Олег на минуту задумался, прикидывая с чего начать. Уйдя внутрь себя, он невидящим взглядом обвел сидевший народ, потом тряхнул головой и начал:
- Да. Точно, Коля, летали мы трассерами... Вам не понять, пацаны. Мы вас так уже не гоняли, потому что еще тогда договорились между собой, что не будем такой фигней заниматься, когда черпаками станем. Короче, суровые были времена.
Я когда пришел сюда осенью, после учебки, их призыв только дедами стал. И было этих дедов в нашем взводе девять человек, считая Смирнова, замкомвзвода: рядовые, сержанты, механик-водитель и оператор один, но держали масть четверо из них. Они, вроде и земляками не были, но кажется, все с Поволжья - Татария, Чувашия - точно не знаю даже, да и не в этом дело, словом, два сержанта и два рядовых. Ну, и Володька Смирнов - старший над всеми, и тоже с Волги. Они, может, и ничего бойцами были, до нашего прихода успели походить по горам. Говорят и в сторону Джарма забирались. Вот не знаю, принимали они участие в Курху, когда та бойня была, но видимо кто-то из них был, потому что, у одного, рядового, была уже тогда "Красная Звезда". А "Звезду" рядовому за просто так не дадут, это всем известно!
Но, понимаешь, чудные какие-то все! Ну, прямо сказать, чего не сделают, все через жопу. И я это не потому говорю, что они нас гоняли. Дедов-то много было, есть кому гонять, но эти... Они даже между собой собачились, в том числе и из-за нас.
Если один говорил, что надо кубрик убирать, то другой сразу же возражал, что сейчас не время. И главное, сержанты не могли между собой разобраться. Один кричит, что нужно молодым физподготовкой заняться, другой - что время оружие чистить. Буквально ни одного дня не было, чтоб в кубрике какая-нибудь свара не затеялась! Спорили по всякому поводу. Решают, например, картошку жарить или варить на вечер, а тут кто-нибудь упрется, давай мол, пельмени крутить. И вот орать на всю роту...
Ротный их не любил. А они - его, соответственно. Он ведь, ротный-то наш тогдашний, пришел, когда эта команда уже год отслужила, ну они его "молодым" всегда считали. Понятно, конечно. Старого-то ротного, небось, уважали и боялись, когда сами были молодыми. А новый, после их года службы, вроде и не указ. Честно говоря, не знаю, как на войне было бы, но, слава богу, в ту зиму мы не то, что не воевали, даже в горы практически не выходили. Было несколько засад, по пальцам пересчитать, но ни одного выстрела за всю зиму, все - пустышки. Я вот думаю, начнись чего... как бы они в бою договаривались?
Или вот пример, осенью это было. Утром убираем наш парк, листву сгребаем, за ночь нападавшую. Все убрали, в мешки засунули, вынесли. Порядок, чисто. Один сержант кричит, хорош, пошли в кубрик. Другой подбегает и орет, что надо с деревьев листья посбивать. Хрясь ногой по тоненькому деревцу, оттуда, конечно, листья посыпались. Он давай по парку бегать, деревья трясти... Первый на него с кулаками. Опять вопли, ругань. Смех и грех!
Правда, до настоящей драки у них не доходило. Поорут и успокоятся, потом новую фигню придумывать начинают, для очередного залета.
И как-то они глупо все делали. Накурятся - ротный тут же знает. Брагу поставят - обязательно попадутся! Продадут чего-нибудь афганцам - их тут же ловят. Наверное, стучал кто-то, а может и все сразу?
И, прикиньте, над всем этим дурдомом стоит Володька. Он-то парень был хороший, нормальный сержант и специалист, только вот с этой бандой справиться не мог. И наказать их не мог, ротному ведь не доложишь, свой призыв то не сдашь. Получал за них Володька по полной. У них залет, замку - пистон. И так, чуть ли не каждый день.
Кое-как до весны мы дотянули. Надоели они нам - сил уж не было! Ждем, скорее бы уж дембельнулись. Так нет же! Кончились все их "залеты" тем, что весь их призыв отпустили в мае, а эту четверку оставили до августа. И с ними замкомвзвода для полной кучи. Он то, хоть сам не "залетал", но как старший отгреб за всех!
