Страшно

Это перевод истории с Reddit

Труп был без лица.

Это уже эпидемия. В нашем городке прямо-таки дурная привычка — закончить убийством‑самоубийством.

Одного ножа в грудной клетке и дупла от двустволки во рту уже недостаточно. Нет, всем нужно быть оригинальными.

Уникальными.

Нужно содрать лицо с жертвы и сожрать его, как вяленую кожу, а потом перерезать себе горло.

Знаешь, сколько времени требуется, чтобы истечь кровью после пореза сонной артерии?

Недолго.

Секунд тридцать, может.

Минуту, если тебе «повезёт».

Это ничтожно мало, чтобы организовать задержание. Допросить убийцу. Выяснить, зачем он убил любимого, родителей, лучшего друга. Мало, чтобы раскопать тот мутный психический болт, который заставляет человека снимать лицо и глотать его целиком.

Просто не хватает времени.

Приходится выкручиваться.

Последний месяц я рылся в старых уголовных делах и гнилых могилах. Шерстил местный фольклор, опрашивал легенды. Прогонял соцсети на предмет всего сверхъестественного, жуткого или просто клинически безумного в радиусе тридцати миль — лишь бы понять, что вызывает эти канибало‑самоубийства.

И что я нашёл?

Ничего.

Вообще.

Ноль.

. . .

Пока не сегодня.

Понимаешь, мне наконец‑то улыбнулась удача — ответ на молитву. И у этой удачи есть имя:

Джона.

Семнадцать лет. Умница. Отличник.

Капитан футбольной команды. Глава дискуссионного клуба. Председатель школьного совета по правам человека и будущий вальдекториан. Не просто хороший парень — тот самый, за кого ВУЗы грызутся.

И четыре дня назад Джона убил отца.

Содрал с него лицо, запил стаканом имбирного эля, а потом перерезал собственное горло и умер рядом.

Во всяком случае, таков был план.

Увы, при всей блистательности Джоны в остальном, суицидом он владел плохо.

Не хватало напора, если проще.

Он не перерезал яремную — лишь эффектно царапнул. Глубоко, чтобы обморок от потери крови, но мелко, чтобы парамедики успели склеить.

Это и была ошибка.

Потому что теперь он мой.

Я терпеть не могу больницы.

Стерильный свет, запах химической войны, вокруг то захламлённость, то пустота.

Наверное, поэтому Джона так напрягается при виде меня.

Это моё лицо.

Кислое. Брезгливое.

Трудно иначе. Больница напоминает о сестре, а сестра — о…

— Кто вы? — сипит Джона.

Словно горло промывали бритвами. Он лежит, как мумию, перевязки душат шею.

Спрашивает ещё раз. Звучит ещё мучительнее, но я всё равно молчу.

До этой стадии мы ещё не дошли.

Я перехожу комнату, снимаю пиджак, вешаю на стул. Сажусь. Он смотрит на меня, будто я галлюцинация, как будто во мне нет ни грамма логики.

Понимаю.

С его точки зрения — десять вечера. В палату вошёл незнакомец в чёрном костюме со злобной миной и с кейсом, который сам вопит «плохие новости». Наверное, думает, что я страховку проверяю. Или почку украсть пришёл.

Но у меня планы похуже.

Открываю кейс, перебираю бумаги, нахожу планшет. Форма 34‑3А. Протокол допроса. Пригодна для случаев сверхъестественного насилия.

Щёлкаю ручкой. Пишу «Джона».

Он пытается говорить, но выходит только хрип.

Я продолжаю писать. Зрачки, растрёпанные волосы, нервный тик губы, ещё дюжина скучных полей.

— Вы… с полиции? — выдавливает он.

Я поднимаю взгляд, чтобы он видел — я слышу. И снова к планшету.

Вот секрет беседы: важнее то, что не сказано. Игнор — худшая пытка.

Тишина отрабатывает магию. Джона ломается.

