В голову ближайшего мертвяка полетела нога. И этот первый удар, наверное, был самым хорошим. Метра на четыре отбросил костлявую сущность, и та грохнулась с треском на спину.
Тряхнуло и его самого. Оступился, но поддержала за спиной скала – спружинило от удара и вернуло к ней.
А дальше напрыгнули сразу двое. Пусть все они не учились у мастера Такимуры, но обладали некой первозданной силой, несмотря на внешнюю неуклюжесть. Свалили вдвоём его на землю, и пришлось все силы вложить в рывок, что б не успели сцепить мёртвой хваткой. Откатился.
Сразу забыл про них, когда вскочил на ноги, потому что двое других потащили Костю к воде. Бросился к ним. Удар. Ещё удар. Кто-то ухватил за плечо сзади, за раненное, и из глаз брызнули слёзы.
Резко развернулся, и, правой притянув вниз за голову, выбросил вверх навстречу колено. Ещё несколько раз ударил рукой и ногой, подсёк одному конечности. И в миг, когда небо и земля поменялись местами, пяткой, сверху вниз, успокоил шевелившегося на земле. После его самого опять уронили – кто-то из других мертвяков подоспел на помощь.
Падая, Борис приземлился затылком. Жёсткое столкновение – яркая вспышка в глазах, лязгнули во рту зубы, и уши заполнил сонм разнообразных звуков. Будто где-то здесь закричали сороки, не две или три, а целая стая пернатых пролетала над ним неподалёку в небе. Тот час же встрепенулся, шире раскрыл глаза, пытаясь подняться – и птиц не увидел. Зато в его разум ворвался уже незнакомый голос, не сдержанный и спокойный как у мастера Такимуры.
– Пригнись! Не вставай!..
Нет. Не сороки застрекотали так внезапно, подумалось в угасавшем сознании. Заработали «эмки». А дальше, в воздухе след прострочил «калаш». Оставив длинный шов на болотной воде и попутно искромсав черепа.
Новая вспышка и снова кромешная темень. Несколько раз ещё всё менялось местами, перевернулось с ног на голову, дав тысячу разных невнятных ликов и образов.
Потом, когда восприятие удалось зафиксировать, Борис вдруг почувствовал, как кто-то его держит. Затем отпустил. И он плюхнулся задом на мокрую землю. Кажется, был где-то в том же месте – вокруг только заводи, маленький островок, с двумя ведущими от него тропками, и три каменных глыбы на нём. Сверху басовито рокотал голос Репейникова. Поднял голову на него. Удивился. Действительно, Вячеслав Вениаминович. Одной рукой поддерживал его за здоровое плечо, другой – вёл огонь. Он был не один, привёл с собой спецгруппу ребят.
– Очередями… чтобы из «Стечкина» – тут надо приноровиться, – сказал он с улыбкой, блуждавшей по лицу как у сумасшедшего. – По первянке – хер в кого попадёшь…
Дальше сразу – холостые щелчки. Закончились патроны в пистолете-автомате.
– Я пуст!.. – громко объявил Вячеслав Вениаминович приведённым с собой бойцам. – Уходим!.. Сейчас ещё налезут!..
– Где Костя?.. – спросил его Борис.
Поискал товарища глазами.
– Он умер, – ответил без обиняков Репейников.
Нет. Не поверил ему. Увидел, возле камня, где сам недавно стоял на ногах, распростёртое тело друга. Собрал всю волю, чтобы рвануться туда и проверить, но сильная рука остановила, встряхнула за шиворот.
– Раневский, ты мёртвого его на себе таскал! Он шею свернул, когда вы падали… Отходим!..
Бойцы стали сниматься с занятых позиций. А выходивших из заводей «мертвяков» становилось больше.
Двое ребят в камуфляже подняли Бориса словно игрушку. Крепкие, тренированные. Начали подъём вместе с ним. Карабкались ввысь как настоящие альпинисты, только без должных креплений с верёвками и страховкой. Двое позади прикрывали отход. Ещё двое – расчищали путь наверху.
