Еще пишется + Самиздат

К полудню он услышал хруст. Замер, вглядываясь в туман. Из чащи выскочила волчья стая — три зверя, тощие, с жёлтыми глазами. Они рычали, обходя его полукругом, и Яромир понял: голод толкает их на отчаянный шаг. Он вытащил меч, отступая к дереву, чтобы прикрыть спину. Первый волк прыгнул, но клинок встретил его, и зверь, скуля, рухнул в траву. Второй бросился следом, но Яромир ударил его рукоятью, отшвырнув. Третий, самый крупный, зарычал, но вдруг замер, будто услышал зов. Стая отступила, растворившись в тумане, и Яромир выдохнул, чувствуя, как дрожат руки. «Не волки, — подумал он. — Её глаза».

Он двинулся дальше, и вскоре лес расступился, открыв поляну. В центре стояла ступа — огромная, вырезанная из чёрного дерева, с краями, покрытыми резьбой, похожей на змеиные кольца. Она казалась живой: кора вокруг неё шевелилась, будто корни дышали. Яромир замер, чувствуя, как оберег жжёт кожу. Ступа дрогнула, и из тумана донёсся шёпот — тот же, что преследовал его во сне. «Иди ко мне, воин…» Он стиснул меч, но не двинулся. Ступа качнулась, словно повинуясь невидимой руке, и медленно поплыла меж деревьев, исчезая в чаще.

Яромир выждал, пока шёпот стих, и подошёл к месту, где стояла ступа. Земля там была голой, без травы, и пахла гнилью. Он заметил след — глубокий, будто кто-то вдавил в почву огромный котёл. След вёл вглубь бора, и Яромир, помедлив, пошёл за ним. «Она играет со мной, — подумал он. — Но я не отступлю».

К вечеру лес стал ещё гуще, и Яромир решил разбить лагерь. Он нашёл укрытие под вывороченным дубом, чьи корни торчали, как кости великана. Костёр разгорелся неохотно, дым ел глаза, но тепло вернуло жизнь в озябшие пальцы. Яромир достал локон Лады, повертел в руках. В отблесках огня волосы казались живыми, и он поспешно убрал их, чувствуя укол страха. Ночь легла на лес тяжёлым покрывалом, и воин, прижавшись к корням, закрыл глаза.

Сон пришёл быстро, но был ядовитым. Яромир видел детей — десятки, сотни, стоящих в тумане. Их глаза были пустыми, а руки тянулись к нему, холодные, как лёд. «Помоги, — шептали они, но голоса сливались в один, низкий, чужой. — Ты не спасёшь их, воин». Он видел Ладу, но её лицо менялось, становясь морщинистым, с горящими глазами. Жестана смеялась, и её смех резал, как нож. «Ты мой, — пела она на древнем языке, и слова эти жгли разум. — Мой…»

Яромир проснулся, хватая воздух. Костёр погас, а вокруг всё покрылось инеем, как той ночью. Дыхание вырывалось паром, оберег пылал, будто раскалённый уголь. Он вскочил, оглядываясь. Лес молчал, но в отдалении, за деревьями, мелькнула тень — ступа, скользящая в тумане. Она остановилась, и из неё поднялась фигура — высокая, сгорбленная, с длинными руками, что тянулись к земле. Глаза её горели, как угли, и Яромир почувствовал, как разум мутится. Он стиснул оберег, и видение исчезло, оставив лишь шёпот, звенящий в ушах.

Утро пришло с дождём. Иней растаял, но холод остался. Яромир собрал котомку, проверил меч и двинулся за следами ступы. Он знал: Жестана близко, и каждый шаг приближал его к ней — или к гибели. Лес смотрел на него тысячами глаз, и воин, стиснув зубы, шёл вперёд, повторяя про себя клятву: «Найти Ладу. Спасти детей».

Глава 5. Старое проклятие

Дождь хлестал по лицу, но Яромир шёл, не останавливаясь. Следы ступы, глубокие, как раны в земле, вели в сердце Чёрного Бора, где деревья стояли так плотно, что свет умирал в их кронах. Лес дышал злобой: корни цеплялись за сапоги, ветви хлестали по плечам, а воздух был тяжёлым, пропитанным запахом гниющих листьев. Оберег Радомира пылал на груди, и Яромир, стиснув зубы, повторял про себя: «Найти Ладу. Спасти детей».

К полудню он вышел к заброшенной деревне. Дома, покосившиеся, поросли мхом и плющом, стояли в мертвой тишине. Улицы заросли травой, а колодец в центре был завален камнями, будто кто-то боялся, что из него полезет тьма. Яромир шагнул к ближайшему дому, и доски под ногами застонали, как живые. Внутри пахло плесенью, а на стенах, под слоем грязи, виднелись следы когтей — глубокие, будто вырезанные ножом.

Он обошёл деревню, вглядываясь в детали. В одном из дворов валялась детская колыбель, расколотая пополам. В другом — ржавый серп, покрытый бурыми пятнами, слишком похожими на кровь. У старой избы, что стояла на краю, он заметил алтарь — грубый камень, испещрённый рунами. На нём лежали кости, мелкие, птичьи, и высохший венок из полыни. Яромир замер, чувствуя, как оберег жжёт кожу. «Здесь всё началось, — подумал он. — Или закончилось».

В избе, что казалась волховской, он нашёл свиток — ветхий, сшитый из бересты. Буквы, вырезанные углём, были неровными, будто писавший торопился. Яромир развернул его у окна, где слабый свет пробивался сквозь щели. Слова, архаичные, но понятные, рассказывали о Жестане. Когда-то она была женщиной, знахаркой, что лечила травами и шептала молитвы богам. Но жажда силы привела её к подземным духам — к Чернобогу и его свите. Она пила кровь детей, чтобы продлить свою жизнь, и лес, напоённый её злобой, стал её домом. Люди сожгли её на этом самом алтаре, но душа Жестаны не умерла. Она ушла в корни, в тени, став чем-то иным — не живым, не мёртвым, но голодным.

Яромир сжал свиток, чувствуя, как ярость борется со страхом. «Не живая, — вспомнил он слова Радомира. — И не мёртвая». Он сунул свиток в котомку и шагнул к выходу, но лес вдруг ожил. Ветер взвыл, ветви заскрипели, и из тумана, что клубился за домами, донёсся шёпот: «Ты пришёл, воин…»

Он вытащил меч, оглядываясь. Тень мелькнула меж деревьев — высокая, сгорбленная, с руками, что волочились по земле. Жестана. Её глаза горели, как угли, и Яромир почувствовал, как разум мутится. Он стиснул оберег, и шёпот ослаб, но ведьма шагнула ближе. Её лицо, сморщенное, как кора, было почти человеческим, но губы, растянутые в усмешке, обнажали зубы, острые, как у зверя.

— Зачем ты здесь? — голос её был низким, словно земля пела. — Дети мои. Не твои.

Яромир поднял меч, но рука дрожала.

— Верни их, — выдавил он. — Или умри.

Жестана рассмеялась, и смех её резал, как нож. Она взмахнула рукой, и корни, вырвавшись из земли, хлестнули по ногам воина. Он рубанул мечом, но клинок лишь скользнул по коре, не оставив следа. Ведьма шагнула ближе, и её глаза впились в его душу, выворачивая страхи: погибшие товарищи, крики варягов, лицо матери, что умерла, когда он был ребёнком. Яромир зарычал, бросившись вперёд, но Жестана исчезла, растворившись в тумане.

