Мат + Россия

В 1839 году маркиз Астольф де Кюстин ступил на русскую землю. Три месяца он путешествовал по Российской империи, от пышных залов Санкт-Петербурга до пыльных дорог Ярославля и Нижнего Новгорода.

Кюстин, вдохновлённый успехом своих испанских заметок и советом самого Бальзака, отправился в Россию, чтобы разгадать её. Он мечтал найти в самодержавии противоядие против демократического хаоса, который пугал его во Франции. Но вместо ожидаемой твердыни порядка маркиз обнаружил мир, где власть пропитывала всё — от царских дворцов до крестьянских изб. Россия предстала перед ним как театр, где каждый играл свою роль: знать подражала Европе с искусной фальшью, чиновники гнули спины перед вышестоящими, а крепостные, скованные цепями, всё же хранили в глубине души искру вольности.

В своих письмах, которые позже, в 1843 году, сложились в четырёхтомный труд «Россия в 1839 году», Кюстин писал с дерзкой откровенностью. Петербург встретил его балами и блеском, но за этим фасадом он видел тиранию, которая, словно холодный ветер, пронизывала всё общество. Царь, как вершина пирамиды, властвовал над дворянами, те — над подчинёнными, а те, в свою очередь, изливали свою власть на самых слабых.

Книга, едва появившись в Париже, стала сенсацией. За восемь недель первое издание разлетелось и вскоре её перевели в Англии, Германии и даже за океаном, в Америке. За двенадцать лет, с 1843 по 1855 год, около двухсот тысяч экземпляров нашли своих читателей, несмотря на высокую цену в 30 франков. В России же книга оказалась под запретом — её язвительные строки о самодержавии и лицемерии знати были слишком остры для цензоров.

Лишь в 1891 году отрывки из его записок увидели свет в журнале «Русская старина», а в 1910 году появился пересказ, робко названный «Записки о России». Полное издание, без купюр и цензуры, Россия увидела только в 1996 году, и с тех пор книга переиздавалась.

В предисловии к американскому изданию 1951 года, Директор Центральной разведки и глава ЦРУ США, генерал Уолтер Смит пишет:

Здесь мы встречаем красочные, драматичные и точные описания России и русских… перед нами политические наблюдения столь проницательные, столь вневременные, что книга может быть названа лучшим произведением, когда-либо написанным о Советском Союзе.

В аннотации к американскому изданию «Ля Рюсси» 1987 года американский политик Збигнев Бжезинский пишет:

Ни один советолог ещё ничего не добавил к прозрениям де Кюстина в том, что касается русского характера и византийской природы русской политической системы. В самом деле, чтобы понять современные советско-американские отношения во всех их сложных политических и культурных нюансах, нужно прочитать всего лишь две книги: «О демократии в Америке» де Токвиля и кюстинскую «Ля Рюсси».

Давайте познакомься с автором труда и кратко взглянем на содержимое книги.

Испытания Астольфа де Кюстина во Франции

Астольф де Кюстин родился в Лотарингии. На дворе бушевала Французская революция. И вот в дни, когда тень гильотины нависала над Парижем, семья де Кюстина оказалась в эпицентре трагедии из-за своих открытых либеральных взглядов. Генерал де Кюстин, человек чести, пал под ударом революционного правосудия.

Судьба не пощадила сына генерала — отца Астольфа. Арестованный и заключённый в тюрьму Ла Форс, он ждал казни. Дельфина — мать Кюстина, разработала план побега: муж, переодетый в её траурное платье, должен был выйти под видом женщины с помощью Луизы, дочери тюремного смотрителя, за 30 тысяч франков и дальнейшее пожизненное содержание. План провалился: новый закон угрожал смертью пособникам, и де Кюстин отказался бежать. Дельфина простилась с ним перед казнью в Консьержери.