Когда же, наконец, оказались на вершине холма, ярко засветило солнце и исчезли вечерние сумерки.
Спустились нужной дорогой на знакомый болотный остров с двумя курганами. И там уже остановились.
– Ну, всё, – резюмировал Репейников. – Снова полдень. Чёртова петля… Никак не прервётся… Ждём!..
Затылок Бориса опять коснулся земли. На этот раз он оставался в сознании.
– Ребят надо забрать, – прошептали губы. – Костю. Ваню с Мазаем…
Репейников, стоявший над ним, сплюнул.
– Матери своей будешь указывать…
Где-то через четверть часа суматоха начала возобновляться. Группа из шести человек во главе с Репейниковым стала занимать позиции.
– Быстро поднимаются, сволочи! – гаркнул Вячеслав Вениаминович.
– Как учуяли?!... – спросил он скорее в воздух. – Ходят сквозь «петлю» что ли?..
Все вели себя тихо, но окружавшее остров болото забурлило. И через пару минут заработали автоматы. Существа начали появляться над поверхностью воды и двигаться к берегу. Пытались не давать им вылезти, крошили прямо в болоте. Так и отбили первую атаку. Кого-то, ногами, самых прытких и агрессивных, скинули в воду и добивали одиночными выстрелами.
– Валера!.. Савелий!.. Фрол!..
Вёл перекличку Репейников.
– Семнадцать!.. Одиннадцать!.. Полтора магазина!..
Боеприпасов осталось мало.
Борис, лежавший всё это время, сказал:
– Вячеслав Вениаминович… Там, у берега, за вторым курганом, Мазай нашёл старый «Стечкин». Девять миллиметров… Может, ещё не все проржавели…
Потрогал кровившую рану. Поймал потом на себе взгляд Репейникова.
Тот, глянув на него, кивнул. Направился к краю острова…
Когда пошла вторая атака, и существ из воды полезло больше, воздух на западной стороне острова загудел. От земли поднялась стена, матовая и по цвету походившая на зеркала Варнавского. Начали стрелять. Выпустили по несколько очередей по воде, и дрожащая тёмная пелена вдруг стала прозрачной. Открылся проход.
– Поднимай!.. Заноси!.. – крикнул Репейников.
Борис ощутил, как его тело оторвали от земли, и оно устремилось вперёд.
А дальше – знакомая поляна с оборудованием. Платформы с радарами, аккумуляторы, антенны, кабели, провода. В стороне стояли их внедорожники. Возле крайней платформы – тело, накрытое простынёй. Видимо, Саша, помощник профессора Варнавского, лежал ещё тут.
– Сколько нас не было?.. – услышал он, как спросил Репейников.
– Шесть минут… – ответил раздражённо профессор.
– А всего?.. Вместе с ними?..
– Ну, сложи, – ещё более сухо сказал Варнавский. – Сорок четыре плюс ваши шесть. Пятьдесят, Архимед?..
Надо же. Прошло не более часа здесь, а для них – почти целые сутки там. Время в том месте растягивалось как вода в загустевшем болоте.
– Ребят бы забрать… – ослабшим голосом прошептал Борис, чувствуя, как реальность опять покидает его. – Матери будут искать… Матери…
– Мы тут болото отвоевать не можем, а он опять в сопли! – зло как-то бросил сверху Репейников. – С 76-го года утягивает туда по кускам нашу местность!
Следующее, что предстало глазам Бориса – было скоплением всего белого. Белые стены, потолок, халаты врачей, бледные лица. И даже трубка, в которую ему дали подышать перед операцией, была тоже белой…
Через две недели после того, как его выписали из закрытого госпиталя, слушание, которое проводилось, было тоже закрытым. Из всех присутствовавших в лицо он знал только профессора Варнавского и Вячеслава Вениаминовича Репейникова.