Корни ударили снова, и один из них, острый, как копьё, пронзил его бедро. Яромир рухнул, хватая воздух. Кровь текла тёплой струёй, а лес кружился перед глазами. Он пополз, цепляясь за траву, и услышал её смех — теперь далёкий, но всё ещё ядовитый. «Ты слаб, воин…»

Сознание меркло, но Яромир, стиснув зубы, оторвал кусок рубахи и перетянул рану. Кровь замедлилась, но боль жгла, как огонь. Он дополз до алтаря, привалившись к камню, и достал свиток. Последние строки, почти стёртые, гласили: «Её сила — в душах. Её слабость — в сердце, что украла у смерти». Он сжал свиток, чувствуя, как силы уходят. Лес смотрел на него тысячами глаз, и воин, закрыв глаза, прошептал: «Лада… я найду тебя».

Когда он очнулся, дождь прекратился, но холод сковал тело. Рана пульсировала, но кровь остановилась. Яромир поднялся, опираясь на меч, и оглядел деревню. Туман рассеялся, открыв тропу, что вела глубже в бор. Он знал: Жестана ждёт его. И он пойдёт, даже если это будет его последним шагом.

Глава 6. Сны Милославы

Берегиня дышала тревогой. Туман, что стелился над рекой, сгустился, и горожане, кутаясь в плащи, спешили по домам, избегая чужих взглядов. Милослава сидела в своей горнице, глядя на пустую колыбель Лады. Пальцы её теребили льняную нить, что осталась от дочкиной рубахи, а сердце сжималось от тоски. Дни сливались в один бесконечный кошмар, но этой ночью что-то изменилось. Сон, что пришёл к ней, был не просто сном.

Она видела Ладу — маленькую, с косичками, что развевались, будто пойманные ветром. Девочка стояла у озера, чья вода была чёрной, как смола, и тянула к матери руки. «Мама, найди меня, — шептала она, но голос её был странным, будто эхо из-под земли. — Кукла… она держит её». Милослава хотела бежать к дочери, но ноги тонули в грязи, а озеро пело, низко, на языке, которого она не знала. Лада исчезла, и из воды поднялась тень — высокая, сгорбленная, с глазами, что горели, как угли. «Ты не заберёшь их, — прошипела тень. — Они мои».

Милослава проснулась, хватая воздух. Горница была холодной, свеча у изголовья погасла, а в окне дрожал лунный свет. Она встала, чувствуя, как дрожат руки, и зажгла огонь. Сон не отпускал — он был слишком живым, слишком реальным. «Лада жива, — подумала она, и мысль эта зажгла в груди искру надежды. — Она зовёт меня».

Утром Милослава собрала узелок: хлеб, нож, пучок сушёной полыни, что отгоняла злых духов. Она знала, куда идти. Озеро, что приснилось ей, было не выдумкой — старое Ведьмино озеро, в трёх верстах от Берегини, у кромки Чёрного Бора. Старухи шептались, что там водятся русалки, а волхвы избегали тех мест, говоря о тьме, что спит под водой. Милослава не верила сказкам, но сон был знаком. Она должна найти куклу.

Дорога к озеру была тяжёлой. Туман глушил звуки, а тропа, заросшая крапивой, жалила ноги. Милослава шла, сжимая полынь, и шептала молитву Мокоши, прося защиты. Лес смотрел на неё, и в шорохе ветвей ей чудился смех — тот же, что звучал во сне. Она стиснула зубы, повторяя: «Лада. Я иду».

Озеро открылось внезапно, будто лес расступился, пропуская её. Вода была неподвижной, чёрной, как в её видении, а берег порос камышом, что шевелился без ветра. Милослава остановилась, вглядываясь в отражение. Её лицо, измождённое, казалось чужим, но в глубине воды мелькнула тень — Лада? Она шагнула ближе, и камыши зашуршали, будто шепча.

На берегу, у корней старой ивы, она заметила что-то белое. Сердце ёкнуло. Милослава присела, разгребая траву, и достала куклу — маленькую, из льна, с вышитым лицом. На груди куклы была вырезана руна, похожая на когтистую лапу, а внутри, под тканью, что-то твёрдое, будто камень. Милослава сжала куклу, чувствуя, как пальцы немеют. «Это она, — подумала она. — То, о чём говорила Лада».

Кукла была холодной, и от неё веяло горьким запахом полыни. Милослава вспомнила слова старух: «В кукле — душа. Уничтожь её, и тварь падёт». Она сунула находку в узелок, но озеро вдруг дрогнуло. Вода пошла кругами, и из глубины донёсся шёпот: «Ты не заберёшь их…»

Милослава попятилась, хватаясь за нож. Тень, что мелькнула в воде, поднялась — высокая, сгорбленная, с длинными руками, что волочились, как корни. Жестана. Её глаза горели, как угли, а кожа, сморщенная, шевелилась, будто живая. Вода у берега забурлила, и из неё, с шипением, полезли тени — тонкие, как дым, с лицами, похожими на детские, но искажёнными, с пустыми глазницами. «Кукла моя. Душа моя», — пела Жестана, и голос её, низкий, как земля, ввинчивался в разум.

Милослава застыла, чувствуя, как страх сковывает ноги. Тени, скользя по воде, тянули к ней руки, холодные, как лёд. Одна коснулась её запястья, и боль, острая, как ожог, пронзила руку. Милослава вскрикнула, выронив нож, но образ Лады, зовущей из сна, вспыхнул в памяти. Она рванулась к берегу, но вода, словно живая, хлынула ей под ноги, обхватывая лодыжки. Камыши, оживая, хлестали по лицу, а шёпот Жестаны превратился в вой: «Моя… моя…»

Милослава упала, цепляясь за корни ивы. Кукла выпала из узелка, и тени, шипя, потянулись к ней. «Нет!» — крикнула Милослава, хватая куклу и прижимая к груди. Она вскочила, чувствуя, как вода тянет её назад, и, собрав остатки сил, полоснула полынью по воздуху, будто отгоняя духов. Тени взвыли, отступая, а Жестана, стоя в воде, подняла руку. Вода взметнулась стеной, но Милослава, сжав зубы, бросилась в лес, не оглядываясь. Камыши рвали одежду, шёпот гнался за ней, но ива, словно пожалев, сомкнула ветви, укрывая её от глаз ведьмы.

К вечеру она вышла к опушке, где начинался Чёрный Бор. Дыхание рвалось, ноги горели, а на запястье, где коснулась тень, остался багровый ожог, пульсирующий, как живое проклятие. Кукла, спрятанная в узелке, была на месте, и Милослава, сжав её, почувствовала, как руна под пальцами нагрелась. Она знала: Яромир ушёл в бор, и теперь её путь — за ним. Она не воин, но мать, и ради Лады она пройдёт через тьму. Сжав нож, она шагнула в лес, чувствуя, как оберег из полыни греет ладонь.

Тем временем, в глубине бора, Яромир, хромая, шёл по тропе, что вела к логову ведьмы. Рана в бедре пульсировала, но он не останавливался. Лес молчал, но шёпот Жестаны, что звучал в его снах, теперь был тише, будто она отвлеклась. «Что-то изменилось, — подумал он, касаясь оберега. — Но что?» Он не знал, что Милослава, с куклой в руках, уже идёт ему навстречу, и что их пути скоро пересекутся.