Потеряв мужа и имущество, Дельфина пыталась бежать из Франции с сыном по фальшивому паспорту, но из-за предательства горничной ее арестовали. В тюрьме она провела восемь месяцев, сблизившись с узницами. Якобинец Жером спас её, отложив казнь, а няня Нанетта добилась освобождения. После падения Робеспьера Дельфина вышла на свободу, нашла дом разоренным, сына больным. Переболев желтухой, она восстановила часть наследства и посвятила жизнь сыну, сохранив мужество.

С юности Кюстин колесил по Европе: Швейцария, Англия, Шотландия, Калабрия и Испания. В 1814 году, будучи помощником Талейрана – французского политика и дипломата, он оказался на Венском конгрессе, где его перо запечатлело тонкости дипломатических игр. В 1821 году он обрёл семью, но счастье оказалось недолгим: жена и сын покинули этот мир. Тогда Кюстин обратился к вере.

Был за Кюстином один интересный грешок, который потом объяснит его страстную любовь к мужчинам русским. Осенью 1824 года в грязи под Парижем, избитый и ограбленный, Кюстин был найден без чувств. Позже выяснилось, что ходили слухи о его тайных встречах с молодыми солдатами, бравые молодцы решили эту информацию проверить, вот и оставили его в итоге в канаве. Этот скандал заклеймил его в глазах парижского света. Однако Гёте, Стендаль, Шатобриан, Шопен, Бальзак — интеллектуальная элита не отвернулась от него, а князь Меттерних даже звал к себе на службу.

Начало путешествия: предубеждения и ожидания

Настрой на само путешествие уже был таким себе. Когда он похвастался трактирщику о том, куда направляется состоялся следующий диалог:

«– Вы знаете Россию? -- спросил я у него.

– Нет, сударь, но я знаю русских; они часто проезжают через Любек, и я сужу

о стране по лицам ее жителей.

...

– Сударь, у них два выражения лица; я говорю не о слугах -- у слуг лица всегда одинаковые, – но о господах: когда они едут в Европу, вид у них веселый, свободный, довольный; они похожи на вырвавшихся из загона лошадей, на птичек, которым отворили клетку; все – мужчины, женщины, молодые, старые – выглядят счастливыми, как школьники на каникулах; на обратном пути те же люди приезжают в Любек с вытянутыми, мрачными, мученическими лицами; они говорят мало, бросают отрывистые фразы; вид у них озабоченный. Я пришел к выводу, что страна, которую ее жители покидают с такой радостью и в которую возвращаются с такой неохотой, – дурная страна.»

Трактирщик, не бывавший в стране, делает выводы на основе поверхностных наблюдений, а Кюстин принимает их без критики. Это задает тон всему повествованию, где автор часто опирается на слухи и стереотипы, но не на факты.

Пока наш герой направляется к "северным дикарям" он вспоминает историю о пожаре на пароходе «Николай I». Капитан, вместо того чтобы следить за состоянием корабля, безмятежно играл в карты с пассажирами. Позже его друзья оправдывали его действия, утверждая, что он тайно направил судно к берегу, сохраняя спокойствие, чтобы избежать паники. Кюстин скептически относится к этим оправданиям, не зря же император разжаловал капитана, заменив его голландцем, который, по слухам, не пользовался уважением команды, однако не позволял себе такие вольности.

На судне также был француз, который проявил исключительное мужество и проворность: одним из первых прыгнув за борт на мель, он добровольно взял на себя роль помощника матросов. Он помогал женщинам и детям спускаться, а в некоторых случаях бросался вплавь, чтобы спасти тех, кто оказался в воде. Француз покинул горящий корабль только после того, как все пассажиры были эвакуированы. Его самоотверженность спасла жизни многим женщинам, но подвиг дорого ему обошёлся: он тяжело заболел из-за переохлаждения и физического перенапряжения. Несмотря на героизм француза, его имя осталось неизвестным.