«Раневский Борис Сергеевич, 1991 года рождения, слушатель специального курса №1608, Четвёртого Поволжского отделения закрытой государственной академии при правительстве Российской Федерации…»
Далее последовало множество сложных формулировок, детальное описание событий, которые произошли с ними со всеми в том необычном месте, и потекли всё те же бесчисленные вопросы об одном и том же. На них он уже отвечал двум следователям, несколько раз, лёжа в одиночной палате, где дважды в день его навещал доктор, а четырежды – заходила медсестра, делая постоянный забор крови и проводя анкетное тестирование. Скучно и утомительно тянулось это заседание, времени заняло около шести часов. Его заранее предупредили: следствие завершено, со всем нужно было соглашаться и никаких решений потом не оспаривать. И как бы ни росло внутри возмущение, а пришлось сдержать слово. Незначительное несоблюдение правил безопасности в незнакомой обстановке фатальными последствиями для него не обернулись – старшим в группе он не был, им был Мазай. Однако привело к немедленному отчислению без дальнейшей возможности восстановиться.
«Радуйся, сучонок, что не загремел…» – сказал после заседания Репейников, который всё время в суде смотрел на него волком. Либо отворачивался брезгливо, когда Борис пытался поймать взгляд поддержки.
Он и порадовался этому. Мечты, что должны были увести его в светлое, придуманное им будущее, самим и для себя, разбились как хрусталь. Погибли ребята, а он, с волчьим билетом, был отпущен на все четыре стороны.
Пока не продырявили пропуски, зашёл за последними вещами в вечерний спортзал. Успел до занятия. Собрал свою сумку, запихнул кимоно, две сменные футболки, тапочки. Из тренерской вышел Такимира. Грустно будет не видеть этого старичка. Поклонился залу, в котором провёл столько времени, а потом и мастеру Иошито.
Тот скромно в ответ улыбнулся, одарил тёплым по-человечески взглядом.
– Скажите, учитель… – решил вдруг спросить Борис, когда уже поворачивался, чтобы уйти. – Вы… курите трубку?..
Глупый вопрос. Это видение, с сидящим на камне в походной самурайской одежде Такимурой, успело ему присниться не раз. И чувствовался гнилостный запах болот во сне – всё было, как наяву, гибель Мазая, смерть Вани Долматова, Костика Глухова. Сбитые до кости кулаки. Они даже во сне саднили и загнивали на глазах. Отваливались пальцы и стекала слизь, как с тех деревьев. Только сон был всегда длиннее – казалось, что вставали с мастером Иошито спина к спине и отбивались долгое время вдвоём, это мотом мозг отрезал часть воспоминаний, сократив все действия до сидения мастера на камне. И до голоса, руководившего им в голове.
Мастер Иошито Такимура прямо на вопрос ему не ответил. Его маленькие глазки сузились ещё больше. Он покачал головой.
– Киётэ, Болька, киётэ, – произнёс инструктор-японец. – Никогда не спеши… Знаю – однажды мы увидимся…
И, повернувшись спиной, мастер ушёл готовиться к тренировке.
Борис вышел из заведения. Покинул его, сдав все свои пропуска, и видел, как те разрезаются. Для него начиналась новая жизнь – жизнь, к которой он не готовился и, если честно, пока не знал, что с ней делать…
Первый месяц после отчисления он просто пролежал дома. Смотрел в потолок. Слушал, как за стенкой, возится пьяный батя. Пробовал читать книжки, смотреть кино и не сойти с ума.
В начале июля устроился на подработку в библиотечный архив. Временную, разумеется. Так – подумать и осмотреться, куда определить себя для дальнейшего.
А однажды, когда в конце августа возвращался домой, к тротуару его внезапно прижала машина. Резко затормозила, угрожая сбить.
