Военные мемуары + Чечня

Боевому опыту требуется определенный срок для осмысления.

Очередная встреча, воспоминания о войне. Собеседник – офицер-вертолетчик, большую часть служебного времени тратящий на обучение молодых летчиков-штурманов.

Не первый год он и его подчиненные выполняли полеты над территорией возрождающейся Чечни. Вот только пулевые пробоины в боевых машинах этих экипажей за все время выполнения боевых заданий можно пересчитать по пальцам рук. У этих офицеров армейской авиации действует негласное правило: «Дырки в обшивке не признак героизма».

Любой полет над Чечней – для них боевой вылет. Они по-прежнему на войне. Для них полет по реперам или по контрольным точкам вне площадных – обычная работа…

ПРОЗА ЖИЗНИ

Созданная когда-то в Советском Союзе система обучения была выверена до мельчайших деталей. Вот только действует она эффективно в наше время не всегда.

Мы порой виним во всех бедах обстоятельства, государство, кого угодно, но только не себя. Однако не все в этой жизни зависит от «дяди».

Сколько вертолетчиков прошло через чеченскую войну, не знаю, но каждый раз практически без изменений происходит одно и то же «кино». Как ни странно, «в кадр» не попадают экипажи из Северо-Кавказского и Московского военных округов. С ними проблем меньше всего.

…В Чечню прибывает очередная авиационная группа. Командиры вертолетов с подготовкой «снайпер», «первый класс». Преобладает обычный настрой: «Мы вас, северокавказцев, научим, как надо служить и летать».

Некоторые  из прибывшей замены уже подсчитали, сколько денег они заработают за эту командировку. Лучше бы задались вопросом – с чего бы государству платить им рубли «на халяву».

Для меня и моих товарищей все происходящее в Чечне и поныне укладывается в одно слово – война. О более точных формулировках в названиях событий, происходящих на Северном Кавказе, пусть болит голова у политиков.

Со спецификой работы в Чечне летный состав сталкивается с первых часов. Для начала уточню ее главные особенности.

Во-первых, по большому счету здесь никто, кроме твоих близких друзей, не будет особо расстраиваться, если ты по своей дури примеришь «цинковый бушлат». А потому не стоит становиться очередным примером «как не надо делать».

Следующий пункт. Ни у кого нет времени на ежедневное разжевывание тебе прописных истин. Офицер должен уметь действовать самостоятельно и просчитывать свои действия. Хотя выполнение боевых задач и нуждается в творческих решениях, но за тебя этого никто не будет делать.

Третий пункт, который стоит запомнить раз и навсегда, – здесь не учения на полигоне. В чужих планах «вахи-духи» абсолютно не желают быть статистами. Твое командование для них не авторитет. Если ты рассчитываешь заработать деньги на командировке, то враг планирует получить доллары на твоей крови.

По ту сторону «баррикады» хорошо подготовленные, изворотливые и хитрые бойцы. Они постоянно ищут твое «слабое место» и, найдя его, бьют именно в эту точку. Поэтому на войне свои законы и правила. Не она подлаживается под нас, а мы под нее.

ЛЕТАТЬ НЕДОУЧИЛИ, «ГРУЗ ДВЕСТИ» ПОЛУЧИЛИ

…Раньше на самоуверенные заявления вновь прибывших: «сами с усами» – внимания не обращали.

Теперь пытаемся их подготовить за пару дней. Точнее, занимаемся устранением огрехов их командования.

Собираем праваков и проводим занятия. Из раза в раз одно и то же. Изучение района полетов и сдачу зачетов они воспринимают как личное оскорбление.

Вот только ни один из них не смог, что называется, с ходу схематично нарисовать расположение крупных, или, как говорят у нас, основных линейных и площадных, ориентиров.

Старший штурман нашей части в Ханкале несколько часов проводит занятия.

Прибывшие заменщики своим незнанием довели его «до ручки». Он в ярости выгоняет «ученичков» на улицу и требует пальцем показать, в какой стороне Терский хребет.

Ответом ему – тишина.

Неужели нельзя было заставить это «пушечное мясо» перед отправкой в Чечню изучить будущий район полетов? Можно, но все верят телевизору, что здесь тишь да гладь, да божья благодать. Потому, видно, и не напрягаются по мелочам.

Все оценивают свои способности и возможности очень высоко, но вот полетные карты почему-то для молодых летчиков-штурманов и их командования – камень преткновения.

Для лучшего взаимодействия между сухопутчиками и авиацией необходимо использовать карты «километровки» (масштаб 1:100 000. ) и единую кодировку. Чечня хоть и небольшая по размерам, но карта-склейка получается немаленькая.

Поэтому Чечню «разделили» на две склейки: горную и равнинную.

Для «северокавказцев» территория республики знакома как свои пять пальцев.

Порой мы летаем по «двушке» (масштаб 1:200 000.).

У вновь прибывших – «пальцы веером». «Километровка» – дурь, кодировка – игра в войнушку. Такое впечатление, что они просто закомплексованы и боятся, как бы кто ни усомнился в их способности выполнить предстоящие задачи.

Другой небезынтересный момент.

Молодые летчики в подавляющем большинстве не знают условных обозначений, не умеют читать карту, не говоря уже о работе с ней. Если кто-то думает, что это «северокавказские» байки, то предлагаю два простых теста.

Первый. Попробуйте добиться от выпускников авиационных училищ ответа, что обозначают эти знаки:

Второе задание – практическое.

Возьмите карту горного района. Выберите любое место, и пусть ваши подчиненные определят, возможно ли здесь выполнить посадку по крутизне ската. Если хотя бы половина ваших подчиненных справится с первой попытки с этими тестами, то со штурманской подготовкой у вас в части порядок.

Все вышесказанное – это не поиск недостатков, а проза жизни. Мои учителя войн насмотрелись, с прошлого века этого «варева» «ложкой нахлебались».

На первом месте у них стояли подготовка и обучение летчиков-штурманов.

Как их «выкормыш», проверивший на собственной шкуре все особенности полетов в «мирной» Чечне, также придерживаюсь простого правила: рвется там, где тонко. Летать недоучили, «груз двести» получили.

ПРОПИСНЫЕ ПРАВИЛА

Насколько знаю из рассказов старших, в 1980-е годы убывающие в Афган подразделения армейской авиации проходили подготовку в учебных центрах Туркестанского военного округа.

Целый месяц экипажи готовили к выполнению предстоящих задач. Сегодня от всей этой программы остались только контрольно-тренировочные полеты на высокогорные площадки для командиров экипажей Ми-8. Летчики-штурманы на эту подготовку не попадают. А зря.

Экипаж, как известно, должен сработаться, слетаться и понимать друг друга с полуслова, жеста, взгляда.

Это не красивые слова, а жизненная необходимость. По крайней мере, немало вертолетов, «уложенных» на горных хребтах Чечни, могли летать и по сей день.

