И почти сразу после последнего еженощного сна с дедом Фёдором, длящегося почти полторы недели, на второй день Иван стал замечать, что набирает силу волна неадекватных людей и провокаторов на его пути.
И в основном, в 99% случаев по той самой, верной и проверенной не одну тысячу раз для него тюремной поговорке - ,,солнечная погода всегда к дождю’’- в том смысле, что как только Иван был в хорошем расположении духа, например, после общения и смешливой возни с сыном или после произошедшего позитивного события в жизни, да просто хорошего вдруг настроения, что он на свободе, несёт заработанные честным путём деньги домой, где его ждут, любят и встретят на пороге Светка с улыбкой и Федька, который вчера сказал своё первое слово ,,мама’’ неуклюже, пару раз запнувшись и упав, со слезками на глазах выбежит к нему в коридор, то тут же, мгновенно последует такая оплеуха в виде негативного события, так шваркнет жизнь рылом об асфальт, что еще долго приходишь в себя от недоумения и неожиданности произошедшего, задаваясь вопросами за что это все, ведь плохого ничего не сделал этому человеку, да и вообще его в первый раз в жизни видишь.
Началось все с того, что когда они со Светкой пришли в детский сад, Иван после того как вынесли одетого Федьку, посадил его в коляску, пристегнул и стоял ждал жену у выхода из подъезда, пока она разговаривала с пожилой воспитательницей в самом помещении садика.
Стояла солнечная, хорошая осенняя погода - в меру холодно, сухо и красиво от золотых листьев на асфальте и вокруг на земле.
У Ивана, с его приподнятым настроением, которое улучшилось еще больше после того как он кормил голубей и наблюдал за радостной реакцией Федьки из коляски, даже в мыслях никакого негатива не было, как запищал домофон, резко распахнулась подъездная дверь, сначала вышла замученная, ненакрашенная женщина средних лет в зимней шубейке и в затертой черной спортивной шапке с большими катышками по всей поверхности, с бланшем под правым глазом, с такой же бог знает как одетой толстой девочкой лет восьми с детским велосипедом, Иван отодвинул коляску в сторону и сам отошел, продолжив кидая куски хлеба голубям а потом вывалился лет 30-ти с красными глазами, в расстегнутой куртке из кожзаменителя с поднятым воротником, поверх спортивного костюма какой то баклан.
Проскочив сначала мимо Ивана с коляской и коротко на него взглянув, он вдруг резко затормозил через метр и обернувшись, заорал:
- Это же ты? Ты в магазине на мою жену с ребенком напал? Кабан бородатый, темные очки, длинный, черная куртка с капюшоном, ну ты же это был, а? - обернулся к своей женщине и у нее давай спрашивать - Галь, он же? Ну точно он!
Галя в это время отсутствующим взглядом созерцала чистое небо, девочка тоже не обращала никакого внимания на крики, изучая переднее колесо велосипеда.
- Чё ты молчишь то, бивень? Ты какого хрена без очереди полез, моей жене пощечину дал и ребенка толкнул так, что она упала в "Пятерочке"? Если нажрался водки, так дома сиди а не буянь на улице! - и начал прыгать вокруг Ивана, все больше распаляя себя.
Иван развернул коляску спиной к этому придурку, не упуская его из виду и через паузу сказал:
- Обознался ты. Не я это.
- Да ты че заднюю то врубаешь! Ты же где то рядом тут живешь, через 2 дома отсюда, я видал тебя несколько раз на районе?
- Какая тебе разница где я живу ?
- Да мы тут выцепляли тебя толпой ходили, че возомнил то о себе, можешь намахнуть стакан и делать че хочешь, что заступиться некому за женщину! Она мне звонила из магазина вся в истерике и слезах, я все бросил, в носках из квартиры бежал полуголый до магазина, не успел тебя замесить там же, у кассы! Думаешь, некому седло твое переломать? Ответь, гнида, тварина безрогая! - брызгая слюнями и подпрыгивая на месте в двух метрах от Ивана , чумоход еще громче завизжал на всю округу.
Иван оглядел не спеша с ног до головы этого клоуна, усмехнулся и бросив последний кусок хлеба налетевшим прытким воробьишкам, сказал, разворачивая коляску:
- Ничё я не думаю. Я вообще не пью, даже пива, уже лет 15 как. И детей никогда не трогал - ни своего ребенка, ни тем более чужих - ему надоело слушать эти крики, он двинулся с коляской от подъезда на тротуар.