В апреле взвод наш на "точку" ушел, на мост Бахаракский, третий взвод сменить. Тогда там еще наша точка была, совместно с сарбозами, это уж потом ее целиком афганцам передали. Вот пришли на мост. А взводный наш, старлей, заменяться летом должен был, уже сто дней свои считал. Ему все по барабану, считай, служба кончилась, три месяца на точке отстоит, и домой ехать пора. Так что на службу он почти забил, дисциплину перевесил на Володьку. Но все было нормально, спокойно.
Точка эта, Бахаракский-то мост, классная была. Это вам не Сарипульский, где вторая рота стоит, где обстрелы и все такое, и нужно в оба глаза смотреть. А Бахарак...! До крепости - километра полтора, в центре кишлака договорного, самого спокойного во всей округе. Базар - три минуты пешком! Ночью всего трех часовых выставляли, а днем, вообще, одного, он вроде дневального был. Мы там жили в здоровенной хибаре, типа амбара. У него крыша плоская, а на ней небольшой сарайчик, вроде нашего кубрика, построен. Там мы и жили. А часовой внизу ходил, возле дверей амбара, а чаще, просто сидел в теньке у порога. Короче, жизнь - лафа полная, как говориться, живи и радуйся. А впереди лето, фрукты всякие, черешни, абрикосы, персики прямо во дворе растут. Вишни и яблоки - только к реке спустись, заросли просто. И так на все лето мы должны были остаться. Мы, молодые, подумали, что в рай попали. Как раз туда, на мост, и стали присылать замену для наших дембелей.
Да что я вам рассказываю, вот ребята сидят, они и меняли наших дембелей. Помните, Серега, Надир, Славик? Вы ж, вроде, тогда приехали с учебок?
Короче, сидим на мосту, не паримся. Май уже кончается, больше отправок до августа не будет.
Затосковали наши дембеля.
Вот тут беда и свалилась, как-то утром получили мы из крепости приказ сниматься. Сперва не поняли, почему нас так рано снимают, меньше месяца пробыли на мосту. Но потом, глядим, что-то другое! Взводный приказал койки разобрать, собрать все манатки. ЗИЛ стотридцатьпервый подошел, мы загрузились и ушли с точки. Как потом оказалось, навсегда.
А в крепости все уже носятся, как ошпаренные. Слухи ползут самые невероятные, что будет полковая операция на все лето, что дембеля только после нее домой уедут. Это нам сразу сказали наши ребята, с других взводов. Словом, ужас витал над крепостью! Мы еще до конца поверить не могли, думали, может быть, все отменится. Но, куда там! Уже через пару часов получаем экипировку, приказ подгонять снаряжение, готовиться к вылету в полк. Беготня, суматоха! А тут еще проблема. Из нашей роты в крепости всегда только два взвода находилось одновременно, третий-то постоянно на мосту. Кубриков спальных, соответственно, тоже два, а в среднем - столовая. Короче, спать негде.
К ночи распихали нас по двум кубрикам. Мы попали в свой, правый, устроились по трое на двух кроватях. Ночью жара, духотища, народа в помещения, как сельдей в бочке. Пытаемся заснуть, но куда там! Лежу я так, задремываю и тут, среди ночи, вижу, что двое наших комиков, дембелей славных, сидят на подоконнике возле печки, слышу их разговор. Один возражает, другой настаивает, что фигня, мол, все нормально будет, все сразу в трубу уйдет, в дымоход, никто и не заметит. Что-то задумали. Вижу, порылись в барахле, достают какую-то трубку. А мы ж уже получили на складе всякую пиротехнику - дымы сигнальные, огни, ракетницы. Вот они, значит, дым достали, открыли дверцу печки, зажгли этот дым и сунули в печь. Что тут началось! Через пару секунд клубы повалил в кубрик, а через полминуты все было в дыму. Люди спрыгивали с верхних коек, хватали одежду, задыхались, кашляли в густом вонючем дыму, выскакивали на улицу. Дневальный на улице, под грибом, дал команду "Тревога! Рота подъем!" Прибежали из канцелярии офицеры, рота построилась. Ротный ходил вдоль строя полуодетых солдат, как тигр вдоль решетки своей клетки. Он был страшен. Безобидная шалость этих придурков - захотели, видишь ли, посмотреть, как дым будет валить - обернулась серьезным залетом. Дымоход печки, по случаю лета и теплой погоды, был заложен, чтобы по вечерам в кубрике пищу не готовили. Дым, соответственно, полез в кубрик. Ротный орал, что это диверсия, что кто-то пытался отравить половину роты перед важной операцией. Что виновники пойдут под трибунал. Кричал он страшно, потом велел проверить людей. Сержанты стали считать народ, и тут выяснилось, что не хватает Бабаева! Помнишь, Якуб? Послали людей в кубрик, посмотреть, не остался ли кто? Нет, никого там не было. Подумали, может он на посту стоит, а может быть, в туалет ушел? Пока то-сё, глядим, елы-палы! Выплывает из кубрика Якубжон, шатается, пополам сгибается.