Когда разбираешься в произошедшем, то маячит банальная причина, которую не все принимают всерьез.

Многие аварии и катастрофы связаны с неподготовленностью летчика на правой «чашке».

При выполнении захода экипаж с высоты 100 метров должен работать по следующей схеме.

Бортовой техник по показаниям радиовысотомера докладывает командиру изменения высоты через каждые десять метров.

Правак по ДИСС (доплеровский измеритель скорости и сноса) следит за путевой скоростью, докладывает ее изменение с интервалом в 10 км/час.

Командирское внимание сосредоточено на площадке и построении глиссады захода.

После уменьшения скорости полета до 50 км/час летчик-штурман через свой блистер контролирует нахождение вертолета над площадкой, немедленно докладывая командиру о любом смещении вертолета.

Перед посадкой правак обязательно должен посмотреть, куда становится правое основное шасси.

Обычная схема, отработанная вертолетчиками для посадки на площадку ограниченных размеров еще в стародавние времена. Наиболее важна она при посадке на горные пятачки. Здесь важно, чтобы сидящий на правой «чашке» летчик не только знал, но и зрительно представлял сам заход на посадку.

А его на эту подготовку не брали, про подобные посадки ничего не объясняли. Молод, говорите? Война скидок на возраст не делает.

Командир в Чечне летает самостоятельно, а его помощник только начинает «пристреливаться». Бывает и того хуже: в экипаже не выполняют описанную выше схему.

Раз прошло все удачно, второй, и командир привыкает работать «без лишних подсказок». Только не всегда все проходит безобидно. Непроконтролированное колесо попадает в окоп – «вертушка» опрокидывается набок. Загашена скорость раньше времени, просадка – тот же итог.

Ошибки и причины потом находят, командирам «хвосты накручивают» (это если экипаж жив-здоров).

А вот об отсутствии взаимодействия в экипаже не вспоминают. Почему подобные ошибки наиболее негативно проявляются именно в Чечне? Здесь стреляют, а в подсознании у любого вертолетчика сидит знание, что на взлете и посадке он наиболее беззащитен. Нервничает человек, ошибается…

Прогулка

Четвертое апреля. Вечереет. Идет дождь. Сыро и холодно. Скучно. Снимать что-либо уже невозможно.

Прихватив на всякий случай кофр с аппаратурой и выведав у знакомых бойцов пароль, решаю сходить на один из постов ОМОНа. Темень жуткая, но где-то в центре города горит пробитый газопровод, и колеблющиеся языки пламени более или менее освещают мой путь.

Старательно обхожу лужи, у входа на пост счищаю комья грязи с ботинок. В будке темно и холодно, но все же теплее чем снаружи. Бойцы курят, зажав сигареты в ладонях, по крыше барабанят редкие тяжелые капли дождя.

Со стороны недостроенной больницы, что напротив поста, короткими очередями начинает бить автомат. Пули сочно вгрызаются в блоки, которыми обложен пост. Нас предупреждали, что ночью на охоту в больницу уходят собровцы.

«Духи» достали: через ночь из района больницы обстреливают территорию школы. Но в самом здании больницы все тихо, боя не слышно, а стреляют явно по нам. Да и калибр не наш. У наших 5,45 мм, а этот крупнее — 7,62. «Череп» начинает отвечать автомату из пулемета, и вскоре все, кто был на посту, уже в упоении нажимают на гашетки.

«Откликнулись» на посту 4, за компанию, наверное. На пятом пока молчат.

Там «рижане», Олег Сидорчик и Мишка Кэмел. Ребята свое дело знаю, наблюдают за угловым домом, откуда нередко постреливает чеченская старуха.

Вот ведь дела, днем с этого дома армейцы и омоновцы глаз не спускают, ночью его также держат под прицелом прибора ночного видения — никто, кроме старухи, не выходит и не заходит в дом.

На нее уже и вблизи смотрели: старуха как старуха, и шмон в доме неоднократно проводили, но проходит дня два-три — и с крыши его снова стреляют.

Пока суд да дело, успеваю достать вспышку и фотокамеру. Нажимаю на спуск, холодный свет озаряет все вокруг. Пост как на ладони. В следующее мгновение лечу в грязь: откуда-то сбоку начинает бить чеченский «Борз».

Скорострельность у него низкая, и потому звук весьма характерный, какой-то квакающий. Пули шлепаются о стену школы метрах в ста пятидесяти позади нас. Лежу, уткнувшись носом в грязь, может быть, стреляли и не в меня, но в луже мне сейчас как-то уютнее.

Возвращаемся в казарму. Только уснул — опять стрельба. Стреляет где-то близко пулемет, верещит от боли и страха то ли собака, то ли кошка, но просыпаться уже не хочется.

Чистильщики

Нас обстреляли по дороге, ведущей из района Черноморья в Заводской район города Грозного. Пули просвистели в тот момент, когда парни из тюменского СОБРа высаживали меня у монумента с воззванием «Люди, берегите мир!» 

Боковой ветер украл звук выстрела, и поэтому невозможно было определить, откуда стреляли. Единственно, что мы поняли — стрелял не снайпер. Снайпер бы не промазал...

В тюменский СОБР я попал под вечер 5 апреля, когда бойцы поминали погибшего товарища. Мне протянули бумажный стаканчик с водкой и сказали: «Пьем за нашего павшего друга Олега, капитана милиции из республики Коми».

Дрожащий язычок пламени свечи бросал скупой свет на суровые бородатые лица, на стоящий в торце стола стаканчик с водкой, накрытый кусочком хлеба.

Олег погиб при «зачистке» одного из домов в районе 1-й комендатуры Ленинского района города. Стреляли профи: пули угодили в подмышечную впадину, где бронежилет уже не защищает тело. Смертельно раненого капитана выносили через пролом в стене дома, который проделал БТР. торопились.

До госпиталя не довезли, не сумели: через двадцать минут Олега не стало. С того дня БТР. который водил Олег и на броне которого он скончался, переименовали из «Домового» в «Олега».

А вообще-то вся приданная собровцам в Чечне техника имеет свои имена: «Олег», «Бродяга», «Змееныш», «Гоша». Опознать ее в массе армейского железа можно легко и просто: над БТРами развиваются знамена «цвета пролитой крови». В последнее время они «украшены» черной траурной лентой.

На операции выезжали по два-три раза в сутки. Задачи СОБРа в Чечне в чем-то перекликаются с задачей ОМОНа. Это проведение так называемых «зачисток» территории, прочесывание улиц, домов, заброшенных промышленных объектов. Цель поиск спрятанного оружия, выявление и взятие под стражу просочившихся и оставшихся в городе боевиков.

Дело-то архиважное, но внешне малоприятное. Попробуй найти их среди сотен домов, тысяч квартир, приусадебных участков, да и невелико удовольствие «шмонать» по чужим квартирам, заглядывать в каждый угол, подвал, на чердак.

