Памфлет

Мечтающих об участии в ток-шоу я делил всегда на две категории. Ненормальные и потухшие звёзды, свет от которых - обман зрения.

Но нашёлся и третий уровень - мой. Отказаться нельзя совсем. Я первым в своём регионе получил корочку пилота-аэронавта. И ещё сконструировал воздушный шар.. Ровно один раз он поднялся; оказалось, что и того достаточно, так как старт снимали телевизионщики из Москвы. Ну, нарядили меня всем аулом - и полетел я. Не, самолётом, вы чего?!

Стою в аэропорту, в терминале этом, то ли "бе", то ли "цэ". Тулуп на ватине, берданка торчит - узнать нетрудно. Подбегает какой-то кучерявый в девчачьих штанах и сажает в авто с двумя дверками. Едем в лес подмосковный, вроде там снимать будем. А в лесу ещё десять человек жмутся, напряжённые какие-то.
Тут двое выходят, в гольфах с блёстками. Обоих я по ящику видел, мамаша моя их смотрит. И им блондинки ростом с сосну сети подают. Настоящие неводы рыбацкие, плетение с палец!! Десятка этих, к которым меня поставили, как завоет в голосину: Андрюшенька-душенька, хотим к тебе!!

А ко второму (забыл, как его звать) никто не хочет.. Тогда Андрюша говорит: друзья мои, нам придётся вас поделить, ничего не попишешь. С болью в сердце скажу - пятеро из вас отойдут другому каналу. Но удача улыбнётся счастливчикам! Вы сейчас побежите, прям быстро-быстро, а мы с этим (забыл я кого) будем сети забрасывать. Так вас и разгребём. Родные, только мухлевать нельзя. Тут по всей площадочке проводочки натянуты, как в розеточку пальчик сунуть. Но вы ж всей харей туда умудряетесь.. По бокам за деревцами тоже ускорители стоят, с кнутиками электрическими, чтоб вы не притормаживали..

Пока они сети разматывали, я свой рюкзак размотал охотничий. Достал берданку - да и пальнул в воздух. И сразу на этого душеньку дуло наставил..

Второй забухтел, что где это твои редакторы таких настойчивых находят? А Андрюшенька прям расцвёл весь - и на ружьё идёт. В слезах весь, обниматься лезет. Вот мой герой, говорит, вот как надо славы искать. Пошли рейтинги делать, а эти дуралеи пускай побегают!

Уехать не могу домой, даже на праздники. Сейчас подлодку изобретаю, чтобы столичную канализацию чистила. Выпусков на пять потянет, а дальше по рейтингам смотреть будем. Или по канализации..

А вам не надоели? Как по мне, это читерский приём, который позволяет и автору, и читателю меньше напрягаться - и делает книгу ещё более плоской, чем она была задумана. Ещё очень часто подобное чтиво представляет собой почёсывание версальского синдрома или просто стариковское брюзжание и мечты о временах, когда стоял - если ГГ попадает в СССР.

В общем, сочинилась у меня вот такая повесть-пародия на попандцев.

Любитель поспасать СССР попадает в свою любимую страну застоя... Но там всё идёт несколько не так, как он рассчитывал :)

Читать тут https://author.today/work/222960

Данная статья относится к Категории: НЕрешение актуальных проблем, задач

Сборник статей «Вехи» был выпущен в Москве в марте 1909 года по инициативе М. О. Гершензона.

В числе авторов статей: Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, М. О. Гершензон, А. С. Изгоев, Б. А. Кистяковский, П. Б. Струве и С. Л. Франк.

Авторы «Вех» считали Революцию 1905 года ошибкой и предлагали свои рецепты социальных реформ в стране на пути различных духовных исканий… Вот краткий пересказ основных идей 2 разными критиками сборника:

«Для Бердяева спасение русской интеллигенции в «религиозной философии»; для Франка - в «религиозном гуманизме»; для Булгакова - в «христианском подвижничестве»; для Струве - в «государственной мистике», для Изгоева - в «любви к жизни»; для Кистяковского - в «истинном правосознании»; для Гершензона - в старании сделаться «человеком» из «человекоподобного чудовища». Семь нянек семью песенками баюкают дитя: семь врачей семью лекарствами лечат больного. Но недаром говаривал Амвросий Оптинский, давать советы - бросать с колокольни маленькие камешки, а исполнять - большие камни на колокольню таскать».

