Мне никто не говорил, что наша вахта подошла к концу, скорее всего пришёл приказ. Просто за пару дней до выезда мы начали упаковывать вещи. Я не до конца понимал, что происходит. Наша квартира опустела - все тяжелые предметы мы отдали соседям, кастрюли сиротливо остались лежать на кухне, для следующей семьи.
Меня разбудили ранними утром. У двери полупустой квартиры стояли чемоданы. Мы в последний раз молча позавтракали на кухне. Оделись.
-Ну давайте посидим на дорожку.
Мама всегда так говорила при наших многочисленных переездах. Мне очень не нравилось это "сидение на дорожку", потому что было очень тревожно, и родители были так не похожи на себя - с напряжёнными лицами и мыслями где-то далеко.
Мы, не закрыв дверь квартиры, вышли во двор, быстро погрузили четыре чемодана в военный УАЗик цвета хаки и выехали из двора.
Я только в тот момент понял, что не попрощался ни с кем из друзей. Понял, что больше никогда не сяду на ставшим родным Пазик с базы. Это было как озарение.
Когда мы в последний раз поехали по Кашаша-стрит я смотрел в окно УАЗа. И как сейчас помню, окно нашей кухни в удаляющемся Зелёном доме. Я не преувеличиваю, мне стало тяжело на душе, и я смотрел на пустую утреннюю Аддис-Абебу, пытаясь хоть что-то запомнить. Отчасти это получилось, и я довольно детально запомнил свою последнюю поездку по Эфиопии. И помню её и сейчас, хотя прошло очень много лет.
Дух кочевников всегда был силён в офицерской среде, и мы дети словно его улавливали и старались, как и взрослые, не цепляться за места и людей. У нас было принято - сегодня одно место, потом другое, сегодня одна школа, завтра вторая, сегодня одни друзья, завтра другие. Ничего постоянного. И в душе всегда боролись две силы - привязанность к месту и идеология жизни военного. Никогда не надо было признаваться себе, что ты к чему-то привязался, ведь это могли отнять в любой момент. Так было проще жить. Но как родители не понимают чувства детей! Только сейчас, став отцом, я понимаю, как безобразно грубо ведут себя взрослые с маленькими людьми, как будто отказывают им в каких-либо глубоких чувствах. Мне до сих пор больно вспоминать тот день, хотя прошло почти 35 лет, а мои родители его совсем не помнят.
С тех самых пор я больше не видел любимую Аддису.
Когда сели в ИЛ-62, мы полетели над Эфиопией, я смотрел, как саванну сменили горы, покрытые зеленью, и подумал - какая огромная страна, а я совсем её не знаю после стольких лет жизни в ней и теперь, так и не узнав, покидаю. Это было очень тоскливое чувство, будто ты начал что-то узнавать, но теперь не узнаешь никогда.
Как я писал в первой части, ИЛ-62 всегда совершал посадку в Адене. Так было и в этот раз. Там я выстоял пару очередей в дьюти-фри (меня всегда ставили в очередь, как бота) и родители купили замечательный двухкассетник Sharp WQ-561, а также блок дефицитных в СССР видеокассет TDK. В ИЛ все тащили сумки, кругом было оживление, а я думал про свой двор и о том, что сейчас желтый ПАЗик без меня поехал в школу.
Самолёт приземлился в весеннем Шереметьево-2. Я вам скажу по опыту, никогда не надо приезжать в Россию весной, это может очень больно ударить по психике)
В Аэропорту меня бросилась обнимать какая-то молодая женщина в свитере оверсайз, с химией в рыжих волосах и огромными красными клипсами. Я был в ужасе. Но оказалось, что это была моя сестра, которую я помнил хрупкой школьницей-подростком с русой косой. Мне пришлось некоторое время привыкать к её новому облику)
Мы поехали по серой весенней Москве в шикарную гостиницу Министерства Обороны (такой я вообще тогда никогда не видел). Глядя в окно такси, я даже не мог осмыслить, что происходит, будто смотришь фильм на экране телевизора. Мысленно я всё ещё был в Аддис-Абебе...