Дёргается, жмёт кнопку вызова. Раз, другой, третий. Никто не приходит: я своё дело знаю.

Он мой.

Пытается кричать, но это слабый шёпот:

— Сестра! Кто‑нибудь!

Гений догадался: меня здесь быть не должно.

Хорошо.

Я заканчиваю последний пункт анкеты и прочищаю горло.

— Медсестра… —

— Не придёт, — говорю, убирая ручку. — Он ушёл домой. Охрана тоже. Сегодня здесь только ты и я.

Смотрит, губы слиплись, мозг виснет.

— Я уже всё сказал детективам.

— Знаю. У меня свои вопросы.

— Так кто вы?

Ослабляю галстук.

— Имя неважно. Я работаю на организацию, которой небезразлична твоя… ситуация. Частная контора. Вне протокола. Мы зовёмся Орденом Алисы.

— Не слышал.

— Так задумано.

— То есть… вы не коп?

Произносит с надеждой.

Я наклоняюсь, шепчу:

— Нет, парень. Я Инквизитор. Тот, кого вызывают, когда под кроватью действительно живёт монстр.

Пульсомер замедляется.

Я только что подтвердил, что монстры реальны; реальность — ширма. Вместо паники он вздыхает с облегчением.

Странно.

Сухой кашель. Хриплый, с годами жизни во вкусе.

Он приподнимает бровь, пока я копаюсь в кармане.

— Что вы ищете?

— Лекарство, — вытаскиваю сигареты, зажимаю губами.

На секунду вид у него такой, будто хочет сказать: «Здесь нельзя курить». Потом замечает пистолет у меня на бедре и передумывает.

Умница.

— Ты сказал копам, что не убивал отца, — бурчу, прикуривая. — Что это был кто‑то… или что‑то. Верно?

Кивает, насколько позволяет бинт.

— Поэтому вы здесь… Вы мне верите?

Голос полон отчаянной надежды.

— Конечно, — отвечаю. — Я тебе верю.

Он оседает на подушках.

— Спасибо. Никто не верит. Детективы уже строили дело под пожизненное.

Я выпускаю дым.

— Расслабься. В тюрьму ты не попадёшь.

— Думаете, оправдают?

Я смеюсь. Нечаянно.

— Боже, нет. Если бы у штата была вышка, ты бы занял очередь трижды.

Тяга. Ещё клуб дыма.

— Тогда…

— В тюрьму ты не попадёшь, потому что к утру тебя не станет.

Слова висят, как гильотина. Он сжимается. Думает, я про монстра. Лишь отчасти.

— Ты невиновен, — говорю. — Как и все жертвы в этом городишке. Они тоже были зрителями собственного кошмара. Как моя сестра.

— Сестра?

Чёрт. Проговорился.

— Что с ней было?

— То же, что с тобой, только она не промахнулась по вене.

Я вздыхаю, стряхиваю пепел на пол.

— Вот почему ты мне интересен. Это личное. Мне нужно имя существа, что сделало это с тобой — и с ней.

Его взгляд стекленеет.

— Простите, не могу сказать.

— Можешь.

— Вы не понимаете. Всё началось, как только я узнал его имя. Если я скажу… если вы услышите, то…

— Оно придёт за мной?

Я смотрю прямо в глаза.

— Слышь, я давно этим занимаюсь. Слишком давно. Монстры, легенды. Я знаю риск и поэтому пришёл.

— Похоже, вы хотите умереть.

— Возможно.

Давлю окурок. Кашель с кровью.

— Рак?

— Лейкемия. Стадия четвёртая. Док даёт год, если брошу курить, пару месяцев, если нет. Посчитай сам.

— Боже… Мама умерла от лейкемии. Это ужас.

Я взглядываю на часы: 22:35.

— Да‑да. Не ищу сострадания. Просто говорю: я труп при любом раскладе, нечего меня беречь.