Поэтому каждому отряду приданы оперативники, так называемые «совы», в задачу которых входит работа с агентурой и пленными.

Работают собровцы под прикрытием БТРов, передвигаясь по «зачищенной» территории своеобразным клином. Пока одна тройка стремительным рывком перемещается от одного укрытия к другому, остальные держат под прицелом всю окружающую местность.

Затем роли меняются. Главное внимание в этот момент — проемам в стенах, окнам домов и подвалов, откуда, как правило, и звучат выстрелы. Чаше всего в упор, роковые.

Наученные горьким опытом, собровцы при малейшем подозрении пускают в ход оружие. Промедление может стоить жизни. Особое внимание при проверке ломов и «зачистке» территории уделяется мужчинам.

Оказывается, обнаружить боевика на первых порах было относительно несложно: главная особенность — наличие в карманах семи железных рублей советского образца, а также находящейся в документах банкноты достоинством в три. пять или десять советских рублей.

Очень внимательно осматриваются руки — на предмет наличия мозоли на указательном пальце, затем плечи: после нескольких дней боев на них от отдачи при стрельбе образуются синяки. И эту метку никуда не спрячешь.

Потери

Ранило Сережу Копытова из группы Федоровича. Ребята несли охрану штаба ГУОШ. Ночью начался интенсивный обстрел здания из автоматов и пулеметов. Копытов был без бронежилета, и пуля попала в спину, срикошетировав от стены.

Вышла из груди, зацепила верхушку легкого, а кроме того, трассер разорвался внутри.

Серега лежал без сознания, хрипел. На губах и груди вспухали и лопались кровавые пузыри. Его отправили в госпиталь, в Ростов. Скинулись кто сколько мог. насобирали в дорогу чуть более 500 тысяч рублей.

Через пять дней приехали навестить. Слава Богу! — живой. Лежит в палате в чем мать родила, весь торс в бинтах, но в сознании. И без денег !!!

Рассказал, что и в себя-то пришел оттого, что пожилая санитарка сдирала с шеи золотой крестик, который подарила жена Наташка перед отправлением в Чечню.

Пришлось среди обслуживающего персонала госпиталя провести небольшой «семинар» на тему: «Правила хорошего тона при обращении с нашими ранеными героями». Деньги вернули: триста шестьдесят тысяч.

На другой день пришла весточка из дома. Ночью из ГУОШа по рации вышли на Москву, оттуда соединились с Тюменью.

Среди прочих вещей сообщают: на курорте общероссийского значения «Тараскуль», что недалеко от города, лечатся «на водах» раненые и контуженные боевики...

Ездил в СОБР-2, группу, возглавляемую майором Николаем Осоткиным.

«Проскочил» с ними до троллейбусного парка. Парк обороняли афганские моджахеды, и поэтому бои здесь были жуткими.

Кругом мины, мины, мины. Наши «садили» по парку из минометов (в основном, калибр 82 мм), и процентов 50 из них не разорвалось.

Собрали те, что были поближе, и подорвали. На балконе соседней разбитой пятиэтажки женщина ругается: «Всю одежду на веревке закоптили. Когда же это все закончится!»

Ребята огрызаются: «Вот погоди, подорвется кто-то здесь из твоих — первая к нам прибежишь».

Вообще же за неполные двадцать дней с момента прибытия группы в город отряд под командованием майора уничтожил двадцать восемь 82-мм мин, тридцать две 100-мм снарядов от «Рапиры», девятнадцать 122-мм осколочно-фугасных снарядов, пятьсот семьдесят шесть 23-мм зенитных снарядов от «Шилки», обезвредил десятки выстрелов от РПГ-7 и гранатомета «Муха», разминировал мост через Сунжу в районе химкомбината.

И это далеко не полный перечень...

Все чаще в отношениях между парнями проскальзывало раздражение. Всем уже все надоело до чертиков. Люди устали.

И в первую очередь психологически. И если раньше со смехом вспоминали, как в первый день в Грозном самый здоровенный боец отряда — Соловей — колол дрова и вдруг с жутким воплем «мины!» ворвался в здание и растянулся на полу, и только услышав гомерический хохот, поднял голову (оказалось, что свистели осветительные ракеты), то теперь смех звучат все реже и реже.

Даже записные балагуры — «Сова-1» (Андрюха из города Ефремов) и «Сова-2» (Саня из Тулы), — опрокинув вечером стаканчик, быстрее заваливались спать.

Тяжелее всех в нашей компании приходится Лорду, трехлетней немецкой овчарке.

После рейда в Гудермес, когда всю ночь напролет расположенная рядом батарея САУ долбила по горам, у пса что-то случилось с психикой. Лорд на базе сидит в загончике, но заслышав стрельбу, начинает сильно нервничать.

Услышав же свист и недалекие разрывы мин, начинает быстро-быстро рыть яму под загородкой вольеры. Протискивается в нее, сдирая кожу и оставляя клочья шерсти по краям, несется в здание и забивается под кровать капитана. Если же дверь по какой-то причине забывают оставить открытой, бедный Лорд прячется под БТРы.

В Тюмени это была лучшая оперативно-розыскная собака в СОБРе, смело шла на выстрелы при задержании преступников.Окончательно «планка рухнула» у Лорда уже по пути домой, в аэропорту Екатеринбурга. Искусал хозяина, одного из лучших бойцов отряда — Венчика, и еще двоих.

Пришлось пристрелить.

Домой я улетал тем же бортом, на котором летел в Грозный. Ветер носил над городом тучи серой пыли, со стороны Терского хребта наступали тучи.

Доносились звуки выстрелов.....

Автор : Александр Ефремов. Журнал «Солдат удачи» 1996

http://www.voenoboz.ru/index.php?option=com_content&view...

Из Моздока в Грозный попасть можно двумя путями по воздуху «бортом» с военного аэродрома и на машине или «броне» в составе колонны, идущей через перевал.

В первом случае (лучшем) это 45 — 50 минут лету, во втором 4 часа езды по разбитой пыльной дороге, на которой к тому же «пошаливают».

Мне повезло: отряд тюменского ОМОНа получил приказ выдвинуться в зону военных действий по воздуху. Тяжелый транспортный вертолет Ми-26, набитый под завязку бойцами ОМОНа и буханками хлеба в мешках, с трудом оторвался от ВПП, набрал высоту метров пятьдесят и понес нас в неизвестность.

Грозный приветствовал нас мелким дождиком и задранными к небу стволами «Шилок». Со стороны недалекого Сунженского хребта доносились уханье взрывов, сухая россыпь очередей, в горах шел бой. В развороченном здании, которое некогда называлось аэропортом Грозный — Северный, ветер скрипел ржавым простреленным железом.

Катаяма — логово «Росомахи»

Подступы к 45-й средней школе Старопромысловского района города Грозного стерегут две артиллерийские башни — все, что осталось от погибших здесь двух БМП.