Он ловко запрыгнул на бордюр. Стеклоподъёмник на задней дверце плавно опустил стекло. И, к своему изумлению, в салоне Борис увидел Репейникова. Тот пальцем велел ему садиться к нему.
– Даааа, удивил ты пацанов, – сказал он уже в машине. – Тогда, на болотах…
Смотрел пристально, изучающе, будто ждал на лице какого-то определённого отклика.
Но, кажется, не дождался.
– Пятерых хаменестидов уложил в рукопашную, Борька. Голыми-то руками, раненный…
– Хамон… кого?.. – не понял его Борис.
Не сразу сообразил, что речь шла о костлявых болотных «мертвяках», что растерзали Костю Глухова, и из-за которых погибли Ваня с Мазаем.
– Хаменестиды, – спокойно повторил Репейников. – Твари такие. Наших ребят поглодали много. Годами перемалывали их в той временно́й петле, а мы всё не могли сообразить, как правильно заходить в неё и выбираться. Суки, нарочно даже у места входа засады устраивали. Помнишь, сколько трупов у кургана нашли?.. Так это не все, даже не половина, не треть…
Вячеслав же Вениаминович всё также буравил его пристально взглядом, будто искал, за что ковырнуть, и дальше уже отколупывать с лица невидимую «штукатурку».
На самом деле, во всём его поведении нечто неуловимо изменилось. Вот только не ясно, ЧТО. Как будто новый человек. Такой же строгий, непроницаемый, однако не ощущалось больше прежнего негатива с давлением, которые исходили от него на слушании. И в той болотной… дыре. Словно только что с ним познакомились. Репейников к нему вроде как… заново присматривался.
– Поговорим? – спросил он, наконец. – Ну, раз уж ты сел в машину…
И сам же кивнул, поскольку ответа от собеседника не услышал.
– Тебя восстановят. Я хлопотал. В академии больше не появишься – ты же дошёл до последних экзаменов, сдашь их в закрытом формате. И сразу к работе… Ну, как, интересно?
Борис посмотрел с недоверием. Открыл было рот, но Вячеслав Вениаминович упредил, покачав головой.
– Всё правильно – выбора у тебя нет, – ответил он. – Но я же должен спросить, с интересом ты будешь работать на государство или без него?..
– С интересом, – произнёс Борис.
Не сразу, но так же начал копаться в лице и глазах говорившего с ним. Мягко выражаясь, такого поворота он совсем не ожидал. Радость или нечто иное от всего ещё нахлынут, но случится это после. Сначала должно последовать осознание.
Репейников, по-прежнему изучая его, кажется, его ответами и реакцией остался доволен.
– Помнишь Варнавского, Размика Эдуардовича?.. – спросил он. – Будешь пока под его началом. Фамилии у вас почти одинаковые. А, значит, сработаетесь… И со мной придётся сработаться: это – прежде всего…
Он говорил ещё и ещё, не больно-то много, но Борис его слушал внимательно, пытаясь всё это запомнить, уложить в голове и начать уже переваривать сразу.
На прощанье Репейников добавил:
– Ты вот что… С жалостью со своей разберись. Мне тоже Костика Глухова жалко. И Ваню, и деда Мазая. И их матерей. Только ты попал в место, где думают о чужих матерях, не о своих. Знаешь сколько их было и есть? У всех ста пятидесяти миллионов. Так-то, Борюсик… В общем, чем быстрее достанешь «жалко» из попки, тем лучше пойдут у тебя дела. Включи уже мужика, не жужжи как шмель…
– Давай, – хлопнул его по плечу напоследок и пожал крепко руку, выпроваживая из машины. – Позвоню…
Он позвонил. Уже через четыре дня.
