Равенство

Никогда публично не признавался, что я из будущего, но в частных беседах меня слишком часто просят рассказать самое главное изобретение цивилизации. Чтож. Самое главное вы пока не поймёте. Поэтому, всегда рассказываю о ближайшей революции, которая изменит жизнь ваших потомков. Как маховики промышленной революции безвозвратно изменили жизнь предков. Как неуклонно настигающие последствия борьбы за гражданские права или изобретение интернета меняют жизнь прямо сейчас.

Это не источник энергии и не способ перемещаться быстрее света. Это вообще не технология, а идея изменившая всеобщий эквивалент – деньги. Идея, к которой человечество технически подобралось так близко и до которой, одновременно, так далеко. Новое универсальное мерило ценности и ресурсов, заслуг и таланта стало единым для всей планеты и никто, ни один центробанк больше не смог бесконтрольно увеличивать его количество в своих локальных интересах. Но главное — техническая невозможность владеть и распоряжаться собственностью, суммарно дороже, чем 100 х [Среднее количество денег на одного человека]. Это уничтожило нищету, так как деньги перестали концентрироваться и начали распределяться. Их диффузия была медленной, но неизбежной. Сначала в первый круг. Потом далее, то теории шести рукопожатий.

Богатые же получили свободу. На место потребности зарабатывать всё больше и больше пришла возможность высвободить своё время ради простых удовольствий жизни, или осознанно работать не ради денег, а ради результата, ради своей миссии, что тоже, согласитесь, счастье.

Революция уничтожила омерзительно неэффективные и безумно пожирающие ресурсы гиперкары, стометровые яхты и часы за миллион евро. Окончательно стёрла границы, использовавшиеся, чтобы оградить богатые регионы от бедных. Без потерь тоже, конечно, не обошлось. Те, кто вскарабкались выше, всегда отчаянно сопротивляются изменениям, несущим равенство, боясь потерять не столько свои дворцы, сколько своё превосходство.

Разумеется, жизнь не стала утопией. Человек остался прежним. Никакого коммунизма. Всего лишь экономическое рабство, в котором живёт человечество начала 21 века, постепенно начало уходить в прошлое. Как ранее отступало физическое рабство.

Вот мой ответ. Обычно на данный вопрос хотят услышать другое и остаются разочарованы.

Учение Маркса всесильно, потому что оно верно.
В. И. Ленин

Любопытно, если предположить существование некой шкалы порядочности, на каком расстоянии от нуля оказались бы нравственные достоинства множества наших авторитетных «ученых»-экономистов, реформаторов, политиков? Каков был бы вес в «единицах» честности известнейших «пророков», «оракулов» с нобелевскими премиями, геройскими наградами, почетными званиями и пышными титулами? А на сколько «делений» потянуло бы служение истине «совестей нации», - благообразных седоголовых старцев, просто-таки светившихся непогрешимостью, излучавших саму мудрость с перестроечных телеэкранов?

А ведь в вопросах философских, политэкономических такая линейка существует. Она выглядит очень просто. Если понимание и согласие с марксизмом принять за отметку в единицу, а его отрицание за нуль, то картина откроется впечатляющая. На нулевой отметке мы увидим горластую компанию из известнейших персоналий новейшей истории – знаменитых писателей, лауреатов всяческих премий, учёных, политиков, кинорежиссеров, музыкантов, юмористов, пародистов, куплетистов, в то время как на противоположном конце обнаружится зияющая пустота, необъяснимая даже из соображений гауссовского распределения вероятностей, заставляющая заподозрить её искусственный, диктуемый всесильным классовым интересом характер.

В своих «Набросках к критике политической экономии» Энгельс не без раздражения заметил:
«Наш приговор должен быть тем суровее, чем ближе к нашему времени те экономисты, о которых нам предстоит высказать своё суждение. Ибо, в то время как Смит и Мальтус застали в готовом виде лишь отдельные элементы, новейшие экономисты уже имели перед собой целую законченную систему; были сделаны все выводы, достаточно чётко выявились противоречия, и всё же они не дошли до исследования предпосылок и всё ещё брали на себя ответственность за систему в целом. Чем ближе экономисты к нашему времени, тем дальше они от честности. С каждым прогрессом времени необходимо усиливается софистическое мудрствование, чтобы удержать политическую экономию на уровне века. Поэтому, например, Рикардо более виновен, чем Адам Смит, а Мак-Куллох и Милль более виновны, чем Риккардо».