Глава 7. Песнь забвения

Чёрный Бор дышал холодом, и каждый шаг Яромира отдавался болью в раненом бедре. Кровь остановилась, но рана горела, а силы таяли, как снег под солнцем. Лес, казалось, сжимался вокруг, ветви цеплялись за плащ, а шёпот Жестаны, что звучал в снах, теперь был едва слышен, будто ведьма отвлеклась на другую добычу. Яромир стиснул оберег Радомира, чувствуя его тепло, и шёл дальше, повторяя: «Лада. Дети».

К вечеру он вышел к поляне, где среди сосен стояла одинокая изба. Она была низкой, поросшей мхом, с крышей, что провисала, как спина старухи. Дым вился из трубы, и запах трав — горький, но живой — разрезал мертвенный дух леса. Яромир остановился, вглядываясь. Свет в окне дрожал, и тень, мелькнувшая за занавеской, была человеческой. Он постучал, держа руку на мече.

Дверь скрипнула, и на пороге появилась женщина — седая, с лицом, изрезанным морщинами, но с глазами, острыми, как у сокола. Её рубаха, вышитая рунами, пахла полынью, а на шее висел амулет — коготь зверя, обмотанный нитью.

— Ведана, — представилась она, оглядев Яромира. — Ты ранен, воин. И не только телом. Заходи.

Яромир, помедлив, шагнул внутрь. Изба была тёплой, пропитанной запахом сушёных трав. На полках теснились горшки, пучки корней и кости, а в углу тлел очаг, отбрасывая блики на стены. Ведана указала на лавку, и Яромир, морщась от боли, сел. Она осмотрела его рану, не спрашивая, и покачала головой.

— Корень Жестаны, — сказала она, касаясь багровой кожи вокруг раны. — Её яд в тебе. Если не выжечь, умрёшь к утру.

Яромир стиснул кулаки.

— Жестана… Ты знаешь её?

Ведана кивнула, доставая горшок с мазью, что пахла смолой и кровью.

— Знаю. Она старше этого леса. Питается душами детей, чтобы держаться в этом мире. Её сердце — не плоть, а тьма, украденная у смерти. Сталь её не возьмёт.

Яромир вспомнил свиток из заброшенной деревни, слова о слабости Жестаны.

— Как её остановить?

Ведана промолчала, нанося мазь на рану. Жжение было адским, и Яромир зашипел, но боль отступила, сменившись холодом. Травница села напротив, глядя в огонь.

— Есть зелье, — наконец сказала она. — Яд, что сожжёт её дух. Но цена высока. Оно убьёт и того, кто его выпьет. Ты готов?

Яромир замер. Мысль о смерти не пугала его — он видел её в глазах варягов, в крови товарищей. Но оставить Ладу и других детей в лапах ведьмы? Он сжал оберег, чувствуя, как бронза впивается в ладонь.

— Если это спасёт их… я выпью.

Ведана посмотрела на него, и в её глазах мелькнула тень уважения.

— Ты не первый, кто идёт за ней. Но первый, кто не боится. — Она поднялась, доставая с полки пузырёк с чёрной, как смола, жидкостью. — Это зелье свяжет твой дух с её. Ударь в сердце — и она падёт. Но твоя душа… она уйдёт с ней.

Яромир взял пузырёк, чувствуя его тяжесть. Жидкость внутри шевелилась, будто живая. Он сунул его в котомку, но слова Веданы эхом звучали в голове. «Жертва, — подумал он. — Ради детей». Он кивнул травнице, поднимаясь.

— Благодарю. Где её логово?

— Иди к Сердцу Бора, — ответила Ведана. — Там, где деревья клонятся к земле, а корни пьют кровь. Она ждёт тебя, воин. И помни: её сила — в страхе. Не дай ей увидеть твой.

Яромир вышел из избы, чувствуя, как рана ноет, но силы возвращаются. Ночь легла на лес, и звёзды, едва видимые сквозь кроны, казались глазами богов. Он взглянул на пузырёк, что лежал в котомке, и вспомнил Ладу — её смех, ямочки на щеках. «Я найду тебя, — прошептал он. — Даже если это будет последнее, что я сделаю».

Лес молчал, но в отдалении, за деревьями, мелькнула тень — ступа, скользящая в тумане. Яромир стиснул меч и шагнул вперёд, зная, что тропа, начатая у капища, ведёт к смерти. Его или Жестаны.

Глава 8. Пробуждение силы

Чёрный Бор сжимал Яромира в своих объятиях. Туман, густой, как смола, глушил шаги, а деревья, склонившиеся к земле, шептались на ветру, будто живые. Рана в бедре ныла, но зелье Веданы держало его на ногах. Пузырёк с чёрной жидкостью, спрятанный в котомке, оттягивал плечо, словно напоминая о цене. Яромир шёл к Сердцу Бора, чувствуя, как оберег Радомира жжёт грудь. Шёпот Жестаны стих, но тишина леса была хуже — она обещала бурю.

К полудню он заметил следы на тропе — отпечатки босых ног, маленькие, почти детские, но рядом — кровь, алая, свежая. Яромир присел, касаясь земли. Кровь была тёплой, а рядом лежал пучок полыни, раздавленный сапогом. «Не Лада, — подумал он, сердце ёкнув. — Кто-то другой». Он поднялся, сжимая меч, и двинулся быстрее, чуя беду.

Лес расступился, открыв поляну, где корни сосен сплетались в узлы, похожие на кости. В центре стояла женщина — Милослава. Её рубаха была изорвана, на запястье багровел ожог, а глаза, полные решимости и страха, впились в Яромира. В руках она сжимала куклу — льняную, с руной на груди. Яромир замер, не веря.

— Милослава? — выдохнул он. — Что ты здесь делаешь?

Она шагнула ближе, дрожа, но голос её был твёрд.

— Лада звала меня. Во сне. Я нашла это, — она подняла куклу, и руна на ней блеснула, будто глаз. — Её душа… Жестаны. Она в этой кукле.

Яромир нахмурился, вспоминая свиток из деревни. «Её слабость — в сердце, что украла у смерти». Он взял куклу, чувствуя, как пальцы немеют. Внутри, под тканью, что-то твёрдое, живое, билось, как сердце.

— Где ты её нашла? — спросил он, возвращая куклу.

— У Ведьминого озера, — ответила Милослава, сжимая узелок. — Она пыталась утащить меня. Тени… дети с пустыми глазами. Но я вырвалась.

Яромир посмотрел на её ожог, на кровь, что капала с царапин.

— Ты не должна быть здесь, — сказал он, но в голосе не было упрёка. — Это не твоя битва.

— Это моя дочь, — отрезала Милослава, и глаза её вспыхнули. — Я не останусь в Берегини, пока Лада в её лапах.

Яромир кивнул, чувствуя, как её решимость отдаётся в его груди. Он достал свиток, развернул его перед ней.

— Здесь сказано, как изгнать Жестану. Обряд крови. Кукла — её душа. Если вонзить в неё рунный клинок и пролить кровь, она падёт. Но… — он замолчал, глядя на пузырёк в котомке, — это опасно.

Милослава сжала куклу.

— Я сделаю обряд. Ты сражайся с ней.

Лес вдруг дрогнул. Ветер взвыл, и корни, сплетённые в земле, зашевелились, как змеи. Яромир вытащил меч, встав перед Милославой.

— Она знает, — прошептал он. — Готовься.

Милослава кивнула, отступая к дереву. Яромир шагнул к центру поляны, где корни образовали круг, похожий на алтарь. Он достал нож, вырезал на ладони руну — молнию Перуна, — и капнул кровью на землю.