Отравился! Потом оказалось, что его просто не заметили. Он такой маленький и легкий, что под ним сетка койки и не провисла вовсе, потому его и не нашли, даже когда во второй раз кубрик обыскивали.
Замкомвзвода наш, Володька, стоит едва живой. Ротный наконец до него добрался. Подошел вплотную и говорит, все, мол, сержант, этот залет - всем залетам залет, не сносить тебе башки! Ты, говорит, домой вообще не поедешь, а поедешь прямехонько в дисбат. Прикиньте, состояние.
А нам через день в какую-то жуткую операцию идти на все лето.
Ротный арестовал диверсантов, их посадили в карцер - заперли в стенном шкафе в предбаннике канцелярии. Потом дали отбой. Кубрик хоть кое-как и проветрился, но вонь там стояла страшная, не войти. Так мы и промаялись на улице до подъема, хорошо хоть ночи летом теплые. А утром стали приходить вертушки, мы грузились и улетали в Файзабад.
В роте осталось всего человек десять, молодые в основном, кто только что пришел, да еще Якуб, как дежурный водитель. Замполита нашего, без пяти минут дембеля, тоже оставили, нельзя ж без офицера солдат бросить.
- Короче, через три дня мы уже шли в горы - закруглил вступление Олег.
Дневальный крикнул роте строиться на обед. Молодые вылетали из кубрика трассерами, неспешно выходили черпаки, деды мялись, не зная, стоит ли вообще идти в столовку. Решили после обеда заслать гонца на кухню за тушенкой и хлебом и велели молодым принести с обеда компота в бачке от термоса. Дембеля интереса к жратве не проявили вовсе.
Олег улегся на койку, закрыл глаза и вновь увидел файзабадскую долину, ППД полка в излучине Кокчи, зеленеющие свежей травой сопки...
Да, через три дня после травли этим дымом, ближе к полудню, полк был построен на огромном пустыре за палаточным городком.
Старший сержант Владимир Смирнов, переслуживший после приказа почти два с половиной месяца, сидел в кабине одного из ЗИЛов рядом с водителем. Десяток грузовиков обоза, заполненных боеприпасами и коробками с продуктами, замыкали колонну бронетехники, готовую к выдвижению.
Каким-то чудом - ротный позаботился? - он был избавлен от счастья топать вместе со своей ротой пешком через горы. Теперь он даже не знал, когда снова увидит своих товарищей. Даже эти идиоты - несносные его дружки-дембеля, виновники всех злоключений, казались ему близкими людьми, с которыми его коварно разлучили. Впрочем, после ухода майских дембелей, взвод стал совсем другим, практически чужим, да и сам Володя был в нем чужим.
Место замкомвзвода занял Паша Пришвин, единственный во взводе старослужащий, а командирами отделений уже назначили молодых сержантов, недавно ставших черпаками, их же призыв составлял и костяк взвода. Несчастные дембеля, практически гражданские люди, были непонятным довеском. Получалось, что места во взводе для Володьки и не было, и его поставили командиром машины обоза - прекрасная карьера для заместителя командира взвода!
Выдвижение пехоты было назначено на десять вечера, а сейчас роты получали короткую инструкцию от начальника штаба полка.
В стороне вытянулась в линию колонна брони и обоза. Володька оглядывал широченную долину, в которой расположился полк - ряды палаток, горбатые металлические ангары, офицерские модули, трубы котельной - и все это на фоне гор. Горы отсюда, издалека, не казались страшными, больше походили на высокие холмы. Только вот дальше, за первым рядом этих холмов, уходил вдаль и ввысь следующий ряд, потом еще и еще, а там, вдалеке и снеговые вершины виднелись, даром, что уже июнь!