Мережковский Д.С., Семь смиренных, в Сб.: Вехи pro et contra, СПб, «Русского Христианского гуманитарного института», 1998 г., с. 103.

«Вот что говорит, например, А.С. Изгоев: «Средний массовый интеллигент в России большей частью не любит своего дела и не знает его. Он - плохой учитель, плохой инженер, плохой журналист, непрактичный техник. Его профессия представляет для него нечто случайное, побочное, не заслуживающее уважения». Это, так сказать, общая характеристика. В других статьях сборника она развивается. Н.А. Бердяев утверждает, что у интеллигенции нет любви к истине, открываемой философией. С.Н. Булгаков нашел в ней антихристово начало. Б.А. Кистяковский говорит, что в ней слабо правосознание. П.Б. Струве обвиняет её в анархизме. М.О. Гершензон ставит такой почти медицинский диагноз интеллигенции: «Наша интеллигенция на девять десятых поражена неврастенией. Между нами почти нет здоровых людей - все желчные, угрюмые, беспокойные лица, искаженные какой-то тайной неудовлетворённостью. Все недовольны, не то озлоблены, не то огорчены. То совпадение профессии с врождёнными свойствами личности, которое делает работу плодотворной и дает удовлетворение человеку, для нас невозможно, потому что оно осуществляется только тогда, когда личность выражена в сознании».

Он же в другом месте другими словами выражает ту же мысль, которую, очевидно, ощущает с большой остротой и болезненностью: «Мы не люди, а калеки, все, сколько нас есть, русских интеллигентов, и уродство наше даже не уродство роста, как это часто бывает, а уродство случайное и насильственное... Жизнь русского интеллигента - личная, семейная, общественная - безобразна и непоследовательна, а сознание лишено существенности и силы». Или ещё: «В целом интеллигентский быт ужасен: подлинная мерзость запустения, ни малейшей дисциплины, ни малейшей последовательности даже во внешнем; день уходит неизвестно на что, сегодня так, а завтра по вдохновению, все вверх ногами. Праздность, неряшливость, гомерическая неаккуратность в личной жизни, грязь и хаос в брачных и вообще в половых отношениях, наивная недобросовестность в работе, в общественных делах необузданная склонность к деспотизму и совершенное отсутствие уважения к чужой личности, перед властью то гордый вызов, то покладистость, не коллективная, - я не о ней говорю, - а личная».

Дживелегов А.К., На острой грани (К вопросу о русской интеллигенции), в Сб.: Вехи pro et contra, СПб, «Русского Христианского гуманитарного института», 1998 г., с. 436-437.

Издание получило общественный резонанс и выдержало за год четыре переиздания общим тиражом 16 000 экземпляров.

Многие критиковали авторов-веховцев:

«В сборнике «Вехи» сошлись люди разных специальностей, и каждый из них зовет русскую интеллигенцию к своему суду и судит её по своим законам. Г. Бердяев (Здесь буква «Г.» в начале фразы означает «господин» - Прим. И.Л. Викентьева) считает себя - неизвестно на каком основании - философом, и он нашёл, что интеллигентская правда противоречит философской истине. Г. Булгаков, в качестве христианина и православного, открыл грех интеллигенции в её героизме, противоположном христианскому подвижничеству и христианскому смирению. Г. Гершензон приглашает русского интеллигента просто «стать человеком», уверенный, очевидно, в том, что сам он, Гершензон, достиг этого высшего из всех званий» - по определению Жуковского. Юрист Кистяковский громит интеллигенцию за то, что она «никогда не уважала права». Политик и государственник Струве уличает интеллигенцию «в безрелигиозном отщепенстве от государства». Для г. Франка, философа культуры, вся беда в нигилизме русской интеллигенции, а г. Изгоев - в чём его специальность, не берусь сказать - пересказывает по чужим трудам, какой процент студенческой молодежи занимается онанизмом. (Точнее, А.С. Изгоев, утверждал, что 75% русской революционной молодёжи - онанисты - Прим. И.Л. Викентьева). Если бы в эту компанию затесался подлинный сапожник, он бы написал статью «Русская интеллигенция и сапоги», из которой было бы совершенно ясно, что интеллигенция в сапожном деле ничего не понимает и что это есть главный её порок. И от этого нестройность хора лишь немногим увеличилась бы. Мы ведь и теперь не знаем, потому ли оказалось у русской интеллигенции семь смертных грехов, что нашлось столько же охотников её обличать, или же перечисленные обличителями пороки все неразрывно связаны с многогрешной природой русского интеллигента и в то же время вполне исчерпывают её греховность. Остаётся неизвестным также, в чем, собственно, общая основа всех этих грехов - по крайней мере, авторы прямо не указывают этого. Мелькает, правда, по всем страницам сборника «безрелигиозность», которая будто и есть мать всех пороков интеллигента. Но господа обличители не потрудились сговориться насчёт того, что понимают они под религией, и мы поэтому не знаем, что такое безрелигиозность. То, что по этому поводу говорится в предисловии, слишком недостаточно и тёмно. «Первенство духовной жизни над внешними формами общежития» - это может значить столь многое и различное, что без дальнейших пояснений оно ничего не значит. Вместо общей мысли - общая фраза».