Эпилог.
После возвращения в Москву мой папа совершил мощный карьерный рывок. Ему присвоили звание подполковника.
Чтобы вы понимали - в военной медицинской службе нет генералов и высшее звание там - это полковник. Ему осталось уже совсем чуть-чуть до того, чтобы получить звание полковника, а это уже главный врач целого военного округа. Круче в мед службе только главный военный врач СССР.
Теперь не Родина решала, куда нам ехать, а мы сами решали. Папе предложили на выбор любой город СССР для прохождения службы, а это была огромная честь. Я до сих пор помню, как в шикарной гостинице Министерства Обороны мы изучали атлас СССР и тыкали в города, куда можно поехать. От Дальнего Востока, где мы уже жили сразу отказались (не в обиду ДВ).
Мама очень хотела в Прибалтику, которую очень любила со времён службы папы в ВДВ. Она всё время говорила - поехали в Вильнюс или в Винницу.
Но папа был непреклонен - Симферополь. В Крыму звание главного военного врача освобождалось быстрее, так как там полковник должен был скоро уйти в отставку. К тому же в СССР Симферополь был городом 1 категории. Поэтому мы, не долго думая, выбрали Симферополь, а перед новым назначением папа получил месячный отпуск и проезд всей семьёй куда угодно. Мы поехали в родной Свердловск, тем более там лежали наши вещи (в основном книги), которые мы сдали дедушке перед поездкой в Африку.
Кто-то писал в комментариях, что в командировки за рубеж ездили "куркули", которые отправлялись туда ради денег и карьеры. Это не совсем так.
Мы были изначально в общем-то нищей семьёй без всяких связей, но служба вынесла моего отца на вершины военной карьеры. Это правда, вот так работали тогда социальные лифты.
Конечно же, нашим военным тогда полагались большие выплаты за службу в регионах боевых действий за рубежом. По сути, это было тогдашнее СВО, и выплаты были внушительными.
Не хотелось бы ворошить болезненную для многих тему денег, но если сказать честно, мой папа заработал своим трудом в Африке за годы службы свыше 40 тыс рублей при средней зарплате в 120-140 рублей в СССР. Я уже посчитал, что это около 20-25 млн. нынешних рублей. То есть зарплата моего папы тогда была около 800-1000 рублей в месяц (о чём я, конечно, не догадывался). Теперь вы понимаете, почему военные бились за право служить за рубежом. И брали на такую службу только лучших. Примерно такая же ситуация была лет десять назад в РФ со службой в Сирии ещё до СВО. С СВО я не сравниваю, потому что это широкомасштабные боевые действия, а мы говорим про локальные военные операции за рубежом. Совсем другая тема. Когда мы недавно обсуждали с родителями нынешнюю ситуацию, папа (под вздохи мамы) сказал - "я бы сейчас поехал на СВО не раздумывая" (кто бы сомневался ). Помните как там было в "Белом Солнце Пустыни" - "Ты какие клятвы давал?". Но папа давно в отставке и инвалид 1 группы.
А тогда, по возращению из Эфиопии, для папы открылись всякие престижные магазины вроде легендарной "Берёзки", и он, простой десантник из нищей семьи, выросший в землянке, который в детстве после войны ел сырую мороженую картошку, должен был в ближайшие годы возглавить гарнизонный госпиталь в Симферополе. Это был успешный успех.
Если хотите, мы оказались в социальном верхе советского общества.
Но, к сожалению для нас, и огромному облегчению для завистливых родственников, мы в итоге ничего не получили, так как случился переворот. В 1991 году все вклады таких военных, как мой папа, были заморожены. Все деньги у нас просто отобрали - их просто невозможно было снять со счета, вплоть до того момента пока они не превратились в тыкву. Всё, что получили мои родители от многих лет ограничений и работы в Эфиопии был телевизор Panasonic, видеомагнитофон Hitachi и тот самый двухкассетник Sharp. На нынешние деньги что-то в районе 300-400 тыс рублей. Как-то так.