— Перун, дай мне силу, — прошептал он, чувствуя, как оберег пылал. — Защити нас.

Лес ответил воем. Туман сгустился, и из него, скользя, появилась ступа — чёрная, с резьбой, что шевелилась, как черви. Жестана поднялась из неё, высокая, сгорбленная, с глазами, что горели, как адский огонь. Её смех резал, как нож, и Яромир почувствовал, как разум мутится.

— Ты принёс мне её, — пропела она, глядя на Милославу. — Куклу. Душу. Отдай, и я пощажу тебя.

Милослава, стоя у дерева, начала шептать слова, что пришли к ней во сне — древние, на языке богов. Кукла в её руках задрожала, руна засветилась. Жестана зашипела, шагнув к ней, но Яромир преградил путь, подняв меч.

— Не тронь её, — рыкнул он.

Ведьма взмахнула рукой, и корни, вырвавшись из земли, хлестнули по его ногам. Яромир рубанул, но клинок лишь скользнул по коре. Жестана смеялась, и её глаза впились в его душу, вытаскивая страхи: крики матери, кровь товарищей, лицо Лады, пустое, как у мёртвой. Он стиснул оберег, и видения отступили.

Милослава, не останавливаясь, резала ножом ладонь, капая кровью на куклу.

— Мокошь, прими мою жертву, — шептала она. — Верни души. Изгони тьму.

Кукла вспыхнула, и Жестана взвыла, хватаясь за грудь. Яромир, воспользовавшись моментом, бросился к ведьме, но корни поймали его, обвивая, как змеи. Он упал, чувствуя, как силы уходят. Милослава, видя это, крикнула:

— Держись, Яромир! Я почти…

Жестана повернулась к ней, и лес ожил. Тени детей, с пустыми глазами, полезли из земли, тяня к Милославе руки. Она стиснула куклу, продолжая обряд, и руна на ней загорелась ярче. Яромир, борясь с корнями, достал пузырёк Веданы. «Пора, — подумал он, но замер. — Не сейчас. Ещё не время».

Он рванулся, разрубая корни, и встал между Милославой и тенями.

— Закончи обряд! — крикнул он. — Я держу их!

Милослава кивнула, вонзая нож в куклу. Кровь хлынула, и Жестана, взвыв, рухнула на колени. Тени детей растаяли, но лес не утих. Яромир, тяжело дыша, посмотрел на Милославу.

— Это не конец, — сказал он. — Она ждёт нас в Сердце Бора.

Милослава, сжимая куклу, кивнула.

— Идём вместе.

Яромир взглянул на тропу, что вела вглубь, и почувствовал, как пузырёк в котомке шевельнулся. Лес смотрел на них, и воин, стиснув меч, шагнул вперёд, зная, что последняя битва близко.

продолжение следует…

— Ты не очень-то похож на поклонника оккультных наук — хмыкнула Лена, вытаскивая покупки.

Она заглянула в пакет, удовлетворённо кивнула, и поставила всё на стол.

— Поужинаем раньше, ладно? Лучше готовить ритуал на сытый желудок, особенно мне. Не хотелось бы, чтобы я отключилась в процессе от слабости. Он слегка нахмурился, но промолчал.

— А что у нас будет на ужин? — спросил он, проходя на кухню.

— Простое. Лёгкое, но калорийное. Омлет, немного сыра, салат. Уж прости — я пока не готова к высокой кухне.

— Омлет — это прекрасно. Тем более если ты его готовишь ты...

— Спасибо за комплимент, но ты ведь ни разу не пробовал как я готовлю — она лукаво подмигнула. — Можешь помочь мне с нарезкой салата.

Они двигались по кухне легко, без лишних слов. Он нарезал помидоры, она тёрла сыр. Их плечи иногда сталкивались, пальцы как-будто случайно касались друг друга. Она, сосредоточенная, с закатанными рукавами — в этом было что-то домашнее, и одновременно приятно-волнующее...

— Ты спрашивал, кто я. Или, скорее, кто я на самом деле, — произнесла она, не глядя, аккуратно разбивая яйца в миску. — Думаю, пора рассказать более подробнее.

Влад поднял взгляд от доски. Она смотрела на него спокойно, в этот момент он невольно залюбовался ею, в её глазах казалось была вся вселенная...

Они ужинали при мягком свете кухонной лампы. Омлет получился ароматным, сыр тянулся, как надо, салат хрустел — всё было просто, но вкусно, и казалось, будто этот вечер обещает им что-то волнующее, приятно бодрящее. Как затяжной вдох перед чем-то большим.

Лена сидела напротив, подогнув под себя ноги, с бокалом воды в руках. Волосы она заколола, но немного небрежно, несколько прядей выбились, создавая ощущение лёгкой чувственности. Она смотрела на него пристально, как будто выбирала, с чего начать.

— Моё настоящее имя — Лилит. В честь той самой Лилит из наших и ваших легенд. Ты, возможно,тоже слышал о ней что-то. Образы пересекаются... иногда пугающе точно. — Она усмехнулась, но глаза остались серьёзными. — Моя тёзка была не просто сильной личностью. Она была умна, дерзка и бесстрашна. Быстро училась, и могла обернуть почти любую ситуацию в свою пользу. Умела не только выживать — она жила на своих условиях. В нашем мире, такие вещи почти невозможны.

Влад опустил вилку и смотрел на неё молча. Лена продолжила:

— Я — дочь одного из владык. Белиала. Можешь считать меня дочерью олигарха...-Кривая усмешка.

- Его имя в вашем мире тоже встречается, но, поверь, у вас его по настоящему почти не знают. Он очень древний. Старше многих богов, в которых вы верили. Он помнит мою тёзку лично. И до сих пор… сравнивает меня с ней. — Она усмехнулась, невесело и коротко. — Не в мою пользу, конечно.

Она потянулась за кусочком сыра, задумчиво покрутила его в пальцах.

— В нашем мире нет демократии, Влад. Нет свободы. Только жёсткая иерархия, власть и постоянная борьба за место повыше. Всё очень просто: либо ты наверху, либо ты ресурс. Наука, магия — всё это изучают с детства. Но у нас их почти не разделяют. Магия — просто та часть реальности, которую традиционная наука у вас пока не может объяснить и описать. У нас она встроена в формулы, в расчёты, в практику. Она логична. Последовательна. И может быть очень опасна.

— А ты? — тихо спросил он. — Ты туда не вписывалась?

Она с горечью усмехнулась :

— Я пыталась. Н моя семья — слишком влиятельна, чтобы позволить мне быть хоть немного собой. А мне не хочется идти по головам, предавать друзей, родственников...Это многим не нравится, особенно отцу. Он хотел видеть во мне продолжение своей силы, свой инструмент. А я… я хотела понять. Хотела больше. Не просто силы, а смысла. Я… искала правду. И нашла.

— Какую?

— Что даже в аду — можно быть собою и мечтать о свободе.

Она сделала паузу, потом снова посмотрела прямо ему в глаза.

— Мой побег был почти невозможен. Несанкционирован. Но я воспользовалась своим положением. Его связями, ресурсами, своими знаниями. Мне повезло. И я ушла в ваш мир. Исчезла для всех кто меня знал. Для него это — не просто предательство. Это плевок в лицо. Позор. Он будет искать меня. И боюсь не он единственный...

Влад медленно перевёл дыхание.

— А теперь ты здесь. Со мной. И хочешь провести ритуал, который тебя ослабит. А меня… усилит?

