Утро. Тишина. Телевизор гудит в углу, как старый самовар.
Передача для пенсионеров. Спокойно. Обыденно.
В студии — эксперт. Человек из палаты регистрации. Не простой служащий, нет.
Начали с бабушкиного сарайчика. Обычное дело.
И вдруг...
Он говорит. Говорит не о сарайчиках.
О Рублевке. Об Ильинке.
О коттеджах, что стоят, как дворцы, но в бумагах — долгострой.
«Приезжаем, — говорит он, — а они показывают: наличник не прикручен, ручки нет.
"Мы еще не достроили", — говорят.
И налог — ноль. Ноль, понимаете?»
Его перебивают.
«Вернемся к бабушке», — звучит из-за кадра.
Но он продолжает. Тихо. Упрямо.
«Вы про бабушку? А я — про них. Про тех, кто живет в этих дворцах.
А народ... народ пусть сарайчики регистрирует.»
Эфир заканчивается.
Тишина.
Телевизор выключен.
Он... еще работает? Или уже нет?
Неизвестно.
Правда сказана. Тихо. Без пафоса.
Но она висит в воздухе, как запах дождя перед грозой.
А мы...
Мы сидим. Молчим.
И думаем.
Всего лишь думаем.