На этот рассказ де Кюстина ответил непосредственный участник события — князь П.А. Вяземский:

Правда в этом рассказе только то, что на пароходе случился пожар. Всё остальное преувеличено или искажено и принадлежит к области выдумок.

Кюстин пишет, что беседует с великим множеством людей на пароходе. Князь К*** объясняет особенности русского менталитета тем, что он сформировался под влиянием византийской культуры, монгольского ига и отсутствия рыцарских традиций. Русские князья, испытавшие рабство, стали деспотами, а в России, в отличие от Европы, крепостное право было узаконено в эпоху его отмены на Западе.

Утверждение о прямой причинно-следственной связи между этими факторами и «русским менталитетом» слишком обобщённое. Кюстин склонен к стереотипизации, игнорируя сложность исторического процесса.

Крепостное право в России укрепилось в XVII веке (Соборное уложение 1649 года окончательно закрепило крестьян за землёй), в то время как в Западной Европе феодальные отношения постепенно ослабевали. Например, в Англии и Франции к XVII–XVIII векам крестьянская зависимость значительно снизилась, хотя полного «отменения» ещё не произошло. Крепостное право в Европе не было полностью отменено в указанный период. В некоторых регионах (например, в Восточной Европе, Польше, Пруссии) оно сохранялось до XVIII–XIX веков. Кюстин преувеличивает контраст, создавая образ России как исключительно отсталой страны.

Автор и князь К*** обсуждают русскую политику, основанную на религиозной нетерпимости и автократии. Россия воспринимается как угроза Европе из-за её воинского духа и потенциала для тирании, в то время как Запад слаб из-за демократических злоупотреблений.

Тут же выясняется, что Петр I, желая жениться на Екатерине, создал ей фиктивную родословную, назначив «брата» из безвестного дворянина. Да и вообще, Русский деспотизм искажает правду, создавая ложные факты и родословные. Русские терпят ложь деспота, так как она льстит их подчинению. Народ и знать смиряются с унижением, цепляясь за иллюзию добровольного повиновения.

Нет достоверных исторических данных о создании Петром I фиктивной родословной или назначении «брата» из дворянина. Это может быть слухом или вымыслом, распространённым в антирусской публицистике.

Русские гордятся своим флотом, который проводит полгода во льдах и три месяца в учениях. Однако Кюстин считает его игрушкой императора, бесполезной из-за сурового климата и льдов, подчеркивая тщетность усилий ради малых результатов. Только вот, русский флот участвовал в военных кампаниях и был важным элементом имперской политики, несмотря на климатические ограничения.

Прибытие в Россию: Кронштадт и Петербург

Кронштадт — неприступная морская крепость с артиллерией, расположенной ниже уровня моря, но Кюстин сомневается в ее эффективности, не доверяя русской похвальбе.

Он еще не приехал в Россию, а уже навесил на нее кучу ярлыков. Но вот он прибыл лучше ехал бы он обратно и стал описывать, что видит вокруг себя и рассуждать. Окрестности Петербурга — унылые, болотистые, безжизненные, с тусклым светом и суровым климатом, вызывающие у Кюстина тоску и сравнения с пустынной римской кампаньей. Петр I основал Петербург вопреки природе, из мстительности и политических амбиций, создав город, не пригодный для жизни, где Нева угрожает наводнениями.

Мало одного виды вызывают тоску и уныние, так еще и таможню проходить надо!

Таможенный досмотр в Кронштадте медлителен и дотошен, с избыточными формальностями. Чиновники, включая главного таможенника, ведут себя педантично, но их действия хаотичны и бессмысленны.

Кюстин подвергается долгому допросу, его паспорт изымают, выдав взамен карточку. Русские аристократы проходят досмотр быстрее, что выявляет мнимое равенство. Чиновники превращены в «автоматы», лишенные свободы воли, что вызывает у Кюстина отвращение к деспотической системе, где люди становятся подобиями машин.