— Дело не только в вас, — сипит он. — Это существо заставляет убить близкого перед тем, как…

— Я в курсе. Мне нужно имя.

Он втягивает дыхание, мучается, решает.

— Джона, ты можешь спасти людей. Доказать невиновность. Сейчас твой отец умер зря. Дай мне имя — и его смерть обретёт смысл.

И вот нож провернулся.

Как любой парень, он хочет быть хорошим сыном, даже когда папа в земле.

Глаза пусты.

— Хорошо.

Губы шевелятся, слоги звучат слаще сахара.

Он даёт мне ключ к аду:

— Зипперджо.

Я вывожу слово — и чернила стираются прямо под пером. Бинго.

Я улыбаюсь безумно.

Тридцать лет. Столько я охотился за убийцей сестры. Теперь, когда одной ногой в могиле, он сам явился.

Рука дрожит.

Мне страшно.

Давно ли я был по‑настоящему напуган?

— О боже, — шепчет Джона, закрывая лицо ладонями. — Я не должен был…

Улыбка трескается.

— Ты хороший человек. Не должен был…

— Всё нормально, — рублю. — Я уже труп.

Слёзы текут.

— Вы не поняли, — шепчет он. — Узнав имя, Зипперджо заставит вас убить того, кого вы любите больше всего. Так же, как…

— Как заставил тебя убить отца.

Взгляд его честен до боли.

Он, наверное, воображает моих детей, родителей, друзей. Как я их убиваю.

— Я чудовище, — рыдает он.

— Нет, ты хороший. Чудовище — я.

Он моргает, не понимая.

— Видишь ли, — говорю. — Я озлобленный тип. Женщины меня обходят стороной: нет жены, детей. Родители были такими, что если бы сестра не опередила, я бы сам их прикончил.

Сочувствие в его глазах.

— Психиатр зовёт это социопатией. Может, психопатией, не помню.

Кусаю губу, пальцы барабанят.

— Связей у меня нет. Ближе всего к “любви” — работа. Можно сказать, я женат на ней.

Он глотает.

— Зипперджо убил мою сестру, — улыбаюсь. — Единственного, кого я любил. Нет ничего дороже мысли разорвать его в клочья. И сделать это я могу только через тебя.

Я наклоняюсь.

— Мне нужна твоя история. Ночь, когда ты съел лицо отца. Каждый, чёртов, штрих.

Монитор визжит.

Джона пытается встать — я вдавливаю его в матрас.

— Отпустите!

Надавливаю пальцем на яремную — ровно столько, чтобы вспомнил о сотрудничестве.

— Понимаешь теперь?

Он трясётся, глаза бегут к часам: 23:12.

— Сейчас в мире нет никого важнее для меня, чем ты, — шепчу на ухо.

Он каменеет. Ужас осознаёт.

Это не личное. Честно.

Нужно было мотивировать его. Дать ставки. Чтобы он прорывался сквозь травму и вывалил правду.

— Ублюдок, — шипит он. — Ты меня использовал.

— Побочный риск профессии.

Беру планшет, ручку.

— Люди гибнут. Убивают близких. Сдирают лица. Как моя сестра. Мне нужно знать почему. Зачем Зипперджо творит это.

Он отстраняется:

— Думаешь, сестре бы понравилось, что ты жертвуешь подростком ради мести?

Он сверлит меня взглядом. У парня мечты, жизнь впереди.

У сестры тоже была.

— Сестра мертва, — отсекаю. — Дело не в её желаниях. Дело в том, что мне нужно. Зипперджо заплатит.

— Ты безумец…

Щёлчок ручки. Удар по планшету.

— Возможно. Но ты знаешь, что будет в полночь. Так что начинай говорить — или скоро тебе и говорить будет нечем.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Мне не часто снятся сны, но даже если и снятся, то это по большей части кошмары. Однажды приснился мне один сон: моя квартира, вроде день и океан за окном. Атмосфера была нагнетающая, будто всё вокруг стало немного холоднее цветом.