— Да, ослабит, временно — кивнула она. — Чтобы уравнять шансы. Чтобы ты мог выжить, если нас найдут. И не просто выжить, но и защитить себя. Нас...

На мгновение повисла тишина. Где-то за окном приглушенно прозвучал сигнал автомобиля. Лена поднялась, её платье легко зашуршало.

— Поможешь мне расставить свечи?

Он встал, не отводя взгляда.

— Да. Откуда начнём?

Вечер начал подкрадываться к городу незаметно, как будто не желая мешать. За окнами таяли последние отблески заката, растворяясь в сизой дымке. Квартира будто замедлилась, выдыхая вместе с ними.

Лена молча зажигала свечи — одну за другой, с точной последовательностью, словно по невидимому коду. Тени от огоньков начали оживать на стенах, танцуя в такт её движениям. Влад следовал за ней, держа в руках кусок белого мела и распечатку с символами, которые она начертила от руки. Их линии были странно гармоничны, будто вплетались в саму ткань пространства.

— Только не дыши на них, когда будешь обводить, — прошептала Лена. — Эти знаки — как мосты между реальностями. Их легко разрушить.

Он кивнул, чувствуя, как в груди нарастает волнение. Как перед выходом на сцену, перед чем-то необратимым. Всё происходящее ощущалось и реальным — и в то же время не совсем. Как будто он оказался внутри сна, который слишком подробен, чтобы быть фантазией.

Комната — обычная гостиная со скатанным на полу ковром, диваном и книжной полкой — на глазах преображалась. Под действием запаха смол и пучков трав, которые Лена подвесила у окна, воздух густел, становился плотным, почти осязаемым. Владу казалось, что тишина здесь изменилась — она стала глубже, с каким-то внутренним, едва ощутимым резонансом. Казалось что сама квартира прислушивалась к чему-то.

— Пространство замирает, — прошептала Лена, будто читая его мысли. — Оно знает, что скоро границы сдвинутся.

Она стояла в центре круга, рисуя последние узоры. Платье теперь выглядело как нечто совершенно иное — тёмное, чуть прозрачное в свете свечей, с длинными рукавами и глубоким вырезом. Оно подчёркивало её гибкость, пластику движений, притягивало взгляд, волнующе, почти мистически.

Влад смотрел на неё и чувствовал, как внутри всё замирает. Лена не просто готовилась к ритуалу. Она была его частью. Будто сама готова была стать проводником между мирами. И он… был готов шагнуть вслед за ней.

В комнате стало тихо, как в храме. Влад наблюдал как Лена заканчивает чертить последний символ на полу мелом, в некоторых местах посыпая смешанной с древесной золой солью.

— Всё готово, — сказала она, поднимая глаза. — Как ты себя чувствуешь?

Он усмехнулся нервно, потирая ладони.

— Как будто я стою на краю чего-то огромного. И сейчас сделаю шаг.

— Именно так и есть. — Она подошла ближе, тихо, босиком, и положила руку ему на плечо. — Всё будет хорошо. Я с тобой. До самого конца.

Свечи мигнули. Воздух дрогнул. И пространство… действительно затаило дыхание.

Она взяла его за руку.

— Готов? — спросила тихо.

Он кивнул, глотая волнение, казалось что то скользило под его кожей, как искра статического электричества перед вспышкой.

Они вошли в центр круга. Там, где сходились линии символов, пол чуть-чуть вибрировал. Лена встала напротив, положила ладони на его грудь.

— Не бойся, — прошептала. — Просто дыши со мной. И слушай.

Она закрыла глаза и начала негромко напевать — на языке, который он никогда не слышал, но почему-то чувствовал. Звуки текли, как вода, переливались в его сознании оттенками смысла: "открытие", "переход", "объединение".

С каждым слогом воздух сгущался. Символы на полу будто начали светиться изнутри, едва уловимо, казалось они просто вспоминали свою истинную суть.

Лена приблизилась, прижалась к нему всем телом. Он чувствовал, как её дыхание становится чаще. Она прошептала прямо у его губ:

— Чтобы передать тебе часть силы, мы должны соединиться. Физически. Духовно. Энергетически. Только так поток пройдёт чисто. Только так ты всё увидишь.

И тогда она поцеловала его.

Поцелуй начался нежно, но очень быстро перешёл в нечто большее. Их тела потянулись друг к другу, как магниты, сквозь дрожащую пелену силы. Он чувствовал, как её губы становятся горячее, как её руки сжимают его сильнее, как незримая связь между ними становится всё глубже и глубже...

Свет свечей дрожал в ритме их дыхания. В голове у Влада что-то разрывалось, взрывалось — и в то же время собиралось в кристальную ясность. Он закрыл глаза… и мир изменился.

Перед его внутренним взором вспыхивали образы, как галлюцинации, только слишком чёткие, чтобы быть иллюзией:

…карты других миров, переплетённых сетями порталов…

…структуры власти, древняя иерархия, где Белиал был всего лишь одним из высших узлов…

…могущие сущности, живущие на грани материи и энергии…

...аватары которых они создают для своих воплощений в иных мирах...

…наука, сплетённая с магией, формулы, светящиеся символами, понятные без слов…

…природа силы, исходящей из воли, знания, желания познавать и принимать…

Он чувствовал себя больше, чем был. Мысли стали прозрачными и быстрыми. Внутри будто включили свет, и он впервые увидел себя — настоящего. Свободного. Возможного.

Когда поток образов иссяк, линии потускнели и будто покрылись пеплом. Он стоял, едва дыша, крепко прижимая к себе Лену. Она повисла у него на руках, обмякшая, едва в сознании.

— Лена… — Он посмотрел в её лицо. Глаза были полуприкрыты, взгляд осмысленный, но затуманенный. Дыхание — медленное, изнурённое.

Он бережно подхватил её и отнёс на диван, мимоходом удивившись её легкости - как будто она была сделана из света и сна. Уложил, накрыл пледом, и опустился рядом, не в силах оторвать от неё взгляд.

Через время, убедившись что она заснула, он нехотя отвернулся, мгновение поразмыслил, и провёл рукой по воздуху. Ощутил собственное движение. Он думал — и чувствовал, как тело откликается. Сила, ясность, лёгкость. Всё внутри него пело, вибрировало новым знанием и новой силой. Чёткость и ясность ума. Казалось ритуал занял секунды, но за это время он успел прожить заново всю свою жизнь, переосмыслить и понять все свои и чужие поступки, чувства, страхи, желания. Избавиться от всего ненужного, наносного, ненастоящего. Он был другим. И всё это… благодаря ей.

Она тихо спала.

И тут мир остановился – Роуки резко ускорился, и по ребрам прилетел удар рукой, словно стальным тараном. Раздался хруст. Черт, это как минимум трещина.

Роуки принялся развивать успех, и я получил еще пару увесистых ударов по корпусу и один в голову.

На губах я почувствовал вкус крови. Вот после этого меня и переклинило.

Я выпрямился и посмотрел сопернику в глаза. Стало светло. После того как наши взгляды пересеклись, он вздрогнул, и я догадывался, почему. В его глазах я видел отражение своих, в которых плясало пламя.

Я был в ярости и злился в первую очередь на себя. Как я могу говорить, что стану величайшим в мире, если бегаю от мальчишки? Как я могу быть настолько слабым, что любой недо адепт может меня избить?

Ци, внутренняя энергия, сразу стала очень послушной.

Сократить дистанцию, удар. Подшаг, еще удар. Вся ци в кулак, удар в солнечное сплетение.