Затем ему приходи еще парочка гениальных мыслей в голову о том, что есть два типа русских: одни превозносят страну из подобострастия, другие презирают ее, чтобы казаться просвещенными. Он ищет «обыкновенных русских», но пока не находит.

Жизнь в Петербурге: общество, император и свадьба

Описание Петербурга у него носит характер: это все величественно, но можно было и не выпендриваться, все-таки болото есть болото. Вид города с реки впечатляет, но преувеличен. Архитектура включает позолоченные купола, колокольни, античные колоннады и сфинксы, но подражание греческим памятникам неуместно в северном климате и болотистой местности.

Памятник Петру какой-то безвкусный, а Зимний дворец заставил страдать и умирать людей, ради императорской прихоти. Город напоминает военный лагерь или казарму из-за строгой дисциплины и отсутствия свободы. Движения жителей скованны, все подчинено воле власти.  В России не хватает света, радости и свободы, царит унылый порядок.

Гостиница ему тоже не угодила: душные комнаты, отсутствие штор, нашествие клопов. Автор вынужден купить походную кровать и установить ее в центре комнаты для защиты от насекомых.

Суровая северная природа России, с ее болотами и скудной растительностью, требует колоссальных усилий для создания садов и парков. Обычные для Европы деревья, такие как каштаны и дубы, здесь редкость, а выращивание экзотических растений сопряжено с большими трудностями. Тем не менее, русские аристократы стремятся к показной роскоши, украшая дома и улицы цветами, чтобы произвести впечатление на иностранцев. В отличие от англичан, которые ценят уют и утонченный вкус в обустройстве своих садов, русские, по мнению Кюстина, больше заботятся о внешнем эффекте, чем о подлинной гармонии. Россия, как он считает, создает лишь видимость развитой страны: за пышными фасадами скрывается варварство, а цивилизация остается поверхностной, представляя собой подражание западным нациям без глубокого осмысления их ценностей.

Медицина в России, по наблюдениям Кюстина, находится в плачевном состоянии: врачи, за исключением иностранцев, ненадежны, а доступ к медицинской помощи ограничен из-за бюрократии и скрытности властей. Русские, как отмечает автор, склонны скрывать правду от иностранцев, а путешественники, особенно литераторы, вызывают у них подозрения, что еще больше затрудняет понимание истинного положения дел. В то же время Кюстин описывает простолюдинов-славян как людей, наделенных природной красотой: светлые волосы, свежий цвет лица и выразительные глаза выделяют их среди других. Мужчины следят за своей внешностью, их наряды — туники, халаты, овчинные куртки — отличаются самобытностью. Однако женщины, по его мнению, менее привлекательны, а их одежда зачастую неопрятна, что контрастирует с ухоженностью мужчин.

Стоит отметить, что Астольф не знает русского языка, он не может пообщаться с людьми, не знающими французского, в мед учреждения он не обращался, а пространные рассуждения о варварстве - распространенный стереотип. Кроме того, его суждения о внешности и характере русских, особенно о женщинах, субъективны и отражают скорее личные впечатления, чем объективную картину.

Кюстин посещает свадьбу великой княжны Марии и герцога Лейхтенбергского 14 июля 1839 года, что он считает особой милостью. Император Николай I по мнению Астольфа имеет суровое выражение лица, греческий профиль, высокий рост, военную выправку, но скованность из-за привычки утягивать живот ремнем.

Императрица же в глазах автора изящна, болезненно худа, страдает от суетной придворной жизни, но сохраняет душевную теплоту и приветливость. Ее здоровье подорвано долгом рожать наследников и следовать за императором.

Россия — страна контрастов: внешняя роскошь и внутренняя несвобода. Петербург не дает полного представления о стране, а осмотр достопримечательностей затруднен без покровительства. Он постоянно боится, что его схватят и отправят в Сибирь. Учитывая, что он потом накалякает о России – правильно бы сделали.