И не было надежды, что ползать придется только по ближним холмам...
Бронегруппа начала движение вокруг построенных коробками взводов, поднимая гусеницами и колесами облака пыли, и когда ею затянуло не только плац, но и территорию полка до самых палаток, колонна двинулась к КПП, прошла мост и потянулась по дороге на Кишим. Пехота, скрытая клубами пыли от духовских наблюдателей на окрестных горах, быстро разбежалась по палаткам, получив строжайший приказ, до темноты не высовывать носа из-под тентов.
В наушниках звучит команда "Броня, Вперед!" Взревев движком и выкинув целое облако черного дыма, головная машина срывается с места, за ней начинает движение вся колонна. Скоро доходит очередь до нас.
- Вперед, - командую я водителю, и мы пускаемся вслед за остальными.
Я - старший сержант Владимир Смирнов, заместитель командира первого взвода первой роты, командую теперь двумя молодыми, только что из учебки, бойцами, да обозным ЗИЛ 131, набитым коробками с сухпайком. Завидное продвижение по службе. Ну ладно, ну задержали с дембелем, оставили до августа, не я первый, как говорится. Да черт с ним, с дембелем, черт с ней даже с этой "войной", тоже не в первый раз, помотаемся пару месяцев по горам, не развалимся.
Но зачем же вот так, в обоз? Что ж я уже больше ни на что не годен!!?
Колонна собралась большая, одних бээмпешек больше двадцати, а еще несколько танков, тягачи с прицепленными гаубицами, стотридцатьпервые ЗИЛы обоза. Длинной зеленоватой змеей колонна обвивает огромный пустырь, на котором выстроилась пехота. Передние машины подходят к построенной пехоте, останавливаются, чтобы принять их на броню, остальная техника продолжает двигаться по кругу. Хитрый план удался на славу, поднятая гусеницами пыль заволакивает весь импровизированный плац. Увидеть посадку пехоты мне не удается даже мне, со ста метров, что же говорить о духовских наблюдателях! Последнее, что они могли разглядеть, это бээмпешки, остановившиеся возле пехоты.
Впереди, в клубах пыли едва виднеется край кузова впередиидущего грузовика, мы несемся следом. Собственно, делать мне абсолютно нечего, водила прекрасно справится с дорогой и без моих подсказок, в такой колонне не потеряешься, не отстанешь. На черта я вообще тут нужен?
Посадили на машину командиром, вместо чучела!
Спасибо вам, товарищ капитан! Я ведь больше года был заместителем командира взвода вашей роты, вроде бы и неплохим. А теперь вот, под дембель, получил заслуженную награду! Хотя, если разобраться, мне и обижаться на вас не за что...
Словом, сам я виноват. И как меня угораздило? Вроде бы честно тащил службу, старался, и взвод всегда был на хорошем счету. Справлялся, даже если без командира ходили на боевые, когда он, к примеру, в отпуск уезжал. Только к концу службы все пошло наперекосяк. А все эти дружки мои! Хотя взвод, вроде, и не изменился, отношения с ротным как-то испортились. Оно и понятно, получили, чего хотели. "За что боролись...", как говориться. Все из-за этих баранов! Рано задедовали, стали на службу забивать, обнаглели в край! Вот тогда, осенью, мне бы и надо было их осадить!
Пьянки эти идиотские - радости никакой, одни залеты. Солярку слили на продажу и попались с деньгами - опять залет! Хасан все время обдолбаный ходит, глаза красные, чуть не вываливаются из глазниц, только дурак не заметит!
А с молодыми? Загоняли вконец, замордовали! Одному почки отбили, другому зуб вышибли. Как мы еще от них гранату в кубрик не схлопотали? Спасибо Саня и Серега меня тогда поддержали, не дали совсем молодых задолбить. Саня с Серегой уже две недели, как дома, а я тут грехи замаливаю.
В конце концов, мне надо было доложить обо все ротному, сдать мерзавцев! А что делать? Но ведь не хотелось совсем портить отношения со своими. А называется это просто: "Пошел на поводу". Вот теперь и отгребаю по полной программе.
