Из эстонской прессы: Роман Эссен, беседу вёл Вадим Штепа
Таллиннский филолог и преподаватель, выпускник Тартуского университета Роман Эссен уверен, что может, и более того – предлагает даже собственный проект, как это осуществить в Эстонии. Он ответил на несколько наших вопросов:
6 июня, в день рождения Александра Пушкина, отмечается учрежденный ООН День русского языка. Однако за последние годы, особенно с началом полномасштабной войны России против Украины, отношение к русскому языку в мире изменилось не в лучшую сторону – он стал ассоциироваться с агрессивной империей. Но может ли русский язык быть неимперским?
Таллиннский филолог и преподаватель, выпускник Тартуского университета Роман Эссен уверен, что может, и более того – предлагает даже собственный проект, как это осуществить в Эстонии. Он ответил на несколько наших вопросов:
— Роман, вы согласны, что русский язык сегодня оказался в кризисе именно из-за политики российских властей?
— Да, но этот кризис связан даже не столько с войной, скорее можно сказать, что сама эта война стала следствием имперского восприятия русского языка. В Кремле не случайно назвали свою доктрину «русский мир» – с их точки зрения, все, кто говорит по-русски, должны считать Россию своей родиной, а Москву – своей столицей. Но этот имперский стереотип уже не работает – сегодня в мире в той или иной степени владеют русским языком гораздо большее количество людей, чем всё население России. И почему жители всех этих стран должны считать себя подданными кремлевской империи? Это нелепо и возмутительно.
— Сегодня имперская пропаганда начинается прямо с «Азбуки». Она в России издается уже с картинками московского кремля, культом патриотизма, победы и президента (понятно какого)…
— Проблема в том, что русский язык долгое время и целенаправленно делали моноцентричным, с тяготением к московскому стандарту. Я здесь воспользуюсь концепцией польского филолога Томаша Камуселлы, который утверждает, что языки всех бывших империй давно уже стали полицентричными. То есть, Лондону или Мадриду не придет в голову учить жителей Северной или Южной Америки «правильному» английскому или испанскому – в каждой стране уже давно возникли свои правила, которые отличаются друг от друга. Для примера, романы Эрнеста Хемингуэя – это далеко не британский английский.
А с русским языком случилась такая беда, что его правила разрабатывает единственный в мире академический институт – московский Институт русского языка им. Виноградова. Вот решили они, что правильно писать «НА Украине» – и все в мире будто бы должны им повиноваться. Даже у нас в Эстонии некоторые медиа до недавнего времени так писали, ссылаясь именно на авторитет московского института.
— Что мешает открыть подобные институты в других странах, которые разработали бы собственные правила?
— На самом деле, не мешает ничего, кроме укоренившихся стереотипов. Например, почему-то принято считать, что русский язык – это какая-то «собственность» России, хотя любой язык принадлежит лишь тем людям, которые на нем говорят. На Западе живут миллионы людей, и далеко не обязательно профессиональных филологов, которые прекрасно владеют русским. Но это вовсе не означает, что они поддерживают путинскую политику – чаще всего, совсем наоборот. Вот это отождествление языка и политики – как раз и есть имперская технология, эксплуатируемая пропагандистами российских телешоу.
— Наверное, можно вспомнить историю, когда, например, немецкий язык в годы Второй мировой войны воспринимался в оккупированных Германией странах как язык врага?
— Да, и Путин фактически делает с русским языком то же, что делали с немецким нацисты. Они пытались его всем навязать как «высший» язык, но вызвали, напротив, его отторжение у других народов. И неслучайно, что после Второй мировой войны значение немецкого языка резко снизилось – а раньше он считался «международным языком» едва ли не всей Европы. Но после разгрома Третьего рейха человечество всё же не отвергло Гёте и Канта. Поэтому, думаю, что и русская культура не будет «отменена», Льва Толстого и Чехова продолжат читать. Но может быть, русский язык и культура выживут лишь если станут многообразными и полицентричными в разных странах, а не останутся лишь в «московской версии».