Полковником мой папа так и не стал, и мы без копейки в кармане вошли в "святые" 90е. Добавлю, что у нас были ещё два талера, которые я наменял у эфиопов. Как там говорилось - не жили богато, нечего и начинать)
Но это, наверное, тема для другого цикла мемуаров, как мы жили в 90-е. Если это будет кому-то интересно, ведь там нет никакой экзотики, просто жизнь на сломе эпох.
В заключении я хочу изложить свои мысли про последствия жизни в военной африканской среде и мир глазами детей. Меня в детстве мало волновали все эти проблемы с деньгами, заморозками вкладов, социальным положением и престижем. Единственное только, что мне родители строго-настрого запретили говорить о том, что папа служил в Африке, чтобы не будить в людях зависть. В военной среде кичиться успехом было не принято. Поэтому я, как в том фильме, всем говорил, что папа "писарем отсиделся" на Дальнем Востоке.
Что я усвоил после стольких лет в Африке.
Конечно же, ворох впечатлений от многочисленных смен мест вкружил мне голову, и я сначала не думал про Аддису. Но потом всё равно накатило. Я очень скучал по Эфиопии, и мне пару лет снились сны про неё. Бывало, я иногда плакал от бессилия, что не могу вернуться туда. Даже строил планы, что повзрослею и сам поеду в Африку.
Самое главное, наверное, за что я благодарен своей судьбе - это за людей, которых подарила мне Эфиопия, многие из них стали мне по-настоящему близкими. И скучал я, главным образом, не по экзотике Эфиопии, как можно было подумать, а именно по людям. Многим будет трудно понять, но военная среда (а африканская военная среда вдвойне) - это, прежде всего, настоящая община, где нет случайных людей.
Во-первых, ты живёшь в понятном мире - вот эти люди в форме это свои, к ним безграничное доверие, а есть мир чужих, им доверять вообще нельзя. Я помню, что в Африке любой чёрный человек вызывал недоверие, но это не был расизм, потому что в СССР любой человек без советской военной формы вызывал точно такое же недоверие.
Представьте себе, что вы живёте в мире, где вы сразу видите людей, которым можно доверять - это "свои", и доверие к ним безгранично, а все прочие это "чужие". Представьте себе мир, где все квартиры никогда не закрываются, или ключ от них лежит под ковриком. Мир, где люди делят все радости и горести друг с другом. Где любой "свой" уже без пяти минут твой друг, и вам не нужно тратить время, чтобы что-то объяснить друг другу.
Только таким людям в детстве я доверял. Папа крайний слева.
Вот взять ту же школу в посольстве, там преподают подруги ваших мам, там никто вас не ругает, не подсиживает, потому что вечером ваша мама и ваши учителя будут сидеть за одним столом.
Вся школа - это просто очень большая семья в прямом смысле слова. Да, вы можете с кем-то поругаться, даже подраться, но от этого человек не перестанет быть вашей семьёй.
Во-вторых, это был мир, где были только идеальные взрослые и здоровые взаимоотношения. За службу в Африке держались. Один косяк, и ты летишь обратно. Поэтому взрослые вели себя очень корректно друг с другом. Никаких синих ужираловок, пьяных драк, семейных разборок, которые так пугают детей. Каждый офицер - это витрина вооруженных сил СССР. Мы гордились нашими отцами. Там и так были отборные люди, а они ещё были поставлены в жёсткие рамки. И мы могли смело равняться на взрослых. Я не помню ни одного случая, когда бы меня обидел взрослый или я был свидетелем неправильного поведения взрослого. Это очень сильно вдохновляет в детстве.
Конечно, какие-то проблемы в семьях были, но взрослые не выносили их наружу, и мы ни разу не видели, как, например, жена орёт на мужа. Такого не было. Там за такое сразу на карандаш бы взяли. Для взрослых, наверное, это был стресс, но для детей - рай.