Так для Бориса стремительно начинались новые будни – взрослой уже и важной для общества жизни и деятельности. Немного неожиданно, однако складываться всё начинало, как он хотел…
А через три года, когда жизнь Бориса наладилась и произошло даже первое должностное повышение – стал заместителем начальника особой группы, – Репейников Вячеслав Вениаминович погиб при исполнении. Умер. Вместе с ним они проработали всё это время бок о бок, пусть официально и под началом профессора Варнавского. Борис освоился хорошо. С первых дней получил позывной – «Кондор». «А почему «Кондор»?..» – спрашивал он ещё в самом начале. «А какой ты хотел?.. – ответил на это Вячеслав Вениаминович, занимавшийся его наставлением. – «Воробей» что ли?.. Джек Воробей был хотя бы капитаном. А ты… Думал всё сразу вот так и будет? Станешь великим учёным? Не спеши… Несколько лет просто побудешь в группе, что зачищает, прикрывает, изучишь получше новое оборудование и труды наших великих «головоломов». Варнавский не знает, что Боря умный. И то, что будет за ним присматривать. Потом уже сам наденешь халат. Нацепишь на нос очки …»
Погиб он всё в той же проклятой «петле». Вместе выезжали туда, с группой учёных в халатах и четвёркой бойцов, которых возглавил Сыч. Сыч – позывной Репейникова. Варнавский, наконец, отладил своё оборудование, что без всякого риска, пусть ненадолго, стало позволять проникать за черту и легко выходить обратно. Это был четвёртый совместный выезд с Сычом в петлю того мира. Из воды постоянно брали какие-то пробы, что-то зарывали в землю, потом забирали обратно и снимали показания датчиков. Однако на этот четвёртый раз произошло нечто непредвиденное. Хаменестиды подготовились. Им давно дали понять, что от этого острова с курганами следовало держаться подальше –интеллекта существ хватало чувствовать неминуемую опасность и оценивать свои силы «трезво». Однако в тот день они подготовились – давно ждали гостей. Устроили беспрецедентную ловушку и сразу набросились. По одиночке были слишком тупы и агрессивны, но, когда собирались в огромную кучу, начинал действовать коллективный разум – этого на тот момент об их расе ещё не выяснили. Вот и попались.
Пока Вениаминович вёл огонь и прикрывая отход учёных, боковым зрением он упустил двух существ, подкравшихся к нему слишком близко. Один ему зубами вцепился в ногу, а другой повис на плече. Он быстро избавился от них, покрошил потом обоим черепа прикладом автомата. Но, как и с Костей Глуховым – яд от укусов начал действовать, сразу зажгло. А за чертой, как выяснилось, слишком поздно ввели противоядие. Кровь стала густеть и портиться. Отправили угасать в закрытый госпиталь.
Борис его навестил. Тот сам попросил о короткой встрече.
И как же бесполезно оказалось вспоминать наставления про «жалко» в шмелиной попке – пустил слезу, когда увидел его. Бледного, измождённого, похудевшего за неделю килограммов на двадцать, похожего уже самого на хаменестидов, которые его покусали.
Репейников же, мало кого жалевший и не любивший жалости к самому себе, заметив, сразу вяло закрутил головой.
– Чё?.. Чё?.. – спросил он. – Весна что ли? Капель?..
Сволочью оставался до последнего.
И мужиком. Надёжным, непрогибаемым и, самое важное, – жёстким и верным слугой государству.
Борис смахнул предательскую влагу. Надо же, увидел, глазастый!
– Нет, дядя Слав, – ответил ему в унисон. – Дождик же. Осень за окном давно…
Минут пять посидели молча. Тяжёлая такая и гнетущая обстановка. Как будто на плечи навалили неприподъёмный гранит, и тот потихоньку продавливал.
Затем Репейников повернул вдруг голову. Посмотрел ему в глаза. И спросил:
– А хочешь, удивлю по-настоящему?..
Залез рукой под подушку, откуда достал небольшой металлический ключ. Показал. Протянул.
– Не уносить же с собой в могилу… А скажу на словах – подумаешь, что брежу…
Лёгкий оказался ключик, почти невесомый.