Строг был классик. Что бы он сказал о ныне здравствующих «мыслителях», продуцирующих уже не просто «софистические мудрствования», а полнейшую дичь, низводящих массовое сознание даже не до буржуазной науки, а  до уровня добуржуазных классовых представлений и концепций. Действительно, из мрака средневековой дремучести и мракобесия уже и капитализм смотрится заманчивой перспективой, вдохновляющей массы на борьбу за «свободные выборы», за «честный суд», за прочие буржуазные гламуры.
В рамках этой борьбы у господствующей номенклатуры сохраняется пространство для тактического маневра, для ведения «диалога» с обществом с тем, чтобы, выигрывая время, отвлекая внимание ложными движениями, введениями и отменами всяческих экзотических новаций, зафиксировать обретенные  в результате разграбления страны материальные и статусные дивиденды.

Так что, сегодня вопрос стоит не просто о невежестве «ученых»-экономистов, вопрос заключается в степени их вины и ответственности перед народами за создаваемый информационный шум, назойливым «глушением» сокрывающий всякую свободную мысль. И ведь не ради голодных детей своих, не под прицелом автоматов опускаются до низменной лжи сонмища «элитных» проституток от экономической «науки»; нет, вульгарный шкурный интерес движет гладкоговорящими номенклатурными холуями - ничего личного, господа, только бизнес.

Вот, некий «академик» из бывших завлабов, Евгений Ясин бойко строчит: «Потом пришли большевики. У них были красивые идеи о свободе рабочих и крестьян, о плановой экономике, которая должна быть согласно марксизму намного эффективней рыночного хаоса. Но в итоге снова получилась иерархия, самодеятельность, свойственная рынку, а в плановом хозяйстве присутствовавшая в основном на плакатах в виде призывов, не получилось. На Западе снова на зависть всё получалось, а у нас нет. Стало ясно, что Маркс ошибся: предсказал конец капитализму и рынку, а они только взялись развиваться, принося благосостояние народам стран, выбравших этот путь».

В этой топорной агитке «ученый» парой фраз «развенчивает» большевиков, Маркса, плановую экономику, «идею свободы рабочих и крестьян», по-видимому, имея в виду то, что Ленин называл «живым творчеством масс», сокрушаясь далее тем, что и капитализм у нас построен «иерархический», которому «противопоказаны свободные  выборы» и «самодеятельность граждан». Разумеется, Ясин и не первый, и не главный «обличитель» марксизма. Кривая дорожка социальной демагогии, задолго до него проторенная, как профессиональными лжецами, так и энтузиастами-любителями, никогда не была пустынной. Сколько именитого люда по ней прошастало! Тут и Гитлер с Геббельсом, и известный борец с «иудокоммунизмом» предатель генерал Власов, и Рейган с Бушем, и Горбачев с Яковлевым, и Черномырдин с Ельциным, и целая свора евролордов, общечеловеков, демократизаторов, цивилизаторов, не говоря уж о многомиллионных массах рядового дурачья, «освобожденного» от «совка» и полагающего, что у них в головах есть некие «убеждения», поскольку ученые господа из телевизора им либерально всё разъяснили.

Правда, иногда, фрондирующая «элита» может позволить себе откровенности, как недавно проговорился один из авторитетов монетаризма Герман Греф: «Любое массовое управление подразумевает элемент манипуляции. Как жить, как управлять таким обществом, где все имеют равный доступ к информации, все имеют возможность получать напрямую не препарированную информацию через обученных правительством аналитиков, политологов и огромные машины, которые спущены на головы, средства массовой информации, которые как бы независимы, а на самом деле мы понимаем, что все средства массовой информации всё равно заняты построением, сохранением страт?»

Так вот чем озабочены либеральные писаки – сохранением «страт», говоря научно, защитой классовых интересов своих хозяев, куски с обильного стола которых перепадают и всяческим «аналитическим центрам», «фондам содействия», «институтам развития» и прочим понятливым академикам, способным «правильно» изложить суть «рыночных реформ», обосновать «человечность» скотства, «справедливость» паразитизма и «эффективность» воровства.

То, что после уничтожения Советского Союза, ликвидации плановой экономики и тотального разграбления народного достояния, никто даже не попытался произвести научный, системный анализ причин крушения социализма в нашей стране, говорит о том, что такой анализ чем-то невыгоден «рыночным реформаторам», что объективный, бесстрастный «разбор полетов» может обнажить совершенно неприемлемую для властвующей номенклатуры правду, показать всю ложность и тупиковость навязанного народу в 1991 году пути.