Ну, значит, захотел я в том сне поесть, иду на кухню и чувствую, как будто на меня кто-то смотрит. Оборачиваюсь — никого. Я достал из холодильника суп и увидел на дне мертвую змею. Естественно, есть я это не стал.

У меня в квартире, когда идешь с кухни в комнату, вид открывается на половину зала. В той половине зала у меня стоял журнальный столик, переполненный всякими бумагами и документами. Смотрю, а там черный силуэт, как будто прячется. Я быстро начал идти на него, и он пропал. «Показалось», — подумал я, но тут я увидел тот же силуэт уже в ванной комнате. В очередной раз я бегу к нему, и он опять исчезает. Если бы это был силуэт человека, я бы, наверное, не так сильно боялся. Забыл упомянуть, что в том сне мне было 12 лет.

Спустя несколько секунд пришла моя мама. Я рассказал ей обо всём, но она лишь посмеялась и начала куда-то уходить. Я молил её остаться, но она ушла. Паника настигла меня, я готов был сделать всё что угодно, хоть бы не увидеть его, рвущего меня на куски. Но не успел я до конца это произнести в уме, как услышал очень быстрые шаги в мою сторону. Я проснулся.

По мне стекал пот. На моём лице появилась улыбка. «Это всего лишь сон», — произнёс я. В моей голове я услышал что-то вроде: «нос ен отэ». Я не придал большого значения этому и просто пошёл в туалет.

Я смог лечь спать только в 2:15 из-за долгов по работе. Я не верил своему счастью, когда оказался в кровати. Я уже почти уснул, как вдруг услышал стуки в дверь. Открыв дверь, я увидел напуганную соседку Алину. Она была студенткой и жила у подруги. Мы с ней были более-менее друзьями, я несколько раз помогал им с техникой.

— Что тебе нужно? — спросил я.

— Дядь Валера, у меня беда, — ответила она.

— Только не говори, что у тебя опять сломался телевизор, — сказал я.

— Нет, дело не в телевизоре. Аню (подруга Алины) нашли на улице с распоротым животом, — сдерживая слёзы, сказала Алина. — Мне страшно находиться в квартире одной, вдруг тот, кто это сделал, придёт в её квартиру и сделает то же самое со мной.

— Слушай, Алина, тебе же не 10 лет, если что, вызовешь полицию или...

Не успел я договорить, как Алина начала умолять меня остаться с ней.

— Прошу, я не хочу умирать, останьтесь со мной хотя бы на одну ночь, я постелю вам в зале, умоляю!

Делать было нечего, либо я иду к ней домой и ночую у неё, либо всю ночь буду просыпаться от стуков в дверь.

— Ладно, но только на одну ночь.

И вот лежу я на диване в зале, в соседней комнате спит Алина. Её можно было понять, её родители погибли при теракте, осталась из близких только её подруга, которой теперь нет. Друзей у неё нет, вот и остался только я.

3:20. Алина.

Проснувшись из-за Алины, я спросил у неё, что она хочет.

— Чего тебе опять?

— Кто-то есть в доме, — со страхом ответила она.

Я был немного напуган, но, может, ей просто показалось?

— С чего ты решила?

— Мне кто-то на ухо прошептал, что я умру завтра, — уже со слезами ответила мне Алина.

Я предложил ей проверить дом, на что она согласилась. Зал: ну тут я сплю и ничего не видел, кроме дивана и телевизора, ничего нет. Комната Алины: под кроватью никого, в шкафу тоже. Комната покойной Ани: то же самое, что и у Алины. Осталась только кухня.

Включая свет, я вспомнил тот сон, где кто-то бежал на меня, но вдруг свет выключился. Алины уже не было рядом со мной, и, кажется, я понял, что тот сон был предупреждением, и я только что попал в ловушку...