Роуки упал как срубленный и судорожно пытался вдохнуть.

Адреналин сражения потихоньку угасал, и я чувствовал неприятные ощущения в ребрах и свои саднящие кулаки. Черт, до чего же у него прочное тело. Неужели это из-за отваров специальных растений?

Мир адептов непредсказуем. Даже тощий, слабый на вид парень может быть опасным. Роуки явно недооценил меня и слишком сильно был поражен демонстрацией ци, за что и поплатился.

Раздались медленные хлопки. Мастер Ли хлопал и приближался к нам:

– До чего талантливый юноша, пробудить зерно силы в столь юном возрасте! – Он вытащил из-за пазухи сверток и протянул мне:

– Держи, твой выигрыш. – Глядя мне в глаза, он продолжил:

– Знаешь, эти травы – лишь малая часть того, что тебе нужно. Кроме трав улучшения тела, есть еще наборы для усиления магических каналов, зерна силы, для улучшения восприимчивости к внешней ци. Также, тебе будут нужны ядра монстров высокого качества для ускорения развития зерна, свитки с различными техниками. Без этого всего ты только загубишь свой потенциал.

– С чего вдруг вас стало волновать мое развитие? – усмехнулся я.

– Я предлагаю тебе пойти в школу Пламенной Птицы сразу старшим учеником
и моим протеже! Тебе, как гению, будут предоставлены все лучшие ресурсы. С твоей скоростью развития ты сможешь достичь стадии формирования ядра силы к двадцати пяти годам! – гордо задрав подбородок, вещал Ли. Пафоса было хоть отбавляй.

– Ядра силы?

– Тебе даже не рассказывали о стадиях развития? – хохотнул мастер Ли и принялся объяснять:

– Первая стадия – это очистка тела и духа, ты ее уже прошел. Это единственная стадия, в которой один этап, в остальных – три. Затем идет стадия формирования зерна силы, она состоит из этапов: формирование, укрепление, активизация. Ты сейчас как раз на этапе формирования. Потом стадия ростка силы, он так называется, потому что в теле начинает прорастать сеть каналов и меридианов от зерна, позволяя лучше взаимодействовать с ци. Стадия ростка силы делится на этапы: ствол, ветви, листья. Чем более густая сеть меридианов в теле, тем сильнее адепт.

Затем зерно силы увеличивается и воплощается в материальном мире, и происходит сложнейший шаг в жизни адепта – формирование ядра. Каждый второй адепт погибает во время этого процесса, потому что необходима крайне стабильная основа развития и много специальных препаратов.

Сформированное ядро продлевает жизнь адептов до шести-семи сотен лет, и это далеко не предел развития.

– А что идет дальше? – заслушался я и автоматически задал вопрос.

– А дальше знания только для учеников школы пламенной птицы. Ты со мной? – спросил он, немного наклонив голову.

Оглянувшись, я увидел, что старик тоже подошел. Гу Лун, легендарный глава школы пламенной птицы! Сколько же ему лет?

Учитель как будто состарился на пару десятков лет, его лицо осунулось, глаза потухли. Видимо, его сильно расстроило, что ученик может бросить его.

Повернувшись обратно к Ли, я слегка поклонился:

– Спасибо, мастер Ли, за травы и за знания. Предложение хорошее, но принимать я его, конечно, не буду, – я усмехнулся, глядя ему в глаза.

На самом деле сильно я прикипел к старику. Сегодня он показал, как на самом деле ко мне относится, и такое надо ценить. Я никогда не был предателем и сегодня им становиться не собираюсь. А ресурсы для развития… Сам найду!

Лицо Ли исказилось в гримасе ненависти, он прорычал: – Жалкий щенок, я предложил тебе всё! Всё! Все ресурсы школы были бы в твоих руках! Ты глупец, что не видит дальше собственного носа! – прокричал мастер Ли конец фразы и стал успокаиваться.

– Действительно, такой талант не должен быть конкурентом моей школы. Да и оскорбил ты меня своим отказом. Ты заслужил наказание – смерть!

Со страшным ревом в меня полетел поток пламени, полностью перекрывая обзор, и лицо обдало жаром. “Ну вот и все, конец”, – подумал я.

Пару секунд спустя я перестал понимать, что происходит – пламя разбивалось о невидимый барьер где-то в десяти сантиметрах от моего лица, и растекалось в стороны. Когда пламя исчезло, вперед вышел учитель.

– Ты слаб, мой бывший ученик. Ты подлый и трусливый человек, а это всегда мешает развитию. Накачанный своими зельями и заемной силой, думаешь сможешь убить ученика у меня на глазах? – оскалился Гу Лун.

– Ты не тронешь меня! Клятва тебе не даст! – взвизгнул Ли.

– Пожертвовать своей жизнью, но перед этим уничтожить такого человека как ты… Звучит как хорошее завершение жизни. Тебе повезло, что у меня появился ученик, которого еще лупить и лупить.

“Эй! Учить!” – поправил его я. Не вслух, конечно, я не самоубийца.

Учитель тем временем продолжал:

– Так что, Ли, если мой ученик погибнет, я все-таки приму решение нарушить клятву. Неважно, как погибнет – от рук человека, зверя или стихийного бедствия. Отвечать будешь ты, и платить будешь своей жизнью. ТЫ ПОНЯЛ МЕНЯ? – последние слова старика были пропитаны таким количеством силы, что вокруг пошла волна воздуха, приминая траву.

– Понял, – скрежетал зубами Ли.

– Выметайся отсюда, и это за собой убери, – кивнул старик на Роуки, который до сих пор лежал на траве.

Ли подошел и пнул в бок Роуки:

– Вставай, бестолочь! – раздалось яростное шипение Ли.

***

По кабинету мастера Ли в главном здании школы Пламенной Птицы можно было многое о нем сказать. Как минимум то, что он богат и любит это богатство демонстрировать своим гостям. Стены были увешаны картинами и гобеленами, на полу лежал ковер из дальних южных стран. В горшках росли причудливые ценные растения, но самое главное богатство – библиотека. В ней было столько разнообразных техник, что у любого адепта перехватывало дыхание. И не все из этих техник были разрешенными. Ли не стеснялся показывать свое пренебрежение к запретам – этим он лишь подчеркивал свой статус.

Ли всегда отличался хладнокровием в школе, где все адепты были практиками огня. Все-таки стихия сильно влияет на темперамент адепта. Адепты огня всегда были вспыльчивыми и прямыми, обманывать и манипулировать ими всегда было легко, чем он и пользовался. Природа обделила его талантом в культивации, но не связями и умением плести интриги. Самый слабый старейшина, с трудом поднявшийся на стадию формирования ядра – он был одним из самых влиятельных людей в городе, что было нонсенсом в мире, где почиталась сила.

Но при всем своем хладнокровии сегодня он не смог сдержать эмоции. Вот чего ему стоило просто сдержаться после отказа молокососа, вежливо попрощаться и уйти! А затем отомстить таким образом, что старик никогда бы не доказал ничего! Да, в таких убийствах Ли был мастером – иначе как бы он достиг поста старейшины?

Но он не смог сдержаться, слишком по нему ударила насмешка парня. Ли предложил ему буквально все, о чем может мечтать адепт, а получил отказ – как плевок в лицо!

А теперь он ничего не может сделать этому Керо! Ничего! Наоборот, придется охранять его, чтобы не сдох случайно! – от этой мысли Ли, ходивший по своему кабинету, разозлился и с силой ударил в стену, пробив в ней дыру.