Чем дольше буржуазия будет пытаться сохранить "священное и неприкосновенное право частной собственности", чем усиленнее будет противиться естественно необходимому обобществлению экономики, переходу к социалистическому хозяйствованию, тем гротескнее и безобразнее будут становиться формы классового насилия и террора по отношению к подавляющему большинству народа.

Что делает разумный человек после того, как сконструированная им ракета, рванув к небу, проделав огромную дугу, рухнет на землю? Ликующе воскликнет – Да! Всё верно! Принцип правильный! После чего побежит к обломкам и, внимательно исследуя их, будет фиксировать недостатки конструкции, определять причины неудачи, чтобы устранить их в будущей, более совершенной модели. Может быть упадут и вторая, и третья ракеты, но, в конечном итоге, Разум всегда выходит победителем. Глупец же будет торжествовать – Я предупреждал! Не может ракета летать! И думать нечего!

Даже самый беглый анализ показывает, что падение «ракеты» советского социализма было вызвано не «ошибками» в марксистско-ленинской теории, а наоборот, грубейшим её извращением, вульгаризацией, отягощенными своекорыстием и невежеством правящей партийной бюрократии.

Не претендуя на охват всей марксистской философии, посмотрим, что могло бы «устареть» в сфере политической экономии, само существование которой приводит в ярость многочисленных шаманов от «экономикс» - свода примитивных мантр во славу рыночного «саморегулирования».

Какие рациональные доводы можно привести против очевидного принципа коммунизма – от каждого по способностям, каждому по потребностям? Никаких нельзя. Разве жизнь человека не обеспечивается трудовой деятельностью? Разве в обществе нет разделения труда, в котором каждый занят не производством продукта для личного потребления, не натуральным хозяйствованием, а общественно необходимой работой, как острословили застойные умники, «на дядю»? А коли так, то не логично ли будет предположить, что все трудоспособные члены общества должны наравне участвовать в деле производства материальных и культурных благ на пользу всех, а не избранных? И разве не самым разумным будет создание такого порядка, при котором каждый может полностью раскрыть в труде все свои таланты и способности? Что здесь «утопичного»? А как должны удовлетворяться естественные нужды людей если не по потребности? Одному густо, а другому пусто? Это и есть плод натужных умствований казенных либералов? Что здесь можно обсуждать, о чем спорить?

Коммунизм есть единственно возможная среда бесконфликтного существования сообщества разумных людей, объединившихся к всеобщей пользе. Любое многоклеточное живое существо является идеалом коммунистической организации, в которой отдельные клетки могут выжить лишь в качестве части единого организма. Но разве человек может существовать в отрыве от общества? Разве люди не частицы единого социального организма, связанные миллионами незримых нитей друг с другом?

Что объединяет людей? Производство жизненно необходимых благ. Что их разъединяет? Частная собственность на средства производства, мешающая координировать трудовую деятельность, дробящая единый процесс общественного жизнеобеспечения на множество автономных процессов, направленных на максимизацию прибыли кучки воров-«собственников». Марксистская политэкономия не только вскрывает это недостойное человека противоречие, но и указывает путь его устранения. Ликвидация института частной собственности, плановая нетоварная экономика, непосредственно ориентированная на удовлетворение общественных потребностей в натуральных продуктах и услугах, равенство в труде, равенство в доступе ко всем потребительским благам. Ничего радикального и фантастичного в этом нет. Когда-то были упразднены институты рабовладения, крепостничества, инквизиции и ничего, мир хуже не стал. Буржуазное право формально уравняло всех перед законом и снова ничего, принцы голубых кровей поворчали было, но смирились с неизбежным. Коммунизм, упраздняющий институт частной собственности, наёмный труд, делает следующий шаг к равенству людей не только потому, что это справедливо, но и потому, что только так можно организовать общественное производство на разумной основе, достичь наивысшей производительности труда, рационально используя ограниченные природные ресурсы.

Либерал в этом месте непременно воскликнет – планом нельзя всего предусмотреть! Причем этот либерал, чаще всего не является специалистом ни в планировании, ни в программировании, ни в управлении сложными производственными процессами, однако своё «мнение» имеет. Однако ведь и «рынок» ничего не предусматривает. Это всего лишь торговая площадка, а что на ней будет выставлено, решают и планируют люди. Разница в том, что в рыночной экономике планирование раздроблено, осложнено взаимным сокрытием информации, незнанием истинных общественных потребностей, поэтому ведет к анархии, стихийности производства, в котором каждый производитель дорого бы заплатил за точное знание – что и в каких количествах следует произвести. Устранение неопределенности, целенаправленное планирование есть суть управленческой деятельности хоть при капитализме, хоть при социализме, однако только обобществление производства позволяет решить эту задачу максимально качественно и полно.