Больше страшных историй в удобном видео и аудио формате - Эхо Тайной Библиотеки

Финал

Стучат мялки, вращается воронка мясорубки, крутятся стальные вальцы, выпуская перемолотую породу, жёлтым и едким дымят высокие трубы, работает завод, бьётся сердце Запрудного. Каждый горожанин слышит это биение и живёт спокойно — пока работает завод, ничего плохого с ними не случится.

Лежу на кровати гостиничного номера, курю в потолок. Принятие решений — это не ко мне. Был бы решительным, пошел бы работать в полицию, охранять покой сограждан. Или летчиком бы стал. А ведь мечтал когда-то. Но я архивариус. Ар-хи-ва-ри-ус. Это такой человек, который сознательно раз и навсегда выбрал отгородиться от мира стопками пожелтевших бумажек, спрятался за конторкой, возвел вокруг себя крепостные стены из папок и картонных коробок. Старые документы хранят свидетельства о решениях, правильных или неправильных, но уже принятых, а моя работа, вовремя стряхивать с них вековую пыль. Архивариус это вам не герой приключенческого романа, это чувак, который по запросу выдаст вам справку об этом романе. Ну, вы поняли, да? Я совсем не тот человек, от которого может быть практическая польза в спасении мира. Я не тот, кто вам нужен.

Возможности у меня две. Остаться в Запрудном, ходить, как на работу, в подземелье покойного фон Бора и постигать тайные знания. Учиться, учиться и ещё раз учиться. Вариант годный, но кто знает, сколько продлится это обучение. И, потом, есть ли гарантия, что я, даже овладев всеми знаниями старика, сумею ими правильно воспользоваться и спасти Запрудный? При таком раскладе, деньги бы я на благополучный исход ставить не стал. Или иначе. Провести обряд и впустить в себя Густава фон Бора. Барон, кроме знаний, обладает необходимыми навыками, он опытен и решителен. Он, наверное, победит нечисть. Скорее всего победит. И всех в таком случае ожидает хеппи-энд, всех, кроме меня. То есть, предполагается, конечно, что после блистательной победы, барон покинет мое тело, и я заживу как прежде, только лучше, но честный до педантизма прапрапрадед, сразу предупредил, что стопроцентной гарантии нет, и вообще вся эта схема существует чисто в теории и, скорее всего, не была обкатана в полевых условиях. А, значит, возможно всякое. Не то, чтобы я особо цеплялся за жизнь, но живу я давно, привык.

Есть ещё вариант. Дождаться вечернего поезда и свалить нахрен домой, в Москву, никто силой держать не будет. Забыть про Запрудный, сменить телефон, имя. Как скоро монстры прокопаются под землёй до столицы? На мой век хватит. В конце концов всегда можно перебазироваться за океан и доживать там. Отличная альтернатива всей этой хтони, идеальная. Я бы обязательно ей воспользовался. Если б мог. К сожалению, я архивариус, а не подлец.

Стрелки часов на стене отсчитывают мое время. Хорошо бы поспать до вечера, но сон не идёт. Мне мерещится, что я слышу, как зубы мертвецов вгрызаются в прессованную глину, как шурша осыпается земля в темных норах, прорытых под пряничными домиками из красного кирпича.

Ближе к вечеру за мной заезжает Люба. Смотрю, как она ведёт машину, и думаю о том, как хорошо, что мы с ней почти не родственники, не хотелось бы встречать такую кузину на семейных застольях. Люба, словно отгадав мои мысли, бросает на меня быстрый взгляд, и в нем ясно читается: "Московская ты размазня". Да, все было бы проще, будь Люба мужиком. Уж она-то всех бы уделала. Как выяснилось, бухгалтерша является прямым потомком Павла, сына и наследника Густава, моя же семья ведет свое происхождение от дочери барона, Ирины, вышедшей замуж и покинувшей Запрудный. Эх, была бы Любка мужиком... Но мужиком нужно быть мне.

