Старшина

Передний склон высоты 127,5, расположенной у хутора Мекензи, обозначался загадочной фразой: «Где старшина второй статьи на танке катался».

В начале марта в одном из боев за Севастополь морской полк перешел в контратаку на высоту 127,5. Атака поддерживалась танками и артиллерией Приморской армии. Высота была опоясана тремя ярусами немецких окопов и дзотов. Бой шел у нижнего яруса, артиллерия била по вершине, парализуя огонь фашистов, танки ползали вдоль склона, подавляя огневые точки противника.

Один из танков вцшел из боя: на нем был тяжело ранен командир. Танк спустился со склона и остановился у санчасти. Не успели санитары вытащить из люка раненого, как из кустов подошел к танку рослый моряк с повязкой на левой руке, видимо только что наложенной. Оценив обстановку и поняв, что танк без командира вынужден оставаться вне боя, он ловко забрался в танк.

- Давай прямо на высотку, не ночевать же тут, - сказал он водителю и, заметив его колебание, авторитетно добавил: - Давай, давай! Я - старшина второй статьи, сам катер водил, дело привычное... Полный вперед!..

Танк помчался на склон. Он переполз и первый и второй ярусы немецких окопов, взобрался на вершину и добрых двадцать минут танцевал там, крутясь, поливая из пулеметов и пушки, давя фашистов гусеницами в их норах. Рядом вставали разрывы наших снарядов, - артиллерия никак не предполагала появления нашего танка на вершине. Потом танк скатился с высоты так же стремительно, как взобрался туда, и покатил прямо к кустам, где сидели корректировщики артиллерии.

И тут старшина второй статьи. изложил лейтенанту свою претензию:

- Товарищ лейтенант, нельзя ли батареям перенести огонь? Я бы там всех фашистов передавил, как клопов, а вы кроете, спасу нет. Сорвали мне операцию...

Но, узнав с огорчением, что его прогулка на вершину мешает заградительному огню, моряк смущенно выскочил из танка и сожалеюще похлопал ладонью по его броне.

- Жалко, товарищ лейтенант, хороша машина... Ну, извините, что поднапутал...

И, подкинув здоровой рукой немецкий автомат (с которым он так и путешествовал в танке), он исчез в кустах. Только о нем и узнали, что он «старшина второй статьи», да запомнили сине-белые полоски «морской души» - тельняшки, мелькнувшей в вырезе ватника, закопченного дымом и замазанного кровью.

Вечером мы пытались найти его среди бойцов, чтобы узнать, кто был этот решительный и отважный моряк, но военком полка, смеясь, покачал головой:

- Бесполезное занятие. Он, небось, теперь мучается, что не по тактике воевал, и ни за что не признается. А делов на вершинке наделал: танкисты рассказали, что одно пулеметное гнездо он с землей смешал: приказал на нем крутиться, а сам из люка высунулся и здоровой рукой из автомата кругом поливает... Морская душа, точно...

Леонид Соболев, «Привычное дело»

Если этот пост соберёт хоть немного актива, я пойму что хоть кому-то интересно было это прочитать, я ещё кучу много разного расскажу

Как мы получали ###дюлей от этого старшины, как мы над нам прикалывались и что с нами потом за такие приколы было и ещё кучу много интересных историй про армию, служил я немного не мало 2.5 года как никак, есть о чем рассказать)

Для этого еще на первом курсе весь паркет был зациклеван и покрыт несколькими слоями лака. Для блеска обычно использовалась мастика или парафин разведённый керосином, что превращал казарму в автомобильный бокс, от которого слезились глаза и они же слепли от блеска произведенного эффекта. Далее, вступала военная смекалка. Как эту мастику втереть в 50 метров взлётки? Для этого была, не знаю кем и не знаю в каких недрах истории, создана "Машка". Она представляла собой прямоугольный плоский тяжеленный кусок металла обтянутый старыми шинелями. К нему крепилась длинная металлическая ручка, в которую впрягался крепостной дневальный. Думаю суть процесса понятна. Мастика или иная субстанция разливалась по паркету, а дневальные посменно таскали за собой Машку, втирая ее в поверхность до зеркального блеска. Я прямо помню, когда проснешься среди ночи, а по центральному проходу в бледном свете дежурного освещения тянет свою ношу одинокий дневальный, то в одну сторону, то в другую, и все только для того, что бы по команде "Подъем!" вся красота бесследно исчезла под ногами сонных товарищей. По сути Сизифов труд.