Не случайно, государства, прибегавшие к государственному планированию, достигали впечатляющих показателей роста реального сектора экономики, демонстрируя миру подавляющее превосходство централизованного управления над хаосом борьбы частных интересов.

Каковы политэкономические условия, диктующие необходимость обобществления частной собственности и перехода к плановой нетоварной экономике? Певцы либерализма берут самые высокие ноты во славу конкуренции и тут же срывают голос, сталкиваясь с тем неприятным фактом, что любая конкуренция ведет к монополии. Это истина была очевидна ещё во времена Маркса и уж подавно никем не оспаривалась ещё в начале ХХ века. В своей известной работе «Империализм, как высшая стадия капитализма» В. И. Ленин исчерпывающе характеризует природу и противоречия конечной фазы капиталистического производства:

«Конкуренция превращается в монополию. Получается гигантский прогресс обобществления производства. В частности обобществляется и процесс технических изобретений и усовершенствований.
Это уже совсем не то, что старая свободная конкуренция раздробленных и не знающих ничего друг о друге хозяев, производящих для сбыта на неизвестном рынке. Концентрация дошла до того, что можно произвести приблизительный учет всем источникам сырых материалов (например, железорудные земли) в данной стране и даже, как увидим, в ряде стран, во всем мире. Такой учет не только производится, но эти источники захватываются в одни руки гигантскими монополистическими союзами. Производится приблизительный учет размеров рынка, который «делят» между собою, по договорному соглашению, эти союзы. Монополизируются обученные рабочие силы, нанимаются лучшие инженеры, захватываются пути и средства сообщения — железные дороги в Америке, пароходные общества в Европе и в Америке. Капитализм в его империалистской стадии вплотную подводит к самому всестороннему обобществлению производства, он втаскивает, так сказать, капиталистов, вопреки их воли и сознания, в какой-то новый общественный порядок, переходный от полной свободы конкуренции к полному обобществлению.
Производство становится общественным, но присвоение остается частным. Общественные средства производства остаются частной собственностью небольшого числа лиц. Общие рамки формально признаваемой свободной конкуренции остаются, и гнет немногих монополистов над остальным населением становится во сто раз тяжелее, ощутительнее, невыносимее».

Что устарело в этих ленинских словах? И сегодня этот «невыносимый гнёт» монополистов российское население имеют всё удовольствие испытывать на собственной шкуре, перейдя от скучной теории к бодрящей практике каждодневной борьбы за выживание.

Опыт советского социалистического строительства блестяще подтвердил и возможность, и эффективность отказа от частной собственности на средства производства. Без «эффективных собственников» прекрасно обходились такие сложные системы как энергетика, железные дороги, Аэрофлот, Газпром, все учреждения здравоохранения и образования, жилищно-коммунальное хозяйство, общепит и т. п. Те проблемы, которые объективно присутствовали в обществе были вызваны отнюдь не отсутствием частного «бизнеса», а исключительно невежеством и некомпетентностью властвующей партийной бюрократии, пытавшейся соединить несовместимое – товарно-денежные отношения с плановой экономикой, наемный труд с равенством, рыночный обмен с директивой.

А ведь требовалось всего-то привести производственные отношение в согласие с давно известными политэкономическими требованиями, открытыми Марксом, Энгельсом, Лениным, разрешить противоречие между общественным характером производства и частной формой присвоения. Следовало объединить всех «социалистических» товаропроизводителей в единый плановый нетоварный народнохозяйственный комплекс с равенством трудового участия и равенством платы. Создать условия для раскрытия каждым человеком всех своих способностей и талантов на благо общества. Обеспечить реальное равенство, бесклассовость, ликвидировать всяческие привилегии и льготы, лишить карьеризм, шкурничество, делячество их основы – права распределять, возможности получать какие-либо социальные и материальные преимущества, используя должностное положение.

Не только у России - у всего человечества нет иного пути, как повернуть в сторону научного, марксистского анализа закономерностей общественного развития, к осмыслению политэкономических основ грядущего мира, в котором не будет невостребованных людей, не будет «важных» и «второстепенных» персон, не будет самозваных «элитариев» и бессловесной «массы». И на дороге к этому новому миру философия Маркса остаётся самым надежным путеводителем.