Подъезжаем к заводу. Пересекаем широкий двор, и я ловлю себя на мысли, что впервые не чувствую отвращения к этому гиганту. Ненависть заменило лёгкое сожаление. Все должно было сложиться не так. Долгий спуск в подземелье, интересно, почему они не пустят лифт до пещеры? Знакомая процедура извлечение гроба. Не дожидаясь вопроса, я сам подхожу к барону. И перестаю быть.

Продолжение возможо

Скверна

Если мир таков, как есть, и устройство его предопределено законами вселенной, то изменения нужно начинать с этих самых законов. Идея была проста: найти подходящее место и воссоздать заново волшебный город, покинутый неведомыми жителями, открывший перед бароном свои завораживающие и страшные секреты. Это не сказочка на манер Кампанелловского "Города солнца", а реальная возможность, которой грех не воспользоваться. И Густав фон Бор замахнулся на великий эксперимент целью которого было пошатнуть основы мироздания и подмять их под свое понимание блага для всех. Об одном лишь не подумал барон, что при всем своем величии, белокаменный город в самом сердце Африки все же пал.

Спустя несколько лет поисков, нужное место было найдено. На удачу, находилось оно вдали от цивилизации и железных дорог, главного оплота этой самой цивилизации. Фон Бор приступил к воплощению своего плана. История строительства завода была примерно такой, как поведала ранее Любовь Самуиловна. Кирпичик за кирпичиком росли стены, внешне ничем не напоминавшие разрушенный город в джунглях, но по внутренней своей сути, являвшиеся его точной копией. Завод рос не только вверх. Одновременно с возведением стен, бурились и расширялись подземелья, уходя на немыслимую глубину, где, как знал Густав, ветвятся ходы и пещеры, наполненные темной силой земной коры.

Плата за желаемое была велика, но может ли быть великой плата за место, где люди раз и навсегда позабудут о нужде, горе, болезнях и несправедливости? Так появился завод, вокруг которого раскинулся мирный городок, живущий своими законами, отделенный от остального мира договором, раз и навсегда скреплённым кровью. И всего-то требовалось раз в год обновлять эту подпись, принося в жертву одного чужака. Одна чужая жизнь за десять тысяч своих.

Но владея нечеловеческим знанием, Густав продолжал оставаться человеком, и как человек он не мог предугадать того, что подобные договоры в любой момент могут быть расторгнуты в одностороннем порядке без уведомления противоположной стороны. Изменения начались несколько лет назад, но горожане, слепо верящие в силу договора, не хотели замечать перемен и продолжали совершать ежегодный обряд. Ветшали дома, почва, пропитанная ядами подземных вод перестала принимать что-то, кроме яблочных саженцев, а сами яблони вырождались, обзаводясь чудовищными мутациями. Люди стали глухи и слепы ко всему вокруг, кроме идеи великого служения заводу. А потом из Запрудного ушла смерть. Нет, не старуха с косой, которую принято изображать в виде скелета, обряженного в монашескую рясу, а смерть как явление, как непреложный закон бытия, лишь благодаря которому возможно существование жизни на планете. Горожане старились и когда приходил их час, обретали все признаки, присущие биологическому умиранию, но лишь для того, чтобы очнуться в могиле перерожденными, и лысыми белесыми личинками прогрызать ходы в глиняных отвалах, копошась и питаясь нечистотами, продолжать свое противоестественное существование. Со временем переродившихся мертвецов стало столько, что вся почва под городом изрезана подземными норами подобно швейцарскому сыру. Чаша добра перестала перевешивать зло, что копится в недрах, и городу суждено пасть, и дело лишь за малым — какой конец будет у этой истории, закончится ли она здесь и сейчас, или продлится, пока не окрепнет скверна и не расползется дальше, захватывая все новые и новые земли, заражая их и уничтожая все на своем пути.

Ошеломлённый, открывшимся мне, я отдергиваю руку и перестаю слышать мысли мертвеца.