Черт, а ведь как было бы хорошо, прими он мое предложение! Лет через 10, с ядром силы, его можно было продвинуть на пост старейшины, и с поддержкой гения стать главой школы! – очередной удар в стену, и новая дыра рядом с окном.

С улицы повеяло ветром, и Ли начал успокаиваться. Он стоял и смотрел на звезды через дыру в стене и вдруг произнес, как в трансе:

– Если я не могу убить щенка, значит, надо убрать Гу Луна. А потом и с Керо разберусь. Прости, бывший учитель, но ты слишком задержался на этом свете, и очень зря начал мне угрожать.

В его голове зрел коварный план.

Моя основная площадка для публикации это автор.тудей, если интересно почитать больше, вот основная страница книги: https://author.today/work/440287

Книга полностью бесплатна. Всем добра!

З.Ы. Если хоть пару человек отдохнут и получат удовольствие от прочтения, я буду счастлив!

Там, у старого дуба, где горожане собирались на вече, он заметил женщину. Она стояла, прижав к груди узелок, и смотрела в пустоту. Её лицо, измождённое горем, было знакомо — Милослава, мать пропавшей девочки. Яромир подошёл, стараясь ступать мягко, чтобы не спугнуть её скорбь.

— Милослава, — тихо позвал он.

Она вздрогнула, обернулась. Глаза её, красные от слёз, горели смесью надежды и отчаяния.

— Яромир… Ты вернулся, — голос её дрожал, как лист на ветру. — Слышал про мою Ладу?

Он кивнул, чувствуя, как в груди тяжелеет. Лада, светловолосая девочка с ямочками на щеках, часто бегала по улицам, напевая. Теперь её нет.

— Говорят, в Чёрном Бору… — начала Милослава, но голос сорвался. — Ведьма. Я знаю, ты не веришь, но…

— Я верю тебе, — перебил Яромир. — Расскажи всё.

Милослава судорожно вздохнула, сжимая узелок. Она поведала, как Лада ушла играть на полянку у опушки и не вернулась. Как другие дети видели тень в лесу — высокую, сгорбленную, с горящими глазами. Как старики вспоминали Жестану, ведьму, что, по преданиям, крала души и пела на мёртвом языке. Яромир слушал, не перебивая, и с каждым словом его решимость росла.

— Бояре не помогут, — закончила Милослава, глядя в землю. — Они смеются, а дети пропадают. Яромир, ты воин. Ты можешь…

— Я найду Ладу, — сказал он, и слова эти легли на сердце тяжёлым камнем. — Если она жива, я верну её. Если нет… виновные ответят.

Милослава подняла взгляд, и в её глазах мелькнула искра благодарности. Она протянула ему узелок — там лежала маленькая льняная рубаха Лады, ещё хранившая запах трав и детского тепла.

— Возьми. Может, поможет, — прошептала она.

Яромир принял узелок, чувствуя, как обещание связывает его, словно клятва перед богами. Он не знал, что ждёт впереди — ведьма, зверь или просто безумие людских страхов. Но отступать было не в его натуре.

К вечеру он собрал всё необходимое: меч, нож, кремень, немного хлеба и бурдюк с водой. Город провожал его тишиной, лишь ворон каркнул с крыши, будто предвещая беду. Яромир взглянул на Чёрный Бор, чьи тёмные кроны виднелись за рекой, и шагнул вперёд. Туман глушил звуки, и лишь стук его сердца отдавался в ушах.

Глава 2. Зов предков

Лес встретил Яромира сыростью и тишиной. Туман, что утром клубился над рекой, теперь осел меж сосен, и каждая ветка казалась тенью, готовой ожить. Чёрный Бор начинался за переправой, где Берегинка текла лениво, унося жёлтые листья. Яромир перешёл реку по шаткому мосту, чувствуя, как доски скрипят под сапогами. Впереди ждал лес, чьи кроны, словно чёрные когти, царапали низкое небо.

Он знал, куда идёт. У старого капища, в трёх верстах от опушки, жил волхв Радомир — последний, кто ещё говорил с духами и помнил песни богов. Люди сторонились его, шепча, что он то ли свят, то ли безумен. Яромир не верил слухам, но уважал мудрость старика. Если кто и знал правду о ведьме, это был Радомир.

Тропа вилась меж корней, поросших мхом, и Яромир шагал, держа руку на рукояти меча. Лес дышал: где-то треснула ветка, заухала сова, а в отдалении послышался шорох, будто кто-то крался следом. Он остановился, вглядываясь в сумрак. Ничего. Лишь ветер шевелил листву, да сердце билось чаще. «Сказки, — подумал он, но пальцы крепче сжали меч. — Или нет?»

Капище открылось внезапно. Поляна, окружённая дубами, дышала покоем. В центре стоял идол Перуна — грубо вырезанный из дерева, с глазами, выжженными углём. У подножия тлел костёр, и дым его стелился к небу, как молитва. Радомир сидел на пне, перебирая сухие травы. Его борода, седая, как иней, касалась груди, а глаза, острые, будто у ястреба, впились в Яромира.

— Знал, что придёшь, — голос волхва был низким, с хрипотцой, словно камни ворочались в реке. — Чую беду в тебе, воин.

Яромир опустился на одно колено, как требовал обычай, и положил перед Радомиром узелок Милославы.

— Пропали дети, — сказал он. — Говорят, ведьма из Чёрного Бора. Я ищу правду.

Радомир долго молчал, глядя в огонь. Потом взял рубаху Лады, поднёс к лицу, вдохнул. Его пальцы, узловатые, как корни, задрожали.

— Духи леса кричат, — наконец произнёс он. — Баланс нарушен. Лес… он болен. Что-то древнее проснулось. Жестана, — имя он выдохнул, будто боялся, что оно оживёт. — Она не человек, Яромир. Не совсем.

Воин нахмурился. Сказки о ведьмах он слышал с детства: то ли бабы пугали детей, то ли старики выдумывали, чтобы держать народ в страхе. Но взгляд Радомира не лгал. В нём была тревога — не та, что рождает суеверие, а та, что приходит с знанием.

— Расскажи, — попросил Яромир.

Волхв поднялся, опираясь на посох, и указал на идол.

— Сядь. Слушай. И не перебивай, коли жизнь дорога.

Яромир сел у костра, чувствуя, как тепло прогоняет холод. Радомир начал говорить, и голос его вплетался в треск поленьев, будто пел древнюю песнь. Он рассказал о Жестане — твари, что родилась на стыке миров, где боги подземья шепчут смертным свои тайны. Когда-то, века назад, она была женщиной, но жажда силы свела её с тропы. Она пила кровь детей, воровала их сны, чтобы продлить свою жизнь. Люди сожгли её, но дух Жестаны ушёл в лес, в корни, в тени. Теперь она вернулась.

— Почему дети? — спросил Яромир, не в силах молчать.

— Дети чисты, — ответил волхв. — Их души — как огонь, что греет её мёртвое сердце. Она крадёт их, чтобы жить. Но это не всё. Лес… он помогает ей. Он её дом.

Яромир стиснул кулаки. Мысль о том, что лес, который он знал с детства, стал врагом, резала, как нож. Но он не показал страха.

— Как её убить?

Радомир покачал головой.

— Убить? Глупец. Она не живая, чтобы умереть от стали. Её сила — в корнях, в словах, в страхе. Сражайся в лоб — и погибнешь. Чтобы одолеть Жестану, пойми её. Найди, что держит её в этом мире. И берегись её глаз — они видят твою душу.