– От одного шкафчика. В лаборатории Варнавского. Сучара думает, что многие не знают про самые его ранние наработки. С нашим ведомством он с 90-го года. До этого был с КГБ.
– А ты всё посмотри… – с удовлетворённым облегчением выдохнул Вячеслав Вениаминович. Щёки его при этом даже порозовели.
– Много там интересного. Но тебе попадётся одна чёрно-белая фотография. На ней – старое японское кладбище, позапрошлого века. На ближнем фоне – могила. В которой, в 1827 году, захоронили известного по тем временам на востоке воина-мастера, можно сказать, великого. Кладбище уже давно срыли. А вот останки того японца попали к Варнавскому. Как, и почему именно его – не знаю. Однако, лет двадцать тому назад Эдуардович впервые создал «магнит». Единственный по сей день, который у него получился… Ты ж замечал, что в вечернем спортзале вас всегда несколько человек, не больше? И вход в коридор по отдельному пропуску... Не всех туда направляют по отбору.
Борис пока ничего не понимал.
– В тренерской есть небольшая внутренняя дверца. Та, за которую никто не заглядывал – даже я. Такимура всегда выходит из неё прямо перед тренировкой. И после занятия закрывается изнутри – вы его больше не видите, до следующего раза…
По спине прошёлся холодок. Кажется, что-то в голове начинало складываться.
– Но… как?.. – сорвался вопрос, которого умирающий явно ждал. – Что ж получается... Так можно любого?.. Достать из прошлого?..
– Нет, – слабо пошевелил головой Репейников. – Не любого. Магнит создавался для него. Больше ни один эксперимент с созданием постоянного и стабильного прохода у Варнавского не удался. Но этот – этот магнит работает, много лет. Ни одного сбоя. Вот тебе и тайна спортзала. Эта плешивая сука думает, я не знаю, как и для чего он строился…
– Что – Такимура?.. Легенда для учеников – просто легенда, её я придумал. Поручили прикрыть… Когда он появился впервые, сначала просто изучал современные техники боя. Попутно осваивал русский язык. Потом вывел собственную, добавил некоторых утраченных в веках востока секретов. Так же выходил оттуда, через день, и несколько часов находился в зале, сначала под контролем ведомства. И вот уже десять лет он тренирует наших бойцов… Не мой уровень допуска, чтобы узнать всё, до конца, но тебе эти крохи знаний понадобятся. Думаю, шагнёшь дальше меня. В нашем деле знать нужно больше, чем знают другие. Вот так-то, Боря…
А затем, как-то резко, он вдруг погнал из палаты единственного своего посетителя.
Нечего, мол, тут сопли до пола ронять, другим подтирать надо, а не свои на кулак наматывать. Так и простились – до последнего был непреклонным. Кивнул лишь на прощание головой. И отвернулся к окну, с облупленной белой краской на подоконнике.
Дождик и правда начал стучать по стёклам – крупный, сентябрьский, затяжной. В него Борис без зонта и вышел, застегнув на все пуговицы под ворот длинный плащ. Тихо где-то просигналил грузовичок, судя по низкому звуку. Ещё за два дня до визита в больницу ему сообщили, что место пока живого Сыча уже было его. Утром нужно было принимать полномочия. Новая жизнь, и главное – новый уровень ответственности; вместе же с ним –новые загадки, как эта самая с Такимурой. Что ж… Так тому и быть. Не о своих «матерях» первоочерёдно учил думать Репейников, а о чужих. И чем быстрее настроить себя на это, тем лучше будет для многих. Тайны пока подождут. Времени разобраться с ними будет достаточно, в этом помогут появившиеся полномочия. Сначала же – безопасность граждан страны.
Автор: Adagor 121 (Adam Gorskiy)
Бонусный рассказ из этого цикла , "Львиное Сердце", выйдет немного позже, возможно, в феврале...