Гады! И чего добились? Полгода от службы бегали, а теперь будем все вместе четыре месяца переслуживать. И что впереди - тоже неизвестно. Война эта, на долго ли она растянется? На месяц? На два? К августу хоть вернемся? А если и вернемся, так все равно, ротный сказал, после операции доложит в Особый отдел о травле дымом. Тогда, точно трибунал! Если особист узнает про этот дым в кубрике, посадят Хасана, и меня заодно... А может, не доложит ротный?
И вот еще, о чем думать совсем не хочется: вернемся ли с этой войны? Это вам не вокруг Бахарака ходить! Тут дух на духе сидит и духом погоняет! На дорогах мины и фугасы. А долина эта, в которую идем... Говорят, там наши вообще никогда не были, просто логово душманское. Укрепрайоны, базы, склады с оружием. Короче, попал ты, Володя!
Миновав КПП, колонна, грохоча гусеницами по железному настилу, прошла мостик через Кокчу, свернула направо, на дорогу к аэродрому. Слева потянулись развалины кишлака, груды серых пыльных кирпичей, остатки стен, разваленные дувалы. Ни деревца, ни кустика вокруг, даже травы нет возле пересохшего арыка.
Я смотрю на эти мертвые развалины, и странное двойное чувство охватывает меня. Странно, раньше не было такого, раньше меня не трогали такие виды войны, никогда я не задавался вопросом, что это может быть неправильным. А сейчас... Что со мной творится? Я вдруг стал думать о том, что происходит между нами и местными. Да, на славу наши поработали, что называется, камня на камне не оставили. Видать, отсюда сигналили духам местные жители, предупреждая о наших выходах в ночные засады. За это и получили, нет теперь кишлака, одни руины. А мужики местные, кто в живых остался после артобстрела, отправив семьи к родственникам в дальние кишлаки, зарабатывают теперь на жизнь в бандах.
Ненавижу! Ненавижу я уже всех! И тех, и наших, и всю эту страну!!! Мне бы сейчас уже дома сидеть, ведь выхлебал я эту баланду до дна, всю, отмеренную мне судьбой. Но, как оказалось, кроме судьбы есть еще нерадивые сослуживцы, командир роты, особист! Или это тоже часть моей судьбы? И как же так получилось, что я стал таким плохим сержантом? Тогда, в зардевском ущелье, вроде был не хуже других? Стрелял, прикрывал, грузил в машины раненых, бегал под пулями и ни хрена не боялся. Боялся только за своих молодых из взвода, что не выдержат, побегут и б
удут срублены снайперами. Или на Фергамндже, когда вытаскивали разведроту... А Фармураг? Ведь у нас тогда даже взводного офицера не было, я, считай, взводом командовал. И ни одного раненого, все из-под обстрела вышли, хотя и зажали нас в том кишлаке очень неприятно.
И вот теперь я тащусь балластом на обозной машине. Командир машины, ха! Завхоз, не иначе! И подчиненные у меня - два наших колпака, да водила с чужого батальона. Кто он, черпак или дед? А впрочем, какое мне дело? Ясно, что не дембель...
- Товарищ сержант, сигареткой не угостите? - обращается ко мне водитель, - Чего это вы такой смурной?
Молча протягиваю ему пачку "Донских". Он не верит глазам, видать не привык, что ему могут протянуть пачку вместо того, чтобы вытащить и отдать одну сигарету. Значит, еще не дед, черпак максимум. Он берет одну, и уже возвращая пачку, смутившись и опустив глаза, спрашивает, можно ли взять еще одну, про запас.
Я б отдал всю пачку, меня давно тошнит от этих "Донских", я почти бросил курить, но я знаю, что делать этого нельзя. Он сразу обнаглеет, этот будущий дед советской армии, удивится и решит, что я перед ним заискиваю, что он сможет меня шантажировать, раз совесть моя нечиста.
- Бери еще. Одну, - отвечаю, нажимая на слово "одну".
Колонна пылит по дороге вдоль гор, постепенно поднимаясь над долиной и уходя все дальше от реки. Отсюда, сверху, видно, что Кокча широко разливается по долине, кое-где обнажая отмели и острова, разветвляясь несколькими рукавами. Вода в реке непривычно мутная, совсем не такая, к какой мы привыкли в наших краях, в долине Бахарака. Речные берега здесь засыпаны однообразным крупным щебнем, лишь изредка попадаются большие валуны. Берега совсем низкие, почти вровень с водой, и почти вплотную подступают поля, оттого, видать, и мутная вода, что почву с них вымывает. В нашей долине не так, реки катят свои воды в каменных желобах с обрывистыми высокими берегами.