«Петербург — русский город, но это еще не Россия», — цитирует Кюстин императора, подчеркивая космополитичность столицы. Он пишет:

В Петербурге разные расы так перемешаны, что здесь невозможно составить представление об истинном населении России: кровь немцев, шведов, ливонцев, финнов -- разновидности лопарей, спустившихся с полюса, -- калмыков и иных татарских рас влилась в кровь славян, чья изначальная красота в столичных жителях мало-помалу изгладилась

На улицах, по мнению Астольфа, обычны сцены насилия: фельдъегерь избивает кучера, полицейские жестоко расправляются с грузчиком за ссору, топча его и связывая. Жертвы не сопротивляются из почтения к властям. Общество равнодушно к насилию, что автор считает симптомом нравственной болезни нации. Россия — «нация немых», где страх и угодливость заменяют свободу. Люди скрывают эмоции, чтобы не навлечь наказание (кнут, Сибирь, Кавказ).

Русские аристократы говорят на иностранных языках, что мешает развитию национальной литературы. Пушкин и Мицкевич подражали западным поэтам, но Пушкин не был подлинно «московским». Русские простолюдины вежливы, но это маска страха. Жестокость узаконена, а человеческое достоинство не уважается. Автор видит в России сочетание утонченной элегантности и варварства, что вызывает его негодование.

Из того, что дикарь наделен тщеславием светского человека, нимало не следует, что он обладает и соответствующей культурой. Я говорил уже, и повторю еще раз, и, быть может, не последний: русские гораздо более озабочены тем, чтобы заставить нас поверить в свою цивилизованность, нежели тем, чтобы стать цивилизованными на самом деле. До тех пор, покуда эта болезнь, тщеславная приверженность ко всему показному, будет разъедать их сердце и извращать ум, у них будет несколько вельмож, способных разыгрывать элегантность и у себя на родине, и за границей, но по сути своей они останутся варварами; к несчастью, у этих дикарей есть огнестрельное оружие.

Угнетение порождает молчание, а деспотизм поддерживается всеобщей скрытностью. Свобода слова на один день раскрыла бы ужасы, скрываемые режимом. Однообразие русской природы (равнины, скудная растительность) отражает единообразие общественной жизни и усиливает тиранию. Религиозный фанатизм и суеверия

Русские крестьяне слабее физически, чем европейские, а солдаты страдают от голода и плохого содержания, несмотря на внешнюю дисциплину армии.

Русские отличаются скрытностью, подозрительностью и неприязнью к иностранцам, что контрастирует с французской открытостью и немецкой основательностью. Гостеприимство в России — формальность, скрывающая слежку за иностранцами. Свобода путешественника ограничена: его сопровождают официальные лица, чтобы контролировать впечатления.

Скрытность и ложь — часть национального характера, укорененного деспотической властью. Русские напоминают «переряженных китайцев» в своей недоверчивости. Кюстин видит в России угрозу для Европы из-за ее военной мощи и амбиций завоевания. Однако некоторые считают, что Россия распадется, ограничившись влиянием на Востоке.

Кюстин описывает крестьянский быт не без субъективных замечаний: крестьянские дома — деревянные, с запахом смолы и кислой капусты, внешне украшены, но внутри неудобны и грязны. Кюстин сравнивает их с театральными декорациями, подчеркивая показное тщеславие русских.

В этой стране нечистоплотно все и вся; однако в домах и одежде грязь бросается в глаза сильнее, чем на людях: себя русские содержат довольно хорошо; по правде говоря, их парные бани выглядят отталкивающе: в них моются испарениями горячей воды -- я бы предпочел просто чистую воду, и побольше; однако ж этот кипящий туман омывает и укрепляет тело, хоть и старит прежде времени кожу. Благодаря привычке к этим баням вам нередко встречаются крестьяне с чистой бородой и волосами, чего не скажешь об их одежде. Теплые вещи стоят дорого, поэтому их по необходимости носят долго, и они становятся грязными на вид гораздо раньше, чем истреплются; комнаты, призванные служить лишь защитой от холода, проветриваются, естественно, реже, чем жилища южан. Как правило, неопрятность у северян, вечно запертых в доме, глубже и отвратительнее, чем у народов, живущих на солнце: девять месяцев в году русским недостает очистительного воздуха.