Основоположников научного коммунизма часто упрекают в том, что они не оставили подробного проекта нового общества, что дав развернутую критику капиталистического способа производства, не разъяснили в деталях особенности коммунистического проекта, оставив неясности и двусмысленности, допускающие весьма вольную их трактовку. Или того хуже. Находятся «ученые», объясняющие неудачу, постигшую советскую модель социализма, «ошибками» марксистской теории, принципиальной невозможностью исправить «природу человека», естественностью неравенства и неизбежностью взаимной борьбы за выживание. К науке подобные дикости, разумеется, не имеют никакого отношения, и детальное разбирательство подобных доводов не только не продуктивно, но и постыдно. Осмотрительность, с которой классики подходили к конкретизации механизма социалистического производства, говорит о высоком уровне научной ответственности за каждое написанное слово, чему не грех поучиться и современным экономистам. 

«Конечно, производство — это такая область, где мы имеем дело с осязательными фактами, и «рациональная фантазия» может предоставить здесь полету своей свободной души лишь ничтожный простор, так как опасность осрамиться слишком велика» - заметил Ф. Энгельс. Поэтому он очень осмотрителен во всем, что касается конкретики и излагает лишь самые общие принципы коммунистического способа производства:

«Прежде всего, управление промышленностью и всеми отраслями производства
вообще будет изъято из рук отдельных, конкурирующих друг с другом индивидуумов. Вместо этого все отрасли производства будут находиться в ведении всего общества, т. е. будут вестись в общественных интересах, по общественному плану и при участии всех членов общества. Таким образом, этот новый общественный строй уничтожит конкуренцию и поставит на ее место ассоциацию. Так как ведение промышленности отдельными лицами имеет своим необходимым следствием частную собственность и так как конкуренция есть не что иное, как такой способ ведения промышленности, когда она управляется отдельными частными собственниками, то частная собственность неотделима от индивидуального ведения промышленности и от конкуренции. Следовательно, частная собственность должна быть также ликвидирована, а ее место заступит общее пользование всеми орудиями производства и распределение продуктов по общему соглашению, или так называемая общность имущества. Уничтожение частной собственности даже является самым кратким и наиболее обобщающим выражением того преобразования всего общественного строя, которое стало необходимым вследствие развития промышленности. Поэтому коммунисты вполне правильно выдвигают главным своим требованием уничтожение частной собственности».

Даже трудно себе представить ту дерзновенность мысли, которая смогла осветить дорогу человечества в будущее, исходя из имевшихся весьма скупых и неочевидных предпосылок, вызревавших в производственных отношениях капитализма середины XIX века. Разумеется, осторожность Энгельса не подвела - в его словах ничего не устарело и более того, сегодня стало как никогда актуальным. Коротко суть нового способа производства можно выразить одним словом – солидарность. После упразднения института частной собственности вся экономика интегрируется в единый плановый народнохозяйственный комплекс, в «одну контору и одну фабрику с равенством труда и равенством платы», говоря словами В. И. Ленина. Эта задача сугубо практическая, требующая не столько революционной одержимости, сколько профессионализма, точного расчета, согласованности действий десятков и сотен тысяч специалистов, ученых, технологов высочайшего класса. Ленин прекрасно это понимал:

«Коммунист, не доказавший своего умения объединять и скромно направлять работу специалистов, входя в суть дела, изучая его детально, такой коммунист часто вреден. Таких коммунистов у нас много, и я бы их отдал дюжинами за одного добросовестно изучающего свое дело и знающего буржуазного спеца».

По сути дела проектирование социалистического народнохозяйственного комплекса качественно не отличается от разработки промышленного комбината. Отличия чисто количественные, связанные с размерами объекта и огромной номенклатурой выпускаемой продукции. К счастью, при помощи современных электронных средств обработки информации можно согласовать работу всей мировой экономики с любой степенью детализации, вплоть до учета индивидуальности каждого работника. К тому же, своим стихийным развитием капитализм уже создал мощную производственную базу и задача обобществления сводится лишь к планомерному и рациональному её использованию в интересах всего народа, а не кучки «собственников», озабоченных лишь размерами своей прибыли.