Долина становится все шире, горы за рекой отступают к востоку. И без того мерзкое настроение становится от такого пейзажа еще хуже. Сплошная пылевая завеса над колонной иногда скрывает тоскливый пейзаж от моих глаз.
Водила начинает осторожно расспрашивать меня о сроке службы. Еще бы, ни один нормальный человек, отслуживший здесь хотя бы полгода, не поймет, как такое может случиться, что старший сержант, дембель! не уехал с майскими партиями, а остался здесь до августа, ожидая замены из карантина. Вижу, что его сильно мучает вопрос: может я всего лишь дед, или дембель-рядовой просто для понта нацепивший сержантские лычки? Чтобы раз и навсегда прекратить его сомнения, говорю, что остался на сверхсрочную службу. Он смотрит на меня будто бы понимающим взглядом, но на самом деле, мне не сложно прочесть мысли на его простодушном лице, он окончательно уверился, что я - сумасшедший.
Не зная, видимо, о чем со мной поговорить, он завел какой-то длинный и нудный рассказ о предстоящей дороге. Ему, оказывается, уже доводилось идти здесь с колонной, теперь он вспоминает во всех подробностях, что мы увидим на пути. Нужны мне эти подробности! Пацан, все дороги одинаковы и главное их достоинство состоит в том, что они куда-нибудь, да приводят!
Я опускаю боковое стекло, кабина сразу наполняется этой пылью. Мгновенно забив мне глаза и рот, пыль, словно жидкая грязь, облепила потное лицо и шею, впитала в себя влагу и тут же застыла твердой коркой. Лобовое стекло стало желтоватым и мутным от оседающей на нем тончайшей пыли, встречный ветерок почти не сдувает ее, слишком медленно мы движемся. Наверное, в кузове ехать приятнее, так что на остановке я, пожалуй, пересяду туда. К черту инструкции, меня все равно ждет дисбат! Но когда она еще будет, эта остановка? Пока что я просто дурею, зажатый между пылью и невыносимым солнцем, которое бьет почти вертикально в крышу нашего Зилка. Мысли в голове тоже зажаты между нудением водилы, дембелем и дисбатом. И никуда мне не выпрыгнуть из этого круга. Если существует Ад, то он должен быть именно таким...
Колонна встала. Когда пыль немного осела, становятся видны передние машины, растянувшиеся на повороте дороги. Бээмпешки крутят башнями, наводчики берут ориентиры на ближайших к нам вершинах. Водила положил руки на баранку, не шевелясь и не мигая, тупо смотрит вперед. Лицо его, покрытое запекшейся пылью, превратилось в гипсовую маску. Стекающие на лоб из-под панамы струйки пота, прочертили три темные полосы. Не могу больше смотреть на эту кошачью рожу. Буркнув неразборчиво, что поеду наверху, открываю дверцу и вылезаю из кабины. Из соседних машин тоже спрыгивают на дорогу бойцы. Говорят, впереди начали работать саперы. Ждем.
По колонне катится команда "По машинам!" Лезу в кузов, ловя на себе непонимающие взгляды моих колпаков. Они устроились на ящиках позади кабины, с автоматами на коленях. Ничего объяснять им я не намерен, пусть думают, что хотят. Молча сажусь прямо на пол, приваливаясь спиной к правому борту. Машина трогается и медленно ползет вперед. В облаках пыли прямо перед моими глазами плывет искрошенная стена обрыва, к которому прижалась дорога, за спиной - довольно пологий спуск в долину. Если сойдем с дороги, может и скатимся по нему, не перевернувшись. Поднимаю глаза, чтобы увидеть гребень, но он тонет в солнечном сиянии, так что не разобрать, где кончатся гора и начинается небо.