Чучело в кожанке отскочило еще метра на три, не приближаясь к Ивану, заорал:
- Ну смотри, если это ты, я найду тебя, понял! Мы еще встретимся, в багажнике покатаю тебя, на карьер вывезу, подошвы мне будешь вылизывать, говна кусок! - он перешел уже на другую сторону дороги вместе со своей семьей, с женой в прострации и девочкой на велосипеде и все повторял одно и тоже, пока не стало слышно его голоса из за проезжавших машин и удаленности от Ивана. Он закурил, вывез коляску с Федькой на широкий асфальт, через пару минут вышла улыбающаяся Светка, наклонилась к коляске, поцеловала Федю и они ушли домой.
Через день Иван шел на работу рано утром, весь в своих мыслях и размышлениях, до проходной оставалось около двух километров, кругом одна сплошное производство - куча всяких цехов за забором, стаи бродячих собак и колонны большегрузных машин на дороге рядом. Вдруг рядом перед ним, заехав на асфальт и перегородив ему путь резко затормозил милицейский "УАЗ"-ик, оттуда чуть ли не падая вываливается пьяная, в истерике баба с размазанной тушью под глазами и порванной белой кофте, до пупа залитой кровью, держащей одной рукой шарф под ухом, когда то ярко-зеленого цвета, весь в крови под правым ухом а второй тычет в сторону Ивана и орет, захлебываясь слезами и соплями выскочившим следом двум ментам:
- Вот он, держите его! Это он сережку золотую у меня из мочки вырвал!
ППС-ник, примерно возрастом как Иван, поморщился от этой истерики и спросил ее:
- Точно он? Вы успокойтесь, продышитесь, подумайте еще раз, дело то серьезное! - и обратился к спокойно стоящему Ивану - знаешь эту гражданку?
- Да впервые вижу ее, вы че не видите она пьяная вдрызг, на любого кивнуть может!
- На работу, вот тут недалеко хладокомбинат.
- Паспорт есть? кем там работаешь?
- Есть. И пропуск с собой, удостоверение тракториста-машиниста тоже при себе, водитель я электропогрузчика, да иногда приходится на дизельном работать.
Мент проверил документы, оттаскивая периодически от Ивана эту бабищу, пытавшуюся пнуть Ивана и зло спросил ее в последний раз:
- Точно он? Прикинь получше, предупреждаю, иначе сама по уголовной статье покатишь за ложные показания! И быстрей давай, хватит с нас тут этой возни, других дел по горло!
Эта пьяная лошадь шмыгнула носом, растерла пальцами зеленые сопли по щеке, долго смотрела на закурившего Ивана и наконец всхлипнув, сказала:
- Не ... тот пониже был ... и без бороды, куртка тоже другая. И партачка на шее слева у того, за ухом - карта игральная и смерть с косой на ней только успела рассмотреть ... то ли дама, то ли валет ...
Менты заматерились, пошли в машину, толкая в спину потерпевшую и махом уехали.
Итак все последние недели, постоянно, каждый день да через день - то алкаши какие то все норовят в его дворе отойти с ним поговорить за угол, то в магазине где обычно Иван покупал сигареты двухметровый грузчик, которого не слышно и не видно раньше было, начал кидаться с кулаками на него из за кассы и швыряться все что под руку попадется, то на работе трое молодых пацанов вдруг начали усиленно его пытаться вывести на эмоции - без какой либо причины, с ровняка. И чем больше Иван себя спокойнее и еще более осторожнее, осмотрительнее вёл - тем больше таких уродов возникало перед ним.
Мелочи конечно, ерунда казалось бы, во всяком случае для него ...
Иван молчал, хотя конечно ему было что и как сказать, сделать и угомонить навсегда всю эту чесотку беспонтовую, уходил от ссор, не вступал в перепалки и конфликты, ни с кем не спорил а молча работал и думал о том, с какой еще стороны шмякнет и как бы не сорваться, не натворить нехороших дел, потому что дома Федька и любимая жена ... Да и хочется пожить на воле и не пылить по зонам еще раз из за всякой ерунды и тем более чего то серьезного.
Несмотря на прожитые года, лагерный опыт, сильно переломавший его в психологическом плане, закрытость в эмоциях и чувствах, суровую внешность, наносную грубость, цинизм и жёсткость, частую молчаливость неделями, когда за это время Иван мог произнести с десяток коротких фраз, да и то по необходимости, глубоко в душе он был добрым от рождения, плохого никому не желал и гадостей не делал, по головам никогда и нигде не шёл, в большинстве своём к окружающим относился если не с симпатией, то относительно ровно, внутри себя плохо переносил подлости, коварство и хамство, тупость, бесцеремонность, жестокость и наглость как тех, с кем приходилось общаться и взаимодействовать каким то образом, так и случайных людей, вдруг оказавшихся с ним рядом и мог долго прокручивать в душе случившееся, не показывая никак снаружи.