Бикерман И., «Отщепенцы» в квадрате, в Сб.: Вехи pro et contra, СПб, «Русского Христианского гуманитарного института», 1998 г., с. 226.

Источник — портал VIKENT.RU

Дополнительные материалы

Современная оценка идей «Вех» и веховцев по В.Г. Федотовой

+ Плейлист из 11-ти видео:

ТВОРЧЕСКИЕ ОШИБКИ / БАРЬЕРЫ / ГЛУПОСТИ

+ Ваши дополнительные возможности:

Идёт приём Ваших новых вопросов по более чем 400-м направлениям творческой деятельности – на онлайн-консультацию № 283 17 апреля 2022 года (Воскресенье) в 19:59 (мск). Это принципиально бесплатный формат.

Задать вопросы Вы свободно можете здесь: https://vikent.ru/w0/

Изображения в статье

Вехи (сборник) / Общественное достояние & Изображение Lisa Redfern с сайта Pixabay

Изображение AliceKeyStudio с сайта Pixabay

Локателли, Ф. Московитские письма. [Locatelli, Francesco. Lettres Moscovites. На фр. яз.] Париж: Chez Huart Laine, 1736]. [4], 363 с. 16×9,5 см. В цельнокожаном переплете эпохи с золотым тиснением по корешку, хорошая сохранность, незначительные потертости уголков. Утрачены с. 361-362.

Московитские Письма Франческо Локателли, опубликованные анонимно в Париже в 1735 г. в числе самых известных и самых ранних итальянских сведений о России XVIII века; это был фактически памфлет, который своим насмешливым тоном и популярностью в Европе сильно задел русское правительство. На книге стоит дата 1736 г., но уже в конце 1735 она продавалась в Париже; на следующий год переиздана в Париже, в Кенигсберге и на английском в Лондоне. Россия вызывала большой интерес, как известием о Петровых реформах, так и растущим влиянием в европейской политике; и Локателли почти откровенно отговаривал западных специалистов идти на службу в Россию, ибо тем самым они послужат ее развитию и нарастанию угрозы Европе. Антиох Кантемир, посол России в Лондоне, ясно видел опасность и тщетно пытался воспрепятствовать публикации «Писем», хотя бы в Англии. Большая редкость, в особенности, в России.

Ф. Локателли Ланци (l687-l770) — дворянин из Бергамо, несколько лет прослужил Франции на войне за Испанское наследство, затем вел беспутную жизнь между Бергамо и Парижем; из Парижа в 1733 году бежал в Россию под фальшивым именем, надеясь быть принятым на военную службу. В России подозревался в шпионаже — дальнейшая судьба показала его как талантливого и востребованного разведчика-аналитика.

На русский язык книга до сих пор не переведена.

Цитаты:

Воровство:

«Всем известно, что воровство – общая черта между московским народом, так что никто даже и не стыдится в этом. Взрослые и юные, мужчины и женщины без стеснения присваивают себе чужое добро, только бы попалось под руку. Вот, почему здесь все держат себя всегда настороже и все выказывают такое постоянное недоверие друг к другу. Петр Первый обыкновенно говорил, что если бы он вздумал перевешать всех воров в своем государстве, то остался бы без подданных».