Коммунизм можно рассматривать с двух сторон.
Первая – политэкономическая. Это ликвидация института частной собственности и интегрирование всей экономики в одну огромную многоотраслевую корпорацию, внутри которой отсутствуют всякие товарно-денежные отношения, где царят законы физического мира – технологические процессы, наука, планирование, графики поставок, полный «учет и контроль», не оставляющий никакого места неопределенностям, конкурентной борьбе, «выгоде», «прибыли» и т. д.

Именно этими обстоятельствами объясняются успехи молодого советского государства, сбросившего ярмо частной собственности и показавшего непревзойденные до сих пор темпы роста экономики. Но перестроечные «ученые» прохиндеи, вместо того чтобы вникнуть в секрет этого советского чуда, хором заголосили о японском, китайском, сингапурском, чилийском «чудесах», указуя перстами на «рынок», на усиление роли товарно-денежных отношений, на «демократию», всяческие «свободы», «права человека» и прочие глупости.

Вторая – этическая. Это та система ценностей, которая позволяет человеку прилагать к себе определение «разумный». В такой шкале нравственных координат началом отсчета  является человек. В коммунистическом обществе именно человек является высшей ценностью, не имеющей меры в мире вещей. Человек сам есть мера всему сущему. Отсюда следует важнейший этический императив – равенство. Ведь если каждый человек есть высшая ценность, то значит, каждый человек равен другому человеку. Не может же одна «высшая ценность» быть «важнее» другой на основании цвета кожи, разреза глаз, наличия «собственности», талантов или способностей? Причем равенство не в смысле буржуазного, формального и лживого «равноправия» или «равных возможностей», а в реальном, экономическом отношении. Это значит, что ни у кого нет никаких частных средств производства, никакого капитала, никаких «денег», никаких прочих возможностей для осуществления классового господства, для подавления воли и свободы другого человека.

Противоречит ли экономическая сторона общественных отношений при коммунизме этим фундаментальным этическим ценностям? Нет, не противоречит. Более того, именно в условиях равенства создаются самые благоприятные условия труда, самая здоровая атмосфера в коллективе, позволяющая каждому человеку раскрыть весь свой созидательный потенциал в работе на благо всего общества. Это и понятно. Социальная природа человека сформировалась за сотни тысяч лет до появления первого товара, до финансовых спекулянтов, классового антагонизма и государства, как инструмента классовой диктатуры. Социальное неравенство человек воспринимает как несправедливость, а чувство поруганной справедливости мобилизует больше не на труд, а на борьбу с неравенством.

Даже в буржуазной Википедии справедливость определяется достаточно объективно, как требование равенства граждан в распределении ограниченного ресурса. Там же выделяется два вида справедливости – уравнительная и распределительная. Уравнительная справедливость требует участия как минимум двух человек, которые делят между собой трудовое участие и потребительские блага поровну, прекрасно обходясь без посредника. Распределительная справедливость основывается на «пропорциональном» воздаянии согласно какому-то критерию. Здесь требуется третий участник дележа, «начальник», который определяет соответствие заслуг каждого этим критериям и воздает каждому «по справедливости». Такого рода «справедливость» давно известна людям и даже проиллюстрирована в русской народной сказке «Два жадных медвежонка». Сюжет сказки прост. Два голодных медвежонка нашли головку сыра и не могли её разделить, опасаясь, что кому-то достанется больший кусок. На их счастье недалеко проходила лисица, которая взялась помочь глупым медвежатам. Она «выравнивала» половинки сыра путем откусывания пока не наелась досыта. Излишне говорить, что осталось несмышлёным малышам. Распределение по заслугам, по «трудовому вкладу», по «важности», по «ответственности» всегда требует участия третьих лиц, перераспределяющих блага и не забывающих про свой кусочек «сыра». Главное в этом деле иметь чутье, чтобы вовремя сбежать, когда человек, поднеся ложку ко рту, не увидел, что она пуста. В советском обществе таким распределителем было государство в лице многочисленного чиновничества, определявшего степень казенной «справедливости», милующего, судящего и карающего.

Не удивительно, что уравнительная справедливость, не требующая чиновного надзора, подверглась ожесточенному остракизму и шельмованию в годы горбачевщины, когда во всех бедах многострадальной экономики обвиняли мифическую «уравниловку». Торчащие за этим уши номенклатурных распределителей были видны невооруженным глазом. Удивительно другое, что после краха перестройки, после разрушения Советского Союза, развала экономики, деградации науки, культуры, образования кто-то еще может всерьез воспринимать выдвигаемые продажной партийной «наукой» бредни о «вреде уравниловки»!