Подобно каменным львам у подъездов старинных особняков, они совершенно безобидны, но придают закопченному зданию школы неповторимый и своеобразный колорит.

Старопромысловский район Грозного делится на несколько микрорайонов. Тот, где находится 45-я школа, в которой, говорят, учился когда-то Дудаев, называется Катаяма, в честь китайского революционера-интернационалиста Сута Катаямы, пролившего здесь свою кровь в августе-ноябре 1918 года в дни так называемой «стодневной обороны города».Территория по периметру школы перепахана траншеями, окопами, индивидуальными стрелковыми ячейками.

На наиболее опасных направлениях установлены мины, сигнальные ракеты, на деревьях развешаны противопехотные мины направленного действия МОН-90. Через каждые 100 -150 метров сторожевые посты.

В общем и целом, школа напоминает осажденную крепость. Солдаты опасаются чеченцев, чеченцы боятся солдат. Особенно страхи усиливаются ночью, когда выходить на улицу категорически не рекомендуется: можно получить пулю от своих. Днем все спокойно.

Солдатики бегают по окрестным домам, продают бензин, зарабатывают себе на дембель, прикупают водочку.

С февраля 1995 года в школе расквартирован 5-й Президентский полк ОДОН (бывшая дивизия имени Ф. Дзержинского) и приданный ей один из отрядов ОМОНа. До 1 апреля это были ннжневартовцы, 2-го их сменил тюменский ОМОН «Росомаха».

Одноэтажное здание производственной мастерской, где предстояло долгие сорок пять суток жить отряду, встретило бойцов «шикарным» щитом над входом: «Добро пожаловать, мальчики, в отель «Катаяма»!», а какой-то шутник еще и пририсовал пять звездочек.

Хибара же, после отъезда нижневартовцев, не потянула бы и на половину одной.

Районом «охотничьих угодий» «Росомахе» был определен Старопромысловский район, относящийся ко 2-й комендатуре города. В Грозный во все возрастающем количестве возвращались жители. Ежедневно через КПП в город проходило до пяти тысяч человек, среди них и амнистированные боевики.

Шли смешиваясь с толпой, по двое-трое. Естественно, без оружия, благо в городе его предостаточно. Нужно было видеть глаза «мирных жителей», которые, сидя на корточках, исподлобья провожали взглядом армейские машины, чтобы понять: это надолго.

Федеральные войска покидали город, уходя в двух направлениях — на передовые позиции и в Россию, к местам постоянной дислокации.

Заполняя вакуум, в Грозный прибывали внутренние войска, сотрудники органов внутренних дел РФ и отряды милиции особого назначения. Задача всех этих сил была окончательное замирение «дикого поля».

Черная метка

Для тюменского ОМОНа это не первая поездка на Кавказ. До этого были блок-посты на границе Чечни с Дагестаном: у станицы Первомайская, у Герзельского моста (трасса Ростов-Баку), у чеченских сел Акбала-Юрт и Барагангечуа. На карте отрезок пути от Хасавюрта до застав — меньше ногтя командира, вживую — 40 минут в один конец.

Сибиряков в Хасавюрте не ждали. Выделили им для жилья четыре комнаты на четвертом этаже полуразвалившегося учебного комбината: пятую оборудовали под дежурку. 102 человека из тюменского ОМОНа, этажом ниже 50 душ ивановцев плюс 30 из махачкалинского ОМОНа, а туалет и единственный кран с водой — на улице.

А на блок-постах клозеты и вообще не предусмотрены. Но нет худа без добра: на одной из застав двухсотметровую канаву так «заминировали», что вздумай «духи» по ней подкрасться незаметно, их бы потом даже в плен никто брать не согласился бы.

Стоять заставой на чужой, в массе своей враждебной, территории — дело тошное. Но солдат войну себе не выбирает, куда поставили, там и стой.

А административная граница между Дагестаном и Чечней была сущими воротами в ад. Вот их-то сорок девять суток и караулила тюменская «Росомаха».

Не скоро забудут тюменцы и свое боевое крещение на КПП у села Барагангечуа.

День 4 января беды не предвещал.

Восемь человек из 7-го оперативного взвода старого рижского «волка» Олега Сидорчика несли вахту на посту ГАИ у перекрестка дорог Хасавюрт — Барагангечуа — Нурадилово. Висел надоевший всем туман. У автобусной остановки взад-вперед сновали люди, проезжали по трассе машины.

Около 12 часов дня из проезжавшей на большой скорости машины выкинули гроб. Гроб как гроб — пустой. Спихнули его ногами в кювет, доложили, как положено, на базу.

Не знали еще тогда, что была это черная метка для них.

К вечеру туман сгустился. Ракеты, шипя, уходили в «молоко» и горели точками в вышине, не освешая под собой и двадцати метров пространства. Быстро темнело. Время шло к семи часам. Ждали смену.

И тут из тумана появились дудаевцы: в белых маскировочных куртках, густо заросшие черной щетиной, с зелеными повязками на засаленных волосах.

Это была их вторая встреча.

Впервые друг другу в глаза ОМОН и дудаевские боевики посмотрели в новогоднюю ночь. Под вечер в дежурный вагончик ввалились трое с той стороны реки Аксай. Пришли без оружия — двое бородачей-охранников в гражданском и полевой командир в белом маскхалате и черном морпеховском берете с красным околышем (память о боях в Абхазии). Пришли просить перемирия. Угостили бойцов чаем и сигаретами «Борз».

Отказались от омоновского новогоднего «хавчика» — взглянув на консервы, сходили на свой пост и принесли сковороду картошки с бараниной.

Через пять дней они напали.

Бой был коротким и жестоким. Блокировав заставу, «чехи» пошли на штурм. Они не знали, что в недостроенной будке ГАИ через дорогу, метрах в тридцати от поста, засела группа прикрытия. И поплатились.Первой же очередью из ПКМСН Женька Бур снес полчерепа у «духа», перелезавшего через бетонные блоки. Затем он подхватил пулемет, вылетел из будки и как Рэмбо — с руки — начал садить по мелькавшим перед ним в тумане теням.

Виктор огнем из снайперской винтовки с крыши прижал нападавших к земле, попутно убедившись, что ночной прицел к СВД в условиях тумана и задымленности не тянет.

Но стреляли парни хорошо: позднее на снегу были обнаружены следы крови как минимум троих раненых боевиков.

В ответ «чехи» врезали по будке из гранатомета. Первую гранату запустили по первому этажу, вторую уже точнее — по окну на втором, откуда в них стреляли. Били метров с пятидесяти. Разрывом зацепило самого молодого бойца в отряде.

...Когда Лелик (так его сразу окрестили) пришел в тюменский ОМОН — за месяц до командировки — «старики» только присвистнули: уж больно субтильным казался парнишка.