Про москвичей и провинциалов:

«Я заметил некоторую разницу между народами этой обширной империи. Жители Москвы и ее окрестностей на пятьдесят верст в окружности едва заслуживают, чтобы на них смотрели как на людей. Но по мере того, как удаляешься от этой местности, находишь народ не такой грубый, более человечный и поэтому более достойный пользоваться жизнию, чем жители Москвы. Менее всего варвары – те, которые живут в самых отдаленных лесах, и которыми руководит в поступках простой инстинкт, данный им природою».

Афоризм Локателли:

«Уж таков обычай страны, ничего не делается сегодня, а все откладывается до завтра; испытывать это к сожалению мне приходилось очень часто: я пробовал эти сегодня и завтра в течение целых месяцев».

Подозрительность:

«Иностранец, некоторое время здесь проживший, получит дозволение на выезд не иначе как с немалым трудом. Едва московитские власти проведают о затевающемся отъезде, как становятся ревниво подозрительными и крайне недоверчивыми. Никто из посвященных в здешние дела, не должен лелеять мысли покинуть страну. Московиты боятся, что он разболтает их секреты. Согласитесь, такое поведение – очевидное доказательство слабости их правительства».

Ремарка после того, как он был заключен в московский полицейский участок:

«Как московиты – заклятые враги остального рода человеческаго, то арестант-иностранец был для них приятным зрелищем, и в полицию стали приходить чаще обыкновенного».

О правлении Анны Иоанновны:

«Известно, что все важные дела, о которых трактуют в настоящее время при русском дворе, находятся в руках министров-иностранцев, и только для приличия к ним приобщают двоих или троих из русских, но можно сказать наверное, что вся сила заключается в первых. Эти министры-иностранцы так крепко ухватились за свою власть и так умеют поддерживать друг друга, что на господ московитов смотрят как на своих подвластных, и те никогда не смеют ничего предпринять, не получив прежде согласия других. Иностранный министр, предлагавший мне вопросы – первый из всех в деле рассуждений и совещаний; но я не думаю, чтобы решение важных дел принадлежало ему одному, хотя он и принимал в них важное участие. Другие – придворные господа, они заседают на советах, на конференциях, на аудиенциях иностранных послов; с ними советуются во всех сколько-нибудь важных делах.

Так как московиты по природе подозрительны, недоверчивы, и думают, что нет в мире человека, на которого можно бы было положиться с доверчивостью, то у них всегда и везде назначается какой-нибудь надсмотрщик, отчего дела даже такие, которые требуют величайшей тайны, у них рассматриваются в присутствии многих лиц. Я знаю только то, что ни один человек в Московии, какими бы талантами ни обладал он, при самом лучшем расположении оказать народу услугу, никогда не будет в состоянии успеть в своем намерении, разве с невероятными усилиями, потому что постоянными подозрениями и недоверчивостью быстро обескуражат его, и он потеряет свободу духа, которая необходима для дел, требующих скорого исполнения».

Официальный вердикт следственной комиссии по делу Локателли:

«В 1733 г. декабря 13, прислан из Москвы, из сенатской конторы, в сенат итальянец граф Локателлий, о котором объявлено, что он в ту контору прислан от казанского губернатора, а в Казани его, Локателлия, объявил професор Делакроер, а в допросах в Казани и в сенате показал, что поехал он из Парижа в том же году в генваре месяце от приневоленной ему женитьбы в Россию чрез Гданск под чужим пашпортом для того, что он впал в бедность и не признали б, что он воинский человек, ибо генерал-фельдмаршала графа фон Миниха сын в Париже во многих местах его видал, и жил в С.-Петербурге не тайно. А как академии професоры отправились в Камчатку, то и он с ними до Казани по просьбе, объявив о себе купецким человеком, поехал; а от Казани намерен был ехать в низовый корпус, где обретался генерал-лейтенант, ландграф князь Гесен-Гомбургский, для принятия вашего императорского величества службы и в Казани губернатору о настоящем своем имени,чтобы ему туда ехать было свободно, объявил... По разсуждению сенатскому, подозрения за ним не признавается: ежели бы он, Локателлий, выехал для какого шпионства, то б он для корреспонденции жил в С.-Петербурге, или б поехал на Украйну и в Польшу, из чего видно, что он ехал в низовый корпус для принятия той службы в такое отдаленное место, где шпионства или переписок в европския государства чинить не можно и опасности б оттого не было. Того ради сенат вашему императорскому величеству всеподданнейше доносит, не соизволит ли ваше императорское величество указать оного Локателлия по желанию его определить в службу в низовый корпус или из России его выслать на кораблях, куда он ехать похочет, июля 28 [1734 года]».

