя.
- Братушечка, домовушечка, вспомнил родню то! Заходи, заходи, вот уважил!
- Доставай карты, банька, - радостно заявил домовой, вынимая из-за пазухи угощение.
Глазки банника загорелись, сонливость мигом пропала.
- Сейчас, сейчас, - приговаривал он, доставая из схрона стопарики и потёртую колоду. – Ты пока
посуду оботри, а я овиннику свистну, втроём-то веселей играть. Только тихо, не
то моя проснётся, сам знаешь… Не даст, в общем, отдохнуть.
Через несколько минут в крысиный лаз – сильно расширив его края – кряхтя и отдуваясь пролез
коренастый овинник. Простоватый и добрый, соскучившийся по братьям, широко
улыбаясь и расставив здоровенные ручищи, овинник полез обниматься.
Мужички накатили по первой.
- Только тихо, - ещё раз предупредил банник. – Не чокаясь!
Удобно расположившись на нижней банной полке, братья вели неспешную беседу, время от
времени прерываемую названием достоинства и масти кладомой карты.
- Ну, как дела, братушка? – Спрашивал банник домового.
- Какие у нас теперь дела, - отвечал тот, - сиди на жопе ровно да жди хозяина. Десятка
крестей.
- Это точно, у меня зимой даже мокрицы не ползают- поддакивал банник, рассматривая свои карты и добавлял: - вон, овинке, небось и того хужее – во все щели дует.
- Терпимо. Козырной валет. – Говорил овинник, - я в ковёр свёрнутый прячусь, он тёплый, только нафталином воняет.
Вообще то овинником брат назывался только по старой памяти. Овин хозяева давно переделали под мастерскую и хранилище всякого скарба, мешавшегося в доме, но способного ещё
послужить для какой-нибудь надобности.
По мере того, как содержимое бутылки убывало, игра становилась азартнее, а беседа веселее. Мужики стали вспоминать истории из своего такого долгого и насыщенного приключениями
бытия.
- А помнишь, овишь, как хозяйка после дойки ведро с молоком оставила, - улыбаясь спросил банник, - ты тогда отпить подсуетился, а корова то возьми, да пёрни.
- Да рази ж так пердят, - вытаращил глаза овинник, - так бомбы взрываются!
Братья заржали, прикрывая рты руками, вспомнив, как овиша в тот раз от страха и неожиданности упал в ведро с молоком. Лет сто потом его иначе, как «Весёлый молочник» и не называли.
- Ну и что, - прервал их желающий отвести от себя разговор овинник, - вон домовушу как-то чуть
клушка под себя не подмяла, когда он яйца считать полез.
Мужики снова прыснули.
- А чего ты их считать-то полез? – Смеясь, поинтересовался банник.
- Чего-чего, - несколько смущённо сказал домовой, - для порядку! Вдруг, ворует кто.
- Нет, а серьёзно, братуха, - никак не мог успокоиться банник, - вот интересно: кого бы она из тебя
высидела?
Домовой поджал губы.
- А ты сам-то помнишь, - мстительно произнёс он, - как пьяным в печку залез и уснул там, а
хозяин тебя дровами заложил и заслонку закрыл? Что бы ты тогда делал, если бы
не овишка? Хорошо ещё, что спички в бане аккурат закончились.
- Так это спьяну, - снисходительно махнул рукой банник, - тебя вон пьяного кошка за шкирку в закут с котятами притащила, и вылизывала потом полдня.
- Бррр, - передёрнулся домовой, - язык у ней, заразы, как напильник, чуть плешь не
пролизала.
- Это ты ещё не знаешь, какой у коровы язык, - вклинился в разговор овинник.
- А ты, что, знаешь? – Удивлённо встрепенулся банник.
- Довелось, - признался тот. – Один раз в яслях уснул.
- Так чё же ты не рассказывал?
- Ага, вам расскажи, триста лет потом дразнить будете.
Братья покатились со смеху. Разговоры, однако, становились всё громче и громче.
И вот, когда остатки бродилова перекочевали в стопарики, и мужики, забыв об осторожности, начали смеяться в полный голос, подхрюкивая от удовольствия, а раздухарившийся
овинник, стукнув здоровенной ладонью по дереву гаркнул «Бита!» из щели между
печной трубой, уходящей в потолок и стенкой появилось красное рябое лицо с
маленькими злыми глазками.
- Га! – издала клич нарисовавшаяся нечисть и спрыгнула на пол.
Мужики заметно уменьшились в размере.
- А я-то, дура, думаю, куда он делся? Да куда ж ему ещё, вот он, с дружками ханку хлещет!
- Ну что ты, дёрушка, - как можно ласковее заговорил банник, - мы же по чуть-чуть, и вот – в
картишки.
- Знаю я ваше «по чуть-чуть»: пока бельмы не зальёте! Да когда ж вы уже обожрётесь то, гады!
- Ну не надо, дёшечка, - продолжал увещевать банник супругу, - это же братухи мои, мы ж по-соседски, по-родственному.