Между собой решили: загонять «мальца» так, что тот либо рапорт об увольнении командиру на стол, либо никуда не денется, станет классным бойцом.

Алексей стал им даже раньше, чем ожидали от него.

Минуты через три интенсивного обстрела «духи» испарились: как пришли из тумана, так и исчезли в нем. Еще минут через пятнадцать примчалась бронегруппа соседей — на стрельбу. Матерились на чем свет стоит: какого хрена не вызвали по рации. Вызывали, да без толку.

Как потом оказалось, уходя под вечер домой, двое милиционеров-дагестанцев вывели рацию из строя.

Редкая ночь с той поры обходилась без стрельбы по постам «Росомахи».....

Сержант обрадовано нырнул в люк БРДМа. Через минуту ударил первый выстрел. Я проследил за трассой. Пуля от КПВТ, 14,5 миллиметрового пулемёта ударила в угол дома, из-за которого высовывался капот ГАЗ-53.

Чуть подправив прицел, Алушаев следующую пулю, уже разрывную загнал прямо в двигатель. Секунд через двадцать из-под капота показался дымок. Алушаев врезал в двигатель ещё пару разрывных и ГАЗ-53 быстренько загорелся. К этому времени во дворе другого дома уже несколько минут горел, исторгая в небо чёрный на удивление дым, автобус ЛИаЗ.

- Некрасов, - подал я следующую команду, – ставь выносную противотанковую установку, с неё будешь вести огонь по целям.

Из-за спины послышался голос Чудинова: - Товарищ майор, здесь на краю поляны гуляет стадо, разрешите я завалю телёночка.

Разрешающе мотнул головой и повернулся к офицерам: – Через сорок минут подходите ко мне, перекусим, - показывая на дерево, откуда вёл огонь из пулемёта.

В течение сорока минут усердного труда окоп был готов, установил поудобнее пулемёт, расставил 4 коробки с пулемётными лентами. К этому времени ко мне подтянулись офицеры.

Из кустов потягивало дымом и изредка мелькала фигура Чудинова. Майор Чуватин осмотрел нас внимательным взглядом.

- Ну что ж, настал момент, когда я могу назвать главную задачу этой засады. Завтра на этом участке, в направлении Гудермеса начинается наступление 501го и десантного полка, как раз через ту высокую гору и перекрёсток с газораспределительной станцией, вдоль дороги. – Чуватин ровной веточкой показал направление и мы все посмотрели на перекрёсток и на высокую гору.

– Так вот наша задача пристрелять асфальтную дорогу, которая проходит вдоль вон той деревни и мимо нас. Показать боевикам, что мы реально контролируем дорогу, и не дать завтра по ней перекинуть подмогу. Поэтому, Боря, сегодня ты своими ракетами должен уничтожать всё, что там передвигается, желательно с первой ракеты. Сейчас измерим дальность до высоты, может дотянем до туда ракетой, а то по данным разведке там находится два танка духов.

Игорь выглянул из окопа и дал команду своим разведчикам измерить дальность до высоты, те засуетились вокруг дальномера.

- Четыре тысячи четыреста пятьдесят метров, товарищ майор, - прокричали дальность разведчики. Игорь огорчённо развёл руками: дальность не позволяла вести огонь по горе.

- Ну что, Игорь с постановкой задачи всё? – Спросил я у Чуватина. Тот утвердительно кивнул головой.

- Некрасов, наблюдай за дорогой, о всех передвижениях докладывай, - крикнул я, затем повернулся к кустам, - Чудинов, ну как у тебя там дела?

Из кустов выскочил мой водитель, руки у него были в крови, от только что заколотого телёнка.

- Товарищ майор, мясо будет готово минут через тридцать, а пока я вам разогрею кашу на сковородке.

Разрешающе махнул ему рукой и стал с помощью друзей готовить импровизированный стол.

- Товарищ майор, по дороге движется «Волга». Кажется с боевиками, - закричал Некрасов от переносной установки. Мы повернулись и поглядели в том направлении, куда показывал рукой сержант. По дороге спокойно катилась одинокая белая «Волга». Вскинул двенадцатикратный бинокль. В машине действительно сидели вооружённые люди.

- Боря, давай…. Бей их. – Заволновались офицеры.

Вскинул руку, призывая помолчать и, наблюдая за машиной с боевиками в бинокль, раздумчиво заговорил, предлагая несколько иной сценарий: - Ребята, вот сейчас мы их грохнем - ну, не интересно так. Просто… Давайте грохнем их, но с юмором. - Оторвал бинокль от глаз и прокричал новую команду: - Некрасов, без моей команды не стрелять.

– Крикнул и опять приник к биноклю.

- Как с юмором? – С изумлением спросил майор Седых.

Я пожал плечами, показывая, что сам ещё не знаю – Как? И мы продолжили наблюдать за неспешным движением «Волги».

Автомобиль замедлив ход, свернул к деревне и через минуту покатил по самой её окраине, переваливаясь на рытвинах с бока на бок. А через сто метров остановился.

Открылись дверцы, из машины вылезли четверо боевиков, вальяжно потягиваясь и разминаясь, собрались около капота в кучку и оживлённо о чём-то заговорили. Водитель остался сидеть за рулём.

- Боря, давай команду на пуск, - зашипел Чуватин сбоку, - пока они в куче….

В ответ я лишь недовольно мотнул головой: не мешай мол.

Через минуту из машины вылез водитель, в руке он также держал автомат, и начал обходить автомобиль по кругу, приседая и заглядывая под днище. После чего присоединился к общему разговору. Так продолжалось минут пять.

Над нашими позициями нависла тишина, даже десантники прекратили долбить по машинам на брошенной боевиками окраине и тоже напряжённо наблюдали за происходящим.

То одна, то другая голова солдата поворачивалась в нашу сторону и недоумённо глядела на нас: - Чего они медлят с командой? Уйдут ведь духи….

Наговорившись, четверо боевиков, не спеша, направились к ближайшему дому, а водитель, снова присев у левого переднего колеса, засунул под крыло руку и начал там шарить.

Через несколько секунд нагнул уже голову и, заглянув туда, долго что-то там рассматривал.

Затем выпрямился, характерным жестом погладил капот рукой: мол, «стой моя лошадка, я скоро вернусь», и тоже неспешной походкой направился в дом, который стоял в пятидесяти метрах от машины.

Когда боевики подходили к дому, я резко скомандовал.

- Некрасов, по «Волге», ракетой - Огонь!

Сначала послышался характерный щелчок, через полсекунды сработал стартовый двигатель, ракета сорвалась с направляющей и помчалась, слегка рыская на траектории в сторону цели.

Ещё несколько секунд и Некрасов полностью установил контроль над ракетой, и она как по ниточке, уже с шипящим шорохом устремилась к цели.

Все, затаив дыхание, наблюдали за полётом ракеты. Ещё секунда и она врезалась в автомобиль.