Что-то происходит впереди. Мы движемся рывками, то медленно ползем, то останавливаемся на минуту - другую. Сквозь клубы ненавистной пыли мне удается различить, что голова колонны повернула влево и уходит в ущелье перпендикулярно дороге. Это, собственно, даже не ущелье, а скорее овраг, в нем угадывается русло пересохшего потока - довольно глубокая расселина, вдоль которой вьется какое-то подобие дороги. Вскоре и наша машина проходит поворот. Все, шутки кончились, в ущелье нужно быть внимательным. Мне-то уже наплевать, а вот молодых, как ни безразличны мне они, нельзя расслаблять. Приказываю им занять места по передним углам кузова и назначаю секторы наблюдения по девяносто градусов. И хотя я прекрасно понимаю, случись что серьезное, от трех наших стволов помощь колонне будет невелика, сам я тоже устраиваюсь поудобнее, пристраиваю ствол автомата на борт и принимаюсь осматривать вершины сопок по правой стороне дороги. Понятно, что это всего лишь игра в войну, вряд ли здесь нас ждет засада, наверняка разведка загодя прошла эти вершинки, и сейчас пасет их с главной высоты. Но какой-то порядок должен быть, ведь я больше года был замком, не могу просто так отвыкнуть.
Вторая половина дня проходит в этом муторном ползании по "серпантину" оврага. Машины, ревя движками, преодолевают подъемы, которые становятся все круче по мере того, как мы углубляемся в горы. Кузов мерно раскачивается из стороны в сторону, эти волнообразные движения постепенно успокаивают и убаюкивают меня, мысли перестают цепляться за ориентиры и возможные укрытия на склонах, и я снова начинаю думать о дембеле, предстоящей многодневной войне и бесконечном лете, отделяющем меня от августа и дома. Теперь мне становится совершенно ясно, что ни в какой дисбат меня не упекут, что все мое наказание сводится к тому, что меня задержали тут на все лето. А значит, нужно просто успокоиться и нормально выполнить напоследок свою работу. Разные бывают дембельские аккорды, что ж с того, что мне выпал именно такой. Может это и лучше, чем копать какую-нибудь яму под сортир?
Все бы ничего, но вот жара здесь, в Файзабаде, просто невыносимая. Как здесь ребята по два года выдерживают? Пыль, жара, мины! Оказывается, у себя в батальоне мы жили просто в райском уголке. Там тебе и зелень, и вода, да и выходов боевых днем практически не бывало. А ночью в горах совсем не жарко, скорее даже наоборот.
Да, Бахарак... Стоял бы сейчас наш взвод на точке, на Бахаракском мосту. Нет же, вместо этого мы тащимся куда-то через горы, в какое-то Урочище Аргу. Что я там забыл, в этом Урочище? Отвратительное, кстати, слово - "Урочище"! Слышится в нем УГРОЗА и даже РОК.
Между тем солнце постепенно начало сползать к западу, первый день "войны" подходит к концу. Сколько таких дней ждет нас впереди?
Машины, преодолев затяжной подъем, выползли на широкое плоскогорье. Дорога теперь вилась через веселые зеленые поля, слегка понижающиеся, видимо к речной долине. Если бы не зубчатый край горного хребта впереди, километрах в пяти - семи, вполне можно было бы представить себе, что приехали мы в родные приволжские степи.
Пыли стало немного меньше, и я отчетливо вижу, что голова колонны начинает загибаться, бээмпешки становятся широким кругом, оставляя в середине место для прочей техники.
Значит здесь и будет наша первая ночевка. Что ж, грех жаловаться, место вполне безопасное, поблизости нет даже намека на горку или холм, нет и зеленки, вокруг только ровные поля. Надеюсь, духи не совсем сумасшедшие, чтобы готовить нападение на такую армаду в чистом поле.
Грузовики въезжают в круг, офицеры указывают водителям, как ставить машины. Наконец, и наш ЗИЛ занимаем определенное нам место. Поднимаюсь и делаю пару шагов в кузове, чтобы немного размять затекшие от долгого сидения, ноги. Собираюсь спрыгнуть на землю, но тут взгляд падает на ствол моего автомата и сразу же какая-то тревожная мысль вспышкой проносится в моем мозгу. Она еще не успела оформиться в слова и понятия, а у меня внутри, что-то обрывается, и ноги буквально подкашиваются.
НА МОЕМ АК 74 НЕТ ПОДСТВОЛЬНОГО ГРАНАТОМЕТА!!!
Я таскаю его уже год, и давно привык к абрису моего автомата, так что сразу замечаю что-то непривычное в нем. Я прекрасно помню, что когда пересаживался в кузов из кабины, подствольник был. Я прекрасно помню, что когда я пристраивал ствол на борту, чтобы держать под прицелом вершины холмов, подствольник был! Куда же он исчез теперь?