В-третьих, это идеальные природа и климат. Представьте себе, что у вас круглый год лето, которое просто иногда становится прохладным и дождливым. Я приехал в Эфиопию больным ребёнком, который выжил только благодаря тому, что мой отец врач. Я страдал лёгочными заболеваниями, а за годы жизни в Эфиопии стал абсолютно здоровым ребенком, просто потому что там не было зим, а горный воздух очень сухой.
В-четвёртых, полная свобода. Взрослые вообще не трогали нас. Мы жили абсолютно автономно. Эдакая детская община. Причём, в этой общине все друг к другу относились хорошо. За четыре года я во дворе подрался только раз с мальчиком Петей, и то потом мы помирились.
Показатель того, как мы автономно жили, это история с аккумуляторами, и как мы сделали себе детскую комнату на последнем техническом этаже Зелёного дома. Родители детей которым 8-10 лет, представьте себе, что ваши дети сами организовались, нашли неиспользуемое помещение, вынесли оттуда весь мусор, покрасили стены, покрыли их рисунками, поставили мебель, принесенную с помойки, и сделали это помещение своим детским офисом. Фантастика? А мы так сделали. И никто из взрослых не заинтересовался нашей деятельностью и даже пальцем не шевельнул, чтобы нам помочь.
Или вот ещё. Я собирал у себя детей со всего двора, чтобы смотреть диафильмы, чувствовал себя при этом директором кинотеатра. И это было нормой.
Вот этот глубокий уровень доверия, равенства и общности я больше вообще никогда и нигде не встречал. Это, наверное, бывает только в каких-то сектах. И людям, выросшим в жестоких дворах 80х и 90х, это просто невозможно объяснить (ведь как можно жить и никого не унижать, не чморить и не бороться за место под солнцем?)
Чтобы понять, как мы жили посмотрите фильм "Таинственный лес". Я когда его смотрел аж глаза увлажнились именно от атмосферы возврата в эфиопское детство, хотя фильм немного про другое.
Как следствие, я потом в СССР и РФ чувствовал себя немного чужим, будто Штирлица забросили в Третий Рейх. Как будто всё время держал в голове, что "где-то далеко, где-то за рекой идут эфиопские дожди". А всё это вокруг, просто искажение, а есть там она, настоящая реальность, мир, которому принадлежу я. Это заставляло меня держаться отстранено от коллектива и очень тщательно выбирать себе друзей.
Возможно, это повлияло и на всю оставшуюся жизнь, но это скорее предмет для бесед с психоаналитиком, нежели для постов на Пикабу.
Что касается моих родителей, они воспринимали жизнь в Эфиопии скорее как вахту, службу, полную лишений. А после возвращения из Африки и трагедии крушения всех их планов, они замкнулись в себе и больше никогда не вспоминали Эфиопию, ведь это было болезненное напоминание о потерянных возможностях и деньгах. И вы не поверите, за почти 35 лет мы в семье ни разу не говорили о тех днях, словно это запретная тема...
В 1991 году наши военные ушли из Эфиопии.
Дома военных заселили местные жители.
Русский госпиталь Балча, открытый ещё в 19 веке, был передан Эфиопии в 1997 году при Ельцине, когда экономили на всём.
В 2007 году наш "офис" (военную базу, ГВС) превратили в поле для гольфа, а взлётную полосу в дорогу.
В январе 2017 года снесли Белый дом, а чуть позже Зелёный дом.
Январь 2017 года. Руины Белого и Зелёного дома.
Теперь на этом месте офисные-центры, а Кашаша-стрит превратилась в нормальную асфальтированную улицу с разметкой. Трущобы расселены.
Вот что теперь на месте Кашаша-стрит. На месте Зелёного дома теперь зелёный парк.
Мне теперь намного больше лет, чем моим родителям тогда. Сейчас после написания этих мемуаров я просто вспоминаю мальчика с пером грифа в выгоревших на солнце волосах, бегущего по саванне вдоль взлётной полосы. Он счастлив...