Конечно, в тюремной и лагерной системе пришлось принять и переосмыслить очень многие вещи в отношении практически всего, но не потому что это все ему было близко и гармонично вписывалось в его видение мира а потому что надо было выжить, остаться самим собой, не потеряться и не сгинуть в этой навозной яме, тем более в условиях российской действительности и сложившимся менталитете зековской массы и тех, кто нёс свою службу при погонах …
За исключением с десяток действительно сильных и умных личностей, встретившихся ему за годы отсидки что с милицейской, что с зековской стороны, одинаково противны до блевотины и скрежета зубов ему были что менты и прокуроры с судьями, что хозяин в лагере со своими замашками и беспределом творимый с его подачи лагерными ментами и самими зеками, ,,работающими’’ на него и на УДО, что оперчасть со своими вечно хитро выкрученными комбинациями и схемами, да и все кто находился и отбывал свой срок в колонии, четко разделённые по мастям, где у каждого своё место, своя жизнь, свои разные по масштабу, последствиям мутки и завязки внутри лагеря и далеко за его пределами, ответственность за поступки и слова.
У Ивана с самого начала первого срока, ещё в СИЗО, до приговора в голове вспыхивала как неоновая реклама мысль ,,выжить, выжить и ещё раз выжить и выйти на волю’’ - пускай такая жизнь, пускай с такими правилами, которые нарушались сплошь и рядом в первую же очередь теми, кто по своему положению и рангу среди зеков их выносил и обязан был соблюдать неукоснительно а так же решал судьбы и определял кто, как и где теперь будет или существовать или роскошно - по лагерным и тюремным меркам естественно - прожигать жизнь свою до конца срока.
Хотя разница была огромная между этими двумя сроками - по первому сроку в середине 90-х он попал в ,,чёрную’’ зону и в отличии от всяких художественных фильмов, просмотренных Иваном раньше где показывали с режиссёрской неуёмной фантазией и нездоровым акцентом на том, что на зоне только и делают что трахают друг друга все подряд за любую мелочь и режут финками (иногда так и хотелось спросить у того, кто писал этот бредовый сценарий - неужели не у кого было спросить, как оно на самом деле то) увидел совершенно другое - общак есть в зоне и постоянно пополняется со всех сторон, в том числе с игр в картишки, в нарды, шахматы или домино, продукты, сигареты, вещи в общее тоже уходит как и с любых продаж-покупок строго через лагерного барыгу, при необходимости больничка и те кого под крышу загнали (СУСы, БУРы, ПКТ и ШИЗО) греются без проблем, мужики обеспечены работой и никто их гнобит, беспредела ментовского и в помине не существует а наоборот менты скачут перед жуликами с заискивающими взглядами - кого прикрутили за страх, кого за деньги.
Наркотики и водка под запретом во избежания всяческих ЧП и лишнего привлечения ментовского внимания в лагере и соответствующих возможных последствий для всех, как и разборки в пьяном виде или под наркотой, самовольные вбросы на зону запрещены.
Матерных слов и выражений практически не услышишь в разговорах меж собой, за решением любого конфликта, так как нельзя было просто дать в морду или побить просто потому что у тебя есть какая то предъява (нужно обосновать если ты обвиняешь в чем то кого то), шли к братве и в зависимости от сложности и масштаба ситуации выносил решение смотрящий или положенец либо шли к вору если он в зоне находился либо отписывались ворам в другой лагерь если не было вора и до его решения человек жил под вопросом - от очень убедительных бесед, разъяснений, материального возмещения, создания невыносимого морального давления до избиения/смерти или в петушатню загоняли, всегда решение выносилось в зависимости от многих составляющих и тяжести проступка.
К мусорам лагерным только вдвоем-втроем ходили, режим не соблюдался никак - ходили все в вольной одежде, в спортивных костюмах, в столовую хочешь иди, не хочешь не иди - можешь сам готовить или шнырь тебе все сделает за сигареты, как и на зарядку или на работу, можешь встать на проверку и дальше завалиться спать до обеда в бараке и целый день заниматься текущими своими делами, только вечером поднимись со шконки, чтоб менты пересчитали.