Москва: иллюзия великолепия

Но когда до города остается меньше одного лье, чары рассеиваются, путник останавливается перед весьма реальным Петровским замком, громоздким дворцом из необожженного кирпича, построенным Екатериной II по современным чертежам, замысловатым, перегруженным украшениями, которые резко выделяются своей белизной на красном фоне стен. Эти украшения, мне кажется, не каменные, а гипсовые, в готическом стиле, но это не настоящая готика, а вычурное подражание. Здание квадратное, как куб; такая правильность плана не придает его облику ни внушительности, ни легкости. Здесь останавливается государь перед торжественным въездом в Москву. Я сюда еще вернусь, ибо здесь устроили летний театр, разбили сад и построили бальную залу, своего рода публичное кафе, где встречаются городские бездельники в теплое время года.

Не нравятся ему ни дома, ни памятники, ни Кремль:

Запомните, московский Кремль вовсе не то, чем его принято считать. Это не дворец, это не национальная святыня, где хранятся древние сокровища империи; это не русская крепость, это не чтимый народом приют, где почиют святые, защитники родины; Кремль и меньше и больше этого; он просто-напросто обиталище призраков.

В архитектуре Кремля все, вольно или невольно, имеет символический смысл: на самом же деле, когда, преодолев первый приступ страха, вы вступаете в лоно этого дикарского великолепия, взору вашему предстает не что иное, как скопище тюрем, пышно именуемых дворцами и соборами. Впрочем, русские зря стараются: как ни исхитряйся, а тюрьма все равно тюрьма.

Кремль на момент визита Кюстина был не только резиденцией императора, но и важнейшим историческим, религиозным и политическим центром России, где хранились государственные реликвии, включая царские регалии. Кремлевские соборы и дворцы, такие как Успенский собор или Грановитая палата, были шедеврами архитектуры, созданными для прославления Бога и государства, а не для угнетения. Кюстин игнорирует их культурное и религиозное значение, сводя всё к своей идее о «тирании» в России.

Прикопался он тут даже к климату:

Даже климат в их стране — пособник тирании. Холод не позволяет строить здесь просторных церквей, в них люди просто закоченели бы во время молитвы; здесь дух не поднимается к небу посредством прекрасных соборов; в этой полосе человек может посвящать Богу лишь мрачные башни. Темные низкие своды и толстые стены делают кремлевские соборы похожими на подземелья, это раскрашенные тюрьмы, а дворцы суть позолоченные застенки.

Кюстин ошибочно приписывает архитектурным особенностям (низкие своды, толстые стены) исключительно климатические причины, игнорируя традиции византийской архитектуры, которые легли в основу русского зодчества.

Сначала он просил императора запретить русским петь, а потом разочаровался в наших музыкальных способных еще больше:

О национальной опере я могу сказать только одно: это отвратительное представление, разыгранное в прекрасной зале; мне довелось увидеть спектакль «Бог и баядера» в переводе на русский!.. Стоит ли пускать в ход родной язык ради того, чтобы исполнить перековерканное парижское либретто?

Его насмешка над переводом западного либретто игнорирует тот факт, что многие европейские страны в то время также адаптировали иностранные произведения.

Дорога в Нижний Новгород и Ярославль

Путешествие в Нижний Новгород и Ярославль усиливает негативные впечатления Кюстина. Он жалуется на плохие дороги, неудобные гостиницы и насекомых, а также критикует русскую культуру за подражание монголам.

На неровных дорогах его укачивало, а коляски были слишком жесткими для сна. Маркиз ночевал на почтовых станциях – «скверных пристанищах воспаления мозга». Даже это не разочаровало Астольфа настолько сильно, как отсутствие чистого белья.