— Может ли возникнуть «эстонский русский язык»?
— Не вижу никаких помех. Некоторые его элементы существуют и сегодня. И на сайте Института эстонского языка они отмечаются как eestivene. Например, есть такой глагол кандидировать, калька с эстонского kandideerima. С точки зрения «московского русского», этого слова не существует, оно «неправильное», но для эстоноземельцев оно вполне естественно, поскольку заимствования из соседних языков – это нормальная мировая практика. И в общении между собой местных русских, и в литературных произведениях русскоязычных писателей Эстонии можно встретить много таких выражений, которые просто непонятны обычному россиянину.
И если продвигать эту идею «эстонского русского», с опорой на местные варианты и диалекты, я думаю, это будет означать не только лингвистическую, но и мировоззренческую революцию. Местные русскоязычные люди будут больше отождествлять себя с Эстонией, а не поддаваться лживой имперской пропаганде якобы «в защиту русских». Мы прекрасно видим, как сама Россия «защищает русских», посылая их сотнями тысяч погибать на бессмысленной войне и обстреливая ракетами наполовину русскоязычный Харьков.
— Сегодня в Эстонии всё школьное образование постепенно переводится на эстонский язык. Не будет ли противоречить этому идея «эстонского русского»?
— На самом деле, меня даже удивляет, что перевод образования на государственный язык в Эстонии не начался сразу же с восстановлением независимости. Это происходит лишь сейчас и, на мой взгляд, в спешке, которая вредит качеству. А проект «эстонского русского» никак не противоречит государственному языку. Просто надо осознавать, что русскоязычное население Эстонии не станет этническими эстонцами, даже если все сдадут экзамен на С1. Все равно они будут говорить и думать по-русски, но лучше чтобы это был свой, местный русский, а не тот «заречный» язык, пропитанный имперской пропагандой.
Я считаю полезным и назревшим проект создания Института эстонского русского языка (Eestivene Keele Instituut), который мог бы заняться изучением и популяризацией именно нашего местного варианта. Был бы рад, если этой идеей заинтересуются филологи в Эстонии, мы также с удовольствием пригласили бы в качестве консультанта профессора Камуселлу. Необходимо сделать русский язык глобально полицентричным, и это поможет избавить его от эксплуатации московской империей, которая на самом деле не имеет права на монополию и стандартизацию этого языка для всего мира.
— Какое влияние этот институт мог бы оказать на эстонских русских?
— Я надеюсь, что он прервет у них постоянную и нелепую оглядку на «большую родину», в которой многие молодые люди даже не бывали. И покажет, что эстонский русский – это самостоятельный и по-своему уникальный язык, связанный именно с этой землей и местным самосознанием. Здесь, например, никому не придет в голову называть себя обобщенной имперской кличкой «Прибалтика». И «Таллинн» пишется с двумя «н», потому что содержит в себе корень linn – город. А не «Таллин», как почему-то обрезали в России. Кстати, в порядке иронического ответа, мы вполне можем говорить «НА России», так же, как это буквально звучит и в эстонском – Venemaal.
Конечно, имперцы могут упрекнуть наш проект в русофобии за «искажение русского языка». Но напомню, что многие русские классики были как раз языковыми реформаторами, тот же Пушкин, который переводил массу европейских авторов. А также охотно использовал в своих стихах и сказках псковские словечки, которых набрался от своей няни. И его уже тогда критиковали сторонники «единого и неделимого» русского языка. Но не может живой язык, на котором говорят сотни миллионов человек, быть одинаковым во всех странах и регионах.
— Да, мы уже вспомнили о различиях британского и американского английского. Кстати, интересно, что английский в США даже не имеет статуса государственного языка.
— Конечно, и проект Института эстонского русского языка я вовсе не рассматриваю как нечто государственное. Это сугубо общественная инициатива, и она реализуется лишь если будет востребована людьми. А такая востребованность, думаю, есть – для гражданского мира в стране нам нужно культурное сближение разных языковых общин.