Локалки открыты по всей зоне, можно гулять и придти в другой барак без проблем, завхозы, бугры, СДП знали свое место и не поднимали никогда свой тупой калган к верху, любой гадский, блядский поступок наказывался неотвратимо, где бы это животное не поймали - в этом или другом лагере, на этапе, в крытой в другом регионе или у себя на квартире после освобождения. Иван жил мужиком, знали и могли сказать за него много кто из порядочных и уважаемых людей за множество достойных поступков на пользу воровскому и бродяжьему образу жизни.
Был хорошим кольщиком, из желающих наколотить татуировку всегда стояла бесконечная очередь с записью к нему на месяца и с утра до вечера только этим и занимался, всегда упакован был деньгами, вещами, дорогими сигаретами и вкусной жратвой по полной.
А на втором сроке с 2010 года он прочувствовал на себе такой душняк, что абсолютно ясно осознал - тюрьма поменялась, да и континент нынче не тот - кругом одни наркоманы-дегенераты играющие в тюремную жизнь, лагерь завален тяжелой наркотой и водкой - придешь к такому положенцу чтоб непонятку какую распутать, сидит вмазанный лет двадцати двух скелет и втыкает всю дорогу, весь в язвах и коростах от наркотиков, застынет в одной позе, глаза закрыты, голова к нарам тянется, чешется весь и слово "му" и то произнести не в состоянии или хуже того, промычит кое как вынесенное решение, навеянное галлюцинациями и не имеющее никакого отношения ни к справедливости, ни к укладу жизни людской, да еще и первый срок у него, ни жизненного ни тюремного опыта никакого а решает судьбы и ведь не скажешь ничего против, что в открытую, что за чифиром в бараке среди арестантов - от вора портфель вручили. Только через воров и раскидывали потом все эти расклады, смотришь потом - через какое то время то к ментам подался, от ожидания расправы и боязни за свою жизнь по зоне при каждом громком звуке на месте подпрыгивает, то на другую зону вывезли, то уже с пидарами в гареме за конфеты шоколадные и бутерброд со сливочным маслом и ветчиной кулачные бои устраивает. А в бараке сидит новый его брат-близнец, с черными дорогами на руках от иглы, выворачивает у него желудок наизнанку - тут же тошнит его рядом с тумбочкой у шконки и все в паху пытается баяном в вену попасть.
То что раньше было неприемлимо - стало обыденным, понятия размывались, не соблюдались, идеи не было, творился полный разброд и хаос, все решали деньги, есть они в кармане - будешь жить и решишь практически любой вопрос, все продается и покупается, нет денег - иди броди дальше и подыхай.
Значимых, умных людей, имеющих огромный авторитет и влияние на зековскую массу в лагерной среде менты забивали в БУРы, СУСы и ШИЗО, не выпуская в зону и перекрывая все способы связи, вывозили в далекие северные и глухие таежные зоны, заколачивая в одиночки а когда до них доходило то что вытворяли те ублюдки с отсутствием мозгов в башке, которых ставили от воров положенцами - наказывали жестоко и очень быстро, вплоть до смерти.
Поглядел на это все Иван, заплатил денег завхозу и начальнику отряда, бугру производства чтобы выйти на промку и ушёл на ,,деревяшку’’, в цех по производству мебели, за станок встал - больше даже для того, чтобы забыться в работе и меньше видеть и касаться того, что происходит вокруг, ясно было что денег там не видать, на сигареты "Прима" да мыло хозяйственное может и хватило бы, да и то с трудом.
Жил так же мужиком на зоне, по жизни не хромал, косяков за ним не было никаких и не тянулось следом, чтоб никто не мог даже и подумать, что можно за что нибудь зацепить, кто он и что из себя представляет все знали, в том числе что легко может показать зубы и поставить в стойло того, кто вздумает исполнить по беспределу какую нибудь поганку в отношении него а посему никто его не трогал.
В деньгах, куреве, жратве недостатка никогда не было - время от времени на катране поднимал хорошие суммы, хотя и менты гоняли и можно было получить по горбу за это и надолго могли закрыть в ШИЗО (но тоже договаривались с падкими на деньги ментами чтоб не дергали никого, кто за картами сутками мог сидеть и этим зарабатывал себе на жизнь) и работал с утра до вечера - подъем, зарядка, завтрак, пересчёт и развод на работу с тщательным обыском обуви, того что надето на башку и тело, работа до ужина, иногда игра до полуночи, бессоница в бараке, если часа два-три поспал, так это считалось большой удачей, барачная движуха шла круглосуточно - итак несколько лет, почти каждый день, с редкими выходными, да и то которые случались из за производственных недочетов или упущений начальства.
Но оказалось, что все завертелось из самого неожиданного места, откуда Иван и подумать даже не мог ...