Когда ради чистого полотенца для него послали фельдъегеря на полдня в соседнее село, маркиз вынужденно задавался вопросом: кто и зачем испачкал все белье в стране.

Сетовал он также на насекомых:

Стоило мне лечь, как выяснилось, что всегдашние мои предосторожности не помогают; по обыкновению, я не тушил света, и вся ночь для меня прошла в борьбе с полчищами насекомых; были среди них и черные, и коричневые, всякого вида и, должно быть, всякой породы. Разгорелся жаркий бой; гибель одного из них словно возбуждала мщение соплеменников, и они устремлялись на меня, к тому месту, где пролилась кровь; отчаянно отбиваясь, я в ярости восклицал: «Еще бы им крылья — и был бы сущий ад!»

Все тут ужасно грязное, бедные французы, что остались в плену, их совсем блохи заели.

Нечистоплотность — нечто большее, чем кажется; в глазах внимательного наблюдателя она обличает нравственный упадок, который хуже любых телесных недугов; будучи в известной степени добровольною, эта парша тем лишь отвратительней; явление это относится сразу и к нравственной, и к физической нашей природе; оно проистекает одновременно от душевной и телесной немощи; это порок и вместе с тем болезнь.

Ярославль Кюстин тоже не оценил:

Да, влияние на вас монголов оказалось долговечнее их владычества!! Неужто вы прогнали завоевателей лишь затем, чтобы следовать их вкусам? Хуля других, не продвинешься далеко ни в искусствах, ни вообще в просвещенности. В наблюдениях своих вы недоброжелательны по недостатку чувства современной красоты. Вам не сравняться со своими образцами, пока вы не перестанете им завидовать. Да, империя ваша огромна; но чем в ней можно восхититься? Не могу же я любоваться колоссом, изваянным обезьяной. На беду ваших художников, в основания обществ, предназначенных просвещать род людской, Бог заложил отнюдь не только повиновение да державную власть.

И тут Кюстина совсем прорвало, совсем разочаровался бедный:

Могу лишь радоваться, что приехал в Россию ненадолго; от более длительного пребывания в этой стране у меня пропало бы мужество, да и желание говорить правду о том, что я здесь вижу и слышу. Деспотизм внушает безразличие и уныние даже тем, кто полон решимости бороться с его вопиющими злоупотреблениями.

Пока русские пытаются все высмеять, Кюстин пытается облить помоями и притянуть всевозможные стереотипы, забывая откуда сам приехал:

Презрение ко всему, чего не знаешь, — это, по-моему, преобладающая черта в характере русских. Вместо того чтобы попытаться понять непонятное, они норовят его высмеять.

Книга «Россия в 1839 году» представляет собой субъективный взгляд иностранца, чьи впечатления искажены предубеждениями, национализмом и аристократическими взглядами. Кюстин часто опирается на слухи, преувеличивает недостатки и игнорирует достижения России. Его утверждения о «варварстве» и «ложной цивилизации» не подкреплены фактами, а его описания русских как скрытных и лицемерных повторяют стереотипы, распространенные в Европе того времени. Хотя книга Кюстина ценна как исторический документ, отражающий восприятие России иностранцами, ее достоверность подрывается предвзятостью автора.

Для меня Астольф де Кюстин - это соевый тревел блогер из 19 века, у которого пока не было твиттера, но было куча времени и письменные принадлежности. Зачем приезжал не понятно, для него все плохо и ужасно: природа однообразная и скучная, здания такие себе, люди противные, песни слишком заунывно и гнусаво поем, одеваемся плохо, на стол зачем-то все вываливаем перед гостями - лебезим и пытаемся казаться лучше, чем есть, вера совсем неправильная, кругом тирания, грязь и беспорядок.

А что вы думаете о книги "Россия в 1839 году". Пишите в комментариях, интересно будет почитать