Не скажу, что это было прям тяжело. Нет, паркет был хороший, шинель лихо скользила по его поверхности. Но... Всегда есть "но". Старшиной роты у нас в то время был прапорщик Телегин. Прям типичный кинематографичный персонаж в стиле сериала "Солдаты". Весом он был килограмм 150, с вечно торчащим пузом из расходящейся на животе рубахи. Из особых примет (хотя куда уже еще) у него было обгрызанное ухо, и ходили легенды, что когда-то он уснул пьяный в своей каптёрке и одна из неучтенных крыс отведала кусок "комиссарского" тела. Туп он был как пробка, но может это был его имидж, дабы поменьше задач ему ставили. Зато сила в нем была, это да, помню как он через шею снял с курсанта какую-то кофту из под кителя, пока тот сидя смотрел телевизор (вот нельзя было носить ничего неуставного, это называлось "вшивник"). Дернул и тот оказался в его руке. Но это к истории не относится.

Так вот о взлётке. Любил старшина Телегин побыть барином, может было в его крови, что-то от раскулаченного дворянства. Вызовет он дежурного по роте и обоих дневальных, пока весь личный состав на занятиях, станет на "Машку" и командует: "Вперед, залётные!". И наряд в полном составе впрягался и таскал его по центральному проходу, оставляя за собой, блестящий от пота и мастики, паркет. Не знаю о чём он думал в этот момент, наверное представлял, как он в песцовой шубе летит на санях по замершей реке, и снег летит ему в глаза, и мороз румянит его пышные щёки... Взлётка после таких "бурлачих" испытаний блестела, как никогда.

Хороший был прапорщик, жаль люлей ему не навешали на выпуске.

После помывки мы вернулись в казарму. Нас уже ждал новый старшина. Огромный седовласый дядька, возрастом к 55 годам (по крайней мере, по внешнему виду) и ростом под два метра. Фамилию его я уже и не вспомню, но тот взгляд, да раскатистый голос команды "Ко мне!" - до сих пор в памяти. Этот человек внушал страх и не мог терпеть непокорность и непослушание. Он обладал необыкновенной физической силой. Однажды, мне довелось лицезреть как он одной рукой поднял солдата за шею и тряс его как ужонка. Мы просто боялись провиниться перед ним, страх его личности не покидал нас до конца службы. Особенно тяжела была участь группы ГОМД. Контрактники говорили, что нам ещё повезло, дескать, раньше он был моложе и ещё крепче и солдат не щадил вовсе. Сейчас же возраст берёт свое и его характер становится более старческим и мягким.

Мы построились перед каптёркой. Старшина обвёл нас всех взглядом. И этот взгляд - трудно было его выдержать. После поступила команда - "С вещами по одному". Нас ждало вновь переодевание в ВКПО. "Офиска" уходила на вешалку ждать нашего дембеля. Форму выдавал сам старшина, не глядя на размер и состояние - перечить никто не решился. Получив форму нам дали время довести ее до ума - где-то ушить, подшить или вовсе зашить. Худо-бедно мы вновь стали выглядеть как и все. Помимо нас офисную форму носили и будущие дембеля. Примерно за неделю до дома, им выдавали её на стирку и глажку. Как я потом узнал, хоть мы и подписывали свою офисную форму, старшина выдавал её не глядя и обмундирование моего призыва ушло на дембель многим раньше. Благо моя форма так и дождалась меня, с первого и до последнего дня.

Когда вопрос одежды был закрыт, до построения на ужин оставалось около двух часов. Старшина был добр в тот день и разрешил нам посмотреть телевизор. В казарме была, недавно отремонтированная, комната досуга и там располагался убийца нашего служебного времени, в лице канала МУЗ-ТВ. Его смотрели почти всегда, новинки музыки в тот год так и лились со всех радио и колонок. Мы не хотели отставать.

Старого призыва на момент моего попадания в этот дивизион было около 15 человек. Дедовщины и чего-то подобного не было, ограничивалось лишь тем, что предыдущий призыв, когда появились мы, почти не ставили в наряды. На работы если их и отправляли - то только в качестве старших. Мы не пытались что-то изменить в этой цепочке, зная что через две-три недели последние старые уйдут и неравенства не будет. Как в итоге оказалось, неравенство останется и потом, даже среди лиц одного призыва. Многое зависело от личности, и того как человек показал себя в первые дни. Те, кого смогли запрячь в первые дни - несли свою ношу до конца службы, а кто не поддался - тот таким и остался. Мне не пришлось лично отстаивать свои права и интересы, работать за кого-то и прислуживать перед кем-то. Моя группа ГБУ была сильным коллективом, и когда кто-то гнал на нашего парня из группы - мы вставали за него горой, даже если он не прав. Никто из сослуживцев не мог заставить нас выполнять какую-либо работу поодиночке. Будь то помыть полы или подмести казарму. В нашей группе прислуг не было. Тогда "извозчикам" приходилось запрягать других, кто не мог за себя постоять или не имел боевого братства в своей группе.