Взрывввввв!!!

В разные стороны дружно полетели, весело посвёркивая, осколки стёкол.

Взрывом вырвало все двери, правая передняя дверь круто взлетела вверх, перекувыркнулась и упала рядом с боевиками.

Наверно ещё и громко загремела. Одновременно от взрыва вздыбился капот и крыша багажника, а когда рассеялся дым. «Волга» без стёкол и с оторванными дверями, с поднятым капотом и багажником выглядела до неприличия голой.

Слегка дымилась, но открытого огня не было видно.

Боевики обернулись и замерли, с изумлением глядя на то, что осталось от только что целого автомобиля, затем как заторможенные направились к нему.

Их опередил водитель, который подбежал к машине и, судорожно двигаясь рывками вокруг неё, начал заглядывать то в салон, то в багажник, то под капот. Когда остальные боевики подошли к нему, он накинулся на них с бранью.

В бинокль хорошо было видно, что судя по его отчаянным жестам и распяленному в крике рту, он обвинял их, что кто-то из них оставил в машине гранату и она взорвалась.

В ответ боевики затрясли перед ним поясами, на которых висели гранаты; - мол, гранаты наши все на месте.

Автор : Цеханович Борис Геннадьевич. Звание: подполковник.

Обходим пригород. Скрежет гусениц действует на меня как колыбель. Гремит железом наша громадина. Клонит в сон, но спать нельзя.

После каждого поворота по идее должен быть доклад, но на нашей чистоте тишина. ТПУ молчит, Р-123 молчит, и я тоже. Тишина меня и расслабляет. Между моей БМП и машиной Скрепнёва пытается нагло втиснуться ЗУ на базе Урала. Тот самый недружелюбный майор.

Видимо устал выхлопом дышать. На моей броне шесть пехотинцев. Едут, курят, матерятся, жестикулируют водителю, непристойными жестами.

За мной ещё БМП и снова танк и БТРы. В хвосте маячат десантники на БМД.

Вторая мотострелковая рота, в резерве. В город с нами не пошли. У них задача блокировать трассу Аргун - Грозный. Везёт пацанам.

Самый умный у меня, это командир отделения Востриков Павел - ноги, к выхлопу тянет. Смотрит умоляюще в своих резинках на ногах, вместо кирзовых сапог. Экипаж танкистов впереди не торопится и держит дистанцию.

Фыркает выхлопом. Так мы проезжаем дачи. Боковым зрением успеваю заметить старушку, которая щепоткой крестит нас всех. Парни машут женщине в ответ. А говорили, что русские ушли несколько лет назад.

Я оборачиваюсь, чтобы запечатлеть в памяти стволы пушек, прутья антенн наших станций и совсем ещё детские лица солдат. Воздух пахнет весной. Судя по красивым ухоженным домикам, народу республики жаловаться не на что.

Почти в каждом дворе и свой сад, и гараж и пристройки на вроде наших летних кухонь. Мне кажется, за нами следят, о нас говорят, и нас ждут. В домах резко задёргиваются шторы. Хлопают двери металлических ворот.

Чьи-то силуэты исчезают за доли секунд. Пугает пустынными улицами частный сектор. Всё, что произойдёт с нами, останется на совести этого города.

По мере сближения с кирпичными и блочными постройками, радиоэфир ожил, и затрещал позывными и докладами, сквозь шум помех:

- Ромашка, Ромашка я Слон-1, как слышишь приём?

- Ромашка на связи, Слону, ты кто?

- Впереди тебя, глаза разуй, - сообщил мне Скрепнёв.

Я улыбнулся и подтянул голову радиста Вострикова, к себе:

- Р-159, на тебе, понял? АКБ, я лично проверил. Не потеряй её.

- Есть, - серьёзно ответил мне сержант, примостившись рядом, с опорой пусковой установки ПТУР.

- Каскад -1 доложите обстановку Вьюге. Что там у вас?

- Каскад-1, докладываю Вьюге, принял влево, сбавил обороты, температура растёт.

- 017й, заглох на скорости.

- Вьюга 017му, реши проблему самостоятельно кувалдой! Каскад -1, фляга воды, на что тебе? Как понял?

- Понял тебя Вьюга... догоняем!

- Командирам машин: увеличить дистанцию для маневрирования!

Слон-1, я Слон-3 не жмись, к обочине. К перекрёсткам особое внимание!

- Ромашка, я Слон-1! Приём!

- На приёме Ромашка!

- И дорогая, не узнает, какой танкиста был конец...

- Отставить! - я узнаю строгий голос Иванчука.

Старший колонны устроился на башне КШМ. Руководит нашим парадом в окружении разведчиков, но его многие не слышат, потому молчат, и не отвечают:

- Гром, я Вьюга приём... Гром, ответь Вьюге, что у вас в хвосте творится? Подтянитесь! Не задерживайте!

В сотый раз спрашиваю себя: откуда эта идиотская мода воевать, с привязкой, к числу календаря, или к циферблату генеральских Rolex?

Чтобы стать Богом, нужно закончить академию, и только тогда ты научишься превращать живых людей, в карандаши. Вот так война пришлась на пик деградации нашей доблестной и великой.

Многое вижу теперь и по своим ребятам. Готовы уже, но непонятно, к чему. Бронежилеты не на всех бойцах, да и я свой бросил в десанте машины. В нём защитник Родины, словно жаба неуклюжая.

У каждого по пять-шесть магазинов, противопехотные гранаты, по паре штук, и ИПП. Объяснил всё, что успел пацанам: работать в паре, один стреляет, другой заряжает отстрелявшись. Стрелкам - бить короткими, пулемётчику, - длинными. Укрытием может служить всё что угодно, любой подъезд, а в нём любая квартира, но только не наша техника, с полным БК.

Технику сожгут. Вспоминаю афганца дядю Колю, и рассказ про серпантин и про орден Красной Звезды. Все его дельные советы могут пригодиться. Теперь и у нас серпантин, только свой.

- С Наступающим 1995 годом, товарищ лейтенант! - передаёт мне поздравление механик-водитель по внутренней связи.

- К чёрту, Милютин, к чёрту, - отвечаю я.

У моего наводчика явно чешутся руки. Капанадзе прилип, к чебурашке высматривает что-то, а мне захотелось достать бинокль. С детства, к нему любовь. Мы выезжаем на автомобильный мост над железнодорожными путями, которого нет на карте.

Впереди военный городок, позади дачные участки и мы начинаем втягиваться в город. Женщины смотрят в окна на нас. Вижу, как люди уходят с улицы. И этих людей - единицы. Уходят очень быстрым шагом. Это настораживает. Я всё время вращаю головой по сторонам.

Вижу, как пехотинец на танке ест тушёнку, ничуть не смущаясь. Мост прошли без проблем и делимся на две группы. По обочине идёт вереница мирных жителей. Идут, с баулами не обращая на нас никакого внимания.