Волхв замолчал, затем подошёл к идолу и снял с шеи Перуна амулет — бронзовый кругляш с вырезанным знаком молнии.

— Возьми, — сказал он, протягивая оберег. — Он укроет от тьмы. Но не от всего. И помни: иди с сердцем чистым, иначе лес тебя не пустит.

Яромир принял амулет, чувствуя его тяжесть. Металл был тёплым, будто хранил жар огня. Он повесил его на шею, кивнул Радомиру и поднялся.

— Где искать её?

— Там, где пропала девочка, — ответил волхв. — На полянке у опушки. Ищи знаки. Она оставляет их, как паук — сеть. Но будь осторожен, Яромир. Жестана знает, что ты идёшь.

Слова волхва эхом отозвались в груди. Яромир взглянул на лес, что темнел за поляной. Туман сгущался, и в нём, казалось, мелькнула тень — высокая, сгорбленная. Он моргнул, и видение пропало. Но холод, что сковал спину, остался.

— Благодарю, — сказал он, поклонившись.

Радомир лишь махнул рукой, возвращаясь к травам.

— Иди. И не возвращайся, пока не найдёшь правду.

Яромир шагнул в лес, чувствуя, как капище остаётся позади, а тьма Чёрного Бора обнимает его, словно старый враг. Амулет тёплым пятном лежал на груди, но сердце всё равно билось тревожно. Он знал: тропа, что началась у костра волхва, приведёт его к ответам. Или к смерти.

Глава 3. След в тумане

Туман в Чёрном Бору был живым. Он клубился у корней, цеплялся за сапоги Яромира, будто шептал: «Останься». Лес молчал, но тишина эта была тяжёлой, как перед грозой. Воин шёл к полянке, где пропала Лада, держа руку на обереге Радомира. Бронзовый кругляш тёплым пятном лежал на груди, и Яромир невольно касался его, словно ища защиты. Тропа, едва заметная, вилась меж сосен, и каждый шаг отдавался эхом в его сердце.

Полянка открылась внезапно, будто лес раздвинул свои лапы. Трава здесь пожухла, хотя осень ещё не добралась до глубины бора. В центре, у старого пня, валялись обломки детской игрушки — деревянной лошадки, расколотой пополам. Яромир присел, вглядываясь в землю. Следы босых детских ног, хаотичные, обрывались у кромки леса, словно ребёнка утащили в воздух. Он нахмурился, чувствуя, как холод пробирает не только тело, но и душу.

Вокруг пня трава была примята, будто кто-то кружил в странном танце. Яромир заметил вырезанные на коре символы — кривые, похожие на когтистые лапы или руны, которых он не знал. Они тянулись цепочкой, уходя в чащу. Он провёл пальцем по одному из знаков, и кора под рукой осыпалась, как пепел. «Жестана, — подумал он. — Ты здесь была».

Поднявшись, Яромир обошёл полянку, вглядываясь в детали. В ветвях низкого дуба, почти у земли, он заметил птичье гнездо, странно аккуратное, будто сплетённое с умыслом. Внутри, среди веток и пуха, лежал локон светлых волос, завязанный чёрной нитью. Волосы Лады? Он осторожно взял их, чувствуя, как пальцы немеют от холода. Нить пахла чем-то горьким, как полынь, и Яромир поспешно сунул находку в кошель у пояса.

Шорох за спиной заставил его обернуться, хватаясь за меч. Из тумана, хромая, вышел мальчик — худой, в рваной рубахе, с глазами, полными ужаса. Ему было не больше десяти зим, лицо покрывали грязь и царапины. Он замер, глядя на Яромира, и открыл рот, но вместо слов раздался лишь хрип.

— Не бойся, — тихо сказал Яромир, опуская клинок. — Кто ты? Откуда?

Мальчик задрожал, указывая в сторону леса. Его руки тряслись, а губы беззвучно шевелились. Яромир шагнул ближе, стараясь не спугнуть.

— Ты видел её? Ведьму?

Мальчик кивнул так резко, что казалось, шея хрустнет. Он упал на колени, вцепившись в траву, и начал черкать пальцем по земле. Яромир присмотрелся: мальчик рисовал ступу — грубую, с кривыми краями, и женскую фигуру с длинными руками. Рядом он нацарапал стрелу, указывающую вглубь бора.

— Ты сбежал от неё, — понял Яромир. — И знаешь, где она.

Мальчик снова кивнул, но в его глазах мелькнул такой страх, что воин почувствовал укол жалости. Он протянул бурдюк с водой, но мальчик отшатнулся, будто боялся прикосновения. Вместо этого он указал на лес, туда, где символы на деревьях исчезали в тумане.

— Чёрный Бор, — прошептал Яромир, и голос его потонул в сырости. — Ты покажешь дорогу?

Мальчик замотал головой, попятившись. Его босые ноги оставляли кровавые следы на траве — подошвы были изранены, будто он бежал через тернии. Яромир хотел удержать его, но мальчик, издав сдавленный крик, бросился в чащу. Ветви сомкнулись за ним, и лес поглотил его, как река — камень.

Яромир остался один. Он взглянул на рисунок в земле, на стрелу, указывающую в сердце бора. Сердце стучало ровно, но в груди росло чувство, что он ступил на тропу, с которой нет возврата. Он проверил меч, затянул пояс и шагнул туда, куда вела цепочка символов.

Лес сгущался. Сосны становились выше, их иглы застилали небо, а туман превращал мир в серую пелену. Яромир шёл, отмечая знаки: то вырезанный символ, то пучок волос, вплетённый в ветви, то кукла — маленькая, из соломы, с шипами вместо глаз. Она висела на суку, покачиваясь, будто живая. Яромир остановился, глядя на неё. Шипы, острые, как когти, были воткнуты в солому, и от куклы веяло чем-то чужим, нечеловеческим. Он хотел срезать её, но оберег на груди вдруг нагрелся, и воин отступил. «Не трогай, — сказал внутренний голос. — Это её метка».

Солнце, скрытое за кронами, клонилось к закату. Яромир решил разбить лагерь, но найти сухие ветки в сыром лесу было непросто. Он развёл костёр, маленький, едва тлеющий, и сел, прижавшись спиной к стволу. Туман кружил, и в нём мерещились тени — то ли звери, то ли духи. Он достал локон Лады, повертел в пальцах. «Где ты, девочка? — подумал он. — И что за тварь тебя утащила?»

Ночь пришла тихо, но с ней пришёл холод, проникающий под кожу. Яромир задремал, убаюканный треском костра, но сон его был тяжёлым. Ему мерещилась Лада, стоящая в тумане, с пустыми глазами. Она тянула к нему руки, но вместо слов из её рта лился шёпот — низкий, на языке, которого он не знал. «Иди ко мне, — пел голос, и он понял, что это не Лада. — Иди, воин…»

Яромир рывком проснулся, хватая меч. Костёр почти погас, а вокруг всё покрылось инеем, будто зима ворвалась в осень. Дыхание вырывалось паром, оберег жег кожу. Он вскочил, оглядываясь. Туман расступился, и в отдалении, меж деревьев, мелькнула тень — высокая, сгорбленная, с горящими глазами. Она исчезла так же быстро, как появилась, но шёпот остался, звеня в ушах.

— Жестана, — выдохнул Яромир, и имя это легло на сердце, как проклятие.

Он знал: она близко. И она ждёт.

Продолжение следует…