Это такая типа пьеса для кукольного театра. Размерность немного плавает, но это потому, что писалось в один присест, экспромтом, такскть. А потом уж и исправлять было особо некогда. Так что вот. :)

а, ну да. Все совпадения случайны.

Рассказчик:

Я расскажу вам, милые детишки,

про чудные далёкие места; 

там есть король, что мудр и даже слишком; 

и есть там мэр, немного простоват.

Дворцы там называют в честь бандитов,

и открывают памятник врагам; 

там мостовые строят шито-крыто,

да так, что плакать хочется ногам.

Сегодня без морали будет сказка; 

из головы, да сразу на язык:

не знаю, как понравится развязка,

не нужно мне от вас особой ласки,

но хоть не бейте. Как-то не привык.

Королю и богу слава! Степь – от лева и до права! Пыль в жару и холода; речка есть, чтоб в ней поплавать, всё красиво и исправно, но дороги – ни следа.

Король:

- Эх, какой прекрасный вечер! Так бывает, это да.

Мэр:

- в славном нашем королевстве всё прекрасно, как всегда! И чиновник местный честен, и живая есть вода; населенье прирастает в королевстве каждый час; и ещё, мне докладают, куры доятся у нас.

Король:

- А поведай, раб мой близкий, дай мне, так сказать, ответ: как у нас там, в поле чистом, есть дороги, али нет? Или слышал я неправду, что к соседям нет пути? Что-то путники не рады, говорят, мол, мать ети?

Мэр:

- Ну, сказать хочу по чести: часть дорог пока мала. Если взяться, скажем, вместе, то улучшатся дела. Если, предположим, взяться, и потом начать пахать, то нам может показаться, что дороги могут стать. Мы пока что можем ахать, что затруднены пути – не к соседям, даже нахуй без компАса не пройти.

Король:

Ты поведай мне без спешки, как же вышло так теперь?

Мэр:

Есть дороги, есть, конечно, мне, величество, поверь. Ну, пока не повсеместно; к сожаленью, не везде. Но коррупцию совместно удержали мы в узде! Я дорогу лично строил, прямо скажем – на века. Ну, немножечко неровно, ну, немножечко не так, но зато к моим хоромам есть отличный ровный тракт. Он ведёт – хвала и слава власти, что я так люблю! – забирая чуть направо, прям к крылечку королю. Нам зачем альтернатива, нет других дорог – не жаль: мы всемерно укрепили властную горизонталь. С вертикалью чуть похуже; да к чему бы нам она? Нам народ не очень нужен; скажем прямо: нахрена? Наш народ и так пролезет, если надо, повезде. А в народ мы ходим только разве по большой нужде.

Король:

Ты ответь мне, мэрское ты мэрство, в чем тут вышел, так сказать, затык? Почему опять святое место опустело, скажем мягко, вмиг? Что, и вправду, ты решился твёрдо сделать из величества лоха? Сядешь на кол – парень я не гордый, но не доводи ты до греха. Поясни мне связно и корректно, где казна, где средства, где бабло?

Мэр:

Я немного спрятал, если честно – но кому-то больше повезло. Просто тех, кто в дележе был занят, отвезли частично на погост; по дороге спижжен был врагами только что открытый новый мост. На часах в большой дворцовой башне съехала кукушка: мол, пора. Нынче утром вместо свежей пашни в поле обнаружилась дыра. А в говяжьем королевском стаде вдруг нелепый поднялсЯ вопрос: ваш пастух, который на окладе, оторвал корове главной хвост. Все кухарки – все ли, под вопросом – оказались дружно на сносЯх. Сад кадетский, то есть детский корпус, всем составом закурил на днях. Я не знаю, для чего я это вам сейчас, величество, наврал; только денег, зуб даю за это, в этаком объёме я не брал.