- Всем боевая готовность! - голос в эфире чёткий и строгий. Я мысленно улыбаюсь нашей "готовности", но от эпического лязганья бронетехники уверенность в успех операции возрастает.

Девочка лет двенадцати на балконе третьего этажа девяти этажного жилого дома машет нам рукой. Мне хорошо видно улыбку на её лице. Если читать по губам, то она кричит слово: "наши"! В этот момент у неё за спиной появляется мужчина и одним рывком втаскивает её обратно в квартиру.

И слева, и справа, от нас раздаётся шипение и свист в сопровождении множественных хлопков. Это залпы. С семи-восьми разных направлений по машинам бьют гранатами РПГ. Все здания разом ожили.

Из окон, чердаков, крыш, подъездов и подвалов тянулись шлейфы гранат, к нашим колесницам. Басом рокочут крупнокалиберные пулеметы, перечерчивая трассирующими, всё пространство.

Моя БМП мгновенно получает один удар сверху в двигатель, сквозь ребристый, и в правый борт. Машина спотыкается. Нас просто вышвыривает с брони в разные стороны, а ее разворачивает поперёк дороги. Механик водитель позади идущей, не справляется с управлением, и на скорости врезается в автобусную остановку.

Скрепнёв проскакивает перекрёсток, но скорость скидывает и начинает искать цель. Находит и бьёт. Колонна идёт и пытается отражать нападение, хаотично паля по этажам со всех видов вооружения.

По лужам горючего на асфальте ползут контуженные и раненые бойцы. Они будто сильно пьяны. Полная дезориентация. Я лежу, облокотившись спиной к стене пятиэтажки под балконом, откуда сверху стучат пулемёты и бьют гранатами.

Из подъезда напротив выскакивает чеченец и прицельно добивает моих ползающих солдат, из автомата. Я кричу, но ни кто не реагируют на мой голос.

Пытаюсь встать, опираясь на локти и начинаю чувствовать своё тело. Шок уступает место адской боли. Колено разбито, бушлат прожжен мелкой сыпью, на левой ноге нет сапога, вместо него я вижу лишь дырявый вязаный носок.

Поднимаю руку пощупать лицо и голову, трогаю затылок под шлемофоном. Сухо.

Повсюду крики и стрельба. Языки пламени вырываются с места моего механика, башня дымит, но огня не видно. По обочине непонятно куда ползёт раненый танкист, запутался в проводах рухнувших столбов электропередач и всё равно ползёт. Никто не останавливается, чтобы помочь парню.

Все целые машины, набрав скорость, рвут вперёд. Он выпал на ходу от удара взрывной волной. Наша броня искрится от рикошетов, с неё периодически падают раненые и убитые мотострелки. Востриков бежит ко мне, помогает подняться и кричит:

- Товарищ лейтенант, в укрытие, в подъезд!

- Рацию блядь бегом, и оружие моё!

- Так, горит машина-то, - почти ревёт солдат.

- Бегом блядь выполняй приказ!

Почти весь наш авангард подбит. Столбы чёрного дыма уходят в пасмурное небо там, где расположен мост. Значит, десант попал в засаду и был отсечён противником, а мы зажаты на улицах незнакомого города, и никуда нам не деться. БМД давно бы вышли на нас, но там только чёрный дым и канонада. Как это произошло мне непонятно.

Вся улица дымит, свистит, лопается и грохочет. Наш танк пытается спихнуть в сторону горящий Урал, затем вдруг разворачивает башню с пушкой прямо на меня. Я буквально вползаю задом в подъезд, по ступеням раскрыв рот и приготовившись умереть. Выстрел, и балкон с которого работал пулемёт, выносит вместе с углом стены. Моё лицо посекло бетонной крошкой.

Справа от дома на перекрёстке появился УАЗ. Человек в белом маскхалате бьёт по машине Скрепнёва с РПГ. Граната попадает в передний лист брони, когда механик уже включил заднюю передачу и начал движение.

Кумулятивная струя прошла вскользь. Повезло. Ответным огнём НСВТ, УАЗ был уничтожен. Поворачиваю голову в сторону нашей БМП, и вижу как бедолага Востриков, чёрный от копоти, тащит станцию мне в подъезд. Спиною, к каткам машины сидит парень с оторванной ногой выше колена.

Сидит неподвижно, упёрся подбородком в грудь.

Я спрашиваю кивком, Вострикова:

- Кто?

- Капанадзе, - отвечает младший сержант, - и Милютин сгорел.

Группа пехоты бежит к нам под балконами. Их обстреливают с соседней пятиэтажки. Мы, с сержантом лупим длинными по окнам из укрытия, пытаясь прикрыть ребят. Человек семь, кому хватило ума покинуть броню.

Прикрывать своим телом технику от гранат, это просто безумие. В такой ситуации нужно выполнить только одну задачу - сохранить жизнь личному составу. В пролёте между первым и вторым этажом столпотворение.

Пытаемся отдышаться. Женский голос кричит сверху над нами:

- Быстрее ребята сюда, сюда!

- Проверьте, - говорю я двум бойцам, и поворачиваюсь к Вострикову, - Паша, связь быстрее мне.

- Чисто командир! - кричат мне бойцы с третьего этажа.

Мы входим внутрь квартиры. От прихожей тянется жирный кровавый след в кухню. Перед нами стоит чеченка. Её трясёт, от шока. Говорит, то на чеченском, то на русском. Очень напугана. Впрочем, так же, как и мы.

- Помогите своему, - говорит она, - я хотела в подвале укрыться, выбежала в подъезд, а он прямо на порог приполз. Не бросать ведь.

- Спасибо, - ответил я сухо и прошёл в кухню. На полу передо мной лежит парень в песочном бушлате, лет девятнадцать. Ранение серьёзное, руку за пазухой прячет, ватники пропитаны кровью, лицо бледное, пить просит.

- Наши, - шепчет мне он и улыбается с горечью, - отходите, к мосту. Там десантники приняли бой. По рации слышал. Много машин подбиты. На мостике затор. Нас пропустили, десант отрезали. У них приказ на исходную.

- А как же мы, пехота?

- С нами связи нет... наши ушли по проспекту Кирова, к центру.

- Рацию мне сюда бегом! - крикнул я сержанту, - всем на пол. Чего встали. Один, к дверям. К окнам не подходить.

В эфире творится хаос. Переговоры между штурмовыми группами идут открытым текстом. Второй отряд сбился с маршрута, свернул не туда, и снова чуть не вышел из города. Идёт бой с танками противника Т - 72. БТРы и БМП под огнём зенитных установок и мобильных групп чеченцев.

Пехоту атакуют с двух сторон, раненых добивают снайперы. Нападают из любых укрытий и исчезают. Активно используется система подземных коммуникаций для выхода в тыл нашим подразделениям.