- Знаю я твоих братьёв! Овинка сизый нос, да домушка хитрый глаз. После таких родственников
утварь из бани пропадает!
- Ну, ты говори, да не заговаривайся! – Чуть не подпрыгнул домовой, - когда это я чужое брал? А нос у тебя у самой сизый, как и рожа твоя бесстыжая.
- Э, братух, ты полегче, - повернулся банник к домовому – жена это всё ж моя.
- А я тебе давно говорил – на хрена эта жена, если от неё никакой пользы, окромя вреда? Ты, вон,
вспомни, как хозяин прошлым летом чуть баню не разнёс после того, как баба твоя
внучка́ его ободрала. Мальца потом всей деревней выхаживали, а хозяина мужики
за руки держали, еле отговорили. Ну, подумаешь, пописяло дитё на пол, что ж его, убивать за это?
- А пусть он у тебе в дому гадит! – Взвилась обдериха, - у тебя там всё одно грязь комами и
паутиной всё заросло.
- Это где ж ты у меня грязь видала? – Задохнулся от возмущения домовой, - да и как тебе видеть
то, кто ж тебя, щётку дрянную, в порядочный дом пустит?
- Ой, да я и сама не пойду ни к тебе, ни к овинке, была охота в дерьме пачкаться.
Спокойный и добродушный овинник конфликтов не любил и боялся, а потому решил разрядить
обстановку и примирительно заговорил:
- Зачем ты так, дёша, у нас с домовушей чисто…
- А ты вовсе заткнись, навозник, - оборвала его вздорная баба, - какая я тебе дёша! И вообще
все знают, что на тебя корова насрала!
После такого неожиданного откровения овинник поперхнулся и напрочь забыл, что хотел сказать.
Он ещё немного постоял, хлопая глазами, а потом решил потихоньку убраться
восвояси.
Банник всё ещё пытался успокоить разобидевшегося домового, а неугомонная бабёнка схватила
деревянный ковш и запустила его в гостя. Ковш остановила лысина бывшего выше ростом
законного супруга интриганки.
- Совсем сдурела! – Рявкнул овинник, хватаясь за ушибленное место.
- А так тебе и надо! – Мстительно заявила обдериха сложив руки на груди. – Стои́т, как
немтырь, воды в рот набрал, когда его супружницу всяка погань последними
словами полощет.
- Вот видишь! – Сказал домовой брату, указывая пальцем на лысину, - от неё, этой заразы, одни
напасти, гони ты её в шею!
Ага, - разозлился банник, которому было больно и обидно, - сам бобылём ходишь, от скуки маешься, и я, значит, так должон?
- Да уж, с ней то тебе большое веселье!
- Какое есть!
Зараза, тем временем запрыгнув на верхнюю полку, примерялась к деревянной кадушке.
- А с чего ты взял, что я от скуки маюсь? – Вызывающе поинтересовался домовой.
- А то! Небось, было бы чем заняться, то по гостям не шлялся бы! – Отрезал банник.
- Это у меня нечем заняться?! Да ты знаешь, сколько у меня делов?! Мыши на мне, а моль, а жучок всякий вредный, а плесень изводить? Щели в стенах кто конопатит? Уж не то, что
у тебя: залез на чердак и спи-почивай, пока хозяин не приедет.
Банник уже собирался что-то ответить, когда тяжёлая кадушка пролетела над головами едва
успевших пригнуться спорщиков и разбилась о притолоку двери.
- Ты что наделал, - зарычал первым пришедший в себя банник, - как я перед хозяином отчитываться буду?!
- Совсем рехнулся, дурак мокроштанный, - вытаращил на него глаза слегка оторопевший домовой, - это же баба твоя зловредная натворила!
- Это кто мокроштанный? – Взревел банник, взвешивая на руке кочергу, и двинулся на домового.
И в это время обдериха, не нашедшая себе достойного предмета для метания, повалила тяжёлый бидон для воды. Бидон с грохотом покатился по полу прямиком под ноги
ослеплённому злобой хранителю бани. Встретившись с препятствием, хранитель,
который успел уже набрать приличную скорость, упал, прокатился на устроенном
жинкой аттракционе и врезался головой в печку, выбив несколько искр и вызвав
осыпание кирпичной крошки.
Вжавшийся в угол домовой не стал дожидаться развития событий, и шустро выскочил за дверь.
Банник сидел на скамеечке в бане и прикладывал принесённый обдерихой снег к ушибленной голове.
- Говорила тебе, говорила! – Брюзжала над ухом законная гадюка, - не связывайся с этими
алкашами, без утвари останемся! Но нет, где нам жену послушать, мы сами умные.
Вот и сиди теперь у разбитого ушата, а я ещё погляжу, как ты перед хозяином
выкручиваться будешь!
Она ещё долго ругалась и ехидствовала, а банник с тоской думал о том, что, памятуя злопамятный характер брата, ещё долго не с кем будет выпить и поболтать.
«Овишу, что ль, послать, - рассуждал он, - может, уболтает братца. Не чужие всё-таки.».
Конец.