Рассказчик:

А порою этой неспокойной,

степью напрямик, во власти дум,

шагом шёл неспешным и привольным

чуть придурковатый злой колдун.

Книга с заклинаньями подмышкой,

чОрный капюшон над головой; 

и – хотя, наверно, это слишком –

на спине татуха «Панки-хой!».

Долго или коротко, но всё же

прибыл к королевскому дворцу; 

он, хотя колдун, живой же тоже,

и блуждать без цели не к лицу.

Дело было просто и противно:

всякий, даже самый злой колдун,

колдовать чтоб дальше эффективно,

должен либо излечить бодун; 

либо залечить котёнку лапку; 

страждущему в помощь поспешить; 

либо хоть гаишнику на шапку

навалить какашек от души.

В общем, для дальнейшего колдунства, нужно сделать маленькое, но – чтобы с толком, с расстановкой, с чувством – доброе деяние одно.

Колдун:

- Здравствуйте, король! И мэр, здорова. Я скажу с присущей прямотой: что бы сколдовать мне вам такого? Только я – учтите это – злой. В смысле: отколдую, нафеячу, палкой ткну – недорого, притом! Вам большая выпала удача, я сегодня к вам пришёл с добром. Не теряя разговора нити – срочно начинайте предлагать, что вы там сегодня захотите – постараюсь вам наколдовать. Мэрским мэрством, правда, я сегодня несколько побрезгую, а то он и так порядком греховодник, да ещё и голый под пальто. Ничего пока не обещаю, и, конечно, хрен вам, а не рай; но чего-то сделать постараюсь. Так что жги, величество: желай.

Король:

- В общем, так. Стране нужны дороги. Хвост корове, пастуху – плетей. Чтоб поменьше сирых и убогих. Новый мост. Воспитанных детей. Чтоб народ влюбился в государя. Чтобы все работали с душой. Чтобы пиво раздавали даром. Чтоб с похмелья было хорошо.

Мэр:

- Я бы вам, величество, подсказку дать позволил, чтобы не забыть: пусть народ поменьше беспокоит крышу… Нас с тобою, стало быть. Им сказать, ребята, соберитесь; поворотный, мол, момент в судьбе… Денег нету, но вы там держитесь, счастья вам, здоровья и те де.

Есть ещё такое слово – нано. Это если мелко, но полно. К нам явилось из-за океана, хоть и вплавь, но, может, не говно. Можно – если кончатся отмазки – рассказать народу, нано, мол – и тогда, наверное, как в сказке заживут, кто выжившим ушёл.

И тогда, вангую, право слово, заживём мы лучше во сто крат!...

Колдун:

- Нажелали что-то вы хреново… если что, так я не виноват!

Рассказчик:

Взял колдун дубовый посох крепко,

да с размаху и от всей души

мэру дал по хитрожопой репе:

вот тебе, иди и не греши.

И от этой крутоватой меры,

как не приходилось ожидать,

разбежался мэр на сотню мэров,

только мелких: нано, так сказать.

И работа тут же закипела…

ну, вернее, что-то началось.

Мэр продолжил скарб тащить умело; 

хоть и нано, но ведь повезло:

как ты не крутись и не балуйся,

будь ты хоть в семь пядей господин,

но ведь сотня мелких наворует

тупо больше, чем большой – один.

А король… да что там изменилось:

бросьте вы, святая простота –

возят, как и ранее возили,

по дорогам в нужные места.

С колдуном же вышла незадача:

смылся, гад, и не сказал, куда…

где-то, сука, рядом, не иначе:

как дороги. То-то же, беда.

Там украли, там недоплатили,

там не дали корму лошадям…

Это потому, что мы решили

волю дать таким вот колдунам.

Вроде бы – не делает плохого,

вроде бы, добра он хочет нам…

Если вдруг увидите такого,

передайте от меня по щщам!

В эру, повсеместного оскорбления чьих то чувств, по поводу и без повода, решили воскресить умерший жанр Памфлетов.


Вот что из этого получилось.

Надеюсь, читатель легко отгадает о каком инфоповоде идёт речь.

Манифест от 19.01.2020 «Королевский жеребец показывает зубы»