Я озвучиваю услышанное ребятам, собравшимся вокруг, и только сейчас замечаю, что наш раненый умер. Кровавая пена медленно пузырится на сжатых губах. В моей голове пульсирует агония радиоэфира:

- Каскад - 1, Каскад - 1, я Вьюга, ответьте Вьюге! Ответьте Вьюге, вашу мать...

- Мы Каскад-1, нужна помощь, нужна помощь, нам нужна... человек осталось в нашем взводе.

- Я Вьюга, доложи, как положено блядь, старшего бегом ко мне... где командир роты? Ротного мне дай сопляк...

- Старший стреляет, ведёт бой... стреляет из КПВТ!

- Он боем должен руководить... он должен, почему он за КПВТ?

- Мы не умеем... - прозвучал голос, и связь оборвалась.

- Я Слон-3, уничтожил танк, сам подбит тремя гранатами в МТО, нахожусь под огневым воздействием противника. Возможности отхода не имею. Теперь справа... бьют. Течь внутренних топливных баков. Прощайте мужики...

- Ты горишь Юра, горишь! Борт 017, ты горишь...

- Слон-2, я Каскад-2, справа двор видишь под аркой? Отработай осколочно-фугасным! Там расчёт артиллерийский. Они прямой наводкой бьют.

- Слон-2, на приёме, бесполезно Серёжа, не успеет взвестись, взвестись не успеет снаряд, иду на таран, я иду на таран...

- Я Слон-2, в нас попали, попали в наружный топливный бак, горим...

Я облокотился к батарее отопления, вижу, как чеченка проползает на коленях между нами, к двухсотому и закрывает ему глаза. Ревёт тихонько, и вытирает погибшему губы белоснежным платком. Красивая, чернявая девушка, лет двадцати пяти. Теперь я принялся ощупывать себя с ног, до головы. Множество маленьких осколков, в боку от бедра. Жжёт, но терпимо.

Остальные бойцы целы. Смотрят на покойного и тоже хлюпают носами, еле сдерживая себя. Бой переместился вглубь города, но стрельба за окном продолжается. Рвётся боекомплект наших машин, и добивают раненых.

Я тихонько подхожу, к разбитому окну, прижимаюсь к стене и вижу небольшие группы боевиков. Ходят и собирают оружие. На груди громкие портативные радиостанции. Гулко и часто стучит обувь по ступеням сверху вниз.

Из нашего подъезда выходят ещё целое отделение дудаевцев. На плечах гранатомёты и подсумки с выстрелами. Многие обмотаны пулемётными лентами, как наши матросы, из старых советских фильмов о войне.

Их маскхалаты сотканы из обычных простыней и наволочек.

- Ищите их! Бэрите в плэн! Нам нужен такой валута! - шипит станция на груди бородача, с зелёной лентой поверх чёрной вязаной шапочки.

- Да, Лёня ты прав. Пиздец нашему параду, - вспомнил я вслух, слова танкиста Скрепнёва, уставившись куда-то, в потолок. - Ну-ка вышли все с кухни! Строиться в прихожей!

Бойцы гуськом перемещаются в указанное место, перешёптываются и оборачиваются, в недоумении.

- Помоги хозяйка, - указываю я пальцем на свою босую ногу.

Мы вместе стаскиваем с убитого сапог, и она аккуратно помогает мне примерить его. Сапог меньше размером, раза в два. Я беру кухонный нож и срезаю кусок кирзы с носка. Теперь можно воевать. Открываю военный билет парня, испачканный кровью.

Читаю: Кузьмин Андрей, 2 батальон, 6 рота."Спасибо тебе большое Андрюша", - говорю я мысленно.

Ешьте, - звучит женский голос. Я оборачиваюсь и вижу, как чеченка достаёт продукты и раскладывает на столе. Бойцы тут, как тут, как испуганные коты выглядывают из прихожей. Так бы на противника чутьё работало.

- Ешьте, ешьте, - всё, что я смог из себя выдавить, - уважьте барышню, она сегодня нам жизнь спасла. Как зовут хозяйка?

- Джамиля, - спокойно ответила она.

- Спасибо тебе. Огромное, человеческое спасибо. Ты очень смелая девушка. Уходи из города.

- За мной и братом должны приехать, к вечеру. Муж. Он вывез родителей.

- Если не приедет, выбирайся сама, но днём. До Ханкалы. Там безопасно. Прямо через наши боевые порядки иди и не бойся. Добра и мира. Уходим...

- Почему если? - испуганно всплеснула руками девушка и заплакала, - почему если?

- Приедет, приедет, - сказал я выходя за дверь последним.

Прижавшись к стене, друг за другом бегом к подвалу. Прислушиваемся, там детский плачь грудничка, значит чисто. Мирные так не рискуют. Собой может быть, но не детьми. Погружаемся в темноту, я нащупываю над головой трубу отопления, и мы пробираемся, к первому подъезду.

Идём на детский плачь. Кто-то из моих ребят бьётся каской об стену и в метре от меня раздаётся голос:

- Джамиля? Кто здесь?

- Свои отвечаю я, - мы зажигаем спички, ощетинившись стволами.

Господи, да вокруг человек двадцать, не меньше. Матрасы, стулья, лежанки, сколоченные из досок, прямо на земле. Дети, женщины и старики. Видимо готовились. Те, кто не ушёл, или не захотел покинуть свой дом.

- Не стреляйте, - в один голос принялись умолять нас гражданские, - у нас тут дети. Дудаевцев нет.

- Пока мы здесь, из подвала никто не выйдет, - делаю я угрожающий голос.

Ко мне протискивается мужчина неопределённого возраста, почти старик и представляется старшим. Объясняет нам, где подвальные окна без решёток мол, он сам лично их демонтировал на всякий случай. Уйти незамеченными шанс есть, но не велик. Парень чеченец, явно подвыпивший подходит ко мне и, дыша перегаром спрашивает:

- Что вы надэлали а?

- Мы? Мы наделали? Да ты совсем охуел? Иди на улицу, выйди джигит. Хули с бабами тут сидишь? - подскочил, к нему Востриков, и передернул затвор.

- Отставить, - схватил я за шиворот радиста.

Тут в глаза неожиданно ударил дневной свет. Я сморщился от резкой боли в затылке. Оказывается, окна забиты тряпьем от сквозняка. Слышу, как где-то неподалёку скрежет гусениц.

- Пожалейте нас, уходите, - снова запричитали женщины, - у вас оружие, вас ищут, уходите к своим.

- Знать бы, где ещё свои, - буркнул кто-то из моих бойцов.

- Рот закройте и за мной вперёд.

- Товарищ лейтенант может, тут останемся? Пусть стемнеет, - возразили хором бойцы.

- Тут, много наших ребят осталось, - сказал я убедительно, - навсегда. Вы тоже хотите? К своим прорывается нужно. Всё, точка.

Автор : Олег Палежин